Малая, дай на пиво!

 Все персонажи данной повести являются реальными людьми, но, к сожалению, некоторые из них уже в Краю Вечной Охоты.


 Посвящается Brittani Yopp
               

 «Жить лишь дарованным тебе мгновением, наслаждаться, любуясь луной, цветением вишен, осенними листьями клёнов, петь песни, пить вино и развлекаться, ничуть не заботясь о нищете, вызывающе глядящей нам в лицо, бездумно отдаваться потоку, подобно тыкве, бесстрастно влекомой течением реки - это то, что мы называем укиё...»

               

                Пролог
 
 
 Летом 2015 года, катаясь по окрестностям на велике, я вдруг решил сделать остановку возле «Борисов-Арены». Устало сидя на лавке и вставив «капельки» в уши, я наслаждался тягучим, как ликер «Бейлис», голосом Ланы Дель Рей. Июльский вечер медленно подкрадываясь с Запада, поднимал одеяло сумерек с прогретого за день асфальта. Я вдруг вспомнил слова одного, полного иронии и сарказма, престарелого любителя всяких интересных веществ: «Сумерки - это трещина между мирами».

 Понимание, что мне больше не нужно никуда идти и нечего больше искать, вдруг невидимой волной затопило меня. Больше не было вопросов, а ответы не требовали расшифровки. Я мгновенно осознал, что имел в виду Керуак, когда сказал: «Мне внезапно стало ясно, что я никого не должен учить тому, что понял сам».
 
 Посидев еще минут пятнадцать и провожаемый багрянцем заката, повернув бейсболку назад козырьком, я покатил домой.

               

                Глава I
               


 «И увидел Бог все, что Он создал, хорошо»


 Пробуждение было ужасным.
 
 Еще до конца не вынырнув из сна, в калейдоскопе кружащихся лиц каких-то б***й, стробоскопических пульсаций ночного клуба и оскаленной физиономии Потапа, с тягучей тоской, которой позавидовал бы преданный читатель Достоевского, я незамедлительно и беспросветно понял - скорее всего этот бодун будет для меня последним. Один глаз медленно, как луч прожектора в поисках прыгающего на штормовых волнах захудалого баркаса, начал обшаривать стены и кровать, на которой раскинув свои беспомощные копытца лежало мое, отравленное «Аквавитой», тельце.
   
 Б***ь, как мне было плохо... Пересохшим от сушняка языком я попытался позвать:
 
 - Зубастый!

 Мне казалось, что мы вчера вернулись домой вместе. Тишина была страдальцу ответом. Скосив голову влево и от напряжения чуть не блеванув, я все-таки смог открыть второй глаз. И тотчас пожалел. Тошнота накатила так быстро, что даже чуваки ожидающие девятый вал на хлипком плоту от удивления открыли бы рот. Судорожно хватая воздух и издавая громкие рыки, впрочем, блевать было нечем, я даже нашел в себе наглость приподняться над кроватью, и в полумраке комнаты слегка оглядеться. Словно акула почуявшая капельку крови незадачливого пловца в прибрежных водах, истерзанное похмельем сознание мгновенно вырвало из мельтешащих мурашек перед глазами недопитую бутылку сорокаградусного дерьма на кедровых орешках.

 Теперь, во что бы то ни стало, надо было добраться до священного Грааля.

 Шаг первый - плавно, без лишних движений сесть вертикально. Так! Я сказал без резких движений! Посидели, отдышались...

 Шаг второй – медленно, словно циничная профессионалка из порно, опускаемся на коленки, и как грациозная, но постаревшая кошка, на четвереньках подползаем к столику, где и стоит пузатый сосуд с причудливой этикеткой.

 Шаг последний и самый главный - берем трясущимися руками (сегодня еще даже очень ничего), бутылочку с содержимым, за которое в некоторых, не вполне приличных, компаниях могут запросто пробить голову, и стуча по краешку рюмки наливаем половинку.

 Вся «Вьетнамка» знала, что Американец пьет половинками, поэтому ничуть не презирая себя берем во вторую руку остатки запивона, и жжахх! Пойло, могущее посоперничать с напалмом в силе воздействия на боевую силу противника, проваливается куда-то в бренное тело, и сразу же запив остатками «Бела-колы» лекарство, которое в идеале излечит нас получше некоторых Средневековых лекарей, ждем прихода. Этта всегда философский вопрос в течение нескольких секунд - пойдет или не пойдет. Даже Данзас на дуэли великого поэта, был вероятно менее взволнован, чем дядя Вова сейчас.
 
 Ccууккааа! Волна первобытного ужаса нахлынула с глубин живота, и запустив пульс как «Шаттл» выбитый под жопу с мыса Канаверал, к удивлению успокоилась. Про-ва-ли-лось!
 
 Гыыы. Подышав глубоко ртом для приличия, можно сесть на пол и оглядеться вокруг. Инвентаризация содержимого столика привела к невеселым размышлениям. Четверть бутылки настойки, ноль запивона, полпачки «Кэмел-Лайт», зажигалка, крышка от маринованных огурчиков, креативным мозгом бухариков переделанная под пепельницу. Всё. Здесь было место для эмотикона обозначающего грусть. Я точно знал, что деньги должны оставаться. Слегка в лихорадке, как Остап Бендер перед вспарыванием очередного изделия мастера Гамбса, я засунул руку в передний карман. Shit! Пусто! Так, спокойно. Медленно, боясь спугнуть удачу, лезем в задний карман, и... Есть! Достав оставшуюся после вакханалии смятую, прям какую-то тощенькую, пачечку налички с вялым удовольствием начинаем ее пересчитывать. Мда, здесь надо бы сделать Мхатовскую паузу и заключить с нездоровым прищуром глаз:

 - Могло бы быть и хуже!

 НО. САМОЕ. ГЛАВНОЕ. НА. ОПОХМЕЛКУ. ХВАТИТ! Вот так, ребята-октябрята.

 Теперь надо одеться. Есть ли у нас чистая маечка? Ой как здорово! И даже почти не мятая. Слегка пошатываясь, выходим в прихожую. Заход в туалет для короткого пит-стопа. И вот, вбив ногу в шлепанцы, выходим на улицу. Лифт. Только лифт! С бодуна делать резкие движения, как-то спуск по лестнице, строго НЕ рекомендуется. Подъезд, ухмыльнувшись отеческой улыбкой разбитых почтовых ящиков, словно говорит:

 - Ну, ну.
 
 Домофонная кнопка, посверкивая дьявольским глазом, пригласила меня на выход.
 
 Звуки весеннего двора накатили катком.

 Все еще балансируя между желанием упасть без сознания и отрешенным желанием, чтобы все поскорее закончилось, мои довольно грязноватые ноги потопали в сторону магазина. Достав мобилу из кармана и убедившись, что до открытия магазина осталось десять минут, словно старый дед я прошаркал мимо арки. Проводил глазами аппетитную Лолиту, явно спешившую в хабзу. Подивился на висевший на березе чей-то рваный свитер, и уже издали увидел братву возле девятнадцатого подъезда. Диспозиция братвой была выбрана идеально. Подъезд находился как-раз напротив магазина.
 
 Бьюсь об заклад, что ни Винт, ни Лесун даром не ведали об «Афганской» засаде, оперативно-розыскной работе, или тактике ведения слежки, но чутье у них было не хуже пресловутых двортерьеров работающих на Сингапурской таможне. Еще оставалось метров сто до логова бухаббитов, а они, расплывшись в улыбках, которые привели бы в трепет того фраера, жаждущего сожрать Кота в Сапогах, закричали с каким-то даже театральным надрывом в голосе:
 
 - О, Американец!

 Да, я Американец. Не всамделишный правда, а так. Просто давным-давно я был Американцем. То бишь, жил в добрых старых Штатах. Впрочем, я не об этом. А о том, уважаемый читатель, вернее о тех, кого вы каждое утро видите на лавочках возле магазинов, продающих презираемое, но такое сладостное средство забыться, о котором Бодлер как-то сказал:
 
 «Кто не изведал вас, глубокие радости вина? Каждый, кто чувствовал потребность заглушить угрызения совести, вызвать воспоминания пережитого, утопить горе, построить воздушный замок – все, в конце концов, прибегали к таинственному божеству, скрытому в глубинах виноградной лозы. Как величественны зрелища, вызываемые вином и освещенные внутренним солнцем! Как неподдельна и как жгуча эта вторая молодость, черпаемая из него человеком! Но вместе с тем, как опасны его молниеносные восторги и его расслабляющие чары!»

 Дааа! Вот это был человечище. Шарил получше многих. Ну и что? Думаете перевелись певцы «бырла» и поэты «пластикового стаканчика» в «синеокой», а по цивильному, у такой роднай краiне как Беларусь?
 
 Вы жестоко ошибаетесь!
 
 Выезжая со двора на сраном ведре десятилетней давности, или спеша на работу, на которой вы будете изображать вид, что трудитесь в поте лица, а директор будет изображать вид, что вам платит. Зависая в «Одноклассниках», лайкая фотки разжиревших подруг и играя в тупорылые игры. Высирая гневные комменты о тех, кто хоть чуть-чуть отличается от вас заработком, внешностью или мировоззрением, вы всеми силами пытаетесь подчеркнуть, что вы «НОРМАЛЬНЫЕ». По крайней мере, не хуже других. Ведь у вас есть работа, дети, семья и любимый «корчваген». Ну а кому вообще повезло, ежегодный трип на море по программе «всё включено». А самое главное, вы не «бухаете». Ведь бокальчик красного вина после трудового дня, или немного водки за праздничным столом, никак нельзя назвать «буханием».
 
 Сморщив намазанные тональником носики, вы начинаете раздражаться увидев возле входа в магазин даже не бомжа, а просто мужичка, чей наряд кричит на всю округу, что у него проблемы с «зеленым змием». Или смотрите с презрением на еще довольно молодых мужчин в спортивных штанах и нелепых свитерах, которые изредка подходят к вам, чтобы стрельнуть сигаретку. Как написала в комментариях одна молодая дама по поводу «мудрого» и «дальновидного» закона о «тунеядцах» принятого в моей родной стране.
 
 - Государство приравняло жену-домохозяйку, мать двоих детей, женщину в возрасте, человека со стажем, вчерашнего школьника с алкашами, бомжами и зеками. Как же это унизительно... Разве эти люди заслужили оскорбление?!

 Ага. Я просто поражен этим криком души. Какие люди? Зеки, бомжи и алкаши?
 
 А ничего, что среди зеков, бомжей и алкашей полно тех, кто совсем еще недавно были женами, мамами, пенсионерами и вчерашними школьниками. Или алкаши, бомжи и зеки растут и живут где-то в параллельной вселенной, и лишь изредка, проваливаясь по прихоти судьбы в пространственно-временной континуум, затем с ошалевшим видом стоят под магазином и пытаются настрелять денег на обратный билет?

 Нет, мой уважаемый читатель!

 Алкаши, зеки и бомжи — это ваш непутевый сын, который собирался поступать в институт, а ввязавшись в глупую драку получил пять лет «строгача».
 
 Это отец, человек с «золотыми руками», с которым благодарные клиенты расплачивались накрытым «дастарханом» после мастерски сделанной работы.
 
 Это муж, который открыв успешный бизнес средней руки, начал на глазах превращаться из веселого, поджарого парня, в психопата с вытаращенными глазами на пьяной, собачьей харе.
 
 Или молодая соседка, чьи шутки доводили вас до коликов в животе, и которая поверив в байки о быстрых заработках в Москве или Стамбуле, вернувшись превратилась в тень без имени и лица.
 
 Навскидку я могу припомнить футболиста на пике хорошо оплачиваемой карьеры, порвавшего мениск и начавшего пить из-за непреходящей депрессии. Майора вооруженных сил, от которого ушла жена с любимой дочуркой, и человек нашел утешение только в граненом стакане. Воспитательницу детского садика, потерявшую дорогого для нее человека, и после этого покатившуюся под жизненный откос. «Но ведь не все бухают», - с умным видом возразите вы. «Вот я не бухаю, и никто с моего круга тоже не бухает. Так, иногда расслабляемся на выходных или по праздникам». Точно! А еще робота «Кьюриосити» захватили в заложники марсианские фундаменталисты, и требуют от Земли перестать влезать в марсианские дела, в противном случае угрожая оторвать ему головную камеру.
 
 Но вот заведующий научным отделом наркологии РНПЦ психического здоровья г. Минска утверждает: «В 2014 году на диспансерном учете состояло почти 172 тысячи человек. Но это официальная статистика. По мнению специалистов, в Беларуси около 1,2 миллиона алкоголиков. По количеству алкоголя на душу населения наша страна занимает первые позиции в мире. Из тех, кто плотно познакомился со спиртным до 18 лет, около 80 процентов впоследствии становятся алкоголиками». И почему в таком случае, практически в каждой семье есть близкий или дальний родственник, все глубже и глубже погружающийся в бездну алкогольного безумия, выбраться из которой могут только единицы. Почему практически в каждом подъезде многоквартирного дома есть те, чьи крики и музыка разрывают ночную тишину и будят людей, уставших после работы.
 
 Хотя да, вы, наверное, и правда лучше, быстрее, выше, сильнее и что там, мля, дальше? Ведь в любых жизненных перипетиях вы так же стойки, как и боевой пловец из команды SEAL, и ваш стальной стержень внутри не сможет переломить даже апокалипсис, который наступит в 2012, 2100 или фиг-знает-в-каком году. А позвольте-ка мне в этом усомниться. И припоминая одного, спокойного как удав, дяденьку из Назарета напомнить вам: «Не судите, да не судимы будете». И еще что-то там про бревнышко. А уверены ли вы, что ваша жизнь может являться мерилом чести, справедливости и служить примером ну хоть и не пионерам, если бы они до сих пор существовали, то хотя бы вашим родным детям? Oh, really?
 
 Но перефразируя самого известного человека в маске, я сначала хотел бы пропеть в шутовском поклоне:

 - И в это славное утро, вместо того, чтобы описать характер персонажа, позвольте представиться!
 
 Меня зовут Владимир. Вовка. Вовчик. Вовочка. Вован. Как заметила одна милая, интеллигентная барышня - с каждым нужно разговаривать на близком ему языке. Поэтому и мое имя в череде жизненных пертурбаций звучало по-разному. Для мамули я был Вовочка. Для «попкаря» в СИЗО № 8 я был Юргель Владимир Владимирович ст. 317 ч. 2. Для обоймы веселых и грустных, ошеломляющих и тупых, игривых и задиристых, подозрительных и опасных, обосравшихся и пускающих слюну, в порванных колготках и дерущихся собутыльников я был просто «Американцем». Ладно, вру. Иногда Вованом.
 
 Тернистый путь превращения романтика в нигилиста и наоборот, начался со студенческой скамьи. Хотя какого хрена? Не было у нас в универе никаких скамеек. Парты были. Был даже буфет на первом этаже, и уборщица Сидоровна являлась для толпы одичалых от безделья и пубертатного бурления крови студиозиусов не просто Международным Валютным Фондом, а бери больше - Спасительницей. В этом и есть скрытый смысл любой религии. Когда ты опустошен до дна, когда нет надежды, когда не хочется жить (что как правило и происходит при любом мало-мальски толковом бодунище), ты невольно воспринимаешь любого человека дающего тебе на опохмелку, как спасителя. А через полчаса, вкусив амброзии, готов разбить ему голову за неосторожно сказанное слово.

 Впрочем, твари и Христа-то распяли по беспределу.
 
 Вообще, наш универ был своеобразным местом. Расположенный в здании какого-то бывшего НИИ, он являл собой странное зрелище. По всем коридорам тянулись трубы различных размеров, которые привели бы в восторг поклонника стимпанка. На втором этаже, перед дверью ведущей на лестницу, где и располагалась обитель знаний, был большой магазин, а на первом, кроме буфета и столовой для работников Министерства экономики, красовались парочка лотков с книжонками и всякой чепухой. Большая стеклянная стена, с широким подоконником, обрамляла холл.
 
 Несмотря на попытки деканата хоть как-то навести порядок, полупьяные молодые люди постоянно кучковались напротив буфета. Наш декан Олег Иванович с отеческим укором выгонял припозднившихся интеллектуалов, однако вольница в универе мне чем-то напоминала Запорожскую Сечь в период рассвета. Допуск к зачетам можно было получить за бутылочку даже не особо хорошего коньяка. Преподы, если ты с заискивающей улыбкой протягивал зачетку и дрожащим голосом просил поставить тройку, брезгливо ставили отметку и с томным вздохом произносили:

 - Как вы все меня достали...
 
 Как-то явившись поддатым в первый раз за весь семестр на «Международное право», я лихо улыбнулся преподавателю, получил в ответ пару саркастических цитат, тройбас на экзамене, и после оного, распивая бутылочку недорогого коньяка, прекрасную беседу с умным и достойным человеком.
 
 Девочки были веселые, простые и легкие на подъем. О бодипозитиве, «айфонах», и феминизме, милому поколению конца девяностых дела не было совсем. Групповая пьянка обычно проходила на берегу речки-говнотечки, вяло протекающей возле забора Тракторного завода. Близость электрички давала надежду добраться до родного Борисова даже в невменяемом состоянии.      
 
 Полный надежд, от которых покраснел бы Д'Артаньян. В новых, китайских «Армани», с сумкой полной блинчиков с мясом и карманными деньгами, пересчитывая которые засмеялся бы даже мумбайский попрошайка, я был готов покорять столицу страны «тысячи озер». Посовещавшись и придя к выводу, что молодым людям можно доверять, родители решили снимать мне и Кроту квартиру на Дражне. Вид из окна заставил бы трепетать любого риелтора продающего недвижимость на Манхэттене. Хозяева оказались очень милыми людьми и приходили за данью только раз в месяц. Встреча с ними напоминала какой-то шпионский триллер. Звонок. Дверь открывается. Вопрос:

 - Ну как вам, тепленько?

 - Да, спасибо, тепленько.
 
 Протягиваешь деньги. Дверь закрывается. И новый месяц безалаберной молодой жизни обнуляется, и бренча пустыми бутылками из-под бренди «Империал» несется дальше в светлое будущее.
 
 А теперь, уважаемый читатель, что бы Вы делали, если бы оказались на месте молодого оболтуса с короной на голове, но ленивого как жопа. Со своей, хоть и на задворках Минска, жилплощадью. Страдающего от спермотоксикоза, но боящегося даже подойти к девушке. Не приученного к физическому труду, но мечтательно подтягивающего каждую ночь кресло к окну и втыкающему в звездное небо. Ась? Конечно же вы подрядились бы разгружать вагоны по ночам, днем штудируя Уголовный и Гражданский кодексы, а в перерывах между работой посещали бы городскую библиотеку в поисках материалов для подготовки к сдаче рефератов.
 
 Я же решил прислушаться к мудрым словам Сереги Шнура: «Кто-то жрет таблетки, а кто-то колется, я лично бухаю, но могу ускориться».
 
 Дааааа, вот тут-то я и приоткрыл для себя магию скрытую иногда за прозрачной, иногда за матовой, на крайний случай жестяной стенкой. Стеной, отделяющей райские кущи, в которые ушли все ассасины Ибн Саббаха, от мира безобразия и зла. Вы хотите поспорить, что бухло - это просто бухло?

 А фиг Вам! Если вы когда-либо стояли под лунным небом и тряся бутылкой водки, купленной за пять минут до закрытия магазина, не были очарованы мельтешением пузырьков внутри, то вы тогда и не бухали вовсе. Впрочем, моя писанина и не предназначена для поборников морали, искренне верящих, что «гомосятина» захватила планету, отцов семейств, выпивающих время от времени и считающих «настоящими мужиками» только тех индивидуумов, которые построили дом, посадили дерево и вырастили сына, и извращенцев, выпивающих каждый вечер по сто грамм, а после, свесив свиное рыло, с непререкаемым авторитетом комментирующих любую программу с «Дебилоскопа».

 На самом деле алкоголь страшная сила. С которой даже американские индейцы не смели заигрывать без определенной доли уважения. Может и сказки о Джиннах в бутылке, в какой-то мере были нашептаны поступками опьяневших людей. Кто знает.
Лично меня бухло делало тем, кем я всегда хотел стать. А стать я хотел... Ха-ха-ха - специальным агентом космической разведки.

 В 19 лет. В Беларуси. Все-таки толика легкого ипанатства присутствовала во мне всегда.

 Сначала мне не понравился Минск, что вполне объяснимо с точки зрения борисовского полугопника, который сплевывая семки на асфальт, презрительно щурится на проезжающую мимо тонированную «бэху» местной братвы. Мой мушкетерский наряд выглядел глупо и дешево. Деньги заканчивались на третий день, и в пятницу после обеда, мы с Кротом подсчитывали бумажную мелочь, чтобы купить билет на «электрон». Месячный проездной на все виды транспорта мне любезно покупал папа. Яйца с блинчиками, гречневая каша и жареная картошка вызывали жгучую неприязнь.

 Но со временем я влюбился в столицу.

 Я застал время, когда пиво можно было легко распивать на улице, и люди в форме делали замечания только уж чересчур загулявшей молодежи. По вечерам, все парапеты у станций метро в центре были облеплены молодыми людьми разной расово-неформальско-возрастной категории. Скверик у «Макдональдса» ласково принимал на свои лавочки припозднившиеся компании. Позвать абсолютно незнакомых людей выпить вместе, и присоединиться к абсолютно незнакомой компании было в порядке вещей. Рожу никто никому не бил. Девочки были тихи, задумчивы и великолепны в своем запрокидывании пластиковых стаканчиков с пивом.
 
 Эх, Минск, Минск...

 У Д'Артаньяна была компашка довольно наглых, безусловно чертовски храбрых, но стесненных в средствах дворян. Моей компанией стал Лётчик, фанат Борисовского «БАТЭ», который благодаря дружбе фанов «Динамо-Минска» и «Желто-Синих», мог найти горючее буквально на каждом шагу, Крот, мой сосед по квартире, и несколько, претендующих на альфа-самцов, парней с параллельного потока. В моей группе единственным держателем билета, позволяющим покинуть грустную реальность бытия была Сашка.

 Саша...

 Зажмурьтесь на минуту, представьте порт в Касабланке.

 Легкий бриз рисует загадочные узоры на парусах плоскодонок. Домики с деревянными жалюзи на окнах. Веревки с развешенным бельем. Девушка снимает сухие простыни и бережно опускает их в таз. Вот она повернулась, и длинные, шелковой волной спадающие на плечи волосы, разлетаются взрывом естественной красоты. Капелька пота, скользя по оливковой коже, падает с нежного лобика, и выстреливая большими, как озеро Виктория карими глазами, она смеется, поражая тебя наповал белоснежными зубками цвета весенней молнии.
 
 Да, Саша была хороша. Я сразу же беспросветно и окончательно влюбился в нее.

 Впрочем, я полюбил ее еще больше, когда в один зимний, но по-домашнему теплый вечер, когда Крот мутными глазами смотрел в сторону набитой мусорки, а Поскребко, положив тяжелую, закаленную в хоккейных схватках голову на руки, дремал, ну или делал вид, что дремал, Саша, сидевшая до этого с печальным видом, как девушки на некоторых полотнах Вильяма Бугро, вдруг сказала:

 - А что, выпить больше нет ничего? Тогда я поехала отсюда!

 Причем ее взгляд был таким же прозрачным и свежим, как и у Дэниела Крейга перед очередным убийством в связи с тяжелой службой в МI-6.
 
 Пьянки были часты, пьянки были веселы.
 
 Была ночевка в подъезде старого дома, где окна повидавшие «черные воронкИ» конца тридцатых годов прошлого века, смотрели с укором на распластанных и храпящих на мраморных ступенях будущих юристов, а Колян, закрыв глаза и пребывая в прострации, под воодушевляющие крики друзей, пытался отыскать на стене дверь к машине времени (мы все смотрели «Гостья из будущего»).
 
 Была феерическая драка на мое двадцатилетие, когда полукриминальный контингент моих сокурсников, состоявший из начинающих тайских боксеров, вынес телом одного бедолаги стеклянную дверь, а Димон, выбежавший в майке-алкоголичке на почти тридцатиградусный мороз, несмотря на окровавленный нос, жал мне руку и поздравлял с Днюхой.
 
 Такие мелочи, как игра на губной гармошке в метро и крики: «Бабка! Млеко! Яйки!», драки в столовой со старшекурсниками, пьяный ночной автостоп на троллейбусах по Минску и посиделки в дешевых пивнушках я даже перестал считать.
 
 Я не склонен к старопердунской ностальгии по «былым временам», но действительно, люди были как-то добрее. Наши пьяные рожи и залихватские вопли в вагоне метро вызывали лишь улыбки. Нас ни разу не забрали в милицию. А обвешанные мышцами представители черт знает каких слоев ночного населения, спокойно махая рукой звали к себе за столик, и так же спокойно, «без базара», оплачивали наши счета в ночных клубах.
 
 Марина Влади в своей книге о Володе Высоцком писала: «В Советском Союзе терпимость к пьяницам всеобщая. Поскольку каждый может в один прекрасный день свалиться на улице в бессознательном состоянии в замерзшую грязь, пьяному все помогают. Его прислоняют к стене в теплом подъезде, не замечают его отсутствия в бюро или на заводе, ему дают мелочь на пиво - "поправить здоровье". Иногда его приносят домой, как мешок. Это - своеобразное братство по пьянке».

 Что ж с людьми-то стало за последние пятнадцать лет?

 Алкоголь менял все.
 
 Стены скромной квартирки расширялись, а разговор с Кротом изобиловал такими литературными выражениями и оборотами речи, услышав которые Тина Канделаки была бы в восторге. Джейсон Стетхем по сравнению со мной был просто пацан. Я был герой! Я был покоритель галактик! Я был любимцем женщин!
 
 О, эти женщины! Хотя as for me я не люблю слово женщины. Девушки, девочки. Ну, если как говаривал Хармс попадается хамская, пролетарская рожа - бабы. Девочки всегда были моими спасительницами. Девочки были для меня существами с другой реальности. ОНИ. Сверхлюди. В конце концов, «нефритовая пещерка» приносит новую жизнь на эту планету. Я был рожден женщиной. Недостаточно? Возможно я покажусь ненормальным, но я абсолютно уверен, что каждая женщина проживает множество жизней.
 
 С мужчиной все понятно. В первый раз потрахался, женился, развелся, уехал на Колыму, в Москву, Смоленск (нужное подчеркнуть) на заработки, чтобы спрятаться от алиментов, да там и сгинул, без суда и следствия.
 
 С женщинами же, не все так просто. Вот она девочка. Первые «критические дни». Волосы начинают расти где надо и не надо. Тело меняется, и его хозяйка открывает сладость мастурбации. Потом - хлоп! И она уже юная девушка, которая тайно влюбляется в тридцатилетнего, женатого соседа с трехдневной щетиной, а познает тайны тела с имбецильно-восторженными сверстниками. Еще пару лет, и с новой фамилией новоиспеченная супруга постит свои отретушированные фотки в полосе прибоя, а турецкий флаг гордо развевается на заднем плане. Еще пятерочка, и вот с ребенком на руках, но уже без колечка на безымянном пальце, с новой стрижкой, контактными линзами и заметно похудевшая, юная леди кардинально меняет круг общения. А гаишник смотрит на водительское удостоверение, выданное пять лет назад, и растерянно хлопает глазами. Еще пятерик, и наша дама «бальзаковского возраста» (да-да, если вы не знали, роман Бальзака называется «Тридцатилетняя женщина»), начинает заново открывать прелесть пилатеса, мультиоргазмического секса и концепции, что в принципе и принца-то для жизни не надо, пусть бы хоть больше ее зарабатывал, да не бухал сильно.
 
 А если вообще повезет, то опять с новой фамилией в новую жизнь!
 
 А мужик... А что мужик? Я знал одного «пассажира», единственным изменением которого за десять лет были новые джинсы, купленные на распродаже, да появившийся «пивной живот». Прожив уже тридцать шесть лет в нашем лучшем из миров, я уверен на сто процентов, что девушки просто запрограммированы природой на выживание. И если случится какая-то глобальная хрень, то жизнь на Земле будет зависеть только от них.

 Но словно в лихорадке, с одной стороны любуясь словно евнух-лилипут перекатывающимися ягодицами очередной студентки и получающим от этого чисто эстетическое удовольствие, с другой, теряющейся во тьме древних инстинктов, я хотел трахаться. Жестко. Если бы Рокко Сиффреди был телепатом, то он незамедлительно бы приказал снарядить самолет, выдернуть меня из ободранного кресла, и доставить к нему, с целью незамедлительного подписания пожизненного контракта на участие в порносъемках.

 Я абсолютно не имею понятия, как живет столица сейчас. Но вспоминая минчанок, мое сердце переполняется теплом как у старого индейца, любующегося скальпами своих врагов. Сила древних Богов сверкала в глазах обладающих самым большим сокровищем на Земле, отчаянных в своей молодости, грациозных амазонок, идущих тебе навстречу по улице.

 Минск дышал сексом. Минск жил сексом.

 Секс разговаривал срывающимся на фальцет голосом будущей лаборантки, которую мы трахали одновременно с моим сокурсником.

 Неярким светом камина секс отражался в зрачках тинейджера, в то время, как остальная компания звенела бокалами на первом этаже загородной дачи.   
 
 Секс кричал во всю мощь вздыбленных пещеристых тел в унисон со студенткой юридического колледжа, которая практически изнасиловала меня в ванной.
 
 Но это все было потом. А пока... А пока я был девственник, и концепция всунуть пенис в живого человека не то, чтобы меня пугала, но заставляла биться сердце в ритме отбойного молотка. Я хотел трахаться, и девушки начали отвечать взаимностью. Но кроме неловкой возни и примитивного петтинга, моя сжавшаяся от страха задница больше ничего не могла из себя выдавить.
 
 Странные взгляды сокурсниц на коридорах универа после парочки таких вечеров вгоняли меня в депрессию и вели на первый этаж, где приветливо распахнутые двери буфета одаривали меня очередной бутылкой пива или дешевого вина.
 
 Я был Д'Артаньян без Констанции.
 
 Саша подходила на роль Констанции, но без фидбека (поцелуй взасос в течение пары минут я не считаю системой отзыва свой-чужой в полете феромонов молодых и горячих до плотской любви людей) я не мог всерьез рассчитывать хоть на какие-то ответные чувства. Определенно, моя боевая подруга, внешности которой позавидовала бы «мисс Барселона», не была готова стать предметом воздыхания для вечно полупьяного робота Вертера, томно закатывающего глаза при мыслях о своей недосягаемой Полине. А если учесть, что мои пикаперские способности были такого же уровня, как и ораторские способности Джорджа Буша младшего, то я был обречен жить со своей, никому не нужной девственностью как минимум до конца универа. А после, под хриплое карканье черного ворона, взвалив котомку на плечо, должен был раствориться в тумане на проселочной дороге ведущей прямо на остров Валаам.
 
 Спасение пришло с Южных окраин.

 Дине было пятнадцать. Но она показала мне такое небо в алмазах, что Александра Серая с уважением покачала бы головой. На следующее утро, проводив Дину до соседнего подъезда, я распрямил плечи и чуть не заорал от прилива чувств. Мне хотелось кричать. Я постиг все тайны вселенной. Мир с гордостью и тихо скрываемой завистью смотрел на меня. Птицы, перепархивая с ветки на ветку, воспевали мой подвиг. Каждый встречный, с уважением достойным короля, пожимал мне руку. Я стал мужчиной. Теперь я понимал Адама, который предпочел свинтить с райских кущей со своим удачным клоном, и променял жизнь дауншифтера на полубичевое существование.

 Пьянки набирали обороты. Только теперь к ним добавилась постоянная меланхолия из-за нехватки золотых талеров. К концепции найти временную подработку, тем более, что студенческий график смело позволял это сделать, я относился точно также, как и вор-рецидивист живущий по блатным «понятиям».

 Мне понравилось бухать. Я начал бухать один. Пару раз мне весело и задорно настучали в бубен прямо возле бара. Однажды, стоя в туалете одного захудалого шалмана, я уставился на себя в зеркало. Что-то сверкнуло в глазах. И я мгновенно ударил головой в свое отражение. Зеркало разлетелось на куски, вызвав тревогу администратора прибежавшего на шум. А я, наврав, что зеркало слетело с креплений, неестественно ухмыляясь пошел домой. В первый раз, бес живущий во мне показал кто в теле хозяин, но я с юношеской непосредственностью проигнорировал этот знак.

 Финалом моих первых студенческих лет послужила грязная ссора с прекрасной девушкой, в результате которой я прямо при ней трахнул в ванне ее подругу. Получил от моей, по-настоящему первой любви пару прекрасных джебов в голову, долгую хандру и взятый по собственному желанию академический отпуск. Чтобы упорядочить весь этот бедлам, я решил, как говорят свободолюбивые граждане Северной Америки, присоединиться к армии.

 Про армейскую службу написаны сотни книг и мемуаров. Заново переписывать их содержание и перечислять идиотически-юмористически-отмороженные истории нет абсолютно никакого желания. Впрочем, я хотел бы лишь отметить, что подготовка войсковых разведчиков, которыми в идеале мы должны были являться, полностью провалилась. И на последнем полевом выходе, оглянувшись на свое отделение я увидел группу боевиков, только что разграбивших деревню с женщинами и детьми, и несмотря на усталость, с довольным видом пробирающихся через бурелом на базу в глубоком лесу.

 Ну хоть стрелять научился.

 Последние полгода службы запомнились постоянными «самоходами» в близлежащий клуб (наша часть находилась в пяти километрах от цивилизации, и шести километрах от моего родного дома), быстрым и сумбурным сексом с подругой одного из своих друзей, которую я встретил во время отпуска (facepalm), и партой, перенесенной из Ленинской комнаты в сушилку, на которой, воздвигнув на нее стулья и поставив «слона» на «фишку», мы с сержантом Тихим накачивались пронесенным контрабандой пивом Балтика № 9.

 Придя домой в легком подпитии и прицепив по дороге белую розу для мамы, я завалился спать, чтобы проснуться с утра и осознать, что полтора года погружения в другую реальность полностью остались за гребаными Печанскими далями.
 
 События развивались стремительно. Я был отслужившим в армии, с двумя курсами университета за плечами, молодым красавчиком в стильной одежде, и которого в гараже ждала подержанная, но от этого не менее желанная, серебристая «Ауди». Решив мне сделать подарок на дембель, родители уехали на неделю к родне в Гродно, оставив мне квартиру, билет на концерт Алсу (от которой я был без ума, и страшно ревновал к г-ну Абрамову), и солидную сумму для посещения пятилетней встречи выпускников. Думаете воспетая в патриотических песнях армейская жизнь меня перевоспитала? Не уверен. Потому что почти все девчонки из моего класса до сих пор со мной не здороваются, припоминая неоплаченный счет и украденную со стола бутылку с водкой.
 
 Через месяц появились первые серьезные отношения. По правде говоря, недостатка внимания со стороны молоденьких дочерей Евы я не испытывал. Хотя случались курьезные ситуации, когда вздумав поразить галантным отношением одну длинноногую красотку, я не рассчитал бюджет на вечер. И вместо воркования и легкого флирта, обливаясь холодным потом, ждал судного момента, который наступит когда я увижу счет за, кстати, дерьмово проведенный вечер.
 
 Вика была юна, свежа, наивна и смешна. Меня просто заворожили ее ярко-голубые глаза. Несмотря на свои шестнадцать она выглядела на четырнадцать, имела потрясающе красивую сестру чуть младше ее, и была девственницей. Что-то в ней меня подкупило. Может детская беззащитность. Может старенькие вещи, которые ее папа, постоянно пропадавший по российским шабашкам, не стремился обновлять каждый месяц, разумно полагая, что сделать дома ремонт намного важнее. Может желание молодого, считающего себя довольно уже опытным самцом, человека защищать и оберегать почти еще ребенка, глядя на которого у него теплело в груди. Хрен его знает.   
 
 Факт остается фактом. Первый секс был через несколько месяцев. Хотя одной майской ночью, прямо на лавочке у центрального универмага города, мы проделали друг с другом то, что на языке великого Байрона по-ханжески называется «dry humping», ну и, конечно, как и положено порядочному человеку, я на ней сразу же женился.

 Ха-ха!
 
 Меня часто в своей жизни соблазняли звоном обручальных колец. Одна умняшка с изумрудными, миндалевидными глазами даже устроила мне небольшой скандал, когда на ее вроде бы поначалу невинный вопрос о возрасте, в котором я с удовольствием бы послушал вальс Мендельсона, с простотой достойной Емели-дурачка я ляпнул:

 - Ну до лет тридцати точно не собираюсь.

 Как дембель имеющий право повалять дурака, через полгода безделья и успешной попытки восстановиться в университете (мне таки напомнили инцидент на дне рождения), в конце концов я нашел работу в службе охраны одного, довольно серьезного предприятия. Мне не хотелось бы углубляться в кой-какие негоции, но иногда за смену мне удавалось заработать свою месячную зарплату. Деньги потекли не то чтобы рекой, но довольно неплохим притоком реки Березины.
 
 А теперь я попрошу уважаемого читателя представить еще раз, что бы он делал на месте молодого человека, который восстановился в универе, регулярно ходил в качалку, рассекал по городу на серебристой продукции немецкого автопрома, благодаря однокласснику живущему в Израиле был обвешан золотыми цепями, а в кармане его грела довольно неплохая сумма в наличных. Стоит просто отметить, что из всех моих знакомых на районе, я первым стал обладателем мобильного телефона.

 Правильно. Уважаемый читатель окончил бы университет, сделал бы свое тело достойным своего духа, женился бы на Викуле (если мой читатель мужчина), и пользуясь знакомством с начальником отдела кадров в системе МВД, работал бы через год в уютном кабинете, скучающе слушая очередные сбивчивые показания какого-нибудь бедолаги, у которого дернули лопатник. Я же пытался совместить здоровый, полный смысла, образ жизни, с начинающей потихоньку сжимать меня в своих объятиях не хуже анаконды, алкогольной зависимостью. А как говаривали наши мудрые предки: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь».
 
 Впрочем, я превратился в того, кто казался мне идеалом еще пару лет назад. Крепкое мускулистое тело с золотым браслетом на рельефной руке, в бардачке лежал пневматический пистолет, из динамиков Вася Вакуленко хриплым голосом неторопливо рассказывал о тяжелой жизни начинающих гангста, а мобильник в пятницу вечером разрывался от звонков, потому что все мои друзья в конце концов приобрели вожделенные аппараты, но по-прежнему были безлошадные.
 
 Владимир был в расцвете славы и сил.

 Девчули в коротеньких юбчонках, подходя вечером на площади, делали недвусмысленные намеки, что Вику пора менять. Молодежь оборачивалась вслед серебристой «пуле», которая проносясь мимо, оглашала окрестности древнего города шальными криками и девичьими воплями, доносившимися из открытых окон. Кинотеатр «Октябрь» в четыре утра с грустью наблюдал за волейбольным матчем, проходившем посреди припаркованных телег разной степени подержанности, на багажниках которых стояли откупоренные бутылки вина, шампанского и пива. Практически все знакомые состояли из начинающих следователей, экспертов и оперативных сотрудников МВД, а все подруги привели бы в восторг престарелого педофила из мрачных кварталов Нового Орлеана. У меня появился даже свой барыга, но «трава», бывавшая на наших посиделках частым гостем, лишь вгоняла меня в жуткую тоску и вызывала желание дать стрекача в синеющую даль.

 Я чувствовал себя Уолтером Уайтом на пике метамфетаминовой карьеры.

 Судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Видимо Бог в обличье Моргана Фримана в белоснежном костюме, потрогав аккуратно подстриженную бороду и посмеиваясь от моего зашкаливающего самомнения решил:

 - Хватит!

 Прохладным апрельским утром, когда вся страна отмечала день космонавтики, с трещиной в ребре я лежал на верхнем шконаре в ИВС г. Борисова, и отходя от страшного похмелья не мог поверить, что стал убийцей.

 Я сбил человека. Насмерть. Пьяный. Трусливый малолетка, кем на самом деле я и являлся, не остановился после наезда, а устроил движуху в стиле «Mad Max: Fury Road», в которой участвовали два патрульных экипажа, три разбитые машины, и дерево на автобусной остановке, в конце концов остановившее мой отчаянный побег с места преступления. Позже, одноклассница живущая в доме напротив остановки рассказывала, что грохот от моей машины, когда я в него всобачился, разбудил их с мужем и мгновенно навеял мысли о 22 июня 1941 г.

 Сказать, что это был просто п****ц, значит не сказать ничего.
 
 Я не буду посыпать голову пеплом, рвать на себе рубаху в позднем раскаянии и цитировать Библию. Хватит одного простого факта - я НЕ хотел, чтобы это произошло. Точка. За то, что я сделал, я заплатил достаточную цену. И если тот факт, что моей жертвой стала не маленькая девочка, перебегающая дорогу по переходу, и не мать троих детей, а неоднократно судимый, пьяный безработный, шагавший почти по середине дороги, кого-нибудь утешит, то меня он не утешит точно.

 Жизнь полностью провалилась в тартарары.

 Так как я пытался скрыться с места преступления меня взяли под арест, и четыре долгих месяца я наслаждался опытом революционеров и легендарных личностей, о которых читал лишь в книгах. Меня отправили в СИЗО. Уже бывший студент юрфака, мальчик, не покупавший футболку дешевле тридцати долларов, загорелый фавн с амбициями, ехал в забитом «автозаке», с отвращением морща нос от прокуренных и пропитанных запахом ИВС разномастных, синекожих личностей, и со страхом строил в уме стратегии, которые помогут защитить его подтянутую и загорелую жопу от арестантских членов. Реальность оказалась намного живей, веселей и безопасней, чем я ожидал. Возможно я покажусь ненормальным, но мне было комфортно среди двадцати арестантов, находясь в закрытой камере с «решками» на окнах и «общаком» посередине. Может моя романтическая натура, представляющая себя косморазведчиком на очередном задании, не давала мне показать слабину. Или бойко подвешенный язык, вкупе с солидным телосложением, оберегал от чересчур назойливых взглядов сокамерников.

 Суровый в своей неприступности образцовый, следственный изолятор г. Жодино, ровно через 10 лет после отсидки, я наблюдал с крыши дома, в котором утеплял стены во время очередной подработки.

 Был теплый июньский вечер, воспоминания проносились горным потоком.

 Я вспоминал как ждешь очередного «кабанчика» из дома, а затем, глотая с восторгом слюну, достаешь из шуршащих пакетов в общем-то простые продукты, которых так не хватает на строгой, тюремной диете. В моей «хате» передачи получали только двое. Включая меня. Видеть отводящих взгляд, голодных соседей по временной обители я не мог. Дачку я делил на всех, оставляя себе лишь молочную смесь «Малыш», «разбодяжив» которую водой из-под крана поглощал с удовольствием после бесчисленных серий отжиманий.
 
 Вспомнил колоритных личностей, которых повидал немало, и наши ночные разговоры за «общаком», когда я, наивный юнец, стал только приоткрывать для себя скрытую под личиной «цивилизованности» черноту души, на первый взгляд абсолютно нормальных людей.
 
 Лязг открывающейся кормушки и пинок под зад, которым арестанты отправляют тебя на этап, чтобы не возвращался. «Шмоны» и радио «Маяк», звучащее от подъема до отбоя. Голубое небо перечеркнутое решеткой в прогулочном дворике и краешек малахитового поля, которое с трудом мог разглядеть через стальные «реснички» приваренные к окну. Этапы, суды, конвоиров, хрипящих от лая псов. Грохот закрываемой за тобой двери и взгляды, устремленные на тебя в полумраке камеры. Увиденную через щелочку в «кормушке» молодую девушку, которую переводили в другую камеру и телефонную трубку, в которой ты слышишь голос мамы, смотрящую на тебя за большим стеклом с болью и слезами.
 
 А самое главное, то чувство бессилия, когда ты осознаешь, что не можешь больше никуда пойти по своей воле, и вся твоя жизнь отныне подчинена приказам и психопатическим эмоциям других людей, и которое сжимало сердце в паутине тоски еще долгие годы после освобождения.

 Свобода.
 
 Глупые дети со взрослыми лицами плачут за рюмкой чая, что их задолбала проклятая работа, что они рабы системы, что нет денег заплатить за кредит и жизнь дерьмо. Оооо, в тюрьме ты быстро учишься тому, что у каждой мелочи есть огромная цена. И даже одна сигарета, или спичечный коробок чая, может быть дороже, чем новая машина. А глоток чистого воздуха в переполненном «стакане», освежает лучше, чем минеральная вода «Перье».

 Пузырясь от юношеского максимализма, один молодой щенок написал мне в личку на одном развлекательном ресурсе.

 «Неужели надо оттарабанить полтора года выполняя тупые приказания идиотов и стерев ноги в кровавые мозоли, чтобы что-то понять в жизни?»

 Да, чудак на букву «М», можно сколько угодно прочитать умных книжонок, цитировать Маркеса и Айн Рэнд, отрастить бороду как у «ламбертсексуала», забить цветными татухами все руки, заниматься тайским боксом, путешествовать по миру с ноутом в рюкзаке и ошибочно полагать себя многогранной, всесторонне развитой и высокоморальной личностью.

 Но пока ты не погрузишь всего себя без остатка в мерзость человеческого дна. Пока жизнь не поставит тебя на грань, за которой ты можешь потерять все те принципы, которым тебя учили мама и папа. Пока ты не увидишь жестокость, на которую способны представители одного с тобой биологического вида, ты останешься всего лишь начитанным, брызжущим слюной по поводу холодного кофе и бурчащим, что «все бабы - шлюхи» Винни-Пухом. Причем не из нашей, довольно своеобразной версии, а американским фриком, с подозрением на замедленную ментальную деятельностью.
 
 Впрочем, и я не претендую на Рашн версию стойкого оловянного солдатика. Когда через два месяца, после следственного эксперимента, ошалевший от воздуха свободы, хоть и со скованной со следователем цепью рукой, я встретился с отцом, и он скрывая боль в глазах рассказал мне, что:
 
 1) Машина не подлежит восстановлению.

 2) Университет закрыли на волне борьбы с частными вузами в стране, а всех кто учился раскидали по разным институтам Минска.

 3) Практически последние деньги, которые были у моей семьи, и которые я потратил на программу «work experience» в надежде отбить их с лихвой, (я должен был улетать в Штаты через месяц после аварии) просто пропали, так как я находился в СИЗО и не мог их забрать самостоятельно.

 4) Впереди грозил реальный срок, а родственники погибшего требовали сумму компенсации совершенно неподъемную для моей семьи.
 
 Что-то хрустнуло во мне в первый раз. В ту ночь, как девочка плачущая от боли и обиды, которую ей причинил пьяный, грубый муж во время первой брачной ночи, отвернувшись к стенке, чтобы не дай Бог меня увидели или услышали остальные арестанты, я единственный раз за все четыре месяца дал волю слезам.
 
 Да, я не переживал, что убил человека. Черствость? Не знаю. Когда тебе двадцать три, ты думаешь о потерянных возможностях и жалеешь себя. Все остальное для тебя досадное недоразумение. Разумеется, ты задаешь себе вопрос, за что это случилось именно с тобой и почему? Но раскаяния, осознания, что ты сделал что-то, что перевело тебя за грань, которую никогда не перейдут твои друзья, знакомые и одноклассники, не бывает. По крайней мере, я в это не верю.
 
 Потому что разговаривал с убийцей, который улыбаясь рассказывал, как перерезал человеку горло.
 
 С узколобым дебилом, избившего с друзьями на Новый год загулявшего мужичонку, и оставивших его умирать полуобнаженного на снегу.
 
 С молодым сопляком, который догнал идущую из деревенского клуба девчушку, дал ей по голове кирпичом, изнасиловал, и сделал человечка инвалидом.
 
 А еще я сидел вместе с отцами семейств, получавших срока за кражи с заводов и колхозов, с директором завода, ждущего отправку в «зону» за превышение служебных полномочий и хищение, с пенсионером, убившего ножом своего соседа, с таможенником, еле-еле соскочившего с реального срока и многими другими, видимо считавших, что судьба алкашей, бомжей и зеков их не коснется никогда.
 
 Ау? Девушка с пронзительным комментом о «тунеядцах»?

 Вы верите в раскаяние?
 
 А я верю только в то, что каждый рано или поздно заплатит за все, что он сделал. И не суд, руководствуясь нормами УК будет это решать, а те силы, о которых не к ночи будет сказано. Моя плата началась почти сразу после суда. Я получил пять лет «химии». Помните выше я говорил о красавце на недешевой машине? Пришло время посмотреть на жизнь с другой стороны.

 Как говаривал мой, не по годам мудрый, сослуживец Соловей:

 - Тебе надо сходить в люди. Как Горький ходил. Ты уж слишком гладко живешь.

 Мой поход в люди начался с замотанным в одеяло с головой, с потеющем от страха, дрожащим телом, в комнате, где сразу после выключения света, тощие как узники концентрационного лагеря крысы начинали водить хороводы вокруг кастрюли с кашей, которую господа «химики» оставляли на маленьком столике за неимением холодильника. Со свой нижней койки я через щелочку в одеяле наблюдал, как семь-восемь разумных представителей подземного мира, встав на задние лапы и свесив свои, похожие на красноватый электрокабель, хвосты, пытались найти решение проблемы попадания в чан с таким аппетитным для них содержимым. Мои соседи по несчастью, дрыхли полупьяные не обращая внимания на визги и писки, доносящиеся со всех сторон. У крыс была одна интересная игра. Они любили прыгать по господам «химикам», и быстро перепрыгивая с одного до другого добираться до разных дыр в стене. Холод, голод и тоску царящую на стройке народного хозяйства не смогла бы передать даже песня «King of sorrow» Sade.
 
 В конце концов, за хорошее поведение мне разрешили перевестись на домашний режим содержания, и в качестве рабочего места определили тот самый солидный завод, где до этого я зарабатывал себе друзей с бегающими глазами и врагов с гаечными ключами. Только на этот раз моей вотчиной стали не проходные украшенные металлоискателями, а тот отдел работников трактора и лопаты-шуфли, который отвечал за уборку всей второй площадки объекта Икс.

 Да-да. Недоучившийся юрист, уже без золотых цепей и знатно потерявший мышечную массу, само собой без серебристого конька-горбунка немецких кровей, и с девушкой, начавшей превращаться в тупую потребляшку, обнаружил себя с бурой от дерьма бумажкой, которая прилипла ему на лопату, а перед этим, чуть не прилипла ему на лицо.

 Вот тогда-то змея, зеленого, как бамбуковая куфия, цвета выпрыгнула из влажной, сумрачной норы и вцепилась мне своими зубами, источающими чистый спирт прямо в горло. Та пружина алкогольного безумия, которая только начинала раскручиваться в студенческие годы, лопнула с противным визгом и распрямляясь выбила из меня последние остатки чего-то человеческого. Я начал бухать по-настоящему.
               
               

                Глава II
               
            
            Жизнь после жизни.

 
 «Ибо сам человек совершает зло, и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам, и сам очищает себя»


 Сиддхартха Гаутама, в определенных кругах известный под кличкой Будда


 
 Накрыло неожиданно.

 Вот вроде бы все было замечательно, ты занимался какой-то домашней работой или топал по делам, а потом вдруг раз! И тебя накрывает ничем не хуже, как если бы тебя накрыли одеялом сослуживцы, чтобы провести разъяснительную работу за какой-то косяк, который ты совершил в течение дня.
 
 Причем все может начаться с пустяка. Просмотренные страницы одноклассников в социальных сетях, где сосед по парте, с которым вы дружили с детства, выложил новые фотки с отдыха на Мальдивах, или хихикающие в автобусе молодые девчонки, которые посматривали на тебя и что-то шептали друг другу на ухо, но когда ты улыбнулся им в ответ, презрительно сморщили мордашки, или чел, о котором ты давно ничего не знал, вдруг проедет мимо в новенькой, сверкающей лаком машине и небрежно качнет головой.

 И понеслась, как армия тачанок на позиции окопавшихся «беляков», хандра, вперемешку с желанием вдрызг напиться. И солнечный день, который совсем недавно приносил только положительные эмоции, кажется потливо-жарким и жалким в своих потугах поразить тебя голубизной бездонного неба. И сдерживая зарождающийся взрыв эмоций, ты сначала идешь в ближайший магазин. Там, подойдя к полкам с водкой, сначала немного раздумываешь, но эти раздумья не содержат строгих философских категорий, просто ты думаешь - взять пол-литра или ноль-семь. Затем, отточенным многолетней практикой не хуже, чем у Шаолиньских монахов движением, ты подхватываешь бутылку... Ну конечно же ноль-семь! И сразу же походка твоя преображается. Маленький пит-стоп возле отдела с «запивоном», небольшой обмен любезностями с продавщицей типа: «Я не бухарь, просто гости из Сибири приехали», и бросив немного горделивый и сострадательный взгляд на охранника, ты выходишь на улицу уже совсем другим человеком.

 Тааак! Флянчик в руке. Некрасиво! Переложим его в рюкзачок! Теперь необходимо найти диспозицию для нанесения алкогольного удара по печени. Оооо! Это целая наука найти хорошее место для начала пьянки! Должна присутствовать природная составляющая. Мы же ведь эстеты! Желательно хороший обзор по всем румбам, и поменьше свидетелей в таком интимном деле. Ради места для философской беседы с самим собой, можно даже в маршрутке проехаться. Только недолго. Минут пятнадцать, а то водка греться начинает. И вот мы на месте. Неплохо для начала. Небольшой лесок возле остановки электрички, и вроде бы движуха наблюдается, но в то же время особо настырные любители отлить не побеспокоят. Да и «человеки в цивильном» здесь не ходят. Рюкзачок с плеча, водочку на травку, запивончик открываем с веселым шипением. Понеслась манда по кочкам!

 Пластиковое чудо, называемое в просторечии стаканчиком, уже готово для приема смертельной для Алеута дозы. Но наливаем мы сначала немного. Мы ведь не алконавты, а ренегаты в изгнании. Поэтому наливаем буквально на два пальца.
Всегда удивлялся умению некоторых граждан бухать полными стаканами. Для меня это непревзойденное мастерство и признак какой-то отстраненности, даже непричастности к этому миру.

 Берем стаканчики с водкой и запивоном в обе руки, классический выдох - опрокинули!

 Б***ь! Наверное, схожие ощущения испытал Нео, когда проглотил свою пилюлю. Огненного змея, который пробегает по желудку, ты не забудешь никогда и не спутаешь ни с чем. Хорошо пошла мерзавка! Но депрессия еще смело удерживает позиции, и ты, выложив мобильный из заднего кармана на рюкзак и присев на корточки, наливаешь вторую. Вторая идет уже чуть-чуть похуже. Дааа! Ещё раз убеждаешься в народной мудрости, что: «первая всегда как слеза младенца», и оглядываешься вокруг. Окружающий мир предстает в новом цвете, словно ты всю жизнь смотрел фильмы на черно-белом «Рекорде», а потом включил большой плазменный экран.
 
И еще раз УАУ! Приход пошел!
 
 «Как всё за**ло!» - Проносятся мысли в неистовом потоке. А ведь я мог бы быть сейчас в Штатах (подставь нужное), а если бы не бросил заниматься боксом, сейчас был бы не хуже Кости Цзю, а если бы не разбежался с той малой, сейчас бы не дрочил один целыми днями, а если, а если... «Ай! Н***й всё! Наливай Вован себе по новой!»
 
 Третья уже пошла намного хуже, и сдерживая рвотные порывы ты повторяешь слова коронованной особы: «Ключница водку делала... Что за помои, капец!» Но! Какие-то смутные перемены начинают твориться в душе. Словно брожения большевиков в тысяча девятьсот пятом году, ты начинаешь замечать, что вроде бы и птицы поют как-то особенно, и оглядевшись по сторонам, неловким вором закрадывается мысль: «А все-таки классно летом. Аааа, все равно мне уже никем достойным не стать. Гори все синим пламенем!». Наливаем снова. Очередная доза яда начинает расставлять все по своим местам. Пришло время попользоваться чудесами инженерной мысли человечества. Пробежав глазами по телефонной книге, ты с негодованием отбрасываешь тех, «Кто не пойдет с тобой в разведку» и тех, кто сто процентов занят на работе. И выбрав более-менее достойного на твой взгляд собутыльника, ты набираешь номер. Длинные гудки отдаются в сердце, словно секунды перед повешением за пиратство на Карибах. Иииии! Есть контакт...

 Как сказал один патетичный рокер:

 - Когда ты желаешь чего-то очень сильно, вся вселенная помогает тебе.

 Стопудово, дай пять дядя!

 Я желал лишь одного, вернуть назад свою уютную, богемную жизнь.

 К Кроту, который тем временем стал дознавателем, к Летчику, меняющему работу за работой, но все так же периодически получающему и дающему по голове на футбольных выездах, присоединился Охотник.
 
 Охотник был довольно странной личностью. Дело в том, что когда норма выпитого превышала для Охотника допустимые значения, его лицо становилось красным, как флаг Советского Союза, а речь содержала такие фонемы, от которых пришел бы в восторг седобородый лингвист, изучающий языки затерянных в джунглях Амазонки племен. А потом он просто начинал плакать. Навзрыд. И все вопросы обеспокоенных девчонок, которые иногда подсаживались к нам за столик, вызывали лишь новые волны скулящего плача и наш с Кротом бешеный смех.
 
 Наконец-то вся катка мушкетеров была в сборе. У нас даже появился свой собственный бар. Да-да! Я не шучу! «Гренадером» заправляла молодая пара, которых звали Женя и Женя (я не шучу опять). Таких порядочных людей в нашей префектуре можно было пересчитать по пальцам. Собственно, благодаря моему обаянию, и как говаривал Паниковский: «чертовски благородному» сердцу Женьки (ставшего в итоге причиной разорения молодых людей), у нас появилась возможность бухать на вексель. Для полноты картины не хватает еще одного отлетного персонажа, пятницу без которого наша шайка-лейка не представляла.

 Здравия желаю - капитан Саврик! Кэп был командиром роты разведчиков, кою имела честь во время срочки украшать моя довольно сильно похудевшая задница. Можно только представить тот уровень разгула начавшегося у господ мушкетеров. Или правильней будет сказать гвардейцев «Гренадера».
 
 Фехтование снятыми со стен сувенирными саблями. Родео капитана в ковбойской шляпе на стуле, окруженного визжащей толпой местных лярв. Пьянки за полночь на берегу Березины и зашитые руки и локти. Ночные клубы и братание с лысыми, подозрительными типами, впервые увиденными в жизни. Подъем роты по тревоге, после которого мое покачивающееся тело требовало от полусонных срочников выкрикивать девиз войсковой разведки, и пьяное желание капитана взять с оружейки пулемет «Калашникова», чтобы пойти пострелять холостыми на плац - вот лишь малая часть того, что происходило каждый уикенд под укоризненным взглядом лунного света. Благодаря волшебной ксиве Крота, все нелепые попытки обслуживающего персонала дешевых шалманов г. Борисова выставить нас на улицу вызвав патрульный экипаж, были обречены на провал. Да что там Крот! Наша компания начала заново обрастать теми, чья «служба так опасна и трудна», как хороший, черный драгдилер обрастает сетью клиентов.

 Мы были молоды. Мы были свободны (кроме меня, разумеется). Мы были Белорусы на краю вселенной и звезды, покачиваясь в колыбели Млечного пути, сверкали только для нас. А банковская карточка Крота была для нас тем же самым чудом, что и старая, медная лампа для нищеброда по имени Алладин. У меня удерживали пятьдесят процентов зарплаты, Летчик находился в перманентном поиске работы, а Охотник... а что Охотник? Охотник — это Охотник. Несмотря на то, что он лихо водил автопогрузчик на том же самом заводе, где работал я, не было у него денег. Дело закрыто.
 
 Водка текла даже не рекой. Волга в весеннем разливе, будет подходящем названием для тех дней, когда на троих покупалось как минимум четыре бутылки водки. И их все равно не хватало. Мы были братьями по граненому стакану. Гвардейцы, низложившие Ришелье и ставшие кардиналами. Вот кем мы были в своих ночных пьяных песнях, спетых хриплыми голосами по дороге домой. Если мне раньше нравилось выпивать, то теперь с обескураживающей простотой я понял, что пьянка это я и есть. Я жил от пятницы до пятницы. Выходные тратились на бурное обсуждение прожитых в умате вечеров. Понедельник был вызовом.

 И я ненавидел все это дерьмо.

 Свою работу, свою загубленную жизнь, страх в глазах родителей, которые переживали, что мне могут заменить режим содержания, если я попаду в какую-нибудь передрягу. Вику, которая к тому времени кроме шмоток, денег и богатых знакомых не имела тем для обсуждений. Я ненавидел мой рухнувший воздушный замок, кирпичи и черепица которого лежали вперемешку с дубовым паркетом и кованой оградой. Я жил, завидовал и ненавидел всех тех, кто начал добиваться чего-то в жизни. Вообще зависть страшное чувство. Я живу в стране, где люди готовы завидовать всему: новой обновке, зарплате случайно повстречавшегося одноклассника, отредактированным до неузнаваемости фотографиям выложенным в социальные сети, тем, что ты похудел, или, наоборот, стал атлетически сложенным, мобильнику, дороже чем у твоего оппонента, красивым подруге или другу. Вот самые безобидные комментарии в «Комсомольской правде», о довольно привлекательной жене одного известного хоккеиста (орфография сохранена).

 - Где-красота-то? Фото с рукой сзади- вообще жесть. Сама вся искусственная.

 - Кукла для секса, в голове только потребительско-мещанские вожделения,- чего ей еще миру явить, не стихи же писать.
 
 - Жесть! Она выглядит как фрик, может поэтому такой интерес в интернете, чтобы посмеяться над «резиновой Зиной».

 - Нет ничего натурального. Силиконовая статуэтка.

 Первый вопрос, который задают тебе малознакомые тоффаришши: «ЗдорОво! Где работаешь?» И с напряжением в глазах ждут твоего ответа.
 
 Если твоя новая должность или зарплата выбивают у них почву из-под ног, лица медленно стекают в маску, за которой блестят искрящиеся от зависти глаза, если же твой ответ подкинул дровишек в костер раздутого самомнения, то и лица становятся снисходительными, расслабленными как после секса, и свысока глядя на тебя они произносят: «Нууу, тоже деньги». А как же, возразит уважаемый читатель: «Ведь работа в наше время самое главное. Надо жить, надо кормить семью, детей. Только бездельники не работают».
 
 «Наше время». Мне нравится это словосочетание. Можно подумать, что я разговариваю с потомком Дункана Маклауда, который родившись в горах Шотландии, пронесся через эпохи, как «Сапсан» проносится над ошалевшим, от невиданного доселе зрелища, деревенским пастушком. Можно подумать, что вы жили сто лет назад, и «то время», было намного легче, а двести лет назад что-то похуже. С «пожрать» проблемы были. Я понимаю, уважаемые соотечественники, что слова Мацуо Монро о светлячках и шелесте тростника вызовут у вас лишь открытый от удивления рот и истерический смех. Судьба у вас такая. Начиная с 1917 г. Вечно кого-то раскулачивать, с гордостью носить новый пуховый платок и плевать в соседский колодец. Но разве мама с папой вас не учили, что не надо задавать вопросы, ответом на которые будет банальная фраза: «Пошел н***й!» Сами же обижаться будете. Не надо спрашивать взрослую, самостоятельную женщину, почему она еще не вышла замуж и не рожает. Не надо спрашивать молодую семью, которая решила завести детей, на что они их будут кормить и переживать, что «нищеброды» «нищебродов» плодить стали. Не надо предлагать найти вторую работу или подработку каждому, кто посмел со вздохом признаться, что денег для жизни катастрофически не хватает. «Хватит ныть! Поднимите жопу с дивана!» - так звучит ваше колхозное мотто? Или разжижение головного мозга у вас уже достигло критических величин? Тогда я дико извиняюсь. Солдат инвалида не обидит.

 Как ответил один широко известный и очень уважаемый в Японии учитель Дзен на мой вопрос о том, как быть человеку, который не может зарабатывать достаточно средств для своей семьи:
 
 - Но ты ведь можешь делать для них что-то другое. У тебя узкий взгляд на вещи. Каждый человек может что-то сделать для своей семьи.

 Аплодисменты, Роши!
 
 Но жующие кусок мяса философы с профессионально-техническим образованием торжественно и бесповоротно заключают: «Что это за мужик, что не может штуку баксов в месяц заработать?» Особенно в этом усердствуют недавно родившие домохозяйки, чей «настоящий бизнес» заключается в наращивании ногтей на дому, или продаже дерьмовой косметики на букву «О», а основной источник семейного бюджета — это муж, теряющий здоровье в дальних рейсах, или на Российских стройках.

 Работать безусловно нужно. Древний принцип: «Кто не работает, тот не ест» никто не отменял. Но заменять жизнь работой? А книги вы когда читать будете? А, ну да. Нахрена вам книги. Секс? Сколько? Несколько раз в месяц? То вы устали, то партнер? Нууу, а нафига вам секс? Ребенка ж сделали уже. Детей нет времени воспитывать? Зато у них телефоны в первом классе дороже, чем у учительницы с двадцатилетним стажем. Деньги. Деньги стали новой религией для недопотребившихся жителей «братских народов». Как и в любой религии, можно бережно дотрагиваясь до древних учений погружать каждодневными ритуалами свою душу в свет, а можно с непримиримым фанатизмом кричать что все, кто не следуют твоему пути, отсталые невежды, не имеющие право на существование.

 А любители «граненого стакана», сидящие на корточках с самого утра, и есть те самые «неверные».
 
 Мои мама и папа просто не были готовы к такому обороту событий. Прекрасные человечки, выпивающие бутылочку «Кагора» только по большим праздникам и честно проработав всю жизнь на предприятиях города, с ужасом и бессилием наблюдали, как их «милая и красивая мордашка» превращается в персонажа с гравюр Доре. Одним весенним утром, когда опохмелившись я не хотел идти на работу, мама в истерике упала на колени и в слезах заголосила: «Сынок! Иди на работу! Я тебя умоляю! Тебя посадят, если ты не пойдешь!»

 А я смотрел на нее, и что-то сломалось во мне во второй раз.

 Примерно через год, после пятидневного запоя, отлеживаясь на диване и втыкая в сомнительные приключения французских «Ямакаси», параллельно полируясь пивом, я вдруг с ясной уверенностью понял, что мне немедленно нужно повеситься. Голос, прозвучавший в голове, сначала вверг меня в дикий ужас. Иррациональность происходящего захлестывала через край.

 - Возьми веревку и повесься прямо сейчас. Иди на кухню и ищи веревку.

 Я вскочил в панике, и бросился к крану с холодной водой. Голос замолчал. Но как только я на дрожащих ногах вернулся в комнату, голос насмешливо произнес:

 - Тогда спрыгни с балкона. Я тебе приказываю.

 Страх, который я испытал, не желаю испытать даже злейшим врагам рода человеческого. Вызвонив Вику, в панике обдолбавшись всеми возможными успокоительными средствами, я кое-как заснул. Чтобы с утра обнаружить, что теперь боюсь остаться дома один. Ездить на лифтах и тесных маршрутках, а внутри появилось тягучее желание сброситься с соседнего тринадцатиэтажного дома, откуда в пору моей молодости довольно лихо спрыгнул один неплохой человек. Панические атаки стали так же постоянны, как сериалы про ментов на канале «НТВ». Два года я жил на таких сильных транквилизаторах, от которых в ужасе бы отшатнулся пациент дурдома. Когда я бухал, страх отступал. Причем в самой идиотической манере я пытался играть с огнем. Полупьяный, я поднялся на тринадцатый этаж дома, который с потусторонней силой звал меня спрыгнуть с него, и свесившись с балкона, отчетливо понял, что сил взобраться обратно не хватит. Морган Фриман в белоснежном костюме, укоризненно покачав головой, позволил Охотнику и Цлаву вышедших вовремя в коридор, прибежать на мои истошные крики и помочь мне взобраться на балкон.
 
 А жизнь набирала обороты.
 
 К работе, которая перманентно вгоняла меня в жесточайшую депрессию юный, растущий организм в конце концов привык. Несмотря на грязь, ставших такими родными для меня крыс, разбегавшихся при ежедневной уборке мусорных контейнеров, указания Полковника с одной извилиной от фуражки, кою его ушастая голова имела честь носить двадцать лет в танковом полку, и презрительные взгляды сосок из ИТР я нашел в ней даже какую-то долю очарования. Много лет спустя, прочитав мемуары Наташи Кампуш, я понял, какими детскими были мои переживания по поводу вечно промасленных перчаток и вонючих носков, чей аромат можно было запечатывать в жестяные банки и перебрасывать через линию фронта с целью отравления первого эшелона обороны. Работали мы в большем случае пару часов в день. Остальное свободное время философы совка и веника плескались в карты, пили чай и обсуждали проезжающие мимо автопогрузчики. А, да! И постоянно искали, что можно скоммуниздить. Я даже поучаствовал один раз в занятном дельце, несомненно подпадающим под статью Уголовного кодекса. Но кредо косморазведчика требовало покорения новых земель. Нагло уйдя с ненавистной работы мусорщика, поломав пропуск прямо за проходной, с помощью кой-каких замечательных людей мне удалось устроиться реализатором рыболовецких принадлежностей на близлежащий рынок. Самое интересное, что к рыбалке я имел такое же отношение, как дочь миллионера к работе асфальтоукладчиков.

 Лиха беда начало! Проштудировав пару книжонок для рыболов-любителей, я стал тем человеком, к которому чуваки со всего города ходили советоваться по поводу катушек для спиннинга, и притопывая в резиновых сапогах прямо к палатке, горделиво показывали мне свой улов, состоявший из пескарей и мелких подлещиков. Пропитавшись воздухом свободы, знакомый каждому, кто работал когда-либо на свободном графике, и одолжив скромную сумму у родных, я первый раз в жизни отправился в самостоятельное путешествие.
 
 Землей Обетованной я выбрал Евпаторию.
 
 Ошеломленный я стоял на набережной, и не мог поверить, что вижу безбрежную, бирюзовую скатерть, древнюю как сама Вселенная. Я абсолютно убежден, что море - это одушевленное, разумное создание. То, что когда-то дало нам жизнь. И если первобытная обезьяна, от которой отпочковались наши предки, и существовала, то я стопроцентно уверен, что жила она нифига не в Африке. И косточки предка, который через миллионы лет без особых изменений превратился в Колю Валуева, надо искать на дне морском. В светлый поток просоленных морем мыслей, вплетались крики торговцев сушеной рыбой, дурацкий рогот радиостанций, вещавших на украинском языке и горьковатый вкус «Немировской водки на березовых бруньках», который звучно утверждал, что именно он и есть официальный представитель «Посейдон и К».
 
 В один из вечеров, когда заплетающиеся ноги привели меня в полупустой ночной клуб под открытым небом, я познакомился с официанткой. Высокая, слегка нескладная крымская татарочка с пухлыми губками и хрипловатым голосом настолько мне понравилась, что я таки добился того, что в последнюю ночь перед отъездом, полюбовавшись на ее молодое и такое притягательное в обнаженной бесстыдности тело, прикурив сначала для нее, а после для себя сигарету осторожно спросил:
 
 - Слушай, малыш, ты ведь мусульманка?
 
 - Мусульманка, - устало облокотившись на руку и смотря на меня сквозь челку, ответила она.
 
 - А разве мусульманам можно спиртное пить и с неверными сексом заниматься?
 
 На что моя милая девочка, выпустив струю дыма, мудро улыбнулась и ответила:
 
 - Вот ты христианин. Крест вот на шее висит. А в церкви последний раз, когда был?

 Крыть мне было нечем. Мировоззрение, почерпнутое из «Комсомольской Правды» и канала «Рен-ТВ», развалилось как карточный домик, и вернувшись домой я еще долго хранил в сердце образ - когда взявшись за руки, мы сидели с ней на ступеньках причала и любовались на лунную дорожку, прочеркивающую угольную, без единой волны, гладь моря. Вика, к тому времени превратившаяся в потрясающую в своей грации блондиночку в узких брючках-«хулиганах», узнав об адюльтере и решив, что тратить время на такую сомнительную партию, как я, не стоит, со скоростью оленей Санты укатила жить в Питер. Свято место пусто не бывает. И Ветка вошла в мою жизнь так стремительно, что до сих пор воспоминания о ее переезде на мою жилплощадь на третий день знакомства, вызывают у меня Гомерический смех. Вета была тем человеком, который был чем-то похож на меня. По крайней мере, пили и трахались мы с одинаковым надрывом. Настоящая боевая подруга косморазведчика.
 
 Труди Чакон для Джейка Салли. У гвардейцев «Гренадера» появилась своя Миледи. Я же, как получивший маршальский жезл Д’Артаньян, перестал работать вообще. По правде говоря, мое психологическое состояние к тому времени настолько ухудшилось, что к паническим атакам прибавился маниакально-депрессивный синдром, и, как я сейчас подозреваю, биполярное расстройство. Жили мы как пара на всю голову отмороженных «реднеков». Драки были настолько часты, что даже год совместной жизни, начав отмечать домашним вином и не сойдясь во мнениях по поводу приготовления курицы в духовке, мы закончили катаясь по полу между разбросанных в драке стульях, пытаясь нанести как можно больше увечий друг другу. Через пару лет она признается своей подруге, что я был идеальным человеком для выпивки и секса.   

 Так бы возможно и продолжалась та тягомотина, ставшая моим образом жизни. Полусонное безделье, пятничные пьянки с разной степенью разгула, просмотр отупляющих телесериалов и «Дом-2», изредка поездки на дачу и легкий, физический труд на свежем воздухе. Благодаря парочке амнистий и прекрасной характеристике начальника Исправительного Учреждения Открытого Типа, срок мой практически подошел к концу. Оставалось только найти работу и превращение в среднестатистического, обиженного жизнью и работой, забитого женой и тещей, семьянина с пивным животом было бы завершено. Тем более намеки о ребенке и женитьбе начали звучать так же часто, как появление толстяков в спортзалах нашего городка в начале марта.

 Но Морган Фриман, на этот раз с ехидцей в глазах, решил, что расслабляться Вовану пока еще рано.

 Я выиграл «Грин-Кард».

               

                Глава III
               
               
              Amazing grace


 «Уверяю тебя, дружок, что Улисс не рвался в герои. Он просто БЫЛ героем — натура у него была такая, не мог он иначе. Ты вот не можешь говно есть — тошнит, а ему тошно было сидеть царьком в занюханной своей Итаке»
               
   
 Аркадий и Борис Стругацкие               

 
 «Он бухает», «мне бухари не нужны», «набухался вчера?», «Видел его? Спился совсем», «бухарики конченные, з*****и».

  Как много раз я слышал эти слова... Самое интересное, их произносили не подтянутые, загорелые владельцы «заводов, яхт и пароходов». И не симпатичные девчоныши в кедах «Конверс» и очках «Рэй Бэн». Как правило, возмущаются, смотрят на тебя с презрением и оттопырив нижнюю губу растянуто цедят слова бандерлоги среднего, кредитоспособного возраста.

 Ну-ка обратимся к классику: «Послушай, человеческий детеныш, — сказал медведь Балу, — я учил тебя Закону Джунглей, но у бандерлогов нет Закона. Бандерлоги — отверженные. Бандерлогов много, они злы, грязны, не имеют стыда, и если у них есть какое-либо желание, то именно стремление, чтобы в джунглях их заметили».

 Кого это мне напоминает?

 Не вы ли, как обезьяны, готовы выскочить из машины и разбить голову или искалечить человека за то, что он вас неумело обогнал на дороге?

 А может не вы, как злобные приматы, никогда не улыбнетесь в ответ, ни в магазине, ни в поликлинике, ни в практически любом учреждении, а на любой невинный вопрос смотрите в ответ с таким выражением лица, как будто работа, которую вы выполняете, суровая повинность?

 Не вы ли проходите мимо лежащего на земле человека в грязной одежде, фыркая от недовольства, вместо того, чтобы вызвать «неотложку» или позвонить в милицию?

 Не вы ли, идя по тротуару, никогда не отведете плечо, а выкатив глаза, яйца или женскую сумку размером с вещмешок, прете напролом?

 Или в автобусе, вагоне метро или маршрутке никогда не подымете свою жопу, вероятно уставшую в выработке дневной нормы угля, чтобы уступить место пожилому человеку или женщине.

 Не ваши ли голоса, брызжущие матом, когда вы орете на своих мужа или жену, слышно с открытых окон летом, а при словах «любовь, компромисс, супружеская верность» ваши физиономии криво ухмыляются?
 
 А, ну да! Ведь вы не «бухаете». Вы ведь «НОРМАЛЬНЫЕ».

 А я, с бодуна, ради прикола заполнив анкетку в «Комсомолке», не поверил своим ушам, когда через полгода раздался звонок, и голос с «хитрым» армянским акцентом сказал, что я выиграл «Грин-Кард».

 Сначала подумав, что это очередная лапша для простаков, я не поверил.
 
 Но через пару месяцев, стоя перед бронированным стеклом в посольстве США в Варшаве, я смотрел на улыбающуюся переводчицу и консула, который качая головой подтверждал, что билет в другую жизнь, завтра в восемь утра, будет вклеен в мой паспорт. Сборы к Американской Мечте длились недолго. Родители влезли в долги, и заветная сумма в две тысячи долларов уютно покоилась на книжной полке. Ветка плакала каждый день и обещала дождаться при любом исходе. Крот с гордостью говорил тост за новую жизнь на земле Шошонов и Апачей. Летчик с циничным восторгом заметил, что если уж и спиваться, то употребляя «Джек Дэниэлс» и «Джонни Уокер». А я... А я не хотел никуда лететь. Мне было неплохо и здесь. Без работы, с теплой худышкой под боком, с компанией безбашенных собутыльников. Я не искал лучшей жизни. Мама, видя мои колебания, заметила: «Но ведь ты всегда хотел приключений. Мир посмотреть». Как в воду глядела.

 Приключения начались прямо с аэропорта «О’Хара», где с капельками пота бегущими по спине, я осознал, что не понял ни единого слова таможенного офицера, с неподражаемым американским акцентом выпалившего какую-то фразу. Покивав для приличия головой и сказав: «ОК», я направился к выходу. И конечно же нарушил иммиграционное законодательство США, пройдя контроль без отметки в паспорте. Вернув меня обратно и вдоволь поиздевавшись над тупорылым эмигрантом, офицеры Homeland Security все-таки позволили мне покинуть зону досмотра. Двери аэропорта распахнулись, и парковка полная автомобилей с жестяными квадратами номерных знаков, звуки испанского языка и шум хайвея неподалеку, ввергли меня в ступор.
 
 Встретивший меня молодой человек, который как предполагалось будет моим начальником на первой, взрослой американской работе, оказался довольно неплохим парнем. По крайней мере из всего сонма русскоязычных «братьев» по иммиграции, при встрече я могу без отвращения пожать руку только некоторым их них. И он будет в этой компашке. Приехав на квартиру, где уже жили мои будущие коллеги по работе, первое, что бросилось в глаза, было неимоверное количество тараканов. Когда мы зашли в квартиру и Стас включил свет, первой моей мыслью было: «Ковер убежал». Впрочем, тюремно-армейская закалка дала о себе знать, и приняв наскоро душ (поначалу вообще не поняв, как его включать), через час я уже откупоривал бутылку белорусской настойки и распивал ее с моим будущим собратом по приключениям.
 
 Олежка был худой как профессор Паганель после перенесенного приступа малярии, использовал в предложениях неповторимые одесские словечки и наслаждался молодостью, жизнью и Америкой. В первый же вечер нахождения в стране «звездно-полосатого флага» я нарезался как бэля. Пьяный Олег, решив выступить в роли экскурсовода и сперев ключи от минивэна у спящего от усталости мертвецким сном Стаса, устроил ночной пробег до близлежащего городка. Я смотрел на проносящиеся мимо окон маленькие, отделанные сайдингом домики с тихо висящими флагами на них, и не мог до конца поверить, что я, Вова с забытого Богом городишка, начал новую жизнь в стране из моих юношеских боевиков.
 
 Работа началась на третий день.
 
 Еще толком не отойдя от джетлага, встав в пять утра и упав без сил вернувшись далеко за полночь, я ненароком вспомнил бессмертный труд «Один день Ивана Денисовича». Спитый бездельник не мог выдержать темпа, с которым оставшиеся в США нелегально студенты разгружали новехонькие машины с железнодорожных вагонов. Работа была на открытом воздухе (притом, что в Чикаго температура иногда доходила до минус двадцати градусов ниже нуля), продолжалась как минимум шестнадцать часов в день, и выматывала полностью. Бес, смотревший на мир моими глазами, оценив забитые разнокалиберными бутылкам полки в ближайшем «liquor store», развернулся в полную силу. Деньги жгли карман, зеленые бумажки с суровым Джорджем Вашингтоном капали на счет в Bank of America в количестве десяти в час.
 
 А душа кричала, что: «Мы не рабы, рабы не мы».
 
 Попав в стрип-клаб первый раз в своей жизни и избрав объектом поклонения девятнадцатилетнюю блондиночку с довольно аппетитными грудочками, проснувшись наутро я обнаружил, что засунул в ее трусики почти четыреста долларов. Почесав голову и опохмелившись знаменитым пивом «Будвайзер» я принял поистине Соломоново решение - позвонил на работу и обматерил нашего менеджера Джона так, что он еще долго думал не обратиться ли ему в суд по поводу защиты чести и достоинства. Ругаться на английском я умел здорово.
 
 Ситуация складывалась архихреновая.
 
 С работы меня, конечно же, поперли, и жил я с парнями только из-за их врожденного сострадания. Так как Олежка был не обременен работой как и я, выпросив у Стаса на день машину, мы поехали искать работу в Чикаго, до которого от нашего мексиканского района, где мы были единственными гринго, было километров шестьдесят.
 
 На Эллочку Людоедку ослепительное впечатление произвело чайное ситечко. Такой же эффект на меня произвел ночной Чикаго. Сидя на набережной, накачиваясь «Джином Гордоном» и глядя на черную стрелу «Сирс-тауэр» пронзающую небо, я практически испытывал оргазм. Я впечатлительный человек. И мысли о том, что я единственный из всей моей компании вижу подобное величие архитектурной истории капитализма и распиваю напиток, который никогда бы не смог себе позволить в предыдущей жизни, приводили меня даже не в трепет. Наверное, только тринадцатилетняя фанатка Джастина Бибера, случайно оказавшаяся с ним в лифте отеля «Марриотт», могла бы в полной мере описать мои чувства. Распив бутылку жгучего пойла, поколесив для порядка по ночным улицам мегаполиса (никакой работы, само собой, мы даже не искали), и пофлиртовав с дерганой негритянкой мы направились домой.
 
 К Новому году (а я прилетел в октябре) у меня остались двести долларов, англо-русский словарь и перманентное чувство, что мне пришел п****ц.

 Как часто, мой уважаемый читатель, тебе приходилось отмечать Новый Год одному? Для меня, этот праздник был всегда новой точкой отсчета. День, когда вся семья собирается за столом. Когда каждый получает милые и недорогие сувениры. Когда ты,  раскрасневшийся от мороза, возвращаешься с елки и изредка останавливаешься, чтобы взглянуть на уж очень красивый салют, огненным драконом извергающийся с прозрачного, зимнего неба. Так получилось, что на Новый год я остался совершенно один. Правда с бутылкой водки «Абсолют», с которой мы мгновенно нашли общий язык. Родители кристально ясно поняли, что тупорылый алкоголик, носящий по ошибке их фамилию, продолжал заливаться, как пожарная машина, даже на другом континенте.
 
 Олежка, подключив все свои знакомства, одним холодным февральским утром с гордостью мне сообщил, что нас ждут во Флориде. Подбив баланс и накатив на «посошок» в аэропорту, через несколько часов мы окунулись во влажную баню штата, девиз которого «На Бога уповаем» великолепно подходил к моему моральному состоянию. Пообещав забрать нас через несколько дней, золотые горы и две дюжины стриптизерш, женщина-работодатель, похожая на самую жесткую участницу шоу «Битва Экстрасенсов», укатила прочь под шелест пальм на своем большом и белом «GM».
 
 Началась веселая жизнь в придорожном мотеле, контингент которого состоял из живущих на пособие безработных, наркоманов, парочки геев и гондурасской проститутки. Тут-то к нам и подкатила Дженнифер. Итальянские гены, смешанные пополам с чистым воздухом Теннесси, откуда она была родом, создали довольно привлекательный и горячий микс. Где-то жил отобранный органами опеки ее маленький сын, а друзья периодически ложили ее в клинику для наркоманов. Дженни, как я узнал позже, начала сидеть на метамфетамине. Хотя выглядела она еще очень даже ничего. Спросив для порядка не могу ли я одолжить ей пятьдесят баксов и услышав отрицательный ответ она ничуть не расстроилась.
 
 - Но ты ведь, наверное, хочешь трахаться? - с обворожительной улыбкой спросила она. А трахаться я хотел. Дженни ушла богаче на пятьдесят долларов, а я богаче на воспоминания, какие именно слова с милым акцентом произносят американки, когда кончают. Мы начали общаться очень часто. Честно говоря, я втюрился в Дженни как мальчишка, и до сих пор вспоминаю ее с теплотой и нежностью. Видит Бог, мне бы очень хотелось надеяться, что она все-таки сумела найти в себе силы вернуться к нормальной жизни.
 
 Карма не заставила себя долго ждать.

 Одним спокойным вечером, занимаясь прокрастинацией и серфя от безделья по всемирной паутине, я решил проверить почтовый ящик Ветки. Пароли и логины друг друга не были для нас каким-то секретом Ватикана. К тому времени как я улетел, мы жили вместе уже почти два года. Почти засыпая, я вдруг решил залезть в корзину, и обнаружив странное письмо без адресата открыл его. Я просто обомлел. Это было интересное письмо, полное экспрессии, красивых выражений, трогательных клятв и нескольких затасканных клише. Но предназначалось оно Кроту.

 Да. Крот и Вета начали испытывать друг к другу симпатию. Даже больше. Труди Чакон променяла Джейка Салли на Норма Спеллмана. В темноте, освещаемой лишь монитором ноутбука, уставившись в одну точку, я понял, что остался на чужбине совсем один. Что-то сломалось во мне опять.

 «А ты думал, что тебе можно изменять, а она святая?» - шептал на ухо бес.
 
 Раньше я принадлежал к тому сонму достойных детей Казановы, которые считают, что надо трахать «все, что движется». Разумеется, я не мог представить себя в постели с какой-нибудь, снятой на вокзале, старой, толстой, пьяной бабой с синяком под глазом и одной туфлей на ноге, но если мне попадалась девчонка, глядя которой в глаза я понимал, что наши токи слились в один гудящий провод на двести двадцать киловольт, то не упускал возможности распробовать очередную носительницу архетипического паттерна. Теперь же, самонадеянный мудило в слезах и соплях, выплевывая проклятия и ругательства, схватил телефон, и позвонив Ветке сорвал голос, применяя деепричастные обороты, арго и обсценную лексику.
 
 Тем временем, родители посчитав, что еще не все потеряно, подослали материальную помощь в размере месячной зарплаты американского копа. Это пришлось очень кстати, поскольку денег, тратящихся каждый день на коробки с пивом «Корона», сигареты по пять долларов за пачку и вкусные, но стоящие в животе колом гамбургеры, практически не осталось. «Ведьма» с жесточайшим англо-русским акцентом была послана лесом через неделю бесплодных обещаний в содействии с работой. Но ведь я жил в стране равных возможностей. Как оказалось, тех, кто хочет заработать на тех, кто ищет возможности, особенно если эти «Те» говорят на русском языке, было на просторах страны «Мальборо» немерено.
 
 Переехав совсем недалеко от обители американских маргиналов (которые не поверили, что мы с Олежкой ищем работу, и считали нас представителями Рашн мафии, милая Дженни на прощание даже приготовила мне блинчики с кленовым сиропом и проводила на вокзал), я стал работать в одном захудалом отеле, хозяином которого был лысый, как колено, кубинец. И меня угораздило вляпаться в самый настоящий служебный роман.

 Женщина в последнем издыхании лета.

 Пергидролевая блондинка с неплохо сохранившейся фигурой. Она была моим непосредственным боссом, вторым человеком в менеджменте отеля, и моей любовницей. Особая пикантность ситуации была в том, что похожий на Фантомаса хозяин отеля, связанный с кубинской криминальной диаспорой, не мог затянуть ее в постель с самого начала ее трудовой карьеры в качестве главного менеджера. Когда она решила для экономии пригласить в нашу трехкомнатную квартиру (в Штатах это две комнаты и гостиная), парочку веселых гондурасцев, события стали напоминать дешевый голливудский шлак. Гондурасцы стучали на наши охи-вздохи по ночам своему лысому ангелу-хранителю. Лысый «альфач» бесился от ревности, но не мог меня уволить, чтобы не показывать свою слабость и не злить свою недоступную мечту. Я забивал хер на работу. Моя MILF меня отмазывала, а по вечерам, мы вместе с гондурасцами весело и задорно накачивались купленным за ее деньги спиртным, потому что трезвый особого желания с ней спать я не испытывал. В финале, получив шрам на горле, разрезанном твердой темнокожей рукой, пару сот долларов и ощущения от разбитого моим телом стеклянного столика, я перебрался в Огайо.

 Владимир начинал понемногу понимать, что к чему в этом лучшем из миров.
 
 
 «В Грузии — лучше. Там все по-другому. Больше денег, вина и геройства. Шире жесты и ближе ладонь к рукоятке ножа...

 Женщины Грузии строги, пугливы, им вслед не шути. Всякий знает: баррикады пушистых ресниц — неприступны.

 В Грузии климата нет. Есть лишь солнце и тень. Летом тени короче, зимою — длиннее, и все.

 В Грузии — лучше. Там все по-другому...»
 
 
 Так Сергей Довлатов написал о земле гордых мужчин и строгих женщин.

 Мой новый друг Серго был достойным сыном своего прекрасного народа.

 Мудрость неторопливых высказываний, легкая ирония, теплая доброта.

 А еще у Серго была саркома мозга.
 
 Он мог, закатив глаза, упасть без чувств когда угодно и где угодно. И под неоновым светом туалета в захудалом баре, держа на коленях голову своего друга и видя, как его сильное, мускулистое тело содрогается в припадке, тоска от того, что ты не можешь ничем ему помочь пронзает сердце.
 
 В одно июльское утро, когда пиво, смешанное пополам с водкой и джином, бегало по венам не хуже Усэйна Болта, я, взяв без спроса у Улугбека машину, решил сгонять на Ниагарский водопад. Серго оценил мою идею, но уточнил: «Паедэм вместе, я паведу». Легкий холодок пробежал вдоль позвоночника. Перспектива врезаться на скорости семьдесят миль в час в отбойник на хайвее не казалась мне самым лучшим завершением молодой жизни. Но просто посмотрев ему в глаза и все поняв без слов, я кивнул головой и бросил ему ключи: «Давай!» Серго, в своей неподражаемой черной бандане щурился ласковому летнему солнышку и улыбался своим мыслям, а я незаметно подглядывал за ним и не мог представить, о чем может думать молодой, красивый парень, которому возможно осталось жить считанные месяцы.

 Мое первое свидание со смертью случилось в армии.
 
 Два лучших друга. Сослуживца.
 
 В теплый, осенний день на разводе, когда практически весь полк заступал в наряд, а наша немногочисленная рота в караул, они устроили глупое баловство с оружием и очень жестоко за это поплатились. Стоя в курилке после произошедшего и беззвучно плача, я видел перед глазами картину...
 
 ...Выстрелы. Дикий, отчаянный крик Ваньки и темные отверстия на его шинели. Макс, бледный как смерть. Начкар вырывающий у него из рук автомат, и уже мертвый Ваня, которого за руки и за ноги, бойцы, стоявшие на разводе, бегом понесли в санчасть. Сама нереальность ситуации сводила меня с ума. Вот я стою с Ваней дневальным по роте, а он, расхаживая взад и вперед по «взлётке», подпевает звучному голосу Сережи Жукова, тихонько доносящегося из старого магнитофона «Беларусь». Вот за десять минут до смерти, он поворачивается ко мне и говорит: «Малой, принесешь мне пачку сигарет в караулку, хорошо?»
 
 А потом его не стало.

 На водопад мы попали, но к тому времени я уже так накачался спиртным, что не смог бы отличить Ниагарский водопад от фонтана в Парке культуры и отдыха. Что-то мне подсказывает, этого прекрасного человека уже нет на нашей планете. Но та поездка была для него намного важнее, чем для меня.

 Поездка получилась веселой, но реальность иммигрантской жизни была намного прозаичней. Подъем в пять утра, работа на уборке номеров в отелях (я до сих пор могу на спор убрать засвиняченную однокомнатную квартиру за сорок пять минут), до пяти вечера, короткий отдых перед второй работой, мытье посуды до двенадцати ночи, короткий перекус, душ, и назавтра все повторяется опять. Шесть дней в неделю. Ау? Уставшие за распитием чая работницы отделов кадров и с грозным видом следящие за напряженными покупателями «администраторы торгового зала».
 
 А, ну да! «Кто на что учился», - ответите вы.
 
 Денег не было совсем. Хитрожопые боссы с украинско-белорусскими корнями так распоряжались твоими чеками, что ты постоянно был что-то должен им, а не наоборот. Должен за квартплату, за доставку на работу, за то, что тебе мудаку вообще достался такой прекрасный шанс работать на этих благородных людей. Имея в кошельке пару сот баксов, я не мог дернуться ни в одну сторону. Моя кредитная история напоминала мишень после беспорядочной стрельбы из ПКВТ. Кто был в Штатах, тот меня поймет. Арендовать квартиру без кредитной истории, искать работу и добираться до нее не имея машины (в большинстве городков, в которые меня заносила Американская Мечта, общественный транспорт отсутствовал от слова «вообще») и зная только пару фраз на английском (а где я мог его учить, если все время жил окруженный русскоязычным населением разной степени говнистости) смог бы, наверное, только Данила Багров. Но я был далек до него и уровнем подготовки и силой мотивации. Пробыв около года на земле взрастившей множество достойных героев комиксов, я засобирался домой. В самолете, взволнованный, что наконец-то возвращаюсь на родину, выпив банку пива, любезно принесенную мне стюардессой, я с теплом вспомнил проведенную в бешеном сексе последнюю ночь перед отбытием на родину, закрыл глаза и сладко задремал.

 Культурный шок после возвращения разорвал меня на куски.
 
 Год, всего один год, я провел за океаном, и сидя на лавочке перед подъездом теперь не мог понять куда вернулся. Серые улицы. Галдящее воронье над домами. Люди на остановках, одеждой напоминающие зеков на вечерней поверке. Хамство. Агрессия в глазах и на лицах. Даже бездомные негры на улицах Чикаго так не матерились, как возвращающиеся домой после работы мужчины в городских автобусах. Да, Штаты меня перековали полностью. Первое время я даже здоровался с водителем, когда садился в маршрутку, чем вызывал недоуменные взгляды сидящих в ней людей.
 
 Встретившись за накрытым столом со старой гвардией, улучив момент, когда Летчик пошел в туалет я спросил прятавшего глаза Крота:

 - Прямо мне скажи, было что-нибудь?
 
 Крот оказался мужчиной, и подняв голову твердо ответил:
 
 - Было.
 
 - Один раз?
 
 - Нет.
 
 - Понятно. Забей тогда. А ты что думал, что я тебе морду бить буду?
 
 Концепция дать по роже лучшему другу из-за девушки, хоть и жившей со мной продолжительное время, не входила в мой список поведенческих рефлексов. Дружба между мужчинами свята! Так по своей наивности я полагал в то время.
 
 Мама, получив нервный срыв из-за вечно переживающего за свою кровиночку сердечка, слегла в стационар.
 
 Мама...

 Сколько слез ты пролила, когда моя перекошенная от злобы рожа требовала у тебя денег на опохмелку.

 Когда ты похоронила своих родителей, братьев и сестру и поняв, что осталась одна из семьи, тихо плакала сидя на кровати в спальне.

 Когда сын, которому ты подарила тепло всей своей богатой на нежность и ласку души, возвращался в грязной, вонючей одежде, и поддерживая под руку пьяную б****ь кричал осипшим горлом, что она будет с ним жить.

 Как много раз, приготовив торт и потрясающие вкусности на день рождения сына, ты со страданием в глазах смотрела, что его интересует только количество бутылок водки в холодильнике.

 Мама. Не такого сына ты была достойна.

 Воодушевившись каналом «Дискавери», с какого-то похмельного перепугу (а с бодуна меня всегда посещали оригинальные идеи), я пришел к неадекватному выводу, что если получу профессию, то возвращение на мою вторую родину и зарабатывание денежных знаков с зелеными спинками пойдет намного легче и быстрее. Сказано-сделано. После долгих раздумий я решил стать сварщиком. Ирония состояла в том, что я непревзойденный рукожоп. Я легко могу перевести не особо сложный текст с английского на русский и наоборот. Я могу цитировать наизусть главы из книг. Печатать со скоростью двести знаков в минуту. Написать прекрасное эссе или рецензию. Но если мне нужно сделать что-то, требующее инструментов больше, чем молоток и гвозди, я неминуемо напортачу.
 
 Отучившись три месяца, моя скромная персона украсила собой одно строительное управление, находящееся в такой глубокой заднице, что мелкая лавка в Луизиане во времена Великой депрессии в сравнении с ним показалась бы транснациональной корпорацией. Варил я так смело и профессионально, что моему мастеру Виталику потребовалось всего лишь два рывка рукой, чтобы оторвать перила, которые я приварил четыре часа назад.

 Ветка меня избегала. Летчик, возвращаясь после футбольного матча на поезде, пал жертвой клофелинщиц, и его резко пошатнувшееся здоровье больше не позволяло в полной мере участвовать в наших потускневших кутежах. С Кротом мы делали вид, что ничего не произошло, но напиваясь, он постоянно начинал просить у меня прощения за свое невыдержанное либидо. Охотник начал жить с подругой своего знакомого, отправленного за решетку на много горьких лет. Капитан женился, и вывалив солидное брюхо делал вид, что с нами незнаком. Не было больше гвардейцев «Гренадера». Все эти братания, похлопывания друг друга по плечам, тосты, от которых пришел бы в восторг грузинский тамада, были просто источающей водочный смрад иллюзией. «Гвардейцы» превратились просто в знакомых, начинающих искать свой путь в жизни, молодых людей.
 
 Случайно натолкнувшись на программу «Смертельный улов» и полазив на форумах описывающих бешеные заработки в рыболовной индустрии, меня пробрала дрожь азарта. Родные одобрили мои наполеоновские планы, и ссудив суммой на билет до Анкориджа отправили меня вслед за Американской Мечтой во второй раз.
 
 «Есть на земле места, где человек живёт так, как остальные могут только мечтать».
 
 Этот прекрасный слоган из рекламы сигарет «Мальборо» хоть и относится скорее всего к Монтане или Техасу, тем не менее Аляска и ее свободолюбивые жители отвечают ему на сто процентов.
 
 Заселившись в небольшой хостел неподалеку от центра занятости Анкориджа, познакомившись с молдавскими студентами, сидевшими без работы, избежав глупой смерти от ножа полоумного араба, который погоняв меня пару минут вокруг припаркованной машины, после сидел с непроницаемым лицом закованный в наручники, и посетив все мало-мальски знаковые кабаки в центре, я таки нашел работу. Но проблемы начались прямо перед отлетом на остров Накнек, где и располагалось будущее Эльдорадо. Накануне, заметив на груди какие-то зудящие волдыри я не придал им значения. Через несколько суток, мое лицо, спина и голова напоминали персонажей фильмов, рассказывающих о нелегкой судьбе живых мертвецов, исчадий ада и иже с ними.

 Я прицепил ветряную оспу.

 Когда стоящая в очереди в кассу маленькая девочка повернув голову и увидев меня застыла на несколько мгновений, а потом, подергав маму за рукав, показала на меня пальцем - я понял, что дело швах. В ветрянке есть одно преимущество. По крайней мере, в переполненной работягами столовой вы будете в полной мере наслаждаться свободным столиком.
 
 Все эти годы я очень трепетно относился к своей, довольно симпатичной (по словам знакомых девушек) внешности. Переживая по поводу одного-единственного прыщика перед походом в город, прилизывая волосы на голове и выглаживая стрелки на брюках, я и представить себе не мог, что превращусь в монстра в самый неподходящий для этого момент. В один миг вся красота, твое бесценное личико, о котором ты так трясешься, исчезает, и ты превращаешься в парию, недостойную даже сидеть с «нормальными» людьми за одним столом. Сюзанна Кэхалан написала отличную книгу, описывающую всю растерянность и потрясение обычного человека, когда то, что он считал незыблемым и постоянным исчезает без остатка. Когда личность, зарабатывающая пятьдесят тысяч долларов в год, кичащаяся своим образованием и строящая планы на жизнь, полностью разрушается всего лишь аутоиммунной инфекцией. А я тогда в полной мере осознал, что такое быть самой толстой девочкой в классе, что значит быть одинокой и плакать от бессилия по ночам в подушку, если у тебя огромное родимое пятно на щеке или ожог на пол-лица.

 Я часто сижу летом на лавочке возле «Евроопта» и попивая прекрасный кофе, сваренный очаровательной бариста, с интересом смотрю на входящих в магазин людей.

 Приходило ли вам в голову, что вы понятия не имеете, когда умрете?
 
 Ну в смысле, иногда, конечно, вы думаете об этом, особенно в моменты, когда уходит близкий человек, или натолкнувшись на похоронную процессию. Но вот именно так. Сидя на лавочке или за столиком уличной кафешки, наслаждаясь чашечкой кофе или бутылочкой холодного пива и щурясь от шелковых лучиков солнышка. Глядя на молодых девушек и важных мужчин. Что любой из них, может уйти в другой мир этим же вечером. Что каждый строит планы, мечтает о будущем и постоянно ковыряется в прошлом, даже не осознавая, что это все просто иллюзии. Просто фантазии, не имеющие под собой абсолютно никакой реальной основы. Но следуя за которыми мы беспричинно злимся, теряем друзей и любимых из-за пустячных ссор, и впадаем в кромешную тьму депрессии. Что в этом и состоит потрясающая ирония нашей жизни, и забывая об этой предохранительной системе, позволяющей нам не принимать всерьез мелочные обиды, расстройства по поводу испорченного праздника, маленькой зарплаты или мудака-соседа, мы продолжаем вести себя, как бессмертные боги Олимпа. Смерти боятся практически все. Но если познакомиться с ней поближе и с уважением прислушиваться к знакам, которые она со временем начинает посылать абсолютно каждому человеку, то чувство свободы и ребяческой радости от каждого прожитого момента больше не покинет вас никогда.

 Работа была тяжелой, но веселой. Деньги начали капать на счет. Шоколадные пирожные во время перерывов, запиваемые горячим кофе, поддавали энергии в усталое тело. На самом ответственном участке фронта, тьфу ты, работы, со мной бок о бок трудились три чеченских парня. Это был не самый легкий участок. Самоанские, похожие на медведей гризли парни привозили тележку с поддонами замерзшей, крепкой, как камень рыбой. А наша четверка снимала с нее поддоны, и резко бросая их на конвейер, разбивала монолитную рыбную массу на отдельные тушки. Вся эта куча неслась по ленте и перехватывалась работниками, тут же упаковывающих ее в ящики с надписью: «Знаменитый Аляскинский лосось».

 Я молодым застал начало второй войны в Чечне.

 Помню, как с Игорьком мы с утра зашли в привокзальный бар, и все люди застыли в ужасе от страшной новости о взорванных домах на Каширском шоссе. Потом кадры документальной хроники, безучастно фиксирующие на кинопленке пленных солдат, отрезанные головы, ликующих бородачей и сгоревшие БТРы, и которые вызывали лишь иррациональный страх и желание забыть увиденное. Сначала я не разговаривал с «детьми гор». Но потом Габиб, самый коренастый из них, с усмешкой меня спросил:

 - Русский?

 - Белорус, - ответил я.
 
 Габиб единственный из троицы курил, и во время перекуров любопытство пересилило затаенный страх. Мы стали общаться. Габиб, Халик и Дени разбирались в истории и литературе, бегло говорили на английском языке, и пять раз в день делали намаз. По какой-то иронии судьбы, во время моего дуракаваляния на «химии» много лет назад я полистал и даже немного вчитался в оставленный кем-то Коран. Что было полным сюрреализмом для забытой богом деревушки, где и располагалась «Юдоль слез».
 
 Прохлада Аляскинских белых ночей дарила свежесть и наполняла легкие кристально чистым воздухом. Присев на лежавшее возле нашего барака бревно и выслушав историю моей неказистой жизни, Габиб молча посидел, покурил и тихо сказал:
 
 - Зачем ты так пьешь? Вон, человека убил пьяный. Аллах накажет тебя за это. Ты умный, молодой парень. Зачем тебе этот яд?
 
 Его слова были просты. В них не читалось превосходство или презрение. Я не нашел, что ему ответить.
 
 Через две недели сезон тупо встал. Подержав нас для вида про запас еще две недели, руководство маленького заводика отправило всех домой. Напоив на прощание моих Самоанских коллег русской водкой, прилетев в Анкоридж и расцеловав уставших от безделья молдавских подруг, я, представив себя Великим Гэтсби, устроил массовую попойку с подгоревшим и ужасно сухим барбекю.
 
 Через неделю ситуация стала выходить из-под контроля.
 
 На руках имелся обратный билет с открытой датой, но вылетом из Чикаго, рюкзак белорусского производства, немного одежды, двадцать три доллара, и последняя оплаченная ночь на двухъярусной кровати. С утра не дожидаясь чек-аута, постояв перед слегка приоткрытым окном, за которым накрапывал мелкий дождь, не обращая внимания на дрожащие от страха колени, я вышел из хостела, пожелал сидевшему на ресепшн Джону удачи и пошел по направлению к «Уолмарту» стоящему неподалеку.
 
 Я решил добираться до Чикаго автостопом.
 
 «Со временем понимаешь, что единственно верные траты, о которых никогда не пожалеешь - это траты на книги, путешествия и алкоголь».

 Автору этой цитатки выложенной в «ВК», я при встрече несомненно пожал бы руку.
 
 Возможно это покажется странным, но с годами я пришел к выводу, что поездка за границу ради смены обстановки не имеет практически никакой ценности. Я говорю о веселых, пузатых дядечках, которые вырвавшись из своей беспросветной рабоче-семейной жизни, потом нажираются в хлам на лоукостах и представляясь сотрудниками ГРУ орут благим матом на испуганных бортпроводников и не говорящий на «великом и могучем» персонал египетских и турецких отелей. А еще меня веселят модные нынче фрилансеры, которые рукожопя сайты разной степени продвинутости, или занимаясь веб-дизайном, сидят в Таиланде или Бали и умничают в блогах, как можно поменять жизнь. А что ж вы, «путешественники», по Европе месяцами не колесите, или по добрым старым Штатам? Латинская Америка тоже не айс? Ну дык канешне, визы-шмизы, дорого все, интернет нестабильный, да и по голове могут в любой момент приложить так, что все мысли о «братстве народов» пропадут мгновенно.
 
 Как написал один из современных «гуру» вебинарно-развивающей чепухи: «Выводы, которые я сделал: Азия – лучшее место для тревеливинга (честно, так и написано :)) и начинающих путешественников. Европа – да, это дорого. Однако стоит поехать. Причем особый кайф – путешествие на машине или мотоцикле. За 3 недели можно посмотреть десяток стран (лично я за три недели даже не распробовал Бангкок :)) Латинская Америка – для опытных путешественников. При этом расходы в Латинской Америке будут раза в два больше, чем в Азии. Можно, конечно, ужиматься, на всем экономить. Но зачем? Я абсолютно убежден, что так могут жить только очень умные и расчетливые люди. Намного легче создавать ценности, обучать людей и постоянно поднимать цены на свои товары и услуги».

 Азаза! Какие ты, дядя, ценности создаешь, прыгая как блоха на аркане по дюжине стран за три недели, или покупая себе глупых, деревенских дурочек в Паттайе, которые приехав с Исана готовы тебе вылизывать яйца за пятьсот бат. Коучи, такие коучи. Лично я считаю, что даже ночевка в отелях разной степени звездности, пробежка по местным достопримечательностям, зажигательные танцы под звуки местных гитаристов и беспрерывное щелканье своим Сanon не дадут вам то, что может радикально изменить ваше мировоззрение и жизненный сценарий.
 
 Я снимаю шляпу и почти со сверхъестественным трепетом преклоняюсь перед теми, кто имея в кармане пару долларов, ночуя на вокзалах или в ночлежках, с одним маленьким рюкзаком за плечами, объезжают полмира. Кротов, Шанин и десятки других, кто скромно и без «понтов» просто открывают в себе понимание того, что в любой стране, несмотря на различие в языках, люди одинаковые. Они едят, трахаются, плачут, смеются, работают, мечтают разбогатеть, смотрят футбол, влюбляются и ссорятся. Не буду банальным, но выражение: «Куда бы ты не поехал, ты всегда берешь с собой себя» подходит к моему мировоззрению как нельзя лучше.
 
 А тогда, после первого дня не совсем удачного автостопа, сидя по-турецки на столе в заброшенном туристическом лагере, я курил, смотрел на возвышающуюся передо мной гору и думал: «Вот это и есть жизнь, которую я всегда искал. Не кабинет, в который надо приходить каждый день и терпеть навазелиненный хер начальника, не семья, с детишками, разбросанными по полу игрушками и подурневшей, располневшей женой, не работа по двенадцать часов в день, чтобы быть «не хуже других», не гребаный провинциальный городишко, навевающий на меня тоску одним названием. Вот чего я хотел. Приключений!» Бес, ошарашенный окружающей красотой, молча согласился со мной.
 
 Аляска. Место, в котором я хотел бы жить и умереть.

 Красота ландшафтов была где-то даже нереальна. Четырнадцать дней я провел на дороге, и чувство свободы, которое меня тогда охватило, я не забуду никогда.

 Это наслаждение одиночеством, когда ты можешь сидеть на рюкзаке и ждать попутную машину несколько часов. Ледяная вода быстрых, горных рек и осознающие свою силу грозные бизоны, не обращающие внимания на одинокого странника.
 
 Это Габиб, Халик и Дени, мои дорогие чеченцы, которых я встретил недалеко от Анкориджа, и услышав, что я поперся в Чикаго совсем неподготовленным, сделавших меня богаче на шестьдесят долларов, нож, карту и сумку полную припасов.
 
 Это абсолютно незнакомые люди, подбиравшие меня на дороге, а после, накормив и услышав, что я служил в разведроте, с гордостью доверявшие мне боевое, заряженное оружие, которое там есть у каждого второго, не считая первого.
 
 Это ветеран Вьетнамской войны, с которым мы ехали трое суток на его «Гранд-Чероки», а я, следя за дорогой, делал музыку потише, чтобы не разбудить спящего, пожилого человека, воевавшего много лет назад в духоте тропического леса.
 
 Это мой переход через Канадскую границу в кромешной тьме и недоумение, когда я обнаружил, что на Аляске никакой границы между США и Канадой нет вообще. Есть только таможенный пункт посреди тайги.
 
 Это десятки бедных и богатых, усталых и пьяных, милых и вызывающих тревогу американцев и американок, которые помогали деньгами, водой, продуктами и покачивали головой с восхищением и легким недоверием, когда я говорил о пункте конечного назначения.

 Это безумное счастье, когда засыпая в спальном мешке на склоне горы, ты слышишь отдаленный вой волков и понимаешь, что на сотни квадратных километров вокруг тебя простирается дикая, почти нетронутая человеком земля.

 Это ежедневная борьба с голодом, усталостью и жарой, которая выжгла без следа все следы ветрянки на моем лице и подарила такую веру в себя, какую никогда не получишь ни в одном спортзале даже с самым известным и дорогим тренером.
 
 Добравшись за две недели до Чикаго, проведя сутки в аэропорту без еды (последние пятьдесят центов я подарил маявшемуся от похмелья бичу), попросив в самолете банку пива и сто грамм водки (это стало моим маленьким ритуалом), я махнул их разом. И тепло разлившееся по телу подарило мне такое ощущение покоя, что я мгновенно вырубился, несмотря на укоризненные взгляды сидевшей рядом старушки.

 Американская одиссея закончилась.
 
 Я летел домой.

 Вот только Пенелопа, к которой бы я стремился всей душой, не ждала меня в Итаке.

 За полтора года пребывания в США я двадцать пять раз летал на самолетах. Мне довелось пожить в четырех штатах и проездом заглянуть еще в двенадцать. Я курил марихуану, нюхал кокаин и предпочитал накачиваться коньяком «Курвуазье». Я довольно сильно разбил четыре машины. Три раза меня арестовывала полиция. Я убирал номера в отелях, разгружал автомобили с железнодорожных составов и работал в ресторане посудомойщиком. Уборщиком в крупном торговом центре и супервайзером на круизном судне, имея в подчинении команду в тринадцать человек. Жил месяц в приюте для бездомных и пил пиво в роскошном доме стоимостью около миллиона долларов.

 Два раза меня пытались зарезать. Пару раз уже мне приходилось жестоко бить людей. Я спал с жительницами США, Беларуси, Украины и Казахстана. Каймановы острова подарили мне заразительный смех молодой креолки. В Коста-Рике меня обокрала дешевая проститутка. На Багамах я ранил руку и очень долго ее залечивал. Я был влюблен в эбонитовую девушку из Йоханнесбурга и встречался с юным, нежным человечком из Тюмени.
 
 Просыпался, дрожа от холода, на полу в церквушке забитой чернокожими бездомными, в спальнике на берегу реки, и в каюте судна идущего в Карибское море. На вокзалах, аэропортах и ступеньках банка. Полностью вылечился от панических атак и перестал принимать транквилизаторы.

 Владимир повзрослел.

 И да, кстати, я совсем ничего не заработал.

               

                Глава IV
               
            
           Последний бойскаут
         
 
 «Вот скажите, как можно любить свою работу и вообще наслаждаться жизнью, если тебе каждый день надо просыпаться по будильнику в половине седьмого утра, подниматься с постели, одеваться, насильно впихивать в себя завтрак, срать, ссать, чистить зубы, причесываться, трястись в переполненном общественном транспорте — для того, чтобы не опоздать на работу, где ты будешь вкалывать целый день, делая немалые деньги, только не для себя, а для какого-то дяди, и при этом ещё от тебя будут требовать, чтобы ты был благодарен, что тебе предоставили такую возможность?!»

 
 Чарльз Буковски

               
 Пятница.

 Как много в этом слове для сердца русского слилось. Начиная с обеда, постоянно посматривая на мобильный, ты дорабатываешь только по инерции, и зуд предстоящего веселья не дает толком сконцентрироваться на процессе «рабского поклонения системе». Несколько коротких звонков.
 
 - Ну что? Где пересечемся? Через часа два давай. Надо домой заскочить. Помыться, перекусить. А кто еще будет? Этот баран? Ну ладно, как буду выходить, позвоню.

 А лучше сразу после работы. Как только бдительный, как овчарка, вахтер даст добро и стрелки на часах над главным входом сольются в извещающем окончание рабочей недели экстазе на цифре пять, весело гомонящая и предвкушающая маленький отдых гурьба затюканных жизнью мужичков, словно монголы Великого Темучина расползаются по прилегающей к заводу лесополосе, или скрытым от посторонних глаз уютным местечкам за ближайшим углом. Самых молодых и горячих посылают гонцами из Пизы в магазин торгующий волшебным зельем, и перекуривая с серьезными лицами, коллеги по бригаде набирают своих дражайших половинок, чтобы известить о том, что любимый муж чуть задержится после работы. У самых продвинутых для этой цели имеется гараж. Наличие в нем машины, как какой-то лишней мелочи, совершенно необязательно. Я же, устав от ежедневной работы и предпочитая свободный график два через два, решил испробовать себя на настоящей, мужской работе и начал наслаждаться скрытыми возможностями супергероя, запись о котором в трудовой книжке гласит: «грузчик».
 
 Оооо, вы даже понятия не имеете сколько бонусов имеет на первый, непосвященный взгляд работа в супермаркетах и продуктовых магазинах.

 Начнем с того, что основную недостачу в магазинах делают не ромалы пропитанные запахом степей, и не наркоманы, на рожах которых написано, что они пришли что-нибудь взять на время, и потом забыть отдать, а сами работники данных торговых предприятий. Но самым главным дивидендом в умении владеть «рохлей» и искусством складировать коробки с печеньем в три яруса, являются коллеги женского пола. Я работал в четырех магазинах города, и в каждом из них находилась юная Наяда, которая видела во мне не потного, уставшего дядьку за тридцать, с грязными перчатками на руках, а сублимированный идеал своих девичьих грез.
 
 Мои дорогие девчонки с «конскими хвостиками», выбивающимися из-под стильной кепочки или маленькой шапочки....
 
 Я до сих пор люблю дарить кассирам шоколадки, и в следующий раз, когда потяганный мужичонка в бейсболке положит перед вами Нестле или Рошен, подмигните ему и скажите: «Спасибо, дядя Вова!». Мне будет приятно.
 
 Мы становились маленьким кланом. Семьей, чьи секреты и скрытые страсти бушевали на рампе словно в хорошо спродюсированном американском телесериале. Охранники, грузчики, девочки в униформе, операторы ЭВМ - все были частью закрытого, элитарного общества, в котором мы, и только мы, были хозяевами. Знаете, что говорят продавцы тихонько друг другу, когда за пять минут до закрытия, усталые после трудового дня паренек или женщина средних лет с извинениями забегают в магазин, чтобы купить пакет молока или буханку хлеба?
 
 А вы никогда и не узнаете. И будете лучше спать.

 С таким графиком, мое падение на дно ускорилось стократ. Хороших грузчиков в мое время ценили. А я, сука, был хорош! Даже похмельное состояние или слегка поддатый вид не являлись препятствием для того, чтобы приступить к разгрузке очередного грузовика, водитель которого орал на бедолаг в очереди:
 
 - Да мне пох, что ты с семи стоишь! Молочка и хлеб первые на выгрузку!
 
 А наличие вино-водочного склада, по странной прихоти специалистов Службы Безопасности не оборудованного видеонаблюдением, приглашало к серьезному нарушению Трудового и легкому нарушению Административного кодексов Республики Беларусь.
 
 Потеряв связь с реальностью и написав заявление по собственному желанию я, со вздохом облегчения, стал свободным художником. Через два года после прилета из страны взрастившей Майли Сайрус, обладатель вида на жительство, за который устроили бы драку практически все мексиканские, нелегальные мигранты, сержант отделения тактической разведки, бывший владелец торговой палатки, сварщик третьего разряда, неудавшийся маркетолог, супервайзер палуб и бассейнов на занюханном корыте Карнивал «Свобода», книгоман и новоиспеченный анархист-индивидуалист, стал ценителем воспетого во многих классических произведениях образа жизни.
 
 С утра, проснувшись от переживаний описанных в первой главе, наш филиал Бильдербергского клуба, с опухшими от вчерашних возлияний почетными членами, собирался возле ближайшего магазина с толерантными продавщицами. Деньги вносятся в общую кассу, причем сумма вносимых взносов не играет совершенно никакой роли. Не деньги правят нами, а свобода, равенство и братство. Жаль только покупаемого «бырла» хватает только на легкое снятие синдрома, от которого загнулся не один хороший человек. Но ведь это только начало! Проявляя чудеса риторики, которым позавидовал бы специалист по НЛП с десятилетним стажем, новые сосуды с янтарной жидкостью и романтичными названиями (вот мне всегда было интересно, какой укуренный хипстер придумывает названия для бырла?) появляются под лавкой снова и снова. К десяти часам все возможные, богатые душой и легко относящиеся к мелким наличным, спонсоры редеют, мысли, согретые бутылочкой хорошего, недорого вина замедляются и время для сиесты вступает в свои права. Как правило, к полудню, ни одного любителя Бахуса в своих дворах вы уже не увидите. Думаете на сегодня все? А хрен вам! После трех часов, со вкусом перекусившие гречневой кашей или жареной картошкой, члены клуба возвращаются на вечернюю сессию, которая благодаря везению превратится в настоящую пьянку, или распустит погрустневших от неизбежности бытия граждан алкоголиков по домам.

 Помыкавшись еще какое-то время разнорабочим на разных сомнительных шарашках, и даже немного поработав в России и заработав нереальные для моего городка деньги в одном из самых знаменитых Московских яхт-клубов, я плавно подошел к точке, после которой пословица: «Когда я упал, снизу постучали» обретает новый смысл.
 
 Но девочки меня по-прежнему любили.
 
 Моей боевой подругой на тот период времени стала довольно милая и непосредственная наркоманка с условным сроком, которая в перерывах между прокалыванием кожи в паховой области (А вы не знали? Думали у наркоманов, как в фильмах, все руки исколотые?) с удовольствием занималась со мной сексом, искренне смеялась над моими похождениями, и парила в принадлежащей ее маме баньке. Вся компашка, варившая купленный у простодушных сельчан мак, относилась ко мне со скрытым превосходством и симпатией, и наши разговоры были в стиле:

 - Ну что наркоты? Хорошо вам?
 
 - А тебе алконавт? Вова, вот на**я ты бухаешь? Что ты нашел в «синьке»?
 
 Друзья по съемной квартире, раскумарившись, с расслабленным видом и сигаретой начинали морализаторствовать. Надо отдать должное молодым людям, неоднократно каждый из них напоминал мне о вреде наркотиков, и брал с меня слово, что шприц, наполненный черной жидкостью, никогда не проткнет мою мягкую и нежную кожу.
 
 Жизнь стала легкой, отчаянной от безнадежного падения в пропасть, и незатейливой.
 
 Однажды после сумбурного застолья, ввязавшись в интеллектуальный спор между двумя Мастерами спорта международного класса по литрболу, мне было с потрясающей простотой показано, во что в конце концов я превратился. И вот пятнадцать лет спустя после поступления в университет, возвращаясь домой на автобусе, недоучившийся юрист со шрамами по всему телу, с мобильником похожим на «тамагочи» и вспухшей, от встречи с навазелиненным кулаком бойца пьяного стиля, физиономией стал одним из тех, кого вы, выезжая на ведре десятилетней давности... Ну, короче, вы поняли!

 А самое главное открытие, которое я сделал для себя, и которое вас возможно ошарашит, состоит в том, что нам нравится бухать.

 Мы слишком гордые, чтобы работать дворниками или сантехниками.

 Зачем, если есть поседевшие от боли за своих погруженных в пучину безумия детей старенькие мама и папа, и которые продолжают нас кормить, а иногда, доверившись лживым словам завязать с понедельника, даже давать на опохмелку.

 Нас бесполезно уговаривать кодироваться, лечиться, ездить к бабкам или вшить «Эспераль».

 Мы не считаем, что у нас есть проблемы с алкоголем.
 
 Да, мы не работаем.

 Да, у нас нет жены и детей.

 Но ведь «бырло» свободно продается в магазинах. Ведь по телевизору кинофильмы с пьянками по поводу и без становятся предметом восхищения и растаскиваются на цитаты.
 
 Ведь на любом празднике, не говоря уже о свадьбе, столы ломятся от спиртного, и ни один маломальский повод для радости не обойдётся без бутылочки вина или бокала мартини.
 
 Ведь картинки с запотевшей бутылкой водки и тарелочками с нарезанной сухой колбасой, малосольными огурчиками и квашеной капустой, набирают в «Одноклассниках» лайков больше, чем пост о ветеранах войны.
 
 Для нас настоящие алкаши - это обосцанные, потерявшие человеческий облик бездомные, валяющиеся под забором.
 
 А мы, мы просто немного сорвались. Но конечно же в любой момент можем остановиться. Пока просто нет смысла бросать бухать. Вы спросите почему? Да потому что с работой как-то не везет, да и дети голодные по лавкам не плачут. А жена... А нахрен нам жена? Только мозги е***ь будет. Вот побухаем еще недельку, и возьмем себя в руки. Тем более, Петрович на прошлой неделе работу обещал подогнать.

 Нас не надо жалеть.

 Мы сами полны сострадания, особенно к пожилым людям и инвалидам-колясочникам, которых мы вечно окликаем: «Мать, помочь сумки донести? Братан, дай помогу!»

 Мы не боимся вашего презрения, на неаккуратные взгляды мы мгновенно реагируем: «Слышь, ты че пасешь?»

 Мы для вас быдло, лузеры, дерьмо, которое только зря коптит воздух на планете.

 Впрочем, вы для нас тоже никто и звать вас никак.

 Вы лохи, которые не знали жизни, и которые бегут по малейшему поводу писать заявление в «ментовку». А мы, практически все, побывали на «зоне».

 Вы мразоты, которые покупая себе новую машину за двадцать тысяч долларов, вешаете нам лапшу на уши, что у вас нет денег заплатить несчастные копейки, когда мы устраиваемся к вам на пилорамы или частные предприятия.

 Вы пуделя, потому что ваши жены рычат на вас по поводу и без, и вы, как виноватые дети, оправдываетесь перед располневшими самками с яркой помадой на тупых физиономиях, а мы, не считая до трех, бьем в рожу любой «синеглазке», посмевшей открыть на нас свою пасть.

 Вы дурачки, работающие всю жизнь на двух работах и гробящие здоровье на заработках за границей, чтобы купить вожделенную квартиру или построить дом, а нам квартиры достанутся бесплатно в наследство от родителей, и вот тогда-то мы уже и разойдемся по-настоящему.

 Мы презираем вас за то, что вы как рабы полжизни готовы лизать жопу своему начальству, а мы увольняемся сразу же, как только нам заплатили меньше обещанного.

 Ваши дорогие телефоны, стильная одежда, новая мебель, машины в кредит не имеют в нашем мире абсолютно никакой цены. И в этом мы находим полную свободу, в отличие от ваших потреблятских переживаний.

 Нам плевать на ваши испуганные взгляды, когда мы орем через весь торговый зал своему корешу, что он забыл купить для закуски дешевый салат.

 Мы животные? Возможно. Но вернемся к мудрому Назаретянину, нет ли у вас самих скелетов в шкафу?

 Ваше общество, которое с неимоверной злобой набрасывается как стая диких шакалов на любого человека, который посмел пожаловаться на судьбу, в надежде найти поддержку и сострадание. А человеку, который оступился в жизни, никогда не подаст руку помощи.

 Ваше правительство, которое с умным видом что-то бормочет об отмене запрета на продажу спиртного по ночам, о том, что самогонка должна стать новым брендом, представляющим страну на мировой арене, но прячущее глаза, когда заходит речь о центрах помощи больным хроническим алкоголизмом.

 Ваше попутавшее берега самомнение, когда вы, еще вчера ходив в стареньких ботинках, начинаете зарабатывать смешные для американского уборщика деньги и начинаете решать, кто «НОРМАЛЬНЫЙ», а кто «тунеядец», «алкаш», «шлюха» или «бездельник», и кому стоит жить, а кому умереть.

 Нет абсолютно никакой разницы между теми, кто пьет спиртное только по праздникам или бокальчик вина на ужин, и теми, кто ужирается в драбадан уже в девять утра и невидящими глазами, роняя слюну с беззубой пасти, смотрит вдаль.

 Есть люди.

 Люди, которые лгут, воруют, боятся сказать горькую правду в глаза, изменяют друг другу, бросают детей на произвол судьбы, подсиживают коллег по работе, вырывают родственникам горло за наследство, избивают жен, не хотят платить алименты и предают и продают любого, кто стоит на их пути.

 Но в моей стране, почему-то слова Оруэлла: «Все животные равны. Но некоторые животные равны более, чем другие» приобрели совсем другой, зловещий смысл.

 Да и чёрт с ним.

 Бог вам всем судья!

 Как и мне.
               
               
                Эпилог
 
 
 Буддисты традиции Тхеравада считают, что человек родившийся в европейской стране, окруженный людьми своей религии, но пришедший по воле судьбы в буддийский монастырь, имеет очень хорошую карму, которой достойны только немногие.

 Не знаю. Я посмотрел на колышущиеся флаги Таиланда в главном зале для медитаций, и прихлебывая зеленый чай усмехнулся, подумав об этой, довольно спорной, концепции.

 Я нарушил абсолютно все десять заповедей.

 Я искал других богов и в итоге отказался от веры, в которую меня крестили еще младенцем.
 
 Я сотворял себе кумиров, и хотел быть похожим на них.
 
 Я оскорблял имя Бога, и ненавидел его за посланные мне испытания.
 
 Я работал шесть, а иногда и семь дней в неделю, и сидел без работы по нескольку лет.
 
 Я дрался с отцом, оскорблял мать и желал своим родителям смерти.
 
 Я убил человека.
 
 Я изменял своим подругам, и не находил в этом ничего дурного.
 
 Я воровал, участвовал в грабеже и почти стал соучастником мошенничества.
 
 Я плел интриги и с удовольствием распространял сплетни, от которых страдали люди.
 
 Моя зависть иногда сжигала меня дотла.

 И несмотря на это, я пришел в такое дорогое для меня место на Земле.

 Несмотря на это, когда я потный возвращаюсь со спортивной площадки, родители с искорками в глазах весело шутят по поводу моей сомнительной физической формы, а мама начинает хлопотать на кухне, разогревая ужин своему, до ужаса бестолковому, но победившему своего беса, сыну.

 Значит те маленькие лучики добра, которые я распространял в своей жизни, та любовь, которую я дарил лишь немногим людям, та помощь, которую я оказывал без надежды на какое-либо вознаграждение попавшим в беду, перевесили на чашах весов весь тот смердящий ужас, который я делал в отношении самых близких и абсолютно незнакомых мне людей, и глядя на которые в начале моей новой жизни Морган Фриман, в стильной белой рубашке, с улыбкой показывая большой палец, произнес: «Ведь можешь, когда захочешь!»

 Для того, чтобы прийти к пониманию, что не нужно осуждать кого бы то ни было на этой планете, мне потребовалось пятнадцать лет.

 И я ни чуточки не жалею об этом времени.

 А если вы меня спросите, чего я добился в своей жизни на четвертом десятке, я сделаю важное лицо и отвечу: «Я могу пропердеть «Серенаду солнечной долины» задом наперед».

 Аминь и всем добра!

 

 Борисов, 2015 г.