Бумаги Эйнштейна. Часть 1. Гл. 17

                Бумаги Эйнштейна. Часть 1. А поутру они проснулись Гл. 17(11)

***

– А у  нас тут как? – вопросил Приятель. Ещё не очень поздно, но ты нас уже совсем успел утомить. Долго слушали мы твои... посторонние измышления. И что же? Он посмотрел на Сову. – Что скажешь на это?

– Я не знаю, что на это сказать. У меня возникает чувство как бы какой-то подлинности. Впрочем... – Сова пожала плечами. – Чувству, конечно, далеко до мысли, но всё же...
– Да?
– Не понятно только, – продолжила Сова, – откуда это всё могло взяться? К тому же, если языками Друг не владел, то кто  же так всё достоверно перевёл?
– А может к Другу попали эти бумаги уже на русском языке? – предположил Приятель.

– Вполне возможно. – Сова посмотрела на меня, – ты же вроде говорил, что Друг любил ходить по книжным развалам.
– Ну, любил, – я собрал прочитанные бумаги и, постукивая ими о коленку, пытался выровнять стопку, – ну, ходил. И что?.

– Так может там, среди книг, и попались Другу записи Эйнштейна? – Сова усмехнулась,опустив глаза.

– Ты так думаешь? – Приятель взглянул на Сову. – Уж больно всё просто получается. Пошёл за книгами, а нашёл записи Эйнштейна, к тому же неизвестные. Откуда они могли там взяться? И сколько же они стоят такие записи...  Где Париж – а где наши книжные развалы? Это не музей и не антикварная лавка. Ничего подобного я там никогда не видел, да и не может там ничего подобного быть. А если бы и было, то ни одному спекулянту в голову не пришло бы выставить такое на продажу, а уж тем более продать кому-то за бесценок.

Сова слегка задумалась, а потом продолжила, обращаясь к Приятелю:
– Любишь ты всё немножко усложнять. – Задумалась, взглянула на меня, –  ты же тогда, в конце 96 –х был в командировке несколько месяцев?
– Да. Был...  на Урале.
– А Друг остался один без тебя. Приехал ты. А Друг умер. За три месяца, когда тебя не было, возможно он и приобрёл бумаги, а разобраться в них не успел.
Приятель поразмыслил минутку, затем покачал головой:
– Ничего иного, как то, что они его личное творение (Друга имею в виду), в голову не лезет. Даже если предположить что это реальные письма и стенографические записи, то... За кордоном он не был, с иноземцами не общался, ниоткуда больше подобные бумажки взяться не могли. Только из его собственной головы.

Меня вдруг озарило:
– Постойте, как это не общался? Иностранцы там бывали. Бывали! Работал он в серьёзном учреждении. И бывало там всякое. И всякие. Общался он с ними и один из иностранцев мне сейчас как раз и вспомнился.

Приятель и Сова с любопытством уставились на меня.
– Ну, не совсем с иностранцем, – успокоил я их. – Тогда он еще не был таковым. В общем, это был высокообразованный еврей.

Сова опять усмехнулась. Приятель засмеялся:
– Кто бы сомневался. Да хоть он никакой еврей, но когда концы с концами не сходятся, мозаика не складывается, гром с ясного неба, падает курс рубля и прочие непонятки происходят – сразу ищите евреев. Они и намутят и размутят весьма талантливо.

– Может, дослушаете всё же, – раздражённо бросил я и продолжил:
– Где-то за год до ухода Друга в мир иной мы были с ним в одной компании, в центре города. Отмечали, по-моему, старый Новый год. Наша компания состояла как обычно из вечно диссидентствующей и болезненно рефлексирующей местной интеллигенции, но другой, увы, не имелось, или мы не имели к ней доступа. Я подсел к какой-то даме, мы с ней пили вино и непринуждённо болтали, а Друг оживлённо стал беседовать с лысеющим господином лет пятидесяти. Господин, одетый в строгий костюм, но без галстука, держался бодрячком, речь его была чистая – без эканий и мэканий. Темные живые глаза блестели интересом к собеседнику и, в то же время, ко всему происходящему в нашей компании. Видно было, что он подмечал всё вокруг, не прерывая, однако разговора с Моим Другом. Вообще, он своим видом, сдержанным и одновременно открытым для общения, выгодно отличался от, в большинстве своём, довольно развязной и изрядно накаченной алкоголем окружающей нас публики.

– Это всё очень интересно, но какое отношение имеют твои мемуары к нашему расследованию, - нетерпеливо перебил меня Приятель. Сова укоризненно зыркнула на него и он, кивнув, замолчал.

– Позвольте, я таки продолжу свой мемуар. Вечером, возвращаясь с Другом из гостей,  я поинтересовался у него, с кем это он говорил взахлёб весь вечер напролет. Оказалось, что господин тот был физиком-теоретиком в каком-то полусекретном институте или лаборатории, не помню уже. И иногда ему приходилось ездить по командировкам даже за границу. Обмен опытом, симпозиумы и всё такое. Я спросил Друга: - Так о чем все-таки шла речь между вами? Но Друг бросил что-то невнятное и ушёл от прямого ответа. Однако дело этим не закончилось. Я знаю, они встречались несколько раз и Друг даже бывал у этого господина дома.

Как вы догадались, надеюсь, тот физик и был тем евреем, о котором я упоминал выше. Вскоре он переехал с семьей на Землю Обетованную, но...

– Что но? – разом спросили Сова и Приятель.
– Но его старенькая матушка осталась здесь, не захотела покидать Россию, могилы своих родителей, сестер и мужа. И Друг, по его словам, частенько её навещал.
- Навещал матушку? - удивился Приятель. - Ты нам ничего такого не рассказывал...

Я остановился, выжидательно глядя на сурово глазеющую на меня парочку, и широко развёл руками:
– Всё-ё. Информация исчерпана.

Сова пожевала губами, поморгала и её строгий взгляд сменился хитрым прищуром. Она поднялась с бревна и начала обходить нас кругами. Мы, вертя головами, недоуменно следили за ней. Наконец, она остановилась, прижала указательный палец ко рту, задумалась на мгновение и выбросила палец вверх, в жесте, мол, «Эврика».
– Я, кажется, сообразила, откуда ноги растут. Или рога, или ещё чего-то, не помню точно это выражение.

– Ну давай, не изводи души, – крикнул ей Приятель.
– Этот физик-еврей, как ты говоришь, бывал в загранкомандировках и у него, наверняка, имелась возможность пообщаться с тамошней научной элитой, вот они-то и могли передали ему эти бумажки. Как вам такая гипотеза?

Я помотал головой:
– Это вряд ли. Друг обязательно сказал бы об этом и даже показал бы мне их. Такими вещами он всегда делился со мной. Да, и ещё забыл сказать, что физик недолго прожил на родине предков. Друг как-то упомянул в последнее время - я только сейчас вспомнил - что он помер, через год, после переезда. Между прочим, отец этого физика, работал с самим Капицей, Петром, конечно.

– Тогда, – вдохновение первооткрывателя никак не покидало Сову, – бумаги могли быть и у его матушки, как наследие отца. Друг навещал её после отъезда сына и она вполне могла показать или вообще передать эти таинственные записи Другу, почему нет?

Я задумался. Действительно, почему нет? Может, она незадолго до его смерти дала почитать бумажки Моему Другу и он просто не успел показать их мне, тем более, что я был в отъезде. Или решил, пока сам не разберётся, не будет никому их демонстрировать.

– В любом случае, на сегодняшний момент, это самая правдоподобная версия возникновения бумаг Эйнштейна у Друга, я так думаю, – подытожил Приятель. – От самого физика, либо от его матери, но ниточка явно тянется оттуда, больше неоткуда. Вряд ли мы когда – либо узнаем точно.

Я медленно кивнул головой, осторожно соглашаясь с этим синтезирующим выводом. Затем робко поинтересовался:
– А как насчёт подлинности?

– А вот это, точно, тайна за семью печатями. Во всяком случае для нас, – изрекла Сова. И обратилась  ко мне. – Так, хватит пустословить, давайте дальше слушать, читай.
 
Я отложил в сторону сложенные в ровную стопку прочитанные листки. Достал из папки очередную порцию и стал читать...

***

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/17/1584