Драма среди звёзд. Часть 1

Прекрасный и просторный зал открылся моему взору, когда я вошёл в него через высокую мраморную арку. Сразу же я заметил большой мутный купол, который увенчал этот пустой и такой суетливый мирок. Все вокруг было усеяно арками и колоннадами в классическом стиле. Сводчатый потолок, то есть некие его фрагменты, которые удивительно удачно вписывались в общий интерьер этого монструозного сооружения поддерживали тот самый купол. Купол же в свою очередь имел несколько шаров, у которых было своё прямое предназначение - защита от радиации и прочей опасной, но не столь важной дребедени. Может быть, важность этой дребедени меня не трогала только из-за моего презрения к бытию? Но это не важно. Важно то, что непосредственные функции сего поистине инженерного чуда отнюдь не портило эстетических качеств осязаемого пространства и даже очень не плохо сочеталось с бароковыми фресками и картинами эпохи ренессанса. Может быть, сочетание таких разных стилей и направлений в исскустве и архитектурных предпочтениях вызвали бы кислотные дожди, изрыгаемые из глоток персонажей, исскушенных в области критики, ибо это самое сочетание воистину было чудовищной ошибкой дизайнера, или же плодом больного воображения владельца этого пустого и суетливого мирка. Но мне было просто срать. Апатия взяла в плен мою душу и сердце. Если у меня, конечно, есть душа.

Отправной пункт для новобранцев. Но я далеко не новобранец. Я ждал своей очереди и наблюдал. Наблюдал молча, ибо мне ничего не оставалось делать. За это меня особо никто и не жаловал. И вот это я прекрасно понимал, хотя в глубине собственного безграничного "Я" бесконечно возмущался и предавал себя диву: как так? Такое бывало часто, и каждый раз я наблюдал это снова и снова. Отбитые идиоты, впервые державшие струйные плазмаганы вместо обычных крупнокалиберных винтовок, предназначенных для долгого да изнуряющего штурма укреплений, смотрели на нескольких членов оперативной группы с неким пренебрежением и толикой кощунства, похожего на глумление над могилами предков. Я этого, увы, не понимал, так же, как и дикие пляски над саркофагами праотцов. Возможно, некий скрытый смысл, некий древний посыл в этом был... Что-то в этом было... Но, скорее всего, этому послужило простое нивелирование положения воина в обществе. Расходный материал... Воин должен быть будущим. Ничто не должно развращать и притуплять его свободную волю. Но, в таком случае, его просто нет. Стремление человека к безумной власти привело его самого к гнойной яме.

Куратор предстоящей операции взошел на пъедестал и начал свое вещание этому суетливому сброду. Объявил условия проведения перегруппировки подразделения. Воины, или может быть, искаженное понятие этого слова безразлично ворочали головой, забивая длинный болт на инструктаж. Я слушал. Я старался запомнить. Хоть и башка неистово болела из-за свежих имплантов неокортекса, которые позволяли провести хотя бы несколько часов без риска множественных микроинсультов, я запоминал. И поражался.
 Большинство моих же ровесников прислали в это подразделение ради денег, славы и безбедной старости. Не сложно догадаться, что отпрыски сие были отнюдь не из последних семейств системы Тау Моисея. Дурацкое жидовское название. Разбалованные ублюдки. Но кто я такой, чтобы их судить? Я не отвечаю за их гибель. И никогда не отвечу. Я всего лишь скромный продукт синтеза генной инженерии и нанобионики. Представьте себе, недочеловек, подвергшийся киборгизации на стадии морулы. Век субатомной энергии и нанотехнологий, стало быть.
– Здравствуй, друг. Как самочувствие? – Атилл подошёл сзади и положил кисть своего механического протеза мне на плечо, но немножко не рассчитал силы сжатия пальцев. Меня все же немножко передернуло, но ответил спокойно и сдержанно.
– Привет-привет. Давно не видел тебя. Где...
Вдали все мы услышали непонятный гул, который всё приближался. Мы слишком поздно поняли, что это было и чем это нам грозило. Молниеносно налетело неопределённое количество реактивных бомбардировщиков. Шум отдаления никто уже не услышал. Так же молниеносно они и улетели, как обвалился внешний купол и треснул внутренний. Смертоносные осколки засеяли окружающее пространство. Воздух захлебнулся треском пробиваемых костей и смертными воплями. Не успели мы поговорить. И не успеем, может быть, никогда.

Впервые с Атиллом мы встретились на разгонах демонстраций против нашей великой и родной Республики, чтоб её. Два молодых парня с не слишком прозрачным прошлым и не сколько не определившимся будущим, разумеется, сразу нашли друг друга среди привычной суматохи наемнического лагеря. Вот тогда мы были зелёные... Вот это были времена... Не каждый в шестнадцать лет сможет пробиться в элитное крыло штурмовиков из Синдиката. Но мы-то, в общем, и не совсем люди... Были. Сейчас же я наблюдал пробитую грудину моего старого друга. Наблюдал, как сквозь всепожирающий лязг, исторгаемый уничтожением стальных конструкций и прекрасных изваяний, винтовочных выстрелов, производимых псами старой доброй Республики, сквозь крики умирающих ребят наблюдал его смерть. Я лицезрел огромную зияющую дыру в теле моего товарища. Что-то оборвалась внутри меня. Я, наверное, был готов проклясть все во вселенной, если это не тот, привычный для самого обычного человека, боль утраты. Но, я слишком быстро расстался с этим. Возможно, слишком быстро, ибо я уже держал в руках оружие убитого камрада. Ощущение глухого эхо в грудной клетке заменил дикий азарт, жаждущий лишь убийства. Эту боль в моём сердце мне заменил вой тысячи адских рогатых шлюх верхом на гидрах и все они кричат: " Убей!". Почему-то у меня такое чувство, будто я ещё не раз о них вспомню... Но нечего размышлять об этом в пылу сражения!
Немножко собравшись с тяжелыми мыслями, я заметил движение в мою сторону. И сразу же мне пришлось расплатиться за свою сверхъестественную зоркость. Вырубив прикладом персонажа в полицейском обмундировании и добив точным ударом стеклянного осколка в ярёмную вену, я принялся мчаться сквозь всю эту страшную хлопотню к ещё не заблокированным выходам. Я оказался не один. Ещё трое уцелевших новобранцев и Гартблей. Гарта, старый сукин сын. Кусок всратого тотально безучастного свинца.
Мы бежали изо всех сил. Но все, к моему удивлению, дышали ровно, да избито. Что ж, должен признать, в наемники подаются не только мамкины сыночки, что затерялись в поисках эфемерного благополучия. Ибо цель истинного воина — защищать от врага, но цель наёмника — всего лишь убивать его при разных и не важно, при каких, лишь бы при благополучных обстоятельствах. И всего-навсего, за деньги. Иными словами — воин, который идёт к цели просто ради бессмысленного куража, в конечном итоге теряет всё — и честь, и достойную память.

Не знаю, сколько мы бежали по узким штольням, но одно я запомнил уж наверняка. Не самое приятное воспоминание, но деваться некуда. Смерть... Она повсюду. Вот и в тот миг она встретила тех троих парней, погребя их под грудами железобетона, изрыгая при этом отвратительное чавканье плоти вместе с их внутренностями. Бешеный человеческий галоп продолжался. И его сопровождал ужасающих масштабов грохот канонад. Даже боюсь представить себе, что сейчас творилось позади нас. Да что там говорить. Я с трудом представлял себе страх. Я просто физически не мог себе его представить. Но это уже не имело никакого значения. Во мне проснулось что-то, отдаленно напоминающее сочувствие – вот была истинная причина сего страха. Шум позади все стихал с каждым новым метром. Наконец-то мы добежали в зону, где узкая штольня немножечко расширялась и заканчивалась бронированными дверьми с магнитным замком. Гарта дал мне знак остановится.
– Откуда эти чертовы мрази знали? Чёрт возьми, откуда?! – его гнев был воистину эпичен. Такой яростной жестикуляции я не наблюдал ни у кого – скажи мне, где Атилл? Я видел вас обоих перед этим ****ецом. Ну же, ответь!
– К сожалению, мёртв. Как и многие другие. Лучше давай разберемся, как нам лучше будет свалить отсюда. Как сам считаешь? – и он, естественно, меня понял. Мы не должны скорбить о павших. Ибо некому скорбить по нам.

"По нам никто не станет скорбить" — эхом отдавалась эта фраза в голове. Это печально, но так устроен наш современный мир. Век высоких технологий... опустил человека к исходным низам, превратив его в мерзкое подобие звёздной пыли.
Гарта уже делал последний оборот вентиля на тяжёлых дверях, сначала помаячив магнитной карточкой перед сенсором для снятия блокировки. Но что-то его озарило и он на пол пути остановился, тупо втыкая на вентиль. Немножко погодя он обернулся ко мне. Лицо его явно выражало недоумение и озабоченность. Он прислонился к стенке. При этом он продолжал интенсивно морщить свой лоб. Присев, он проронил всё-таки несколько слов.
– Знаешь, я вот что подумал. Незачем так спешить свалить. Это мы успеем ещё, надеюсь. – Снова прозвучал очередной грохот немалого взрыва. – Надо обдумать все. Хорошенько обдумать.
– Что здесь обдумывать? На нас напали! И нам нужно свалить. Но, если конечно у тебя есть особое предложение, почему мы обязаны здесь задержаться хоть на минуту, я его покорно выслушаю. Так, единственное, что мы оба успели заметить, так это то, что нашим противником в даном случе были цепные маньяки нашей всеми любимой Помойной Ямы. – Я терялся в догадках и сгорал от нетерпения, но старался не подавать виду, ибо еще вовсе не было понятным, кем были те клоуны.
– Постой, не гони лошадей – усмехнулся он, – все равно нам до фени, кто это, хоть косвенно мы и знаем, что это была полиция. Важно то, что нас скорее всего продали. Но и это, собственно, не так уж важно. Важно вот то, что мы теперь свободны. Сечёшь?
– Хм... В этом что-то есть. Ну что же. Думаю, раз нас не связывают больше никакие контракты... Но ты так и не соизволил пояснить мне, чем мы будем продолжать заниматся. Нет никакого смысла продолжать здесь торчать, ведь скоро можем отправится к пращурам.
– Ну, в общем-то да. – Гарта ни на минуту не оставлял своих раздумий и продолжал морщить свою кожу на лбу, но теперь сильнее. – Значит, слушай. Помнишь, как-то до всех нас дошли слухи, будто у нас появилось новое супер дорогое вооружение? Причём слухи пришли извне, да ещё более менее синхронно распределились по ушам всего личного состава? Ну, почти всего. Но это уже ой как не важно. Так вот, позже я действительно удостоверился, что у нас такое есть. Я проводил перепись имущества, так сказать. – Физиономия Гарты все это время выражала яркую и ехидную ухмылку. – Нас ведь кинули и оставили в этом политическом дерьме?
– Ну, в общем-то да. Дерьмо не иначе, как слишком заполитизированное. А такое дерьмо смердит хлеще всех. Полиции бы не было... Или не полции. Черт возьми, да это действительно не имеет никакого значения! Кстати, где Хайнц?

Хайнц, старый плут. Наверное, если бы он не так злосно использовал всех и вся ради своего жидовского брюха, может быть, он был бы хорошим человеком. Но судьба решила не позволять ему становится таким и снова утрудилась решить, что будет лучше всего, если он родится в еврейской семейке.
В принципе, моё трудоустройство не было столь тяжёлым, как у других. Ведь ценный расходный, да ещё и боевой экземпляр сам пришёл к тебе в пасть.
Гигантский кабинет, такое странное чувство, будто находился на дне океана бесповоротно уничтоженной Земли. Но это был всего лишь аквариум, поражающий своей масштабностью и столь же обширной видовой гаммой внутри. Посреди этого морского царства восседал седой крепкий мужчина. Вид его был очень представительным. Опрятная борода, чёрный костюм от Кляйна, чёрная рубашка и красный галстук. Но все же его разнесенные глаза и широкий крючковатый нос предательски выдавали его происхождение. На его татуированных пальцах правой руки красовались два золотых кольца: одно с топазом в оправе, второе — с обсидианом. С первого взгляда, перед тобой восседал алмазный магнат, который держал в своих карманах почти что все акции на добычу такого полезного материала в четырех системах за сотни световых лет от его дома, а не старый вояка, ветеран четвёртой мировой. Ветеран последней войны человечества на их родной планете. И я даже не удивлялся, почему он до сих пор жив, да еще и восседает предо мной в качестве начальника передовой наемнической гильдии. Я все-таки изучил на досуге историю утраченного мира, перед тем, как нанести ему визит. Но все-таки я просто не мог игнорировать его боевые умения и бесчисленные триумфы, которые этот человек преподносил зарождающейся Республике на золотом и обильно окровавленном блюдце.

 Сидел он упершись в высокую спинку сегментированного и массивного кожаного кресла, которое царственно располагалось в центре круглой обширной комнаты. Он посмотрел мне прямо в глаза. Что-то изменилось в его мимике, что-то неуловимое для невооружённого глаза.
– Ну что, сынок? Зачем явился сюда? Что тебя сюда привело?
Я безстрасно поднял свой взгляд ему в глаза. Многое уже тогда обременяло мои мозги. Но я даже не мог себе представить, что случится со мной в будущем. Я подошел к прозрачной стенке аквариума, ограничился простой фразой. Я просто не мог сказать ничего другого.
– Я пришёл, чтобы заработать.
– Заработать? Хорошо. – Он поёрзал в своём кресле и скривил кислую гримасу, розвернувшись ко мне. – Но всё же, я не верю, что ты пришёл только за деньгами. Личности твоего масштаба не гоняются только за таким бренным материалом.
– Ваше право — рассуждать. Меня это ни в коем случае не должно волновать. Я пришёл устроиться на работу.
Он гулко вздохнул, опустив при этом свою седую голову. Что-то сказал себе в усы и отстраненно и с некой ноткой разочерования продолжил:
– В таком случае, положи на стол документы с тех учреждений, где тебе имплантировали тактические приспособления. Больше документов мне не требуется. Да и у тебя их не должно быть.
Я вытянул из-за пазухи папку средней толщины. Снова взглянул на этот толстый слой бумаги. И развернулся в направлении стола будущего начальника. Каждая бумажка, каждая буковка была пропитана невыносимой физической болью, которая не давала покоя моей памяти, даже спустя столько времени. Каждое воспоминание о былых страданиях отдавало то тупой, то резкой болью в висках. Причём, я никак не мог предугадать смену этих состояний. Никакой закономерности в этом не было. И, по сути, её не должно быть. Но я ни капли не жалел. Я сам шёл на это. Это мой путь к совершенству. Хотя, путь к весьма сомнительному совершенству. Расплату за это же совершенство я тоже принял абсолютно добровольно, ибо она закалила мою волю.
– Мальчик мой, думаю, ты понимаешь, зачем такие центры по разномастным хирургическим услугам, с позволения сказать, штампуют это бумагу? И почему они так хорошо все шифруются? Хорошо. Очень хорошо. Просто работодателям требуется информация, причём полная, о возможностях принимаемых индивидуумов. Знать их возможности – значит знать, собственно, куда их приткнуть. – Старик усмехнулся в усы. Чем-то он был похож на бывалого, но жестокого офицера с древних фотокарточек ХХ века. История гласит, что это был век ужасных противостояний на планете, которой больше нет.
– Я понимаю.
– Мальчик мой, я знаю кто ты. Хотя, всюду ты проходишь только под кодовым номером.
– Без этого никуда – я согласно кивнул. – я это прекрасно понимаю.
– Может быть, ты ещё знаешь, что твоя старая контора устроила на тебя настоящую охоту. Причём, почти на всех секторах той части галактики, контролируемых Республикой. Ты должен об этом знать.
Меня передернула противная дрожь. Дрожь, скорее немой душевной боли, чем злости. Конечно, я знал об этом. Грошь мне цена, как мастеру своего дела, если я об этом даже не подозревал бы. По крайей мере, это было бы довольно таки глупо. Дрожь продолжала бить меня. Даже церебральная цепь, имплантированная в мой спинной мозг, не смогла унять всех ментальных переживаний, вопреки обещаниям хирургов. Чисто технический эффект. И меня это, к сожалению, устраивало. Каждое воспоминание диктовало моему сознанию паразитический страх взглянуть в глаза моему прошлому. Иногда мне казалось, лучше бы я боялся всех сражений, которые я пережил и которые мне ещё предстоит пережить. Или не предстоит ввиду моей физической ликвидации. Так, может быть, и лучше.
– Об этом я знаю. Может быть, вы даже знаете, почему?
– Конечно, знаю, сынок. За кого ты меня принимаешь? – Старик изогнулся в приступе забавного хохота. Меня это чуть смутило. – Может быть, потому, что ты являешься носителем серии прототипических имплантатов? Да, ещё я знаю, что ты, с позволения сказать, гомункул-штурмовик? Это, в наше непростое время, известно всем в наших тесных кругах скромных наёмников. Кроме того, не думай, что ты единственный да уникальный. Это было бы оскорблением. – Он снова скорчил кислую гримасу. – Прошу тебя, не обижайся, мальчик мой. Просто любые мало-мальски приличные учреждения знимаются выращиванием, или хотя бы пробовали сколотить человека. Конечно, получлось у единиц и твоих конкурентов можно сощитать на пальцах одной руки.Но, на самом деле, у меня есть обоюдовыгодное предложение, раз ты говоришь, что пришёл ко мне только ради блестящих фанатиков...
... Я снова вспомнил её глаза. Её прекрасные голубые глаза...

Мы до сих пор сидели тесной бетонной коморке, размышляя, какой же будет наш следующий шаг. Каждый из нас угрюмо сидел, каждый в своём углу. Гарта без лишних слов, но с множеством лишних движений поправлял на себе аммуницию. Он перевешивал свои подсумки то с убийственной медлительностью, то в адской спешке. В конце каждой такой процессии он вставал на ноги и прыгал на месте несколько раз подряд, проверяя, все ли хорошо на нем сидит и не создаёт ли лишнего шума. В последнем случае, он продолжал подгонять обвесы под себя, чтобы нивелировать каждый отзвук трения. Все эти действия он проделывал несколько раз, что никак не могло скрыть его отчаянной нервозности и странного негодования.
В этой секции коридора было сыро и пахло плесенью. Стоял жуткий смрад содержимого желудков тех заваленных бедолаг в вперемешку с поднятой пылью. Но никто из нас не обращал на это внимания. Эта убогая атмосфера ещё более предала мне унылости, которой я за последний час вдоволь насытился. Вдруг, я задумался. А что если бы мне задали вопрос: куда ты идёшь?..
– Куда же ты идёшь? Куда ты так спешишь?..
– ...
И в самом-то деле, куда я иду? Что за вселенский эфемерный двигатель заставляет меня прожигать существование бренной рутиной, разбавленной только триумфом смерти, несомой моей дланью? Наверное, я должен только умереть, а умирая, узнаю, какой дорогой именно шёл. Но что же будет, если даже умру? Во всяком случае, может быть, после смерти я узнаю. Так учили предания древних забытых религий старого мира. Но я в это не верил. Но хотел бы. Другой вариант — после умерщвления своей плоти я просто перестану задавать какие-либо вопросы. И снова в своих раздумьях я вернулся к исходной точке. Хоть я был чем-то большим, нежели простой человек, но размышлял, как оной. Но я даже не знаю о чем и как вообще думают обычные люди.
В свои молодые годы я был лишен привычного общения со сверстниками. Кроме таких же машин, как я сам. Я был лишен общения с кем бы-то ни было вообще. Кроме как для обучения. И то, знания зачастую мне впихивали прямиком в мозг путём разных хирургических махинаций. И обучался я только нести смерть своей дланью. Конечно же, некие отвлеченные уроки проходили, но это только для тестирования и мониторинга корректной работы мозговых имплантатов. Но каждую крупицу этих скудных знаний я глотал целиком. Глотал с невиданной жаждой маленькой сироты, которую насильно оторвали от  мертвой материнской груди.
Я не мог понять, почему вдруг я начал задумываться над борьбой добра со злом, над борьбой света с кромешной тьмой... Иными словами, меня начал интересовать дуализм, которым так испещрена наша Вселенная. Мои горькие раздумья убивали любой энтузиазм к бегству. Я просто сидел в своём углу и тупо смотрел в одну точку на полу, выбранную мной по неизведанному даже мной критерию. Так могло продолжаться целую вечность, но меня разбудил ото сна Гарта, который уже успел отворить тяжелую свинцовую дверь.
– Если я правильно понял тебя, друг, мы должны направиться к докам. Я помню, где лежат все эти побрякушки, – Гарта уже стоял на пороге в мрачно освещенный коридор и хищно ухмылялся – и непременно забрать себе несколько штучек.
– Даже если так, – вдруг я выпалил – ты готов убивать людей, которых ещё вчера считал братьями по оружию? Ведь мне кажется, мы не одни решили поживиться плодами этого предательства.
– Да. – Ответ его вместе с улыбкой был однозначен.

Дорога была изнурительной. Быстрым шагом, с винтовками на перевес мы шагали к победе. Победе жадности и захланности. Проходя по узким тоннелям, стенки которых были обвешаны мириадами кабелей и труб, местами переходивших в расширенные капсулы, мерцающие тусклым голубоватым светом тока, но не освещающие пространства. Мы бежали, Гарта изредка кидал мне горячие возгласы, мол, ещё немножко и мы у цели. Я даже не пытался скрыть своего уныния. Не помню, сколько времени мы истратили на проход. Помню лишь пустоту своей черепной коробки. Все мысли и горести, принесенные мне этими раздумьями, пропали сразу же после того, как я переступил порог шлюза. Последняя мысль была о готовности Гарты убивать. Конечно же, не просто так. Хотя, желание убийства ради развлечения, порой, даже без этой необходимости — единственное, что отличает нас, людей, от животных. Этим я успокоил своё воспаленное сознание. Ведь я тоже таким когда-то… был. В совершаемом нами насилием был смысл, хоть этим смыслом была валюта. Я уже теперь с гордостью отгораживал нас от примитивных тварей только через это. К тому же, у нас был враг. А врага нужно убивать. Не важно, кто он и что делает. Важно, что он есть и за его смерть платят. Но тут же я устыдился своего мнения и прекратил мусолить эту тему. Ибо что-то натолкнуло меня на то, что мы всё-таки хуже зверей. Таким образом, меня постигла апатия в блаженном полумраке пробегаемых тоннелей. С каждой сотней метров гул взрывов отдалялся, но потолок и стены продолжали трястись, сыпля на наши макушки застоявшуюся на стальных каркасах пыль. Гарта все никак не мог унять своего радостного пыла в предвкушении самой величайшей наживы в его жизни. Да, в наших редких разговорах мы решили, что самым лучшим решением будет просто увести две бомбы с доков. Может быть, что-то ещё, подороже. Внешне я с ним согласился, но мой внутренний голос протестовал вовсю. Я был зол на себя из-за того, что позволил себе так стремительно променять те скудные клочки материалистического псевдомировоззрения на зачатки совести, которой уже было поздно рождаться. Но ещё больше я был зол на себя из-за того, что не позволил ей родиться раньше.

 И я снова пришёл к этому. Теперь же я жалел, что мысли мешают спокойствию моего разума. И я принял решение. Решение, которое переполняла неуверенность и неопределенность. Мы всё-таки возьмём то, за чем идём. Дальше судьба сама споет победную арию, или унесет нас в Вальгаллу под столь печальный, как сама наша жизнь, реквием.
Мы добежали наконец к очередным массивным хромированным дверям в переплете металлических прутьев и причудливых механизмов.
– Наконец-то, пришли. Выход на верхние ярусы доков. Вижу, ты ничуть не удивлён, как я нашёл сюда выход?
– Не моя профессия — удивляться. Лучше, давай обсудим нашу тактику. – Мне самому тошно стало от собственных слов. Но позже я понял, что действительно не удивился его словам, и на этот раз мне стало тошно от его хвастовства.
– Рад это слышать. – Меня озарила его искренняя ,но всё-таки слишком жестокая улыбка. – Значит, перейдем к делу. Смотри сюда. Если этот док ещё не разгрузили или сейчас разгружают, опасность струй раскаленной плазмы может спровоцировать некие процессы, которые погубят целую секцию колонии вместе с нами. Поэтому преимущественно мы должны тихо очистить зону. В ход пойдут только ножи.

 Я нисколько не удивился его нарастающей осторожности и тревоге. Он понимает, о чем говорит. И еще я любил ножи. Но вдруг я возразил:
– Но мы же допустили, что нас могли предать. Слишком опасная гипотеза, но и так могло быть. К тому же, Хайнца на инструктаже не было. С этого факта исплывает всякое, в том числе, что он попросту мог уже смыться с товаром уже сейчас, если не вчера.
– Рискнуть все же придётся. Мы же не зря пёрли сюда около четырёх часов? Нужно попробовать. Я прав?
– Пожалуй.
Пришлось двигаться очень тихо. Благо, дверь была хорошо смазана и не выдала ни одного звука. Но это ещё раз подтвердило тот факт, что по сей день ей довольно часто пользовались, что создавало ещё один фактор риска. Риск вот оправдался. Тихо открыв дверь, мы сразу увидели человека в ещё открытом скафандре. Он удивлённо уставился на нас. Правда, лицо его недолго выражало недоумение, ибо Гарта стремительным и удивительно тихим движением двинул его, не давая упасть и поднять шум. Придерживая его полулежащее туловище коленом, вогнал клинок в область между шеей и ключицей так, что при повороте оного что-то противно хрустнуло внутри и серрейтор заскреб по кости. Я наблюдал всё это даже с некой толикой зависти. Но на это не было времени. Мы двинулись дальше, оставив бездыханное тело в луже собственной крови. Глаза у того парня так и остались открытыми. Лицо его теперь вечно останется выражать бесконечное удивление. Может быть, он нас узнал. Но мы этого уже никогда не узнаем.
Отойдя на несколько десятков метров, прямо по периметру, за перилами мы осознали, что опасения, озвученные мной, потерпели крах: внизу, в доках кипела работа. Люди, уже готовые к отбытию суетились у ящиков и постоянно перетаскивали их у шаттл. Мы осторожно спустились по винтовой лестнице, не подавая виду. Спрятались за одной из несущих колонн, поддерживающей верхний ярус. Под самим потолком мы не могли осознать, сколь огромен был ангар. И сколь значительная в нем кипела работа. Хайнца нигде не было видно. Это добило мои предположения. А может это и вовсе не он затеял? Он не оставил у меня такого впечатления при первой встрече. Хотя, оставил. Но причиной всего-то был мой врожденный антисемитизм, который я никак не мог побороть, хоть как не старался. Но зачем старатся? Ну и пусть. Меня это уже не должно волновать.

 Гарта дал мне знак снять часового перед нами. Помню этого простофилю-часового по сей день. То есть, помню как его убивал. Ещё помню, что для меня было прекрасной разрядкой после тяжких дум просто выплеснуть всю горечь и ярость на триггер винтовки или рукоять ножа. Помню то, как я пружинящей и легкой походкой подошел сзади к горечасовому, который небрежно ссал на бок гигантского контейнера. Я убил его, ибо он был единственным выставленным часовым. Он не виновен в своей участи. Виновны мы, но вины никогда не признаем. Левой рукой я прижал его к себе, предусмотрительно зажав рот. Сделал все это с удивительной нечеловеческой быстротой. На миг я подумал о том, что ничем не хуже Гарты, но сразу же рассеял эти рассуждения в уме. Они отравляют воина. Пусть даже я давно утратил воинское достоинство в ядовитом круговороте наемнической жизни. Прижал его сильно. В один момент наши глаза встретились. Его... Её большие серые глаза с редкими вкраплениями голубого вокруг зеницы. Я смотрел в них и... Родные небеса... Что-то ойкнуло внутри меня. В моей полусинтетической груди началась ужасная буря в вперемешку с адской засухой и хладнейшим бураном. Меня начало трясти. Я немножко ослабил хватку, но сделал это только для того, чтобы усилить её потом ещё больше. Усилием воли, которое поразило даже меня, я выгнал из себя хаотично благодетельное божество и закончил дело. Я вогнал ей в шею клинок старого глока до упора. Вонзив клинок под углом шестьдесят градусов, я провернул нож, пока не услышал такой же противный хруст. Как только я снова ослабил хватку, чтобы опустить бездыханное тело на пол, моя ментальная защита впала. Божество снова заселилось в чертогах моего механического разума. Я был противен сам себе. Мне было противно, собственно, что я являюсь носителем этих противоречий. Я должен был избавиться от одной из составляющих конфликта в моём разуме, или избавиться от себя вообще. Второй вариант меня прельщал теперь куда более интенсивно...

Блуждания моих дум привело меня к воспоминаниям о Венере и… об одной далекой планете, которая, как ни страно это бы не звучало была мне родной по некольким соображениям. Снова. Снова я вспомнил её глаза. Вспомнил голубые глаза рыжей девчушки, но они были лишь зеркалом. Лучше бы я их никогда не видел. Ещё меня смутил другой факт — почему девушка ссала стоя?..
Я спрятал её труп за другой колонной, пока не понял, что мы можем немножко опоздать. Группа вооружённых парней в полной экипировке вынесла некую громадную штуковину. Немного погодя, показался интерфейс нейтронной бомбы. Это был знак к тому, чтобы мы спешили. Но, не суждено. Из центрального выхода, который располагался параллельно к трапу на шаттл, послышался некий шум. Парни около установки не на шутку взъерошились и некоторые вскинули плазмаганы. Грозное оружие в узких помещениях. Достаточно, чтобы расплавить штурмующих и превратить плитку прохода в их братскую могилу. Шум со стороны двустворчатых дверей нарастал. Один парень со вскинутым ганом начал пятиться, бормоча себе что-то под нос. Так я и думал. Разбалованные ублюдки.

От напряжения я просто не знал, куда себя деть. Каждое волокно, каждой из моих мышц, натянулось, как непостижимой прочности струны. Все мои переживания отошли на задний план. Осталось только чувство предвкушения нового сражения. В перерывах между ними я понимал, что это не вся моя жизнь, но если битва сама стучала в твою дверь... Я присел около Гарты. Мы оба сидели и ждали своей очереди. Очереди вступить в потасовку. Мой напарник хотел попасть в замес из-за своей схожести со зверьем, а мной руководили невротические сигналы нейроцепи в моём неокортексе. То есть, я сам не знал, почему хотел убивать. Даже в этом я начал нечаянно завидовать Гарте.
Дверь резко сорвалась с опор и с образованного прохода покотилась шашка, образуя плотную дымовую завесу. Очень древний и, к тому же, слишком неуклюжий способ, чтобы использовать его сейчас. Но дым понемногу начал занимать все больше пространства. Тот мальчишка окончательно решил сбежать и ринулся в шаттл. Над его головой покружил красный луч голографического прицела, отлично видный в дыму. Бежавшему парню отстрелили голову. Кровавые ошметки разлетелись по всему ангару. Труп парня свалился на трап и, дергаясь, сползал вниз, оставляя за собой кровавый след. Его изувеченная башка в процессе сползания повернулась в сторону сражения. Язык все ещё дергался, и кровь под давлением разбрызгивалась. Почти все молодые наемники не смогли сдержать натиск ветеранов в тяжёлых силовых доспехах, которые вышли после выстрела из дыма и попадали замертво. Но это нас не тронуло, потому что нам теперь нужно было решать, что делать с новым противником. Именно противником. Ибо врагов у нас уже не было.

Один из тяжеловооружённых солдат снял шлем. Это был Хайнц. Теперь моя гипотеза упала и разлетелась на тысячи мелких хрустальных осколков. Не знаю, как он меня заметил, скорее всего, это случилось из-за моей оплошности, которая, в свою очередь, сослужила гибельную службу той девчонке. Он окликнул меня, хотел, стало быть усмехнутся, но не успел. С шаттла выбежал персонаж с ракетницей. Ему было достаточно одного единственного мига, чтобы вплавить нашего бывшего начальника в пол.
Не помню, как быстро я сорвался с места, и что вообще меня побудило к этому рывку. Но факт в том, что меньше, чем за две секунды я преодолел расстояние в тридцать три метра и вогнал клинок ему в ушную раковину. Так же быстро я выдернул нож и обернулся к Гарте. Он без лишних слов подоспел ко мне. Оглянувшись, даже не выражая какого либо удивления, просто сказал будничным тоном:
– Теперь-то мы точно ничего никому не должны. Пойдём, перережем пару глоток.
И мы пошли.