Промысел 2 11 4

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/11/14/933

 «Не знаем, что берём. - Подытожил Тинк. – Откроется будущее, шарахнешся и побежишь на край света».

«Не побегу, хранитель. Пусть хоть камни с неба упадут. – Кин глядел, точно не люди, а сам Промыслитель сидитперед огнём. – Не знаем, зачем минута дана, чем обусловлена, только вот она, и глупо возражать».

Пойст при мысли, что мог бы оказаться на месте первого охотника, почему-то съёживался. Видимо, решил вождь Эйи, каждому свойственен лишь для него выведенный промысел, посилен только один путь.

Зыбкий холодок бежал по спине, и человек не скрывал озноба. Глядел в неверное пламя, старался вычленить из своей почти сложившейся жизни шаг, возможность повернуть на тропу отсутствия ошибок.

Было очевидно: несмотря на чрезвычайные возможности, женщина первого охотника замужем, , даже среди людей своего языка не захочет передёрнуть долю.

Пойст до глубин осознал, почему не стоит менять жену. Пусть Кесс далеко не молода, пусть выяснится, что обнимала кого-то за кругом…Только мать твоих детей – единственно прочное явление в прекрасном, переменчивом и зыбком мире.

Прощение промахов укрепляет в ватажке связь. Не надо быть вождём, чтоб такое понять. Множество ниточек понимания и приятия безусловно дороже привлекательного тела, умелых ласк, иллюзии вернувшейся молодости.

Теперь хотелось, чтобы Кесс была рядом, ощутила суть происходящего, не задавала нелепых вопросов, приберегла на потом прозрачные намёки о славном походе на Серое Плато.

«Ты можешь повелевать племенами, женщина».
Констатировал Тинк.

«Не могу, хранитель. Подобная деятельность нелепа и бессмысленна. К тому же, нам запрещено вмешиваться в чужие дела. Если вмешательство окажется чрезмерным, орудие перестанет служить. Таков приказ старейших».

«Ты же вмешиваешься?»
Уточнил Пойст.

«Дела не совсем чужие, охотник. Я живу здесь и не могу уйти. Если бы могла, сердце связано. Все мои: Лайп, Донни, Тонд или Котти. Старый человек угодил в трясину событий, и вынуть нельзя».

«Куда угодил?»
«Племя Глиняных Пещер на грани бунта. Довёл повелитель свою стаю эликсиром удовольствия до критической черты. Того и гляди бросятся на папашку, отнимут зелье, обожрутся и начнут порядки наводить.

Мальчики умелые, откормленные на даровых харчах. А сподвижники в племенах! Каждый норовит придушить другого и стать повелителем, хотя смутно представляет, зачем нужна власть и что она такое.

Качнись нить событий в опасную сторону, взорвётся гнойник, брызнут ядовитые капли и первым делом отравят предгорья, хлестнут за хребет.

Тебе, вождь, следует глядеть внимательно, поднять соседей, чтобы не расплодилась гнусная зараза».

«На грибы не сезон».
Вбросил слово Тинк.

«То-то и дело, колдун. – Пойст кажется схватил нить понимания, вцепился размотать опасный клубок. – Женщина права. Отнимут, наглотаются, кто слабее, подохнет. Остальные сломаны, расползутся по стойбищам искать сообщников.

На такой беде вырастет и насилие, и стяжательство, и мелкая мстишка с крупной пополам. Болотным подобный расклад только на руку.

Ты вот что, колдун: женщин не берём. Задержись до конца. Предоставь людей в распоряжение «Большого Совета». Я же оповещу племена. Закроем перевалы и тропы, чтобы чужаки не прошли незамеченными».

«Аделаида одномоментно может выделить отравленных грибами , сгрести в кучу».
Предложил Тонд.

«Мусор, охотник, самим надо убирать.- поставил точку Тинк. - Иначе, нет у нас будущего».
Ответом хрустнул ветер, кликнула малая птица.

За перелеском спозаранку
Пылают перья-облака.
Включило солнышко зарянку,
Вне озарения, пока.

Живи, провестница рассвета!
заветной малостью звучи!
Зови рождающие лето,
Неуловимые лучи!

Застыло тайное движенье,
Сквозь промельк времени полёт.
Вселенной микроотраженье
Дробится в призрачности вод.

Предчувствием светоприлива,
Недвижным трепетом Дали
Кружит пригорок терпеливо,
Берёзовая ось земли.

Из щели холод чутко дышит.
Скрипит изогнутый состав.
Зарянки голос будто вышит
По утру техникой креста.

«Подними меня над миром, Аделаида. Тихо и вкрадчиво попросил Тонд. – Я живой. Из грунта вынимать не придётся».

 «Птичьи перья соедини воском, спустишься прямо к вашим кругам».
Предложил Пойст.

«Не верю в перья».
«Правильно, что не веришь. Сказал Кин. – Такое крыло годиться впечатлительным старухам пыль в глаза пускать.

Смотри мастер! Твоё крыло берёт ветер в себя и влечёт лодку по гладкой воде. А нужно, чтобы путь рассечённого надвое воздуха был не одинаков.

Если снизу крыло плоско, а сверху изогнуто, скорость воздуха будет разной. За счёт разницы получается опора, не даёт падать».

«Ого, охотник! Как ты понял?»
«Люди умеют делать так: нарисовали, описали, я разобрал изображённое знаками».

«У пещерников множество подобных записей, - сказала Ида. – Придёт день, окажутся знания в твоих руках, и будет тебе праздник».

«Смотри, Мастер, - подтвердил Кин. – Я прочёл про устройство рассудка, запомнил. Расскажу, а ты проверишь: подходит ли тебе такое, стоит ли глядеть в ту сторону.

«Если внутри нас видится смятение, то оно наибольший простор имеет в мыслях, желания же и чувства мятутся уже под действием мыслей. Но в разряде мыслей не всё беспорядочное движение; есть в среде их ряд серьёзных занятий. Они-то, собственно, и составляют настоящее дело жизни душевной со стороны мыслей.

Вот эти занятия:
Первое) Как только заметили Вы что-либо вовне посредством своих чувств или выслушали рассказ других о том, что они заметили своими чувствами, тотчас всё то воображение воображает и память запоминает; и в душу ничто не может войти помимо
воображения и памяти.

Затем и последующая деятельность мыслительная опирается на
воображении и памяти. Чего не сохранила память, того не вообразишь, о том и думать не станешь.

Бывает, что мысли прямо рождаются из души, но и они тотчас
облекаются в образ. Так что мыслительная сторона души вся есть образная.

Второе) Но воображение и память добывают и хранят только материал для мыслей. Само движение мыслей исходит из души и ведётся по законам её.

Припомните, как Ваш меньшой брат, увидев какую-либо новую вещь, тотчас обращался к Вам или другим с
вопросами: «А что там? А кто такое сделал? А из чего?» – и не успокаивался, пока не решат всех вопросов и не удовлетворят.

Мыслительность души начинается именно с порождением подобных вопросов и рождает мысли в ответ на них или принимает готовые уже об этом мысли от других.

Воображение и память не мыслят.
Они – чернорабочие силы. Способность души, из которой исходят такие
вопросы и которою доискиваются и порождаются мысли в ответ на них, называется рассудком, которого дело рассуждать, обдумывать и находить требуемые решения.

Понаблюдайте за собою – и найдёте, что ничего у Вас не делается без обдумывания
и соображения. Всякую малость приходится обсуждать. Как бы мгновенно это ни делалось, повсюду входит соображение и идёт по означенным прежде вопросам.

Третье) Когда Вы обдумываете, то тут нет ещё определённой мысли. Мысль определённая установляется, когда найдёте решение какого-либо из вопросов.

Рассудок Ваш всё роется, ища, что такое есть какая-либо вещь, откуда она и для чего она и прочее.

Когда же найдёте сами такое решение или, выслушав его от других, согласитесь с ним, обыкновенно говорите: «Теперь понимаю, толковать больше нечего, дело решённое.»

Это решение даёт покой Вашей мыслительности относительно занимавшего Вас предмета. Тогда рассудок Ваш обращается к другим предметам, а сложившаяся мысль сдаётся в короб душевный – память, откуда по требованию нужды берётся как пособие к решению других вопросов, как средство к слаганию других мыслей.

Совокупность всех сложившихся таким образом понятий составляет образ Ваших мыслей, который Вы и обнаруживаете при всяком случае в речах своих.

Это есть область Вашего знания, добытого Вами трудом мысленным. Чем больше у Вас решено вопросов, тем больше определённых мыслей или понятий о вещах; чем больше таких понятий, тем шире круг Вашего знания.

Таким образом, как видите, выше памяти и воображения у Вас стоит рассудок, который своим мыслительным трудом добывает для Вас определённые о вещах понятия или познания.

Не на всякий вопрос удаётся нам добыть определённый ответ. Большая часть их остаётся нерешёнными. Думают-думают, и ничего определённого не придумают. Почему говорят: может быть, так, а может быть, этак.

Это даёт мнения и предположения, которых в общей сложности у нас не больше ли, чем сколько есть определившихся познаний.

Когда кто, обсуждая известный сорт предметов, добудет сам и от других позаимствует так много определённых о них мыслей и понятий, а нерешённое в них успеет дополнить такими удачными мнениями и предположениями, что может счесть этот круг предметов достаточно познанным и уяснённым, тогда приводит всё добытое в порядок, излагает в связи и последовательности и даёт нам науку о тех предметах.

Наука – венец мыслительной работы рассудка»».

«Неужели треугольные головы всё так понимают? – усомнился Тинк. – Если нет, почему не учатся понимать?»
«Может, кто и учится, хранитель. Мы не знаем пока».

Пойст слушал, будто воду пил.
«Следует, - подвёл черту вождь Эйи, - учить ребятишек разумению знаков, организовать вылазки в пещеры для добычи написанного».

«Добудем, разглядим, а как понять? Опиши нам речь Треугольных, охотник!»
Возразил Тинк.

«Придёт час, откроется возможность. Создатель Мира даёт знания просящим».
Отодвинул тему Кин.

Восхищённый Тонд потёр ладонями виски, но, как некогда Нокк, не успокоился, а попросил настойчиво:
«Ты, женщина, теперь подними меня, ведь умеешь! Хочу сверху взглянуть, как леса и горы обретают день.

Где-то рядом высохшее солёное озеро. Говорят, во время сезона предосенних туманов солончак покрывается тонким слоем воды и превращается в зеркальную поверхность. Сквозь неё можно видеть небо до самого дна».

«Есть такое место, - подтвердил Пойст. – Путь туда опасен, возвращение безнадёжно. Скользкий камень, прозрачный, будто лёд,  не пускает наверх.

Существует тонкая тропа. Лишние воды бегаютт там. Я посредством лозы обнаружил, коснулся глади пальцами. Найти выход непросто, слишком переменчив. Спускаться смысла нет, с тонкого пика зеркало хорошо видать, и сейчас время ему».

«Я слыхал, - возразил Кин, - что небесное дно можно разглядеть строго сверху».

«Ты прав, охотник. Стоишь на берегу, а взгляд скользит. Хочется взлететь, да способ где?»

«Я догадывался про раздельный ветер. – Придремавший было Тинк подался ближе к огню. – Только, мне казалось, движение воздуха не ровно, следует упорядочить.

Вот если бы, думал я, из кожи сделать две вертушки, как у ребятишек, закрепить на осях, ремёнными петлями пристроить ноги и руки, чтобы всей силой тела гнать воздух на крылья! Мальчишечьи мечты, а приятно вспомнить.

Часто рисовал такие крутелки, пытался смастерить, только отец нашёл и сжёг. Долго я был на старика в обиде».

«Правильно, что сжёг. - сказал Кин. – Твои вертушки не безопасней перьевых крыльев».
«Почему, охотник?»

«Сколько весит кожа и палки? Сколько весишь ты? Умеешь ли рассчитать форму и размер крыла, которое тоже нечто весит?

У птиц, обратил ты внимание, грудинная кость и мышцы на ней отличаются от человеческих. Так нужно для полёта. А у рукокрылых! Вроде бы костлявы, но мускулы – камень! Перепонки же каждой капелькой противятся и подчиняются разуму.

Человек призван ходить прямо, впечатывать ногу с расчётом на отзыв. Воздух – другое: в себе должна опора быть. Как ни крути, мощности твоего движка не хватит оторваться от грунта.

На равнинах отец не спалил бы орудие, а в горах испугался потерять сына».

Пойст глядел. Выражение лица Тинка менялось, словно вода под ветром, от крайнего возмущения до абсолютного согласия. Тонд ел глазами собеседника. Нокк рассказывал о небывалом, и тихим счастьем светился взгляд женщины.

Даже Пайти слушала. Вдруг первый охотник приречья вытаращил глаза, ссадил Лайп с колен, развернулся к жене.

«Смотрите! Смотрите! Покажи!»
Почти закричал привыкший к неожиданностям человек. Ида включила изображение.

Охотники увидели освещённый снизу сушильный круг. По плетёному настилу челноком сновал Мак. Уши пещерника скручивались и разматывались, челюсти скрежетали, а может, хлопали, губы конвульсивно дрожали. Лапки двигались, точно в круговом танце, язык раскачивался вправо и влево, как у змеи.

Лидд перекатилась на спину так, что живот свис по обе стороны. Ножки разъезжались, вытягивались, согласно амплитуде сотрясавших чрево схваток.

Люди были тут и во всеоружии. Двое охотников сунули под спину самки закруглённый книзу широкий лубяной лоток, на ремнях подняли к матёрому бревну, закрепили под наклоном. Лидд схватилась за перекладину, процесс пошёл без отката.

Чернобрюшонок появлялся в мир, отец хватал детёныша, перекусывал пуповину, вязал сапожной ниткой, клал новорождённого в маленькую, предварительно выстланную мягким корзиночку.

«Где такое делается?»
Первым обрёл дар речи Пойст.

«У Третьего Рукава, охотник. – отвечал Кин просевшим до хрипоты голосом. – Прибился туда родитель потомства, потом мамаша подгребла.

«Сколько этих?»
«Спутался считать! Мало не будет, так скажу».


Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/11/21/1635