Предатель

Облака на западе порозовели, напоминая запоздалым путникам о приближении ночи. Машина миновала новгородскую окружную и резво полетела в сторону Питера, почувствовав колесами хороший асфальт. Перед глазами мелькнуло название деревни - «Мясной Бор».
- Останови здесь, - попросил Пашка, я притормозил и съехал на обочину. Он пулей выскочил из машины и на ходу нервно защелкал зажигалкой, словно я всю дорогу запрещал курить. Не оборачиваясь и не дожидаясь меня, Пашка быстрыми шагами двигался в сторону мемориала.
В России есть немало уголков земли, пропитанных потом, слезами и кровью. Там не гаснет вечный огонь, и не вянут живые цветы. Кинематографисты снимают фильмы, писатели пишут книги, власти проводят торжественные мероприятия с парадом и салютом. Сюда приходят, согнувшиеся под тяжестью орденов, ветераны сначала с детьми, потом внуками. Они, как неофициальная часть истории, несут не только венки к памятникам, а еще правду потомкам, чтобы сохранить память о подвиге народа.
Деревня Мясной Бор, больше известная под названием «Долина смерти», не из их числа. Несмотря на то, что в этих болотах осталось лежать ни много, и ни мало – несколько сотен тысяч человек, пропаганда назвала всех предателями, свалив на участников сражений вину за ошибки командования и провал операции. Раздача наград и памятников, широкомасштабно проходившая в советские времена, обошла эту местность стороной, словно здесь ничего и никогда не происходило.
Зимой 1942 в районе деревни Мясной Бор проводилась одна из самых кровопролитных и провальных операций в ходе Второй мировой войны. Отчаянная, но не продуманная попытка прорвать блокаду Ленинграда привела к бессмысленной гибели людей в образовавшемся котле - в окружение попала целая армия. Командующий генерал Власов позорно сбежал к фашистам, запятнав имена подчиненных.
В течение многих месяцев шли ожесточенные бои. Территория то захватывалась немцами, то снова отбивалась. Без провизии, боеприпасов, отрезанные от основного фронта, героически сражались солдаты. Лишь немногим удалось выжить и пробиться к своим. Большинство погибло от голода или ранений. Когда немцы, наконец, отступили, людским взорам предстала ужасающая картина – в деревне не уцелело ни одного строения, горы человеческих тел валялись повсюду, заминированные  болота были нашпигованные разбитой техникой, оружием и боеприпасами. Здесь еще долгие годы не селились птицы, и не росла трава. И по сей день отпугиваемые ни сколько минами и снарядами, сколько слухами и легендами, боятся люди ходить в лес. Кажется, что и поныне здесь идет война: в шуме ветра мерещатся крики, в тумане чудятся призраки, и в звуках дождя слышатся не отдаленные раскаты грома, а автоматные очереди засевших в кустах фашистов.
В этих краях, погиб и Пашкин дед.
Совершенно случайно, от незнакомой немецкой женщины узнали они о его гибели. Некая Фрау Мюллер, разыскивая в концлагере своего мужа, нашла в уцелевших архивах, письма пленных русских солдат.
Женщина переслала корреспонденцию родным. Одно из писем дошло и до пашкиной бабушки. Из него стало известно о гибели дивизии, в которой служил дед. Бойцы, пытаясь выйти из окружения в Долине смерти, нарвались на фашистов. Раненого деда расстреляли, а часть однополчан, угнали в Германию.
Отец Павла еще подростком ездил в Долину смерти, сначала самостоятельно, а потом с поисковым отрядом. Основной целью был поиск солдатских медальонов. Когда информацию из пенала удавалось прочесть, родным писали, где погиб и похоронен боец. В те годы семьи не получали ни копейки от государства, если не было доподлинно известно, где похоронен погибший. Придумали даже формулировку: «в списках не значится», которая не исключала попадания в плен, приравниваемого к предательству.
Искали и хоронили погибших в основном добровольцы. Останки воинов свозили в деревню Мясной Бор. Деревенское кладбище росло, границы его приближались к соседним селеньям.
Пашкина семья пыталась отмыть имя деда от позорной клички «власовец», доказать – он не предатель, он мужественно сражался и геройски погиб. Они по крупицам собирали информацию о произошедшей трагедии, переписывались с выжившими, восстанавливая историю и справедливость.
Родные считали деда героем и свято чтили его память. Когда мы учились в школе, отец Павла был частым гостем в нашем классе. Он рассказывал, что на самом деле произошло в Мясном бору, а учительница литературы зачитывала пашкины сочинения, пестрившие цитатами из писем фронтовиков. С тех далеких пор я хорошо знаю о развернувшейся в этих краях трагедии.
Еще в молодости, когда все это категорически запрещалось, Пашка ездил сюда на раскопки, постепенно втянув в это занятие сначала будущую жену, а затем и сына. Заскочив к нему в гости, я видел фотографии, а иногда и предметы семейной гордости – солдатские медальоны. Родные должны знать, что их сын, муж, отец или дед - герой. Он погиб в бою, сражаясь с врагом, доказывали они, отправляя родственникам данные о месте гибели.
Впоследствии Пашка стал одним из организаторов проведения масштабных поисковых работ в Долине смерти, и создания мемориала.
Несмотря на то, что время нас поджимало, просто проехать это место, не почтив память погибших, мы не могли. Я тоже вышел из машины и пошел к памятнику.
Бесконечные насечки с фамилиями на граните, неразличимые в полутьме. Сейчас это не имеет значения, я многое помню наизусть. Я смотрю на Пашку и знаю - на плите, рядом с которой он угрюмо курит, высечено имя его деда.
- Фрау Мюллер прислала бандероль, - говорит Пашка, выпуская облако дыма.
Я не очень удивился, услышав это - немка, потерявшая в концлагере мужа и сочувствующая русским, часто присылала Пашкиной семье посылки, желая поддержать и помочь.
-Там письмо и дневники деда, - продолжил Пашка и посмотрел мне в лицо.
Летом сорок второго, они пытались прорваться к своим. Несколько месяцев голодные бродили по болотам, пока не нарвались на немцев. Тех, кто не мог идти, фашисты сразу расстреляли, остальных отправили в концлагерь. Дед оказался под Мюнхеном, на каменоломне. Работа была на износ. Когда он превратился в скелет, и уже не мог держаться на ногах, началось наступление американцев. Фашисты, желая скрыть следы преступлений, раздали умирающих заключенных местным жителям. Так он попал к фрау Мюллер. Бедная вдова, ненавидящая фашистов, выходила его. Дед пишет, что хотел вернуться в Россию, но сначала был слишком слаб, а потом дошли слухи о судьбах бывших узников концлагерей, вернувшихся на родину. Он узнал, что их называют предателями и расстреливают, а семьи отправляют в лагеря.
Несмотря на то, что я застыл, внимательно слушая, Пашка замолчал.
-И? – нетерпеливо затребовал я продолжения.
-Он живет в Германии, ему почти девяносто. Сейчас, он может рассказать нам правду. Он надеется, что мы поймем и не осудим. Приглашает в гости. Фрау Мюллер оставила ему дом, он завещает его нам, у него есть деньги.
Тусклый свет фонарей отражался в Пашкиных глазах. Я смотрел на него и думал, как так получается, почему эти две маленькие капельки на лице, называемые глазами, умудряются вмещать в себя всю вселенскую скорбь?
Гримаса исказила пашкино лицо.
- Он врал нам. Понимаешь? Всю жизнь врал! Это не фрау Мюллер, а он писал письма и посылал посылки.
- Ты считаешь его предателем? - осторожно спросил я.
Пашка недоуменно пожал плечами.
-А жена, сын? - поинтересовался я.
-Хорошо, что бабушка и отец не дожили, - угрюмо пробормотал Пашка. И помолчав, с возмущением добавил:
-Серега собрался в гости, визу хочет получить, в Германии учиться.
-Знаешь, - сказал я, - оба моих деда погибли на войне. Один бесследно сгинул в окопах ополчения где-то под Торжком зимой сорок первого, не оставив после себя даже могилы. А другой, - я засомневался, поймет ли меня Павел, но все же решил рассказать.
Он командовал батареей «Катюш». Прошел почти всю войну, от рядового до старшего лейтенанта. Осенью сорок четвертого батарея под Будапештом попала в окружение. Они держались до последнего, а когда немцы подошли совсем близко, дед подорвал себя вместе с ракетной установкой, чтобы никто из них не достался врагам. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. Портрет всегда стоял рядом с хрустальной вазой на бабушкином комоде. Родные, да и знакомые, смотря на меня, говорили о нашем потрясающем сходстве. Когда я подрос, стал читать его письма, дневники, научные работы. И все больше и больше понимал, что похожи мы не только внешнее. Любимые книги, интересы, увлечения у нас тоже были одинаковые. И тогда я почувствовал, как мне не хватает его. Словно эта граната, убила не только деда, она пробила в моей душе огромную, незаживающую брешь, из которой сквозило космическим холодом. Рядом со мной вместо него всегда была пустота. И никто и ничто так и не заполнило ее. Он не ходил со мной в цирк и зоопарк, не обсуждал задачки по физике, которую мы оба так любили. И в походы по Алтаю, я ходил теми же маршрутами, но без него. «Неужели он не мог спастись?» – не покидала меня эгоистичная мысль. «Неужели нельзя было ничего сделать?» И тогда я достал из комода газетную статью, напечатавшую о его бессмертном подвиге и гибели, и переписал в ней конец. Я положил в комод новую версию: в ней дед взрывает «Катюшу» и притворяется мертвым, а затем попадает в крестьянскую семью вылечивающую его. Я настолько уверовал в этот конец, что стал писать письма в Венгрию, в надежде его найти. Я ждал. Я надеялся, что в прихожей раздастся звонок, и бабушка радостно воскликнет, увидев его на пороге. Годы шли, но чуда не происходило. Остались в прошлом походы и в зоосад и по Алтаю, я сам решил задачи и написал научные труды. Но даже если бы сейчас, он появился на пороге, я был бы несказанно рад его видеть. Мне ничего от него не нужно. Его место в моей жизни так и осталось пустым, словно ожидающим возращения.
-Я тоже писал письма, - сознался Пашка тихим голосом. - Я надеялся, что его только ранили, а жители окрестных деревень подобрали и спасли.
Мы стояли молча. Пашка цедил сигарету за сигаретой, утопая в дыму. Я смотрел, как быстро темнеет небо, и дорога наполняется призрачным миганием ксеноновых ламп. Суеверные дальнобойщики считали это место зловещим и проезжая, сигналили фарами, приветствуя души погибших воинов. Этот таинственный ритуал создавал мистическую атмосферу и пугал случайно попавших в эти края путников.
-Мне ничего от него не нужно, - буркнул Пашка и растоптал окурок.- Я хочу его просто увидеть, - добавил он и двинулся в сторону нашего авто.