Сломанный телефон

Миша Рыбкин сам любил подсмеиваться над своей фамилией. «Рыбкин, —  представился он новым коллегам и добавил строго: —  Но учтите, что фамилия, как и внешность, бывает обманчива!» Тут же исчезла напряженность первой минуты общения —  кто-то продолжил шутить над заданной темой, кто-то явно смутился и отвел глаза, ординаторская наполнилась ароматом кофе и хорошего настроения.
Молодой врач-кардиолог, Михаил Андреевич, умел расположить к себе любого. Невысокого роста, круглолицый и чуть полноватый, он, скорее, походил на веселого повара, чем на строгого доктора. Отдельные его черты трудно назвать привлекательными, но стоило ему улыбнуться и внимательно посмотреть в глаза собеседника,  как тут же возникала некая  связь — человек открывался и доверял без остатка и свои проблемы, и свои радости. Чаще всего Мише приходилось разделять чужие боль и страдания, уж таковы привилегии профессии, которую он выбрал.
Мама к его решению поступать в мед отнеслась сдержанно. Она боялась, что Мише будет трудно, так как он слишком мягкого нрава. По ее мнению, работа врача требует умения отгораживаться от посторонних переживаний, иначе собственное сердце не выдержит. Мама знала, о чем говорит, она работала медсестрой в Доме для престарелых, всякого насмотрелась.
Миша не просто любил мать, как любят дети своих родителей. Он был к ней очень привязан и, взрослея, видел в маме близкого друга. Их отношения не всегда оставались безоблачными. Когда отец ушел из семьи, Миша переживал и винил мать в излишней требовательности ко всем, которую отец просто не выдержал. Со временем парень смирился, но до конца так и не принял сторону матери. С отцом с тех пор, как семья распалась, они виделись не часто.  Дни рождения, редкие общие выходные, телефонные звонки: «Как дела? У меня — нормально. Ну ладно, увидимся!»  — вот и все, что осталось им на двоих.
А год назад папы не стало. Миша даже не сразу понял, что произошло. Незадолго до случившегося они договорились встретиться, сходить на футбол, выпить пива. Но пришлось поменять планы и отложить встречу на потом — возникли неотложные дела, впрочем теперь это уже не имеет значения.
  После похорон Миша приехал в квартиру отца и, хотя бывал здесь не раз, будто впервые увидел скромную обстановку: стопки старых журналов, коллекцию кактусов, радиоприемник с корпусом, перетянутым синей изолентой, пузырьки и коробки с лекарствами (странно, отец никогда не жаловался на здоровье), аккуратно сложенные квитанции, чашка с недопитым чаем. Здесь пахло одиночеством. Жаль, что ничего уже не исправить...

Быстро освоившись в отделении, Михаил Андреевич еще раз заглянул в палату интенсивной терапии.
— Как дела, Тимофей Ильич?  — спросил он старика, который поступил сегодня утром с инфарктом.
— Кажись, живой,  — ответил тот скорее разочарованно, чем спокойно.
— В этом не сомневайтесь!  — доктор присел рядом со стариком и кивнул на приборы:  — Мотор у вас выносливый, поддержим его и еще поработает не один десяток.
— Зачем мне столько? Пожил уже, надо другим место уступить.
— Ничего, в тесноте, да не в обиде! Родственники знают, что вы у нас?
— Да кто же им сказал? Я, знаете ли, к вам заранее не собирался,  — старик говорил тихо, слова ему давались с трудом, но глаза блестели.  — Сын у меня один да невестка. Внука-то, поди, не дождусь, а, дохтур?
— А вот это с вашей стороны не честно. Наверняка молодежь на вашу помощь рассчитывает. С коляской погулять, внука понянчить...  — Миша открыл карту, проверил назначения. — Надо позвонить сыну, Тимофей Ильич.
— Так можно и позвонить. Нокия на тумбочке, они мне ее на юбилей подарили,  — старик попытался приподняться.
— Лежите, лежите!  — Михаил Андреевич вложил «нокию» в руку старика. — Хотите, я помогу?
— Сам с усам,  — ответил он.  — Тут только сын и записан, больше мне не с кем языком чесать. Алло, Кирюша, сынок …  — Тимофей Ильич тяжело опустил руку и прикрыл глаза. — Сказал, позже перезвонит. Занят очень. Бизнес у него, двери бронированные делает. Раз сказал, значит перезвонит... Вам двери не нужны? Качественные, не китайские...
— Отдыхайте пока, Тимофей Ильич. Я еще зайду. Если что, нажимайте вот эту кнопку. Леночка рядом, вы в надежных руках!
Выйдя из палаты, Михаил Андреевич написал список лекарств и оставил его медсестре Лене:
— Это надо передать родственникам, пусть купят.

Тимофей Ильич закрыл глаза. Кардиомонитор монотонно вторил ритму его усталого сердца.
Старику не удается усмирить мысли. Их накопилось столько, что даже сердце придавили, будто  камнем.  Сбросить бы, стряхнуть с души тяжесть, встать да уйти. Дома ведь Герда некормленая, а у нее щенков шестеро. Кузьминична, соседка, скорую вызывала, так может догадается собаку накормить... Ох ты, мать честная, и хату ведь незапертой оставили! Хотя, бог с ней, с хатой, в селе чужих не бывает. Завтра Нинка, почтальонша, с пенсией придет, а его нет. Вот незадача! Он же обещал Кирюше пенсию свою отправить, у него сейчас трудный период, с напарником чего-то не поделили, кредит платить надо, а заказчиков-то раз-два и обчелся. Бизнес — дело непростое, трудно предсказуемое. Тут думать надо уметь. Но Кирюша — парень головастый, школу с медалью закончил...  Жаль только, без материнской ласки парень вырос. Сколько же Кирюше было, когда Зоя с городским кавалером умотала? Годика три, а то и четыре уже. Бог ей судья...  Тимофей и не женился больше, потому как не хотел сыну мачехи. Сам вырастил, на ноги поставил, уму-разуму научил. Не хуже других парень получился, а то и лучше! В армии служил, так командир части письмо прислал с печатью за то, что такого сына воспитал. А теперь скоро Кирюша сам папкой станет...  Вот пробежали годочки-то, словно камушки с горки скатились... В доме теперь пусто, сын с невесткой редко приезжают.  Два месяц назад были, Тимофей им гостинцев деревенских собрал, грибочков сушеных, варенья да соленья... Как они в том городе живут? Ни тебе неба, ни земли... Душа-то и болит, к родной кровинушке тянется... «Что-то Кирюша не звонит долго. Сложная нынче жизнь у молодых-то. Сам его беспокоить не стану, у него заботы поважнее моих стариковских будут. А я-то уже что? Уже пожил, слава богу... Мне бы только сказать ему... Что-то важное хотел сказать ему и забыл, старый дурак. Ничего, голос Кирюши услышу и вспомню...»

В ординаторскую вошла Лена.
— Михаил Андреевич, я поговорить хотела, вы не заняты?
Лена, симпатичная девушка с косой в пояс, неприступная красавица, краснеет и бледнеет в присутствии молодого доктора. За несколько дней это заметили уже все сотрудники отделения. При появлении Лены врачи пошуршали бумагами, многозначительно переглянулись и поспешили выйти из кабинета.
— Присаживайтесь, Лена. Что у вас?  — Миша отвлекся от компьютера. — А давайте кофейку, по чашечке, а?  — предложил он и улыбнулся.
Лена поймала его улыбку, будто солнечный зайчик, смутилась на миг и тут же снова стала серьезной.
— Больного, который с микроинфарктом, нельзя переводить в палату. У него показатели не стабильные. Вчера все было в норме, а сегодня  плохо,  — сказала она, все же не решаясь поднять взгляд на доктора.
— Конкретнее, Леночка, в интенсивной терапии у нас шесть человек, переводить сегодня должны были двоих.
— Старик этот, Баринов Тимофей. Я вчера ночью дежурила, зашла к нему, а он плачет. Сегодня лежит и молчит. У него брадикардия опять. Все, что вы назначили, делаем. Михаил Андреевич, да что это такое? Он и не ест почти ничего!  Мы человека сюда тянем, а он упирается!
— Он у нас с какого числа? Пять дней сегодня, так?
— Ага, — кивнула Лена.
Миша сам отметил ухудшение состояния Баринова. Во время обхода старик спал. Или делал вид, что спал?
Миша вздохнул, пригубил горячего кофе, угостил Леночку шоколадом и попросил  проводить его к больному.
В палате свежо, пахнет мятой, а не лекарствами, как бывает обычно, — Леночка старается. Свет от окна приглушают плотные жалюзи. Старик лежит, отвернувшись, с безучастным видом. Миша ставит стул ближе, присаживается и щупает пульс на запястье больного — мониторы работают, в этом нет необходимости, но  живое прикосновение ничем не заменить. Миша замечает «нокию», зажатую в сухой ладони.
— Тимофей Ильич, как вы себя чувствуете? Спите хорошо? С сыном говорили?
Старик едва заметно мотнул головой и закрыл глаза.
— Сказал, занят. Перезвонит, как освободится,  — ответил и сглотнул нечто, давившее слова.
— И что, так до сих пор и занят? Сегодня шестой день уже,  — Миша оглянулся на Леночку, та только пожала плечами. — Та-а-ак, а ну-ка, покажите мне ваш телефон. Да он же у вас не работает!
— Как это не работает? Новый совсем!  — оживился старик.
— Тут функция одна заблокирована. К вам звонки не доходят. Понимаете?
— Функция, говоришь? Как быть-то теперь, ежели функция?
— А я ваш телефон мастеру отдам, он все исправит мигом. Лена, ты пока капельницу ему ставь, а я — к мастеру! У нас в отделении мастеров!
Лена понимающе кивнула и подошла к шкафу с лекарствами.
Миша вышел во двор больницы, оглянулся и набрал номер — единственный номер в памяти телефона: «сын».
— Как в больнице?!  — удивился ответивший голос.  — Да вроде вчера звонил... Я замотался совсем, у меня тут кризис, неприятности, в общем.
— Главный кризис сейчас у вашего отца. Это для вас время летит, а для него каждый прожитый день как целая жизнь. И он не знает, начнется ли она утром снова. 
— Ну ладно, доктор, хватит меня лечить. Сказал — позвоню!
— Позвонишь, ага, для тебя все впереди: и семья, и сын, и работа. А для него все-все позади.  Старики минутами живут, как мы с тобой годами! А рядом — никого!  — Миша выдержал паузу, его абонент тоже молчал, только дыхание угадывалось. — Пойми, дурак, что   однажды тебе никто не ответит. Так будет рано или поздно. Люди не вечные, врачи — не боги. Замотаешься, закрутишься со своими проблемами, наберешь  «батя», а там — вне зоны, извините, опоздали!  А знаешь,  как иногда хочется, чтобы он ответил?! И свою вину из памяти уже не сотрешь!
— Спасибо, док. Я все понял.
...Через стекло, отделявшее палату интенсивной терапии от поста медсестры, видно, как по-детски радуется старик. В его глазах слезы, но это целительные слезы счастья. Рядом с ним сидит молодая женщина, заметно, что скоро она станет мамой.  У окна стоит высокий, плечистый парень и увлеченно что-то говорит, выразительно жестикулируя. Женщина чистит апельсин и смеется, глядя на мужа.
Миша Рыбкин тоже счастлив. Так счастлив, будто успел к своему отцу — на ту самую встречу...