Пролог 1

 Вечером пришла Маша. Она стояла перед дверью, прижимая двумя руками к груди красную картонную папку. Маша жила в соседнем подъезде, ее знал весь дом, включая, конечно, и меня.  Когда-то она была  нашей  дворничихой, а  последние годы   неутомимая труженица Маша  работала уборщицей во всех ближайших  учреждениях - поликлинике, магазине, и   нескольких детских садиках. Последнее обстоятельство стало причиной нашей с ней встречи два дня назад  на территории садика, где начался  капитальный ремонт - перестройка, а Маша таскала на устроенную свалку недалеко от пролома в заборе, все,  на что указывал завхоз. Стульчики, расписанные под Хохлому,  занавески, игрушки и еще целая масса разноцветных предметов, образовали живописную кучу, которая  привлекала внимание прохожих. Словом, я оказалась в числе тех, кого Маша настойчиво приглашала посмотреть, какое  тут добро образовалось, и выбрать себе хоть что. Полдень солнечный и теплый   настраивал  на легкую дурашливость, сумка не нагружена – только еще отправлялась в магазин, и я  легко поддалась на Машины призывы, оказалась у свалки. Здесь впервые в жизни  мы обменялись с Машей  какими-то фразами, до этого, встречаясь, лишь говорили друг другу «здрасте» и каждый шел своей дорогой  дальше. В общем, тогда  мне пришлось вернуться домой, унося со свалки  ненужный  черно-красный-золотой стульчик,  небольшой отрез  вискозной занавесочной ткани, и  кусок плотной цветной бязи, на котором были наштампованы крои  синих матросских воротников с белыми полосками. В отношении стульчика подействовали Машины  слова, что у нее таких в прихожей два – места мало занимают, а крепкие – удобно  с них шнурки шнуровать и сапоги натягивать, а тряпочки выбрала уже сама в силу   давнего пристрастия к рукоделию. Стульчик, конечно, сразу перекочевал на балкон, а тряпочки были простираны и спрятаны подальше с глаз – шитья матросок  в обозримом будущем не предвиделось, а маленький  остаток занавесочной ткани был ни то ни се.  Но Маша со своим говорком вблизи  показалась еще   симпатичней, и до сегодняшнего утра   происшествие ничем неприятным в памяти не отзывалось.
И вдруг сегодня проснувшись, пришла какая-та смутная беспокойная мысль,  что эта свалка еще аукнется, и пора перестать заниматься черти чем. Конечно, через секунду было сказано себе «что за ерунда такая»,  но настроение весь  день  оставалось  почти тревожным. Поэтому когда раздался попискивающий звонок в дверь (звонок плохо работал всегда, и посторонние люди с трудом могли отыскать то единственное положение на большой кнопке и надавить здесь пальцем, чтобы цепь замкнулась нормально), то сомнения быть не могло - звонит кто-то чужой. Оказалась Маша.  «Неожиданно, но ничего такого» - подумала я, и в одной фразе пригласила ее войти, справилась, как она узнала номер моей квартиры, и что папку, наверное, она принесла мне. Зачем - спросить не спросила, отчего-то расценив ее как  совсем небольшую плату за дневную тревогу. Всего какая-то папка, Маша уйдет – выброшу.  «Это мне» - сказала я   утвердительным тоном  два   коротеньких слова и уже протянула руки к папке. Но Маша  осталась в том же положении, сосредоточившись  на  повествовании, которое должно было предварить передачу вещдока. Да, да, именно вещественным доказательством по мысли Маши  сейчас являлась эта красная папка – единственный материальный объект, оставшийся у нее после загадочного происшествия. Такого с ней  в жизни не бывало, и объяснить толком, что же с ней сегодня произошло, было  трудно. Сегодня она оказалась под воздействием – так и сказала после  вводной части «да, понимаешь, тут вот что» – тут я оказалась под воздействием. Я  во все глаза  смотрела на Машу, и она быстро и шепотом  стала рассказывать, как сегодня тоже   выносила на свалку из другого крыла всякое разное, как вдруг  на очередной раз  увидела сверху всего эту красную папку. Ее точно 10 минут назад не было там. И, главное в этот момент удивление подмялось  юркой корыстной мыслишкой, что папка  была бы хороша для хранения всяких квитанций – с завязками, как раньше. И она с дуру нагнулась,  чтобы взять в руки и рассмотреть получше, как тотчас же поняла, что в папке сложены какие-то желтоватые листы в достаточно большом количестве. Да тут что-то такое важное – пронеслось у нее в голове, и она быстро  отпрянув, распрямилась. «Бери, бери, вечером отнесешь»  - вдруг явственно услышала она. Оглянулась – никого нет – ни на территории, ни на дорожке. «Чего раздумываешь,  сказано тебе, бери, вечером отнесешь». И здесь запоздавшее было удивление, ей не только полностью овладело, но и быстро переросло в убежденность, что попала под власть неведомой воли. Точно, кто-то прячется и воздействует – папки же не было 10 минут назад, но явно рядом кто-то стоит, за ней наблюдает, и внушает ей эти слова.  Под гипнозом Маша послушно взяла в руки папку, нащупала в фартуке ключ от квартиры,  и быстро шмыгнула через дырку в заборе  домой. Там положила папку на галошницу,  сразу успокоилась, и также через дырку  вернулась на работу – велят, значит, так и нужно сделать. «Ну, вот вечером, я и пришла к тебе». «А почему ко мне?» - только и спросила я. «Так, это, тебе велели передать, ну сразу же так и было сказано». «Мне?»  - стало даже интересно, какую смысловую форму это послание обрело.
 «Ну, я же сразу поняла, кому нужно нести, сразу, даже и говорить ничего не нужно было». Маша, наконец, передала мне папку, я уже больше ничего не расспрашивая, развязала тесемки, переложила стопку бумаг в первый попавшийся полиэтиленовый пакет, и протянула пустую папку Маше со словами «будешь квитанции хранить». Маша  согласно кивнула, и на прощанье уже своим обычным голосом сказала, что  номер моей квартиры  она и так давно знала, ни у кого спрашивать не пришлось.
 Нужно ли говорить, что несколько дней я боялась подходить  к письменному столу, в нижний ящик которого засунула  белый  хозяйственный пакет с бумажным содержимым  сразу же после Машиного ухода. Потом я уехала в командировку, происшествие с Машей и папкой потеряло тревожную  нотку, и, вернувшись домой, в один из вечеров  попыталась разобраться, что, собственно, такое с такими причудами попало ко мне. Это был машинописный текст, под которой приспосабливались, главным образом, чистые оборотные стороны  черновиков,  статей, каких-то анкет, кодировочных листов. Текст с пронумерованными страницами, вклейками, или просто вложенными, написанными от руки добавлениями с обязательной разметкой к какой странице и к какому конкретному абзацу они относятся. Была и рубрикация – возрастающий   от цифры «один»  ряд.  Словом, это была рукопись, формально с началом и концом и  упорядоченными страницами.  И название было написано. Правда, не на первой, а на предпоследней странице, но прописными буквами и закавычено –  «Тысячелистник». Последняя страница, как я поняла, опять относилась к рубрикам – это был нумерованный список их названий. Зачем понадобился такой прием, мне неведомо, однако впоследствии подвигло на единственную самодеятельность – перенесла названия в текст по соответствиям списка. Признаюсь, достаточно часто возникало желание вступить с автором в более короткие отношения, вооружившись карандашом, сожалея, что ход повествования, сминает интересные мысли, но чаще, что чувствуются  шероховатые вклинивания эссеистики. Скажу также, что когда я начала читать рукопись, о тысячелистнике не вспомнила.  Правда, за страничку до окончания появились рассуждения, с точки зрения незнакомого автора – осмысления выбранного символа.
 Но мне, если честно, ботанически-аллегорические строки не показались как-то уж очень гармоничными для строя рукописи. Хотя три последних слова вовсе не точны в силу неналичия в ней ни того ни другого – ни  плана построения, ни сколько-нибудь понятного принципа состыковки ее отдельных частей.
 Но чем больше накапливался срок знакомства с появившимся столь фантасмагорично у меня трудом, тем яснее пробивался голос  писавшего его автора.
 Интересно, что именно в связи  с рукописью из красной папки, мне пришло в голову как хорошо согласуется с нашим устройством  это слово – голос. Его призывают иметь,  полагая тем самым  необходимость выработки своей жизненной позиции, и в следующий момент голос просят  отдать за того то и того то. Вожделенный  для политиков аргумент  легитимности полномочий в силу количества отданных за них голосов вполне может иметь подстрочник « все вы тут у меня со всеми вашими убеждениями». Вот так, если про голос, то и шкала такая. И здесь речь  именно про голос, а не какую-нибудь  обтекаемую «свою интонацию». По крайней мере, мне так представилось. Если  тут что-то и отдается, то только за нечто продуманное и взвешенное гирями собственной палаты мер и весов. Поэтому  приходится еще раз уточнять собственные мои взаимоотношения с рукописью. Я сказала, что допустила единственную самодеятельность по отношению к ней, но дойдя до предыдущего заключения, поняла, что не избежать и второй самодеятельности, к заглавию автора добавив это свое определение «данный голос».
Да, голая субъективность до степени интимности. Но не политика, естественно. Уже сама таинственность пути передачи рукописи политику начисто исключала, потому как на дворе век 21-ый,  а не какой-то народовольческий огрызок 19-ого века. Да и  в 20-ом с доведенными до совершенства тайными технологиями, красная папка, лежащая  инородно поверх детсадовского барахла, не показалась бы сильным ходом. Здесь другое.
Удивительно, что строить какие-то гипотезы по поводу  передачи папки, сразу показалось делом кощунственным, хотя  во всей моей жизни употреблялось  такое определение от силы с десяток раз. По мне из него Кощей сказочный выглядывает – нестыковка  какая-то  мерзкого деяния и его несерьезного опростительного прикрытия. Но сейчас, если бы появились  гипотезы,  почти так и было бы, потому что на другом плече коромысла оказались бы какие-то нешуточные терзания души. Во всей истории с передачей папки терзания души угадались сразу, но непосредственный повод этого ускользал от понимания, даже по окончании чтения самой рукописи. То есть содержание рукописи вызывало свои мысли и чувства, а история с передачей папки связалась с обобщением «терзания души».
И все так оставалось до того вечера, пока среди достаточно привычного информационного шума, который сопутствует так называемым интеллектуальным ток-шоу, ухо вдруг не уловило слова многим известного живущего ныне и здравствующего священнослужителя. Приглашен он был на обсуждение темы автобиографического написания  беллетристических произведений. И священнослужитель дает оценку подобного явления – понятно в интеллигентных и тактичных выражениях –  как явно небогоугодного дела. Потому что за спиной публично  открывающего все тайники своей жизни всегда стоят демоны. И не один, а неизмеримо множащийся в этот момент легион демонов.
« Вот оно что». И все сразу стало понятно. С красной папкой и с терзаниями души сразу все стало понятно. Теперь я была уверена, что рукопись принадлежит особе, которая про демонов точно всегда знала. Знала и писала. Потому что не писать не могла.
Но потом, когда выговорилась, страхи с небогоугодностями и захлестнули в полную силу. Ну и естественное покаяние не один и не два раза было привнесено в черед искушению предать публичности свой труд. И вот в какой-то момент особа сама перед собой ставит вопрос. Хорошо –  говорит она  – но если  кто-то захотел стилизовать свое произведение под автобиографические откровения. Вот он все абсолютно выдумывает, но при этом употребляет форму от первого лица.  Даже  если подобную форму он употребил  при воспроизведении доподлинной истории хорошо известной автору, но это не сам автор,  у него   за спиной демоны не стоят? Не стоят. Значит, если мою историю – думает она – кто-то сможет передать для публикации, то демонов тоже не будет за его спиной, это же чужая история. Не того, кто будет так милостив и возьмет на себя подобный труд.
Не один и не два раза задавала себе подобный  вопрос эта особа и каждый раз не находила никаких морально этических провалов в подобном построении. И после все сложилось быстро и само собой.
Я  - думает она – просто подложу папку тому человеку, который не сможет не взять ее. О, она уверена в своих знаниях человеческой психологии, она может, практически, с первого взгляда понять натуру человека, и она в таком сокровенном деле рассчитывает на помощь Провидения.
Какое–то время она посвящает изучению неких типичных ситуаций – оставить на столе около ячеек хранения вещей в супермаркете, оставить в раздевалке библиотеки. Нет, не то – психология покупателей, либо посетителей библиотеки такова, что даже при полной порядочности, таким людям хочется как можно скорее избавиться от неожиданного осложнения, и они просто передают находки техническому лицу, и техническое лицо, откликаясь только на код «кем-то забыто» - благополучно, не пытаясь даже понять что же это такое кем – то забытое, навеки  хоронит папку с рукописью в темном и душном помещении с полками, называемом складом забытых вещей.
Нет, ей нужен другой сорт людей – самостоятельных и одержимых охотников. Именно такие плохо скрывают свое любопытство перед контейнерами с бытовым хламом. Нет, это не должна быть затрапезная помойка между домов куда люди, как метательные снаряды зашвыривают завязанные полиэтиленовые пакеты  с отходами и пустыми упаковками. Это должно быть,…. И здесь она случайно оказывается на нашей дорожке перед детским садиком, видит Машу, слышит ее зазывные речи – мол, подходите, не стесняйтесь, смотрите, сколько добра. О, она психолог. Наблюдая за Машей, ей  тотчас же открывается ее ответственная и общительная натура. Вполне возможно, что она была в момент моего появления у свалки, быстро поняла, что мы с Машей соседки, и что попади папка в Машины руки, она точно ее передаст. Наверное, и меня она просекла быстро – помнится, я комментировала смену вех, что-то там про голоса забытого времени все эти стульчики, матроски – все это хранит свои запахи и голоса тех, кому все это казалось важным и нужным, но уже подернуто патиной забвения. В общем, что-то в этом духе, но «патина забвения» явно прозвучала, потому что Маша вскинула на меня свои удивленные глаза, а нижняя челюсть на  мгновение оттопырилась. Помню, я еще сказала «это Маша, я так, вспомнила одно литературное произведение». Да, точно, она вчера была где-то рядом. Может, тоже здесь где-то живет, а может, шла мимо от троллейбуса к больнице. Но неважно. Главное, она натолкнулась на нужное решение. Она теперь точно знала, что на следующий день  подойдет с папкой, она убедится, что Маша продолжает поминутно бегать к свалке, и в какой-то момент подложит папку. Я не думаю, что в обычной жизни у нее проявляются способности медиума, но в те два дня уровень ее энергетики зашкаливал – слишком дорогое для нее дело должно  было решиться. Именно так и никак иначе. Бедная, почти сумасшедшая дуреха. Потом, наверное, лежала с гипертоническим кризом, или еще с чем стрессовым.
И все ради чего?
Наверное, действительно, жажда самовыражения, о которой она, вроде бы с самоиронией, пишет. Сейчас это не принято, все больше… ладно, не буду додумывать за абсолютно незнакомого человека. Не знаю. Но голос ее, голос, несомненно, живой и пристрастный, был мне доверен, передан. Некий данный голос. А это уже другая категория, где каждый данный голос является слагаемым целостности. Чего?  - По большому счету – нашего мира, и с демонами и с ангелами и с разными, разными людьми. Тысячелистник?*

* Пролог повести"Данный голос"