Журавли не договариваются

                Валерий Газизулин
                Журавли не договариваются               

                ПАРТСОБРАНИЕ               
81-ая школа, обыкновенное типовое здание, коробка себе и коробка, ни какого тебе архитектурного насилия, в меру мрачноватое, расположенное на берегу моря, которое, собственно и украшало её. В ней Пашка и учился. Каждое лето, как только заканчивался учебный год, она превращалась в пионерлагерь, но перед этим был «Последний Звонок», пламенная речь директора, Харитона Владимировича Закарая или попросту ХВЗ – по названию популярного, в те годы велосипеда – Харьковского Велосипедного Завода. Ко всему прочему ХВЗ очень сильно смахивал на Гитлера – чуб, усики…  И ведь наверняка же сам знал об этом, но возможно ещё и этим, наводился страх, особенно на младшие классы, на какой-то уровень, приподнимая дисциплину, а сам Пашка когда был уже в старших классах, довольно удачно копировал его, заходя в класс в конце перемены и слыша соответствующее приветствие, от какого ни будь такого же хохмача: «хайль гитлер»- снисходительно улыбаясь, отвечал: «И Вам не хворать». А самим одноклассникам, будучи первым каламбурщиком, открывал глаза на истинное происхождение выражения «Классовая ненависть»
     В речи директора, говорилось о повышении успеваемости, дисциплины, чувствовалось ощущение прорыва. Ученики в свою очередь должны были гордиться изо всех сил, и,  Учиться, Учиться и Учиться! А само лето, вообще рассматривалось как календарная случайность.
    Его речь всегда заканчивалась словами: «А сейчас прозвучит Последний Звонок! – Девочки пойдут домой, а мальчики будут собирать парты!» Вот и сейчас, директор стоит спиной к зданию школы, перед ним на спортплощадке квадраты классов, обе смены, так сказать весь личный состав 81-ой. Пашка пока ещё в пятом классе, он переминается с ноги на ногу, учебный год всё никак не заканчивался. Майское солнце припекает вполне по-летнему,
там за спиной море…  Ну вот сейчас он скажет: «…а мальчики пойдут собирать парты» - Разве они разобраны? Наверно правильней было бы «убирать парты из классов», там уже через некоторое время будут раскладушки, тумбочки, а сами парты в коридорах этажей, будут дожидаться следующего учебного года.  Летом местные мальчишки, и он, Пашка, будут ходить сюда с Большим удовольствием, чем в любое другое время года, а как же! – Столько девочек с севера, такие непривычно беленькие…  - «…а мальчики,- вернул Пашку в ученики, голос директора, - останутся собирать парты!»  - «И назовём это мероприятие партсобранием» - Так, не пошутил, а просто в полголоса скаламбурил Пашка, ничего не вкладывая ни в смысл, ни в подтекст. Просто подвернулись на язык похожие слова. Да вроде бы и не громко сказал, так, еле слышно ляпнул. Но, то ли тишина случилась какая-то особенная, в паузу между окончанием речи директора и самим Звонком, то ли Пашка действительно не рассчитал с громкостью, только закружил его водоворот, вихрь, чьих-то рук, передавая друг другу и волоча мимо седьмых, восьмых,  по нарастающей, в руки директора. Звон пощёчины заглушил яростную тираду директора, смысл которой сводился, к только что прошедшему партсобранию в ГОРОНО, где почётным членом президиума, единогласно, был избран Генеральный Секретарь Коммунистической Партии Советского Союза!  Пашка, тогда впервые услышал слово «диссидент», выражение  - «отброс социалистического общества».
      Потом была учительская. Круг учителей. Сам он стоял в середине и каждый, прежде чем озвучить свою точку зрения, хватал Пашку за плечо, разворачивал к себе лицом и говорил. Директор, казалось, наслаждался, прикидывая в уме самые действенные меры; Выгнать из школы, в детскую комнату милиции или письмо на работу матери, пусть её начальство знает, какую их подчинённые воспитывают смену. Но на самом деле всем чертовски хотелось домой, и, отработав номер, пообещали серьёзно заняться Пашкой в сентябре.
               
                ПРОТИВОВЕС      
В их дворе было две группы ребят, старшая, несколько малочисленней, пять-шесть человек, в возрасте  когда уже курят, но ещё не покупают и младшая, в которую входил Пашка, в восемь-десять штыков.
     Почти все старшие приходились родными братьями некоторым младшим, что несколько сближало группы, во всяком случае какое-то покровительство ощущалось. Средняя разница в возрасте между группами, была лет пять. Старшие часто задавали тон, в каких-то придумках, а младшие, не желая отставать, старались быть не хуже, ну и в рассказах по исполнении очередного подвига, в некоторых эпизодах, выглядели более достойно.
     Грузовой морпорт, расположенный в сотне метров от их двора, был центром каких-то событий, игр. Туда приходили баржи с песком и гравием. Высокие портовые краны пересыпали всё это на площадку размером, в добрую половину футбольного поля, а  электроэскаваторы, волоча за собой толстенные кабели, ползали по ней, перегружая всё это в нескончаемый поток грузовиков обеспечивающий нужды Кандера и его пригорода в строительстве.
     К выходным, суббота-воскресенье, рабочая часть жизни порта заканчивалась. Краны, опустив на площадку ковши, на два дня замирали. Не успевшие разгрузиться баржи, швартовались кормами к пирсу, а якорями в открытое море,  так же, в ожидании понедельника, терпеливо покачивались у пирса. Махнувшие рукой, сторожа порта, уже не обращали на пацанов ни какого внимания, и он на два дня, полностью переходил под власть последних.
     Кому-то из старших пришла в голову высокая мысль, сигануть с противовеса портового крана в море. Хотя, что там того противовеса, красный себе такой кубик, правда без букв и картинок. Пашка из таких, в раннем детстве, слова, да всяких зверюшек складывал, ну игрушечный и всё тут. Правда нужно было ещё и между барж попасть, ну так это совсем пустяк, вона какие они большие, а между ними ещё одна запросто поместится. Словом вся компания младших сошлась в одном – дело плёвое – вон старшие, не задерживаясь, почти один за другим, подождёт пока уже прыгнувший отплывёт, а следующий ещё кричит ему сверху: «Ну чё ты там?- Давай быстрей!» И вот, в означенный  момент, почти следом, чтобы никто не мог помешать, ни старшие, ни подтягивающиеся взрослые, «что бы прекратить это безобразие!» Вся компания, без команды «свистать всех наверх», ринулась на штурм противовеса. Сверху картинка, по мере приближения, оказывалась совсем иной!  Подвешенный, за две точки противовес, мерно покачивался на ветру, противно повизгивая, на боках ржавые потёки, а сверху на площадке, из углов выбивалась какая-то трава, даже ветер был заметно прохладней и совсем ровный. Внизу, в такт этому самому противному повизгиванию, комнатными тапочками продольно покачивались две баржи. Летний, утопающий в зелени Кандер, раскинулся вдоль моря. Берег весь в отдыхающих. Город не спеша и смакуя, расходовал накопленное за зиму гостеприимство. А там на некотором удалении от берега, он только угадывался в буйной растительности, разноцветными крышами. Дальше предгорья, горы со снежными шапками и всё это под синью августа.               
                В ущельях горных плутает птица,
                Но стану взрослым и мне в пример,
                Что б в этой жизни не заблудиться,
                Всё будет сниться родной Кандер…
Хорошие стихи я написал, подумал Пашка и как всё-таки здорово, что успел их отправить в «Пионерскую правду». Мама говорила, что они должны получить квартиру, а где она будет не известно и адрес пришлось написать родной 81-ой школы. Во переполоху-то будет если опубликуют! Он представил себе директора, читающего «Пионерку» и аккуратнотолпящихся  вокруг учителей: «Шу-шу-шу… -а я всегда говорила, что Фазиев способный мальчик…-шу-шу-шу…-нашу школу прославил…» И главное ни слова про «партсобрание». Где-то там во дворе Светка, бросило в другую крайность Пашку.  Эх! Жаль не увидит она последних секунд, его, Пашкиной жизни… «Пашка! – А ну не смей,  а ну слезай!» - Голосила соседка тётя Соня (Надо же, подумалось Пашке, сколько слёз в слове «слезай») – «Всё матери расскажу!» Пашке представилась трогательная картина; -он в гробу, утопающем в цветах –венки; «ОТ ОДНОКЛАССНИКОВ», «ОТ УЧИТЕЛЕЙ 81-ой ШКОЛЫ» «ОТ…» «ОТ…» «ОТ…» Горем убитая мать, вся в чёрном и тётя Соня, рассказывающая о своём вкладе в несостоявшееся спасение Пашки… - «Ну чо?» - «Зассал?» «Трус!» «Чмо!» - Наперебой заклекотала за спиной команда. Короткие слова; «Шлёп», «Ляп».  Так наверное без промаха летят помидоры с тухлыми яйцами в плохих актёров. – Так там сцена… А здесь…  - От  этого не отмоешься… -«Чё-о?»  «Хто?»  «Я-а-а?!» Пашка, почти не целясь впромежду барж, шагнул в Вечность! – Первая мысль; «Почему нет Земного притяжения?»   Он барахтался в невесомости, стабилизируя своё тело, стараясь сохранить вертикальное положение и через пару мгновений увидел, что баржи приближаются стремительно, увеличиваясь в размерах и он попадает почти в центр проёма.
    Все пацаны, их двора, с мая по сентябрь, спали дома, где пропадали купленные и приготовленные родителями продукты.  - Крабы, мидии, рыба, вот собственно и весь рацион на лето, которое им давало море. Плаванье с ныряниями, да прыжки с различных высот… - Но противовес…
   Вхождение в воду, получилось не идеальным, «отсушил»
бочину и довольно глубоко погрузился.  Жив! Жив! Жив!
Н-ну теперь подольше пробыть под водой…- «Ух ты-ы, до самого дна достал!» - (А кто видел?!) Донья барж, уже не похожие на комнатные тапочки, уходили в зелень бесконеч-
ности моря, а оно, почти молчало, только пойманным кома-
ром, где-то далеко-далеко, звенела моторная лодка. А он продолжал висеть макарониной, на дне кипящей кастрюли, глядя на огромное облако пузырей, поднимающееся к поверхности, туда, где толпа зевак на пирсе и самое главное
пацаны, ждали его, Пашкиного появления. Рекорд двора на ныряние с задержкой дыхания, принадлежал ему, и не воспользоваться этим…?!               

                CЕНТЯБРЬ               
Сентябрь встретил Пашку спокойно. Учителя, казалось, забыли майский инцидент с «партсобранием» и он, походив на цыпочках, дабы не будить лиха, какое-то время, опять взялся за старое. Вот тут-то наверное и самое время рассказать о его самой главной шкоде. На самом деле не такой уж и безобидной она была. А заключалась она, эта самая шкода, в двух тетрадках, точнее даже в одной. Пашка писал стихи о любви к Родине, стихи причём искренние, такие, что им верилось, творчество тревожило, а сама тетрадка, в зелёной обложке, во всеобщем хаосе его портфеля, выглядела чистой случайностью, даже кляксы каким-то чудом её сторонились. А вот вторая тетрадь, тоже общая, но только в коричневой обложке, тоже со стихами, но про учителей, директора, завуча…   Перед началом уроков Пашка зачитывал классу очередную нетленку, новую, одноклассников это веселило, его же заводило и он писал и писал. Вообще-то надо бы; Прочитал - сжёг! Прочитал- сжёг! А тут, убористым почерком, почти полностью исписанная тетрадь! – Это ж какой компромат на самого себя! Но, что б остаться собой, у всех не научишься. Пашка будучи фигурой эмоциональной и с шилом в положенном месте, однажды был изгнан из класса учителем черчения, Афанасием Ивановичем. Был последний урок первой смены и Пашка злился, что учитель выгнал его без портфеля. Он ошивался под окнами, корчил рожицы учителю, куражась перед классом… - В общем кончилось это тем, чем должно было кончиться. Очевидно у Афанасия Ивановича лопнуло терпение и он исчез из поля зрения. Класс был на втором этаже и Пашка хотел было влезть на дерево, что бы дообезьянить эпизод, да только не успел. Афанасий Иванович появился в оконном проёме и далее последовал жест, которым футбольные судьи предъявляют провинившимся футболистам «Красную Карточку». «Красной Карточкой» была «Коричневая Тетрадь!!!»
     После звонка Пашка поплёлся в класс. Портфеля в парте не оказалось. Уж слишком долго в первом акте на стене висело ружьё, как говорится, это только в индийских фильмах в третьем акте оно поёт и танцует… Пашка даже догадывался чем его зарядят, прежде чем «расстреляют».  В дверном проёме стояла староста класса Наташа Бурминова, сероглазая блондинка с волнистыми и волнующими волосами: «Паша! Тебя в учительскую вызывают, там директор и учителя из обеих смен». Вот сейчас им всем самое время вспомнить «партсобрание», а поэзия коричневой тетради окончательно и органично замкнёт контур всех вопросов. Пашка подошёл к учительской. Остановился. Там за дверью потревоженный улей. Очень не хотелось входить. Он оглянулся,  по коридору к учительской, как-то странно улыбаясь, шёл Афанасий Иванович. Пашка рванул дверь на себя…  Улей притих. Две шеренги учителей, живым коридором, в конце которого сидит директор, перед ним, его, Пашкин портфель. На негнущихся ногах он идёт по этому коридору. Ожидание подзатыльника всегда страшней самого подзатыльника. Но «Краешек уха» из какофонии оживающего улика выхватывает нечто странное: «А помните, когда металлолом сдавали, так он к велосипеду люльку приделал, как на мотоцикле и больше всех металлолома привёз. Пашка вспомнил – было дело, но тогда это стало инцидентом, дескать так нечестно, нужно как все…  Ну вот сейчас ещё и за это влетит, хотя благодаря этому приспособлению, 6-ой «В» занял первое место в школе по сдаче металлолома. «В футбол хорошо играет», послышался голос физрука…  Давайте, давайте, вешайте уже всех собак, думал Пашка, припоминая разбитое мячом окно, где-то здесь, в учительской, а я вам ещё пару историй из детского сада подброшу, ну например как Маринке из соседней группы, пиписку показывал, а что – гулять так гулять. «Коридор» закончился. Пашка стоял перед  директором. И почему-то именно сейчас, подводя итог какому-то давнишнему спору с пацанами, подумал: «Всё-таки питон демократичней льва, он не рвёт на части, он целиком заглатывает…» «Вот Ваш портфель», сказал директор, придвинув к Пашке его оборванное нечто, которое чаще было футбольной штангой, снарядом античной баллисты, частью баррикады…  А вот Вам ещё письмо пришло из «Пионерской правды».  С этими словами директор протянул Пашке конверт. Таких больших Пашка никогда не видел, слева красочный колонтитул со всеми орденами которыми когда либо награждалась «Пионерка». Полиграфия впечатляла. Это не нынешние приторно-принтерные бумажки, в те времена любое слово, если оно было пусть даже и на машинке напечатанным, заметно прибавляло в самозначимости. С портфелем в одной и с конвертом в другой  руке, Пашка шёл этим же коридором, который на обратном пути был значительно шире.  Ноги почему-то привели его в класс. Наташа была ещё там:
    -«Ну что?»
    -«Вот, Пашка протянул ей конверт, они меня, оказывается, из-за письма вызывали!» Уже значительно позже пришло осознание того, что любой ученик, любой школы, любого класса, мог бы написать стихи о любви к Родине, отправить их в «Пионерку» и пришло бы точно такое же письмо, под копирку. Так же пришло и осознание того, что приди это письмо хотя бы на час позже… Страшно подумать. Но жизнь всегда реагирует одинаково – Наташа обняла и поцеловала его в щёчку – «Паша! Я всегда говорила, что ты умница, я всегда верила в тебя!» Это первый раз в жизни его поцеловала девочка, да ещё и какая! Непривычное головокружение исключало любые мысли. Рубашка ещё хранила запахи робкого  парфюма…   Проходя через школьный двор, он получил удар грязным мячом в спину. Какая-то мелюзга, не то со второго, не то с третьего класса и вдруг такое! «Т-ты чё творишь сопля?!» Отвесил оплеуху  этому щенку Пашка, но тут откуда ни возьмись, появились три старшеклассника:
    -«Ой, а, что это мы слабеньких обижаем?!»
    -«А ещё пионер!»
    -«А ещё поэт!» Наперебой «завозмущались» ребята. И вот, под «присмотром» старших, эта самая мелюзга всячески глумилась над ним. На следующий день, учительница по русскому и литературе вызвала Пашку к доске и показательно «расстреляв» «неберущимися» вопросами, поставила смачную двойку, бросив при этом в спину: «Садись Поэт непризнанный».
      Словно веснушками, лёгкой позолотой схвачен школьный сад, но ещё много осеннестойких деревьев. А вот и первый, потерпевший круЖение лист.
     Тебя ещё не раз будут исключать за исключительность. Единственный для тебя выход, кому-то покажется выходкой, а преданность профессии обернётся предательством женщины. По достижении цели, твои недоброжелатели-соумышленники, будут отказываться от своих слов. Да, ты будешь ошибаться, но ты будешь Жить! И за это тебя будут одинаково и любить и ненавидеть. Тебя будут окружать милые и симпатичные люди, медленно сжимая кольцо. Равнодушных, к тебе, не будет, таков путь от призвания до признания.
     Ты можешь гадать на ромашке, собирать землянику с черешней, скользить по льду и даже играть в снежки, но только осень можно потрогать руками, рассматривая натруженные прожилки листьев.      Именно сейчас журавли улетают на юг, они не решают, не договариваются, просто приходит Время и они улетают, улетают, по клинышку унося куда-то вдаль синеву неба. Так и люди, они объединяются против чего-то не понятного, а значит наверняка и опасного, часто не договариваясь, просто подчиняясь законам природы человеческой. И ничего плохого в этом нет. А ты, ты так и не постигнешь искусства уходить вовремя…