Курсант

      "...жаль, нет уже Училища.
... даю читать пацану. А то мода пошла отправлять документы сразу в 5 ВУЗов. Т.е., все равно , куда", С уважением, Александр Ступко.

                ПРОЛОГ

     Еще раз, как придирчивый инспектор, в привычной последовательности взгляд обходит приборы, живущие каждый своей жизнью. Все стрелки на своих местах, все показатели в норме. Ил-14, доложив мне эту информацию, продолжает уходить вместе с рассветом на запад. Успокаивающе ровно гудят двигатели, и ко мне приходит то чувство, ради которого и рвешься в полет. Остались позади все земные заботы и переживания, весь душевный и физический мусор — тоска, раздражительность, ломота в костях. Отодвинулись и стали почти безразличными проблемы, которые в обычной жизни кажутся важными и значимыми, терзают душу. Отсюда они выглядят пустяковыми. Там на тебя каждый имеет право, здесь ты принадлежишь себе, и даже министр гражданской авиации не может тебе что-то приказать. В небе обретаешь подлинную свободу.
    (Евгений Кравченко, Василий Карпий "С Антарктидой - только на  ВЫ")               

               
   Такое звание – курсант

   Не пожелай ни дождика, ни снега,
    А пожелай, чтоб было нам светло.
    В пол глобуса локаторное небо,
    Пол мира проплывает под крылом.

   Плывут леса и города.
   А вы куда, ребята, вы куда?
   А хоть куда, а хоть в десант.
   Такое наше звание – курсант.

   Я рассекаю синее пространство,
   Пересекаю жёлтый свет луны.
   Выходят на задание курсанты,
   Летающие парни – летуны.

   И никому об этом не расскажешь,
    Как вихри гимнастёрки теребят.
    Как двигатель взревает на форсаже,
    Отталкивая землю от себя.

    Плывут леса и города.
    А вы куда, ребята, вы куда?
    А хоть куда, за небеса.
    Такое наше звание – курсант…
         
(из песни Юрия Визбора, посвящённой подвигу курсанта Павла Шклярука)

      «Мало полюбить небо. Надо, чтобы небо полюбило тебя. А оно любит смелых, знающих, трудолюбивых».
                (В.М.Мясищев)

                Пролог

    Идёт приём госэкзаменов по технике пилотирования. Отлетали два дня в Чебеньках, перелетели в Орск. Я самый молодой член ГЭК жадно вслушиваюсь в  любой опыт «корифеев» лётного дела. Кроме меня из Морской авиации зам. комэска с Риги Володя Коноваленко – старый седой капитан, который всё это проходил десятки раз, поэтому он спит, а я «впитываю». Сидим в курилке после «товарищеского» ужина. Рассказывает полковник Уманец: «В таком-то году как-то мы три года переучивали сирийских лётчиков в Сирии. В первый год нам семьи брать запрещали, скучно, поэтому развлекались, как могли.

     Повадился у лётчиков молодой араб, которого звали Хасан, шоколад выклянчивать. Сначала давали просто так, а потом кому-то пришла идея: «А давайте будем его русскому языку учить, и за успехи поощрять шоколадом». Сказано – сделано.

    Первая фаза обучения заключалась в том, что молодого араба по сирийски спрашивали: «Хасан, зейер?», - т.е. «Как жизнь?» А Хасан должен был по-русски отвечать: «Хорошо» или «Ничего», а если всё прекрасно, то «Зае… - Зашибись» в переводе. Три месяца потратили, но научили правильно отвечать в соответствии с настроением. Следующая фаза обучения заключалась в том, что начали учить фразе: «Я уже не обезьяна, но ещё не человек». Потратили пол года – бесполезно, араб так эту фразу и не выучил, зато первую освоил в совершенстве.

    На второй год пребывания в Сирии нам разрешили взять своих жён. И вот идёшь, бывало, с женой в казино под ручку или в солдатский клуб фильм посмотреть, а арабчёнок уже издалека орёт: «Эй, спроси меня, Хасан, зейер?» Мы ему: «Молчи, Хасан!» А он в ответ: «Зае… (Зашибись…)» В общем, перед жёнами приходилось краснеть чуть ли не каждый день.

                Иду в лётчики

    А к чему это я всё вам рассказал, блин? Ах, да – это я к тому, что курсант уже вроде и принадлежит к семейству «пернатых», но до настоящего лётчика ему ещё ох как далеко… Т.е. фразу: «Хасан, зейер?» - он по русски освоил, но фразу: «Я уже не обезьяна, но ещё не человек, в смысле – «ещё не лётчик» Примеры? Да, пожалуйста, но начну издалека. Поскольку, мы с батей жили всё время в военных гарнизонах, то насмотревшись на армейскую жизнь, я чётко понимал, что по стопам отца идти не хочу. Поэтому сразу собрал документы и отправил их в Бугурусланское авиационное училище лётчиков Гражданской авиации. Мне оттуда пришёл вызов на вступительные экзамены, я уже собирался вылетать к указанному там сроку, как риторический вопрос лейтенанта Володи из батиного танкового полка враз разрушил все мои планы. «Вася, ты что, хочешь всю жизнь пролетать на «кукурузниках?»

     «Почему?» - спросил я, - «Сначала на них, а потом перейду в большую реактивную авиацию». «Это ещё не факт», - ответил Володя. «Сначала на АН-2, ЯК-12 и прочих подобных типах надо налетать 5000 часов (до сих пор не знаю, откуда он взял эту цифру), потом, если повезёт, тебя возьмут вторым пилотом на ЛИ-2 или ИЛ-14, а до большой авиации ты так и за всю жизнь можешь не добраться. Зачем тебе рисковать? Иди в военное училище. Во-первых, их сделали высшими, т.е. ты сразу получаешь квалификацию лётчика-инженера, а во-вторых, там сразу начинают летать на реактивных». Этот довод меня сразил наповал и пересилил моё нежелание идти в армию. Я тут же по новой собрал все документы и отправил в Оренбургское лётное на имя начальника училища, и не потому, что его заканчивал Юрий Гагарин. Просто оно тогда было ближайшим к Дальнему Востоку, где я тогда проживал, но главное, я точно знал, что Гагарин был истребителем. А у меня тяга к этим машинам возникла сразу и  навсегда.

      Кстати, отмечу такую деталь. Когда я по весне проходил мед.комиссию как призывник, то поинтересовался в военкомате из спортивного интереса, могут ли они меня направить в лётное училище. Ответ был такой, в лётные авиационные училища они не направляют, т.к. они далеко, но могут послать меня в Красноярское или Ачинское авиационно-технические училища. Мол, сначала закончу его, а потом перейду в лётчики, типа того, что с Дальнего Востока все так делают. У меня хватило ума ответить категорическим отказом.

    В общем, когда я уже потерял надежду на положительный ответ, вдруг пришла бумажка в военном конверте, что меня ждут на экзамены к 9 июля, т.е. через неделю с Владивостока уже надо вылетать на Куйбышев, там делать пересадку и вылетать на Оренбург. Тот, кто улетал, с дальних регионов страны в это время, подтвердит, как непросто всё это было. Авиации катастрофически не хватало, а позволить себе лететь самолётом могло большинство граждан нашего великого Советского Союза, включая студентов и пенсионеров. Так что тем, кто «хает» СССР, «коммуняк» и говорит, что при Союзе всё было плохо, пусть заткнётся и «сопит в дырочку». Бесплатное образование, медицина,  работа, квартиры   молодым специалистам и много чего ещё хорошего можно было перенять от строя, который себя изжил. Но не будем о «грустном»…

     Бате пришлось включить все свои связи, обаяние, плюс коньяк с шоколадкой, и не одну бутылку, но билет на рейс ТУ-104 Владивосток-Уфа-Куйбышев, вылетающий 9 июля, он смог мне взять. Возможно, там были ещё промежуточные посадки типа Новосибирска, но я их не запомнил от обилия впечатлений. А чтобы долететь до Оренбурга, я должен был договориться сам по прилёту у диспетчера по транзиту. Была тогда такая должность.

                ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ДОРОГЕ

      Когда я вылетал с аэропорта Владивостока Кневичи, (потом я узнал, что это аэродром совместного базирования с Морской ракетоносной авиацией Тихоокеанского флота), как раз шли полёты. Глядя на взлетающие стройные силуэты бомбардировщиков ТУ-16, я любовался ими и думал: «Какие они красивые эти военные истребители». Дело в том, что поскольку я готовился стать гражданским лётчиком, в мечтах – непременно полярным, то самолёты ГВФ я знал хорошо, а в военных почти не разбирался. Кто бы мог подумать, что на бомбардировщике-ракетоносце ТУ-16к-10-26, к-26, ЗЩ мне доведётся полетать 14 лет, из них крайние 5, подлётывая параллельно на ТУ-22м3,2 , а потом ещё полтора года на корабельном вертолёте КА-27.

     Пока летели до Куйбышева я познакомился с соседом, студентом Серёгой, у которого пересадка была в Киев, и мы вместе любовались красивыми стюардессами в нашем ТУ-104. Тогда отбор на эту работу был не только по здоровью, но и по внешним данным, и это сразу поднимало пассажирам настроение ещё до взлёта. Промежуточная посадка в Уфе запомнилась страшной жарой. А в аэропорт Куйбышева Курумучи мы прилетели около 9 вечера. Час я штурмовал кассу у диспетчера по транзиту, а когда пробился, наконец, к заветному окну, она меня огорошила, что свободных мест на ближайший день нет. У меня на глаза навернулись слёзы: «Как же так, я уже опаздываю на сутки, а если задержусь на двое, то меня не примут в лётчики».  Мой тон так подействовал на кассиршу, что она сказала: «Стойте здесь, молодой человек», - куда-то позвонила, и минут через пять подошёл мужик в форме ГВФ.

    «Я тебе ничего не обещаю, но пойдём, попробуем». Мы подошли к служебному входу на лётное поле, он же выход с него, и стали ждать. Минут 15 народ только входил. Наконец показались 5 человек, я как-то сразу понял, что это экипаж, и мой мужик шагнул сразу им навстречу: «Командир, тут вот какая ситуация сложилась. Вот будущий курсант, из которого вырастет как минимум «Коккинаки», а если повезёт, то и сам «Чкалов». У него есть билет на самолёт, но нет места. Вы бы не могли его завтра захватить до Оренбурга». Командир испытывающе посмотрел на меня. Я на интуиции почувствовал, что от этого взгляда зависит всё.

    Тогда я ещё не знал старинную армейскую заповедь: «Когда на тебя смотрит или обращается начальник, вид у подчинённого должен быть лихой и слегка «придурковатый», дабы разумением своим не смущать внимание начальства». Не знаю, как насчёт «придурковатости», но видно, лихой вид мне удалось принять, потому что Командир, почти не замедляя шага, (сразу видно, люди в столовую идут) бросил: «Так, пацан, в пол шестого утра быть у этого входа, и учти, ждать не будем», и все пять человек продефилировали мимо нас как на параде. «Ну, теперь всё зависит от тебя», - произнёс мужик, который меня привёл к этому входу, и , не поворачиваясь, скрылся за дверью какого-то служебного кабинета.

     Весь на воодушевлении разыскал студента Серёгу, взахлёб ему всё рассказал, и он вдруг меня огорошил: «Вася, раз всё устроилось, а поехали хоть город посмотрим, а то когда ещё сюда попадём». А к зданию аэровокзала как раз подошёл автобус-экспресс «Курумучи-город». Я посмотрел на часы, 21.05 местного. Думаю: «Час туда, час обратно, час на осмотр центра Куйбышева, к 12 ночи будем на месте», - «Погнали», - говорю, хотя сам даже примерно не представлял, какое расстояние от аэропорта до города. Прыгнули мы в автобус, предварительно сдав вещи в камеру хранения, и поехали. Ехали мы до Куйбышева (сейчас Самара) около двух часов, кто ж знал, что до города 80 км.

    Когда приехали, оказалось, что в расписании автобусов сейчас перерыв, и ближайший рейс будет в 4.20 утра, т.е к 5.30 попасть к служебному входу я никак не успеваю. Начали искать такси, но водители называли такие заоблачные цены ехать после 12 ночи, что мы сразу поняли, нам это не по карману. Серёга сразу сдался, сказал: «У меня рейс на Киев в 11.30 дня, я буду ждать первого автобуса». Ясно – меня такой вариант не устраивал, и тогда я пошёл по периметру привокзальной площади, опрашивая водителей каждой машины, не согласится ли он отвезти двух студентов в аэропорт? В большинстве случаев ответ был отрицательным или называли суммы, соизмеримые со стоимостью авиационного билета от Владивостока до Куйбышева.

     Я уже потерял всякую надежду, т.к. не опрошенными оставалось машин десять, как из «Скорой помощи», которую я обошёл, не тратя время на опрос, раздался голос: «Что, пацан, ехать надо?» «Да, в аэропорт», бросился я на «зов фортуны» с загоревшейся надеждой.

    «Ну, так поехали», - сказал водитель, зевая. «А за какую цену?» - дрожащим от волнения голосом спросил я, боясь поверить своему счастью. «А за сколько не жалко», - произнёс второй мужчина, сидевший рядом с водителем, которого я сначала не заметил. «Я не один, с другом», - произнёс я с испугом, вдруг они передумают. «Дуй за другом», - сказал водитель, - «но учти, через пять минут мы отъезжаем». Я стремглав бросился в здание вокзала. Растолкал Серёгу, который калачиком спал, свернувшись на одном кресле. Пока волок его к выходу, заставил его раскошелиться «на сколько не жалко», потом добавил своих. Получилась сумма в половину той, которую запрашивали таксисты.

     Прибегаем, машина «Скорой помощи» стоит уже с работающим мотором. Дрожащими руками просовываю в кабину деньги. Водитель и берёт и небрежно бросает в «бардачёк», не пересчитывая. Как только мы запрыгнули в салон, машина резко взяла старт. По городу мы ехали быстро, но почти не нарушая правил. Когда выехали из предместий Куйбышева, водитель «утопил газ» до отказа. Скорость не падала меньше 100 км/час даже на поворотах. Только тут я обратил внимание, что у водителя с его напарником отрывистая, достаточно бессвязная речь, румянец на щеках, который виден был даже при ночном освещении кабины, и лихорадочно блестящие глаза. «Господи, да они же пьяные», - мелькнула испуганная мысль.

     Хотя, значительно позже, когда я «вживую» увидел наркоманов, я понял, что эти двое, что нас везли, были не пьяные, а «обкуренные». Но деваться было некуда. Любое наше замечание: «Дяденьки, мы передумали, высадите нас здесь», - могло лишь усугубить ситуацию. Оставалось только
молиться, но тогда я делать это не умел. Мы с Серёгой вцепились в борта салона, где сидели. Между нами на полу лежали носилки, и с ужасом ждали, что будет дальше. Но через пол часа такой гонки я вдруг на интуиции почувствовал, а ничего не будет. На машину «Скорой помощи» сажают водителей-асов, и наш водила, хотя явно был не в себе, но он был прежде всего профессионалом.

    Не знаю, как у Серёги, но ко мне вдруг пришло спокойствие. Я даже стал замечать красоту намечавшегося рассвета и природы, что лежала вдоль несущейся под колёса дороги. Местами она шла вдоль Волги. Зрелище, как мы мчались, стоит в памяти, как будто это было вчера. Мы проехали уже две третьих пути, как выехав на пригорок, увидели стоявшую у обочины дороги «Волгу», рядом мотоцикл с коляской и двух милиционеров. Один из которых, завидев нас, вышел на дорогу и жезлом стал показывать знак остановки.

    «Дави», - сказал мужик, сидевший рядом с водителем, нервно хихикнув. Водила нажал на газ, и наша машина рывком устремилась на милиционера. В последнюю долю секунды он успел отпрыгнуть и упасть. Я повернулся назад и увидел, как оба милиционера прыгнули на мотоцикл и помчались за нами в погоню. Водителя и его напарника это только позабавило: «Ну, что ж, посмотрим, чья броня крепче», - произнёс водила. Дальше скорость ещё увеличилась, хотя мы и до этого ехали «не слабо». Я сидел ни жив, ни мёртв, и никак не мог поверить, что это не голливудский блакбастер, а именно мы изнутри  участвуем в этом «спектакле».

     Поначалу мы оторвались примерно на километр, но потом мотоцикл стал нас нагонять, медленно, но расстояние между нами стало уменьшаться. Через минут 10 гонки показался аэровокзал и все прилегающие к нему здания с диспетчерской вышкой. «Значит так, пацаны», - произнёс водитель спокойным будничным тоном, - «Останавливаться полностью мы не будем, притормозим, и прыгайте на ходу. Если боитесь, поехали с нами дальше». С этими словами он сбавил скорость километров до 20, может быть 15, и вписался в поворот на какую-то просёлочную дорогу. Я понял, что другого шанса не будет. Открыл дверь и кубарем выкатился на обочину, за мной Серёга. «Скорая помощь» рывком увеличила скорость, дверь сама закрылась, а мимо нас тут же, обдав пылью, промчался милицейский мотоцикл. Я посмотрел им вслед. Зрелище было из разряда не забываемых. Ралли «Париж-Дакар», наверно, смотрите? Так вот, здесь было то же самое - на бешенных скоростях и безо всяких дублей. Я не знаю, чем закончился финал этой гонки. Хотелось бы, чтобы эти обкуренные мужики всё же ушли от погони, т.к. свою часть уговора они выполнили, доставили нас в аэропорт, и даже раньше установленного срока. Правда, последний километр нам с Серёгой пришлось бежать бегом, постоянно оглядываясь.

    В общем, я успел схватить свой ярко рыжий чемодан в камере хранения и в 5.25 утра добежать до служебного входа. Всё «абге махт», вот только с Серёгой-собратом по этому «приключению» попрощаться не успел. Интересно, как сложилась его судьба, и вспоминает ли его память хоть иногда эту призрачною гонку? Ровно в 5.30 подошёл командир экипажа, и с ним ещё двое, как потом оказалось штурман и второй пилот. А борт-техник и механик были уже на самолёте. Пока шли, я пытался угадать, на каком самолёте придётся лететь: ТУ-104, ТУ-124, ИЛ-18, АН-10, АН-24 ? Действительность оказалось прозаичнее. Мы прошли весь ряд больших машин и подошли к старому зелёному ЛИ-2 – на таком типе я летел с острова Сарема в Балтийском море в Таллин, когда батю перевели служить на новое очередное место службы, хотя, возможно, это был ИЛ-12. Только там были кресла как в нормальном самолёте, а здесь грузовой салон был забит мешками с почтой.

                ПОСТУПЛЕНИЕ В ОВВАКУЛ им. И.С.Полбина

    В общем, мне взмахом руки показали «залезай», что я незамедлительно и сделал, а спустя 10 минут мы уже рулили к началу взлётной полосы. Я лежал на каких-то брезентовых тюках, дверь в кабину пилотов была полуоткрыта, и мой правый глаз смотрел в иллюминатор на местность под крылом, а левый на спину командира и часть приборной доски, которую я мог видеть со своего места. Когда взлетели, я подумал: «Как здорово у меня начинается путь в лётчики!!!» В общем, после заруливания на стоянку в аэропорту города Оренбурга, командир корабля пожал мне руку и пожелал успешного поступления в училище, которому полёт Юрия Гагарина создал такую славу, а я сбивчивыми словами пообещал, что я поступлю.

    В аэропорту сел в такси, небрежно бросив таксисту «В ОВВАУЛ», пытаясь казаться старожилом, и что я совсем не волнуюсь. Но тот меня сразу раскусил и три раза провёз мимо здания с колонами Оренбургского драматического театра на улице Советской, каждый раз проезжая его с разных сторон. Но это я определил только месяца через три, когда, поступив в училище, стал ходить в увольнение. Дальше  сам процесс поступления в «лётчики» я пропущу, а сразу коснусь некоторых моментов курсантской жизни, но сам себе не раз задаю вопрос, как бы сложилась моя судьба, если бы я сдался обстоятельствам и улёгся спать на лавке как Серёга, или что было бы, если бы милиционеры догнали обкуренных водителей «Скорой помощи»? Оно понятно, что ответ на этот вопрос знает только господь Бог, но одно мне ясно, «кто-то» очень сильно хотел, чтобы я пошёл в авиацию, а мой ангел-хранитель всё сделал, чтобы моя мечта сбылась

                Привыкаю к армии

   Хочу отметить несколько моментов, которые запомнились больше других. Во-первых, организм очень долго отвыкал от «мамкиной кухни», когда в любой момент можно схватить кусок хлеба со стола и перебить аппетит. Тут чёткий распорядок дня, большие нагрузки и отсутствие возможности  в любой момент есть булочки или конфеты приводили к тому, что практически 90% курсантов после завтрака, обеда или ужина, если позволяло время, шло в атаку на ближайший через дорогу молочный магазин и брало стандартный набор: бутылку молока 0,5 литра и пол батона. Всё это съедалось в один присест, и только тогда трапеза приёма пищи считалась законченной.

     Второе, как инструктор по выживанию, поделюсь с будущими абитуриентами одной каверзной шуткой, которая, как оказалось, имела место «быть» в нашей среде, и которую я наблюдал своими глазами. Итак, первый курс, стою дневальным у тумбочки, время с 12 до 2-х ночи, скучно. В казарме полумрак, горит только синее ночное освещение, народ спит. Вдруг я заметил через два ряда коек от меня какое-то шевеление, и заметил, что курсант, назовём его от «балды» - Юра М. встал и подошёл к койке курсанта, назовём условно его Миша К. Склонился над ним и тоном «чревовещателя» начал уговаривать, одновременно переливая из двух консервных банок воду туда и обратно: «Миша, мы с тобой сегодня выпили так много пива, что сейчас ты хочешь просто писать. Миша, если б ты знал, какой это кайф – пописать. Писай, Миша. Это приятно».

     И так воду из одной баночки в другую и обратно, над ухом – «вжик-вжик». И опять уговоры: «Миша, два литра пива просят, чтобы ты их выпустил. Писай, Миша, писай». Так Юра М. поколдовал у постели курсанта Миши К. минут пять, а потом умчался и улёгся в свою постель. Минут через десять курсант Миша К. проснулся, стыдливо посмотрев по сторонам, матерясь в пол голоса, свернул свой матрац и продефилировал мимо меня в каптёрку менять описанный старый матрац с простынёй на новый. Я долго не мог унять «колики в животе» от смеха после увиденной картины, но рассказываю о ней впервые, поскольку срок о неразглашении «страшной военной тайны», который я сам себе определил в «50 лет» вчера истёк, и молодое поколение должно знать, какими были «взрослые дяди» в их возрасте, которые их сейчас пытаются учить жить, в том числе и по «умным», как они сами считают, книгам.

                Реактивная норма

     Я уже писал, что не передать горечь моего разочарования, когда узнал после поступления в училище, что летать мы начнём лишь через полтора года на втором курсе. Но деваться было некуда, да и время пролетело, насыщенное учёбой, тренировками, соревнованиями достаточно быстро. Наконец этот день настал, мы переехали на аэродром «Меновый двор», но это по научному, а в простонародьи его все звали «Пугачи». Нас сразу стали кормить по реактивной норме, которая после солдатской пайки, которой питались до этого, показалась нам сказочно богатой. Мы как-то заходим в казарму, делясь восхищением от количества приготовленных блюд на завтрак, как каптенармус Витя, тщедушный солдат первого года службы, сказал: «Да, вы курсанты – слабаки, просто есть не умеете. Я запросто три ваших обеда смолочу, причём безо всякого передыху». Лучше бы он нас так не «обижал». Тут же оговорили условия спора:

    Мы трое отказываемся от обеда, точнее, четыре человека сначала съедают один обед, потом встают, и за стол с тремя оставшимися курсантскими обедами садится Витя. Ему разрешается сделать два минутных перерыва, как в волейболе, а так он должен смолотить три салата, три борща, три вторых блюда и три компота с тремя ватрушками с творогом. Если съест, мы ему отдаём 4 больших шоколадки, если нет, то покупает нам килограмм конфет-подушечек. Сказано-сделано.

    По дороге с аэродрома мы заскочили в казарму за Витей, взяли его и явились в столовую. Быстро умяли один обед в четыре ложки и уступили место Вите. Он секунд 30 сидел молча, переставляя тарелки по одному ему известному замыслу, а потом приступил. Три винегрета, поданных как салат он смолотил минуты за полторы. Три борща без остановки, не закусывая хлебом, тоже очень быстро. По уговору Витя должен был съесть не менее двух кусочков хлеба. Из вторых блюд на столе стояли: гречневая каша с котлетой и две тарелки с картофельным рагу.

    Витя взял кусочек хлеба, откусил и начал с гречневой каши. Справился быстро, а вот на рагу темп замедлился, что мы его дважды спрашивали: «Это перерыв?» Витя мотал головой «найн» и продолжал кушать дальше. Потом выпил компот, заедая ватрушкой с творогом, и попросил «тайм-аут». Отдохнул с минуту, одолел ещё компот и ватрушку и опять взял перерыв. Мы приуныли. По сравнению с тем, сколько уже съел Виктор, ватрушка и компот казались такой «мелочью». Каждый уже подсчитывал, сколько дней он будет жить без шоколада. Ежедневная норма -15 грамм, чтобы отдать 100 граммовую плитку шоколада, не есть его надо было неделю.

    Наконец решающий момент настал. Витя сделал два глотка компота, надкусил ватрушку, и тут из него как всё попрёт обратно, включая завтрак тоже.  Полоскало его минут десять. Ему потом помогли добежать до выхода из столовой, но весь путь вокруг стола, до двери и дальше весь был усеян его объедками. Кто-то с нашего экипажа принёс ему ведро и тряпку, Витя часа два замывал следы своего «безобразия», а на ужин мы пили чай с конфетами-подушечками. Сейчас таких не делают…

                Парашютные прыжки
      
   «Если первый прыжок у Вас не удался, значит, парашютный спорт не для Вас» - аксиома парашютизма.

     Переехав на аэродром, мы неделю занимались наземной подготовкой, куда входили тренажи на самолётах, (тренажёр Л-29, где можно было всё отрабатывать, пришёл в училище позже), поэтому мы часами сидели в кабине «живого»  самолёта. В наземную подготовку также входили парашютные прыжки, которых я с нетерпением ждал. Первый раз нас привезли на прыжки, когда мы жили ещё в Оренбурге.  Я уже писал, что мой первый вид спорта, и самый любимый до сих пор, это  – прыжки на лыжах с трамплина, которым я отдал четыре года, когда мы жили в Москве. Поэтому всё «прыгающее» меня всегда привлекало.

    Во вторых, мой близкий друг, с которым я подружился курсантом, Витя Лисьих с Алма Аты, по кличке «худенький», имел первый разряд по парашютному спорту. И он мне о нём все «уши прожужжал». Поэтому я всё ждал и не мог дождаться «Ну, когда же?» Наконец этот день настал, нам объявили: «Завтра прыжки». Ночь я почти не спал. Не скажу, чтобы сильно волновался – лёгкий мандраж был, а вот заснуть почему-то не мог.

    Из первого прыжка мало что помню. Чётко поразила сила потока, когда выходил с борта самолёта АН-2, сосание под ложечкой, когда делаешь шаг в пустоту, а под ногой километр высоты, и свои ботинки над головой, устремлённые в небо, (меня перевернуло вниз головой) Пару слов о силе потока – представьте себе, уважаемый читатель, что Вы едете в «гоночной» иномарке с открытым ветром и встаёте на скорости 100км/час, а потом на 120. Как ощущение? «Круто»? А если 140 км/час – именно на такой бросают обычно парашютистов. Т.е. тебя подхватывает как пушинку, именно поэтому те, кто прыгает первые прыжки с вертолёта, много теряют в плане ощущения новых эмоций. (Мнение моё и не обязательное правильное – А.Н. Кочергин)

    А дальше события развивались так. На отмечание какой-то даты Приволжского военного округа к нам прилетел МИГ-17 для показа пилотажа, а с ним парашютная сборная. О празднике объявили по всему городу, и чуть ли не половина жителей Оренбурга приехала к нам на аэродром. Сначала МИГ-17 открутил высший пилотаж. Затем наши инструктора показали групповой пилотаж на Л-29 в строю «ромб» четвёркой. Потом пошли выступления парашютистов. Сложные одиночные и групповые прыжки, а заканчиваться всё это должно было массовым десантом с двух самолётов АН-2.

    Вдруг минут за 20 до прыжка меня разыскал в толпе зрителей мой друг Витя Лисьих, который, оказывается, заранее пробил себе разрешение участвовать в массовом десанте: «Вася, один парашютист слегка травмировался, прыгать не будет. Я уговорил начальника ПДП полковника Сараева, чтобы тебе разрешили прыгнуть за него. Скорее, через 20 минут взлёт». Прибегаем на старт, все уже осмотрены и идут к самолётам. На меня быстро надевают парашют, привинчивают запаску, осматривают и дают «пендаля» в направлении, на какой самолёт бежать. Их же два. То, что у меня на голове нет каски, никого не волнует. Главное, чтобы все 20 парашютистов вывалились из самолётов вовремя согласно программе праздника.

   Запрыгиваю в самолёт, тут же пошёл запуск двигателя, и мы порулили. Ищу глазами корефана Витю «худенького», а его нет. Оказывается он по раскладу в другом самолёте, который рулит за нами. Зато передо мной, я глазам не поверил, сидит МС СССР Анатолий Осипов, который в Союзе первым преодолел рубеж 10000 прыжков с парашютом. Рядом с ним член сборной СССР, неоднократная рекордсменка мира Валентина Закорецкая, и ещё ряд именитых товарищей. Короче, глазею я на них, мыслей как буду прыгать вообще нет. А Осипов, поймав мой взгляд, так меланхолично говорит: «Пацан, а ты не боишься, что в момент раскрытия уши стропами оторвёт?» - и повернулся опять к Закорецкой, продолжая прерванный разговор.

    «Мама-мия ! Какой же я лётчик без ушей, блин? Как же он прав. Где же каску взять, или шлемафон на крайний случай, может у лётчиков спросить?» Тут же понимаю бредовость этого вопроса, и пришёл страх, которого раньше не было, потому что отчётливо представил реальность этой угрозы. В общем, выходим на боевой курс. Метрах в 50 ещё один АН-2 стоит параллельно с нами. Команда «Пошёл». Все дружно выскакивают друг за другом в общем потоке. У меня в голове мысль: «Ну, зачем я полез в этот самолёт? Если всё обойдётся, больше никаких авантюр»…Я предпоследний, на секунду задерживаюсь, но чувствую, сейчас будет «пендаль» в зад, поэтому стараюсь выйти на поток как все. Но где там. Ноги «ватные», дрожат предательской дрожью, даже толкнуться от самолёта как следует не смог. Поток меня подхватывает, парашютом бьёт о край двери. Дальше переворот вниз головой, и три секунды страха – полные штаны. Я втянул голову в плечи, и одна мысль: «Только не по ушам». Рывок, чем-то хлопнуло по спине, и я закачался на стропах. «Ура!!!  Уши целы!»

     И пришло состояние эйфории. Хотелось орать от восторга, глядя на толпу народа внизу: «Ну, вы, пигмеи, мелкие букашки на земле. А я тут вверху, любуйтесь на меня»… Глаза жадно вбирали голубое небо, кучу цветных круглых парашютов вокруг  и мой квадратный ПД-47 над головой. Ветра почти не было, я висел над полосой, откуда взлетали, практически без сноса. Как-то неожиданно резко на меня пошла земля, что я не успел приготовиться к приземлению. Ударяюсь сначала ногами, которые я вынес зачем-то вперёд, а потом чувствительно прямо задним местом, в простонародьи – «жопа» называется. По - моему, в земле даже выбоина осталась. Но предаться мозахистким эротическим ощущениям не дали. Кто-то из зрителей из толпы выскочил, подбежал ко мне и начал умело складывать парашют, наверно, бывший десантник.

      А потом подскочила Ирина, девушка – волейболистка, с которой я начал встречаться вначале второго курса. В общем, мы вместе с ней отнесли парашюты на старт, там меня уже ждал Виктор: «Ну, как?» - спросил он. «Витя, здорово!» - от моих страхов не осталось и следа, как в том анекдоте, «Когда муж вернулся раньше из командировки, звонит. Жена любовнику: «Ты не можешь меня скомпрометировать, ты же джельтмен. Прыгай с балкона» - а квартира на 9-ом этаже. Мужик дисциплинированно прыгает.  Летит, приготовился к смерти, и последние мысли: «Господи, ну зачем я к ней пошёл? Она же на целых два года старше меня. А дома жена молодая, стол накрыт. Если останусь жив, больше никогда…» Попадает в клумбу, остаётся жив, даже не ушибся. И отряхивая с себя цветы и землю: «Господи, стоит на секунду расслабиться, такие глупые мысли в голову приходят». Так и мне пока был в самолёте перед прыжком такая глупая мысль: «… больше никаких авантюр…»  И я уже не завидовал, что ребята там внизу в роли зрителей пиво пьют…» Я испытал такие эмоции, которые не сравнимы ни с каким удовольствием от пива или других «прохладительных» напитков…

    В общем, потом мы втроём пошли смотреть самолёты с открытыми кабинами, специально выставленные на праздник. Виктор объяснял Ирине, как курсанты пилотируют «Элку» с помощью ручки управления и педалей, а я всё мысленно ещё раз переживал свой прыжок. Виктор после этого второго моего прыжка так уверовал в мои способности, что по его настоянию третий, четвёртый и пятый прыжки я уже пытался прыгать с ручным раскрытием. Мой детский лепет, что я вроде ещё ни одного прыжка на имитацию ручного раскрытия не делал, разбился о его железную логику: «Вася, лётчики на заре авиации вообще с первого прыжка сами выходили на крыло и, падая вниз, открывали себе парашют. Ты что, хочешь быть хуже лётчиков на заре авиации?» Нет, хуже я быть не хотел.

                ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК С РУЧНЫМ РАСКРЫТИЕМ

     Поэтому надевал парашют, уложенный на ручное раскрытие и «пытался броситься грудью на амбразуру», но каждый раз полковник Сараев выгонял меня из строя одним и тем же приёмом: «Курсант, какой по счёту прыжок?» «Третий, тов. полковник», - щёлкал я каблуками. «Рано», - отвечал Сараев и давал «пендаль» на выход из общего строя парашютистов, уже идущих в самолёт. Но с шестого прыжка попытка удалась. Парашютоукладчик Саша Шамраев подскочил ко мне, когда я одевал нормальный «дуб» с принудительным раскрытием: «Вася, сегодня Сараев пьян больше обычного», - (а если по честному) надо сказать, что трезвым на прыжках мы его никогда не видели, - «Одевай с ручным».

    В общем, быстренько одели на меня парашют, такой же как у всех ПД-47, но с кольцом на ручное раскрытие, блин, а я даже имитацию дёрганья кольца, как это положено по документам, не делал ни разу. Но кого волнуют такие «мелочи», если Родина ждёт ещё одного «самостоятельного» парашютиста, который не зависит от «верёвки». Быстренько меня осмотрели и подтолкнули под ясные очи полковника Сараева. Запашёк перегара от него шёл больше обычного, но может у полковника просто зуб болит, вот он и полоскал его для снятия инфекции. Самое главное, свои обязанности самого главного начальника на старте он выполнял исправно, его глаза всё видели и замечали.

    «Имитацию на ручное делал?» - зыркнул он на меня орлиным взглядом. «Так точно, тов. полковник, три раза», - молодцевато соврал я. «А какой по счёту прыжок делаешь?»

    «Шестой», - ответил я.
«Гут, проходи в самолёт», гаркнул Сараев. Самолёт-то самолёт, но совсем не такой, как я прыгал до этого. В этот раз подогнали двухмоторный ЛИ-2. Тут всё не так. Во первых народу больше, а во-вторых, дверь в самом конце фюзеляжа и маленькая.

    В общем, уселся я по левому борту, правую руку на кольцо положил и имитирую, что кольцо дёргаю, и так раз десять. Это увидел Саша Шамраев, который в этом подъёме был выпускающим, подскочил ко мне со зверским выражением лица, сунул кулак в «морду лица» и произнёс: «Не вздумай открыть в самолёте. Видел я таких «ухарей» - сначала кольцо дёргает, а потом из самолёта выпадает, а «шарик» соответственно мне в морду летит». («шарик» - это вытяжной парашют, который в данном случае выталкивает пружина).

     Самолёт на боевом, те, кто по левому борту уже вышли на «свежий воздух» в первом заходе, теперь наша очередь. Я иду первым с ручным раскрытием, а за мной десять ребят «на верёвке». В голове одна мысль: «Только раньше времени кольцо не дёрнуть». Подхожу к двери, согнутый, как с радикулитом, дверь же маленькая. Смотрю на Сашу, он на меня. Показывает на кольцо и мотает головой: «Не вздумай». Я в ответ киваю: «Понял». Саша хлопает меня по плечу: «Пошёл». Сильно толкаюсь, поток в ЛИ-2 бьёт сильнее, чем в АН-2. Падаю вниз головой, свист ветра нарастает, я чего-то жду, хотя говорили, посчитаешь: «501, 502, 503», - и дёргай кольцо.

     Про счёт я забыл, а может «с перепугу» считать разучился. Где-то на восьмой секунде меня перевернуло на спину, и я увидел вверху самолёт. Он был совсем маленький. Тут только до меня дошло, что кольцо за меня дёргать никто не будет. Тяну изо всех сил, оно как-то неохотно покидает «насиженное место». Достаточно резкий рывок, скорость-то набрал, и я закачался на стропах. От радости, что справился, я выронил кольцо, и оно, «помахав мне ручкой» полетело вниз. Я постарался запомнить место, где оно «по идее» должно шмякнуться, но сколько потом не ходил, кольца так и не нашёл. Но тогда их было навалом, и за большое прегрешение это не считалось.

       Сейчас в нашей Федерации потеря кольца обходится «разине» в 10 долларов, кольца на Украине никто ведь не выпускает. Этим незамедлительно воспользовались местные пастухи, пасущие на полигоне под названием «Еврейская могила»,  несмотря на запрет, стада коров и коз. Они начали приносить нам найденные кольца «пачками», там же ещё десантная бригада прыгает, а там своих «ратозеев» хватает. В итоге, пастуху за каждое кольцо платим «бутылку» - магарыч называется. И нам с 10 баксов на «хлеб с маслом» тоже остаётся. Короче, «да здравствует колечный бизнес!» при котором все довольны, в том числе и потерявший кольцо. Он радуется, что «остался жив и не обосрался», а за это и 10 баксов не жалко отдать.

      В общем, к выпуску из училища я напрыгал уже 17 прыжков, больше только у Виктора Лисьих было, который и приохотил меня к этому виду экстрима, за что ему большое спасибо. Правда, к большому сожалению,  в этом году он ушёл от нас на небеса, и я думаю, не последнюю роль сыграло то, что он переехал в Канаду. Чтобы там не говорили, но отрыв от Родины редко кому идёт на пользу в плане здоровья. (Мнение моё и не обязательно правильное, как говорит А.Н. Кочергин)

      Учитывая, что у основной массы курсантов набралось к окончанию ОВВАУЛ 5-6 прыжков «на верёвке», а у меня на 12 прыжков больше и все с ручным раскрытием, среди них я выглядел «корифеем» парашютного спорта. Поэтому меня сразу в боевом полку зачислили в спортсмены и дали полуспортивный парашют Т-1, это который с тремя щелями, создававшими иллюзию горизонтального перемещения. Но эти три щели надо было суметь после открытия парашюта ещё расчековать. Если не пообедал перед прыжками, то бывало, даже с десяти рывков за специальную стропу это сделать не удавалось.

     Ну, и чтобы от парашютной жизни плавно перейти к нормальной курсантской расскажу такой эпизод, который лично на меня произвёл большое впечатление. Были очередные прыжки, прыгали с нами и офицеры – наши инструктора. Самолёт пошёл со спортсменами на высоту 3000 метров, мы курсанты с завистью смотрели. Видимость была хорошей, поэтому парашютистов было видно с момента покидания самолёта. Кто-то выходил парой, кто-то крутил комплекс, кто просто падал. Факт тот, что когда приземлились, у одного офицера, фамилию не помню, кажется Кострыгин, от шевретовых лётных перчаток остались одни ошмётки – разорвало потоком, инструктор капитан Бадер приземлился с полностью разошедшемся по шву галифе. Вот тогда мы как-то сразу поняли, какой силы струи овевают парашютистов во время свободного падения в воздухе.

     Кстати, история про капитана Бадер, которую мне рассказал кто-то из курсантов его экипажа. Инструкторская работа очень интересна, и инструкторами в училище, как правило, оставляли лучших, но есть в ней свои издержки – как и у врачей много писанины. И вот Бадер с самой первой предварительной подготовки к полётам показал своему экипажу на доске, как он расписывается, и сказал, что все контроли в свои лётные книжки курсанты за него будут писать сами, включая его роспись, на основании общей оценки за полёт, которую он им озвучит.

     Вот так они отлетали месяц, списывая у курсантов других экипажей, как правильно записывать контроль техники пилотирования за полёт, в том числе, сами писали себе допуска в соответствующие разделы лётных книжек. И вот однажды курсант Юра Михалёв, сокращённо – «Михаль», видя, что у инструктора после полёта с ним хорошее настроение, подкатился с просьбой: «Тов. капитан, контроль я записал. Вам нужно только расписаться. Можно освежить Вашу роспись, одну для всего экипажа? А то мы её забыли, а образца у нас не осталось», - и суёт Бадеру свою лётную книжку и ручку. Тот это машинально взял, вертел в руках около минуты, а потом всё как бросит в Михалёва: «Да что я вам школьник какой-то, чтобы писаниной заниматься», - и «обиженный,  пошёл вон из беседки, где проходила подготовка к полётам. И так было до конца всей лётной программы на Л-29, он ни к одной лётной книжке не притронулся, зато его курсанты, когда стали командирами, эти контроли техники пилотирования щёлкали, как «орехи», записывая их в лётные книжки за минимальное время.

                Приступаем к полётам

     Я уже описал ранее в других рассказах как выполнялся первый ознакомительный полёт на «Элке» (Л-29 – «Дельфин») и первый самостоятельный, поэтому не повторяюсь. Скажу лишь, что на первых порах вывозной программы не раз брала оторопь, как это можно научиться всё видеть (скорость, курс, высоту, землю, приборы контроля работы двигателя, топлива, внекабинное пространство и прочее) и везде успевать, я имею ввиду: радиообмен, подсказки инструктора, учёт ветра и т.д. Но постепенно приходило осознание, что «не Боги горшки обжигают», вылетали курсанты до тебя, становились лётчиками, потом асами, вылетишь и ты. Главное – верить в себя и не тушеваться! В общем, когда я вылетел самостоятельно, дальше пошли полёты сверхинтересные, и не знаю, как у кого, но у меня пришло состояние эйфории. Я засыпал с одной мыслью: «Завтра снова полёты»,  ночью они мне снились, а просыпался с мыслью: «Ура, сегодня летаем!!!».

     Вот как описал своё состояние в стихах курсант Данченков:

«Завтра снова полёты…В сердце радость неся,
Сядем мы в самолёты и взлетим в небеса.

Улетим на заданье, скроясь в небе родном.
Городку на прощанье мы подарим свой гром.

А потом вместе с солнцем глянем вниз свысока.
Вдруг как будто невесты к нам прильнут облака…

Сон уносит заботы, нам предписан отбой.
Завтра снова полёты в вышине голубой…»

      И вот это состояние эйфории сыграло со мной злую шутку. Чтобы уйти от дневной жары, вставали мы в 4 утра. На улице было ещё темно, рассвет только начинал брезжить. А ночью прошёл сильный дождь, и на асфальтовой дорожке в столовую и санчасть образовались лужи. Я шёл, насвистывая какую-то бравурную мелодию, и просто перепрыгивал через эти лужи, используя как попутную тренировку в дополнение к зарядке. При очередном прыжке наткнулся правым глазом на сломанную ветку, которую сломал кто-то передо мной, чтобы не мешала проходить, не пригибаясь. Вот я её и поймал в прыжке. Упал назад на спину прямо в лужу. Меня подобрали курсанты, кто шёл следом, притащили в санчасть. Там глаз промыли, замотали и на «скорой помощи отправили в Оренбург в госпиталь. Когда меня грузили, доктор сказал: «Ну, всё, отлетался парень».
     У меня так «матка» и опустилась, неужели всё? Меня чуть не списали на первом курсе в Куйбышеве. Я там так напереживался, тем не менее, прошёл медкомиссию, начал летать. Неужели конец мечте?

    Привезли в госпиталь, сразу в операционную. Я не помню детали операции и что там делали. Глаз чем-то замазали, забинтовали, хирург сказал: «Молодой человек, шанс спасти зрение есть. Если бы хотя бы на миллиметр ближе к зрачку, был бы «пипец», а так молитесь и ждите неделю».

    Через неделю меня привели опять к этому хирургу. В темноте сняли повязки, постепенно стали давать свет. Глаз видел, дали проверочную таблицу, я убедился, что третью строчку снизу вижу, но хуже чем раньше. До этого правый глаз был ведущим, а теперь лучше видеть стал левый. Но это было уже «мелочью». Главное – меня допустили к полётам.

    Приехал на аэродром, инструктор мой Иванов Виктор Фёдорович был несказанно рад, и тут же стал планировать максимальную нагрузку на полёты. И «эйфория» опять понеслась, но теперь я был осторожным и осмотрительным. Как говорит мой друг Виталий Сундаков: «Ошибка, не повторенная дважды, не является неудачей, это – урок!» Но это на земле. В воздухе я прошёл весь путь проб и ошибок, которые допускает нормальный курсант во время прохождения лётной программы. Вот несколько примеров:

                «Работайте в зоне до команды»

    - проглаголил мне РП подполковник Зубарев после моего доклада о выполнении задания. Понятно, у него над аэродромом скопилось много бортов, и он дал мне команду побыть в своей зоне №3 пока обстановка в воздухе не разрядится. Для состоявшегося лётчика такая команда не несёт опасности и является предсказуемой, но для курсанта-солопеда - это как обезьяну посадить за руль гоночного автомобиля. Вы вроде научили её ездить, но никогда не знаешь, какой «фортель» она выкинет. Так и с психлогией курсанта. У меня в руках реактивный «ероплан» и «куча свободного времени». Я был в ППК (противо-перегрузочном костюме), уже «размялся» открутив сложный пилотаж по заданию и пару фигур сверх программы, т.е. пришёл самый «кураж», который требовал «зрителей».

    И я не замедлил их найти. Увидел ЛИ-2, идущий по трассе с аэродрома «Нежинка» (так он вроде тогда назывался, если мне не изменяет память), спикировал в точку на одной высоте, но чуть сзади, так, чтобы меня не видели лётчики из кабины, которые могли меня «заложить», и пошёл на петлю. Крутанул с выводом чуть в сторону, чтобы его не обгонять, потом три нисходящих бочки и на выводе «боевой разворот». (Это разворот на 180 градусов с креном 45 и максимальным набором высоты, какая зависит, в основном, от перегрузки, с которой тянешь ручку). После чего я заделал переворот и стал искать глазами свой ЛИ-2, перед пассажирами которого я намеревался «выпендриваться» дальше.  О том, что я зашёл в трассу, у меня даже мысли не возникло.

     (Для справки: уже не помню, в каком из рассказов я писал, что наши инструктора на Л-29 делились на две категории – те, кто пришёл к нам из истребительного училища, и «бомбёры» - свои «доморощенные» из Оренбургского. Первые – показывали курсантам своего экипажа весь комплекс сложного пилотажа, которым они владели. Вторые – только то, что положено по КУЛПУ (Курс учебно-лётной подготовки) – это виражи с креном 45 и 60 градусов, пикирования, горки, переворот, боевой разворот и спираль с креном 45 градусов) Естественно, курсанты с инструкторами-истребителями хвастались перед нами «бомбёрами» теми фигурами, которые они научились выполнять сверх программы.

      У некоторых, в том числе и у меня, это вызывало нормальную рабочую зависть, которая привела к тому, что ряд «вундеркиндов» на нашем курсе такие фигуры как петля Нестерова, бочки, в том числе восходящие и нисходящие, поворот на горке, полупетлю (иммельман)  мы освоили сами только на основании рассказов тех курсантов, кто их уже выполнял в истребительных экипажах. Знаю, что Валера Михалкин, в последствии «Заслуженный лётчик-испытатель РФ», самостоятельно крутил штопора, но лично я на такое не решался. Зато, то, что сам освоил, крутил практически в каждом полёте в зону на пилотаж, как и в вышеприведённом примере с ЛИ-2.
       Как пример и доказательство, что инструктора у нас были двух категорий, приведу цитату из письма лётчика ОВВАКУЛ им. И.С. Полбина Рифа Рафикова:

                НАШИ ИНСТРУКТОРЫ

     Со своих курсантских воспоминаний особо интересного не припоминается, все как у всех. Разве  что на Л-29.  у Андрюши Кабалика инструктор был Мастер Спорта по пилотажу. Как-то прилетели они из зоны, Андрюха вылез из кабины весь зеленый. Оказывается инструктор взял управление на себя и крутил  пилотаж с перегрузками. А потом кто-то услышал как инструктор кому-то из друзей рассказывал: в кабине на стекле сидела муха, и он решил перегрузкой ее сбросить на пол: «Кручу кручу - курсуля уже вырубается, а муха как сидела на фонаре кабины, так и сидит».
С Уважением Риф.

     Но команда РП: «321-ый, Вам выход на привод 2000» (метров – имеется в виду), - прекратила это «безобразие». «Принял, на привод две», - дал квитанцию я и крутанул самолёт вправо на АРК (автоматический радиокомпас) с одновременным переводом самолёта на снижение. Привод с этим посадочным курсом у нас располагался на берегу реки Урал, и инструктора нас учили, при подходе к реке уже докладывать «Привод», не дожидаясь свала стрелки АРК на 180 градусов. Тогда,  пока сам докладываешь, а потом РП команду даёт, как раз оказываешься над приводом и чётко выполняешь команду о дальнейшем снижении к первому развороту.

      Я только начал снижение на привод, как увидел чуть впереди под собой ленту реки. Подумал, что в «догонялках» за этим ЛИ-2 я уклонился из зоны, поэтому машинально выпалил: «Привод, 2 тысячи», хотя высота в тот момент у меня была 2400 метров. «К первому 500», дал команду РП. Я тут же ввёл самолёт в переворот и стал падать на спине, медленно подбирая ручку. Ведь мне надо было потерять 1900 метров. И вдруг, «о ужас», «мама мия» - я понял, что это не «Урал», это река «Сакмара», которая уже «Урала», и в него впадает где-то ниже по течению.  Но больше всего меня поразило то, что я эту «Сакмару», которую «живой» никогда не видел, опознал, находясь в полёте кверху жопой.

     В общем, тут же вывел из переворота, врубил «полный газ» (обороты 100 %) и с набором высоты 2000 метров помчался на максимальной скорости в сторону привода, держа АРК на нуле. При подходе к реке Урал услышал вопрос РП: «321, место?» Я в перевороте, который начал, не доходя до привода, выдаю: «Подхожу к первому, 500 занял». Мне РП: «321, по схеме». Я: «Понял, захожу», хотя до первого разворота, в который ты должен вписаться по касательной, оставалось ещё километров 8. Мне повезло. ЛИ-2 меня не «заложил», что я «хулиганил» вокруг него на расстоянии 200-300 метров. Моя ломанная кривая с потерей высоты до 1200  метров, а затем последующим набором до 2000 метров, осталась не замеченной. А сколько я занятых эшелонов пересёк, и с каким бортами мог столкнуться – это один господь Бог знает.

      О чём говорит этот случай? Что курсанту нельзя ни в коем случае давать волю, т.е. предоставлять условия, где бы он мог «пороть отсебятину». Обычно задание ему чётко оговаривается КУЛПОМ или инструктором. Для примера: «Два виража с креном 45 градусов, два – с креном 60; два пикирования и две горки с углом 30 градусов, три переворота, три боевых разворота и спираль с креном 45 градусов. Если РП скажет работать ещё в зоне до команды, выполнишь то-то и то-то». Т.е. как артист выступает на «бис». Он как правило, готовит это заранее. Т.е. с курсантом такие вещи надо оговаривать заранее.

     Кстати, размышляя об этой психологии курсанта, на память пришла наша катастрофа спортивного ЯК-52 Николаевского аэроклуба «Икар», о которой я упоминаю в рассказе «Преодолеть страх… Обмен опытом. Ликбез». Начало напомню:

                ПОБЕДИТЬ СТРАХ

     «Райнхольд Месснер, в одиночку покоривший все "восьмитысячники" планеты, как то сказал: "Моим злейшим врагом на пути к цели является страх. Я очень трусливый человек и, как все трусливые люди, стремлюсь победить свой страх. Победа над страхом делает меня счастливым. Я хочу быть сильнее собственного страха, ради этого я снова и снова ищу опасности."

    Попробуем разобраться, что же нам может помочь победить страх и выйти победителем из любой экстремальной ситуации. Но для начала хочу вспомнить два случая. В первом мне довелось быть непосредственным участником, во втором - свидетелем. 18 августа 1996 года мы прыгали на  в Лесках города Николаева в честь дня Воздушного Флота . После выброски резко усилился ветер. Приземлялись - кто куда... Женя Бугаенко, оказавшись над водой, испугался, он не умел плавать, и это его спасло. Он сразу развернулся на "большой снос" и улетел на тот берег лимана в село Варваровку. Мы с прапорщиком Воздушной Бригады Анатолием Сичкарём, оказавшись над серединой лимана, пытались всё же долететь до стадиона. Но парашют ПО-9 против ветра не шёл. Когда я это понял, в памяти сразу всплыли слова из НПП (Наставления по производству полётов).

      Первое, что должен сделать лётчик после катапультирования над водной акваторией, это осмотреться, определить, где берег, есть ли в районе суда, что стало с остальными членами экипажа. Так я и сделал. Увидел две яхты. Одна рядом, но она шла против ветра и удалялась от меня. Вторая в километрах в трёх, но шла в мою сторону. Я развернулся и полетел к ней. Приводнился в 100 метрах от неё впереди по курсу, отсоединился от купола аварийной "подушечкой" отцепки и уже через 1-2 минуты был на борту яхты. Толя был выше меня и до приводнения всё делал как я, а приводнившись – всё, наоборот, вопреки здравому смыслу. В итоге, яхта к нему подошла через 11 минут, а он утонул через 5, и это при температуре воды +22 градуса.

    С командиром бригады полковником Кулиевым Шамилем Магомедовичем мы до ночи бороздили на яхте это место. Дно прочёсывали "Морские котики" с острова Майский, но глубина в этом районе была 18-23 метра и в воде видимость меньше метра. В итоге тело Анатолия нашли лишь на четвёртые сутки. Разбираясь с этим случаем, почему самый "крутой" парашютист бригады, (мы его потому и взяли в команду), не справился в относительно несложной ситуации. Выяснилось, Анатолий хотя и умел плавать, но с детства боялся воды. Этот страх отнял у него половину сил, когда он ещё был под куполом парашюта, а вторую половину в воде, когда он неправильно отсоединял лямки основного купола и освобождался от запаски. 

   Первая рекомендация: если у Вас с детства остался какой-то страх, типа страх темноты, высоты, воды, замкнутого пространства и прочее... Вам этот страх надо преодолеть сознательно, иначе рано или поздно он вас найдёт.

                БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА

    Не успели отойти от этой беды, как через пять дней при пилотаже над городом Николаевым в честь дня Незалежности Украины разбивается лётчик аэроклуба "Икар" Александр Гончаренко. Его самолёт ЯК-52 врезался в улицу Васляева среди толпы народа, и просто чудо, что никто не погиб... Мне пришлось быть одним из членов комиссии по расследованию этого лётного происшествия. С чувством глубокой горечи и недоумения я листал Сашину рабочую тетрадь подготовки к полётам. 22 раза, 22 предварительных подготовки, фактически всё лето, Александр писал одну и ту же фразу в разделе "Меры безопасности" - "Ниже высоты 600 метров не снижаться...",которую ему говорили командиры при постановке задачи на полёты. Тем не менее, свою последнюю фигуру при пилотаже "переворот на горке" он начал на высоте 350-370 метров. О чём говорит этот факт?

   Итак, второй вывод - "Самые правильные слова, которые говорят родители детям, учителя ученикам, командиры подчинённым остаются только словами, если они не пропущены через фильтр сознания. Поэтому, чтобы Вы не говорили, обязательно свои слова надо подкреплять примерами и убеждаться, что они дошли до сознания того, кому Вы говорите"...

    Самое обидное, мы потом посчитали и вычертили траекторию полёта Александра Гончаренко - ему должно было хватить высоты для вывода. Хотя Саша десятки раз делал эту фигуру, в том числе и в этот день в специально спланированном перед праздником контрольном полёте с Начальником аэроклуба, но его подвёл Страх. Одно дело перевернуть самолёт на спину, имея под собой 800-1000 метров, и совсем другое на высоте 350-400 метров. Кварталы домов оказались неожиданно очень близко. Саша перетянул ручку, и его самолёт на высоте 15-20 метров сорвался в штопор. Именно Страх разрушил закреплённый навык...»

      Так вот, мне теперь предельно ясно, почему Саша Гончаренко, будучи инструктором аэроклуба, допустил такую ошибку, хотя десятки раз выполнял эту свою последнюю фигуру «переворот на горке», а в день своей гибели выполнил контрольный полёт, точь в точь повторяющий показательное выступление, с начальником аэроклуба полковником запаса Филоненко Григорием Емельяновичем.

     Саша по первой своей профессии – шофёр, т.е. он не проходил жёсткие горнила армии, где учат дисциплине. Во-вторых, это было его первое показательное выступление «на публику», а на стадионе среди зрителей сидела молодая жена. Григорий Емельянович из-за задержки со взлётом АН-2 с парашютистами дал Гончаренко команду: «Две минуты подержи зрителей». Казалось бы, абсолютно безобидная и нормальная команда, чтобы народ на трибунах не скучал, крутани ещё несколько фигур и освобождай воздушное пространство, когда АН-2 подойдёт на выброску парашютистов.

    Саша так и сделал. Я первоначально должен был прыгать с парашютом на стадион «Заря» в сборной команде аэроклуба. Но после гибели прапорщика ВДВ Анатолия Сичкаря за пять дней до этого начальник 33 Центра Боевой Подготовки полковник Домрачеев запретил военным прыгать. А из действующих военных в команде один я. Поэтому меня назначили Руководителем прыжков на стадионе, и я видел всё от начала и до конца, а также слышал весь радиообмен. Микрофон во время пилотажа Гончаренко был в руках Димы Филоненко, сына Григория Емельяновича, который здесь был руководителем полётов.

      Когда Саша закончил пилотаж, и я уже собирался взять микрофон от рации в свои руки, прозвучала команда: «Подержи зрителей». Гончаренко выполнил три фигуры, прошёл в левом не глубоком вираже над стадионом, я предполагаю, пытался глазами найти жену. А затем устремился в пологую горку навстречу АН-2, который был уже на подходе, с тем, чтобы переворотом на горке изменить траекторию своего полёта на 180 градусов по вертикали и уйти в противоположном направлении, освобождая зону для АН-2. Т.е. задумка была абсолютно правильная, именно так прорабатывали на тренировке, с той лишь разницей, что за счёт горки надо было высоту набрать 900-1000 метров и потом крутить переворот. Но Саша отвлёкся на зрителей, а методом «опорных точек» он не владел.

     Лётчики сразу понимают, о чём идёт речь, а для гражданских читателей поясню, что для каждой пилотажной фигуры или этапа полёта существуют свои обязательные жёсткие параметры, которые лётчик обязательно должен проконтролировать, если он хочет закончить полёт безопасно. Например, при полёте на предельный радиус – это обязательный контроль остатка топлива и сверка его с расчётным остатком на ППМ (поворотных пунктах маршрута). А для такой фигуры как переворот на горке надо обязательно бросить взгляд на высотомер, чтобы убедиться, что у тебя есть запас высоты для его выполнения.

     К сожалению, Саша этого не сделал и ввёл ЯК-52 в переворот на высоте около 400 метров. Когда самолёт скрылся за деревьями, хотя самого падения нам видно не было, я первый понял, что это конец. Крикнул Дмитрию Филоненко: «Бежим». Мы побежали, а за нами сразу помчались зрители со стадиона. Самолёт упал прямо на тротуар улицы Васляева, пройдя всего в трёх метрах от девятиэтажного дома, на крыше которого находилась куча пацанов, следивших за выступлением. По счастливой случайности, а может и по воле лётчика (самолёт ведь до высоты 15-20 метров был управляем, лишь потом сорвался в штопор) из народа, шедшего в этот момент по улице, никто не погиб, лишь пять человек получили травмы, трое из них дети.

     Когда мы с Дмитрием Филоненко подскочили к месту падения самолёта, у меня волосы стали дыбом от увиденной картины. Самолёт горел. Тело Александра Гончаренко лежало рядом с фюзеляжем лицом вниз, чёрное и обугленное. По неестественно запрокинутой голове я понял, что никакая медицинская помощь ему уже не нужна. Но впереди в полутора метрах перед самолётом стояла детская коляска с куклой и авоськой с помидорами, висевшими на ручке. Я подумал, что самолёт зацепил ребёнка. Но оказалось, что кусок правой плоскости, оторвавшись от удара, просвистел в метре у мамы над головой и врезался в дерево, их с ребёнком смертельно напугав…

     В общем, подскочила пожарная машина, начала тушить пожар, потом приехала «Скорая помощь», у которой я еле выпросил суконное одеяло, чтобы накрыть тело Саши. Потом появились представители милиции, СБУ, набежала толпа народа, вскоре приехали наши ребята с аэродрома во главе с начальником аэроклуба.

     А когда всё потушили, подошли ребята, одетые по гражданке, но с военной выправкой и нас троих: Григория Емельяновича, меня и Геннадия Ивановича Кустова, подполковника запаса и нашего главного парашютиста, попросили пройти в какое-то здание. Там мы писали «кучу» объяснительных, отвечали на разные вопросы-допросы ребятам из СБУ. В общем, продержали нас там до 12 ночи. Где-то в 22.00 приехал мэр города Владимир Дмитриевич Чайка, и первые его слова были: «Я думаю, лётчик не виноват. Он сделал всё, что мог, поэтому из зрителей все живы». Этими словами он сразу завоевал наше безграничное уважение, т.к. когда самолёты падают, первая мысль, которая возникает у комиссии по расследованию – валить всё на лётчиков, особенно, если экипаж погиб.

    Для примера – мне передали слова одного большого начальника, когда разбился однокашник Валера Евстигнеев в Чкаловске на ТУ-22р: «Зазнавшийся замполит передрал на взлёте самолёт. Убил экипаж и себя…» А на самом деле потом выяснилось, уже на разбеге произошёл отказ управления, и Валера за 18 секунд успел сделать все действия, предписываемые РЛЭ, в том числе и переход на сверх резервную систему управления дифстабилизатором воздухом от набегающего потока. Что свидетельствует о его величайшем хладнокровии.  Но скорость после отрыва была ещё очень мала, и по КПН управление так и не восстановилось.

     Спросите, зачем я описал  катастрофу Саши Гончаренко и вспомнил про Валеру Евстигнеева с такими подробностями? Цель одна – чтобы молодые ребята, которые только выбирают дорогу в небо, за внешней романтикой – «Красивая форма – лампас голубой… И даже завидует кто-то порой…» (Николай Анисимов – песня «Я лётчик») – видели и суровую правду жизни – как дорого, бывает, обходятся ошибки в лётной работе. Кстати, такие ошибки на всяких шоу и показательных выступлениях допускают не только молодые, но и старые, опытные пилоты. Для примера, возьмём страшную трагедию в Склинове подо Львовом, когда СУ-27 упал на людей. Одна из последних фраз радиообмена перед падением самолёта была: «А где наши зрители?» Т.е. лётчика-испытателя Владимира Топонаря, которого я немного знал, тоже вынужденное наблюдение за внекабинным пространством отвлекло от контроля за опорными точками.

           КУРИЦА НЕ ПТИЦА - КУСАНТ ЕЩЁ НЕ ПИЛОТ

     Но вернёмся к нашим курсантским полётам. Из моего примера, когда я «выпендревался» перед ЛИ-2, а также из падения ЯК-52 в Николаеве вывод можно сделать только один – курсанту ни в коем разе нельзя давать свободу в воздухе. За ним надо «бдить» и тут же пресекать любое своеволие, но и это не является гарантией безопасности. Вот вам ещё пример. Случайно подслушал, как командир звена жаловался рядовому инструктору на его курсанта Виталия Корытко: «Представляешь себе, в первом самостоятельном полёте строем после нормального пристраивания и полёта до первого поворотного пункта зоны я ввёл свой самолёт в правый разворот. Он у меня в левом пеленге, как и положено, взял превышение, чтобы крылья были в одной плоскости.

     И вдруг как понесётся на меня со скольжением. Я еле успел подпрыгнуть вверх, как его самолёт пронёсся прямо по моему месту. Я ввожу «Элку» в левый разворот, после того, как всё – таки он смог ко мне пристроиться со второго раза, но уже в правом пеленге. Картина повторилась, он бы меня сшиб, если бы я не увернулся. Мне это надоело. Думаю, на сегодня этому «орлу» строёв хватит. А мы как раз были за облаками. Делаю переворот, падаю вниз сквозь облако, пусть летает один, «засранец».

     А этот «засранец» видит, ведущего нет, тоже переворот и за мной. Хорошо я посмотрел наверх и увидел, что он на спине вывалился из облака и падает на меня. Я только успел отскочить, как он пропадал по моему месту. После чего я врубил «полный газ» и просто удрал от этого «самоубийцы». А Виталику Корытко действительно на первых порах координации не хватало. ( Это «учли», и после выпуска парня направили служить на ТОФ на ТУ-142м – на этом самолёте не «забалуешь»).

      «Да, теперь понятно, почему у наших инструкторов ранняя седина появляется», - подумал тогда я.

                3-ий курс, ОСВАИВАЕМ ИЛ-28

      Отлетали мы программу на Л-29, перешли на третий курс, приступили к полётам на первом нашем боевом самолёте – фронтовом бомбадировщике ИЛ-28. Но, несмотря на то, что мы были уже почти «асами» «приключений» и там хватало.  Вспоминаю свою первую рулёжку, для чего был выделен специально целый день. На «Элке» рулить было просто. Суёшь ногу вперёд, правую или левую в зависимости от стороны разворота и слегка жмёшь тормозную гашетку пальцами правой руки на ручке управления. На ИЛ-28 управление самолётом на рулении осуществляется ногами дозированным нажатием на специальные тормозные педали, расположенные чуть выше основных педалей, предназначенными для управления рулём направления на киле самолёта. И вот рулим мы по магистральной рулёжке, я самозабвенно шлёпаю ногами по педалям, самолёт рулит от моих судорожных движений как «бык пописал», прыгая от осевой линии то вправо, то влево. Вдруг слышу голос моего инструктора, майора Алексея Ивановича Латыш: «Стой, притормози, отдохнём».

     Я говорю: «Так я не устал, от чего отдыхать?» Алексей Иванович мне: «Зато я устал исправлять твои ошибки». Оказывается, ему приходилось при каждом моём нажатии на педали добавлять свои корректирующие. На следующий день состоялись первые полёты. После взлёта я взял штурвал в свои руки и сразу почувствовал разницу в управлении по сравнению с «Элкой». Во-первых, тяговооружённость, два движка ВК-1а резво тянули ИЛ-28 вверх по сравнению с 890 кг тяги Л-29 на максимальном режиме. Во-вторых, масса самолёта 23 тонны сразу ощущалась на штурвале. Да и вообще, чувствовалось, что это боевой самолёт. Не случайно по классификации НАТО его называют «Бучер» - «Мясник» в переводе. Кстати, поведаю такой факт, о котором мне рассказал лётчик, вернувшийся с Афгана. В начале войны наши применяли ИЛ-28-ые следующим образом.

     Первым вылетал на задание в район гор ИЛ-28 на малой высоте. Поскольку он достаточно надёжен, он вызывал огонь на себя, особенно зенитно-стрелковым оружием. Тут же подскакивал на высоту более 3000 метров, штурман в это время засекал огневые точки душманов. А потом прилетали штурмовики СУ-17, которые оказались более уязвимы, чем ИЛ-28, и работали по целеуказанию штурмана «Бучера». Вот на этом «Бучере» у меня и произошёл комический эпизод на середине программы третьего курса.

                «Капризы» советской техники

      Мы отрабатывали маршрутные полёты по приборам в зашторенной кабине. Маршрут представлял собой прямоугольник, вытянутый километров на 100. причём с одним курсом взлёта он требовал четырёх разворотов вправо. А если работали с противоположным курсом из-за ветра, то летели строго по этому же маршруту, но «задом наперёд», т.е. все развороты выполнялись влево. А штурманом у меня тогда был Петя Абрамович, солидный, очень молчаливый старший лейтенант в возрасте. Бывало, я за полёт не слышал ни одного слова, если он видел, что лётчик знает, куда лететь.

      В ту лётную смену у меня было спланировано 4 маршрутных зоны. Три из них я отлетал с курсом на антенну ПВО «Парус». Она и город Орск оставались слева, а все развороты в кабине под шторкой я выполнял, соответственно, вправо. Штурман по истечении расчётного времени с учётом ветра говорил только одно слово: «Разворот» и добавлял слово курс с учётом УС (угла сноса), если таковой имелся. А в конце смены ветер сменился, поменяли старт, и я полетел по тому же маршруту, но уже надо было делать «правое плечё  вперёд, т.е. все развороты выполнять влево. После взлёта я как и требовалось согласно задания на высоте 200 метров закрылся шторками со всех сторон, оставив щёлочку слева, чтобы не скучно было лететь и видеть землю одним глазом.

     В общем, «пилю», усталость слегка начала сказываться, да и мысли об обеде появились. И если в первых трёх полётах я исправно щёлкал кнопкой секундомера для примерного знания, когда прилечу на очередной ППМ (поворотный пункт маршрута), то в этот раз просто поленился. Зачем? Когда на самолёте есть штурман, который, кстати, обязан, чуть не сказал «командиру» (командир экипажа в училище – штурман). В общем, штурман обязан говорить лётчику расчётное время прибытия на очередной ППМ, но меня Петя Абрамович не «баловал», хорошо хоть команду «Разворот» не забывал давать, поэтому мы в полётах один другому «не мешали».

    И вот лечу я, лечу, жду команды, а её всё нет и нет. Так бы на часы посмотрел, но в этот – то раз я секундомер не включил. Ну, я дальше лечу. Потом мне показалось, что вроде кто-то орёт. Тот, кто летал на ИЛ-28, подтвердит, что там, чтобы тебя услышали из штурманской кабины, когда два движка ревут, и переборка между кабинами очень толстая, это надо очень сильно орать голосом Карузо (есть такой оперный певец – пояснение для «серых, как штаны пожарника», если кто не знает.) В общем, снял я с головы шлемафон, наклонил голову к приборной доске и точно услышал, что штурман кричит истошным воплем. Я по СПУ: «Штурман, штурман…» - а там молчание. Ага, понятно, СПУ отказало, а разворот давно пора делать.

    И я «каралик» штурвала повернул вправо, как я до этого в трёх полётах делал. «Машка, приходи на сеновал, трахаться будем» - «Намёк поняла – приду» - звучит в одном художественном фильме. Так и я «намёк» штурмана понял сразу, но совсем забыл, что старт-то поменяли и надо разворот влево выполнять. Слышу, там впереди тон голоса из крика на визг перешёл. Думаю, я же крик-то не сразу услышал, видно мы ППМ сильно проскочили, он просит крен увеличить на развороте. Я вместо 15 градусов завалил 60, да ещё и ножкой прижал.  В штурманской кабине просто «заверещали». Думаю, чего ж он так орёт, мой штурман? Вроде всё ж правильно делаю?

     И вдруг по СПУ прорезалась всего одна фраза: «Куда крутишь, мудак?» и связь опять как обрезало. Тут только до меня дошла моя ошибка. Я тут же завалил самолёт из правого в левый крен 70 градусов, вывел на курс по палетке, перевернув её соответственно на 180 градусов. Убрал сразу все шторки, по карте опознал местность, привёз штурмана, и себя заодно (радиста в этом полёте у нас не было) в район аэродрома, зашёл сам на посадку и прирулил на стоянку в «аккурат» к обеду. Петя Абрамович меня отечески пожурил, но совместный обед и удачный «хэппи енд» сгладил все противоречия между нами, и мы дальше без проблем продолжали летать в одном экипаже. Но я точно знаю, если бы СПУ не выдало мне эту матершинную фразу, сам бы я не скоро догадался, что мы летим не туда, и тогда последствия были бы не предсказуемы.  Так скажем: «Слава Советской технике!» - которая не подводит в трудную минуту.

                «Сажальщики», блин

    Поделюсь ещё эпизодом из богатой на «приключения» курсантской молодости. Одна эскадрилья на третьем курсе летала у нас на грунтовом аэродроме Кувандык. И там кто-то из курсантов передрал на посадке угол и усадил самолёт на кормовой люк стрелка-радиста. Потом того «бедолагу» пришлось вынимать через боковую аварийную форточку из-за полной деформации «входной двери», а страху он натерпелся – «полные штаны». Я помню, когда нам информацию об этом случае доводили, я легкомысленно подумал: «Блин, как он так не видеть землю, ведь уже половину программы отлетали на третьем курсе?» - т.е. фактически я этого курсанта осудил, а себя вознёс. Эх, не знал я тогда закон «кармы». На следующий день после нормально выполненных двух полётов с пятёрочными посадками на третьей я уронил самолёт с полутора метров в режиме парашютирования.

     Я не знаю, что явилось причиной такой посадки: то ли подворот солнца, что оно слепило глаза; то ли то, что лобовое стекло сильно забило мошкой, т.к. полёт проходил на малой высоте; то ли моё собственное расп…во (разгильдяйство), но факт остаётся фактом – стрелок-радист, толстый, усатый сверхсрочник вылез из кабины после заруливания, подошёл ко мне и сказал: «Я таких «сажальщиков» в гробу видал, больше я с тобой, курсант, летать не буду. И действительно, до конца лётной программы я его ни разу не видел в своём самолёте.

    Кстати, тогда я и предположить не мог, что подобную посадку совершу ещё раз, только в дождик ночью, будучи уже лейтенантом, лётчиком 3-го класса. Точно также в ту лётную смену я уже выполнил два полёта, и посадки получились «чики-чики» - идеальные, когда самолёт уже на земле, но ты об этом только догадываешься. А при заходе на посадку в третьем полёте закапал маленький дождик. Как сказал РП: «У меня начались небольшие осадки». Подхожу я в точку выравнивания (200-250 метров от торца полосы, для ИЛ-28), полосу видно хуже, но видно. Выравниваю с плавной приборкой оборотов, выдерживаю и думаю: «Сейчас я его усажу, «манюню», так же как в первых двух полётах «раскручу колёса», и вдруг штурман, майор-замполит Дмитриченко Владимир Анаканович как заорёт по СПУ: «Эх, Морозова». И через секунду мы как загремим с двух метров в режиме тряски на штурвале. Шваркнулись о бетон, подпрыгнули и «гордо» побежали дальше.

     Я потом спросил у замполита: «Владимир Аниканович, а как Вы так заранее определили, что сейчас грохнемся?» Он мне: «Эх, командир, прозвучало с шутливой иронией, да за 10 лет я столько «сажальщиков» насмотрелся вроде тебя, и как меня только не «усаживали», что поневоле станешь посадку чувствовать до того, как тебя грохнут о бетон». Размышляя об этих своих «пенках», я вот к какому выводу пришёл сам, хотя он абсолютно не нов: «Главное, если хочешь летать долго – это не сделать грубой ошибки. Вообще без ошибок летать невозможно, особенно на этапе обучения полётам. Даже такие великие лётчики, как тот же Тимур Апакидзе – «лётчик от Бога», допускали ошибки. Например, Тимур чуть не перевенулся на СУ-7б из-за резкой дачи ноги на пробеге, стремясь выдержать направление вдоль осевой линии на ВПП.

     Но лётчик обязан постоянно думать и размышлять, как ему не сделать грубой ошибки. Этому же учат и руководящие документы лётной работы. Для примера: в КБП даны нормативы оценок техники пилотирования по разным параметрам. Например, выдерживание высоты на оценку «отлично» на ИЛ-28 - это += 10 метров. Но если полёт осуществляется на предельно малых высотах, то есть только + 10 метров, т.е. один метр ниже от заданной высоты – это уже «неуд».

                КАК НЕ СДЕЛАТЬ ГРУБУЮ ОШИБКУ

     Но есть «куча» нюансов, когда страховать себя должен сам лётчик. Например, в сознании должна быть «зарубка», что нельзя при заходе на посадку допускать раннее снижение под глиссаду. Потому что это «грубая» ошибка, и она чревата. Или, допустим, заходишь на посадку при предельном боковом ветре слева. Ты должен чётко осознавать, что разрешённый диапазон отклонений от оси посадочного курса лежит от оси и влево, на 20-30-50, а может и больше метров, но ни в коем случае нельзя давать себя «сдувать» с оси посадочного курса. Можете потом не успеть исправить ошибку.

     Вспоминая свои 37 лет лётной работы, я помню и все свои ошибки – грубых практически не было за исключением взлёта на ТУ-22м3 с выпущенными интерцепторами, но мы там справились с ситуацией. И второе, когда я не справился как инструктор на ТУ-22м3. Командир отряда с Севера не смог выпустить тормозные парашюты. Он искал кнопку выпуска парашютов левой рукой на борту кабины, как это было на предыдущем типе ТУ-16, а надо было выпускать правой рукой на роге штурвала. В итоге, только после трёх моих команд голосом: «Парашют», «Выпускай парашют», - я их выпустил от себя. Далее, хотя мы остановились в пределах полосы, я дал команды выруливать на концевую полосу безопасности, не зная, что с этим стартом под асфальтом нет бетонной подушки. В итоге, мы провалились в асфальт по ступицы, и аэродром потом ремонтировали неделю.

     Этих ошибок можно было бы избежать, если бы мой инструктор и однокашник Юра Москвитин сразу поделился такими нюансами, что парашют он всегда выпускает сам, не дожидаясь «фитиля» обучаемого. ТУ-22м3,2 на посадке садится на скоростях 300 км/час и более, и можно просто не успеть исправить ошибку ученика, как это произошло в моём случае. И насчёт состояния полосы тоже такими «деталями» надо делиться. Т.е. Очень много в профилактике ошибок зависит от полноты обмена опытом. Раз уж разговор об этом пошёл, расскажу ещё о двух своих «пенках» в роли инструктора: одна на дозвуковом бомбардировщике-ракетоносце ТУ-16к-26, другая на сверхзвуковом ТУ-22м3.

       Я пришёл в 12 омрап на должность заместителя командира полка по лётной подготовке в звании подполковник. Встретил там двух однокашников по училищу: зам. комэску, майора Виктора Мазитова, и командира корабля, капитана Володю Панина. Оба полностью боеготовы на все виды лётной подготовки. Мазитов к тому же летает на заправку в воздухе днём и ночью, которой в гарнизоне Чкаловск, откуда я пришёл, уже не было. А сам полк, в плане техники пилотирования был сильнейшим на Балтике. За эти свои слова я ручаюсь, т.к. довелось послужить во всех полках Морской ракетоносной и Разведывательной авиации. А всё за счёт искусственного сдерживания продвижения лётного состава по должностям. Если в соседнем 342 полку РЭБ командирами кораблей назначали из правых лётчиков через 3-4 года, то в 12 омрап этот срок был минимум 7 лет, и так во всём.

              КАК  ОБСОПЛИВАЛИ АВИАЦИЮ

     Кстати, сделаю такое «лирическое отступление» насчёт одного явления в авиации, которое моему поколению лётчиков довелось пережить. Я имею ввиду – «искусственное омоложение» лётного состава. По замыслу какого-то большого, но «дурного» начальника, если ты командиром корабля до 24-х лет не стал, то ты уже бесперспективен, и двигать тебя вперёд уже нет смысла. Соответственно, командиром отряда ты должен стать до 26-27-и лет, комэской в 29-30 лет и т.д. Сколько тогда талантливых, способных лётчиков осталось за бортом, благодаря этой тарифной сетке, которая бытовала в кадрах.

     Самое интересное, когда на эту «дурню» пожаловались Главнокомандующему Военно-Морским Флотом Горшкову, он сказал буквально следующее: «Тов. офицеры, ну что вы жалуетесь? Вот я, самый бесперспективный офицер во Флоте. 30 лет и всё адмиралом, и ведь не жалуюсь».

      А Командующий ВВС ТОФ, а потом БФ генерал-лейтенант Павловский в ответ на жалобу сказал так: «Тов. офицеры, я понимаю, вы не виноваты, но кто-то должен пострадать? Этими людьми оказались вы. Вам просто не повезло». И эта «вакханалия» творилась в авиации до одного беспрециндентного случая, когда в полёте  столкнулись два  ТУ-95к. Погибло, если память не изменяет, 16 или 19 человек. Лишь двоим удалось покинуть самолёт с парашютом. Эту группу вёл зам.комэска, старший лейтенант с 3-им классом. А ведомый командир корабля, старший лейтенант был вообще б/к (т.е. без класса). И это на таком серьёзном стратегическом «лайнере». Только после этой катастрофы «в верхах» дошло, что они не омолодили авиацию, а «обсопливели», и эта возрастная градация была упразднена, как вредная и опасная для обеспечения безопасности полётов. Но сколько судеб она поломала нормальных, достойных офицеров один господь Бог знает.
                ЗАПРАВКА В ВОЗДУХЕ - ЛЮБИМЫЙ СПОРТ ЛЁТЧИКОВ

     Но вернёмся к моим «пенкам» как инструктора. Не забуду свой самый первый полёт в 12 омрап. При приходе в новую воинскую часть проверка техники пилотирования обязательна. Со мной полетел инспектор Боевой Подготовки, полковник Борис Григорьевич Журавель. Полёт был ночью. Мы пришли в зону заправки на верхнем эшелоне. И тут вместо выполнения задания Журавель говорит: «А давай посмотрим, как заправляется старейший лётчик Балтики полковник Максимов. Он тут же ввёл самолёт в разворот и помчался наперерез зоны к «куче» огоньков, которые виднелись вдалеке. В общем, мы стали сверху, так чтобы мне было видно, и я впервые увидел ночную заправку в воздухе так близко.

     Потом мы, ни слова не говоря РП, посмотрели заправку командира эскадрильи Геллерта Владимира Оскаровича. И третьим, моего однокашника Виктора Мазитова. Мы носились из одного конца зоны в другой, и меня поразила свобода, которую я ощутил в воздухе в этом полёте. Сами понимаете, авторитет Виктора Мазитова вырос передо мной многократно, тем более, что я сам заправкой не владел. И вот на следующую смену мне поручают осуществить плановый контроль однокашника.

      Взлетаем, также ночью, руки на штурвале я не держу, полное доверие заправляемому лётчику. Выполнили задание, Мазитов под шторкой, заходим на посадку. Пошёл небольшой дождик, Виктор этого не видит. Пилотирует чисто, идём «на курсе, на глиссаде», - информирует РП посадки. Перед ближней приводной открываю шторку. У меня хотя руки на штурвале, но полная «расслабуха» - «корифей» заходит. Я не знаю причину, но Виктор Мазитов, начав нормально выравнивание, потом его закончить забывает. Я успеваю подхватить самолёт, но не полностью. Шваркнулись мы о полосу «со всей пролетарской ненавистью», и, сделав пару «козлов», побежали дальше. Хорошо, посадку производили ночью в слабый дождик, и в темноте наш «позор» никто не видел.

     Заруливаем на стоянку. У меня вертится на языке вопрос: «Виктор, ты чего?» А потом думаю, а вдруг он скажет: «Вася, это я проверял твои навыки как инструктора, специально допустил ошибку, а ты не успел её исправить». В общем, не стал я ничего говорить, вылез из самолёта и ушёл, ни слова не говоря. Потом, размышляя об этой своей ошибке и об ошибке Мазитова, я понял, что ничего он специально не делал. Просто на него психологически надавил мой авторитет, и не позволил быть собранным на посадке, вот он и дал «пенку». И такую же «пенку» допустил я как инструктор, передоверив штурвал контролируемому мной лётчику.  И к тому же, надо учесть было «нюанс», что кашнику, который был с тобой на равных в училище, а сейчас даже в уровне лётной подготовки тебя превосходящем,  может быть как-то «неуютно» сдавать тебе экзамен по технике пилотирования. А психика, как и «восток – дело тонкое» - вот и вылилась в такую ошибку.

     По науке я не имел права после такой посадки допускать Виктора к полётам самостоятельно. Но у меня не поднялась рука. Записал ему контроль в лётную книжку с оценкой «хорошо», после которого Мазитов летал без замечаний, а мне этот урок пошёл на пользу, но хватило его на семь лет.

                "ПЕНКА НА ТУ-22м3"

      На должности зама я получил квалификацию «Военный лётчик-снайпер», затем сменил на должности командира полка Николая Александровича Мордовалова, ушедшего командиром дивизии на Север. Потом перевёлся в 33 ЦБП города Николаева. Вылетел сам на ТУ-22м3, потом ТУ-22м2 и через год имел уже все инструкторские допуски на этом типе, включая днём и ночью при установленном минимуме погоды.  И вот на втором году полётов на этом самолёте мне досталось слетать на контроль старейшего лётчика Центра полковника Николая Ивановича Пилипенко, который полтора года назад не раз выполнял полёты со мной с целью передачи своего лётного опыта более молодому товарищу, т.е. мне. Николай Иванович только вышел из отпуска, а после него контроль техники пилотирования обязателен.

      Полетели сразу ночью на сверхзвук. Выполнили задание полностью, шли уже домой, но наш аэродром на 8-ом часу лётной смены закрыло туманом. Отправили в Крым на аэродром Октябрьское, но туман подошёл и туда. Нас прямо с посадочного курса угнали на второй круг и отправили на Гвардейское. Заходим на посадку там, ближний привод прошли «на курсе, на глиссаде», но потом Николай Иванович почему-то уменьшил вертикальную скорость и пошёл выше глиссады. Я ему: «Командир, высоко». Пилипенко не реагирует, так и продолжает снижаться выше глиссады.

     Я ему опять: «Высоко идём». А вмешаться  в управление как-то рука не поднялась, он же старейший лётчик Центра, его сам Борис Иванович Веремей выпустил самостоятельно после 4-х контрольных полётов ещё на нулевой серии ТУ-22м. В общем, выскакиваем на торец полосы метрах на 8-и. Тут только Николай Иванович увидел свою ошибку. Я хотя и держал левую руку на РУДах (рычагах управления двигателями), но к действиям Пилипенко оказался не готовым. Он, который меня столько раз учил, что на 22-ом нельзя резко прибирать обороты на посадке, т.к. можно не успеть исправить просадку самолёта, сам вдруг убрал их резко, одним махом.  Мы, естественно, как «посыпемся», хватанули штурвал в четыре руки, но полностью подхватить самолёт не получилось. Грохнулись об бетон, как потом оказалось с перегрузкой 2,0, что соответствует границе троечной оценки. Если перегрузка 2,1 – то это уже оценка «два», предпосылка к ЛП и нивелировка самолёта.

     Ясно, что такая посадка двух старых полковников, имеющих квалификацию «Военный лётчик-снайпер», ни в какие ворота не лезет. И главный виновник – «ваш покорный слуга». Об этом можно было бы «скромно» умолчать, но надо быть честным прежде всего перед самим собой, если хочешь, чтобы последующие поколения лётчиков  учились не только на своих ошибках. Т.е. мораль – если Вы сели в самолёт инструктором, то никакие авторитеты проверяемого Вами пилота на Вас не действуют, и Вам на них, образно говоря, «плевать». Вы действуете так, как требует обстановка, Ваша интуиция и накопленный лётный опыт. Удачи Вам в этом не простом, но таком необходимом для авиации деле!

     Но вообще, хочу сказать, что инструкторская работа – это занятие очень творческое, лишённое всяких шаблонов и не предсказуемое. Приведу ещё пару примеров:

                ИНСТРУКТОРСКАЯ РАБОТА

    1)Выполняю самый первый контрольный полёт по прибытию к новому месту службы, в 33 ЦБП Морской авиации СССР в городе Николаеве, на освоенном бомбардировщике-ракетоносце ТУ-16. Проверяет мою технику пилотирования командир полка полковник Воронков. Я в зашторенной кабине на четвёртом развороте почувствовал его руки на штурвале. Честно скажу, испытал, не шок, конечно, но удивление крайнее. Безо всякой необходимости лётчик, который моложе меня лет на 10, на одну ступень ниже по квалификации, вдруг вздумал мне помогать пилотировать или исправлять ошибки, которых нет. И это в Центре, который должен быть эталоном методики лётного обучения в Морской авиации СССР. Возмущению моему не было предела: «Воронков, если Вы не уберёте руки со штурвала, я Вам доверю сажать самолёт, но сам к штурвалу не притронусь». Руки тут же были убраны, полёт завершён с оценкой «отлично».

      Потом я досконально разобрался в этом «феномене». Полковник Воронков, сам того не замечая, привык, выпуская многочисленных слушателей Центра на ТУ-16 и ТУ-22м3,2 в первый самостоятельный полёт на новом для них типе ЛА, держать руки на штурвале, причём не мягко, как того требует методика лётного обучения, а достаточно жёстко, что проверяемый лётчик эти руки чувствовал. Пришлось командиру полка «разжевать» пагубность его привычки. Сначала он «обиделся», а потом ничего, стали даже друзьями.

    2) Фронтовой бомбардировщик ИЛ-28, восстанавливаемся ночью при ночном минимуме погоды после перерыва. Задача – после двух контрольных полётов вылететь самостоятельно и начать набирать, точнее, добирать необходимое количество посадок на 1-ый класс. Сидим на грунтовом аэродроме, зима кончается, а минимум – это на Балтике очень капризная вещь. То он стоит неделями, а то простоит смены полторы и пропал на месяц. В общем, меня, как «нарушителя воинской дисциплины», а  по простому «раздолбая» (Читайте опус «4 полковника – по штуке на посадку». Я, кстати, там указал неполный список наказанных за моё «разгильдяйство»: мне – НСС (неполное служебное соответствие); начальника штаба ОАЭ – сняли с должности; и по «слухам» - по выговору от Командующего заработали командир транспортного полка полковник Воскресенский и наш командир ОАЭ подполковник Кондрашов В.С.; РП подполковника Новикова наказали властью командира полка) планировали, как правило в конце плановой таблицы, а потому в когорте лётчиков, которых готовили на 1-ый класс, я шёл в отстающих.

     В общем, стоит железный минимум 200 на 2, система ОСП, даже РСП нет. Нижний край облачности 200 метров, верхний 400-450 метров, под облаками видимость 2 км, а за облаками полная луна. Полёт получается очень интересный. Идёшь по верхней кромке при лунном свете, на посадочном курсе входишь в облака, перед ближней приводной должен увидеть снежную полосу и нормально усадить самолёт. Меня контролирует командир соседнего звена капитан Хижняк Анатолий Васильевич. После его контроля у меня спланировано 4 самостоятельных полёта. Если я их выполню, то наберу 12 самостоятельных посадок, и тогда на следующую лётную смену можно планировать специальную, а потом и контрольную проверку техники пилотирования и боевого применения на 1-ый класс. И вот со мной какая штука приключилась:

       Выхожу на посадочный курс, ныряю в облака, и наваливается на меня сильнейшая иллюзия, что самолёт летит с левым креном под 90 градусов. Я бросаю взгляд на АГБ, по нему убеждаюсь, что крена нет, и выправлять ничего не надо. Но как только посмотрю на курсовые приборы, руки сами начинают рефлекторно выводить самолёт из крена, которого на самом деле нет. А поскольку на курсовые приборы при заходе на посадку приходиться смотреть много, я всё больше и больше смещался вправо от оси посадочного курса, и никакие подсказки инструктора не помогали. В общем, в первом полёте я вывалился из облаков 70 метров справа, во втором – 120 метров. Потом пришлось с креном под 30 градусов выворачивать на ось посадочного курса, чтобы успеть его занять до точки выравнивания.

      Бежим после  посадки по полосе, Хижняк: «Плохо, Чечельницкий, запрашивай ещё полёт». И я понимаю, что тогда я не успею слетать свои 4 самостоятельных полёта. А это значит, что на следующую лётную смену я лететь на спецпроверку ещё не буду готов. И я неожиданно для себя самого как заканючу: «Командир, Анатолий Васильевич, не надо третьего полёта. Поверьте, я всё схватил, я справлюсь». Эту фразу я повторил три раза, мы как рулили на траверзе КДП. Дальше надо было или отворачивать на стоянку, или рулить на  предварительный старт для выполнения ещё одного контрольного полёта.


«Ну, смотри у меня», - внял моим молитвам Хижняк, - «Попробуй только не зайти сам, выпорю. Давай на стоянку». А в эфир выдал: «351-ый пойдёт сам». «Принял», - ответил РП, - «По плану».

     В общем, сам я слетал на оценку «отлично». Пилотировал очень собранно, иллюзий уже не было. Дальнейшие события показали, что интуиция меня не подвела. Если бы я задержался на одну лётную смену, то 1-ый класс бы не получил. Минимум ушёл, мы ещё неделю проторчали на грунтовом аэродроме Нурмси в Эстонии. А потом пришло тепло, и пришлось срочно уносить ноги на базовый аэродром Храброво, что под Калининградом. Теперь, когда я, бывает, поднимаю тост за командиров и инструкторов, которые нас учили летать,  то обязательно вспоминаю и командира звена Хижняка Анатолия Васильевича, хотя сделали мы с ним всего два контрольных полёта ночью при минимуме погоды.

     А чтобы вы лучше прочувствовали то, что этот инструктор для меня сделал, не побоявшись пойти на риск выпустить меня самостоятельно после двоечного выполнения полёта, приведу такой пример. Года через три, уже будучи в чине зам.комэски я всего на одну смену отстранил лётчика Толю Яценко от полётов и послал его на ПРП (помощник руководителя полётов на СКП – при необходимости помогает лётчикам совершить мягкую посадку) за то, что он опоздал на самолёт. Ужинал видите ли. Я без ужина просидел в «спарке», ожидая его пол часа. В итоге, вместо двух запланированных контрольных полётов ночью при минимуме погоды мы успели выполнить только один, т.к. дело было в конце лётной смены. Вот эта одна пропущенная лётная смена, когда он на СКП смотрел, как летают другие, ему дорого обошлась. Минимум ушёл, и первый класс он получил на полтора года позже по сравнению со своими однокашниками. Я ему потом честно сказал: «Знал бы, что так будет, наказал бы, объявив выговор, но кто ж мог знать, что погода с нами сыграет такую шутку.

       Что-то мы всё о полётах, да о полётах, блин, а как же песня: «Первым делом, первым делом – самолёты, ну, а девушки? А девушки потом»… Но, хотя и потом, но девушки всё же были, вот о них и попытаемся сейчас рассказать. Но начнём издалека.

                Первое прикосновение

    В рассказах о своих жёнах я описал свою первую платоническую любовь, которая пришла ко мне в 7-ом классе, а когда я перешёл в 9-ый и учился уже в другом гарнизоне и другой школе в Эстонии, батя получил назначение к новому месту службы – на Дальний Восток. Тогда военных часто перебрасывали с места на место по всем регионам нашего необъятного Советского Союза, а всё для того, чтобы они могли без проблем воевать на любом театре военных действий. Всё произошло настолько неожиданно, что мама вынуждена была даже продать мебель, которую сделали нам на заказ, т.к. была уверенность, что дальше Эстонии мы уже никуда не поедем.

     В общем, с девушкой, которая мне нравилась, Таней Шпаковой мы даже попрощаться не успели. Она на всё лето уехала к бабушке в деревню. А до этого мы встречались в школе, иногда вместе играли, но даже под ручку или за ручку ни разу не ходили. Я просто тогда до этого не дорос, и даже думать об этом стеснялся, не то, чтобы предложить или попросить.

     Отец на семейном совете предложил: «Мы по проездным документам можем лететь самолётом, но давайте страну посмотрим, раз предоставился такой шанс, поедем поездом». Мы все дружно согласились, и покатили сначала на юг, по родственникам. Маршрут выглядел так: Одесса, Очаков, Николаев, село Владимировка – родина отца на севере Николаевской области, Москва, Владивосток. 

     В Николаеве я второй раз, причём сделал сальто, прыгнул с парашютной вышки, а первый раз был за год до этого в Ленинграде. Но больше всех мне запомнился Очаков, и вот почему. Во-первых, у дяди отца там была шаланда, на которой мы каждое утро выходили под парусом или под мотором на рыбалку. А во-вторых, там у меня произошёл первый телесный контакт с девушкой. Хотя между ничего не было, но память бережно хранит это воспоминание детства, вплоть до того, что я помню даже запах её волос.  А дело было так.

                ВСТРЕЧА НА ПЛЯЖЕ

     Накануне был шторм. Утром ветер утих, мы с отцом без его дяди попытались на вёслах выйти на рыбалку, но за бонами пошла сразу такая волна, что батя тут же стал сдавать кормой обратно, чтобы не ставить шаланду боком к волне. Потом мы с братом поделали какую-то работу в саду, что-то перекусили, и в районе обеда я уже убежал на пляж.  Народу было достаточно мало, все санаторские убыли на обед и полагающуюся после него сиесту. Но вдалеке я увидел группу, играющую в пляжный волейбол. Сразу пошёл туда, т.к. к любым спортивным играм я не равнодушен, а к волейболу особенно. Я уже писал, что был единственным русским, кого эстонцы взяли играть за сборную команду двух школ, эстонской и русской, числившейся как одна.

     Подошёл, никого не спрашивая, сразу стал в круг, выбрав самое неудобное место – это строго против солнца, и стал играть. Хотя в команде я как «низкорослый» (всего 172 см) играл на распасе, но бить умел достаточно хорошо, причём с двух рук. Уже минуты через три народ это оценил, а девушка, стоящая рядом со мной, перешла в позицию напротив. Оказалось, что она тоже нормально бьёт, и мы стали все удары направлять друг в друга. С приёмом и у меня, и у неё тоже было всё в порядке, поэтому играть нам было интересно.

     Народ подобрался молодой, выносливый, несмотря на жару играли часа два, прерываясь на купание в море. С этой девушкой мы держались рядом, хотя до разговора, а тем более знакомства дело не дошло. Когда закончили играть, я отошёл в сторонку, лёг на полотенце, и стал загорать, но боковым зрением смотрел, куда пойдёт эта девушка. Она сначала ушла на границу пляжа, взяла там свой коврик и направилась в мою сторону. «Не возражаешь, если я лягу рядом», спросила она и легла, не дожидаясь моего ответа. «Наоборот, я буду очень рад», - произнёс я совершенно искренне.

     У девушки были белесые волосы до плеч, выгоревшие на солнце, стройная, загорелая фигура без всяких признаков накачки мышц, т.е. видно, что это всё ей дано от природы. Слегка курносый нос и светящиеся голубые глаза. Её нельзя было назвать красавицей в общепринятом смысле этого слова, но очарование беззаботной юности в ней было сильное. Это всё я как-то ощутил всеми клетками своего тела, как только она легла рядом.

     Она первая назвала имя: «Валя», - и начала рассказывать о себе. Живёт в Севастополе, перешла, как и я, в 9-ый класс. Отец  моряк, капитан первого ранга, сейчас в плавании на боевой службе. Мама с младшим братом осталась в городе «пасти» собаку и кошку, а её отправили сюда в Очаков к бабушке помочь собрать урожай слив, абрикос и яблок.

     Потом я рассказал о себе, и сказал главную новость, что мы завтра утром уезжаем в Николаев и дальше во Владивосток, поэтому, сегодня меня отпустили погулять, так сказать, в своё удовольствие. Потом мы говорили о книгах, Валя оказалась не по годам начитанной девушкой, о планах на будущее, и ещё о всякой  «всячине», о которой могут говорить подростки одного возраста. Особенно меня подкупило то, что любимыми писателями у неё как и у меня были Джек Лондон и Иван Ефремов. Периодически мы купались, и я отдал должное Валиной смелости и умению плавать, т.к. волны при безветрии шли накатом, и далеко не все находящиеся на пляже, решались купаться. Когда солнце повернуло на закат, Валя предложила её проводить и зайти к бабушке на ужин. Та обещала приготовить вкусные блинчики со сливой и с яблоками. Естественно, я согласился.

     Заходим во двор одноэтажного дома с большой верандой. За теннисным столом под деревьями два таких же пацана, как и я, играют в настольный теннис. Сразу видно, что ждут Валю и не смогли скрыть своего разочарования, что она пришла с провожатым. Меня представили бабушке, милой женщине, возраста чуть старше моей мамы. Та сказала: «Пока свободны, ужин через пол часа». В это время пацаны предложили сыграть с ними в теннис, надеялись посрамить гостя и намекнуть, что после «позорного» проигрыша у них не ужинают. Наивные, они не знали, что нарвались на чемпиона танкового гарнизона в одиночном, смешанном и парном разряде. Из 50 с лишним грамот по 22 видам спорта у меня 13 по боксу, а 4 по настольному теннису. По остальным видам по одной – две-три грамоты или диплома, включая каратэ, горные и беговые лыжи, стрельбу, лёгкую атлетику и игровые виды спорта.

     В общем, я ободрал сначала одного, а потом второго парня с большим отрывом на глазах у Вали. Пацаны были просто в шоке, и было видно, что они такого позора для себя просто не ожидали. Валя, чтобы как-то скрасить поражение, сказала: «А Володя, зато уже год боксом занимается».  На что я небрежно заметил, что я уже отзанимался полтора года у тренера-тяжеловеса Линномяги, который в своё время дрался с легендарным Шоцикасом, и что уже трижды принимал участие в соревнованиях «Открытый ринг» в Таллине, и все три боя выйграл. Володя первый сразу понял, что я не «блефую», знать фамилии старых боксёров, которые давно не выступают на ринге, может только тот, кто серьёзно занимается этим видом спорта.

      «Пойдём, Стас, нас ждут дома», - сказал он и увёл своего товарища. Потом был ужин и чаепитие с изумительно вкусными домашними блинчиками, после которого я, в знак благодарности, предложил, несмотря на темноту, пособирать яблоки, а Валя помыть посуду, но бабушка сказала: «Я управлюсь сама, а вы идите и не мешайтесь под ногами». Ну, нас об этом дважды просить было не надо.

      Валя быстро переоделась в длинный сарафан  и взяла ещё какую-то накидку от комаров, т.к. плечи были открыты. Дело в том, что неделю назад, когда мы приехали, было нашествие божьих коровок. Они летали тучами, которые сейчас пошли на убыль, зато стали донимать комары.

      Вышли на море и пошли вправо вдоль пляжа в сторону Черноморки, любуясь звёздами, которые уже вовсю светили над головой. Говорили мало, чувствуя, что сейчас слова не нужны. Через пару километров пришлось остановиться, т.к. на камне парень в тельняшке целовался с девушкой. Это было недалеко от какого-то домика, с которого падал свет, и нам всё было хорошо видно. Мы постояли пять минут, потом десять в надежде, что они прекратят это увлекательное занятие, и мы сможем пройти, им не мешая. Но поцелуям не было видно конца, смотреть, как в театре на всё это было совестно, и мы пошли обратно. Сели на какой-то завалинке друг против друга и повели неспешный разговор о любви парня с девушкой, и вообще о жизни.

      Вдруг увидели сначала девушку, которая пробежала мимо нас, всхлипывая и размазывая слёзы по лицу. А потом, минут пять спустя, подошёл парень с потерянным видом, спросил «Случайно спичек не найдётся?» Спички у меня были, я дал. Он прикурил и произнёс: «Как же я её обидел, дурак!» - и ушёл в темноту. Мы обсудили и этот вопрос, а потом одновременно встали и пошли в противоположную сторону, куда ушёл парень и девушка.

     Здесь я выскажу такое соображение с высоты жизненного опыта, ясно, что тогда я о нём не думал: «Мужики, зачастую девушка или женщина нам отказывает в физической близости не потому, что нас не любят, а потому, что у неё ребёнок может зачаться. Вам, т.е. нам, «как с гуся вода», а ей рожать. Вот она и не даёт, с «первого раза»… Так что думайте, прежде чем руки распускать». И помните, мужчина первый несёт ответственность, чтобы у девушки не случилась беременность, к которой она ещё ни морально, ни материально не готова.  Но вернёмся к нам с Валей.

     Дошли мы до пролива, которым заканчивается пляж Черноморки. Нашли перевёрнутый баркас, сели и стали любоваться звёздами. Периодически они падали. Стояло начало августа, когда орбиту Земли пересекают метеорные потоки. Валя почувствовала, что мне уже холодно в одной футболке, подошла, накрыла своей накидкой и прижалась корпусом к моим ногам. Я продолжал сидеть, лишь руки как-то сами собой легли на её талию. А дальше наступила «нирвана». Я впервые ощущал девичье тело так близко. Возможно, это же ощущала Валя. Не хотелось шевелиться или что-то говорить.

     Я не скажу, сколько времени мы стояли так, обнявшись, под падающим звездопадом, но знаю точно, что тогда мы испытали душевный оргазм, который сильнее физического и бывает лишь между родственными душами. На уровне интуиции мы тогда ощутили это оба...

      Когда я привёл Валю домой, было уже около четырёх часов утра, начинало светать. «У тебя какая-нибудь бумага есть?» - спросила она. Я порылся в карманах и в джинсах нашёл старый билет Одесса-Очаков. Валя написала свой адрес в Севастополе и сказала: «С Владивостока напишешь, когда устроишься. Я уже буду дома».

      К сожалению, мама постирала мои джинсы вместе с адресом, но мне почему-то кажется, если бы адрес у меня сохранился, скорее всего после окончания лётного училища я бы, как «честный человек» - смеюсь, приехал бы в Севастополь и женился на Вале. Между нами ничего не было, даже поцелуя, но фактически было всё…

     Именно тогда, в 15 лет, я на всю жизнь осознал мудрость постулата, озвученного Виталием Сундаковым: "Соприкосновение тел - главное таинство, происходящее между мужчиной и женщиной..." (глава "Битва Любовь" из книги  "Инструкция по эксплуатации Судьбы -Бумажный посох") 

                Неожиданная встреча

    Третий курс, начало осени, нас человек 10 приехало из города Орска в Оренбург на отборочные соревнования по кроссу, чтобы потом сформировать сборную от училища и ехать на первенство Приволжского Военного округа в город Саратов. Отсоревновались нормально. Однокашник Генаха Самойлов сделал всех на дистанции 5000 метров, я на 3000 метров – в сборную вошли. Нас отпустили, поставив задачу, тренировки не прекращать, через две недели первенство Прибво.

    Иду по улице Советской города Оренбурга, до поезда вечером ещё пять часов, надо «гасить время», решил сходить в кино. У касс сталкиваюсь с девушкой. Вспоминаю, что видел её на втором курсе в нашем клубе на дискотеке и даже как-то танцевал с ней. Поздоровался, она меня тоже узнала: «Ты в кино?» «Да», - ответила она. «Тогда пошли вместе, билеты я беру», - предложил я. Согласие было получено, билеты взяли, успел её ещё мороженым угостить, заодно и познакомились. У девушки было редкое имя, поэтому здесь я назову её Инна. А вдруг муж «ревнивый» случайно прочитает сей «опус» и начнёт предъявлять претензии, типа, так ты оказывается в «девушках» уже была легкомысленной.

     Какой был фильм, я не запомнил, т.к. на Инне была короткая джинсовая юбка-мини, и её колени так соблазнительно светились в темноте зала, что ни на что другое я смотреть просто не мог. Она это поняла, взяла мою левую руку и положила себе на правое колено со словами: «А то ты на экран совсем не смотришь». Во мне пронеслась целая буря чувств. Прежде всего, благодарность, что она угадала и выполнила моё сокровенное желание. Второе – я отдался этому невыразимо сладкому ощущению, рука на стройном девичьем колене – это у меня было впервые. В - третьих, сразу стал вопрос: «А что же дальше? Я её поцеловать должен или нет? Ведь она позволила такой «интим». Девушка Ирина, с которой я встречался на втором курсе, таких «вольностей» с собой делать не позволяла.

    Инна, почувствовав, какие вопросы меня занимают, сказала: «Вася, я хочу, чтобы ты посмотрел этот фильм, пусть рука просто лежит на колене». Всё вроде бы прояснилось, но фильм я всё равно смотреть не мог, хотя и исправно таращил глаза на экран. Глаза сами собой постоянно скашивались на её колено и мою руку, лежащую на нём. Наконец фильм закончился, вышли из кинотеатра, я посмотрел на часы, до поезда ещё три часа.

    «Ты теперь куда?» - спросила Инна. «Не знаю», - ответил я, - «Надо ещё три часа до поезда погасить». «Тогда я приглашаю тебя на ужин, здесь недалеко». Прошли два квартала, заходим, частный дом, чистая двухкомнатная квартира. «Ты здесь одна живёшь?» - спросил я. «Нет, с бабушкой, но она сейчас у сестры в деревне» - был ответ, - «Ты пока сядь в кресло, посмотри журнал, а я пока что яичницу с колбасой сделаю». Начала она что-то колдовать у плиты, а я после пережитых волнений и новых ощущений на месте сидеть не мог. Держал в руках журнал «Спорт», а сам не мог глаз оторвать от стройной фигуры в короткой юбке и мужской клетчатой рубашке, которая Инне удивительно шла. В общем, я не удержался, подскочил к плите и, запустив руки подмышки, положил их Инне на грудь. Она сначала дёрнулась, пытаясь освободиться, потом поняла, что так можно и сковородку с плиты уронить, успокоилась, и дальше каждый продолжал заниматься, молча своим делом. Инна жарила яичницу, а я держал руки у неё на груди и предавался совершенно новым для меня ощущениям – «нирвана на дому» называется, а может, это было «самадхи» - в терминологии я тогда был не силён, а сейчас тем более.

    Но любому «празднику» приходит конец. Сковородка на столе, «кушайте, сударь, а чтобы было веселее, я даже вина Вам налью».
В общем, начал я уплетать после рюмки вина яичницу, сам красный как рак, а Инна вдруг спрашивает: «Вася, а у тебя девушка есть?» Ну, я тогда не знал, что в командировках и отпусках женатых мужчин не бывает, все «разведены» – (смеюсь) и честно ответил: «Да, есть, только после окончания мед.училища её в Бугуруслан услали по распределению, но обещает перевестись куда-нибудь поближе к Орску».

     « А фамилию ты мне её можешь сказать, если не секрет?» - не унималась Инна. «Не секрет», - говорю, «Ирина Ш…» « Иру я знаю, достойная девушка», - проговорила задумчиво Инна и добавила, - «Дорогу я ей переходить не буду. Вася, тебе пора на поезд». Я глянул на часы. В принципе, ещё минут 40 можно бы было и «погостевать», но мне дали понять, что моё время истекло, и я как благовоспитанный мамой-учительницей молодой человек сказал «спасибо за картошку» и покатил на вокзал. Так закончилось для меня второе в моей мужской жизни прикосновение к женскому телу.  Первое, напоминаю, было в 15 лет в Очакове.

                ВСР НОВИЧКОВ

      На этом можно бы было и закончить, но «магические» слова «Спасибо за картошку» вызвали в памяти ассоциации, которыми есть смысл поделиться, в порядке обмена опытом, так сказать. Лето 1969 года. Наш аэродром Храброво (аэропорт Калининграда) на ремонте, летаем на аэродроме Остров Псковской области. Сам авиационный гарнизон от аэродрома находится в 5-6 км. Личный состав, который местный, возят на работу мотовозом «Люська», ну, а мы живём здесь же в казарме, поэтому нам ездить некуда. Разве что в ресторан? Туда на мотовозе доедешь, а обратно-то как? На такси? Так ночью двойной тариф за дорогу туда и обратно. Разок съездишь, и потом целый месяц пить не будешь, с лейтенантской зарплатой сильно не разгуляешься. Но мы нашли выход.

      Там была заброшенная танцплощадка, на которой по субботам и воскресеньям вечером мы стали устраивать посиделки с гитарой и гармошкой. «Слух» быстро разошёлся по окрестным деревням, что «холостые» лётчики гуляют, к нам стали приходить девушки, послушать музыку, так сказать. Потом кто-то достал магнитофон, и «посиделки» превратились недели через две от своего начала в полноценные танцульки ко всеобщей радости особ обоего пола. В итоге, к нам стали приезжать даже девушки с гарнизона. А поскольку сидели мы на этом аэродроме два месяца лета, только случайно у некоторых индивидуумов это не закончилось свадьбой, но преценденты были. Приведу один из них.

      Воздушному стрелку-радисту, сержанту сверхсрочной службы Володе Новичкову так понравилась одна девушка на танцах, что когда она собралась уезжать на последнем рейсовом автобусе в гарнизон, это было часов в 10 субботнего вечера, он уговорил её остаться, пообещав, что потом проводит до дома. Володя девушке тоже понравился, молодой, высокий, красивый парень в кожаной лётной куртке, девушка, поддавшись его обаянию согласилась на эту авантюру, топать потом 5 км ночью пешком по рельсам узкоколейки. В общем, оттанцевали они ещё час, на вечерней проверке мы Володю прикрыли, типа он здесь, только в туалет приспичило, а наш товарищ в это время пошёл выполнять данное девушке обещание.

      Идут они так впотьмах по рельсам, кто ходил, подтвердит, что это очень утомительное занятие, так как длина шага со шпалами не совпадает, приходится семенить. Володя «умные разговоры» разговаривает: о политике, видах на урожай. Дождик пошёл, кавалер снял с себя кожанку, набросил девушке на плечи, сам под дождём в одной жёлтой рубашке с галстуком, короче – покорил девушку не только внешним видом, но и манерами напополам с галантным поведением. Доходят они так до «Шанхая», так называется район из частных домов на окраине военного городка Острова-2, и девушка приглашает Володю зайти на чай, согреться, так сказать. А как глянула на его мокрый внешний вид, поняла, что такого орла потчевать чаем – это себя не уважать.

      Тут же полезла в русскую печь, которая ещё тёплая, достала чугунок картошки в «мундире», огурчиков солёниньких, помидорчиков, а из холодильника шкалик запотевшей водки: «Ты тут  согрейся, выпей, закуси, а я пока ванну приму». Дальше процесс пошёл параллельно – девушка моется, или подмывается, что почти одно и то же, а Володя картошку «мечет», не забывая запивать водочкой и огурчиком закусывать.

     Когда кавалер опрокидывал в себя последний «фуршет», мадам вышла из ванной в халатике, наброшенном на голое мокрое тело: «Володя, ты можешь тоже принять сначала ванну, а можем сразу в постель?» Но что-то там «сломалось» в душе советского сержанта: «Нет, спасибо за картошку», и стрелок-радист – «верный глаз в жопе командира», под дождём по рельсам поковылял обратно. Пришёл он где-то в четыре утра. В казарме было ещё темно. Пока, слегка пошатываясь, дошёл до своей койки, пару раз натыкался на кровати соседей, так сказать – товарищей по оружию, а на одну койку даже упал. Короче, разбудил половину личного состава. А мы же все видели, какую красивую кралю он пошёл провожать. Естественно, сразу посыпались вопросы, что и как? А он возьми и расскажи, как на самом деле было дело. Народ ржал до коликов в животе. Зато потом, пока мы ещё полтора месяца летали в Острове, на Володю постоянно сыпались подначки: «Ну, ты, серцеед (ёб…рь значит), ты почему девушку обманул?» Или: «А. это который, «спасибо за картошку!»

    Самое интересное, мы потом спрашивали Володю: «Она тебе что, не понравилась?» Он отвечал: «Да, нет, наоборот, пока шли по рельсам, я только и мечтал оказаться с ней в постели. А когда выпил, испугался, а вдруг не смогу удовлетворить такую даму. Вот и дал дёру». Мораль - как правило, водка придаёт мужчине смелости при первом контакте, но иногда бывает и наоборот. Так что учитывайте, когда на «дело» идёте. Как говорил один наш лейтенант-холостяк, который потом дорос до полковника: «Я каждый раз, когда к новой бабе иду, всегда волнуюсь, даст или не даст, поэтому 100 грамм для «храбрости» перед этим обязательно себе наливаю».

                СЛУЧАЙ В ОСТРОВЕ

     Советов и рекомендаций из этой истории не даю, каждый «наливает себе сам». Кстати, поведаю ещё об одном случае, происшедшем в Острове. Нас сразу предупредили, что кожаные куртки в раздевалке столовой лучше не оставлять, могут «увести». Прилетел с проверкой наших полётов начальник Боевой Подготовки авиации Балтийского флота полковник Цыбин. Увидел, как мы тащим куртки в зал и вешаем спинки стульев: «Тов. офицеры, ну что вы как «мешочники», есть же раздевалка и вешалки». Мы ему: «Тов. полковник, подальше положишь – поближе возьмёшь. Тут иногда куртки пропадают».

     «Да, бросьте вы, тов. офицеры, наговаривать на гарнизон. Показываю пример, вешаю куртку на вешалку. Кто ещё?» Но что-то примеру полковника никто не последовал, все потащили куртки в зал. Пообедали, выходим, куртки Цыбина нет. Он, улыбаясь: «Ну, ладно, пошутили и хватит. Отдайте куртку». Все смеются, но куртку никто не возвращает. Цыбин: «Ну, хватит, мне надо на вылет», - уже более серьёзным тоном. Но, опять никто не отозвался. Тогда полковник уже матом: «Бл… , отдайте куртку». Но, увы, «уплыла, родимая. Правда, потом он заставил начальника вещевой службы полка выдать ему новую куртку со склада, но остальным показал пример, как не надо делать.

       От себя добавлю, вот попадётся в здоровом воинском коллективе такая вот «паршивая овца», и тень позора ложится на весь гарнизон – «А, это Остров, где в столовой куртки пропадают!» Я такого явления больше не встречал нигде: ни в Храброво, ни в Быхове, ни в Чкаловске. Хотя в Быхове как-то случайно подслушал один разговор, как мама воспитывала дочку, идущую на танцы в Дом Офицеров: «Ты, Танечка, когда знакомиться будешь, сразу уточняй, он лётчик или штурман. Потому что рядовой командир корабля – это капитанская должность, а штурман может оказаться вечным старшим лейтенантом. А с техниками иди на танец только если красивый очень». Вы сами можете представить, какая жена вырастет из такой девицы. Но вернёмся к девушкам в нашей курсантской жизни.

                Приключение в поезде

      Через две недели нас четыре человека, вошедших в сборную ОВВАКУЛ по кроссу, поехали в город Саратов на первенство Приволжского округа. Сразу скажу, я принимал участие в десятках различных соревнований, в том числе дважды бежал малый марафон 30 км в традиционном пробеге Пушкин-Ленинград, а на лыжах на тренировках иногда бегали дистанцию в 70 км, но более тяжёлой трассы, чем в окрестностях этого города я не встречал. Представьте себе, со старта бежишь примерно километр вниз, а потом 4 км сплошной подъём ступеньками. Т.е. «тягун» преодолел, только вздохнул «уф», можно теперь спокойно бежать по горизонтальной поверхности, как длиннющий подъём начинается снова. И так «бесчисленное» количество раз. Во всяком случае никто из нас четверых не смог точно сказать, сколько было подъёмов на трассе. До финиша еле доползли, а если честно, было много таких, кто до него вообще не добежал, но когда тела подбирали, они лежали головой к финишу, а это значит, что воля к победе была, но не рассчитал силы.

                КУРСАНТ ПАВЕЛ ШКЛЯРУК

     Соревнования были не один день, поэтому в Саратове успели сходить даже на концерт певца Вадима Мулермана. Популярностью он пользовался «бешенной». Приведу лишь такой факт, в зале не было ни одного свободного места, а во всех трёх проходах вдоль стояли битком только девушки. Я специально внимательно минут десять изучал публику. В проходах не было ни одного мужского лица, только девушки, изредка женщины, и стояло их так человек 300. Я ещё тогда подумал: «Это ж надо так «фанатеть», ну совсем как я от авиации». И вот чего не хватало этому талантливому певцу, что он потом уехал в Америку? Чтобы там бездарно провести около 20 лет, и ничего не добившись, вернуться на родину «к разбитому корыту». И таких, к сожалению, было не мало. А многим и вернуться не удалось. Известная певица Лариса Мондрус, например, или мой любимый актёр Родион Нахапетов (фильм «Торпедоносцы»).

       В Саратове, кстати, я посмотрел место, где упал в Волгу курсант Павел Шклярук, стихи которому посвящены в начале рассказа. А тогда это была гибкая пластинка журнала «Кругозор». Вначале там шёл радиообмен: «Я … у меня на втором отказал двигатель». Руководитель полётов спрашивает: «Высота?»

         «Я … на втором отказал двигатель». РП опять: «Высота?»

        «Высота 300 метров, планирую на Волгу».

      РП: «Садитесь, садитесь перед собой».

     Сначала я только восторгался песней, и думал, как не повезло курсанту. Тут для опытного лётчика ситуация сложнейшая. В рассказе «Сага о друзьях… Тимур» я уже писал, как в аналогичной ситуации погибли лётчики Алексей Дегтярёв и Виктор Коротков.  Их именами названы улицы в городе Очакове. Они потеряли скорость и свалились, уворачиваясь от баржи, которая стояла на их пути, а до этого смогли увести падающий самолёт от кварталов города на лиман. А тут курсант с «квадратными глазами», только начавший летать на Л-29. Там потом идёт запись двух голосов: «Я и все люди из нашего вагона видели, как ты отвернул от моста. Спасибо тебе, Паша». И женский голос: «Мы с мамой были на палубе парохода, который стоял на твоём пути», - Голос автора: «Ты спас им жизнь». И опять женский голос: «Спасибо тебе, Паша».

      Так вот, а когда я стал руководить полётами, то задал себе вопрос, на который не знаю ответа до сих пор: «Мог ли РП оказать действенную помощь курсанту? А не отвлекать его и без того напряжённое внимание двухкратным запросом о высоте,  когда в данном случае более важно не потерять скорость. А потом выдать дежурную фразу: «Садитесь, садитесь перед собой». В итоге, курсант, как и первые двое, потерял скорость и упал в воду. Да, если бы даже и сел нормально, ещё неизвестно, чем бы это для него обернулось. Спасательного жилета на нём не было, а Волга в этом месте ох и широкая река. Тут шанс, если производить вынужденную посадку вдоль берега на мелководье, была ли у него такая возможность?

     Я не знаю, но знаю одно. РП всегда, каждую секунду должен находиться в готовности оказать молодому лётчику действенную помощь. И второе, (это уже информация для гражданских читателей), руководителю бывает намного сложнее разобраться в ситуации, чем лётчику – у него нет полноты информации и предупреждающих признаков, к тому же он не может всё бросить и всё внимание отдать самолёту, терпящему бедствие, надо и другими бортами управлять. Поэтому руководить полётами должны специалисты высочайшей квалификации, и лучше всего те, которые раньше летали, т.е. списанные по здоровью лётчики. («Мнение моё и не обязательно правильное» А.Н.Кочергин)

     На мой взгляд, самое опасное, когда отказывает двигатель, и у самолёта нет тяги – это потеря скорости, т.к. лётчик высоту видит визуально, и стремясь отвернуть от препятствия, в обоих случаях парохода, или перетянуть через него, контроль за скоростью может элементарно упустить, что и произошло. Поэтому, первая команда РП, которая должна была прозвучать в случае с курсантом Шкляруком: «… Займи скорость 220 (я уже не помню наивыгоднейшую скорость максимальной дальности планированию и эту цифру назвал просто как пример конкретных действий, т.к. в стрессе лётчик может забыть эту скорость). А второе, РП должен чётко представлять, куда может спланировать курсант в первой половине второго разворота, в середине, во второй половине, и зная это, может дать чёткую команду: «… Садись вдоль берега; Катапультируйся, если высота более 150 метров, а самолёт над водой; Садись прямо перед собой, избегая лобового удара».

     Руководитель полётов должен все эти свои команды продумать заранее при подготовке к проведению лётной смены. И ещё, он должен чётко представлять, что когда самолёт падает без двигателя, любой его запрос по уточнению обстановки скорее всего усложнит ситуацию лётчику. Потому что у пилота решение уже сформировалось, по крайней мере, так должно быть. И Вас он лишь ставит в известность о происшедшем, чтобы Вы немедленно сыграли тревогу группе СПДГ (специальная парашютно-десантная группа), НПСК (наземная поисково-спасательная команда), команде Техпомощи и т.д. Засекли район падения, послали туда вертолёт, если таковой имеется в наличии, в общем, провели весь комплекс действий, которые положено делать в этом случае, включая доклад в вышестоящий штаб.

     А лётчик  должен понимать, чем полнее и чётче он доложит о случившемся, тем меньше ему будут мешать в реализации принятого уже им самим решения. И ещё, пилоты должны представлять, что у руководителя полётов дефицит времени для своевременной подсказки в принятии грамотного решения, если вы сами его не приняли, может быть значительно меньше вашего. Например, время от остановки двигателя до приводнения самолёта составляет 30 секунд. Пока вы осознавали, оценивали, что произошло, принимали решение о вынужденной посадке на воду с учётом всех параметров, а потом доложили РП, 10 секунд прошло. Значит, у руководителя полётов на всю эту ситуацию остаётся 20 секунд, а он ведь ещё и другими бортами управляет. Т.е. я допускаю мысль, что в случае со Шкляруком двухкратный запрос о высоте отвлёк его внимание от выдерживания заданной скорости, потерять которую до скорости сваливания в данной ситуации можно мгновенно, особенно курсанту – это как на «два пальца пописать».

     Ясно, что я не знаю всех обстоятельств катастрофы, и выдаю лишь общие рекомендации, чтобы привлечь внимание к данной проблеме – оказание помощи руководителем полётов экипажу, терпящему бедствие. То, что она может быть неоценимой, я думаю, сомневающихся нет. (Дилетанты могут перечитать мой рассказ «Сага о друзьях… Тимур», как Виктор Георгиевич Пугачёв во время Боевой Службы на авианосце чёткими командами спас лётчиков Бохонко и Момонта, а Тимур Апакидзе спас лётчика Корнева.

                ДОРОГА ДОМОЙ

      В общем, три дня в славном городе Саратове прошли плодотворно, и не только в спорте, пришла пора, ехать домой. Убедившись, что вблизи нет патруля, зашли в привокзальный буфет, изобразили праздничный ужин в честь завершения соревнований и выпили по 100 грамм «рашен водки». Вообще-то курсантам пить нельзя, но мы же третий курс всё же, почти дипломированные лётчики. Да и стадное чувство сработало, кто-то предложил, остальные поддержали. Сели в плацкартный вагон, все четверо в одном купе. Постелили постели, которые были приготовлены заранее. И только собрались идти в вагон-ресторан продолжать ужин, как возле боковых полок напротив нашего купе остановилась мама с дочкой. Дочери было лет 18, маме под 40, они были похожи и выглядели красавицами. С дочкой я столкнулся в коридоре. Она как зыркнула на меня синими брызгами,  что я чуть в них не «утонул»..

     В вагоне-ресторане мы сидели долго. Дважды заказывали основное блюдо и трижды графинчик водки 400 грамм, по 100 грамм на брата значит. Где-то около 23.00 праздничный ужин закончился, мы приползли в своё купе и завалились спать, т.к. в вагоне все уже дрыхли, в том числе и мама с дочкой на боковых полках напротив. Только дочка почему-то легла на нижней полке, а мама на верхней. Всё это я отметил краем глаза и тут же заснул.

     Проснулся я часа через два от жары. Мы же легли в штанах и гимнастёрках, только сапоги сняли. Взгляд машинально упал вниз напротив. От того, что я там увидел, я сразу вспотел. С девушки наполовину сползло на пол одеяло, оголив точёную загорелую ногу до трусиков и белоснежную девичью грудь, которая выбилась из под лифчика и светилась одиноким соблазнительным «бугорком» на всей кровати. Ревнивая мысль, что это может видеть кто-то ещё, заставила меня барсом спрыгнуть с верхней полки, где я лежал ещё секунду назад. То, что произошло дальше, явилось полной неожиданностью для меня, а тем более для девушки.

     В вагоне горел сумеречный синий свет (ночное освещение). Я посмотрел по сторонам, убедился, что все спят, только храп стоял по вагону, т.е. девушку никто не видел, и уже хотел набросить на неё одеяло. Как поезд качнуло, я полетел на девушку, причём так, что одеяло «случайно» оказалось сверху на нас обоих. Глаза девушки открылись, и я понял, что она сейчас закричит. Сам не знаю как, я попытался ей закрыть рот поцелуем, хотя как целуются, видел только в кино, сам не целовался ещё ни разу. Девушка стала мотать головой влево-вправо, не давая поймать свой рот моими губами, и как ни странно, она не кричала. Хотя согласитесь, очень не типичное поведение. Ты спишь безмятежным сном, вдруг ощущаешь, что на тебя валится какой-то мужик и к тому же хочет тебя поцеловать. Я бы на месте девушки заорал что-то, типа: «Караул, насилуют!!!» Но девушка молчала, только яростно отворачивала голову от моих поцелуев.

    Вдруг я услышал её шёпот и в первую секунду подумал, что ослышался: «Пойдём в тамбур, сейчас же мама проснётся». Когда до меня дошёл смысл этой «угрозы», я буквально похолодел. Но тут же соскочил с девушки, укутал своей шинелью, сам впрыгнул в чьи-то тапки, так кстати подвернувшиеся под ноги, и прямо на руках отнёс девушку в тамбур. Там как начали мы целоваться, я поражался своему неожиданно появившемуся умению. Да, оказалось, не зря я подсматривал телевизор с линзой в 3-4-ом классах, когда мы жили в Москве, а родители смотрели фильмы «детям до 16 лет не разрешается». Потом мы жили на острове Саарема в Балтийском море. Там телевизоров не было по причине удалённости гарнизона от телецентра.

      На каком-то этапе поцелуев дикое желание охватило меня, я схватился за трусики и попытался их стянуть с девушки. Она схватилась за них обоими руками мёртвой хваткой, не давая мне это сделать. Тут между нами пошла яростная борьба, без различия на пол и возраст. Я не знаю, чем бы это у нас кончилось, но из соседнего вагона в наш прошёл мужик в железнодорожной форме. Он сначала опешил, потом почему-то застеснялся, и пробормотав: «Продолжайте, я вам не мешаю», - скрылся за дверью. До нас до обоих одновременно дошла комичность ситуации. Мы как вместе засмеёмся.

    «Ты скажи, хоть как тебя зовут?» - не прерывая смеяться, спросила девушка. «А тебя?» - в свою очередь спросил я. В общем, назвали свои имена, и девушка вдруг сказала: «Ты не думай, я не гулящая, чтобы целоваться с первым встречным. Просто у меня брат лётчик-курсант, на втором курсе вашего училища летает сейчас в Соль-Илецке, отец у нас лётчик, служит командиром звена в ПВО в Домбаровке. Поэтому я к лётчикам с детства питаю слабость, а ты мне сразу из всей вашей четвёрки как-то понравился, поэтому я и не закричала, увидев тебя на себе. Был бы кто-то другой,  я бы знаешь, как заорала, и скорее всего, укусила бы этого мужика за нос». Не успел я порадоваться за свой нос, который был, оказывается, на грани откусывания, как дверь с треском распахнулась, и как тигрица, защищающая своих детёнышей, ворвалась мама девушки.

    Сразу бросилась на меня с кулаками, и девушке стоило больших трудов объяснить маме, что ей стало жарко, и она разбудила меня, чтобы проводил её в тамбур в качестве охраны. Поскольку мы стояли рядом и мирно ворковали, маме ничего не оставалось, как поверить дочери. Пробормотав: «Даю пять минут», - мама скрылась за дверью. Девушка тут же спросила бумагу и ручку. В шинели всё это нашлось. Она написала свой адрес, и со словами: «Ты мне напишешь, когда приедешь в Орск?» Я пообещал, и мы вернулись на свои места. Засыпая, она помахала мне рукой: «Мы сойдём ночью, не вставай, а письмо я буду ждать».

      Но мне не удалось выполнить своё обещание. Сразу интенсивно нас включили снова в полёты, мы же пропустили почти неделю. Шинель я не одевал, т.к. ходили в демисезонных лётных куртках, а когда в выходные одел шинель, адреса в кармане не оказалось, и я не знаю, я ли его потерял или кто-то вытащил по ошибке? В общем, как говорят: «Из пункта А в пункт Б по узкоколейке вышел поезд. В это же самое время из пункта Б в пункт А по этой же самой узкоколейке вышел другой поезд. Они должны были встретиться и столкнуться. Но не встретились – не судьба». Так вот и у меня с этой девушкой – не судьба!

       Сейчас вспоминая этот случай, я понимаю, что был на волосок от отчисления с  училища, т.к. стоило девушке закричать или маме проснуться раньше, последствия были для меня не предсказуемы. А всё из-за того, что в голове витали хмельные пары, и я не отдавал отчёта своим действиям. А вообще, когда я смотрю, как в авиации пьют, особенно раньше, всегда думаю, Господи, скольких же лётчиков раньше времени списала с лётной работы эта водка. Нет, прав был наш командир полка полковник Еремеев, чьи слова я уже приводил в рассказе «Пить или не пить? – Вот в чём вопрос»: «Ну, захотелось водки, выпил бутылку. Показалось мало, не хватило, выпил вторую. Но зачем  третью бутылку откупоривать? Надо же чувство собственного достоинства иметь». Оно сказано вроде с юмором, но великая правда жизни в этих словах есть.

                "ДРУЖБАН" СИБИРСКИЙ МАГНАТ

      Здесь я позволю себе сделать «лирическое отступление» и привести ещё один взгляд на проблемы выпивки и отношения с противоположным полом моего друга Алексея Васильева, который пишет сейчас на эту тему книгу, а относительно недавно чудом вернулся с плато Путоран, где их проводники трусливо сбежали и бросили наверху, а карты у них не было. Три года назад мы с женой гостили у Алексея на его турбазе «Таёжная Рось» (это около 500 км на северо-восток от Екатеренбурга) при температурах около минус 40 градусов, и я подтверждаю, что этот человек слов на ветер не бросает. Вы можете прийти к такому же выводу, набрав его страничку в «контакте». Итак, Алексей Васильев:

     «Секс имеет значение»
Несколько страниц из книги, над которой сейчас работаю:

Я не знаю, как живут люди в этом мире! Я не понимаю причин, почему они грустят или радуются. Я не понимаю того, почему они занимаются сексом с одними людьми, которых на самом деле не хотят и не занимаются с теми, кого страстно желают! И я не понимаю, почему они мечтают стать богатыми и испытывают чувство вины, когда добиваются этого. Мне надоели ханжи, декларирующие везде добродетели, но предающиеся порокам! Подменяющие понятия и называющие пороками то, что на самом деле есть добродетели, и наоборот.

Я сижу в баре и пью водку, я не пью виски с колой или ром с этим пресловутым американским напитком. Мне сорок, я бывший военный, психотерапевт по призванию, строитель по виду деятельности, философ по жизни, разгильдяй по отношению к этой жизни. Но разгильдяй - ответственный. Формально, я в браке, реально – в разводе. У меня три сына и я их чертовски люблю! Жену я тоже люблю, но это отдельная тема. И еще, я надеюсь, что у меня еще будет дочка!

Я допил первые пол-литра, по этому поводу мне аплодируют поляки, удивленно взирают англичанки, они еще больше удивятся, когда узнают сколько мне лет – я знаю, что выгляжу моложе, правда, не всегда уверен насколько. По глазам англичанок понимаю, что значительно. К слову сказать, к концу вечера мне стоило огромных трудов отправится в постель одному – англичанки, не взирая на мужей, хотели попробовать настоящего русского мужика! Один я ушел не из принципов, просто не было, на мой взгляд, той, с кем бы я захотел разделить свою постель – это, во-первых, а во-вторых, в пять утра после почти литра – это извращение. Мы, русские, не осознаем себя, как этнос и свою уникальность, как отдельные личности. Но это касается не всех.

      Потому что чаще предпочитаем вести себя, как быдло, хотя и чувствуем себя за это виновато. Я пью, а это бывает редко, потому что у меня есть повод, на меня накатила беспредельная экзистенциальная тоска. Беспредельная, потому что я одинок, экзистенциальная – по той же причине. Если слово не знакомо – дальше читать не имеет смысла, там еще не одно такое появится. Просто примите как данность – эта книга не для вас! Вообще пишу для себя – пытаюсь разобраться, осмыслить самое себя! Но некоторым может оказаться полезным – немногим, к сожалению.

    И водка – это иногда способ самолечения. Поэтому я сразу попросил десять по пятьдесят, чистой, чем вызвал неподдельное уважение у бармена и интерес у остальной публики. Хотя кто-то подумал: «А с виду такой интеллигентный  молодой человек!» Не заблуждайтесь: я уже не настолько молодой и мне плевать на ваше мнение! У меня просто социальная мимикрия с фасада! Интересный факт: во всем мире вызывает неподдельный интерес, как мы, русские, пьем водку, хотя те же немцы пьют ничуть не меньше! В Карловых Варах в декабре было ужасно промозгло, когда добрались до ресторана, зуб на зуб не попадал.

    Я заказал рульку, и понял, что если хорошо не намахну – заболею. С десятой попытки сумел заказать двести грамм водки в стакане, не четыре по пятьдесят и не рюмку с графином. А двести в одном стакане.  Когда я хлопнул на одном дыханье свои двести, весь зал встал и начал аплодировать, а там было человек полтораста немцев и чехов. От «на бис» еле отвертелся, а то поведись на халяву – до сих пор там бы под столом лежал. Так вот, без водки я буду неделю переживать всю гамму психоэмоциональных образов этих «милых» стариканов.  Да, интересный факт: после третьей я заговорил с поляками по-польски.

    После пятой – с англичанами по-английски, не знаю уж как с произношением, но мы друг друга понимали. И вообще, хочешь выучить язык – заведи себе любовницу-носительницу языка. Главное, чтобы она помимо языка была носительницей, максимум, легко снимаемой одежды, а не экзотических заболеваний!)) А после седьмой я разговорился с итальянцами, понятно, что на итальянском! Вот чудодейственная сила русской животворящей водки! Утром слегка побаливала голова, и хотелось есть, зато в остальном все было чудесно!

     Вообще, поразительно, как может улучшить состояние отказ от ненужного тебе в данный момент секса, особенно, после изрядной выпивки – никто не блюет в постели, нет неприятных минут с недопониманием: а кто это рядом с тобой такая и как она сюда попала!???)  Я, в своей жизни умудрялся уворачиваться от подобных ситуаций… почти всегда…

Это случилось на втором курсе училища КГБ СССР. 31 декабря 1991 года нас, курсантов Краснознаменного ордена достославного В.И.Ленина Высшего Пограничного  Военно–Политического училища имени К.И. Ворошилова, после двадцати четырех часов мытарств в дежурстве по кухне в 20.00 выпускают в увольнение с возможностью отпраздновать Новый наступающий 1992 год вне родных стен, некогда оплота политической стабильности нашей Родины и незыблемости ее границ! Понятно, что счастливые от возможности вырваться мы жизнерадостною лавиной, сметающей все на своем пути, в составе то ли шести, то ли семи человек рванули праздновать, а так как условно московским из нас был только один, то именно к нему мы и рванули.
     Ровно в одиннадцать вечера водитель везшего нас автобуса высадил нас в чистом поле, за, опять же, одиннадцать километров до искомого населенного пункта Савиново, куда мы и направляли свои скромные стопы, ибо иначе он не успел бы вернуться до нового года! А мы? А мы… ничего не умели, кроме как драться, стрелять и … бегать. Ровно за пять минут до полуночи  мы добрались до старой, потертой, с заплатами кожаной двери с алюминиевым номером 12, за которой в этот момент, как оказалось, собралась праздновать, наверное, добрая половина союза писателей и поэтов. Столкновение с поэтической реальностью для кого-то из нас оказалось воистину зубодробильным…

     После суточного наряда, с голодухи и одиннадцати километровой пробежки, по сто пятьдесят грамм семидесяти двух градусного самогона для кого-то из нашей компании оказалось достаточным, чтобы ужо Новый год встретить в устойчивом горизонтальном положении! Матерые писатели и поэты, выдержавшие не одну поэтическую баталию под бурные возлияния с их тренированной печенью, не могли рассчитать, какой эффект сей доблестный продукт хохлятского самогоноварения окажет на наши неокрепшие мозги!!! В сухом остатке пятеро оставшихся, условно на ногах, потому как вспоминается, что часть пути до единственной дискотеки мы преодолевали почему-то то ползком, то на четвереньках. Оказались героями этого маленького поселка городского типа… В моем сознании геройства этого вечера остались фрагментами…

      Я помню, кто-то пытался бить меня то кулаками, то ножом, почему-то не попадали…  Потом кого-то бил я, череда лиц менялась, я все бил.  Утром выяснилось, что около двадцати человек местной бандитской группировки, коих вначале девяностых было не мало, оказались в местной больнице с травмами разной степени тяжести, по счастью совместимых с жизнью.  Нас было пятеро… Мы мало, что помним, даже сложив наши воспоминания вместе… Твою дивизию, какого хрена?!! На наших тренированных рожах крупными буквами было написано руками наших инструкторов и командиров: «не влезай – убьет»! Мы же в начале девяностых из разного рода усилений и горячих точек не вылазили!!! Мы даже в увольнениях не ездили на общественном транспорте… мы обгоняли его … бегом! Каждый был КМСом, Мастером спорта, Мастером спорта Международного Класса, порой, не по одному, а по трем, пяти, порой, десяти видам спорта! Наша школа подготовки КГБ Советского Союза – самая крутая в мире!

Самое смешное было утром… Очевидно, после драки местные красавицы разобрали нас по домам, опять же, очевидно, нас одарили великолепным ночным сексом, м-да! Очевидно, я в этом сексе был крут до безобразия!!! Наверное. Скорее всего! Может быть!  Да блин, не помню я нихрена. Объем оперативной памяти, видимо, кончился на драке! Обидно, да! Я до этого, кстати, был девственник, так сказать…  А первый опыт… Проснулся. Голова трещит. Рядом голая, грудастая, длинноногая девица. Даже утром красивая – повезло! Прикиньте, я ж не помню, а приютила бы меня беспамятного  какая-нибудь страхолюдина. Первый опыт – просыпаешься, а тут … на! И импотент на всю жизнь! Вот! Но мне повезло.

     А вот то, что я сделал в следующий момент, я до сих пор осознать не могу… За занавеской, а двери не было, раздается мужской голос: «Света, вы уже проснулись?» Я вот ведь только что лежал – трупом прикидывался, голова болела так, что глаз не повернуть – вдруг хватаю одежду, открываю окно и выпрыгиваю!!! Я ж даже не глянул какой этаж! Слава богам, всего лишь третий! Хорошо зима была снежной! Но голой задницей в сугроб – бррррр! И ладно б я один такой, этим же утром мой друг Костя, проснувшись у другой дивчины, совершил ровно такой же подвиг!... Правда, с этажом ему повезло больше – второй! Хорошо нас учили отцы-командиры: сначала стреляешь, а потом оцениваешь – почему ты так правильно выстрелил! К слову сказать, я вернулся в подъезд, оделся, поднялся на этаж и постучал в дверь! То ли из-за благородства не мог так бросить красавицу, то ли из-за того, что кроссовки были в коридоре, и я выпрыгнул без них и куртки, а за бортом -25. В общем, неважно – важно другое: меня напоили чаем, и, как оказалась, комнаты было две – смежные, без двери, в проходной – спальня родителей! Ну что за люди, а?! Мне ж по неопытности  стыдно перед ними было до безумия, я ж еще не помню ничего, а фантазия бурная, понимаешь!))) Приятно, что она мне звонила пару лет и даже в училище приезжала… правда я не вышел… стеснялся!

Но самое замечательное было в электричке, когда мы возвращались в училище, всю дорогу один из нас простоял в тамбуре, мы думали, что ему … не очень, с бодуна, в общем.  Когда же мы вышли, подъезжая к Голицыно, в тамбур, тут проходила какая-то женщина, смотрит на нашего товарища и говорит: «Мальчик, у тебя все в порядке? Тебя как зовут?» Его глаза я не забуду никогда – такая тоска, такая растерянность… Я хватаю его за плечо, трясу и говорю: «Шура, ты чего!???» И в этот момент глаза у него вмиг проясняются, он улыбается, единственно, что нимб не засиял над его челом! И говорит: «Во – Шура!» Короче, ударная доза спиртного стерла из его памяти очень важную мелочь – собственное имя! Когда я увидел его метаморфозу осознания самого себя, аутоидентификацию с собственным именем, именно тогда, наверное,  я понял, что мне интересна психология! Я понял, в чем мое призвание!)))

    Я думаю, читатели смогли убедиться в глубине философской жизни Алексея Васильева, а так же в многообразии его жизненного опыта. По этому поводу хотел бы сделать следующее дополнение: первое, Алексею очень повезло, что утром он обнаружил рядом в постели красивую девушку, а не какого-нибудь «крокодила», после которого желание сексуальной близости с женщиной пропадает надолго, если не навсегда. Второе, Алексей показал, что можно допиться до такой степени, что забыть собственное имя.

                ПОСТЕЛЬ НЕ ПОВОД ДЛЯ ЗНАКОМСТВА

     И вот ещё какое соображение захотелось высказать. Я описал вам в начале этого «опуса» три  первых своих  контакта с женским телом: на пляже в Очакове, в кинотеатре города Оренбурга и вот этот в поезде. Потом когда женился, жена у меня была первой женщиной, а я у неё первый мужчина. И родили здоровых детей, которые у нас практически не болели. Сейчас, когда посмотришь, как девочки и мальчики тоже в 14-15 лет вступают в половую связь, или живут интимной жизнью до брака, так как целая теория появилась, проверить партнёра на сексуальную совместимость, хочется закричать: «Ребята, что вы делаете?» Ведь есть такое явление «телегония», когда каждый мужчина, который кончает в женщину, и неважно, с призервативом он или без, навсегда оставляет в ней свой энергетический волновой след. Именно поэтому бывает, жена после свадьбы никогда не изменяла мужу, а дети на него не похожи, или у них появляются наклонности, которых нет у родителей.

     А что касается сексуальной совместимости, рецепт прост – выходите замуж по любви, читайте литературу, и всё у вас будет прекрасно. Как сказала мне одна женщина, когда от волнения у меня не получилось с первого раза: «Вася, лучше жить с любимым импотентом, нежели с постылым жеребцом». Я думаю, точнее не скажешь, разбивая все эти «теории» о необходимости половой жизни до брака. Сами понимаете, что первая женщина или первый мужчина в жизни каждого из нас может оказать колоссальное определяющее влияние на все последующие события. Вот как, например, описывает свои переживания поэтэсса Нора Яворская :

"Первой женщине моего сына"

Капелька человеческого потока,
может Наташа, а может Ирина,
где-то идёт, каблучками цокая,
первая женщина моего сына.
Первая в жажде, первая в поиске.
Вечная или случайная?
Где повстречается – в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?
Светят коленками
в юбочках-мини
студентки и секретарши...
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
моложе его или старше?
Если старше...
Смиренно прошу, не воинственно:
слов не прячь сокровенных, нежных,
не вымещай
на моём, единственном,
обиду на прежних.
Чтоб не прошла ты, первая женщина,
по душе сыновней, как трещина.
Чтобы не проклял твои он двери,
чтобы, ликуя, сердце – в ребро,
чтобы шёл от тебя и верил,
что женщина – есть добро...
Ну а если моложе,
если
цел ещё и косичек лён, -
я хочу, чтоб в тебе воскресли,
сын мой, рыцари всех времён.
Чтоб от первой взрослой постели
глаза её не опустели.
Чтоб тобой человечность мерила,
в голосишке чтоб – серебро,
чтобы шла от тебя и верила,
что мужчина – это добро.

        Вспоминая курсантские годы, вот какой момент ещё хочется отметить. Как бы мы не были увлечены первыми полётами, но тоска по девушкам, точнее, по девушке, которая когда-то пойдёт по жизни вместе с тобой, у нас  была всегда. И своё выражение эта тоска находила в песнях под гитару или баян в курилке, когда один играет и поёт, а человек 15-20 здоровых парней подпевают, пуская «суровую мужскую слезу». Я помню, особой популярностью у нас пользовались песни курсантов на курс старше нас, А. Цветкова и В. Объедкова, а также других бардов типа Юрия Визбора.

    На нашем курсе мне почему-то больше всех запомнилось, как пел Лёша Паршаков, хотя он был в другой эскадрилье.

    «Пошёл на взлёт мой самолёт,
     Мелькнул огромной рыбьей тенью.
     Убрал шасси второй пилот,
     Звезда мелькнула на антенне.

     Ночной полёт – нелёгкая работа.
     Ночной полёт, не видно ничего.
     Ночной полёт не время для полётов.
     Ночной полёт – полночный разговор…»

Или:

 «Сыплет золотом на земь добряк-листопад.
   Я к тебе вместе с солнцем в палатку войду.
   Пусть уходишь тайгой, позабыв, что назад,
   Может целую вечность шагать на звезду.

   Пусть тайга холодна. Пусть ревнива она.
   И тебя не отдаст, и не впустит меня.
   Всё равно я приду, как приходит луна,
   Чтобы только ещё раз увидеть тебя»…

    Кстати, в результате этих хоровых «посиделок» у меня развился слух, которого до этого не было. А песен я стал знать столько на память, что для меня не составляло труда горланить их в полёте по маршруту два с лишним часа подряд, прерываясь только на необходимый радиообмен с РП или экипажем. Ясно, что такую «роскошь» можно было себе позволить только на фронтовом бомбардировщике ИЛ-28, где сидишь в кабине один, как король на троне, и справа или впереди у тебя никто не маячит.  А вообще, вспоминая сейчас свою жизнь, прихожу к выводу, у меня было достаточно много счастливых моментов в жизни, но самым счастливым  я был на втором курсе, когда начал летать. И в подтверждение приведу несколько отрывков из писем к брату Володе, которые он хранил все эти годы, а сейчас переслал мне по электронке.

                Письма к брату

     … Володя, через неделю соревнования, сначала  первенство училища, потом ПРИБВО (округ). Уже два месяца тренируюсь каждый день в своём спортзале и 3-4 раза неделю хожу в город… Спортивную форму почти восстановил, хочется выступить достойно…

      … Мне осталось сдать два зачёта. Живём в Оренбурге последнюю неделю. Завтра парашютные прыжки. Потом 7 дней наземной подготовки и начнём летать…

                Привет, Вова.
    У меня всё нормально. В полётах всё получается. Я сейчас лучший в экипаже. Вчера летали под шторкой на вывод из сложного положения. Эти полёты особенно нравятся, т.к. инструктор крутит весь пилотаж, и ощущаются перегрузки. Что интересно, по ощущениям нет никакой разницы между прямым полётом и перевёрнутым. Определяешь это только по приборам…

     … Нескольких ребят в нашей эскадрилье  списывают по нелётной. Представляешь как обидно. Пройти столько медкомиссий, псих.анализ, начать летать и убедиться, что мечта не может осуществиться. Они не могут летать, вернее, садиться, не чувствуют «землю»…

    … Вчера летал за облаками. Внизу пасмурно, а там синева неба и шапки белоснежных облаков. Вот где чувствуется скорость. Поближе подойдёшь, положишь самолёт на спину и падаешь так на облака. Пробьёшь, видишь землю, начинаешь подбирать ручку и снова в горку, к солнышку. Об этом трудно рассказывать, это надо испытать…

      Я счастлив, что знаю, что такое летать. Один раз выхожу из зоны, вижу, АН-10 внизу по трассе идёт. Лётчиков видно, пассажиров. Прошёлся над ними, а потом вниз. Здорово! Половина лета прошла, я почти не загорел, практически не купался и почти не бываю в городе. Но по сравнению с полётами – это ерунда.

     Завтра опять в небо. У меня запланировано три зоны на пилотаж, два часа в воздухе, хорошо!

     Пиши, на чём летел до Новосибирска, как отдохнул? Пока. Вася.
                24.08.1967 г.

    … На Иле налетал уже около 40 часов, можно сказать, что освоен и этот тип самолёта. (как я тогда ошибался, «наивный» - прим. автора) От полётов получаю большое наслаждение. Исчезла скованность и напряжённость, которая была раньше. Я прямо физически ощущаю, как держат меня крылья, и полностью сливаюсь с машиной…

     Да, если бы не полёты, я бы в армии не выдержал… Идут годы, но ради полётов согласен на всё…

    … Сейчас сижу недалеко от полосы. Самолёты отрываются от бетонки совсем рядом со мной. Вижу в кабине сосредоточенные лица ребят, чётко понимаю, что они сейчас делают. Выруливаешь на взлётку, выводишь обороты, запрашиваешь взлёт. Взгляд на приборы, норма, отпускаешь тормоза. Плиты начинают бежать сначала медленно, потом всё быстрее. Взгляд на скорость, пора, поднимаешь переднее колесо, и через несколько секунд самолёт плавно отходит от бетонки, которая остаётся внизу. Потом начинаются дома, с этим стартом взлетаем на окраину города.

     Завтра снова полёты, от этого всегда хорошее настроение. И не жаль лета, которое мы видим сверху, как люди купаются, загорают. Ни того, что редко бываем в городе. Ради полётов  согласны на всё. Через неделю начнём полёты строем. Вот где полетаем!...

    Приближается осень. Это хорошо видно сверху. Начинают желтеть листья, другой цвет приобретает небо. До отпуска осталось 2,5 месяца. Куда ехать ещё не решил, но обязательно залечу домой и к тебе в Иркутск. Пиши, как сдаёшь экзамены?
                27.08. 1968 г.

                Привет, Вова.

   Только что сдал последний экзамен. Теперь можно сказать, что закончил училище с отличием. Вызывали на приём к председателю гос. комиссии на предмет, где служить дальше. У меня есть право выбора. Сказал, что хочу на Север или на Балтику, лишь бы с двумя друзьями, но т.к. они выбрали Балтику, наверно, поеду туда…

    Сейчас летаем для восстановления техники пилотирования. Вчера один самолёт еле посадили. Налетел снежный заряд, видимость стала меньше километра, топлива у них было мало. Вдобавок, стало заледеневать лобовое стекло. Они два раза проносились рядом с полосой на высоте 20 метров. Зрелище было не из приятных. Сесть смогли только с третьего захода. Что плохо, с этим стартом система посадки не работала, только привод, и тот не устойчиво…

    В общем, друзья, я думаю, вы ощутили, какой романтикой была насыщена наша курсантская жизнь. Её невозможно сравнить с учёбой в институте, и не только потому, что мы летали. Армия сразу жёстко берёт в свои объятья, и не каждому этот груз по силам. И в заключение вот ещё какой момент хочу сказать:

   «В авиации надо летать, а не делать карьеру.
    Авиация держится на капитанах. Это – асы.
Они в небе – боги! Лейтенанты – это зелень. Старлей – наполовину зелень. Ни в том, ни в другом звании долго не задерживаются.
     Майор – это капитан, которому повезло.

                (Никитин «Голубой континент»)

    Если вы ради полётов согласны терпеть тяготы воинской службы, и готовы закончить её капитаном, (к сожалению, есть такая  вероятность), то смело идите в лётчики, не пожалеете!

    «Человек без любимого дела становится бесплоден и излишне суетлив. Только истинное увлечение даёт вескую уверенность в жизни».
      (Из книги Андрея Меркулова «В путь за косым дождём»)

   Фото вначале сего опуса - 2-ой курс, самолёт Л-29 "Дельфин"