Так кто же вы, Борис Ильинский?

 
В качестве необходимого вступления
 
Я уже не единожды приходил к выводу о том, что темы, выбранные мной для исследований, будут негативно приняты коллегами и большей частью читателей. Материал, содержащий информацию об изменниках, предателях, разного рода коллаборационистах вызывает негативную реакцию к публикации и предполагает соотвествующее отношение к автору. И это вполне естественно: нормальный человек старается подпитываться положительными, радостными впечатлениями, вызывающими положительные эмоции. Вы наверняка обратили внимание на целый вал публикаций , посвященных генералу Андрею Андреевичу Власову и самому явлению, кстати, без должного основания названного «власовщиной»? Нисколько не пытаясь как-то объяснить и тем более оправдать это явление, могу лишь отметить тот факт, что большая часть публикаций на эту тему несет откровенную пропагандистскую дезинформацию, призванную извратить, исказить, и в конечном итоге заболтать само явление коллаборационизма , получившее массовое распространение в первый период войны, увести читателя от истинных истоков и причин, приведших к массовой сдаче в плен наших воинов. Но сам дух Власова и , будь она трижды неладна- «власовщины», все больше ассоциируется не с германской, чешской и польской землей, где она зарождалась и там же, казалось бы, и сгинула, а российской глубинкой -родиной именитого изменника и перевертыша – городком Лысково Кстовского района Нижегородской области. Казалось бы,- вот пусть земляки Андрея Андреевича, чья земля его родила и «взростила», и сопереживают этому «явлению»… Сейчас все меньше вспоминают о том, что на пропагандистском гребне компанейщины, вызванной «власовщиной», были жестоко наказаны не только те, кто входил в формирования РОА генерала Власова,- им то – поделом, но и значительная часть солдат и офицеров 2-й Ударной армии Волховского фронта, попавших в плен в результате окружения и разгрома. Многим из них, кроме тяжкого клейма бывшего военнопленного, пришлось еще нести и незаслуженное «причисление» к «власовщине»(?)… Я лично знал двух ветеранов войны, прошедших плен и получивших дополнительный срок в наших лагерях, только за сам факт службы во 2-й Ударной армии. Особенно тяжело пришлось тем из них, кто волею судьбы оказался земляком «именитого» генерала… Приняв на себя этот чужой, незаслуженный ими грех, они смиренно испытывали на себе осуждающие взгляды односельчан, даже не осмеливаясь претендовать на льготы участников войны. При этом, не принимался к сведению немаловажный факт, - на момент катастрофы в районе Мясного бора генерал Андрей Власов являлся заместителем командующего Волховским фронтом и только потом- командующим 2-й ударной армией.
 До поры оставим в покое не доброй памяти Андрея Власова и, обратившись к мудрой английской поговорке,- «…у каждого в шкафу есть свой скелет», спустимся на свою многострадальную крымскую землю.

 В нашем случае речь пойдет об офицере Черноморского флота, в безнадежной ситуации попавшим в плен на мысе Херсонес и под угрозой смерти согласившимся служить врагу…
 К этой теме мне пришлось обратиться, что называется,- не от хорошей жизни. В 2008 году в севастопольском издательстве Леонида Кручинина «Мисте» вышла небольшая книжица под названием «Капитан 1-го ранга Дмитрий Васильевич Ильинский – офицер корниловской школы». Книга была посвящена боевой деятельности героя обороны Севастополя в 1854-1855 годах - Дмитрия Васильевича Ильинского. В книге кратко описывается жизненный путь одного из самых заслуженных участников обороны Севастополя в период Крымской войны. Для меня это было знаковое издание. До того времени я печатался исключительно в «Нижегородской Старине», издававшейся при Печерском Нижегородском монастыре его настоятелем архимандритом Тихоном. Сам отец Тихон не только организовал и возглавил при монастыре издательскую деятельность, но и сам регулярно публиковал интересные , содержательные очерки относящиеся, прежде всего, к археологическим исследованиям проводившимся на территории монастыря в процессе его реконструкции и восстановления. С самого начала издание задумывалось как православно-историческое, в котором была предусмотрена рубрика - Военная слава предков. В период проживания в Нижнем Новгороде я воспользовался добрым расположением отца Тихона и периодически публиковал в этом разделе свои исторические очерки, посвященные офицерам-нижегородцам, участникам войн, начиная с эпохи «времен Очаковских и покоренья Крыма»… Те, кто «печатаются» в журналах, в том числе и «толстых», знают о проблемах, связанных с ограничениями по размеру публикаций, с очередностью на право публикаций, с соблюдением тематики, заявленной издателем. В этой связи, заявив о своей тематике, - прославление офицеров-нижегородцев,- отличившихся в войнах, я старался оправдать доверие издателя и вызвать интерес к своим публикациям. До определенной степени мне это удавалось. Выбирая темы для своих очерков, я сместил вектор своей исследовательской деятельности на тех нижегородцев, что отличились в боях за Крым и Севастополь. Мой исторический очерк об офицерах-нижегородцах, отличившихся в Крымской войне, выдержал три издания,- сначала в газете «Нижегородская Старина», затем - в журнале с тем же названием, и в очередной раз в газете «Нижегородская Правда». Очередной этап моей исследовательской деятельности совпал с переездом в Севастополь. «Творческие» контакты с редакцией «Нижегородской Старины» были несколько нарушены,- и как результат - моя публикация о Нижегородцах - участниках обороны Севастополя в период Великой Отечественной войны дожидалась своей очереди на публикацию целых два года. В этих условиях я решил приспособиться к местным условиям . Изучив обстановку, наблюдая за деятельностью того же Шавшина, Падалки, Гельмана я понял, что составить им конкуренцию сложно и решил идти своим путем. Принял решение издавать книги малым форматом, малым тиражом и за свой счет. В этой обстановке мне помог Михаил Васильевич Макареев, предложивший мне свои связи в обмен на право соседствовать рядом со мной на авторской страничке. Мне такой вариант подошел, - к единоличной славе я не особенно стремился. Среди фигурантов очерка об участниках обороны Севастополя в период Крымской войны первым корпусом шли капитан 1 ранга Дмитрий Ильинский, вице-адмирал Руднев, генерал-лейтенант Дельвиг и генерал-лейтенант Липранди. Были и другие не менее отличившиеся участники боев за Севастополь , но я решил начать углубленную «разработку» именно этих, на мой взгляд наиболее достойных благодарной памяти потомков офицеров. Первым в этом списке был Дмитрий Васильевич Ильинский. Не зная специфики издательского дела и «емкости» книжного рынка Севастополя, я полностью доверился опыту Макареева. Одним из побудительных мотивов привлечения к «теме» Михаила Васильевича было и то, что он родом из нижегородской «глубинки»,- в некотором роде - живое подтверждение моего комплексного подхода к решению просветительской проблемы. Я был очень благодарен Михаилу Васильевичу за помощь и поддержку на первом этапе этого сложного , трудоемкого и затратного процесса. Поскольку Михаил Васильевич вошел со мной в авторскую «долю», я ничем особо не рисковал. Книга об Ильинском была издана в количестве 300 экземпляров, которые нам предстояло «реализовать», поделив пополам. И вот тут-то я понял, что погорячился с числом изданных экземпляров. Местная книготорговая сеть «Галла», являвшаяся на тот момент монополистом в своей сфере на книжном рынке Севастополя, меньше всего заботилась об интересах авторов. Михаил Васильевич был старым «клиентом» «Галлы»,- его там приняли с распростёртыми объятиями, а мне посоветовали «…прийти через пару месяцев», чтобы потом отправить на очередные «…пару месяцев…». Действуя по инерции, в «соавторстве» с Михаилом Васильевичем издал еще одну книжонку, посвященную памяти Адмирала Руднева… Столкнулся с теми же проблемами реализации и решил в дальнейшем действовать в гордом одиночестве.

Плотно войдя в роль автора серии книг, посвященных 225-ти летию флота и Севастополя, Михаил Васильевич развернул своеобразную «пиар-кампанию», - давал интервью местным телеканалам, заявив о планируемой серии книг по заявленной теме… Принял приглашение местного клуба «Любителей истории Севастополя», где с увлечением рассказал о своих краеведческих изысканиях, дважды спутав Ильинского с Никольским…. Возраст, болезни….

Случилось так, что через полгода после издания книги, в Севастополь приехала Елена Александровна Сорокоумова-Ильинская, по праву считающая себя наследницей рода Ильинских, и много сделавшая для увековечивания памяти своего пращура,- выдающегося воина и заслуженного моряка. Приехав в Севастополь , Елена Александровна неожиданно обнаружила на полке в книжной лавочке «Учебная книга» мою книжицу, посвященную ее прадеду и нашла возможность со мной встретиться. При встрече с Еленой Александровной выяснилось, что исследуя в течение многих лет свою родословную, она собрала большое число документов по своим предкам и непосредственно по Дмитрию Васильевичу Ильинскому. Мне было очень приятно и интересно общаться с Еленой Александровной по всему кругу вопросов, связанных в той или иной степени с личностью ее именитого прадеда - моряка. Не скрою, - на этапе нашей встречи с Еленой Александровной я активно работал над очередной, намеченной к изданию книгой и все, что было связано с Дмитрием Ильинским для меня уже постепенно отходило на второй план. В этой связи, несмотря на дополнительный материал, полученный от Елены Александровны по Дмитрию Ильинскому, его семье и наследникам, я не возвратился к этой теме, считая ее в должной степени отработанной. После последней встречи с Сорокоумовой я был уверен, что к теме Ильинских я более не вернусь. Как показали дальнейшие события, в своих предположениях я несколько ошибался. Весной 2009 года мне попался в руки журнал «Родина» №12 за 2008 год. В нем я прочитал статью Андрея Сафронова: «Второй раз я стою перед расстрелом» или история одного предательства. В этой публикации на основании документов, рассекреченных тульским ФСБ, приводились свидетельства того, что бывший сотрудник разведывательного управления Черноморского флота капитан-лейтенант Борис Николаевич Ильинский, попав в плен при оставлении нашими войсками Севастополя, активно сотрудничал с немецкой разведкой. В статье приводились выдержки из протоколов допросов, фотографии Бориса Ильинского военного периода и, сделанные после его ареста в 1952 году. Из первичного анализа приведенных в публикации документов и тех материалов по родословной Ильинских, что мне удалось собрать при работе в областном архиве Нижегородской области, я сделал предварительный вывод о том, что Борис Николаевич Ильинский является внуком участника обороны Севастополя Дмитрия Васильевича Ильинского. Не будучи на все сто процентов уверен в своих выводах и не желая преждевременно вызвать «праведный» гнев со стороны Елены Александровны Сорокоумовой, я сообщил ей о публикации в журнале и о том, что по имеемым у меня материалам просматривается родственная связь между Борисом Николаевичем и Дмитрием Васильевичем. Как и следовало ожидать,- мое сообщение о публикации в журнале «Родина» и о моих «домыслах»(?) вызвало откровенное возмущение Елены Александровны и на длительный срок прервало наши контакты. За годы прошедшие с момента первой публикации о судьбе Бориса Ильинского у меня была возможность несколько раз посетить Нижегородский архив и повторно исследовать материалы 26 и 24 Фондов, где находятся документы в той или иной степени, связанные с представителями рода дворян Ильинских, проживавших на Нижегородской земле. Дело в том, что с первого моего знакомства с этими документами меня настораживало их малое число и отсутствие определенной связи между документами разных годов. У меня тогда еще, грешным делом, появилось подозрение, что непростой характер Дмитрия Васильевича и скандальная история, развернувшаяся вокруг его участия во взрыве Павловского форта, послужили причиной «перлюстрации» документов, в той или иной степени отражавших период его участия в обороне Севастополя. Откровенные нестыковки отдельных этапов боевой деятельности Дмитрия Васильевича в период обороны Севастополя прослеживаются даже в таких фундаментальных изданиях как «Общий Морской Список». Обо всем этом я подробно писал в своей книге, посвященной Дмитрию Васильевичу Ильинскому. Теперь же, как говорят – «…в свете вновь открывшихся обстоятельств», это подозрение усилилось с той только разницей, что интерес к этим документам у меня возник уже при расследовании судеб потомков Дмитрия Васильевича, и прежде всего - его внука - Бориса Николаевича Ильинского.

В начале своего первого исследования, разрабатывая нижегородский период жизни Дмитрия Васильевича Ильинского, мне было вполне достаточно выписки из его послужного списка, представленного в Дворянское губернское собрание для утверждения самого подателя и членов его семьи в дворянских правах. Во всех «послужных списках», датированных до той поры, Дмитрий Васильевич неизменно указывал свое происхождение «…из дворян Тульской губернии». Дело в том, что числясь по рождению дворянином Тульской губернии, и имея там наследственное владение, теперь, получив в приданое за своей женой богатое наследство, капитан 1 ранга Дмитрий Ильинский становился владельцем обширных имений, расположенных в трех уездах Нижегородской губернии. Я же, несколько «опережая» события, в своей публикации «презентовал» героя Севастопольской обороны исключительно как нижегородца. Именно поэтому я и не стал особо заморачиваться его тульской родней. По сути дела, я не имел должных оснований рассматривать Дмитрия Ильинского как нижегородца, связывая его имя с событиями обороны Севастополя . Оборона Севастополя завершилась в августе 1855 года, а членом Нижегородского дворянского собрания и нижегородским помещиком Дмитрий Васильевич стал только в 1862 году. Супругу Дмитрия Васильевича до момента получения наследства c Нижегородской губернией связывал лишь факт проживания здесь ее дядюшки - отставного штаб-ротмистра, оставившего ей по своей смерти богатые имения. Так что можно с уверенностью сказать, что до этого времени супругов Ильинских ничего не связывало с нижегородской землей. Этот факт был слишком очевиден и отвращал меня от дальнейшей углубленной разработки этой темы.
Теперь же, обстановка резко изменилась, потому как наш второй «фигурант» - Борис Николаевич Ильинский имел к Нижнему Новгороду-Горькому самое непосредственное отношение.

 КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ… ПОМИЛОВАТЬ?

За последние двадцать лет появилось большое число исследований, посвященных проблемам плена и коллаборационизма в период Великой Отечественной и Второй Мировой войн. Нравится нам это или нет, но с учетом открытых для исследований и введенных в оборот материалов по вышеназванным проблемам целесообразно в очередной раз внимательно исследовать архивные материалы, документы, предоставленные нашим исследователям эмигрантскими и зарубежными организациями, и попытаться с позиции новых знаний и с учетом вновь открывшихся обстоятельств дать объективную правовую и моральную оценку этим явлениям в целом , и в каждом исследуемом эпизоде – отдельно.

Так и в нашем, конкретном случае, предстоит исследовать обстоятельства и дать оценку фактам пленения и последующего сотрудничества, а, быть может, и службы в разведывательных органах армии противника нашего соотечественника, офицера-моряка, черноморца Ильинского Бориса Николаевича.

За последние семь лет появилось несколько публикаций, связанных с деятельностью структур Абвера в том числе его морских подразделений, в которых упоминается о деятельности сотрудника «Сидорова». Под такой вымышленной фамилией некоторое время действовал штатный сотрудник абвера Борис Николаевич Ильинский. Первыми об Ильинском писали журналисты Тулы, по праву своей территориальной близости к тульскому областному ФСБ, неожиданно приоткрывшие свои архивы. Затем появились публикации журналистов Николаева, усмотревшие свою «сопричастность» к теме по месту временной дислокации штаб-квартиры морской абвер-группы и базового лагеря, где происходила вербовка наших военнопленных сотрудниками этой группы.
И только севастопольская пишущая братия, втихомолку «схавав» информацию по Борису Ильинскому и слегка покачав головами в знак осуждения, или спокойненько пожевав губами в знак сожаления, вернулась к своей традиционно востребованной героической тематике…

А ведь было время, когда молодой, подающий большие надежды лейтенант прибыл в наш город с двадцатилетней красавицей-женой, получил служебную квартиру в доме, в котором когда-то проживали Нимитц и Панцержанский. В ста метрах от дома - Петропавловский собор, в котором в 1865 году была крещена его тетка - Вера Дмитриевна Ильинская. До места службы в разведывательном отделе штаба флота можно дойти за пять минут. В двадцати метрах от здания штаба флота – величественный Владимирский собор, на одной из плит которого, золочеными литерами выложено имя его деда - георгиевского кавалера капитана 1 ранга Дмитрия Васильевича Ильинского… Лейтенант,- выпускник Военно-морского училища связи сразу был назначен помощником начальника разведывательно-аналитического отделения разведывательного отдела Черноморского флота. Ну чем не сказочный сюжет? Да и развитие этого сюжета было если и не сказочное, то по нашим флотским меркам – образцовое. Лейтенант – выпускник Военно-морского училища связи, сразу был назначен на должность офицера штаба флота. О том, насколько Борис Ильинский будет соответствовать занимаемой должности можно судить по тому, как через три неполных года он станет начальником этого отделения… Этому сюжету не помешает даже тот факт, что в ноябре 1938 года лейтенант Ильинский будет отстранен от занимаемой должности в связи с арестом и осуждением старшего брата – бригадного комиссара Александра Николаевича Ильинского… Вот тут-то от сказочного сюжета уже стоило бы отказаться, помятуя, что описываемые нами события разворачивались не в сказочном королевстве, а в советской действительности конца тридцатых годов 20-го века.

Казалось бы, в названных нами публикациях, уже исследована деятельность Бориса Ильинского как офицера разведывательного отдела Черноморского флота, описаны обстоятельства, при которых он попал в плен, описаны основные этапы его работы в интересах немецкой разведки и контрразведки. Описываются обстоятельства возвращения Бориса Николаевича на родину, арест, приговор суда. Тем не менее, во всех этих публикациях не прослеживается глубокий анализ, отсутствуют психологические оценки ситуаций на разных этапов жизни и деятельности Бориса Николаевича Ильинского. Авторов этих публикаций не сложно понять,- все эти очерки были изданы в периодической печати областного уровня, с соответствующими требованиями и нормами к публикуемому материалу. Наиболее заметным из этих публикаций был очерк в журнале «Родина» , о котором я уже вел речь. На определенный итог по заявленной теме претендует книга Олега Смыслова: «Иуды в погонах» - антология предательства. В этой книге изложен материал по наиболее «именитым» изменникам, начиная с Власова и заканчивая Олегом Калугиным. Что же касается информации по Борису Ильинскому, то в главе «Последняя ошибка Бориса Ильинского» Смыслов не более как отредактировал информацию, ранее опубликованную по Ильинскому за предыдущие пять лет. Хотя, уже тогда стоило бы уточнить, - чем же так отличился простой капитан-лейтенант, что удостоился «чести» попасть в компанию самых именитых изменников? Олег Смыслов, создавая подборку своей «антологии», ориентировался, прежде всего, на материалы открытой печати по конкретным «фигурантам» и на тот резонанс, что был вызван предыдущими публикациями. При этом, хотелось бы пожелать Смыслову при повторном издании, явно востребованной книги, чтобы при уточнении биографических данных самых достойных кандидатов для своей публикации, автор руководствовался бы и таким немаловажным критерием, как материальный и моральный ущерб, нанесенный тем или иным изменником…. Так, по Пеньковскому нам известно, что переданные им американцам данные по позициям баллистических ракет и аэродромам стратегических авиации, нанесли системе нашей безопасности колоссальный урон, а о финансовых потерях по сей день вспоминать страшно… Что же касается Бориса Ильинского, то по материалам главы о нем, создается впечатление, что наибольший ущерб, им причиненный , состоял в передаче немецкой разведке шифров и кодов, которыми пользовались союзники Германии – румыны… Если даже это и так, то достаточно ли это для того, чтобы стать в один ряд с самыми выдающимися изменниками? Даже, если предположить, что такая «честь» Ильинскому оказана, как бывшему морскому офицеру, то напрашивается вопрос, а что вам известно о капитане 1-го ранга Евдокимове, генерал-майоре береговой службы Благовещенском? Если бывший начальник штаба эскадры Балтийского флота капитан 1 ранга Евдокимов, оказавшись в плену, служил скромным преподавателем в разведывательной школе абвера, то это еще не значит , что он не обладал информацией не менее важной, чем капитан-лейтенант Борис Ильинский. Генерал Благовещенский - один из ветеранов береговой обороны Балтийского и Черноморского флотов на момент пленения - начальник военного училища в Лиепае, был в ближайшем окружении генерала-изменника Власова…
Кстати, личность генерала Ивана Алексеевича Благовещенского в связи с нашим расследованием по Ильинскому вызывает особый интерес и требует некоторых уточнений. Исследуя судьбы офицеров Черноморского флота, оказавшихся в немецком плену, именно с Благовещенского и стоило бы начинать разговор. Судите сами – Иван Алексеевич с 1936 года – начальник штаба Южно-Кавказского укрепрайона Черноморского флота; с 1938 года – начальник курсов усовершенствования командного состава запаса Черноморского флота, в том же году ему было присвоено звание – «комбриг». По своей должности он входил в первую десятку руководителей Черноморского флота. Вопрос: был ли лично знаком с ним Борис Николаевич Ильинский, на тот момент помощник начальника 2-го отделения разведывательного управления штаба флота? По своим функциональным обязанностям они могли и не пересекаться, но с учетом того, что в период обучения Ильинского в Военно-морском училище связи майор Иван Благовещенский преподавал ему тактику и являлся начальником штаба училища,- этот вопрос кажется неуместным. Курсанты, которым я преподавал в течение года, на протяжении всей свой службы и последующей жизни обречены помнить и признавать меня… Не сложно представить себе круг общения и известность Ивана Благовещенского среди офицеров береговой обороны, флотских связистов, офицеров, знавших его по училищу Фрунзе, по училищу Подводного плавания, по училищу ПВО в Лиепае,- в конце концов? Очень сомневаюсь в том, что все эти люди, соприкасавшиеся с ним по службе и жизни, считали его законченным подлецом и изменником…. Что касается «вредоносности» Благовещенского в период его сотрудничества с генералом Власовым, не оправдывая самого факта измены присяге и службы врагу, тоже стоит внимательно разбираться….

Возвращаемся к нашей теме,- почему же такой интерес возник именно к Ильинскому? «Интерес» этот во многом - искусственно подогрет «выбросом» в периодическую печать информации, ставшей доступной благодаря рассекречиванию части архивов НКВД-КГБ-ФСБ… Проблема в том, что объективное расследование судеб таких «фигурантов» как Борис Ильинский будет возможно только при условии доступности для исследователя архивных материалов СМЕРША и ГРУ периода войны и послевоенного периода. На данный момент такая возможность ожидается, но верится в это с большим трудом….
 Не скрою, личность и судьба Бориса Ильинского мне не безразлична. Несмотря на слишком очевидные факты , изобличающие Ильинского как изменника Родины, предателя, сознательно принявшего условия врага и служившего ему , ведя борьбу со своими бывшими коллегами - разведчиками флота, я решил настойчиво, быть может – в чем-то пристрастно проследить и проанализировать все этапы его жизни и службы. Задача это непростая.

Должен признаться, что в процессе работы над избранной темой меня не оставляет чувство дискомфорта, которое, должен по-хорошему испытывать адвокат, вызвавшийся защищать преступника, обвиняемого в тяжких преступлениях. С другой стороны, адвокаты сами «подписались» на свою работу и, профессионально « защищая» преступников и убийц, они работают за хороший «гонорар»… А какой, извините, мой «интерес» в процессе поиска обстоятельств, позволяющих изменить общественное мнение по фактам преступлений, совершенных моим «подзащитным»? Я уже пытался ответить на этот вопрос в самом начале расследования, но мои аргументы звучали не совсем внятно,- самым существенным из них была моя заочная, спонтанная симпатия к обвиняемому…. Но, приводя такой аргумент, недолго духовно сродниться со следователем, помогавшем бежать из-под стражи известному киллеру Александру Солонику. Но там был - особый случай - симпатия женщины-следователя….. Не уверен, что выберу оптимальный вариант, но попытаюсь виртуально пройти все этапы жизненных испытаний , выпавших Борису Ильинскому, представив себя на его месте…
 Как и следовало ожидать - теперь уже не реально получить объективную информацию по службе Бориса Николаевича в разведывательном отделе штаба флота. Имя его старательно «вымарывалось» из всех документов и отчетов военного времени, находилось под строжайшим запретом все послевоенные годы. Недавно ушел из жизни бывший старший писарь секретной канцелярии разведывательного отдела мичман в отставке Александр Шаров; в прошлом году умер бывший подчиненный Б.Н. Ильинского - полковник В.Ф. Стихин, служивший с ним полтора предвоенных года. Василий Стихин был последним из тех, кто знал Ильинского по службе в разведывательном отделе. Я считаю немалой своей заслугой то, что нашел возможность взять интервью у Василия Филадельфовича Стихина буквально за полгода до его смерти. Практически не реально получить информацию по периоду пребывания Бориса Ильинского в заключении и тем более после освобождения из тюрьмы.

Вот с такими минимальными шансами на успех, в условиях крайне ограниченной документальной и свидетельской базы для исследования, приступаем к работе.
Для того, чтобы объективно оценить способности и реальные профессиональные возможности Бориса Ильинского как профессионала разведки имеет смысл сопоставить потенциал разведчика Ильинского с успешно реализованным потенциалом его сослуживца и начальника - Бекренева Леонида Константиновича. С 1936 по 1938 год капитан-лейтенант Бекренев был начальником 2-го отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота,- то есть прямым начальником Бориса Ильинского. Более того, до 1936 года Леонид Бекренев служил заместителем начальника 2-го отделения, - значит,- в 1936 году он передал Ильинскому свою должность. О значимости каждой из этих должностей можно судить уже только потому, что сам Бекренев был назначен на должность заместителя начальника отделения, имея солидный опыт службы в разведке. В 1932 году с должности флаг-секретаря штаба бригады линейных кораблей Балтийского флота он был направлен на Специальные курсы комсостава ВМС РККА, после окончания которых был назначен помощником начальника, а вскоре – начальником сектора в 3-м отделении разведывательного управления РККА. Служа на этой должности Бекренев отличился , обеспечивая по линии разведывательного управления поиск и спасение челюскинцев в 1934 году. В январе 1935 года Леонид Бекренев был назначен помощником начальника отделения 3-го отдела Разведывательного управления Штаба РККА. И только в октябре 1935 года капитан-лейтенант Бекреев был назначен помощником начальника 2-го отделения разведотдела штаба Черноморского флота. Когда же в марте 1936 года Бекренев был назначен начальником 2-го отделения, он запросил себе в помощники молодого лейтенанта – выпускника училища, ранее стажировавшегося в разведывательном отделе. Мог ли опытный офицер и разведчик с немалым стажем ошибиться в выборе своего ближайшего помощника? Аналогичные вопросы перед нами будут возникать еще не раз… Более того, в период неоднократных «командировок» Бекренева в Испанию в 1937 и 1938 годах его полноценно замещал помощник - старший лейтенант Борис Ильинский. Когда же, по возвращении из Испании, Леонид Бекренев, ставший капитаном 3-го ранга, будет назначен командиром эскадренного миноносца «Петровский», на должности начальника 2-го отделения будет утвержден старший лейтенант Борис Ильинский. Кстати, предыдущие полтора года очень непросто складывались для Бориса Николаевича. Когда а штабе флота стало известно о том, что в Туле органами НКВД арестован старший брат Ильинского – бригадный комиссар Александр Николаевич , Борис был отстранен от исполнения служебных обязанностей и направлен командовать ротой обеспечения постов НиС в одесскую Военно-морскую базу. И в тоже время, как только стало известно об освобождении старшего Ильинского, тот же Бекренев решительно настоял на немедленном отзыве Бориса Ильинского из Одессы и о восстановлении его на прежней должности. В условиях повсеместного выявления «врагов народа» и всеобщей подозрительности - это был беспрецедентный случай для структур военной разведки. Еще более нетипичный случай, чем назначение на эту должность Бориса в марте 1936 года. Судя по последующим событиям, Борис Ильинский доверие своего начальника вполне оправдал,- после обучения на краткосрочных курсах специализации при разведывательном управлении Генерального Штаба, он будет назначен начальником 2-го отделения разведывательного отдела, встретит в этой должности войну и весь период боьбы за Севастополь вплоть до пленения будет успешно выполнять свои ответственные должностные обязанности. Любопытно - другое. За этот же период капитан 3-го ранга Леонид Бекренев успеет покомандовать эскадренным миноносцем «Петровский» , успешно «освоит» новейший эсминец «Бойкий», в октябре 1940 года по представлению начальника 4-го управления штаба РККА будет назначен командиром распределительно-строевой части вновь образованной Беломорской военно-морской базы. Стоит обратить внимание на то, как внимательно отслеживала и грамотно использовала разведывательная структура своих потенциальных сотрудников…. В апреле 1941 года Леонид Бекренев - командир по оперативной подготовке штаба базы, и в ноябре того же 1941 года по запросу вице-адмирала Головко он будет назначен начальником 2-го отделения разведывательного отдела штаба Северного флота. Очень существенный момент - при всех признаках стремительной карьеры Бекренев опять вернулся на такую же должность, с которой он убыл командовать черноморским эсминцем в 1939 году… Это ли не показатель высокой значимости этой должности в период обеспечения Северным флотом океанских конвоев союзников ? В сентябре 1942 года после разгрома печально известного конвоя «РQ-17» Леонид Бекренев был назначен начальником отдела Боевой подготовки штаба флота. Судя по всему, адмирал Головко немного погорячился. При назначении Бекреева, вне всякого сомнения, был учтен его опыт командования черноморскими эсминцами, но на эту должность традиционно назначались офицеры с должностей начальников штабов эскадр, командиров бригад крейсеров. Назначения на должности такого уровня производились Наркомом ВМФ и утверждались Ставкой ВГК. Это, видимо, и стало основной причиной «переназначения» капитана 2 ранга Бекренева на должность начальника разведывательного отдела Балтийского флота. Это было вызвано сложной обстановкой на Балтике,- морской абвер и диверсионные силы финского флота предпринимали попытки нарушить систему нашего базирования в районе Ленинграда и на Ладоге. Как известно - эти попытки были успешно парированы нашими разведчиками и контрразведчиками. В августе 1944 года при подготовке стратегического наступления на Карельском фронте и Северном флоте капитан 1 ранга Бекренев был назначен начальником разведывательного отдела Северного флота. Это под его руководством совершил свои подвиги разведывательный отряд под командованием старшего лейтенанта В.Н. Леонова. После окончания войны Леонид Бекренев занимал должность помощника начальника разведуправления Главного морского штаба, а с апреля 1952 года - начальника разведывательного управления Морского Генерального штаба. В октябре 1953 года контр-адмирал Леонид Бекренев стал начальником 1-го управления Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил. За двадцать лет службы в разведке флота Леонид Бекренев всякое повидал, едва ли его можно было чем - то удивить. На его памяти был Герой-катерник Алексей Добрянский официально «погибший»(?) в бою в у острова Соммерс и неожиданно «всплывший» на ответственных должностях в школе абвера на мызе Кейла-Йоа, были полярные исследователи, давшие свое имя дюжине заливов и островов в северных морях, «вдруг»(?) оказавшиеся шифровальщиками в штабе адмирала Редера , были командиры миноносцев - любители прокатиться с «ветерком» по Таллиннскому рейду, «вдруг»(?) оказавшиеся с любовницами в Швеции…. Но, чтобы офицер, которого он сам «ввел» в разведку и которому доверял как себе, вдруг оказался матерым врагом, заслужившим на этом поприще четыре германских ордена…. Дело в том, что «Ориентировка» по Борису Ильинскому была разослана в «заинтересованные» инстанции еще в марте 1943 года. Кстати, в послужных списках адмирала Бекренева, оформлявшихся при его жизни, был «заморбличен» период его службы в разведывательном отделе Черноморского флота. Вместо отметок о службе в должностях помощника и заведующего 2-м отделением, появилось безликое - «…заместитель начальника, начальник отделения»….. Какого отделения, когда? Оно и понятно,- кому было приятно тиражировать информацию о том, что в свое время он дважды содействовал в назначении на ответственные должности в разведке изменника Родины, матерого врага, поставившего на «уши» радиоразведку Южного фронта и Черноморского флота, и прочее и проч… Процесс визирования документов военных трибуналов носил исключительно служебно-административный характер. В марте 1953 года Бекреневу предстояло «завизировать» обвинительное заключение в уголовном деле на человека, которого он знал, и которому когда-то в полной мере доверял…. Лаконичная запись - «ознакомлен» и соответствующая подпись стоит на заключении Коллегии Верховного Суда СССР о замене Борису Ильинскому высшей меры наказания на 25 лет заключения строгого режима…. Несложно представить , какое заключение на этом документе сделал бы бессменный начальник разведывательного отдела Черноморского флота генерал-майор береговой службы Д.Б. Намгаладзе? Вот уж кому кровь попортил его бывший подчиненный и ближайший помощник - Борис Николаевич Ильинский. Даже через восемь лет после окончания войны воспоминания о совместной службе с Борисом Ильинским вызывала у его бывших сослуживцев и начальников неоднозначные, и в большинстве случаев - отрицательные эмоции…. Быть может, это звучит кощунственно, но для большей объективности на обвинительном заключении Бориса Ильинского неплохо было бы получить «заключение» кавалера Командорского Креста ордена Почетного легиона майора Клавдия Фосса и кавалера Рыцарского креста Владимира Цирке,- непосредственных «кураторов» агента «Сидорова» в период того, - «абверовского» периода его службы….

Обстоятельства пленения Бориса Ильинского на фоне последних боев за Севастополь
 
Возвращаемся в раннее утро 3-го июля 1942 года - время массового пленения последних защитников Севастополя и попытаемся проникнуться обстановкой той трагедии, что развивалась на Херсонеском мысе семьдесят три года назад.

Для начала следует ответить на вопрос, - почему из нескольких сотен морских офицеров, попавших в плен на мысе Херсонес, особый интерес вызывает именно он - Борис Ильинский - бывший на тот момент капитан-лейтенантом, офицером одного из многих отделов штаба Черноморского флота. Я уже говорил о том, что основным побудительным мотивом для разработки именно этого «фигуранта» было то, что я работал над воссозданием служебного и боевого прошлого деда Бориса Николаевича - Дмитрия Васильевича Ильинского,- то есть в некотором роде уже соприкоснулся с родословной дворян Ильинских. Вторая, возможно не менее важная побудительная причина к расследованию та, что - основная наследница и признанная бытописательница рода Ильинских – Галина Александровна Сорокоумова-Ильинская категорически и решительно отрицает какую-либо родственную связь между Борисом Ильинским и Дмитрием Васильевичем Ильинским. Попробуем ее переубедить…
Для начала вернемся к самому трагическому и кривоповоротному моменту в жизни Бориса Ильинского, когда успешный, перспективный офицер флота вынужден был решать - умереть в безвестности, оставив по себе память на 12-м листе личного дела в главе «прохождение службы»- «…пропал без вести 3-го июля 1942 года», или заплатить за право жизни ценой предательства .
 Начать следует с того, что по трагическим обстоятельствам последних двух суток борьбы за Севастополь плен грозил более чем трем тысячам офицерам армии и флота. Сразу следует сказать, что эта число соответствует самому примитивному «строевому» расчету, исходя из тех девяноста тысяч военнослужащих, что оказались на тот момент на участке берега в районе 35-й батареи и Херсонесского аэродрома. Следует принять к сведению, что эта цифра ни в коей мере не соответствует фактическому числу офицеров, находившихся на тот момент в районе предполагавшейся эвакуации. По обстоятельствам спешного оставления нашими войсками позиций на последних боевых рубежах, в районе 35-й береговой батареи, Херсонесского аэродрома и бухт Камышевая и Казачья находились различные военные учреждения, начиная от отделов милиции, разного уровня комендатур, медсанбатов, частей тыла армии и флота, сотрудниками которых были в основном офицеры. В ходе последних кровопролитных боев наши части понесли значительные потери, и это тоже способствовало резкому изменению процентного соотношения рядовых бойцов и офицеров. По воспоминаниям ветеранов дивизий и бригад Приморской армии, были полки в которых оставалось по нескольку десятков солдат и были бригады морской пехоты , в которых оставались лишь штабы и взвода охраны. Такая информация впоследствии была получена от полковника Горпищенко, от полковника Преображенского и других старших командиров, эвакуировавшихся на Кавказ. С учетом этих обстоятельств, число офицеров, оказавшихся в первых числах июля на Херсонесе следует, как минимум, удвоить,- получив цифру в пять –шесть тысяч. В подтверждение своих примитивных расчетов я привожу сведения, представленные следователю СМЕРш бывшим офицером отдела морских перевозок старшим лейтенантом Линчиком. По утверждению Линчика в списках старших офицеров, составленных в ожидании эвакуации, было 2000 фамилий. При этом, Линчик заявил, что от дальнейших записей отказались, резонно сомневаясь в том, что и взятых «на контроль» сумеют эвакуировать… Речь шла о старших офицерах по положению того времени - от капитана до полковника. Нужно ли при этом уточнять, что в составе прижатой к берегу группировки, значительно большую долю командного состава составляли младшие офицеры в званиях от младшего до старшего лейтенанта. Второй, для нас особенно важной особенностью этого «списка Линчика» было то, что в нем отсутствовали фамилии морских офицеров. Как впоследствии утверждал сам Линчик, флотские офицеры, оказавшиеся на тот момент в районе 35-й батареи, не были подвержены панике, более того , - значительная часть моряков принимала участие в процессе подготовки приема катеров и в известной степени ощущала себя «хозяевами» положения… И в этом тоже была своя бытовая логика. Кого, казалось бы, в первую очередь должны были принимать экипажи сторожевых кораблей? Естественно, - «своих», - офицеров и матросов. Характерным примером может служить поведение в этих условиях капитана 2-го ранга Зарубы. Прибыв в расположение 35-й батареи, уточнив обстановку у того же Линчика, Заруба, набегавшийся за день, в ожидании эвакуации улегся спать в агрегатной батареи, попросив дневального по помещению его разбудить…. Примерно также себя вели офицеры штаба и управлений флота, прибывшие в район предполагаемой эвакуации. Когда же запланированная эвакуация не состоялась, и наступила трагическая развязка, завершившаяся массовой гибелью людей и еще более массовым пленом, морские офицеры разделили в полной мере судьбу остальных защитников Севастополя.
В полной мере оценив обстановку, сложившуюся на последнем рубеже обороны Севастополя в районе 35-й батареи, попытаемся ответить на вопрос - что же это была за эвакуация, в ходе которой были пленены тысячи офицеров, среди которых оказались и ответственные разведчики и контрразведчики…
О той, поистине кошмарной, трагической обстановке, что сложилась в первые дни июня 1942 года на участке между 35-й береговой батареей и аэродромом на мысе Херсонес, , обработано и опубликовано много воспоминаний, по этим материалам написано много исследований. Нас, прежде всего, интересует процесс эвакуации сотрудников разведывательного отдела флота.
Прямую ответственность за планирование, организацию и обеспечение эвакуации сотрудников отделов штаба нес начальник штаба СОР капитан 1 ранга Васильев. По тем потерям, что понесли эти отделы в процессе так называемой, «ограниченной» эвакуации, вывод следует однозначный - Васильев с этой задачей не справился, и при этом - никакой ответственности за это не понес. По воспоминаниям нескольких офицеров, в том числе флагманского механика дивизии ОВРа капитана 3-го ранга Самарина, в часы, предшествовавшие непосредственной эвакуации на подводных лодках и самолетах, Васильев был пьян. Стараясь обеспечить максимально комфортные условия для эвакуации руководящих офицеров штаба на подводных лодках, значительную часть сотрудников штаба Васильев планировал эвакуировать на транспортных самолетах. А эта изначально рисковая затея была сорвана. О проблемах, связанных с эвакуацией катерами, уже неоднократно говорилось. Я подробно описал все эти события в своей книге «Великая Отечественная война на Черном море как череда подвигов, преступлений и наказаний», изданной в Севастополе в 2013 году и «выложенной» в том же году на профильных сайтах Интернета, наиболее доступный из которых «Проза РУ». И сейчас получается, что, как бы в развитие той же темы я перехожу ко второй ее части - о преступлениях и наказаниях… Но в отличие от стандартного «чекистского» подхода,- быстрое расследование - обвинение- осуждение - расстрел… я попытаюсь глубже вникнуть в суть проблемы на примере трагической судьбы офицера-моряка. По разным оценкам, в последние дни на мысе Херсонес было сосредоточено от 80 до 110 тысяч солдат, офицеров и граждан Севастополя, ожидавших эвакуации. Среди них, прошедших регистрацию в процессе подготовки к эвакуации, как уже говорилось, было более 2200 офицеров в званиях от капитана до полковника. Цифра эта официальная, она подтверждена протоколами допросов сотрудниками СМЕРШ старшего лейтенанта Линчика, , составлявшего эти списки и чудом избежавшего смерти в плену. Какой процент из этого заявленного числа, погиб, или покончил с собой в последние часы борьбы, сколько попало в плен, сколько погибло в плену, сколько вернулось на Родину… Никто этого вам никогда не скажет… Даже пунктуальные немцы сбились со счета при таком количестве военнопленных с учетом естественного желания старших офицеров «затеряться» в общей массе военнопленных… Борису Ильинскому его должность и служебные обязанности в разведывательном отделе штаба флота даже в этих списках на предполагаемую эвакуацию не позволяли «отметиться»…
В период работы над этим текстом я, что называется, виртуально «изнасиловал» профильные файлы Интернета, пытаясь выудить информацию по фактической деятельности разведывательного отдела Черноморского флота в период обороны Севастополя. Все мои попытки были бесполезны. Чтобы не заниматься бестолковой и, главное – бесперспективной работой я обратился за справкой к ветерану флотских спецслужб - бывшему заместителю начальника особого отдела флота капитану 1 ранга в отставке Андрею Георгиевичу Железкову. Он мне популярно объяснил, что основная проблема не столько в явно извращенном режиме секретности, сколько в традиционном нежелании прямых наследников «славных» традиций флотских разведчиков «высвечивать» те недостатки и очевидные «проколы», что неизменно сопутствовали в деятельности их предшественников в период войны. Считаю, что это вполне естественное явление. Ну, что ж, не дают войти в открытую дверь, проникнем в «щелку»... Для начала воспользуемся, что называется, «подножной» информацией. Совсем недавно я стал «наследником» части архива полковника Василия Филадельфовича Стихина. Василий Филадельфович служил в разведывательном отделе Черноморского флота с 1940 по 1948 год. В семидесятых годах, теперь уже прошлого века, на правах «старейшины» Стихин принял обязанности председателя совета ветеранов разведки от полковника Шорина Леонида Александровича и исполнял их фактически до своей смерти, последовавшей в прошлом году. В его архиве я обнаружил рукописи публикаций по исследуемой теме, что позволяет мне использовать материалы, опубликованные в периодической печати ветеранами разведки черноморского флота за последние 30 лет. Это уже немало…
 Возвращаемся к теме нашего исследования. В плену оказались старшины-шифровальщики, радиотелеграфисты, операторы, обслуживавшие стационарную и подвижную радиостанции разведывательного отдела, во главе со своим начальником – лейтенантом Демидовым. В плену оказался старший секретчик разведывательного отдела - мичман Иван Шаров. Еще 26 июля он был направлен в Камышевую бухту для передачи на борт лидера «Ташкент» секретной документации с перспективой эвакуации тем же рейсом. Перегружая на борт корабля мешки с секретными документами, он вручил специалисту СПС сопроводительный документ, в котором предназначалось к эвакуации «четыре мешка с документами плюс- доставивший их мичман Шаров». Принимающий обратил внимание, на то, что мешков оказалось пять, - естественно - преимущество при эвакуации принадлежало мешку с совершенно секретными документами, а не мичману. В результате, - Шарову пришлось ожидать очередной «оказии» и он оказался в многотысячной массе, страстно желавшей любыми средствами вырваться с огненного капкана. Шаров был по стандартным меркам взрослым и практичным человеком. Хорошо представляя себе возможный ход событий, он переоделся в солдатскую форму и воспользовался солдатской «книжкой» убитого красноармейца. Нужно ли мне напоминать о том, что в солдатской книжке той поры не предусматривалась фотография владельца? «Затеряться» в громадной массе военнопленных Шарову сразу не удалось – в первую же ночь в концентрационном лагере, он был опознан одним из матросов, знавших его по службе в разведывательном отделе флота. Пришлось воспользоваться помощью патриотически настроенных моряков, с готовностью расправившихся с потенциальным доносчиком. По воспоминаниям Шарова сцена эта напоминала аналогичный эпизод, описанный автором сценария фильма «Судьба человека». В дальнейшем, пройдя все испытания, Шаров вернулся на Родину и смог убедительно подтвердить достойное поведение в плену и доказать органам «Смерш» свою благонадежность. Поскольку Шаров попал в плен в солдатской форме, его миновал жесткий режим штрафных концлагерей, в которых преимущественно содержали моряков, попавших в плен в последние дни борьбы за Севастополь.
 Попробуем выяснить , а в чем-то смоделировать ситуацию, в которой оказался Борис Ильинский в последние часы борьбы за Севастополь. Для этого стоит уточнить примерное число морских офицеров, оказавшихся в это время в районе 35-й батареи. Предположим, что в четырех бригадах морской пехоты и в отдельных морских батальонах на тот момент оставалось в строю 100 офицеров. В дивизионах и береговых батареях флота, по примерной оценке обстановки, оставалось не менее 20 офицеров. В отделах штаба и тыла флота оставалось, как минимум, 70-80 офицеров. Получается, что на момент трагической развязки плен угрожал, как минимум, двумстам офицерам флота. Если предположить, что пятьдесят процентов из них погибли в последних боях или покончили с собой, то остается, как минимум, 100 человек. Среди них были финансисты, военные юристы, интенданты, медики…. Строевых офицеров там было не более 50 человек. Это были командиры рот и взводов морской пехоты, офицеры береговых батарей, офицеры узлов связи, минно-торпедного, артиллерийского и как выясняется - разведывательного отделов. Наиболее заметными среди них были бригюрист Кошелев, бригврач - Соколовский, начальник базовых плавсредств, бывший командир легкого крейсера «Червона Украина» Капитан 2 ранга Заруба, последний морской начальник группировки наших войск на Херсонесе капитан 3 ранга Ильичев, начальник постов наблюдения и связи главной базы капитан 3 ранга Евсевьев. Был среди них заместитель начальника отдела кадров штаба флота майор Егоров, следы которого случайно «высветились» в ближайшем окружении подполковника Гиля-Родионова.
 Нас, прежде всего, интересует ближайшее окружение Бориса Ильинского в последние часы перед пленением. Убедившись в тщетности своих попыток найти полное штатно-должностное расписание отделов штаба Севастопольского оборонительного района , я воспользовался воспоминаниями дочери адмирала Ф.С. Октябрьского, - Риммы Филипповны, работавшей в 44-46 годах в разведывательном отделе штаба флота. Примем во внимание то, что память наша избирательна, а память человека немолодого не способна удержать всю подобную информацию, проанализируем записи Риммы Филипповны, которые она назвала «Из архива Ф.С. Октябрьского». Историку на заметку. С учетом того, что дочь адмирала имела возможность использовать материалы обширного архива и сама, в некотором роде соприкоснулась с сотрудниками разведывательного отдела флота, мы были вправе надеяться на исчерпывающую информацию по интересующим нас событиям и фактам. А интересует нас, прежде всего, - состав группы офицеров разведывательного отдела флота, входивших в штаб СОРа и остававшихся до последних дней обороны в Севастополе. Возможно, не надеясь на свою память, а скорее всего - не рискуя лишний раз «подставить» своего отца-адмирала, Римма Филипповна использовала материалы справки, составленной по ее просьбе Ученым секретарем ВНО при Доме офицеров ЧФ капитаном 1 ранга Львом Фишем. Материалы для справки предоставили: полковник запаса Семен Ермаш , полковник запаса Михаил Эпштейн и контр-адмирал запаса Александр Богословский.
 Богословский дал информацию по группе оперативного отдела штаба СОР, Эпштейн - по составу штабного поста связи (ШП-3) и скрытой связи (ШП-4). Семен Ермаш дал информацию по разведывательному посту (ШП-2) СОР.
У нас не было оснований не доверять информации Семена Ермаша, правда, с учетом того, что Семен Львович в период эвакуации севастопольской группировки уже находился на Кавказе. Продолжая исполнять обязанности заместителя начальника разведывательного отдела по войсковой разведке, Семен Львович, казалось бы, должен был обладать всей полнотой информации. Более того, Семен Ермаш, согласно штатному расписанию разведывательного отдела «стоял» на штате в дешифровальной группе и, казалось , должен был знать поименно всех офицеров 2-го отделения…
Обратимся к содержанию справки.
«ШП-2 -разведывательный. Возглавлял начальник разведки штаба Черноморского флота полковник Намгаладзе Дмитрий Багратович (до 1 июля 1942 года), комиссар разведотдела - батальонный комиссар Челноков(до 1 июля 1942 года), заместитель начальника отдела по войсковой разведке капитан Ермаш Семен Львович (до июня 1942 года), командиры отдела: лейтенант Кизима Алексей (до апреля 1942 года), лейтенант Стороженко Вячеслав Иванович (до 1 июля 1942 года), лейтенант Майоров Сергей и старший лейтенант Ильинский (до 3 июля 1942 года, остались в Севастополе), лейтенант Яшанин Борис (до мая 1942 года), лейтенант Богданов Николай и старший лейтенант Федоров Николай (до 3 июля 1942 года, остались в Севастополе), старший лейтенант Ищенко (до 2 июля 1942 года), лейтенант Кисляков Василий Михайлович (до 15 июня 1942 года), лейтенант Гладков Федор (до марта 1942 года), старший лейтенант Верник и командир разведотдела капитан Топчиев Василий Васильевич (погибли при высадке десанта в Евпатории), комиссар разведывательного отдела батальонный комиссар Латышев Ульян Андреевич (погиб при высадке десанта в Евпатории)…» (25).
Грамотным разведчиком и мудрым человеком был полковник Ермаш. В справке Семен Львович особо уточнил время своего убытия из Севастополя, - июнь 1942 года, - исключая все возможные вопросы и разъяснения по последним дням борьбы за Севастополь. К моменту написания справки бывший начальник Ермаша - Дмитрий Намгаладзе уже более 10 как покоился на кладбище Коммунаров, и год истек, как ушел из жизни адмирал Ф.С. Октябрьский. И, тем не менее, для уточнения ситуации, в которой оказались отдельные офицеры штаба и управлений флота после 1-го июля 1942 года, Семен Львович использует весьма специфическую формулировку – «…остались в Севастополе…, оставался в Севастополе…». Нам еще предстоит выяснить, кто был автором и основным «редактором» этой «плазматической» формулировки….
 Это, когда из состава советской делегации в Западный Берлин, или из туристической поездки в Рим, кто-то «вдруг» принимал решение не возвращаться в СССР, то в отчете КГБ писалось «остался» в Берлине или в Риме… Здесь же,- извините,- вещи следует называть своими именами - брошенные командованием, не организовавшим и не обеспечившим эвакуацию и не имея другой возможности сохранить себе жизнь, - эти офицеры против своей воли оказались во вражеском плену…. Как традиционно говорят в Одессе – «это две большие разницы».
Передо мной лежит рукопись , озаглавленная –«Информационное оружие победителей»(дешифровально-разведывательная служба ВМФ в годы Великой Отечественной войны. С учетом того, что автор монографии капитан 1 ранга В.Н. Городков при написании ее в 1996 году состоял в «запасе ВМФ», - значит, на тот момент ему было не более 60 лет… Это означает, что в структуре разведывательного управления Городков служил в 80-е годы и из ветеранов флотской разведки в живых он застал немногих…. Видимо, этим и объясняется дарственная надпись на титульном листе печатного экземпляра рукописи- «…полковнику В. Ф. Стихину на память от автора». При первом же знакомстве с содержанием рукописи поражает наивность(?) наших ветеранов разведки,- готовясь к изданию книги заведомо обрекая ее на «специальное хранение», «крышевать» ее гордой надписью - РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО ШТАБА ВМФ… В этом , должно быть, и основная причина того, что Интернет на запросы по этой публикации тупо молчит, как партизан на допросе в гестапо…
 По исследуемому нами эпизоду – процессу оставления Севастополя сотрудниками разведывательного отдела Черноморского флота читаем: «…По плану эвакуации оперативная группа должна была покинуть город вместе со штабом командующего ЧФ, но таким образом, чтобы дешифровальная работа не прерывалась ни на минуту. Во исполнение этого плана 30 мая 1942 года Стороженко и Гильман (а также радисты) были направлены на подводной лодке в район Новороссийска, с тем, чтобы там продолжить свою работу, а Зайцев и Майоров («…потому, что мы были холостыми» , - как позже объяснял Владимир Ильич этот выбор) вместе с радиоразведчиком Уманским, ведшим перехват, продолжали нести боевую вахту в осажденном Севастополе еще в течение месяца.
 В.И. Зайцев вспоминал: «Устроились в недостроенном туннеле для аварийного спасения , пробитом между штольнями ( В. Зайцев упоминает о туннеле, соединявшем КП флота в Южной бухте со штольней, находящейся под зданием газеты «Красный черноморец» - Б.Н.), отгородившись от внешнего мира брезентом; брезентовая же занавесь отделяла нас от Уманского, первоклассного специалиста, не пропустившего ни одного донесения в Генштаб командующего румынского горно-стрелкового корпуса вместе с немцами штурмовавшего город….
…30 июня поступила команда об оставлении Севастополя. Однако, выполнять свой воинский долг даже в самых тяжелейших условиях оказалось легче, чем добраться до места сбора для эвакуации. Самолет с членами Военного совета, чудом поднявшийся с насквозь простреливаемой аэродромной площадки, оказался последним, вылетевшим из оставляемого, но еще не взятого врагом города. По легендарной версии, «…разведчики-криптографы, обнявшись на прощание и поклявшись вернуться в освобожденный Севастополь , для защиты которого ими было сделано так много, на подручных плавсредствах направились на внешний рейд, где и были подобраны: Зайцев – подводной лодкой, Майоров - морским охотником. Через несколько дней они встретились с однополчанами, чтобы продолжить борьбу с врагом...».
 Приведенная информация только отчасти подтверждает тот факт, что офицеры разведывательного отдела , в их числе и специалисты дешифровального отделения, были брошены на плацдарме… По утверждению В.Ф. Стихина, - «…В.И. Стороженко и Г.М. Гильман 1 июля были взяты на борт в районе мыса Херсонес подлодкой «Щ-209», а С.Г. Майоров и В.И. Зайцев в том же районе были взяты на борт подлодкой «Л-23». Ни о каких «подручных» средствах спасения речи не было…»(38).
Стоит обратить внимание на тот факт, что полковник Ермаш, составляя в 1969 году «справку» по эвакуации офицеров разведывательного отдела, «числил» лейтенанта Майорова и лейтенанта Николая Богданова среди «…оставшихся в Севастополе….»!?. Все это не может не вызывать удивления, потому как следует из документов, приведенных в монографии Городкова, Семен Львович Ермаш, возглавляя разведывательный отряд отдела, «… находился на штате в группе дешифровальщиков». Час от часу не легче… Последняя информация свидетельствует о том, что разведывательным отрядом штаба флота командовали «заштатные»(?) офицеры? Стоит ли тогда удивляться, что до самого последнего времени не было четкого представления о судьбе большей части личного состава разведывательного отряда , остававшегося в Севастополе до последнего часа борьбы за город. Так, героически погибший 5 января 1942 года в Евпаторийском десанте капитан Топчиев, в отчетных документах числился после смерти по той должности, что он занимал до июля 1941 года в передовом разведывательном посту МРП-6 в Измаиле… По крайней мере, пособие на ребенка ему было начислено по этой должности… Это означает, что и он до момента своей трагической гибели в евпаторийском десанте не занимал в разведывателном отделе штатной должности.
 А где же упоминание о сотруднике отдела лейтенанте Маципуро, погибшем на Херсонесе? В ряде отчетных документов 40-х годов Маципуро числился «…пропавши без вести в январе 1942 года». Не пора ли навести «резкость», хотя бы на потери среди офицерского состава отделов штаба флота? Вот бы чем в первую очередь стоило заняться нештатному историографу разведывательного отдела штаба флота. Стоило всего лишь взять наградные листы и по ним откорректировать послужные списки значительной части офицеров разведывательного отдела флота военного периода.
« Помощник начальника 1-го отделения РО ЧФ лейтенант Мацепуро Иван Семенович 1915 года рождения, уроженец г. Калинин ныне г. Тверь, русский, член ВЛКСМ комсомольский билет №0220636, В РКВМФ с 1939 года. Исключен из списков начсостава как погибший на фронте борьбы с германским фашизмом. Женат.
Справка: Мацепуро Иван Семенович с начала Отечественной войны проходил службу в Разведывательном отделе штаба ЧФ в должности помощника начальника 1-го отделения. С января 1942 года работал на Флагманском КП Командующего ЧФ в должности помощника Оперативного дежурного Штаба ЧФ по разведке, ВВС и ПВО, прекрасно справлялся со своей трудной работой. В тяжелые дни последнего, третьего наступления немецких войск на Севастополь, в условиях страшного напряжения ни на минуту не оставлял своих обязанностей, а наоборот дежурил круглосуточно, он беспрерывно держал связь с частями ВВС и ПВО, от штаба СОРа и своевременно докладывал командованию все поступающие разведывательные данные о противнике. Вместе с последней Оперативной группой Штаба ЧФ лейтенант Мацепуро И.С. на 35-й береговой батарее не дрогнул и не потерял самообладания, проявил высокие организаторские способности, организуя эвакуацию наших войск, в сложных условиях в кольце окружения не растерялся и не опустил руки. Он погиб смертью героев-севастопольцев, до последнего вздоха оставался на боевом посту. (30.10.1942 года, полковник Намгаладзе начальник РО штаба ЧФ).
Награды: орден Красного Знамени (30.11.1942 г., посмертно).
 В своей монографии В.Н. Городков указывает: «Дешифровально-разведывательную службу Черноморского флота с начала войны возглавлял П.С. Черничкин. «…Под его руководством оттачивали свое криптоаналитическое мастерство и «ветеран» Службы, переведенный еще в апреле 1938 года из аналитического подразделения НКВД С.Г. Майоров, и выпускники академических курсов С.Л. Ермаш, лейтенанты Д.И. Горбунов, В.Ф. Стихин, младший лейтенант В.И. Стороженко (первый поток) и младшие лейтенанты О.П. Бевз, Г.М. Гильман, М.О. Григорович, В.И. Зайцев, П.П. Крупа (второй поток). Именно эти офицеры и определили облик ДРС ЧФ, своей эффективной деятельностью, создав ей уважение и авторитет не только у командования флотом, но и в Ставке ВГК РККА…».
В.Н Городков при написании своей монографии пользовался отчетными материалами ГШ ВМФ, где «оседала» информация, профильтрованная Военными советами флотов, особыми отделами разных уровней…. Для себя же сделаем вывод, что, к сожалению, ветераны разведки, бравшиеся за написание подобных исследований не утруждали себя работой с материалами флотских и армейских архивов , с воспоминаниями участников событий, позволяющими с большей правдивостью и справедливостью освещать события…. Для сотрудников той структуры, которую представляет Городков, никогда не было проблем с доступом к архивам специальных служб…. Тем не менее, Городков, перечисляя сотрудников Дешифровальной группы разведывательного отдела Черноморского флота, упомянув «заштатного» Семена Львовича Ермаша, был просто обязан указать нашего фигуранта - Бориса Николаевича Ильинского, воглавлявшего на тот момент отделение… Вот вам - показатель степени объективности и правдивости подобных исследований….
 Мы уже убедились в том, что довоенный период в жизни и службе Бориса Ильинского основательно «замутнен» и предельно затруднен для объективного, предметного исследования. Особая специфика службы Ильинского в военный период до момента пленения стали основной причиной слабого отражения в документах и воспоминаниях современников. Полковник Стихин, описывая деятельность разведывательного отдела до момента оставления Севастополя, и перечисляя сотрудников разведывательно-аналитического отделения, не упоминает о начальнике этого отделения Борисе Николаевиче Ильинском, как будто бы его и не было в природе…. Это притом, что в своей книге Василий Филадельфович уделил сотрудникам этого отделения отдельную главу и озаглавил ее «ОСОБОЕ ДЕЛО ОСОБОЙ ЧЕТВЕРКИ»(38).
 Вице-адмирал М.А. Воронцов, бывший в период Отечественной войны заместителем начальника Главного штаба ВМФ, в интервью журналу «Военные знания» (№ 12 за 1977 год) сказал следующее: «С октября 1941 года на протяжении всего периода обороны Севастополя два раза в сутки перехватывались по радио оперативные сводки штаба вражеских войск, сосредоточенных в этом районе, поскольку шифр был полностью разгадан. Делали это четыре наших морских офицера в подвале разрушенной церкви (Владимирского собора — примеч. B.C.). Имена этих отважных людей четко и неукоснительно выполнявших свои обязанности в условиях почти непрерывных бомбежек: Вячеслав Иванович Стороженко, Сергей Григорьевич Майоров, Владимир Ильич Зайцев и Григорий Мовшевич Гильман...
 Во время Великой Отечественной войны в составе разведки Черноморского флота с большим успехом действовала специальная разведывательная служба, в задачи которой входило дешифрование перехваченных шифрограмм противника. К началу войны специалистами этой службы были полностью раскрыты системы шифров, применявшихся в вооруженных силах Румынии. Поэтому на протяжении всей войны деятельность не только румынской армии и военно-морского флота, но и немецко-фашистских войск, действовавших на южном фланге советско-германского фронта в составе группы армий «Юг», находились под постоянным контролем нашей разведки».
 Справедливости ради следовало указать, что весь период с начала войны до момента оставления Севастополя начальником 2-го(аналитического) отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота являлся капитан-лейтенант Борис Николаевич Ильинский.

Начальник информационно-аналитического отделения разведывательного отдела флота Б.Н. Ильинский

И только затем следовало вести речь об особых заслугах «особой четверки…».



Пытаясь найти ответы на вопросы, затрагивающие структуру и штатный состав разведывательного отдела флота, будь то Черноморский или Балтийский флот, имеет смысл уточнить некоторые подробности. Штатно-должностная структура разведывательного отдела флота в военное время составляла не более 60-80 чел. Специальные части разведки - береговой радио-отряд самостоятельная воинская часть Специального Назначения численностью не менее 250 человек, 3-5 морских-приграничных разведывательных пунктов-морских пунктов связи центрального подчинения, которые находились лишь в оперативном подчинении РО флота (флотилии), оставаясь в прямом подчинение Разведывательного управления ВМФ каждая численностью до 70-100 человек , являлись самостоятельными воинскими частями Особого назначения. Отряд катеров РО штаба флота, включавший в свой состав в разные периоды шаланды, катера класса "МО" и «СКР», а также суда-прикрытия для подвижных разведывательных органов ВМФ. Об этих частях обеспечения разведывательной деятельности флота имеется весьма скудная информация в силу привычной и не всегда уместной секретности. Разведывательные отряды специального назначения, имевшие до 250 человек… Радио-Узел Особого Назначения... Кроме Курсов военных переводчиков (по факту - специальной разведывательной школы) с началом военных действий появились спецшколы по подготовке диверсантов (активная разведка), радистов-разведчиков до 100 чел. каждая, курсов легких водолазов-разведчиков и др. Все это самостоятельные разведывательные воинские части. С учетом вышеприведенной информации численность формирований разведки флота равно как и фронта достигала 1000 и более человек. И это без учета подразделений разведки военно-морских баз и сотрудников разведки отдельных флотских соединений.
 С учетом вышеизложенной информации делается неловко за того же Семена Львовича Ермаша, который в угоду своим бывшим малоуважаемым начальникам сознательно замалчивал фактические потери, понесенные структурами , завязанными на разведывательный отдел флота.
 К сожалению, исследования, написанные на основании архивных материалов штаба Черноморского флота , не могут претендовать на правдивое, объективное изложение событий последних дней борьбы за Севастополь. Это выглядит неожиданно и странно еще и потому, что в нашем случае среди авторов-оставителей фигурируют непосредственные участники тех трагических событий. Передо мной монография, озаглавленная : «История разведывательного отряда Черноморского флота» Сразу же за заглавием следует приписка - «…составили по архивным материалам , хранящимся в архиве Черноморского флота, и обработали - мичман Земсков Николай Андреевич и мичман Калмыков Борис Иванович. Некоторые исторические факты записаны со слов бойца разведывательного отряда старшины 1 статьи Тополова Павла Николаевича». Авторы-составители – заслуженные разведчики,- Земсков –Герой Советского Союза, Калмыков и Тополов награждены многими боевыми орденами. Казалось бы, что при таком авторитетном авторском коллективе мы вправе ожидать объективное и правдивое изложение событий и фактов. Кстати, начальнику разведвательного отдела - генералу, имея трех помощников в званиях полковников и подполковников, можно было бы главным «историографом» и редактором монографии назначить одного из них..., а не поручать столь ответственную задачу двум мичманам и старшине…
 На стр. 65 читаем: « Вернувшиеся из операции бойцы старшего лейтенанта Федорова получили от Военного Совета Черноморского флота последнее задание – взорвать флагманский командный пункт (ФКП). Когда враг находился уже в пределах самого города т. Федоров со своими разведчиками взорвал ФКП на глазах противника, после чего начал с боем прорываться к Херсонесскому маяку, но в неравной битве с немецкими автоматчиками погиб на севастопольских улицах. Из 70 разведчиков отряда, оставшихся в Севастополе до последнего дня его обороны, все пали смертью храбрых…».
Некоторым начальникам очень бы хотелось так считать, но разведчики по своей сути,- воины повышенной живучести…
 Командующий флотом адмирал Ф. Октябрьский, расчетливый, самоуверенный и предельно жестокий человек… Покидая свой ФКП и заранее зная что вся севастопольская группировка войск обречена на смерть и плен без тени сомнения отдал приказ подполковнику Намгаладзе - использовать отряд разведчиков для «подчистки» следов пребывания штаба и взорвать объекты ФКП непременно на видимости противника - для того, чтобы ни у кого не возникало сомнения в том, что командующий флотом оставляет свой командный пункт торжественно и с «музыкой»… Ему было не привыкать жертвовать - флотскими разведчиками в совершенно безнадежных ситуациях, - разведотряд первого формирования в полном составе полег на улицах Евпатории 4-6 января 1942 года. Этой жертвы флотскому командованию показалось мало,- в «евпаторийское» пекло был послан батальонный комиссар Латышев, - грозивший остаться немым укором командующему-живодеру… Теперь, , покидая свой ФКП в ночь на 29-е июня, командующий в очередной раз приносил в жертву элитную войсковую часть флота… В тоже время Филипп Сергеевич и мысли не допускал, чтобы пожертвовать собой…. Взял бы и остался в кабинете своего бункера на ФКП и уже тем снял с себя все старые прегрешения и получил бы индульгенцию за еще не совершенные…
 При анализе документов, имеющих отношение к офицерам разведывательного отдела флота, погибшим, либо попавшим в плен, часто наблюдалась стандартная картина,- специалисты кадровых органов, не имея объективной информации, июльскую катастрофу на Херсонесе использовали как бездонный «банк» обезличенных потерь. Офицер мог погибнуть или пропасть без вести в январе или марте 1942 года при проведении специальной операции и при этом десятками лет «числиться» среди безвозвратных потерь первых чисел июля 1942 года. Такая же справка до 1968 года была в отделе кадров Черномрского флота по командиру разведывательного отряда старшему лейтенанту Николаю Федорову.
 «Командир разведывательного отряда, по другим сведениям - начальник отделения РО ЧФ старший лейтенант Федоров Николай Иванович 1920 года рождения, уроженец г. Ростова Ярославской области, воспитывался в детском доме, русский, кандидат в члены ВКП(б), в РКВМФ с 1935 года. Пропал без вести 03.07.1942 года в Севастополе. Родных нет».
 Если это не писарская ошибка, то Николай Федоров начинал службу в качестве воспитанника в возрасте 15-ти лет?
И только в 1968 году по настоятельному требованию ветерана флотской разведки А.С. Шорина появилась приписка: «По ряду сообщений - старший лейтенант Федоров Н.И. попал в плен, расстрелян гестапо в октябре 1942 года в Симферополе».
 По другим, менее заметным офицерам флотской разведки до сих пор отсутствует объективная информация. К примеру: « Начальник радиостанции Морского пограничного разведывательного пункта РО КВФ военный техник 2 ранга Зотов Василий Николаевич 1914 года рождения, кандидат в члены ВКП(б) с 1938 года, погиб, исключен из списков начсостава приказ КВФ от 21.10.1942 г. №0362. На основании приказа КВФ от 18.04.1942 г. №0105 исключен из списков как осужденный военным трибуналом». 
Более поздняя приписка- « Будучи назначенным помощником начальника штаба по разведке 137-го стрелкового полка ЧФ погиб в бою 12.09.1942 г. (основание – Донесение начальника штаба 137-го сп от 19.09.1942 г.)».
Вам понятно содержание этой справки? Офицер, служивший на одном из постов радиоразведки в районе границы с Турцией, в апреле 1942 года был отстранен от занимаемой должности , осужден судом военного трибунала, получил стандартный срок -10 лет «лагерей» с направлением в штрафной батальон, затем воевал в должности командира взвода связи 8-й бригады морской пехоты. Восстановленный в прежнем звании был назначен на должность помощника начальника штаба полка по разведке и погиб в бою 12 сентября 1942 года. По фатальному совпадению судимость с Зотова была снята постановлением ВС СССР от 12.09.1942 года № Д 1016сс,- то есть в день его гибели в бою. При этом, по старому месту службы - во флотской разведке, Зотов продолжал числиться «…исключенным из списков части, как осужденный военным трибуналом». Можно не сомневаться в том, что именно этот вариант справки был отослан в военкомат по месту призыва и являлся последней, печальной весточкой родственникам героически погибшего моряка-разведчика.
 Приходится учитывать тот немаловажный факт, что все члены авторского коллектива «Истории Разведывательного отдела штаба Черноморского флота» не участвовали в последних боях в Севастополе и информацию по интересующим нас событиям взяли из отчетов, хранящихся в архиве флота . Очень жаль, что авторы не воспользовались воспоминаниями своего сослуживца по разведывательному отряду флота - разведчика, бывшего старшины 1 статьи разведчика Кисленко, входившего в отряд Федорова. Старшина 1 статьи Кисленко писал: «… В Бахчисарае я увидел в строю пленных Федорова, за ним шагал Попенков… Федоров шел, опираясь на палку. Он был, наверное, ранен в ногу, как и я. Я окликнул Федорова, - он оглянулся… Но в толпе и шуме так и не удалось встретиться по сей день. О том, что я видел их в плену под Бахчисараем, я до сих пор никому не сообщал….». Я привел информацию из этого письма, касающуюся только Николая Федорова и Александра Попенкова, оказавшихся в конечном итоге в пересыльном лагере под Бахчисараем.
 Кисленко в своем письме, адресованном Леониду Александровичу Шорину, в 70-х годах возглавлявшему секцию ветеранов разведки Черноморского флота, подробно описал события последних дней борьбы в районе 35-й батареи , Казачьей бухты и в районе Херсонесского маяка. Поскольку это письмо никогда не публиковалось, я полностью привожу его в разделе «Приложение»[1].
 Среди архивных материалов, рассекреченных в последние годы, появились документы, уточняющие условия пребывания в плену ряда офицеров - севастопольцев, среди которых оказался фигурировавший в ранее рассмотренной нами «справке» - подполковник Карасев Никита Кузьмич.
Для полноты и объективности привожу полностью выписку из документа:

2. Майор Голубев.
Голубев Александр Петрович, майор, 10.04.1907 г.р., 09.07.1942 - место пленения Севастополь. 1.9.1943 г. переведен в шталаг II-B Хаммерштайн.
http://obd-memorial.ru/Image2....6aa1447
Майор Голубев Александр Петрович, начальник 1-го отделения отдела командующего артиллерией Приморской армии репатриирован на родину из Норвегии.
3. Майор Субботин.
Субботин Петр Михайлович, подполковник, заместитель командира 54 СП 25 СД Приморской армии, 23.07.1907 г.р. , 06.07.1942 - место пленения Севастополь.
http://obd-memorial.ru/Image2....ea62203
http://obd-memorial.ru/Image2....702a296
В приказе ГУК НКО от 27.07.1943 майор Субботин П.М., замкомполка исключен из списков как пропавший без вести в 1941 г.??
10.05.1944 жена обращалась в ЦК ВКП (б) по поводу волокиты с назначением пенсии
http://obd-memorial.ru/Image2....b4e0e2a
26.12.1953 статья приказа была отменена, так как подполковник Субботин П.М. состоял на учете офицеров запаса
4. Майор Карасев.
Карасев Никита Кузьмич, подполковник, инструктор при Черноморском флоте, 13.10.1901 г.р., 09.07.1942 - место пленения Севастополь.
http://obd-memorial.ru/Image2....c5492a1
http://obd-memorial.ru/Image2....6a96c88
25.6.1943 - побег
23.7.1943 - пойман
13.7.1944 - передан гестапо Нюрнберг- Фюрт(енберг?)
Подполковник Карасев Никита Кузьмич, согласно донесению командного отдела ЧФ, являлся начальником отдела по сухопутной обороне штаба Черноморского флота и остался в Севастополе после эвакуации войск.
6. Подполковник Антонов
возможно, это майор Антонов Иван Антонович,18.07.1906 г.р., последнее место службы - ЧФ, Одесский обор. р-н, пропал без вести в 1942 г.
http://obd-memorial.ru/Image2....b6a8336
жив, в сентябре 1945 г. проходил спецпроверку
http://obd-memorial.ru/Image2....1eb1fd1
9. Майор Рубанский
Майор Рубанский Михаил Вениаминович, 22.05.1909 г.р., место службы - 95 СД, 04.07.1942 - место пленения Севастополь.
http://obd-memorial.ru/Image2....0f8b4a0
Рубинский Михаил Васильевич, майор, ст. пом. нач. химич. отдела Приморской армии, пропал без вести 15.7.1942.
http://www.obd-memorial.ru/Image2....5dbf24f
25.6.1943 - побег .
Сообщение о побеге 26 .5.1943 г. 6 советских офицеров
http://obd-memorial.ru/Image2....44f2687
фото сбежавших
Александр Бородин - полковник (пойман 21.7.1943)
Антон Гринько - полковник (пойман 17.7.1943)
Никита Карасев - полковник (пойман 17.7.1943)
Михаил Рубанский - майор (пойман 21.7.1943)
Федор Шпиц - майор
Хрисанф Скляров - воентехник (пойман 17.7.1943)
http://www.obd-memorial.ru/Image2....3e41509
http://www.obd-memorial.ru/Image2....5ba7235 .
 «…Лица севастопольского плена, со слов майора Регент, которые были на допросе в Ген.штабе, разведотдела генштаба и дали показания, содержащие военную тайну (Винница)…».
По признакам подборки материала и специфики перевода документа - работал с ним не профессиональный историк. В список кроме офицеров, попавшим в плен под Севастополем, включены офицеры, плененные в ходе боев под Ростовом в тот же период. В список кроме офицеров, попавших в плен под Севастополем, включены офицеры, плененные в тот же период в боях под Ростовом. Этих офицеров я из списка исключил, как не представляющих для нас интереса. Не изменяя ни единого слова и знака в данных по оставшимся в списке фигурантам, дадим некоторые пояснения. В документе речь идет об офицерах, обвиненных в том, что, находясь в плену, они дали противнику показания, содержащие военную тайну. В самой форме и содержании документа просматривается слабо замаскированная провокация - сначала эти офицеры были привлечены к мероприятию, казалось бы, не имевшему никакого отношения к разглашению тайны…. Представитель германского Генштаба поручил им дать описание сражений, участниками которых они являлись, исполняя свои служебные обязанности на службе в РККА. При этом он без переводчика, убедительно им доказывал, что порученная им работа нужна военным историографам для составления обширного труда по сражениям 1941-1942 годов. Когда же порученная этим офицерам работа была завершена, многие из них направлялись в оперативное отделение Германского Генерального штаба, якобы, для дачи пояснений по отдельным эпизодам, выполненных ими заданий. В документах, отправленных в СД, было указано, что все эти офицеры добровольно сотрудничали с разведкой Генерального штаба и давали все затребованные у них сведения. Кстати, эта «процедура» широко использовалась немецкими спецслужбами. Через нее прошли и те, кто уже упоминался в ходе нашего расследования, - Герой Советского Союза командир подводной лодки Балтийского флота капитан 3 ранга Лисин, командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Новиков, капитан 3 ранга Ильичев. Не избежал этой процедуры и Борис Ильинский. В январе 1943 года его направили на «собеседование» в Разведывательное управление Генерального штаба как потенциального носителя информации, всего лишь выполняя стандартную процедуру.
 Как следует из дальнейших комментариев эти документы были использованы сотрудниками СМЕРШ для «построения» дополнительных обвинений на офицеров, прошедших испытания пленом…. Не сложно предположить, что останься в живых генерал Новиков и капитан 3 ранга Ильичев, им вполне могли быть предъявлены аналогичные обвинения, так как оба пленника в той или иной степени участвовали в этой «программе» немецких «историографов», предназначенной в первую очередь для того, чтобы скомрометировать перед советской властью наиболее заметных военачальников, оказавшихся в плену. Об этих фактах упоминает в своих воспоминаниях отставной мичман Шаров, встречавший Ильичева и Новикова в лагерях военнопленных.
 По пометкам, сделанным на документе представителями СМЕРШа, многим офицерам это «сотрудничество» стоило жизни.
К примеру - Майор Титов (ком.) начальник штаба 15 танковой бригады
Титов Иван Петрович, майор, 24.06.1910, место службы - 15 танковая бригада, 15.7.1942 - место пленения Ростов
http://obd-memorial.ru/Image2....b618825
http://obd-memorial.ru/Image2....fe6c83b
2.8.1943 г. -побег
http://obd-memorial.ru/Image2....e1d4ed2
освобожден из плена
Приказом от 18.08.1953 статья приказа о пропаже без вести заменена новой формулировкой- .
«Находясь в плену, изменил родине».
 Обратите внимание, - не принимая во внимание зафиксированный документами факт побега и добровольное возвращение на Родину, офицер был осужден «…за измену родине…».
 Несколько отвлекшись от темы нашего основного исследования, - вернемся к обстоятельствам пленения на Херсонесе Бориса Николаевича Ильинского и тех, кто в силу обстоятельств оказался рядом с ним. Обратимся к фрагменту документа, в котором упоминается офицер штаба Черноморского флота подполковник Никита Карасев. Он нам уже знаком по справке, составленной Ученым секретарем ВНО при Доме офицеров ЧФ капитаном 1 ранга Львом Фиш.

Карасев Никита Кузьмич, подполковник, инструктор при Черноморском флоте, 13.10.1901 г.р., 09.07.1942 - место пленения Севастополь.
http://obd-memorial.ru/Image2....c5492a1
http://obd-memorial.ru/Image2....6a96c88
25.6.1943 - побег
23.7.1943 - пойман
13.7.1944 - передан гестапо Нюрнберг- Фюрт.
Подполковник Карасев Никита Кузьмич, согласно донесению командного отдела ЧФ являлся начальником отдела по сухопутной обороне штаба Черноморского флота и - «… остался в Севастополе после эвакуации войск».
В ходе нашего исследования я в очередной раз вернулся к печальной памяти подполковника Никиты Карасева еще и по той причине, что в донесении командного отдела штаба Черноморского флота указано – «… остался в Севастополе после эвакуации войск».
Как нормальный человек, привыкший мыслить обычными бытовыми категориями, не связанный с военно-юридической и коварной чекистской терминологией должен оценить содержание этой фразы? Правильно, - в Севастополе проводилась эвакуация, а подполковник Никита Карасев взял, да и остался…. Как вы считаете, на каком уровне обсуждались и «утверждались» подобные формулировки, по которым, как мы уже могли убедиться, принимались решения, подталкивающие офицера к расстрельной стенке…. Правильно, – решения эти принимались командующим флотом и членом военного совета по согласованию с начальником особого отдела флота. В нашем «севастопольском» варианте решения эти принимались теми, кто своими действиями, а точнее – бездействиями обрек на смерть и плен тысячи офицеров флота и армии…. Адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский командовал Черноморским флотом до 1948 года, а два последующих года «курировал» флот по должности первого заместителя Главнокомандующего ВМС. На этот период пришелся процесс возвращения офицеров из плена, зачастую сопровождавшийся переселением из лагерей немецких в лагеря и тюрьмы советские….Это был период, когда промучившись 3 года в плену, многих офицеров ждал стандартный срок по приговору с формулировкой - «добровольная сдача в плен и сотрудничество с лагерной администрацией». Так, вот эта, казалось бы, малозначащая приписка - в учетных карточках отдела кадров флота - «… остался в Севастополе после эвакуации войск» в процессе следствия и допросов с пристрастием легко трансформировалась в «…добровольную сдачу в плен» и гарантировала, как минимум - 10 лет лагерей, а уже факт участия в написании исторических справок по заданию представителей германского командования , квалифицировался как «…добровольная передача врагу сведений, содержавших военную или государственную тайну» и грозил 25 годами заключения, либо смертной казнью. И это притом, что по изустным преданиям, не имевшим документального подтверждения, И.В. Сталин требовал особого внимания при решении судеб офицеров, оказавшихся в плену после оставления Севастополя.
 Печальная это тема, но коль она коснулась защитников нашего города, оказавшихся в плену на нашей земле, мы в полной мере должны владеть информацией по этой проблеме. В конкретном случае, уточнив «происхождение» этой треклятой формулировки - «… остался в Севастополе после эвакуации войск», мы снимаем подозрения, поначалу возникшие по отношению к полковнику Семену Ермашу, использовавшему термин «…остался в Севастополе», применительно к офицерам разведывательного отдела, погибшим 1-2 июля, либо оказавшимся в плену… Ермаш по своей прежней службе имел прямой доступ к архивам штаба флота и список, затребованный председателем Военно-исторического общества, им был составлен не по памяти, а по справочным данным, находившимся «…в разделе командного отдела архива штаба ЧФ». Более того, Семен Львович, много переживший и испытавший в период войны, в некоторой степени смягчил мерзкую лживую формулировку, убрав из нее концовку «…после эвакуации войск». Видимо, у него рука не поднялась для тиражирования заведомой дезинформации и откровенной лжи, «рождению» которой способствовали основные виновники севастопольской трагедии адмирал Ф.С. Октябрьский и дивизионный комиссар Кулаков. Остается признать, что мы очередной раз соприкоснулись с документальными свидетельствами - подтверждениями того факта, что командование флота , обрекая группировку войск , остававшуюся на Херсонесе, на смерть и плен предавало этих несчастных людей неоднократно, теперь уже документально зафиксировав, что все они «…остались в Севастополе после эвакуации»!?…
В очередной раз, возвращаясь к трагической, печальной судьбе Никиты Карасева:
 25.6.1943 - побег
23.7.1943 - пойман
13.7.1944 - передан гестапо Нюрнберг- Фюрт.
С учетом того, что эти записи о Карасеве - последние, - очень сомнительно, что после двух побегов, направленный гестапо в штрафную тюрьму Нюрнберга, этот отчаянно смелый офицер остался жив….
Ознакомившись с различными вариантами заполнения учетных документов на офицеров, оказавшихся в плену в результате трагической гибели группировки войск на мысе Херсонесс, не сложно представить себе наиболее вероятные судьбы этих офицеров в условиях послевоенной советской действительности.






Возвращаясь к нашей основной теме, следует обратить внимание на тот факт, что «справка», содержащая информацию по процессу эвакуации офицеров управлений штаба составлялась в 1969 году по просьбе Риммы Филипповны Вергинской(в девичестве – Ивановой-Октябрьской) . При публикации материалов архивов адмирала Октябрьского Римма Филипповна вполне сознательно не стала уточнять или дополнять «справку» дополнительными сведениями из источников, доступных ей по работе в разведывательном отделе штаба флота в 1944-1946 годах. Учитывая последнее обстоятельство можно было бы ожидать уточнения отдельных сведений по сотрудникам разведывательного отдела, подробностей прохождения ими службы в последующие годы…. Хотя о чем здесь говорить?... Из перечня, приведенного полковником Ермашем, очень немногим фигурантам этого списка посчастливилось продолжить службу в разведке в послевоенные годы.
 Так, Ермаш не упомянул начальника радиостанции разведывательного отдела лейтенанта Демидова. Лейтенант Демидов попал в плен 3 июля и был расстрелян в августе 1942 года симферопольским гестапо после пребывания в симферопольской тюрьме. Не указана должность и ошибочно указано звание Бориса Ильинского, бывшего на тот момент капитан-лейтенантом, а не старшим лейтенантом. Может не стоит строго судить Семена Ермаша? По своей должности - заместителя начальника отдела по войсковой разведке ( не оперативной, не тактической, не агентурной, а именно - войсковой – Б.Н.) Семен Львович напрямую замыкался на начальника отдела и вполне мог запамятовать? имена-отчества своих сослуживцев, а про отдельных ему очень не хотелось вспоминать… И, тем не менее, информация, приведенная Семеном Ермашем и трансформированная Риммой Филипповной, позволяет сделать вывод о том, что из десяти офицеров разведывательного отдела, находившихся в ночь на 1 июля на 35-й батарее, официально были эвакуированы только начальник отдела подполковник Намгаладзе и комиссар отдела - батальонный комиссар Челноков. Каким-то чудом удалось попасть в один из отлетавших в ту ночь «дугласов» лейтенанту Вячеславу Стороженко. Остальные сотрудники отдела фактически были брошены командованием и обречены на смерть и плен. Некоторое исключение составили офицеры разведывательного отряда - старшие лейтенанты Федоров и Ищенко, которые выполняли в погибавшем Севастополе специальное задание. Старший лейтенант Николай Федоров, возглавляя основной состав разведывательного отряда, раненый и контуженный попал в плен. После содержания в симферопольской тюрьме он был расстрелян в симферопольском отделении СД. Старший лейтенант Ищенко, приняв командование разведчиками после старшего лейтенанта Федорова, до 1 июля выполнял задание начальника разведывательного отдела, а 2 июля на портовом буксире и двух катерах совершил беспримерный переход на Кавказ, - чудом вырвавшись из севастопольского ада. А что же остальные? Еще раз перечислим их: начальник 2-го отделения разведывательного отдела флота капитан-лейтенант Борис Ильинский и начальник радиостанции, обеспечивавший работу разведывательного отдела - лейтенант Демидов.
Упоминание полковником Семеном Ермашем лейтенанта Николая Богданова среди офицеров разведывательного отдела, «…оставшихся в Севастополе после 3 июля», вызывает не только недоумение ,но и праведное возмущение, так как Богданов пропал без вести после разгрома нашего десанта, высаженного в район Судака в феврале!!! 1942 года, и Ермаш не мог об этом не знать.
Читаем Выписку из документа от 10 июля 1947 года:
«Ввиду окружения противником наших десантных частей в Судаке, разведывательная группа в количестве 13 человек с остатками десанта была вынуждена уйти из Судака в горы в районе Суук-Су, после этого лейтенант тов. Богданов связался с партизанами и, находясь со своей группой в партизанском отряде, систематически проводил боевые операции по разгрому вражеских тылов и в одном из боев с немецкими оккупантами 15.02.42 г. пал смертью героя в местечке Сугут-Оба.
За мужество, отвагу и героизм, проявленные в бою, и как погибший во имя Родины в борьбе с немецкими оккупантами лейтенант тов. Богданов Николай Васильевич достоин зачисления навечно в списки разведывательного отдела штаба Черноморского флота».
Заключение Военного совета флота:
«Достоин зачисления навечно в списки разведотдела штаба ЧФ».
Можно было бы уточнить и отдельные подробности той,- февральской трагедии.
«…3 февраля ночную мглу прорезали огненные вспышки на горизонте. Глухо прозвучали далекие орудийные выстрелы. Внизу, недалеко от берега, прошел силуэт малого охотника. Мы обрадовались: неужели к нам идет помощь? Многие начали кричать. Лежавший около меня моряк лейтенант Иван Гаян стал подавать сигналы карманным фонарем, который он хранил для этой цели.
Ответа с корабля не последовало. Так погасли последние надежды на помощь. Наступил момент, когда нужно было принимать окончательное решение: всем, кто еще способен носить оружие и сопротивляться врагу, уходить в лес на соединение с партизанами.
Таков был приказ командования Крымского фронта.
Немцы и румыны перекрыли все пути и тропинки, выставляли на ночь боевые заслоны, освещали гору ракетами. Надо было обладать тактическими приемами, чтобы под носом у противника мелкими группами незаметно проходить в горы и леса. Последние защитники судакской земли ушли с Меганома 6 февраля 1942 года»(17).
 Можно было бы предположить, что у Семена Львовича Ермаша память настолько ослабла, что он «запамятовал» фамилии офицеров, внесенных «навечно» в списки разведывательного отряда штаба флота…
 Понятное дело, об этой операции было очень неприятно вспоминать командованию флота, и тем более давать какие-то объяснения по факту гибели офицеров разведывательного отдела, участвовавших в десанте. Значительно проще(?) подобные потери незаметно «приписать» к тем колоссальным потерям, что понесла Приморская армия и флот в ходе последних боев за Севастополь.
 Ермаш был прекрасно осведомлен о том, что по личному приказанию начальника разведывательного отдела Николай Богданов весь период нахождения в районе Судака имел при себе карту, на которую наносил разведывательную информацию по расположению наиболее важных объектов противника. Кроме того, весь период нахождения в тылу противника Богданов выходил на связь, пользуясь своим особым кодом, используя шифр-блокнот который постоянно имел при себе. Обстоятельства гибели Николая Богданова так и не были выяснены. Группы разведчиков и партизан, посланные на поиски разведчика, обнаружили его труп. Карта, шифр-блокнот и личное оружие бесследно исчезли. Поскольку свидетелей гибели Богданова не было, секретная документация была утрачена, об этом факте старались лишний раз не упоминать. Но не до такой же степени!?


Остается в очередной раз напомнить о том, что после гибели в Евпатории капитана Топчиева и батальонного комиссара Латышева, именно он – майор Семен Ермаш руководил всеми операциями флотских разведчиков и был обязан организовать эвакуацию группы Николая Богданова…
Стоит ли нам после этого доверять остальной информации, изложенной в «справке» сверх меры умудренного жизненным опытом Семена Львовича Ермаша? Невольно приходится добрым словом помянуть членов Политбюро ЦК КПСС, принявших в 1968 году негласное но обязательное к выполнению постановление, требующее всячески препятствовать службе на ответственных должностях в разведывательных и контрразведывательных структурах ВС и КГБ офицерам еврейской национальности.
 Быть может, такая злая судьба была уготована только флотским разведчикам?
 В той же упомянутой нами «справке», приводятся данные по офицерам штаба, обеспечивавшим СОР связью и шифросвязью.
«ШП-3 – связь. На командира поста непосредственно замыкался район СНИС (наблюдение и связь) и в специальном отношении все части связи Севастопольского оборонительного района. Возглавлял штабной пост заместитель начальника связи капитан 3 ранга Гусев Владимир Степанович (до 1 июля 1942 г.), комиссар отдела связи флота бригадный комиссар Павлов Василий Павлович (до мая 1942 года).
В состав ШП-3 входили командиры:
-дежурная служба – старший лейтенант Островский Борис Давыдович (до 1 июля 1942 г.)(до 2 июля – Б.Н.), старший лейтенант Суворов Александр Васильевич (до 1 июля 1942 г.), лейтенант Макаренко Александр (до 1 июля 1942 г.).
- инженеры: военный инженер 3 ранга Мичурин Иван Никитович (до мая 1942 года), военный инженер 3 ранга Эдельберг Иона Павлович (до 29 июня 1942 года), помощник начальника связи флота по технической части военный инженер 1 ранга Терентьев (погиб во время второго штурма), старший лейтенант Карелин и лейтенант Копылович («…были до 3 июля и остались в Севастополе…» - опять старая, уже привычная «песня»… -Б.Н.)
 Примерно такой же печальный «расклад» - и на фоне явного сволочизма командования аналогичный результат. Безусловно «дорожа» связистами и, заботясь о том, чтобы «…ни на минуту не оказаться без связи», заранее планируя свое бегство с плацдарма, командование флота отсылает самых грамотных инженеров на узел связи в Туапсе - Мичурин, Эдельберг… Бориса Островского оставляют на 35-й батарее с Ильичевым, давая ему в обеспечение Карелина и Копыловича. В результате - Островский ночью 2 июля для «обеспечения связью»(?) Ильичева вплавь направляется на подошедшие катера и только поэтому остается жив, а Карелин и Копылович навсегда исчезают в «мясорубке» Херсонеса первых пяти дней июля 1942 года.
Примерно такой же «расклад» был среди офицеров минно-торпедного, артиллерийского отделов штаба флота. Еще большие потери просматриваются среди офицеров тыла флота, только кто и когда их подсчитывал?
 В этом отношении больше повезло офицерам оперативного отдела штаба флота. Видимо, начальник штаба СОР капитан 1 ранга Васильев был еще не настолько пьян, чтобы забыть о своих ближайших помощниках.
В справке по оперативному отделу читаем: «Начальник штабного поста капитан 3 ранга Тетюркин (до 1 июля 1942 года).
В оперативный штабной пост входили группы:
а)оперативно-плановая:
капитан - лейтенант Шныренков Александр Васильевич (до июня 1942 года),
капитан-лейтенант Бирзнек Борис Яковлевич (до 1 июля 1942 года),
капитан-лейтенант Боярский Николай Иванович (до 1 июля 1942 года),
старший лейтенант Семитко Анатолий Федорович (до 1 июля 1942 года).
б) группа сухопутной обстановки и береговой обороны
командир группы подполковник Карасев Никита Кузьмич (до 3 июля оставался в Севастополе),
подполковник Чистяков Михаил (до 1 июля 1942 года),
капитан Самойленко (до 28 июня 1942 года),
г) отделение обеспечения перевозок - капитан 3 ранга Ильичев Анатолий Дмитриевич - по приказанию командующего флотом оставался на КП 35-й батареи для обеспечения приема кораблей, предназначенных для эвакуации старшего комсостава армии и флота. Попал в плен при попытке прорваться в горы к партизанам».
 Если не быть очень пристрастным по анализу процесса эвакуации офицеров оперативного отдела флота, то можно допустить что подполковник Карасев Никита Кузьмич сознательно принес себя в жертву, оставшись на 35-й батарее вместе с начальником штаба береговой обороны полковником Кабалюком. Все же остальные офицеры оперативного отдела дружно вместе со своим руководителем - начальником штаба СОР были успешно эвакуированы на подводной лодке.
Что касается судеб полковника Кабалюка и подполковника Карасева. По анализу процесса «ограниченной»(?) эвакуации эти офицеры действительно имели реальную возможность эвакуироваться. Кабалюк – начальник штаба береговой обороны, военную карьеру начинал с артиллерийских унтер-офицеров в первую мировую войну, свой долг офицера и начальника понимал буквально,- принял решение оставаться на плацдарме до момента эвакуации личного состава 35-й батареи, обеспечивая ее подрыв. Никита Карасев - непосредственный подчиненный и многолетний сослуживец Кабалюка, проявив офицерскую и товарищескую солидарность, остался на 35-й батарее вместе со своим начальником. Впоследствии нашлись свидетели, видевшие их на батарее после взрыва башен. Кабалюка запомнили по черному, обгоревшему лицу….
 Уже только по этому весьма поверхностному анализу результатов «ограниченной»(?) эвакуации офицеров штаба и управлений флота появляется уверенность в том, что за жертвы, понесенные сотрудниками разведывательного отдела флота на Херсонесском плацдаме, следовало привлечь к судебной ответственности начальника отдела полковника Намгаладзе, начальника штаба СОР капитана 1 ранга Васильева и по частному определению суда привлечь к строгой дисциплинарной ответственности командующего флотом вице-адмирала Ф.С. Октябрьского.
 При общем печальном впечатлении от всего того, что условно называлось процессом «ограниченной»(?) эвакуации, исключение составили специалисты штабного поста скрытой связи. Обратимся опять к «справке».
«ШП-4 – пост скрытой связи. Начальнику поста подчинялись в специальном отношении все органы скрытой связи соединений флота и Приморской армии. Во главе поста - начальник 8-го отдела штаба флота капитан Эпштейн Михаил Аронович. В состав поста входили:
-шифроотделение; начальник капитан Пачин Виктор Алексеевич (до 30 июня 1942 года), дежурные по связи: старший лейтенант Гусаров Василий Васильевич (до 2 июля 1942 года), лейтенант Аронов Виктор Иванович (до 1 июля 1942 года), лейтенант Галкин Михаил Ильич (до 1 июля 1942 года);
-группа ТОС: политрук Бродский Эмманиул Абрамович, (до 1 июля 1942 года), лейтенант Гуппал Иван Дмитриевич (по 29 июля 1942 года);
-группа учета; старший лейтенант Сафонов Иван(погиб в июне 1942 года), лейтенант Выкрест Александр (до 29 июня 1942 года).
Что касается эвакуации специалистов скрытой связи, то слишком очевиден факт - у них было более ответственное руководство, хорошо представлявшее ценность для флота каждого своего сотрудника. Так, уже 29 июня в Туапсе были отправлены: Пачин, Аронов, Бродский, Гуппал, Выкрест; 1-го июня на подводной лодке убыл Эпштейн. До убытия на катер генерала Новикова, в его распоряжении оставался Гусаров. С убытием Гусарова КП 35-й батареи лишился возможности принимать шифротелеграммы из Туапсе, что, кстати, было предусмотрено все тем же «ущербным» планом эвакуации. Так или иначе, но эта группа офицеров штаба не имела потерь.
Я надеюсь, что анализ этой краткой «справки позволил нам более объективно оценить обстановку последних трех суток борьбы за Севастополь и представить себе дальнейшую печальную судьбу офицеров армии и флота, оказавшихся в плену…
 Даже на фоне этой искаженной, а местами откровенно фальсифицированной информации, приведенной в справке, составленной Семеном Ермашем, учетная справка Отдела Кадров флота на Бориса Николаевича Ильинского, поражает своими формулировками: «Родился 23 июня 1911 года в г. Канавино, Нижегородской области, русский, член ВКП(б) с 1931 года, партийный билет № 2796006, в ВМФ с 1932 года, …участник Отечественной войны с 1941 года. В 1942 году капитан-лейтенант Ильинский Б.Н. старший командир по информации 2-го отделения РО штаба Черноморского флота. 05 июля 1942 года добровольно сдался в немецкий плен. Содержался в лагере 3D. В плену сообщил о себе, что служил в батальоне связи, воинское звание капитан-лейтенант. По гражданской профессии - слесарь. Отец - Ильинский - Николай Павлович с женой - в девичестве Чебурашкиной проживают по адресу: г. Тула, улица Коммунаров дом 39 кв. 5 . Исключен из списков начсостава ВМФ как изменник Родины, перешедший на сторону врага. Встал на путь сотрудничества с немецко-фашистской разведкой. Передал все, что было ему известно по работе в Спецслужбе, что позволило немцам принять меры по противодействию нашей радиоразведке. Работая переводчиком в разведывательном органе противника, активно участвовал в подборе кандидатов для вербовки, мучил и расстреливал советских людей. Скрывался от ответственности под чужим именем, что ему удавалось делать 7 лет, был разоблачен советскими контрразведывательными органами в 1952 году. 03 марта 1953 года Военным прибуналом Московского военного округа был приговорен к исключительной мере социальной защиты- расстрелу. Приговор не был приведен в исполнение, и изменник Родины Ильинский попал под амнистию. Расстрел был заменен на 25 лет ИТЛ.
Семья. Жена Ильинская Тамара Фридмовна 1916 года рождения и дочь Нина 1938 года рождения проживали в г. Ташкенте,- район Валаят, переулок Рудвод, дом 9. Назначено посообие на ребенка с должностного оклада 1400 рублей в размере 490 рубля с 24.07.1942 г. через Ташкентский ГВК…».
Узнаю характерный почерк наших «кадровиков», ориентированных на информацию особых отделов. Военный чиновник, заполнявший справку, свалил в одну кучу всю имеемую под рукой информацию, - послужной список 1939 года, материалы допроса Ильинского сотрудниками абвера, ориентировку СМЕРШ 1945 года, выписку из уголовного дела 1953 года…
 Справка была составлена в 1956 году, когда можно было проверить все исходные данные по материалам следствия и заключения Военного трибунала. Тем не менее, в графе - отчество отца Бориса Николаевича, вместо Дмитриевича, значится - Павлович… В графе - девичья фамилия матери -Чубурашкина… Чубурашкино- название деревеньки в Лукояновском уезде Нижегородской губернии, - родины матери Бориса Николаевича. И самое главное- «…05 июля 1942 года добровольно!!?? сдался в немецкий плен». Чему здесь удивляться,- изменник, государственный преступник,- разве могло быть иначе?
 Стоит обратить внимание на, казалось бы, малозначаий факт - наименование лагеря, указанное в справке - «3- D». Откуда «всплыло» это название ? Что может быть с ним связано? Не возникает сомнения, что информация об этом лагере взято из трофейных документов абвера. Судя по материалам следствия, ни следователей МГБ в Туле, ни, тем более - кадровиков штаба флота в Севастополе, заполнявших учетную справку, этот факт не заинтересовал,- а напрасно,- под этим кодовым номером числился один из самых важных секретных объектов, находившихся в ведении Управления вооружения ОКВ и отдела «Иностранные армии Востока», возглавляемого генералом Геленом. На территории лагеря находилась штаб-квартира «Зондеркоманды-806»[2.7]. В команде были собраны самые высококвалифицированные специалисты, отобранные из советских, американских, английских и французских военнопленных. Все они были разбиты на специализированные группы и использовались для получения и анализа информации об экономике и вооружении стран-противников Германии. До мая 1942 г. начальником «русской» группы в лагере был подполковник принц Ройс, затем майор Гемпель и фрегат-капитан Рацер. Военнопленные, находившиеся в лагере, систематически вызывались на допрос в отдел «Иностранные Армии», в авиационное и военно-морское министерства, составляли подробные доклады по известным им отраслям промышленности или видам вооружений, работали над новыми изобретениями. При работе они имели право пользоваться библиотекой технической и справочной литературы, вывезенной немцами из СССР. Суда же «откомандировывались» для дачи сведений военнопленные офицеры армии, флота и авиации, обладавшие информацией, представлявшей особый интерес для соответсвующих министерств и ведомств Третьего Рейха.
В 1944 году в связи с разрушением союзной авиацией «Шталага-ЗД» «Зондеркоманда-806» переехала в район Целлендорф-Вест (Берлин), где ее личный состав использовался для охраны военных объектов и ремонта разрушенных зданий. Длительное сотрудничество Бориса Ильинского с руководством абверкоманд, занимавшихся экономической разведкой, прослеживается весь период его службы в абвере… Начало ему было положено во время первой поездки в Берлин в сентябре 1942 года. Более того, - специальное задание, выполнявшееся Ильинским на территории СССР в период с 1946 по 1952 год, было продолжением все той же деятельности, но уже по заданию американских специальных служб, в интересах которых действовали сотрудники, руководимые все тем же генералом Геленом. Об этом пойдет речь в последней главе исследования.






Период нахождения Бориса Ильинского в плену
(июль 1942 года)
В материалах следствия по «Делу» Ильинского имеются сведения, данные о нем офицерами, последними видевшими Бориса Николаевича на крымском берегу. «…Он стоял в группе офицеров разведотдела и политуправления. Китель на нем был разорван, он смотрел каким-то отрешенным взглядом…»(1). Комментарий по этой информации полковника В.Ф. Стихина: « Для молодого мужчины, привыкшего полировать ногти; для офицера, носившего под кителем рубашку с золотыми запонками, такой внешний вид был просто неприемлем…Был ли Борис здоров?»( 37).
 Зная характер Ильинского и его навыки разведчика, эта «оперативная» информация о последней ночи на Херсонесе, могла означать лишь то, что Борис Николаевич был контужен. Видимо, это болезненное состояние и явилось основной причиной его инертности в те критические часы трагедии на Херсонесе. По «протокольной» версии причиной перевода Ильинского из бахчисарайского лагеря в симферопольскую тюрьму из лагеря было наказание за то, что помог бежать сотруднику НКВД… Что могло помешать профессиональному разведчику, спортсмену совершить побег вместе с чекистом? Тот факт, что в период пребывания Ильинского в Симферопольской тюрьме ему оказывалась медицинская помощь в очередной раз свидетельствует о сильной контузии, либо отравлении угарным газом. При взрыве башен 35-й батареи, в ее помещениях и потернах находилось более 3-х тысяч человек. После двух мощнейших взрывов башен и последующего объемного пожара большая часть этих людей погибла. Значительная часть из оставшихся в живых офицеров была контужена, отравлена продуктами горения, многие были обожжены… Кстати, в основном это были старшие офицеры армии и флота, ожидавшие эвакуации… Полковник Иван Хомич в своих воспоминаниях приводит эпизод, когда он встретил 5 июля на берегу моря полковника Скутельника, с полностью забинтованными головой и кистями рук. Сопровождавший его лейтенант сообщил, что ожоги были получены в процессе пожара, охватившего помещения 35-й батареи после взрыва артиллерийских башен… (42).
 
Крымские «ДУЛАГи» и «ШТАЛАГи», их использование структурами абвера
 
 В плен Борис Ильинский попал 3 июля, - значит, уже с 5-го июля он находился в «Шталаге -367» под Бахчисараем. Что нам известно об этом лагере? Учитывая тематику нашего исследования , любая информация по пересыльным лагерям в районах Николаева, Херсона, Мариуполя и в Крыму представляет для нас особый интерес. Письмо бывшего разведчика Кисленко, адресованное председателю совета ветеранов разведки флота полковнику Шорину, содержит информацию по последним боям за Севастополь, поэтому я привожу его полностью в разделе Приложения под № 1, и к его содержанию мы неоднократно обратимся.
 В том, что Севастополь не удастся удержать нашему командованию стало ясно сразу же после жесточайшего разгрома Крымского фронта в первой половине мая 1942 года, но представить себе в полной мере грядущую трагедию Приморской армии не могли ни командование севастопольским оборонительным районом, ни командование немецкой 11-й армии, штурмовавшей Севастополь…. Среди многих воспоминаний участников последних боев на мысе Херсонесском имеются свидетельства того, что были периоды, когда немецкие войска , тоже несущие немалые потери, в ночные часы прекращали массированный обстрел как бы ожидая того, что последние защитники Севастополя покинут истерзанный войной последний клочок Крымской земли… Увы…
 После завершения боев в районе Севастополя основная масса наших военнослужащих, плененных в первых числах июля, направлялась в лагеря под Бахчисараем и Симферополем.
 Мы уже вели речь о том, что в немецком плену оказалось более 80 тысяч человек, такое число военнопленных не могли ни принять, ни отсортировать те лагерные пункты, что на тот момент были развернуты немцами в Крыму,- для десятков тысяч измученных непрерывными боями, израненных и истощенных людей предстоял очередной этап жесточайших страданий, - многих ждала мучительная смерть от жажды и голода. Может ли кто мне ответить - сколько лагерей, либо мест временного содержания наших военнопленных было организовано в Крыму в первые месяцы после оставления Севастополя? Весь этот процесс разворачивался на виду у многих сотен тысяч жителей Крыма. Об этом писали бывшие партизаны, бывшие подпольщики, учет мест заключения военнопленных велся немецкой оккупационной администрацией и отражался в отчетах нашей разведки…
 Среди официальных лагерей на территории Крыма были пересыльные лагеря, располагавшиеся рядом с крупными железнодорожными узлами,- так называемые «ДУЛАГи» и лагеря длительного содержания заключенных,- так называемые – ШТАЛАГи…
Печальную известность получили Дулаги:
Джанкойский № 123. Просуществовал с августа 1942 года до октября 1943 года;
Керченский № 181. Просуществовал с июля 1942 года до марта 1944 года;
Карасубазарский № 148. Просуществовал с июля 1942 года до марта 1944 года;
Симферопольский № 241. Просуществовал с июля 1942 года до ноября 1943 года.
Шталаги:
Симферопольский №380. Просуществовал с июля 1942 года до апреля 1944 года;
Симферопольский №370. Просуществовал с ноября 1942 года до октября 1943 года (почему то имел одинаковый номер с Херсонским шталагом, существовавшим с мая 1942 года – Б.Н.).
Бахчисарайский № 367. Просуществовал с июля 1942 года до апреля 1944 года.
 Сразу следует заметить, что наличие официальных лагерных пунктов содержания заключенных не исключало существование до сотни так называемых рабочих лагерей, зон для содержания гражданских лиц, заподозренных в сочувствии к партизанам, зон изоляции евреев и т.д.
Из общего анализа документов , относящихся к этой проблеме и по воспоминаниям непосредственных участников крымской, севастопольской трагеди июля 1942 года, шансы на выживание в плену получили в основной массе те военнопленные, что не представляли никакого интереса для немецких спецслужб и были без задержек отправлены в лагеря на территории Польши, Австрии и Германии для последующего использования на каторжных работах в шахтах и рудниках… Так, бывший корректировщик-артиллерист Дмитрий Лисняк, попавший в плен 3 июля и прошедший последовательно пересыльные лагеря в Бахчисарае, Симферополе, Херсоне и Николаеве уже в сентябре 1942 года находился в Шталаге-326 и работал в шахте. Так, неоднократно прослеживается информация о Шталагах №№ 326 и 552, расположенных в районе Дортмунда. Значительная часть заключенных этих лагерей составили военнослужащие, попавшие в плен в Севастополе. Более того, получив в лагере учетный № 72459, Лисняк наивно(?) предполагал, что этот номер мог бы свидетельствовать о числе защитников Севастополя, доставленных немцами в район Дортмунда для работ на шахтах и заводах. В это трудно поверить, ведь тогда вероятное число наших пленных в Севастополе, как минимум «зашкалит» за 100 тысяч…. Это уже маловероятно… Впрочем, зная педантичность немцев, и их страсть к учету и контролю…. Когда мы ведем речь о числе военнопленных в лагерях Крыма в летний период 1942 года следует учесть, что после жесточайшего разгрома на Керченском полуострове 2-х армий Крымского фронта только по официальным данным в плен попало не менее 240 тысяч человек. Даже, если учесть, что значительная часть этих военнопленных была отправлена к началу июля за пределы Крыма как минимум тысяч 50 из этого числа оставались в крымских лагерях.
 Наиболее мрачная картина в этом отношении была в Севастополе. На территории Севастополя с первых дней оккупации было создано более 20 рабочих лагерей военнопленных. Наиболее крупные из них были оборудованы на горе Матюшенко (территория современного ПО «Севастопольгаз»), в Камышовой бухте, в здании бывшей тюрьмы на пл. Восставших, на территории школы № 16, Лазаревских казарм, в районе ГРЭС, на Северной стороне, на Максимовой даче и других местах, окруженных высокими заборами, позволявшими опутать объект колючей проволокой и выставить охрану. Так было сделано на территории городской больницы, на территории нынешнего троллейбусного парка . В районе Молочной балки недалеко от Горбатого моста был образован лагерь для гражданских лиц, захваченных в районе последних боев на мысе Херсонес. Уже в июле 1942 года только в Инкерманском лагере было уничтожено 450 военнопленных, в августе 1942-го массовые расстрелы были произведены во всех лагерях. Изощренную жестокость проявляли к пленным морякам румынские охранники.
 Организуя «ремонт» дорог, немцы ввели практику закапывания военнопленных в дорожных насыпях. С ноября 1942 года они стали ежедневно выгонять по 20-30 человек из лагеря военнопленных в Лазаревских казармах и заживо закапывать их в воронках от авиабомб. После освобождения Севастополя было обнаружено 190 таких воронок, в которых было 2020 трупов(26).
По официальным источникам в первые месяцы оккупации в Севастополе было уничтожено более 15 тыс. военнопленных. Это были военнопленные, попавшие в плен по завершении борьбы за Севастополь. Затем в крымские лагеря направлялись военнопленные, попавшие в плен после высадки десантов на Керченском полуострове в ноябрьские дни 1943 года. В этот период зверские методы расправы с военнопленными еще более ожесточились. В первых числах декабря 1943 года из Керчи в Севастополь прибыли три эшелона с 2,5 тысячами военнопленных, попавших в плен в ходе боев на Керченском полуострове. 8 декабря 1943 года их погрузили на баржи и в открытом море баржи подожгли.
На другой день на баржу погружено около 2 тыс. военнопленных, баржа также ушла в море, откуда больше не вернулась. В начале января 1944 года на одну из барж было погружено 240 раненых военнопленных, баржа вышла в море, где ее подожгли. Пытавшихся спастись вплавь расстреливали из пулеметов.
Чуть позже в Севастополь прибыл эшелон с военнопленными, вагоны были под пломбами. Когда вагоны вскрыли, то все военнопленные оказались мертвы. Все они умерли от переохлаждения.
 За годы оккупации немецко-фашистские захватчики повесили, расстреляли, сожгли в топках и на баржах, утопили в море более 27 тыс. и угнали в фашистскую неволю свыше 45 тысяч жителей Севастополя, среди которых было немало сбежавших из лагерей военнопленных.
Принадлежность пленных к флоту определяли не только по форме одежды и по документам, но и по «наколкам», изображавшим морскую символику. Попавших в плен моряков, в лучшем случае - нещадно избивали, бывало, что и убивали, не доводя до сборного пункта. По воспоминаниям сержанта Вавилова А.С. из 69-й морской стрелковой бригады, он был избит при пленении до потери сознания только за то, что на новенькой пилотке у него был оттиснут синей краской якорь. А по внешне опрятному виду , не принимая во внимание отсутствие документов, Вавилова определили в группу командного состава. Большие группы пленных моряков использовались для «разминирования» обширных минных полей под Севастополем. Построенные в несколько шеренг, снабженные металлическими щупами, моряки выводились на минное поле…. Раненых тут же пристреливала охрана…. Сохранились фотографии, сделанные немцами, обеспечивавшими процесс «разминирования».
 Мы уже вели речь о том, что Борис Ильинский попал в плен 3 июля, - значит, уже с 5-го июля он находился в лагере Толе под Бахчисараем. На первом допросе Борис Николаевич дал о себе ложную информацию в надежде «затеряться» среди десятков тысяч военнопленных. Так, он указал, что служил командиром роты в батальоне связи флота, что отца его зовут Николай Павлович, что девичья фамилия матери – Чубурашкина, что проживают они по адресу: г. Тула, ул. Коммунаров дом 39 кв. 5. Следует отметить, что легенду прикрытия он продумал грамотно. Адрес родителей в Туле пришлось назвать,- так как проверить его было несложно… Изменив отчество отца с Дмитриевича на Павловича, Борис Николаевич пытался сохранить в тайне свое истинное происхождение… Указав, что девичья фамилия матери -Чубурашкина, он тоже немногим рисковал,- указывая название деревни в Ковернинском уезде, откуда мать его была родом… Должность командира роты связи указывалась в его служебном удостоверении после кратковременной службы в Одесской военно-морской базе… Каждый офицер разведки имел служебное удостоверение, по которому он мог «прописаться» по месту жительства семьи, зарегистрироваться в гостинице во время служебной командировки и проч.
 Был ли шанс у Ильинского затеряться в толпе военнопленных? Как выясняется - был... Оказавшийся в плену комиссар 9-й морской стрелковой бригады, которого многие моряки и пехотинцы знали в лицо, умудрился бежать из эшелона, идущего в Донецк, и в феврале 1943 года перейти линию фронта в районе Мариуполя…
 Что нам известно об этом лагере под Бахчисараем? Поскольку по ходу нашего дальнейшего исследования нам придется анализировать деятельность сотрудников Морского абвера в лагерях, размещенных в Николаеве, Херсоне, Мариуполе и в Крыму, - любая информация по ним представляет для нас особый интерес. Я несколько отвлекся от нашей основной темы, чтобы проиллюстрировать обстановку в лагерях военнопленных, в которых предстояло «работать» сотрудникам абвера по подбору и вербовке своей агентуры.
 Из письма разведчика Кисленко: «В Бахчисарае я увидел в строю пленных Федорова, за ним шагал Попенков… Федоров шел, опираясь на палку. Он был, наверное, ранен в ногу, как и я. Я окликнул Федорова, - он оглянулся… Но в толпе и шуме так и не удалось встретиться по сей день. О том, что я видел их в плену под Бахчисараем, я никому не рассказывал»[1].
 Похоже, что ни тогда – в июле 1942 года в концлагере, ни в сентябре 1972 года, когда Кисленко писал письмо, он не отдавал себе отчета в том, что окликнув Федорова по фамилии, он лишал своего командира возможности «затеряться» среди многих тысяч пленных… Именно поэтому Николай Федоров, услышав оклик Кисленко, сделал вид, что он его не услышал… Но при этом оклик Кисленко мог услышать тот кто уже «работал» на лагерную администрацию… Скорее всего, после этой «нечаянной» встречи Николай Федоров и оказался в Симферопольской тюрьме, из которой он уже не вышел… С учетом того, что мичман Попенков держался рядом со своим командиром, судьба его тоже была предрешена…
 Что представлял из себя пересыльный лагерь, образованный в районе Бахчисарайского водохранилища на склоне высоты Эгис-оба? Лагерь был создан в июне, при поступлении больших групп пленных после разгрома войск Крымского фронта на Керченском полуострове. Теперь сюда в массовом количестве направлялись защитники Севастополя, взятые в плен в ходе последних боев. На территории площадью примерно 20 га одновременно находились от 30 до 40 тысяч человек. Долго в этом лагере военнопленные не задерживались. После первичной проверки и «сортировки» их направляли в другие лагеря или тюрьмы по решению «фильтровочных» комиссий. Сколько человек прошло через этот лагерь, сколько осталось в безымянных могилах рядом с ним? На этот счет была разная информация. После расформирования лагеря на его месте остались 72 братские могилы, где покоились более 1,5 тысяч погибших воинов. В 1956 году обнаруженные останки были перенесены в район селения Сюрень и захоронены в общей братской могиле.














На данном этапе нашего расследования интерес к Бахчисарайскому лагерю у нас исключительно связан с тем, что через него прошла большая часть наших воинов, плененных в ходе последних боев на мысе Херсонесс, - в их числе и наши основные «фигуранты: капитан-лейтенант Борис Ильинский, старший лейтенант Николай Федоров, лейтенант Демидов, мичман Александр Попенков и старшина 1 статьи Кисленко.
 Кроме письма Кисленко в нашем распоряжении имеются выдержки из воспоминаний жителя Бахчисарая Кузьмы Михайловича Андреева:
«...Взяв в плен, отправили в лагерь, построенный на курганах у реки Качи. Проволока. Сторожевые вышки, собаки. Для тяжелобольных и раненых был натянут тент — палатка. Все остальные под открытым небом. Кормили: отруби, смоченные сырой водой из проточной канавы. Дизентерия, жажда, жара, за попытку пройти к канаве немцы расстреливали. Лагерь пропустил около 25 тысяч человек. Умиравших хоронили на горке».
А вот факты, поражающие своей жестокостью, полученные от другого бывшего военнопленного.
 Боец Красной армии Лазарев Павел Гаврилович попал в плен в июле 1942 г. под Севастополем. Немцы пригнали его в бахчисарайский лагерь. Этот лагерь был расположен на крутом склоне горы. Воду пленным не давали, а кормили ржавой соленой хамсой. Вода была по ту сторону колючей проволоки, ограждавшей лагерь, в поливной канаве. Тех, кто пытался прорваться к воде, часовые убивали ...
В южной части лагеря колючей проволокой был отделен небольшой угол, который военнопленные называли "мышеловкой". В эту "мышеловку" загонялись командиры, коммунисты, комсомольцы, евреи и другие "особо важные" пленные. Там их раздевали, избивали до полусмерти, а вечером расстреливали. Только с 5 по 15 июля в этой "мышеловке" погибло 5500 чел. Вторая "мышеловка" в лагере носила вывеску "Красного Креста". В ней массами погибали раненые военнопленные, привезенные из госпиталей Севастополя.
16 июля многих военнопленных погнали в Симферополь. По дороге гитлеровцы застрелили около 400 человек».
 Газета "Красный Крым" № 15 (5788) от 22 марта 1945 г.
 По воспоминаниям очевидца - ветерана войны Александра Дмитриевича Сандулова, воду в лагерь привозили сами заключенные на телеге с установленной на ней деревянной бочкой. Брали ее из источника, расположенного в пойменной части реки Кача, в метрах двухстах на юг от лагеря. Впрягшись в тяжелую телегу с находившейся на ней полной бочкой воды, обессиленные узники тащили ее по крутой дороге в лагерь. Естественно, ее не могло хватить на тысячи заключенных. 
 По данным Еврейской электронной энциклопедии в лагере Толле "…активно выявляли евреев, которых тут же расстреливали. В первой половине июля 1942 г. в Бахчисарае (из лагеря Толле - авт.) было расстреляно 1047 евреев".
Марк Гольденбер приводит уточненные данные расстрелянных по национальному признаку: "в лагере военнопленных “Толе” (так в тексте — авт.) были убиты 1 029 евреев и 18 крымчаков, в основном воинов, плененных при падении Севастополя".
Согласно акта комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов по Бахчисарайскому району от 25 ноября 1944 года, немецкии оккупантами было замучено более 1500 человек военнопленных, что было установлено первичным подсчетом могил в районе водохранилища Эгиз-оба, то есть непосредственно около лагеря Толле. В этом акте указана более или менее точная цифра погибших непосредственно в лагере, о которых сказано в предыдущем абзаце.
 Эта краткая информация, собранная только по пересыльному лагерю Толле, вскоре преобразованному в Бахчисарайский Шталаг-367, позволяет представить условия содержания в лагере Бориса Ильинского и определить срок его перевода в Симферопольскую тюрьму.



Нахождение Бориса Ильинского в симферопольской тюрьме и возможные варианты его вербовки сотрудниками «НБО»
 
 Отследив последние сутки и часы борьбы на мысе Херсонес, можно воспользоваться воспоминаниями, оставленными участниками этих событий, - того же полковника И.Ф. Хомича. Полковнику Хомичу, попавшему в плен 8 июля, предстояло, как и многим тысячам военнопленных, проследовать от Херсонеса до громадного концентрационного лагеря под Бахчисараем, а затем – оказаться в Симферопольской тюрьме в числе нескольких десятков «узников» из числа наиболее заметных офицеров, попавших в плен в Севастополе. Сохранились описания того, как эту нескончаемую колонну, растянувшуюся на несколько десятком километров, будут давить танки, отходившие с позиций, как обессиленных бойцов будут расстреливать в местах кратковременных привалов…
 «Ещё на подходе к Симферополю гитлеровцы то и дело принимались искать комиссаров и евреев, но люди укрывали товарищей в гуще толпы, — свидетельствует И.Ф. Хомич. — В тюрьме устраивались обходы, отвратительные осмотры. Евреев нещадно били и истязали без всяких допросов, политработников избивали и запирали в подземные камеры. Камер не хватало, и значительная часть заключённых обитала просто во дворе тюрьмы.
Жара стояла страшная, по ночам в камерах становилось нестерпимо душно, мучила бессонница. Слишком уж большой груз горя, нравственных и физических потрясений лёг за последние недели на плечи каждого из нас. Невозможно было привыкнуть к бесправному положению, к унизительному, скотскому обращению, к постоянному голоду и грязи…
В большой камере немцы разместили более ста наших офицеров. К камере примыкал небольшой дворик, где бродили всегда голодные пленные. Высокая, глухая наружная стена сверху обнесена колючей проволокой. По вышкам — часовые с автоматами и пулеметами.
К вечеру становилось холодно. Голодный человек легко мерзнет; а на пленных только и было — летняя гимнастерка да брюки. По ночам люди жались друг к другу и утром не могли согреться, съедая черпак чуть теплой невкусной баланды…».
 Как вспоминал И.Ф. Хомич, «…угодив в симферопольскую камеру, я сразу заболел. Вдобавок к общему для всех истощению меня свалила с ног дизентерия…
Два месяца тяжелейшего недоедания, можно сказать, голода, сами но себе не могли пройти бесследно. По тюремному дворику, под ласковым крымским небом, бродили теперь прямо-таки тени, с землистыми лицами и неприятно блестящими от голода глазами. Одежда на всех — как с чужого плеча. И бродят, бродяги из конца в конец, от забора к забору, где каждая щербина, каждая дырочка от выпавшего сучка запомнилась уже на всю жизнь…».
Вот с этого эпизода из воспоминаний , подтверждающего факт длительного пребывания полковника Хомича в Симферопольской тюрьме мы вернемся к тому, что где-то рядом, быть может, в соседней камере находился капитан-лейтенант Борис Ильинский. Такую информацию, по крайней мере, сообщил Ильинский следователю тульского УМГБ в октябре 1952 года.
Все, что касается симферопольской тюрьмы той поры, то о ней до последнего времени было много противоречивой информации. По воспоминаниям полковника Ивана Хомича ( 42) в осенние месяцы 1942 года в симферопольской тюрьме содержалось более 200 старших офицеров и политработников, до сотни женщин-военнослужащих… Все они попали в плен в ходе последних боев за Севастополь. По воспоминаниям Хомича его продержали в Симферопольской тюрьме около двух месяцев и в конце августа в составе большой партии офицеров отправили в днепропетровскую тюрьму.
 По документальной или как вам будет угодно - «протокольной» версии Борису Ильинскому тоже пришлось пробыть в Симферопольской тюрьме около двух месяцев, причем один месяц он, якобы, провел в тюремном карцере. Я готов поверить в эту версию, но сначала я предложу свою,- в соответствии с которой - вербовка Бориса Ильинского состоялась в первую же неделю пребывания в тюрьме, и с этого момента он действовал уже в соответствии с требованиями руководства «НБО». Ознакомившись с массой документов, в той или иной степени связанных разведкой и контрразведкой, можно с уверенностью сказать, что профессиональным разведчикам, разоблаченным контрразведкой врага, рекомендовалось действовать по обстоятельствам и как вариант - соглашаться на вербовку. Приняв условия контрразведчиков врага до того, как тебя превратят в кусок окровавленного мяса, разведчик оставлял себе шанс вернуться к своим и продолжить борьбу… Это прекрасно понимали и сотрудники абвера, проводящие вербовку Бориса Ильинского.
Для легендирования дальнейших действий Ильинского были соблюдены все формальности - составлены протоколы, подписаны соответствующие взаимные обязательства…. Даже фотографии, компрометирующие Ильинского, были подклеены в его «Досье»…. Сотрудники Морского абвера,- а именно они с самого начала «курировали» Бориса Николаевича , спешили, - в сжатые сроки требовалось подготовить и провести операцию по переброске Бориса Ильинского, уже в качестве агента абвера, в расположение советских частей на Тамани… Перебравшись на таманский берег, Борис Николаевич должен был убедить свое командование в том, что ему удалось бежать из лагеря , пробраться в Керчь и переплыть пролив…. С учетом времени, потребного на пеший переход от Бахчисарая до Керчи в условиях жесточайшего оккупационного режима, операцию планировали провести в первых числах августа… При всей кажущейся бредовой составляющей подобного плана,- он имел реальные шансы на успех… И самое главное - непременное участие в этой операции было основным условием, поставленным Борисом Ильинским перед руководством «НБО». Участие в этой операции давало Ильинскому реальный шанс вернуться к своим сослуживцам и продолжить борьбу в их рядах…
 В процессе знакомства с криминальными хрониками различных тюрем и лагерей нам приходилось слышать о том, что бывали случаи, когда заключенный, продолжая «числиться» в камере-одиночке, либо в изоляторе, действуя по плану администрации мест заключения, «отлучался» на пару дней, выполнял задание своих «хозяев» и также незаметно возвращался в камеру… Что мешало руководству «НБО» использовать Бориса Ильинского примерно по такой же схеме. В случае успешного «форсирования» пролива и «внедрения» агента по месту прежней службы, можно было бы инсценировать расстрел узника камеры №№, а в случае срыва операции,- камера была готова снова принять своего «постояльца»… Как, собственно, и произошло в нашем случае…

Попытка Бориса Ильинского «форсировать» Керченский пролив
 
 При анализе трагических событий в районе Севастополя в первых числах июля 1942 года, часто задаемся вопросом, а что предпринимало командование Северо-Кавказским фронтом и Черноморским флотом, чтобы хоть как то облегчить участь нашей группировки, погибавшей в те дни на мысе Херсонес? Обратимся к сводкам разведывательного отдела флота за вторую половину июня 1942 года. «По приказанию штаба Северо-Кавказского фронта во второй половине июля проводились разведывательные и демонстративные действия, с целью убедить немецкое командование в подготовке наших войск на Тамани к высадке десанта в район Керчи. К примеру, - ночью 15 июня 1942 г. состоялась высадка разведчиков со сторожевого катера Керченской ВМБ на шлюпке в районе мыс Ак-Бурун — завод бочарный. Высадка состоялась, но после отхода шлюпки с двумя разведчиками противник применил прожектора, и наши бойцы были уничтожены огнем врага. 17 июня проведена высадка разведгруппы 77-й СД в составе 35 человек. После демонстрационных действий в видимости противника, на берегу было оставлено 23 бойца. Противник открыл огонь по группе. Корабли Керченской ВМБ под командованием капитана 2 ранга Пермского, обеспечивавшие высадку, отошли и возвратились обратно в район Кучугуры (Тамань), не забрав разведчиков. Здесь их погибло 16 человек»(50). По остальным операциям, примерно такая же информация. По всем признакам, в районе Керченского пролива в этот период серьезных боевых столкновений между военно-морскими силами воющих сторон не происходило. По операциям, проводимым разведывательным отделом флота в первых числах августа, мы подробно вели речь… О судорожных и малоэффективных попытках разведывательного отдела флота «вскрыть»(?) планы противника в районе Керченского пролива мы еще будем вести речь при описании операций, проводимых в первых числах августа 1942 года.
 Мы уже вели речь о том, что массовое перемещение заключенных из лагеря Толле в направлении Симферополя состоялось 16-е июля. Во время перевода заключенных из Бахчисарая в Симферополь произошло несколько групповых побегов , в которых участвовали севастопольские моряки. Среди документов немецких штабов, переведенных и опубликованных переводчиком Литвиновым, имеются сводки СД и ГПФ за вторую половину 1942 года,- там подобные случаи подробно описывались. Большая часть беглецов была поймана и расстреляна. По воспоминаниям участников и свидетелей этих событий в период перехода было расстреляно более 400 заключенных. По донесениям лагерной администрации и охраны нескольким заключенным удалось бежать…(20).
Давая показания следователю тульского УМГБ, Борис Ильинский указал, что за попытку побега из лагеря и помощь в подготовке к побегу сотруднику НКВД он был наказан месячным содержанием в карцере Симферопольской тюрьмы. По моей версии - побег Ильинского из лагеря был согласован с руководством «НБО», и напарник для побега был подобран подходящий, - авторитетный… В тоже время, по легенде прикрытия, для тех, кто мог заприметить Ильинского в Симферопольской тюрьме , на время проведения операции Борис Николаевич условно «числился» в карцере…. Риск «засветки»- минимальный, - в случае срыва операции и вынужденного возвращения Ильинского из Керчи в Симферополь, - для всех «непосвященных» - все дни вынужденного отсутствия он якобы находился в карцере…
 Прежде чем обосновывать право на существование подобной версии, основанной на попытке Морского абвера внедрить Ильинского на прежнее место службы в штаб флота, целесообразно было бы просчитать все шансы на успешное проведение такой операции.
 Не сложно представить себе состояние командующего флотом и его ближайшего окружения после фактического бегства на Кавказ из гибнущей группировки на мысе Херсонес. В первые же часы пребывания Октябрьского в Туапсе московское руководство потребовало от адмирала подробнейший отчет о последних событиях в Севастополе, завершившихся грандиозной катастрофой. По воспоминаниям очевидцев из ближайшего окружения Октябрьского , сразу же по прибытии на Кавказ у Филиппа Сергеевича произошел «крутой» разговор с генералом Иваном Ефимовичем Петровым. Петров открыто, по-солдатски обвинил адмирала в том, что тот ввел в заблуждение командование СОР , нарушил принцип коллегиальности, лично обговаривая с московским командованием условия и сроки эвакуации из Севастополя,- а главное – условия личной эвакуации.
 На фоне этой мерзкой, «тараканьей» разборки среди основных виновников севастопольской катастрофы происходило подведение итогов, так называемой, - «Ограниченной»(?) эвакуации Севастопольской группировки войск… Командование отделов и управлений флота подсчитывало потери среди своих сотрудников, находившихся до последнего дня в Севастополе.
 Наверняка, все эти отчеты просматривались и анализировались Особым отделом флота… О том, как «отчитался» о потерях среди своих сотрудников начальник разведывательного отдела полковник Дмитрий Намгаладзе нам стало известно из «справки», составленной в 1969 году бывшим заместителем Дмитрия Багратовича - полковником Семеном Львовичем Ермашем. К содержанию этой «справки» мы еще неоднократно обратимся…
 Зададим конкретный вопрос - насколько ощутима для разведывательного отдела флота была потеря начальника разведывательно-аналитического отделения - капитан-лейтенанта Бориса Николаевича Ильинского? Ответим вполне уверенно - на фоне жесточайшего разгрома-уничтожения стотысячной группировки войск, - потеря одного из нескольких десятков офицеров штаба не казалась поначалу ощутимой… Но это только - «казалось» и только – «поначалу»…
 Это к тому, что ущерб, нанесенный нашей разведке, этим «потерянным» офицером, заставил наше командование о нем не раз вспомнить…
По стандартным меркам, чтобы в полной мере оценить значение того или иного сотрудника на конкретной должности, целесообразно его сравнить с предшественником и преемником. Что касается предшественника Бориса Ильинского - Леонида Бекренева,- у нас сложилось вполне определенное мнение,- это был талантливый человек, образцовый офицер и выдающийся организатор разведки, достигший самых высоких постов в структуре военной разведки. Что же касается Диодора Васильевича Дмитриева, назначенного в ноябре 1942 года на должность начальника аналитического отделения разведывательного отдела Черноморского флота, то однозначную оценку его деятельности дать сложно. Начать следует с того, что должность эта в течение четырех месяцев после «исчезновения»(?) Ильинского оставалась вакантной. Уже только этот факт свидетельствует о том, что подобрать достойную замену Борису Николаевичу было непросто. И как бывает в подобных случаях,- решились на призвание «варяга» - бывшего начальника отделения 2-го Отдела 1-го Управления ВМФ – майора Дмитриева. Я не вижу необходимости приводить подробные сведения из послужного списка Диодора Васильевича, - для нас важен уже тот факт, что, не прослужив на этой должности и десяти месяцев, накануне масштабной операции по освобождению Новороссийска и Тамани, майор Дмитриев был откомандирован в распоряжение Разведывательного управления ГМШ ВМФ, и на должности начальника 3-го отделения 9-го Отдела Разведывательного управления ГМШ ВМФ прослужил до конца войны. Как знать, быть может столь скромными успехами в борьбе с происками коварного Морского абвера Диодор Васильевич «обязан» своему предшественнику по должности , а на тот период - штатному сотруднику Абверкоманды НБО ( «Нахрихтенбеобахтер») и «Зондерштаба – Р» Борису Николаевичу Ильинскому?
 Мы уже вели речь о том, что большая часть разведывательного отряда штаба флота погибла в последних боях за Севастополь. Как бы в предчувствии севастопольской катастрофы, часть отряда была заблаговременно переброшена в район ЗКП флота – в Туапсе и приступила к привычным для разведчиков операциям,- разведке района Керченского пролива и контролю за нашим берегом в районе Тамани. О деятельности флотских разведчиков той поры сохранились донесения и отчеты в архиве флота.
Передо мной - печатный вариант рукописи с многообещающим названием - «История Разведывательного отряда штаба Черноморского флота»(17). Авторы этого документа – участники боевых действий в составе разведывательного отряда – Герой Советского Союза мичман Земцов Николай Андреевич и мичман Калмыков Борис Иванович. На титульном листе помечено, что некоторые эпизоды записаны со слов старшины 1 статьи Тополова Павла Николаевича. Там же указано, что документ составлен по отчетным материалам, хранящимся в соответствующих фондах архива штаба Черноморского флота. По ряду признаков документ этот составлялся в конце сороковых годов – то есть - по «свежим» следам боевых эпизодов. Свое мнение по авторскому коллективу этого «труда» я уже высказал. Никто из руководящего состава разведывательного отдела флота не решился принять участие в составлении этого обзорного документа, и это в должной мере характеризует желание уйти от ответственности при официальном документировании ряда операций, не составивших честь руководителям флотской разведки.
 В этой связи не стоит строго судить составителей этого документа - на тот момент мичманов и старшины,- непосредственных участников ряда операций, проводимых по плану разведывательного отдела флота… По своему служебному уровню, а главное - по степени общей информированности они не могли грамотно провести анализ каждой из операций, и тем более сделать какие-то выводы и обобщения… Природная хитрость и осмотрительность на этот раз отказала Намгаладзе. Ему бы эту работу следовало поручить тому же Семену Ермашу, или мастеру составления «липовых» отчетов Семену Осовскому… Тем более, что таких «семенов» в распоряжении генерала Намгаладзе в ту - послевоенную пору было предостаточно… «Сбросив» же груз ответственности за порученное важное дело на героических, но все таки - рядовых исполнителей, генерал Намгаладзе был не прав, еще и потому, что они по своей природной прямоте, а быть может – и простоте(?), изложили события так, как они видились им, - в сермяжном , кровавом исполнении и зачастую - при откровенно туповатом руководстве… При всех этих особенностях главная ценность документа, в том, что в нем приводятся выписки из боевых донесений и отчетов, а уж анализировать и обобщать - желающие всегда найдутся… Судя по многочисленным пометкам на полях, документ подвергался неоднократной правке и по многим признакам, что называется - «до ума» доведен не был. С учетом же требований соответствующего приказа МО эта рукопись на долгие годы заняла место в том же архиве флота с присвоением соответствующего грифа, на долгие годы ограничивая к ней доступ. В архиве покойного Василия Филадельфовича Стихина печатный вариант рукописи появился только в 1996 году. Очень сомнительно, что в таком «сыром» виде этот документ целиком мог быть издан в открытой печати. Распечатан этот документ был, как минимум, в шести экземплярах и как следствие - ряд эпизодов и выдержек из него в последние 5 лет появлялись в периодической флотской печати и, в части касающейся, - на соответствующих сайтах Интернета.
 Не совсем понятно, какой принцип был положен при нумерации операций, проводимых разведывательным отделом Черноморского флота. Предположим, что операции нумеровались в хронологическом порядке. С учетом особого интереса к событиям первых числах августа 1942 года ознакомимся с материалами по операциям №№ 8-10. По возможности я сохраняю особенности оригинала.
 Восьмая разведывательная операция в районе Бочарного завода Керченской гавани проводилась в ночь с 1 на 2 августа 1942 года.
Как следует из отчета - на выполнение задания была направлена группа А. Морозова в количестве 10 человек. В задачу группы входило:
1. выявление плавсредств противника в районе Бочарного завода;
2. захват «языка»;
3. выявление оборонительных сооружений и огневых точек противника в районе пристани Бочарного завода.
Весь ход операции мы не станем рассматривать, ограничимся отдельными выдержками. «… Десять разведчиков во главе со старшиной Морозовым на «МО-066» были доставлены с Тамани в район полузатопленного транспорта «Черноморец». После инструктажа, проведенного командиром разведывательного отряда батальонным комиссаром Коптеловым, в 22ч. 26мин. 1 августа разведчики на шлюпке направились к месту высадки в районе пристани Бочарного завода. В 30 метрах от берега, шлюпка была освещена прожектором и обстреляна артиллерией с берега. По сигналу красной ракетой, пущенной со шлюпки в сторону прожектора, «МО-66» открыл артиллерийский огонь для обеспечения отхода шлюпки. При возвращении в район транспорта «Черноморец» разведчики понесли потери от разрывов снарядов. Тяжелые ранения получили Дженчулашвилли и Несмиянов. Затем ранения получили Морозов и Николаев. В тонущей шлюпке остались убитые Пушкарев и Лысенко. Несмиянов, Нестеренко, Дженчулашвилли, Мишакин и Корякин плыли в сторону «Черноморца». Морозов, подплывая к «Черноморцу», обнаружил около него катер противника и повернул в сторону косы Тузла. Остальные разведчики, подплывая к борту «Черноморца», катера противника не застали и выбрались на борт транспорта. Тяжело раненые Зыков и Николаев, не имея сил доплыть до «Черноморца», поплыли к берегу, занятому противником, и о них ничего не известно. Морозов, к тому времени получивший еще одно ранение, в три приема добрался до косы Тузла и вышел на связь с Наблюдательно поста. В 22ч. 00 мин. 2 августа Морозов был снят с косы катером и в 01ч.30 мин. 3-го августа доставлен на пристань Тамани…».
 Не правда ли, много вопросов возникает по ходу подготовки, организации и результатам разведывательной операции. Но всему – свое время…
 Самая любопытная информация содержится в следующей части отчета, и я привожу ее дословно: «…пять человек, выплывшие на «Черноморец», встретили там перебежчика Ильинского, который пробирался на нашу сторону. На «Черноморце» оставаться было опасно и чтобы предупредить своих о своем местонахождении, эти пять человек решили послать Нестеренко вплавь через пролив…».
В приводимой выдержке из отчета я не изменяю ни одного слова, ни одного знака…
 Любопытная складывается ситуация. Руководитель операции - старший батальонный комиссар Коптелов, находясь на борту «МО-066», наблюдает расстрел береговыми батареями противника шлюпки с разведчиками. По условленному сигналу, поданному ракетой со шлюпки, артиллерийские установки катера ведут огонь по позициям береговых батарей противника, пытаясь прикрыть отход шлюпки…. Наблюдая гибель шлюпки и не дожидаясь возвращения оставшихся в живых разведчиков, «МО-066» с Коптеловым на борту, покидает район «ожидания» и уходит в сторону Тамани.
Командир разведывательной группы старшина 1 статьи Морозов, покинув тонущую шлюпку, не дожидаясь остальных разведчиков, плывет к транспорту «Черноморец». В районе «Черноморца» Морозов обнаруживает катер противника, и, не предупредив об опасности остальных разведчиков, поворачивает в сторону косы Тузла. Доплыв до косы Тузла, Морозов выходит на связь с поста НиС со своим командованием. По тому, как катер, прибывший к Тузле для приема на борт Морозова, сразу возвращается на Тамань, следует вывод о том, что Морозов считал остальных разведчиков погибшими?… Становится понятным, почему не была оказана своевременная помощь разведчикам, остававшимся на борту «Черноморца».
 Возвращаемся к строкам отчета: «…Нестеренко поплыл и доплыл. Не дожидаясь вечера (не хватило терпения), поплыли Мишакин, Корякин и перебежчик Ильинский. Они поплыли в ночь с 3 на 4 августа. Выбиваясь из сил, Мишакин и Корякин доплыли до косы Тузла, а перебежчик от них отстал и они потеряли его из виду. На «Черноморце» остались только Дженчулашвилли и Несмиянов. Плыть они не могли, так как были тяжело ранены. Позднее, когда стало известно, что на «Черноморце» остались разведчики группы Морозова, на их поиски была послана группа Г. Власова».
Я даже не пытаюсь анализировать ход операции, выдержки из отчета по которой были мной приведены. Главный вопрос,- что за «перебежчик» находился на «Черноморце»? Старший батальонный комиссар Коптелов, составляя отчет, указывает фамилию «перебежчика» - Ильинский.
Попытаемся выяснить,- кто мог сообщить командиру разведывательного отряда Коптелову об Ильинском… Из десяти разведчиков, находившихся на шлюпке, на «Черноморец» вернулось пятеро. Все они застали там Ильинского. Первым «Черноморец» покинул Нестеренко. Он успешно добрался до таманского берега, и, судя по всему - только после его сообщения предпринимались попытки к спасению остававшихся на «Черноморце» разведчиков.
 Затем, вместе с Ильинским «Черноморец» покинули Мишакин и Корякин. Оба разведчика успешно доплыли до косы Тузла. Во время очередной операции, проводимой 4 августа с целью поиска и спасения разведчиков группы Морозова, погибает Нестеренко. Как следует из Отчета по операциям №№ 8,10 и 11 – «…Дженчулашвили и Несмиянов, оставшиеся в тяжелом состоянии на транспорте «Черноморец», «повидимому»(?) были захвачены противником…».
Получается, что информацию об Ильинском , не считая погибшего Нестеренко, до Коптелова могли донести только два разведчика - Мишакин и Корякин. Командир разведывательного отряда батальонный комиссар Коптелов в отчете по проведению Восьмой разведывательной операции называет Ильинского «перебежчиком»(?)…. Вне всякого сомнения, этот специфический термин появился в отчете рядом с фамилией Ильинского после согласования с начальником РО подполковником Дмитрием Намгаладзе. Судя по всему, Ильинский, просчитывая каждый свой шаг, предполагал, что за разведчиками, участвовавшими в операции, прибудет катер и доставит его вместе с ними на Таманский берег. Мог ли Борис Николаевич предположить, что руководитель разведывательной операции, - ответственный офицер в звании старшего батальонного комиссара «…не сочтет целесообразным» забрать с «Черноморца» своих подчиненных, оставшихся в живых после грубо проваленной операции…?
Вне всякого сомнения - Ильинский, встреченный разведчиками на «Черноморце, был ими опознан и признан… Только признав в нем офицера разведывательного отдела, Мишакин и Корякин составили ему «компанию» по заплыву на Тамань. В процессе «заплыва», Ильинский, видимо, в очередной раз, проанализировав ситуацию, отказался от идеи форсирования пролива… Он незаметно отстает от своих соплавателей и возвращается к борту «Черноморца»…. Видимо, по убеждению Ильинского, продолжать операцию с легендой об успешном побеге из плена в сложившихся условиях было бессмысленно и смертельно опасно. Причин к тому могло быть несколько. Первая - самая вероятная, - после перенесенной контузии у Бориса Николаевича не хватило сил переплыть залив. Вторая, - и не менее вероятная, - учитывая большую вероятность того, что Мишакин и Корякин не осилят «заплыва» Ильинский рисковал выйти на берег Тузлы без свидетелей…. Это не входило в его планы, резко снижая его шансы на «реабилитацию» в глазах командования разведывательного отдела и «особистов», с которыми по-всякому пришлось бы объясняться…. Третья, - став невольным свидетелем безобразного руководства разведывательной операцией Коптеловым, Ильинский легко мог себе представить реакцию этого большевистского ортодокса на свое «…нечаянное и нежданное воскрешение», и без того отягощенное многими сопутствовавшими обстоятельствами… Четвертое,- спровоцировав на «заплыв» Мишакина и Корякина, Ильинский мог рассчитывать на уменьшение до минимума числа свидетелей его «перебега-переплыва» на Таманский берег… Пятая,- пообщавшись с разведчиками на борту «Черноморца» в течение нескольких часов, Ильинский получил объем информации, достаточный для возвращения к своим новым «хозяевам»…
 Теперь переходим к конкретным фактам. В ночь с 1 на 2 августа Морской абвер проводил операцию по заброске Бориса Ильинского в район Тамани. В подтверждение этой версии - немецкий катер, находившийся около полуночи в районе «Черноморца». С катера наверняка наблюдали огонь батарей, гибель шлюпки и, тем не менее, командир катера, стараясь остаться незамеченным, поспешил покинуть район «Черноморца». В этой связи, логично предположить, что Ильинский был доставлен на борт «Черноморца» этим катером…
 Именно поэтому, плывущий впереди основной группы разведчиков старшина Морозов, - заметил катер, а плывущие следом за ним пятеро разведчиков катера уже не наблюдали… Если следовать моей версии, то береговые посты и батареи в районе Керченской гавани были предупреждены об операции, проводимой абвером, и перед ними не стояла задача уничтожения всех разведчиков, находившихся в шлюпке. Иначе бы от шлюпки с разведчиками, приблизившейся к берегу на 50-60 метров , не осталось бы и воспоминаний… Очень похоже, что об операции, спланированной нашим разведывательным отделом, сотрудники Морского абвера тоже знали, - более того,- пытались на фоне ее проведения провести «заброску» Ильинского на таманский берег…. Но, как обычно и случается при проведении ночных операций, пошли всякие «накладки»…. Для начала, - береговые батареи не смогли расстрелять в свете прожекторов одиночную, беззащитную шлюпку. Затем, подсвечивая прожекторами всю акваторию рейда, позволили большей части разведчиков вернуться на «Черноморец»… Самым большим «проколом» в операции абвера было то, что немецкий катер, задержавшийся в районе «Черноморца», рисковал быть обнаруженным нашими разведчиками, плывущими в его сторону. Так, собственно, и вышло , - Морозов, плывущий значительно быстрее остальных, - увидел катер в свете скользнувшего по нему луча прожектора…
 Многое в действиях разведчиков вызывает вопросы. Коптелов, составляя отчет, ни единым словом не осуждает действия старшего разведывательной группы Морозова. Остается открытым вопрос, - почему Морозов оставил у гибнущей шлюпки товарищей, среди которых было четверо раненых? Почему, заметив чужой катер рядом с «Черноморцем», Морозов не дождался остальной группы и не предупредил разведчиков об опасности? В том, что это был катер противника, Морозов не сомневался, так как катер в тот момент находился за линией заградительных сетей…
 Несколько странными видятся и дальнейшие действия разведчиков, вернувшихся на «Черноморец». Обнаружение на «Черноморце» Ильинского, которого они не наблюдали здесь час назад, похоже, не вызвало у них большого беспокойства. Возвращение пятерых разведчиков на «Черноморец» после утопления шлюпки и гибели части разведывательной группы вполне способствовало планам Ильинского. По здравому смыслу, если бы таковым руководствовался руководитель операции, то за разведчиками должен был подойти катер. Ильинский наблюдал с борта «Черноморца» расстрел шлюпки, отслеживал последующие действия оставшихся в живых разведчиков и долго оставаться на борту «Черноморца» никак не входило в его планы. Несложно представить себе психологическое состояние разведчиков, переживших расстрел шлюпки, потерю своих товарищей, внезапное исчезновение Морозова… Когда стало ясно, что катер с руководителем операции за ними не вернется, следовало оценить обстановку и принять решение на дальнейшие действия. Кстати, можно не сомневаться в том, что батальонный комиссар Коптелов как руководитель операции находился на катере, доставившим разведчиков в район выполнения задания. И его дальнейшие действия, а точнее -бездействие вызывает немало вопросов. Поначалу светлое время суток было решено переждать в трюме «Черноморца». Если бы шлюпка была цела, то оставался бы шанс вернуться на Тамань вместе с разведчиками… Теперь же Ильинскому пришлось импровизировать, более того – брать инициативу на себя. Тяжело раненые Дженчулашвили и Несмиянов, без оказания медицинской помощи на августовской жаре долго протянуть не могли… У голодных и обессиленных матросов было немного шансов доплыть до таманского берега… По «коллективному»(?) решению ст.2 ст. Нестеренко был послан вплавь на Тамань, чтобы предупредить командование о своем бедственном положении… Очень похоже, что инициатором принятия этого решения был Ильинский. Естественно и то, что в процессе разбора операции, если таковой вообще был, - Мишакин и Корякин, перепуганные до смерти прессингом Особого отдела, утверждали, что решение послать «гонцом» Нестеренко и плыть через пролив, не дожидаясь помощи, было принято коллегиально…
В отчете по последнему эпизоду сказано: «…Не дожидаясь вечера (не хватило терпения), поплыли Корякин, Мишакин и перебежчик Ильинский. Они поплыли в ночь с 3 на 4 августа. Выбиваясь из сил, Мишакин и Корякин доплыли до косы Тузла, а перебежчик от них отстал, и они его потеряли из виду….».
Расчеты Ильинского не оправдались - моряки - таки доплыли до берега и сообщили командованию о том, что на «Черноморце» остались их раненые товарищи…
Очень странными видятся дальнейшие действия командования разведывательного отдела флота. О том, что на «Черноморце» остались разведчики, было известно из сообщения Морозова, доставленного катером с Тузлы на Тамань в 01 час 30 мин 3 августа. О бедственном положении разведчиков, оставшихся на «Черноморце», сообщил ст. 2 ст. Нестеренко…
При этом, планируя в ночь с 3 на 4 августа операцию №9 в районе Керчи, речь не идет о спасении разведчиков. Отчет по операции привожу дословно:
«… 3 августа лейтенант Яшанин и краснофлотец Пакшин получили задание – в ночь с 3 на 4 августа высадиться на «Горняк» с задачей:
1. выявить плавсредства в районе Еникале и Керченской бухты;
2. выявить места постановки противокатерных сетей;
3. выявить систему обороны и места сосредоточения войск противника на побережье.
Прибыв на место на катере «КМ-086», приступили к выполнению задания. Пронаблюдав целый день 4 августа и сделав зарисовки, товарищи Яшанин и Пакшин были сняты вечером катером «МО-066». Прибыв на место, они сообщили много ценных сведений о противнике».
Там – «место», здесь, «место»…
 Строки отчета, поражая убогостью мысли его автора, тем не менее, убедительно свидетельствуют о том, что в распоряжении разведывательного отдела флота были катера - «МО-066» и «КМ-086», которые вполне могли бы вовремя снять с «Черноморца» раненых разведчиков. Отсутствует оперативная оценка обстановки, ощущается слабое планирование и недостаточное обеспечение в проведении разведывательных операций.
 В подтверждение моих выводов - Операция «…по поиску разведчиков группы Морозова» была проведена в ночь на 4 августа», и в отчете она проходит под №10. Отчет по этой операции я привожу полностью:
«4 августа 1942 года разведгруппа, в которую входил Власов – командир, Нестеренко (из группы Морозова) – командир шлюпки и краснофлотец Клижов (всего три человека)получили задание:
 В 20.00 4 августа прибыть на пристань Тамань, где произвести посадку на катер «МО-066» и следовать к «Горняку». Там, уточнив обстановку у лейтенанта Яшанина, продолжать движение в район «Черноморца» с задачей:
1. снять с транспорта «Черноморец» Дженчулашвили и Несмеянова;
2. выявить наличие дозора в районе сетей;
3. выявить на берегу огневые точки противника.
В 21.00 4 августа Власов, Нестеренко и Клижов были приняты на борт катера… На пути следования к «Горняку», приняли на борт катера лейтенанта Яшанина и краснофлотца Пакшина, распросили обстановку и пошли к «Черноморцу»….
Дословно приводя строки отчета, я представляю серое от усталости лицо Коптелова, тупое от недосыпания лицо машинистки разведывательного отдела… Только при таком моделировании событий становится понятным появление этих корявых и противоречивых строк в отчетах…
Ограниченное использование наших катеров в районе действий разведывательных групп объясняется наличием грамотно поставленных противником противокатерных сетей. Именно поэтому катера всякий раз остаются в районе «ожидания» или «обеспечения», а разведчики пересаживаются в шлюпки…
Однако, продолжим…
 «…в 23.00 в районе сетей шлюпка отошла от катера и направилась к «Черноморцу». Подойдя к борту «Черноморца», старшина 2 статьи Нестеренко и краснофлотец Клижов поднялись на борт транспорта, осмотрели помещения и, никого не обнаружив, вернулись на шлюпку и стали отходить в сторону «Горняка». Отойдя от «Черноморца» метров 150-200, со шлюпки заметили катер противника типа «КМ», который двигался прямо на шлюпку, имея на верхней палубе группу военных, в количестве до 15 человек. Дистанция 20 метров. С катера крикнули на ломаном русском языке: «Кто такие?». Со шлюпки ответили: «Свои». После этого катер стал сближаться со шлюпкой, очевидно, имея намерение захватить шлюпку с разведчиками. Автоматы у разведчиков были наготове, и они перестали грести. Дистанция 10 метров. Тов. Власов открыл огонь по стоявшей на палубе группе военных и рубке катера. Эта тройка смельчаков уничтожила стоявших на палубе катера. Но в это время по шлюпке стал бить кормовой пулемет. Тройка выпрыгнула из шлюпки в воду, но Нестеренко зацепился за уключину и был убит. Клижов, положив автомат на буртик шлюпки, дал очередь по кормовому пулемету, и он замолчал. Из рубки катера стрелял автомат, и были слышны непонятные крики. Потом все смолкло. Катер, прекратив огонь, стал быстро уходить в район завода имени Войкова.
 Власов влез в шлюпку, подняв в нее убитого Нестеренко, который, зацепившись одеждой за уключину, лежал в воде… Подошел на шлюпке к плававшему Клижову, принял его на шлюпку и они стали отходить в сторону «Горняка».
Прибыв на «Горняк» в 03.30 5 августа, приступили к наблюдению за берегом противника. Наблюдали целый день 5 августа. Убитый ст.2 ст. Нестеренко был вытащен на палубу «Горняка». В 23.40 5 августа Власов и Клижов были сняты с «Горняка» катером «КМ-086».
 Опять возникает немало вопросов.
1. Почему для высадки 10 разведчиков в полном снаряжении с запасом боепитания были выделена только одна шлюпка - «шестерка»?
2. Почему «МО-066» не оставался в районе операции, подстраховывая действия разведчиков?
2. Можно ли поверить тому, что в кромешной тьме двумя разведчиками были обследованы все помещения полузатопленного транспорта?
3. С какой целью в районе «Черноморца» находился катер противника с большой группой военных на борту?
Судя по тому, что, высадив разведчиков в шлюпку-«четверку», катер сразу же убыл в базу. Командованию была глубоко безразлична судьба двух раненых разведчиков, брошенных на «Черноморце» еще 1 августа. Если бы раненые и были обнаружены на борту «Черноморца», то шансы доставить их на таманский берег на малой шлюпке с двумя гребцами были бы минимальными. В этом, прежде всего, и причина того, что разведчики не очень активно искали раненых. Похоже, они ограничились осмотром того места, где их оставили Мишакин и Корякин, убывая с борта «Черноморца»…. Любопытно бы знать дальнейшую судьбу Мишакина и Корякина…. После общения с Ильинским их наверняка основательно терзали в Особом отделе флота. Следы Корякина теряются, а Мишакин еще фигурирует в списках, оформленных в феврале 1943 года, при получении новых знаков различия личным составом разведывательного отряда.
Что касается третьего вопроса. Если судить по строкам отчета, то троица наших разведчиков, сама того не подозревая, уничтожила целую группу сотрудников абвера… Очень похоже, что этим рейсом катера сотрудники абвера сняли с «Черноморца» тяжелораненых разведчиков и Бориса Ильинского…
 Кстати, теперь в руках у сотрудников абвера могли находиться: сержант Зыков и старшина 1 статьи Николаев, получившие ранения 1 августа и поплывшие к керченскому берегу. Поскольку Нестеренко и Клижов не обнаружили на борту «Черноморца» тел Дженчулашвилли и Несмеянова, то с уверенностью можно утверждать, что и эти два разведчика тоже оказались в плену….
Практически не упоминая об операциях разведчиков в Керченском проливе в начале августа, В.Ф. Стихин в своей книге( 38) утверждает, что «…старшина 1-й статьи Морозов к тому времени уже прославленный разведчик. Это был человек беспредельной храбрости и отваги, хороший организатор и товарищ. Так, в начале августа 1942 года, дважды раненный, он вплавь преодолел Керченский пролив и доложил командованию о выполнении боевого задания…»(38).
О том, насколько «успешно» было выполнено разведчиками задание, вы могли убедиться из официального отчета. О «героическом» поведении старшего группы разведчиков - сержанте Морозове вы тоже можете сделать выводы. Вы, должно быть, обратили внимание на то, что Морозов был сержантом, а не старшиной 1 статьи. Это совершенно не принципиально, но когда речь идет об официальных документах подобные вещи следует учитывать.
Пока не станем спешить с выводами, но по всем признакам «героя» следовало , как минимум, - самым строгим образом наказать…
 Рассмотренная нами версия исходит из предположения, что руководством Морского
абвера предпринималась попытка использовать Бориса Ильинского как агента, способствуя его возвращению на прежнее место службы в разведывательный отдел штаба Черноморского флота.
Следует обратить особое внимание на тот факт, что эта версия исходит исключительно из информации, зафиксированной в официальных отчетах, сохранившихся в архивах флота. Причем, эта информация, судя ли листку учета выдачи, была востребована всего 12 раз.
На момент описываемых событий Федор Федорович был заслуженным, авторитетным разведчиком, командиром взвода разведывательного отряда Керченской военно-морской базы, но непосредственно в операциях №№ 8-10 не участвовал. Федор Волончук в 1961 году написал воспоминания(6). В главе, озаглавленной - «В Керченском проливе», он совершенно «по-своему»(?) описывает те же боевые эпизоды, с которыми мы ознакомились по архивным материалам. Остановимся на основных «разночтениях», весьма существенных для выявления фактического хода событий.
«…При подходе к побережью шлюпку с разведчиками осветил немецкий прожектор и по ней был открыт пушечно – минометный огонь. Шлюпка затонула, и при этом были убиты разведчики старшина 2-й статьи Пушкарев и сержант Лысенко. Благодаря спасательным жилетам восемь уцелевших разведчиков могли держаться на воде и стали возвращаться вплавь к «Черноморцу».
К пароходу доплыли шесть человек во главе с Морозовым (по отчету - Морозов плыл значительно впереди остальных разведчиков, и, увидев немецкий катер у «Черноморца», сразу направился к Тузле – Б.Н.), старшина 1 – й статьи Николаенко и старшина 2 –й статьи Нестеренко ( в числе пятерых разведчиков вернулся на борт «Черноморца» - Б.Н.) сбились с пути и поплыли к косе Тузла, по пути раненый Николаенко (вместе с Зыковым, не имея сил вернуться на «Черноморец», поплыли к берегу, занятому противником – Б.Н.) умер, и только Нестеренко ( был направлен товарищами для связи с командованием на следующий день – Б.Н.) доплыл до Тузлы, где он вскоре вышел в расположение своих войск…».
 Читаем дальше: «…Вскоре после прибытия на «Черноморец» сержант Морозов направился вплавь к косе Тузла, чтобы оттуда вызвать катер для эвакуации оставшихся в живых разведчиков с «Черноморца». Ему удалось добраться утром 2 августа до Тузлы, откуда его затем доставили в расположение отряда.
А тем временем на самом «Черноморце» после ухода с него Морозова обстановка резко обострилась. Вечером 2 августа 1942, когда стало уже немного темнеть, со стороны Керчи показались два немецких катера, направлявшихся прямо к «Черноморцу». Понимая, что высадившись на транспорт, противник обнаружит их группу, тяжелораненые и неспособные к дальнейшему передвижению вплавь краснофлотцы Дженчулашвили и Несмиянов предложили, чтобы двое других разведчиков, оставив им свои автоматы и боеприпасы, попытались вплавь добраться до косы Тузла, а они примут бой и отвлекут от них врага.. Корякин и Мешакин сначала не соглашались, но Дженчулашвили и Несмиянов настояли на своем. Вскоре, после того как Корякин и Мешакин отправились вплавь на Тузлу на «Черноморце» началась ожесточенная перестрелка. Там их оставшиеся товарищи приняли свой последний бой…».
 На «ниве» отечественной моринистики в свое время прославился бывший баталер продовольственной службы броненосца «Полтава» Алексей Силыч «Прибой»,- в девичестве – Новиков. Его роман в двух частях «Цусима» до сих пор присутствует на полках всех солидных библиотек. Федор Волончук, по основной морской специальности тоже баталер, только шкиперской службы, и, судя по полету фантазии, если бы его вовремя не остановили, вполне мог претендовать на лавры «романиста» от флотской разведки. Это ж надо было так все основательно переиначить, не сказать бы,- переврать в описании боевого эпизода, участником которого он сам не являлся. И катера немецкие появились, и бой свой смертный Дженчулашвилли и Несмиянов приняли… И Мешакин с Корякиным свидетелями того боя были… И если даже учесть, что писалось это со слов участников операции, то ни слова не сказано о Борисе Николаевиче Ильинском…
 Спросить бы у Федора Волончука, -если оставшиеся на «Черноморце» раненые разведчики погибли 2 августа, то за кем же тогда в ночь на 4-е августа Коптелов катер посылал?
 Читаем дальше «воспоминания» Волончука: «…В течение дня 2 августа, командир разведотряда батальонный комиссар Коптелов сформировал группу, которая в ночь со 2 на 3 августа должна была добраться до «Черноморца» и снять оттуда остававшихся там разведчиков. Эта группа должна была быть небольшой, чтобы, пересев с катера в маленькую шлюпку, выполнить поставленную перед ней задачу, не привлекая внимания настороженного противника. Поэтому, группа состояла из троих человек во главе с краснофлотцем Клижовым. Среди них был также и старшина 2 – й статьи Нестеренко. Около 22 часов 2 августа катер с тремя разведчиками во главе с краснофлотцем Клижовым вышел в море.
Катер возвратился около восьми часов утра 3 августа и снова с нерадостной вестью. Спустя некоторое время после того, как группа Клижова, пересев в шлюпку, отошла от корабля и по расчетам должна была уже подходить к «Черноморцу», там послышалась яростная автоматная и пулеметная стрельба. Сразу же на берегу вспыхнули вражеские прожекторы. «Малый охотник» до рассвета ждал возвращения шлюпки с Клижовым и его товарищами, но напрасно.
Ситуация с группой Клижова в районе «Черноморца» была следующей: около 23 часов 2 августа их шлюпка подошла к транспорту, на котором совсем недавно в неравном бою погибли их товарищи, с его борта Клижов и его товарищи, услышали, оклик на ломаном русском языке: «Кто идет?». Одновременно с этим из – за транспорта вышел катер, который в данной обстановке мог быть только немецким.
Убедившись, что боя не миновать, разведчики подпустили врагов почти вплотную и дружно ударили из автоматов. С катера послышались стоны, крики. В течение нескольких секунд его палуба была очищена: но по шлюпке с катера вдруг застрочил пулемет. Старшина 2-й статьи Нестеренко приказал прыгать в воду, а сам чуть-чуть задержался и был убит.
Находясь в воде и положив автомат на борт шлюпки, Клижов выпустил меткую очередь по корме катера, где находился пулемет. Пулемет замолчал. После этого оставшиеся в живых гитлеровцы посчитали за лучшее убраться восвояси, и, прибавив ход, вражеский катер удалился в сторону берега.
После этого Клижов и второй разведчик, выйдя победителями в этом неравном бою, снова забрались в тузик, подняли в него зацепившийся за уключину труп Нестеренко и, так как в шлюпку через пулевые пробоины быстро набиралась вода, пошли не к условленному месту встречи с «малым охотником», а в сторону другого полузатопленного парохода - «Горняк», где и переждали весь следующий световой день.
В ночь с 3 на 4 августа 1942, новая разведгруппа группа на катере, осматривая полузатопленные пароходы в поисках своих товарищей, сняла с «Горняка» матроса Клижова и с ним еще одного разведчика, а так же труп старшины 2-й статьи Нестеренко…».
 Мы не станем фиксировать всех «нестыковок» и явных противоречий между материалами отчета по операциям №№8-10 и «воспоминаниями»(?) Федора Волончука. Волончук сам не участвовал в этих операциях и писал о них со слов, оставшихся в живых участников, которые по известным причинам не были заинтересованы в объективном освещении событий. Я специально привел полностью текст из «воспоминаний» Волончука и выдержку из «мемуаров» Стихина, чтобы при сравнении их с материалами отчета по операциям читатель мог убедиться, как руководитель разведывательной группы Морозов, дважды грубейшим образом нарушивший боевую инструкцию, из потенциального клиента Особого отдела и кандидата в штрафную роту чудесным образом превратился в «…прославленного разведчика, человека беспредельной храбрости и отваги, хорошего организатора и товарища. Так, в начале августа 1942 года, дважды раненный, он вплавь преодолел Керченский пролив и доложил командованию о выполнении боевого задания…»(38).
 Если Федор Волончук описывал ход отдельных разведывательных операций с чужих слов, то Василий Филадельфович Стихин мог использовать материалы архивов, информацию из обширной переписки с бывшими разведчиками и материалы своего весьма солидного архива по истории флотской разведки.
 В воспоминаниях Волончука ни слова не говорится о том, что разведчики, вернувшиеся на «Черноморец», встретили там Бориса Ильинского. И это в очередной раз подтверждает тот факт, что при написании отдельных эпизодов своих «воспоминаний» информацию Волончук получал, что называется, - не из первых рук… Мемуары Волончука, вне всякого сомнения, прошли корректуру «профессионалов» разведки, а быть может – и ветеранов особого отдела, после чего использовать их как источник информации следует с большой осторожностью.
 Возвращаемся в Туапсе начала августа 1942 года. Интересно бы знать, как отреагировало наше флотское командование на информацию о попытке Бориса Ильинского перебраться с Керчи на Тамань… Истекал месячный срок трагедии на Херсонесе, Буксир с разведчиками старшего лейтенанта Ищенко после многих испытаний в море и приключений у турецких берегов прибыл в Поти всего лишь две недели назад, доказав, что у разведчиков своя, особая шкала мужества, времени и пространства… А ведь их тоже поспешили записать в число «без вести пропавших»… До сих пор в ряде официальных отчетных документов , описывающих последние бои за Севастополь, скромно отмечается что «…весь личный состав разведывательного отряда флота под командованием старшего лейтенанта Николая Федорова погиб в уличных боях в Севастополе…»(17). Так что, и старший лейтенант Ищенко со своими разведчиками, как минимум, с неделю числились в списках пропавших без вести… При появлении Ищенко в Поти у него было стопроцентное «алиби» в виде десятка разведчиков и буксира, на котором разведчики две недели «блукали» по Черному морю. Вырывались из севастопольского пекла еще очень долго. В первых числах марта 1943 года нашими передовыми постами в районе Ростова был задержан мужчина в грязной, заношенной гражданской одежде. При допросе в особом отделе 6-й армии выяснилось, что это комиссар 9-й отдельной бригады морской пехоты полковой комиисар Василий Михайлович Покачалов. Попав в плен в ходе последних боев на Херсонесе и пройдя ад пересыльных лагерей, он сумел сбежать из эшелона, перевозившего узников лагерей из Крыма в Днепропетровск. Я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба этого человека, которого, как и Ильинского командование бросило на произвол судьбы, обрекая на смерть и плен… Но такой факт имел «место быть». И наверняка, этот факт был не еденичным. В еще более сложной ситуации совершил побег из лагеря полковник Пискунов. Это я к тому, что вариант с «броском» через Керченский полив Бориса Ильинского имел шансы на успех… Но, видно, не судьба…
 Об одном только факте появления Бориса Ильинского на нейтральном участке Керченского пролива уже требовалось проинформировать командование флотом. То, что об этом узнали заместитель начальника разведывательного отдела по войсковой разведке старший батальонный комиссар Коптелов и начальник разведывательного отдела полковник Намгаладзе свидетельствуют строки отчета за Операцию №8. Я специально зафиксировал должности и звания руководителей флотской разведки, чтобы ни у кого не оставалось сомнения в том, действуя в соответствии со своими должностными обязанностями, Дмитрий Намгаладзе должен был обязательно доложить об Ильинском начальнику штаба флота и возможно, - лично командующему флотом Ф.С. Октябрьскому.
 Все в разведывательном отделе знали о том, что Борис Ильинский - отличный пловец. Едва ли тот же Коптелов поверил в то, что Ильинский утонул в проливе…
В тоже время, зная характер и натуру Дмитрия Намгаладзе, можно предположить, что при докладе командующему он постарался убедить Филиппа Сергеевича в том, что Борис Ильинский наверняка утонул(?) в Керченском проливе… Были разные соображения после того, как Ильинского не оказалось среди вырвавшихся из Севастополя офицеров штаба… А, теперь, вроде как и «…концы в воду»…
Отвлекшись на попытку использования Бориса Ильинского в качестве двойного агента, возвращаемся к основной рабочей версии, -
 
 Деятельность агента абвера «Сидорова» в составе «НБО»
 
 Материалы уголовного дела, заведенного на Бориса Ильинского Тульским МГБ, в интерпретации тульского журналиста Андрея Варенкова, взявшегося за разработку темы на правах первопроходца- «земляка», весьма специфически описывают процесс «обработки» и вербовки сотрудниками абвера Бориса Ильинского . «…Со слов допрашиваемого, сначала Ильинский отказался раскрывать военную информацию. Его посадили в одиночную камеру без света, несколько дней не кормили и не давали воды. Затем вызвали на допрос к следователю. Им оказался зондерфюрер немецкой разведывательной команды Николай Келлерман.
Метод следователя оказался простым. Советского офицера и нескольких краснофлотцев вывели во внутренний двор тюрьмы. Келлерман начал беседу с вопроса:
- Кто отвечал в штабе флота за внутреннюю безопасность информационного обеспечения?
Ильинский:
- Мне это неизвестно.
Охранники ставят одного из матросов к стене, и Келлерман убивает его выстрелом в затылок.
Келлерман:
- Из каких оперативных источников стало известно о прибытии румынского транспортного конвоя в Лисью бухту 11 апреля?
Ильинский:
- Я не знаю… действительно, не знаю…
Еще один выстрел в затылок краснофлотца.
Ильинский сломался. Он рассказал немцам все. Рассказал о структуре организации разведотдела штаба Черноморского флота и функциях различных его подразделений. Назвал имя начальника секретной радиостанции штаба, который попал в плен вместе с ним (лейтенант Демидов отказался сотрудничать с немцами и был расстрелян).
Однако самый главный подарок противнику капитан-лейтенант Борис Ильинский сделал 4 октября 1942 года. Он рассказал о том, что советскому командованию накануне войны стали известны шифровальные коды румынской армии…» (7).
Складывается впечатление, что тульский журналист, напечатавший очерк по материалам уголовного дела, заведенного на Бориса Ильинского областным тульским МГБ, не те книжки в детстве читал, а знакомство с деятельностью разведки флота у него ограничилось просмотром приключенческого сериала «Секретный фарватер». В большей части публикаций, в той или иной степени упоминающих Бориса Николаевича Ильинского, указывается, что его «разработкой» занимался зондерфюрер разведывательной команды Николай Келлерман. Как следует из внимательного изучения всех документальных источников по «Делу» Бориса Ильинского в ходе следствия, проходившего в изоляторе тульского МГБ, Ильинский назвал фамилию Келлермана, прежде всего потому, что Николая Келлермана давно уже не было в живых… По анализу служебных обязанностей в Крымском отделении НБО[2] следственные функции и вербовку пленных морских офицеров выполняли корветтен-капитан Николай Ротт, обер-лейтенант Владимир Цирке и лейтенант Михельсон. Только эти русские сотрудники морского абвера на тот период были гражданами Германии и им были присвоены немецкие воинские звания. Остальные сотрудники абвера, сохранявшие «российское» подданство и имевшие так называемые – нансеновские паспорта, числились гражданскими служащими вермахта и именовались «зондерфюрерами» независимо от того звания, что они имели в Российском флоте и в системе РОВС. К примеру, «зондерфюрерами» числились Генерального штаба полковник Николай Зуев и выпускник Софийского университета подпоручик РОВС Владимир Эггер.
 Из показаний, данных следователю СМЕРШ капитаном Александром Браунером, следует , что вербовку Бориса Ильинского осуществил сотрудник НБО лейтенант Михельсон. Эта информация заслуживает доверия, потому как многие другие факты, указанные Браунером, неоднократно подтверждались документами и показаниями других сотрудников абвера.
 В процессе дальнейшего повествования я дам пояснения по служебному положению и званиям русских сотрудников абвера [ 9].
 Благодаря воспоминаниям Ивана Хомича, Дмитрия Пискунова, Ивана Зарубы и Федора Линчика мы имеем возможность по крупицам воссоздать обстановку, сопутствовавшую этим многострадальным людям, начиная с момента пленения и до долгожданного момента освобождения.
 Особое место в этих воспоминаниях занимают эпизоды общения в местах заключения, в лагерных условиях, их последующие дискуссии по последним дням борьбы за Севастополь, о трагедии на Херсонесе, о возможных вариантах и упущенных возможностях , о допущенных ошибках , усугубивших трагедию последних дней борьбы.
 Следует отметить, что если полковник Хомич попал в симферопольскую тюрьму как старший офицер, не пожелавший снять свои знаки различия на петлицах, то Борис Ильинский, по разработанной им легенде, был переведен в тюрьму из лагеря по подозрению в организации побега сотрудника особого отдела НКВД, которому не просто помог, а еще и отдал свою пайку хлеба. Содержание в симферопольской тюрьме значительно отличалось от условий в лагерях, прежде всего, тем, что здесь уже не оставалось шансов «схорониться» «затеряться»,- с каждым днем здесь добавлялись до боли знакомые лица. 6-го июля из Ялты доставили в тюрьму бывшего командира крейсера «Червона Украина» капитана 2 ранга Зарубу и бывшего командира 109-й стрелковой дивизии генерал-майора Новикова. Этих двух «почетных» пленников выделят особо, поместив в отдельном домике на территории тюрьмы. 8 июля в тюрьму попал старший лейтенант Федоров, возлавлявший разведывательный отряд флота в ходе последних боев за Севастополь. Через неделю сюда доставят капитана 3-го ранга Ильичёва, который с группой офицеров был захвачен татарскими «повстанцами» при неудачной попытке скрыться в горах. Еще раньше обитателем отдельной камеры стал майор Александер - бывший командир героической 30-й береговой батареи, пытавшийся вырваться из зоны боевых действий и также схваченный татарами в окрестностях Симферополя. Всех обитателей тюрьмы основательно «томили», а затем направляли «по принадлежности» к опытным следователям из числа сотрудников специальных служб. По показаниям Бориса Ильинского, данным следователю тульского МГБ, его с месяц продержали в одиночной камере. О своих сомнениях в правдивости этой информации я вел речь при «озвучивании» варианта с попыткой «забросить» Ильинского на Таманский берег. Сейчас же, отрабатывая версию длительной «обработки» и усиленной вербовки Бориса Николаевича, принимаем на «веру» факт его содержания в одиночной камере. Для нас, в конце концов, не так уж и важно - кто и как долго вел допросы, на каких условиях происходила вербовка, какие документы и обязательства были Ильинским подписаны. Для нас важен тот несомненный факт, что среди сотрудников «НБО», а именно они производили следственные и вербовочные действия, было большое число бывших российских офицеров, объединенных в эмиграции структурами Российского Общевоинского Союза (РОВС) и Народно-трудового союза (НТС). Эти офицеры были направленны своими объединениями и союзами в помощь немецким оккупационным войскам. Как это не печально, но эти русские люди, искренне считавшие себя патриотами России , исключительно успешно исполняли взятые на себя обязанности - сотрудников немецкой разведки . В эти месяцы они были на пике своего успеха ,- действуя разными дозволенными и недозволенными методами, они увеличивали число своих сторонников, - вольных или невольных сотрудников…
Так, Иван Заруба пишет в воспоминания о том, что Ильичев упоминал о присутствии на допросах в симферопольской тюрьме бывшего офицера штаба бригады подводных лодок капитана 3-го ранга, хорошо знакомого ему по прежним этапам службы…. Этот офицер не скрывал от своего бывшего «коллеги» того , что до этого он умело скрывал тот факт, что по рождению - «фолькс-дойче», откровенно ненавидит советский строй и потому с готовностью сотрудничает с немецкой администрацией. Сколько их было в тот период ,- таких вот «умелых» и откровенно ненавидящих? Судя по дальнейшему нашему анализу,- немало… Это, если вести речь о добровольных и «идейных» пособниках оккупантов, а скольких вынудили, сломали, «повязали»… кровью?
По воспоминаниям капитана 2 ранга Ивана Зарубы, полковника Дмитрия Пискунова, полковника Хомича допрашивавшие их в симферопольской тюрьме следователи вели себя корректно, не допускали грубостей, ни о каких пытках не было и речи. По сохранившимся воспоминаниям современников перечисленные мной русские сотрудники абвера, прежде всего, были профессиональными контрразведчиками. Это были люди жесткие, в процессе своей профессиональной работы, возможно даже жестокие, но при этом они оставались дворянами и честь офицеров Российского флота для них не была пустым звуком. Не следует их отождествлять со следователями гестапо и СД, и тем более нашего НКВД тех годов. При этом, выполняя свои должностные инструкции, эти же следователи, при необходимости пользовались «услугами» сотрудников СД и военной полиции, методы «работы» которых нам хорошо известны.
 Если следовать послевоенной, «протокольной» версии - «…после месячной пытки «одиночкой» Бориса Ильинского доставляют в симферопольский штаб немецкой морской разведки, размещают в отдельной комнате, кормят и оказывают медицинскую помощь, приводят в порядок его форму... Похоже, что все так и было, потому как по воспоминаниям Ивана Зарубы генерала Новикова содержали в одиночном домике до полного излечения раны на руке. Примерно такие же профилактические «процедуры» проводили с самим капитаном 2 ранга Зарубой, капитаном 3 ранга Ильичевым . После первых же допросов грамотные – «профильные» следователи быстро выяснили, что самое большее на что способен Иван Заруба – это составить расписания для швартовных команд легкого крейсера, а Ильичев смог бы восстановить в памяти содержание маршрутных листов для давно угробленных танкеров и сухогрузов…. Для немецкой разведки эти офицеры не представляли особого интереса и временно получали возможность существовать в условиях плена.
 Пройдет 40 лет и настрадавшийся по самое - «не могу», ослабевший памятью и разумом Иван Заруба с нескрываемым оттенком зависти будет вспоминать о том, что в штрафном концлагере Ильичеву позволяли носить форму, а Новикову разрешили носить на гимнастерке орден, потому как первый - долго и старательно вычерчивал принципиальную схему парогазовой торпеды образца 1912 года, а второй, жестоко страдая от открывшейся язвы желудка и рассчитывая на дополнительное питание, изображал из себя великого стратега, вычерчивая схемы боевых действий «покойной» 109-й стрелковой дивизии в ходе боев по отражению последнего штурма Севастополя… Знали бы они, чем это «сотрудничество»(?) могло для них обернуться после возвращения на Родину, - если бы таковое состоялось… Кстати, секретчик разведывательного отдела мичман Шаров, умело замаскировавшийся в плену под рядового стрелка пехотного полка, мог бы и не приводить эти подробности в своих публикациях во флотской периодической печати.
 Если бы не надорванное пленом здоровье, и не ослабевший от переживаний рассудок, то мог бы еще капитан 2 ранга Заруба, вернувшись на Родину после плена и фильтрационного лагеря, аргументированно убеждать будущих морских офицеров: «…учите материальную часть - такие вы - разэтакие, а то в плену из вас и раскаленными клещами ничего не вытащишь…». В период, когда Иван Заруба надиктовывал дочери свои воспоминания он, должно быть, позабыл, или не знал о том, что генерал Новиков умер в лагерном изоляторе от внутреннего кровотечения, а капитан 3 ранга Ильичев был застрелен охранником, попав в каменоломный карьер после очередной неудачной попытки побега…
 Можно было бы принять на веру, что процесс вербовки Бориса Ильинского происходил по стандартам, рекомендованным структурам абвера, но у меня на этот счет имеется своя версия. Борис Ильинский был не из тех, кого можно было морально сломить или физически сломать, к нему был применен тот подход, о котором вспоминал Иван Хомич и Иван Заруба - единственные свидетели, оставившие воспоминания о пребывании сотен наших, севастопольских офицеров в симферопольской тюрьме и штрафном офицерском лагере.
В общих чертах представляя себе возможности абвера в получении различной информации из самых труднодоступных источников, я все-таки сомневаюсь в том, что при «разработке» и вербовке Ильинского сотрудниками Морского абвера были использованы данные по ближайшим родственникам и тем более, – предкам Бориса Николаевича. Скорее можно предположить, что в их распоряжении была информация о родном брате Бориса - бригадном комиссаре Александре Николаевиче Ильинском, с мая 1942 года числившимся «…пропавшим без вести» после разгрома 150-й стрелкой дивизии под Харьковом. Уже только этой информации было бы достаточно для нашего сверхбдительного командования, чтобы поставить жирный «крест» на карьере ответственного офицера разведывательного отдела флота. При условии, что этому офицеру еще нужно было очутиться среди своих сослуживцев по разведывательному отделу штаба флота в Туапсе. Но, а пока он находился в качестве военнопленного в симферопольской тюрьме, эта информация, еще в большей степени усугубляла его практически безнадежное положение и в какой-то степени «подталкивала» к сотрудничеству с абвером…
 Готовясь к допросам Бориса Ильинского, лейтенант Михельсон наверняка знал о том, что родной брат Бориса Николаевича - Александр уже арестовывался в 1938 году Особым отделом НКВД по обвинению в измене Родине и, должно быть, был осведомлен, как этот факт отразился на карьере его брата - офицера морской разведки. Что значило это для ближайших родственников Александра Николаевича и , прежде всего,- для Бориса Ильинского, мы уже представляем… И как могла последняя информация отразиться на карьере офицера, занимавшего ответственный пост во флотской разведке? Зададим вопрос конкретнее - сохранил бы Борис Ильинский свою должность в разведывательном отделе флота при условии благополучной эвакуации на Кавказ? При существовавших на тот период требованиях, ему грозило, как минимум отстранение от исполнения служебных обязанностей, впредь до выяснения всех обстоятельств гибели или пленения родного брата.
 Если бы я на месте Михельсона «разрабатывал» Бориса Ильинского, то я бы постарался с максимальным эффектом использовать имевшуюся информацию для его привлечения к добровольно-принудительному сотрудничеству с немецкой разведкой. Следует учесть, что беседа между Ильинским и Михельсоном происходила не за столиком в софийском кафе, где каждый из собеседников мог вежливо попрощаться и отправиться по своим делам. Отказ от сотрудничества с немецкой разведкой в положении Бориса Ильинского без вариантов закончился бы смертью. К этому моменту среди наших военнопленных были выявлены несколько бывших шифровальщиков и связистов разведывательного отдела флота, которые готовы были опознать своего бывшего начальника с указанием перечня той информации, которой он мог обладать по своей должности. Возвращение в лагерь Борису Ильинскому уже не грозило,- оставалось сделать выбор между смертью и службой на немецкую разведку,- и он выбрал - последнее…
От Бориса Ильинского не требовали немедленного согласия в сотрудничестве. В допросах, все больше принимавших форму бесед, Ильинский общался с Владимиром Цирке, Николаем Келлерманом, Николаем Роттом… Еще не зная их фамилий и должностей в абвере, Борис Николаевич видел перед собой русских морских офицеров - участников мировой и гражданской войн, награжденных многими боевыми орденами, имевших большой боевой и жизненный опыт…. Скорее всего, в процессе разработки и «дожима» Ильинского, у них произошел определенный сговор… Борис Ильинский с 1931 года был членом ВКП(б), но в отличие от того же Коптелова он не был ортодоксальным большевиком, не приемлющим в социальной сфере других цветов кроме красного и белого…. Как разведчик с немалым опытом Ильинский был не так уж наивен и прост, но, общаясь с сотрудниками морского абвера, он не видел перед собой врагов в том обличии и качестве, что можно было ожидать в его положении военнопленного…. Он видел перед собой старших по возрасту русских морских офицеров-контрразведчиков - по сути дела, - «коллег»(?)… Скажем так,- несколько нестандартная ситуация для советского разведчика… Безусловно,- это не могло стать основанием для измены Родине и воинской присяге, но это повод для сомнений и размышлений… Очередной раз приходится учитывать, что все что связано с разведкой, контрразведкой в любой стране, во все времена отдавало поганым душком…. Кстати, некоторые историки разведки утверждают, что адмирал Канарис стал негласным агентом английской морской разведки еще в далеком 1916 году…. Полковник Дурново, прежде чем стать сотрудником абвера, много лет активно сотрудничал с английской и сербской разведками… И таких примеров в самых высших эшелонах специальных служб – предостаточно….
 Для роли двойного агента после неудачного эксперимента на Керченском рейде Ильинский уже не годился,- по стандартным меркам время для подобных импровизиций было безнадежно упущено… Слишком прилюдными были условия пленения и слишком большая «засветка» произошла в лагере и тюрьме, - масса свидетелей…. Похоже, выбора у Ильинского не оставалось… У меня нет задачи – передергивать факты,- факт измены Родине Борисом Ильинским я не пытаюсь оспаривать,- с этого момента он был слишком очевиден.
 Усомнившись в возможностях сотрудников морского абвера в условиях августа 1942 года завершить грамотное, комплексное «раскручивание » Бориса Ильинского, зададимся вопросом – а что мешало тульскому МГБ продолжить и завершить это Дело в октябре 1952 года? Судя по материалам следствия, нашим следователям было неведомо, что перед ними был потомственный дворянин, - внук героя обороны Севастополя,- капитана 1-го ранга Ильинского Дмитрия Васильевича, - известного всей России по альбому Рерберга, запечатлевшего наиболее отличившихся участников обороны Севастополя. Их не насторожило даже то, что значительная часть родственников Бориса Николаевича была, в той или иной степени, репрессирована …. А эти факты стоило бы учесть , при желании проведения объективного расследования….
 Ну, что ж, нам спешить некуда, мы не ограничены жесткими сроками расследования ,- выполним за нерадивых следователей их обязанности.
Для начала ознакомимся с документами Нижегородского областного архива. В Фондах 24-26 имеются папки с документами Нижегородского губернского дворянского собрания. Неоднократно разглядывая и чуть ли не обнюхивая листы из архивного Дела № 1039 – О роде дворян Ильинских, у меня неоднократно возникало ощущение, что листы в этой ветхой папочке неоднократно «щупались» потными пальцами сотрудников ВЧК, НКВД, МГБ и КГБ… Многочисленные отметки на корке папки красноречиво свидетельствуют о том, что папка эта тщательно исследовалась , а быть может, и потрошилась? Все эти подписи, сержантов и старших лейтенантов НКВД, капитанов и майоров КГБ завершаются в 1976 году штампом, заверенным майором Семеном Семенченко. Ох уж эти «семены»,- что называется,- «достали» со всех сторон… Если учесть, что срок 25-ти летней отсидки Бориса Николаевича закончился в 1978 году, то хотелось бы знать, чем мог быть интересен нашим «компетентным» органам изменник Родины и вражеский агент в годы своего многолетнего заключения? И почему столь активный интерес к его дворянским родственникам не нашел отражения на страницах уголовного дела, заведенного на Бориса Николаевича в 1952 году? Похоже, в случае с Ильинским мы имеем пример поразительной инфантильности, либо неожиданной скрытности нашего следственного аппарата 50-70-х годов прошлого столетия.
 Для начала следует повторить, что, несмотря на, казалось бы, глубочайшую проработку нашими спецслужбами личности Бориса Ильинского нигде не высветился слишком очевидный факт – капитан-лейтенант Борис Николаевич Ильинский был родным внуком героя обороны Севастополя, флаг-адъютанта адмирала Корнилова – капитана 1 ранга Дмитрия Васильевича Ильинского.
 Приводим Выписку из Государственного архива Нижегородской области. Фонд 24, оп.12, д.8, лл.11-12. Документ заполнен рукой капитана 1 ранга Дмитрия Васильевича Ильинского:
«Ильинский Дмитрий Васильевич родился в1823, внесен в дворянскую родословную книгу Тульской губернии 30 июля 1835 года в первую часть. В 1839 году определился на службу в Черноморский флот гардемарином. Произведен в мичманы 1842 году, имея от роду 20 лет. 1848 году произведен в лейтенанты. 18 ноября 1853 года произведен в капитан- лейтенанты за отличие при взятии в бою турецко-египетского парохода Первас-Бахри. Назначен командиром брига «Эней». Состоял адъютантом командующего черноморского флота . Участник обороны Севастополя 1854-55 гг. Кавалер орденов Святого Георгия 4-ой степени за храбрость, Святого Владимира 4-и степени с мечами, Св.Анны 3-й степени. Имел золотую саблю с надписью «За храбрость» и две медали- серебряную за защиту Севастополя и бронзовую в память о войне 1853 – 1856 гг. В 1856 году назначен исправляющим должность инспектора казенных училищ московского округа».
 Вот тогда - в августе 1942 года и стоило напомнить Борису Николаевичу о его дедушке- герое обороны Севастополя, - а затем поинтересоваться - что могло связывать молодого человека - наследника славного дворянского рода, с вечно пьяными босяками из Нижегородского Канавина или с наглой прожидовленной большевистской элитой, узурпировавшей власть в России?
Не дожидаясь ответов на поставленные непростые вопросы, как бы, между делом, стоило положить перед Борисом Николаевичем листы с поименным списком его родственников, пострадавших от произвола советской власти. Одно только упоминание о десятке загубленных красным террором судеб, близких ему людей, могло нарушить душевное равновесие даже такого стойкого бойца, каким, несомненно, был Борис Ильинский. Взгляните на этот скорбный список и судите сами:
«…Ильинский Александр Дмитриевич родился 6.10. 1865, умер в 1921 году в Рогожской больнице Ардатовского уезда Нижегородской губернии от сыпного тифа. Женат на княжне Звенигородской Александре Владимировне, от которой имел 13 детей. Проживал в селе Успенском Ардатовского уезда Нижегородской губернии, где и был похоронен.
Ильинская Анна Александровна проживает в Берлине, куда перебралась в 1920 году вместе с мужем - офицером Императорской армии.
Ильинская Елизавета Александровна родилась в селе Успенском, Ардатовского уезда Нижегородской губернии, замужем за помещиком Ардатовского уезда Ометовым, репрессированным в 1937 году.
Ильинский Владимир Александрович умер в возрасте 27 лет от скоротечной чахотки, похоронен в селе Успенском, рядом с отцом.
Ильинская Варвара Александровна родилась в 1900 г в селе Успенском, умерла от плеврита в 1918 году в возрасте 18 лет. Похоронена на погосте Кутузовского монастыря, бездетна.
Ильинская Елена Александровна родилась в 1906 году в селе Успенском, сослана в Магадан по ст. 58-3.
Ильинская Софья Александровна умерла от заражения крови 3 декабря 1930 года в Горьком, где и захоронена, бездетна.
Ильинский Александр Александрович. Арестован в 1936 году в г. Сухуми. Осужден по ст.58-1. бездетен.
Ильинский Николай Александрович родился в селе Успенском , шофер. Арестован в Москве в 1933 году, сослан на Соловки, расстрелян в Ленинграде в 1937 году.
Ильинский Андрей Александрович родился 4 ноября 1907 г. в селе Успенском Ардатовского уезда Нижегородской губернии, умер от сыпного тифа 13 февраля 1933 года в Сызрани, где и похоронен, был женат на Прасковье Лебедевой, имел сына Александра.
Ильинский Дмитрий Александрович родился 06 ноября 1895, проживал в Москве.
Ильинская Мария Александровна родилась в селе Успенском Ардатовского уезда Нижегородской губернии, проживала в Москве, бездетна…».
Если вы обратили внимание – в этом списке перечислена лишь часть родственников Бориса Николаевича.
Последним в этом списке числится отец Бориса Николаевича – Николай Дмитриевич,- он был самым младшим из детей Дмитрия Васильевича Ильинского.
Мне вполне понятны оскорбленные(?) родственные чувства Елены Александровны Сорокоумовой – Ильинской и ее решительное нежелание «числить» среди своих родственников изменника Родины, пособника оккупантов и проч. проч. , что говорится в таких случаях. Но, похоже, что с этим фактом ей придется смириться.
 Подробно расписывая свою родословную по линии Ильинских и князей Звенигородских, Елена Александровна , перечисляя детей Дмитрия Васильевича, своей рукой написала - Ильинский Николай Дмитриевич – год рождения 1876, место рождения село Успенское, Ардатовского уезда Нижегородской губернии…
 То, что год смерти не указан, так извините, - списки дворян Нижегородской губернии, изданные последний раз в 1902 году, в послереволюционное время чекистами регулярно просматривались, но «почему - то»(?) не корректировались….
 Стоит нам возвратиться к протокольным листам уголовного дела, где шла речь о родителях подследственного и моя «крамольная» версия начинает понемногу набирать «обороты»…
 Дедушка нашего фигуранта - отставной каперанг Дмитрий Васильевич, имея, мягко скажем,- сложный характер, последние 20 лет своей жизни проживал в своем тульском имении – Ломиполозе, воспитанием младших детей толком не занимался, с женой, как это бывает в семьях с большой разницей супругов в возрасте,- отношения были непростые….
 Все- таки, придется, выполняя работу за ленивых чекистов, продолжить родословный список , дополняя его детьми Николая Дмитриевича:
Ильинский Александр Николаевич – год рождения 1901, год смерти- 1942;
Ильинская Вера Николаевна – год рождения 1908, год смерти-1986.
Ильинский Борис Николаевич – год рождения 1911, год смерти - не ранее 1977 года,- срока освобождения из заключения….
В своей анкете при поступлении в Военно-морское училище связи Борис Ильинский в графе «родители» напишет:
«Отец - рабочий кузнечно-прокатного цеха, мать - швея-надомница…». Анкета писалась в 1932 году. Как следует из протоколов допросов 1952 года,- в 1927 году, когда Борису было 16 лет семья перебралась в Тулу, где ставший брат Александр в то время возглавлял училище, готовящее специалистов по конструированию, изготовлению и ремонту стрелкового оружия. Пройдя за четыре года полный курс обучения в этом училище, в течение 2-х последующих лет Борис Ильинский работал слесарем и техником на оружейном заводе. Кстати, по своей «легендарной», неоднократно подкорректированной послевоенной биографии,- «…младший сержант Борис Николаевич Лазарев», - чьей биографией воспользовался Ильинский,- «…всю войну прослужил в авиационных оружейных мастерских…»…
Нельзя не отметить того факта, что, записывая эту формулировку в свою анкету в 1946 году при получении паспорта, Борис Николаевич сильно рисковал, так как по первичной легенде «Борис Лазарев с мая 1942 по апрель 1945 года провел в немецком плену и на принудительных работах в сельской местности». Не ровен час, дошлые горьковские паспортисты, числившиеся на службе в НКВД, могли задать вопрос - где ж были расположены те «авиационные оружейные мастерские», не в Зальцбурге ли? Как мы увидим позже,- с тульской школой оружейных мастеров будут связаны биографии многих из тех, с кем пересекался по службе и по жизни Борис Ильинский…
И так, в 1932 году по комсомольской путевке Борис Ильинский поступает в Ленинградское Военно-морское училище связи.
 Об официальной, «протокольной» биографии Бориса Ильинского мы узнаем из материалов уголовного дела, составленного следователями тульского УМГБ. Историк И. Иванников приводит целые абзацы из материалов следствия в своем очерке «Тайная война немецких спецслужб на море». У самого Иванникова, похоже , никаких сомнений в объективности следствия нет.
«Будущий офицер разведывательного отдела Черноморского флота родился в 1911 году в Нижнем Новгороде. Отец: рабочий литейно-механического завода; мать: надомная швея. В 1927году Борис Ильинский вместе с родителями и сестрой переехал в Тулу к брату Александру, который работал начальником местной оружейно-технической школы. В Тулу они переехали из Горького в 1927 году, когда Борису было уже 16 лет. Не без помощи старшего брата Борис Ильинский поступит в специализированное училище при Тульском оружейном заводе и с 1929 года останется здесь работать слесарем».
 По советским стандартам начала тридцатых годов - безупречная биография. Похоже, Борис Ильинский с детских лет готовил себя к карьере разведчика…
 Мы не станем слишком углубленно анализировать верно ли Борис Ильинский указал в анкете данные о своих родителях и, прежде всего, об отце… Кстати, почему бы потомственному дворянину, сыну отставного капитана 1-го ранга в неразберихе конца 20—х годов не потрудиться для «анкеты» в одном из цехов завода…. И кто бы сомневался, что мать Бориса - выпускница Дворянского института не смогла бы «подрабатывать» швеей на дому? Не совсем понятно, как потомственный дворянин, не изменяя своей фамилии и имени-отчества, мог в течение многих лет жить с женой и сыном в рабочем районе большого промышленного города, работать на режимном заводе со всякими парткомами, профкомами, месткомами… Быть может, с этим связаны отдельные нестыковки в последующих анкетах Бориса Николаевича. Так, на первом допросе в плену Борис Ильинский указал, что отец его - Николай Павлович(?), а девичья фамилия матери - Чубурашкина….? Рассчет делался на то, что немцам истинных анкетных данных давать не стоило… И если принять на веру все, что писалось и ранее в анкетах, то как расценить факт увольнения с завода отца- 50-ти летнего рабочего , с последующим переездом всей семьи в Тулу на иждивение старшего сына? Или, быть может, в те годы практиковался досрочный выход на пенсию рабочих из «горячих» цехов? Но, приняв на веру все эти маловероятные факты, остаются вопросы: Где и в каком качестве находился отец Бориса Николаевича в период с 1914 по 1917 год, и чем он занимался в годы гражданской войны? Судя по возрасту, образованию и состоянию здоровья он не мог избежать мобилизации…. А если воевал на фронтах гражданской войны, то на чьей стороне, и в каком качестве? Если предположить, что в гражданскую войну Николай Дмитриевич воевал на стороне Красных, тогда возникает вопрос, почему в 20-е-30-е годы он трудился на заводе простым рабочим?
 Всяко бывало, но активные участники гражданской войны в послевоенные годы не бедствовали и не шарахались из города в город… Мой дед - сын статского советника, внук генерала гвардии, с гимназической скамьи в том же Нижнем Новгороде ушел добровольцем в Красную армию, но, закончив воевать комиссаром бригады, все последующие годы работал на ответственных партийных «номенклатурных» должностях… Если принять к сведению, что старшему брату Бориса - Александру в 1935 году присвоят звание «бригадный комиссар», то можно смело утверждать, что Александр Николаевич – активный участник гражданской войны и член ВКП(б) с большим стажем. С этим членом семьи – все понятно,- он был центром притяжения и основной опорой Ильинских до 1938 года. Но остается много непонятного относительно отца Бориса Николаевича…
 Как в школе для детей с задержкой развития, продолжим задавать вопросы и самим отвечать на них.
 Вопрос первый, - почему родители Бориса с младшим сыном и дочерью все эти годы прожили в Богом забытым и работягами засраном Канавине, а ставший брат Бориса – Александр – жил в Туле и занимал ответственные должности? Ответ простой и логичный, - Тула для Ильинских была не менее родным городом, чем Нижний Новгород. Вот и дед – Дмитрий Васильевич, последние годы жил и умер в тульском имении Ломиполозе - на своей родине…. В Туле, начиная с 1927 года и до самой смерти проживала сестра Бориса Николаевича – Валентина Николаевна.
Вопрос второй,- в каком учебном заведении обучался Борис Ильинский до 16-ти лет, если в анкете по выпуску из училища он написал – «Владею немецким языком», а по воспоминаниям сослуживцев по разведывательному отделу флота - виртуозно играл на фортепьяно? Быть может, всему этому его выучили в рабочей школе-семилетке в г. Канавине? Кстати, за тот же период, что семья Ильинских проживала в Нижнем Новгороде, значительная часть их однофамильцев , имевших духовные звания, была арестована и многих из них сгноили в тюрьмах и лагерях. Так что в любых вариациях на тему, - те это Ильинские, или другие,- существенной разницы не просматривается…
 Не слишком ли много вопросов и проблемных ситуаций ? Не проще ли принять на веру, что Борис Николаевич действительно происходил из рабочей семьи, - потомственный пролетарий, и к дворянскому роду Ильинских не имел ни малейшего отношения… Вот и приемная комиссия, в которую по требованию обстановки и по существующей по сей день инструкции были включены сотрудники НКВД, рассматривая заявление члена ВКП(б) слесаря-инструментальщика Бориса Ильинского о зачислении его на первый курс Военно-морского училища связи, без тени сомнения приняла положительное решение. Это же надо было исхитриться в неполные 20-ть лет стать кандидатом в члены «родной»(?) партии… Но заметьте, - немаловажным моментом, было то, что рассматривалась кандидатура комсомольского активиста, квалифицированного рабочего, родного брата ответственного руководителя оборонного предприятия - ветерана партии.
 Да, быть может, и права Елена Александровна Сорокоумова-Ильинская, упорно не признающая родства с Борисом Николаевичем Ильинским, - на хрена при ее дворянских голубых «кровях» такая уж слишком «правильная»(?) пролетарская родня, не говоря уже о родстве с изменником Родины…
 Итак, начинаем с «чистого» листа - потомственный пролетарий, грамотный квалифицированный рабочий, племянник заслуженного участника гражданской войны, - коммуниста, Борис Николаевич Ильинский поступает на первый курс Военно-морского училища связи в Ленинграде.
 Старший брат в Туле - заметная фигура. Активный участник гражданской войны, член ВКП(б) с 1920 года. С 1932-го по 1938 год Александр Николаевич Ильинский возглавил здесь знаменитую школу оружейных техников, после преобразования ее в специализированное военно-учебное заведение стал его начальником и военным комиссаром. Совмещать эти две должности мог в те годы только ответственный руководитель-коммунист. После аттестации с введением персональных военных званий ему присвоят высокое звание «бригадный комиссар». Известно, что за время своего существования ТОНН провела 17 выпусков и дала войскам 1596 оружейных техников кадра и около 600 запаса. 16 марта 1937 года её переименуют в Тульское оружейно-техническое училище (ТОТУ) имени Тульского пролетариата. После окончания двухгодичного училища при Тульском оружейном заводе Борис Николаевич остался работать на предприятии слесарем, а уже в 1932 по распределению Тульского горкома комсомола молодой рабочий отправился поступать в Ленинградское военно-морское училище связи. Незадолго до этого, в мае 1932 года Революционный Военный совет СССР принял очередное постановление «О кадрах командного состава ВМС РККА и о расширении военно-морских учебных заведений». Именно этот документ и определил начало формирования в Ленинграде при Военно-морском инженерном училище им.: Ф.Э. Дзержинского Школы связи для подготовки «начальствующего состава связи РККФ». Для начала новому учебному заведению передали все помещения третьего этажа восточного крыла здания Главного Адмиралтейства — от башни Адмиралтейства до Дворцового проезда и бокового фасада.
Всего на первый курс Школы при штате в 100 курсантов были набраны 109 человек, которых распределили по четырём группам: радиотехническое отделение — 25 человек, телемеханическое отделение — 40, гидроакустическое отделение — 10 человек и отделение проволочной связи — 27 человек. Вместе с Борисом Ильинским в училище поступили юноши, которым в перспективе предстояло занять ответственные должности на кораблях, в частях и штабах флотов и флотилий. Так, на радиотехническом отделении учился Борис Островский, которому предстояло стать заместителем начальника отдела связи штаба Черноморского флота, Фарфурин – будущий сослуживец Бориса Николаевича по разведывательному отделу…
 В феврале 1933 года, согласно директиве начальника ВМС РККА, все четыре отделения были сведены в одно - командное, с увеличением срока обучения до трёх с половиной лет. К преподаванию в училище были привлечены самые лучшие специалисты в области связи, радиолокации и гидроакустики.
 29-го марта 1933-го года был подписал приказ начальника ВМС РККА о преобразовании Школы связи в самостоятельное учебное заведение — училище связи ВМС РККА. А с июня по сентябрь Ильинский и его товарищи проходили практику на линейном корабле «Октябрьская революция» и в Кронштадтском районе Службы наблюдения и связи Морских сил Балтийского моря. Достаточно только напомнить о том, что среди инструкторов этого узла связи были еще те, кто проходил подготовку и сотрудничал с А.С. Поповым. Одновременно с обучением происходил жесткий отбор на «профпригодность». 1 октября только 87 курсантов, полностью сдавших зачёты и испытания по 1-му теоретическому курсу и летней практике, были переведены на 2-й курс обучения. К этому времени для размещения оборудования и учебной базы училищу предоставили отдельное здание в квартале Адмиралтейства — в самом торце Азовского переулка.
 В хранилищах ЦАВМФ бережно сохраняется документация, относящаяся к учебному процессу по подготовке будущих флотских связистов. Можно прочитать о том, что в январе 1934 года курсант Ильинский на зачётной сессии отчитывался по знанию математики, военной сухопутной тактики, истории народов СССР и по дисциплине «Электротехника», сдавал зачёт но технологии электрических материалов, проволочной связи и теории переменного тока. И так,- семестр за семестром, год за годом. Училищная база расширяется. В сентябре 1934 года училище получило здание краснофлотских казарм на Екатерининском проспекте, 22, где была полностью развёрнута учебно-лабораторная база.
Выпуск Бориса Ильинского стал первым в училище, это предполагало распределение для службы на самые престижные должности по избранной специальности. 5 ноября 1936 года 72 новоиспечённых морских связиста в одном строю с выпускниками других училищ были построены в вестибюле Ленинградского доме Красной Армии.
 Советский флот впервые получил специалистов связи, подготовленных по полному курсу обучения на новейшей по тем временам технике. Это им, молодым капитан-лейтенантам предстояло с начала войны возглавить приемо-передающие центры флотов и флотилий, обеспечивать связью командующих всех уровней до начальника ГШ ВМФ. Многие их них стали настоящими виртуозами своего дела, умели по «почерку» на ключе узнавать друг друга.
 Нужно ли объяснять какого уровня проверки на благонадежность и на преданность Родине пришлось неоднократно проходить этим офицерам? Можно ли допустить, что кто либо из этих парней существовал все эти годы, прикрываясь грамотно построенной легендой? И если даже допустить подобную крамольную мысль, то стоило ли при этом Борису Ильинскому по выпуску из училища соглашаться на должность, работа на которой предполагала еще более углубленные проверки на благонадежность? По распределению из училища лейтенант Борис Ильинский был назначен помощником начальника информационного отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота.
Логично при этом было бы задать вопрос,- а почему бы способному, амбициозному юноше, получившему приличное образование, не написать в анкете, что он - внук героя обороны Севастополя, сын инженера-технолога с большим производственным стажем. Быть может, такая анкета еще в большей степени способствовала бы его карьере офицера Военно-морского флота? Учился же в этот период в училище им. Фрунзе внук знаменитого героя обороны Севастополя Владимир Бутаков, отец которого капитан 2-го ранга в эти же годы преподавал в училище морскую практику? Может быть, а может и не быть… Несложно было выяснить, что отставной капитан 1-го ранга Дмитрий Васильевич Ильинский владел в уездах Нижегородской губернии семью селами и деревнями, имел счета в Берлинском и Цюрихском банках… Что его младший сын - офицер военного времени - Николай, скрыл свое офицерское прошлое, опасаясь репрессий со стороны большевистских властей…. Вряд ли такая анкета помогла бы будущему офицеру советского военно-морского флота… Достаточно того, что в ней фигурировал старший брат – Александр Николаевич, - до 1938 года он был основным гарантом благонадежности Бориса Николаевича.
 Мы уже вели речь о том, что осенью 1938 года Александр Николаевич Ильинский был арестован. Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 7 октября 1938 года ему дали 15 лет исправительно-трудовых лагерей.
 Об аресте Александра Ильинского знали не только ближайшие родственники,- подобную информацию скрыть сложно. Сразу же после ареста старшего брата лейтенанта Бориса Ильинского отстранили от исполнения служебных обязанностей в разведывательном отделе флота и в январе 1939 года перевели на должность командира роты флотского полуэкипажа в Одесскую Военно-морскую базу.
Как бы дальше сложилась военная карьера и судьба Бориса Ильинского, сказать сложно, но, по-всякому, не трагичнее той, что ему предстояло прожить…
Старший брат пробыл в заключении недолго. В том же 1939 году с Александра Николаевича Ильинского все обвинения были сняты, и его освободили. В мае 1940 года Александра Ильинского восстановили в ВКП(б) с сохранением партийного стажа, и уволили в запас РККА с восстановлением в звании «бригадный комиссар».
Читаем выписку из мартиролога кратких сведений на лиц высшего состава РККА-РККФ, имевших на момент исключения из списков (по разным причинам) соответствующее воинское звание, введенное в 1935 году.
-Ильинский Александр Николаевич, год рождения 1901, Нижний Новгород. Военком 150-й стрелковой дивизии. Пропал без вести в июне 1942 году.
 Смотрим справку в Википедии: «…В начале января 1942 года 150 сд приняла участие в Барвенково-Лозовской операции, действуя в районе Ударник — Царедаровка. В мае этого же года дивизия в составе 57-й армии участвовала в Харьковской операции. В полдень 16 мая она перешла в наступление в районе Лозовой и прорвала оборону противника на глубину 7-10 км. Наступление дивизии, однако, не было развито и никакого влияния на оперативную обстановку не оказало. В ходе немецкого контрнаступления части дивизии оказались в окружении и были уничтожены. В конце июня 150 сд была расформирована как погибшая….».
 Подобная информация о старшем брате в очередной раз могла помешать карьере Бориса Ильинского. Успел ли Борис Николаевич получить информацию о судьбе старшего брата? Вскоре он сам в для своих бывших сослуживцев попадет в списки «…пропавших без вести при оставлении Севастополя». Однако, не будем забегать вперед.
По запросу начальника разведывательного отдела флота майора Д.Б. Намгаладзе Бориса Ильинского отзывают из Одессы, восстанавливают на прежней должности в разведывательном отделе и , более того, направляют на специальные курсы разведывательного управления ГШ РККА в Москву. По многочисленным источникам, опубликованным в последние годы, несложно себе представить тот высокий уровень подготовки, что проходили офицеры разведки на этих курсах. Пройдя полный курс обучения, Борис Ильинский возвращается в Севастополь и сразу же назначается начальником 2-го отделения с присвоением очередного воинского звания – «старший лейтенант». Бывший его начальник - капитан 3 ранга Бекренев был назначен командиром эскадренного миноносца. С началом войны Борис Ильинский - начальник 2-го (информационного) отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота. В числе других начальников отделений Борис Николаевич несет оперативное дежурство помощником оперативного дежурного флота по разведке. В марте 1941 года ему досрочно присваивается звание – «капитан-лейтенант». По воспоминаниям Василия Филадельфовича Стихина за успехи по службе Борис Николаевич Ильинский был награжден орденом «Знак Почета».
До самых недавних пор в Севастополе проживал ветеран разведки флота полковник Стихин Василий Филадельфович. По случайному стечению обстоятельств он оказался тестем моего однокашника по школе - отставного подполковника медицинской службы Алексея Леонидовича Аксюченко. Вполне резонно предположив, что Стихин мог быть сослуживцем Ильинского по разведывательному отделу флота, я изыскал возможность пообщаться с ветераном. Стихин, прослужив в воруженных силах 25 лет, из них на должностях в разведке флота - 8 лет. Родившись в 1916 году , Василий Стихин после окончания в Севастополе училища береговой обороны, летом 1940 года был направлен для службы в разведывательный отдел штаба Черноморского флота. В течение полутора лет ему пришлось служить во 2-м отделении разведывательного отдела, то есть - в прямом подчинении у Бориса Николаевича Ильинского. О своем бывшем начальнике Василий Филадельфович отзывался очень уважительно и я бы сказал- хвалебно. Оценивая Ильинского как разведчика- аналитика, Стихин отмечал его высочайший профессионализм. Авторитет полковника Стихина среди ветеранов разведки флота настолько велик, что его словам можно доверять в полной мере. При нашей беседе с ветераном я использовал диктофон, так что свои слова я могу, в известной степени, подтвердить документально.
 Ни в одной из публикаций, посвященных в той или иной мере Борису Николаевичу Ильинскому, ни слова не говорится о его деятельности в период с июля 1940 года по конец июня 1942 года, а ведь именно в этот период он возглавлял основное, - аналитическое направление в деятельности разведки флота, фактически на него «работала» оперативная, фронтовая, закордонная разведка, к нему приходили ориентировки и рассылки оперативной разведывательной информации из центрального аппарата разведки, с других флотов и фронтов. Обработанная, проанализированная и представленная им командованию разведывательная информация позволяла оперативному отделу флота планировать повседневную и боевую деятельность частей и соединений флота, своевременно принимать меры по предотвращению ударов противника по местам базирования сил флота. С учетом специфики деятельности штаба Севастопольского оборонительного района значительная роль в этом процессе принадлежала подразделению войсковой разведки, операции которой планировали все те же - разведчики – аналитики. Если и были успехи в работе разведывательного отдела,- а они определенно были, то по праву значительной их доле флот обязан руководителю аналитического центра разведывательного отдела флота. Один только факт обладания шифрами и кодами румынских - войск на южном направлении и в Крыму - позволял учитывать и предварять действия румынских сухопутных войск и военно-морского флота в боях за Крым, Севастополь и Кавказ до июля 1942 года. Так что, анализируя трагический этап в жизни Бориса Ильинского, начиная с момента его пленения 3-го июля на мысе Херсонесском, мы оставляем за собой право учитывать несомненные заслуги офицера разведки Бориса Николаевича Ильинского в период обороны Севастополя.
Наших чекистов, взявших « разработку» матерого врага, агента Абвера, изменника Родины Бориса Ильинского, меньше всего интересовало его боевое прошлое, как советского морского офицера, интеллектуала военной разведки, мастера радиоперехвата и специалиста по взламыванию шифров и кодов противника…. Перед ними с первого дня задержания находился человек, которому в далеком военном 1943 году коллегией Верховного суда был заочно вынесен смертный приговор… Следователям оставалось собрать и оформить документальную базу для официального обвинения и суда… Что они в кратчайшие сроки «успешно» выполнили. Судя по подписям, стоящим под протоколами допросов и обвинительным заключением, в составе следственной группы был только один представитель военной разведки в звании майора. Можно было бы для приличия пригласить на закрытое судебное заседание хотя бы одного морского контрразведчика… До того ли было нашему руководству МГБ? За несколько месяцев до вынесения обвинительного приговора Борису Ильинскому умер И.В. Сталин, и в чекистских рядах шли массовые «чистки»… В этом отношении Борису Ильинскиму было легче. Наверняка ему было непросто взглянуть в глаза своим бывшим коллегам и начальникам. Мы знаем немало случаев пленения и гибели армейских контрразведчиков высокого ранга, - в сентябре 1941 года из-за угрозы плена застрелился начальник особого отдела НКВД Юго-Западного фронта комиссар ГБ 3-го ранга Александр Михеев. Что же касается морских контрразведчиков высокого уровня, случай с Борисом Ильинским был исключительным и, слава Богу, – единичным…
Как следует из материалов уголовного дела первые сведениия о Борисе Ильинском как вероятном сотруднике немецкой разведки появились не ранее июля 1943 года. Это подтверждает и близко знавший Бориса Николаевича полковник в отставке В.Ф. Стихин. Самого Стихина на предмет его контактов с Ильинским особисты не допрашивали, так как Василий Филадельфович в этот период служил в Поти, а затем находился в длительной командировке по плану ГРУ в Иране, где офицеры флотской и армейской разведки обеспечивали группировку советских войск на территории «сопредельного» дружественного государства. Из офицеров, находившихся в Севастополе до момента его оставления и лично знавших Ильинского по совместной службе, в 1943 году продолжали службу в штабе флота капитан 3-го ранга Борис Островский и капитан 3-го ранга Влад Гусев. С Борисом Островским Борис Ильинский четыре года проучился на одном курсе в Военно-морском училище связи. Последующие пять лет службы на флоте бывшие «однокашники» занимали призовые места в соревнованиях по плаванию и легкой атлетике. Обстоятельства последних боев на Херсонесе складывались так, что Борис Островский вполне мог оказаться в плену рядом с Ильинским. Их дальнейшую судьбу разделил случай и личная инициатива, проявленная самим Островским. Капитан-лейтенант Борис Островский оставался на 35-й батарее в качестве офицера –связиста в группе капитана 3 ранга Ильичева, обеспечивавшего прием кораблей для эвакуации старших офицеров. Когда назначенные для эвакуации катера в ночной тьме подошли на рейд 35-й батареи , то для установления связи с ними вызвался плыть капитан-лейтенант Борис Островский. Как выяснилось позже, Островский оказался единственным из группы Ильичева, не попавшим в плен.
Были еще в разведывательном отделе офицеры по учебе в училище и по службе в разведывательном отделе флота напрямую связанные с Борисом Ильинским – Константин Мельников , Семен Иванов, Анатолий Фарфурин , Леонид Бекренев и Василий Стихин .
 Мы уже вели речь о том, что Константин Мельников, Семен Иванов и Анатолий Фарфурин сыграют немалую роль в деятельности разведки флота в ее борьбе с Морским абвером в период битвы за Кавказ и за Крым.
 Более того, возглавляя разведывательный отдел Дунайской флотилии в период с августа 1944 года до мая 1945 года, капитан 2 ранга Семен Иванов со своим помощником капитаном 3 ранга Анатолием Фарфуриным, выполняя свои боевые функции на Дунае, были «обречены» ощущать незримое, но весьма болезненное воздействие немецкой разведки группы армий «Юг», где в составе разведывательной группы полковника вермахта Алексея Смысловского многими операциями руководил майор вермахта Борис Николаевич Ильинский…
 О каких документальных подтверждениях здесь может идти речь? Нужно смириться с тем обстоятельством, что при освещении операций, связанных с агентурной разведкой, ни о какой прозрачности речи быть не может. Информация об операциях такого уровня становится достоянием исследователей и журналистов только в случаях очевидного провала разведчика, либо его смерти… Но, даже по прошествии многих десятилетий структуры, связанные с разведкой и контрразведкой, не спешат делиться подобной информаций, по многим причинам,- в том числе не желая признавать своих «проколов», - хоть и старых,- но памятных и от того не менее болезненных….
 В этой связи имеет смысл поближе узнать тех, кому Борису Ильинскому теперь предстояло стать противником на долгие три военных года…
 В процессе исследования мне неоднократно пришлось давать оценку эффективности операций, проведенных Морским абвером, оценивая противодействие , оказанное при этом нашей контрразведкой, учитывая в части касающейся действия нашей флотской разведки. При этом, приходилось учитывать взаимодействие, содействие и обеспечение разведывательных и контрразведывательных операций структурами разведок и контрразведок смежных ведомств. Нам неоднократно приходилось слышать об интригах между абвером и СД, реже и более сдержанно шла речь о пересечении деятельности разведки НКВД и ГРУ. Не составляет секрета и то, что до самого последнего дня функционирования КГБ, незыблемо действовал принцип, по которому «комитет» контролировал, обеспечивал и подстраховывал операции, проводимые ГРУ, и - по нисходящей,- соответствующие Особые отделы «курировали» операции, проводимые военной разведкой на фронтовом, армейском и флотском уровне. Если верить нашим авторитетным источникам, такая же схема обеспечения действовала со стороны ГРУ , в плане обеспечения операций, проводимых разведкой НКВД- МГБ- КГБ, а теперь, надо полагать и ФСБ?
Для того, чтобы объективно оценить деятельность того же Разведывательного отдела Черноморского флота в период войны для начала следует пристально взглянуть на личности тех руководителей и сотрудников, от деятельности которых зависила успешная, или «провальная» работа этого органа. Для большей объективности оценим среднее звено – начальников отделений разведывательного отдела. Выбор специалистов разведки этого звена продиктован еще и тем, что к этой категории до 1 июля 1942 года относился наш «фигурант»- Борис Николаевич Ильинский, и оценивать его деятельность в период с августа 1942 по апрель 1945 года нам пришлось в процессе профессионального противоборства с бывшими коллегами…
 Поскольку под эту категорию в исследуемый нами период попадает несколько десятков человек, выберем лишь тех, кто на этих должностях прослужил более года,- то есть в полной мере мог себя проявить. По выбранным критериям в эту категорию попадают, как минимум, пять офицеров разведки Черноморского флота: капитан 2 ранга Мельников, капитан 2 ранга Иванов и капитан 3 ранга Фарфурин, майор Семен Осовский, майор Семен Ермаш и старший батальонный комиссар Коптелов.
 Наиболее значимой в этой категории фигурой был Константин Александрович Мельников. Что нам о нем известно? Родился в Вологде, в 1911 году,- то есть - ровесник Ильинского. Военное образование получил в ВМУ им. Фрунзе, закончив его в 1934 году. Службу начинал на минных заградителях и сторожевых кораблях. После обучения на Специальных курсах командного состава ВМФ был назначен офицером-испытателем на базу Арктического института ВМФ. С 1938 по 1941 год - слушатель Военно-морской академии. С июля по ноябрь 1941 года – в распоряжении разведывательного управления НКВМФ,- командир штабной службы 2-го отделения 3-го отдела (агентурная разведка).
С октября 1941 по ноябрь 1942 года - начальник 1-го отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота. По распределению обязанностей в разведывательном отделе значительный период времени находился в распоряжении начальника штаба флота контр-адмирала Елисеева на ЗКП флота в Туапсе, осуществляя взаимодействие между разведкой флота и разведывательным управлением Закавказского фронта. С ноября 1942 года - по июнь 1944 года - начальник Отдела морской разведки Морской группы при заместителе Командующего войсками Закавказского и Северо-Кавказского фронтов. Принимая во внимание весьма скромные (не сказать бы грубее) результаты работы фронтовой разведки на Кавказе той поры, становится понятным тот показательный факт, что за весь рассматриваемый нами период Константин Александрович в октябре 1942 года был награжден орденом Красной Звезды и только в июле 1943 года - орденом Красного Знамени. Для офицера разведки такого уровня - такая оценка его деятельности весьма показательна. Практически единственным документальным источником, позволяющим оценивать боевую деятельность разведчиков являются наградные листы… И за это большое спасибо руководителям архивных служб МО. В представлении на орден Красной Звезды читаем: «…во главе разведывательных группы высаживался в тыл противника на Керченский и Таманский полуострова, непосредственно принимал участие во многих боях и штыковых схватках в районе Севастополя, Балаклавы, Судака, Чауды, Хадиженской, давая ценные разведданные о противнике…». Если начальники отделений разведывательного отдела флота «зарабатывали» свои ордена в штыковых схватках, это свидетельствует о «высокой» организации разведывательной деятельности и «грамотном» руководстве флотской разведкой.
«…В 1942 году капитан 3 ранга Мельников К.А. начальник морской разведки Морской группы при штабе ЗКФ. Работая в Морской группе СКФ, разработал и организовал разведывательные операции в районе Анапа-Соленое Озеро, надежно обеспечивал разведывательными данными проводимые совместные операции Черноморского флота Северо-Кавказского фронта на Таманском полуострове (десантная операция в Озерейке, Озеро- Камень Бурун). Организовал раскрытие противодесантной обороны противника на побережье Крыма. Непосредственно участвовал в боях на Таманском полуострове в августе-сентябре 1942 года….». О том насколько бездарно действовало наше командование на Тамани в этот период мы уже вели речь, и не станем комментировать строки из представления на награду капитана 3 ранга Мельникова. Изменить ситуацию было не в силах флотских разведчиков. И в тоже время стоит вспомнить о безобразном проведении разведывательных операций на Керченском полуострове разведывательным отрядом под командованием батальонного комиссара Коптелова в июле-августе 1942 года(17).
«…В 1944 году капитан 3 ранга Мельников К.А. - начальник морской разведки Морской группы при Отдельной Приморской армии. Лично руководил разведкой при подготовке операций по съемке десантных войск с Митридата и Керчи. Обеспечил командование при разработке операций по разгрому немцев на Керченском полуострове и в Крыму…».
Вот тут уж ничего не скажешь. Разведывательное обеспечение этой операции было показательным, но поскольку эвакуации наших десантников предшествовало бездарнейшее руководство операциями на Эльтигене и в районе Митридата, об этом эпизоде не часто вспоминали. В период с мая 1944 года по август 1945 года капитан 2 ранга Мельников начальник 1-го отделения РО штаба ЧФ, - то есть на той должности, с которой он начинал службу на Черном море.
Из приведенной информации для нас важен тот факт, что по кругу своей деятельности в исследуемый период именно Константин Мельников со своими непосредственными подчиненными противодействовал операциям Морского абвера на Кубани, Тамани и в Крыму.
 Для нас не меньший интерес представляет другой офицер разведывательного отдела Черноморского флота - Иванов Семен Ефимович. По случайному совпадению Семен Иванов обучался в Тульской оружейно-технической школе одновременно с Борисом Ильинским. С той только разницей, что был он на два курса старше. Более того, в тот период, когда Борис Ильинский оставался курсантом 3 курса, Семен Иванов уже работал старшим лаборантом, а с 1931 года – старшим оружейным техником, а в период с ноября 1933 по декабрь 1933 года - руководителем по ремонту оружия и инструктором по изучению вооружения в той же ОТШ РККА. Казалось бы, - ему по жизни было уготовано служить в стенах этого училища долго и успешно… Если же учесть, что старший брат Бориса Ильинского – Александр Николаевич - в тот период был начальником Оружейной школы не знать друг - друга будущие морские разведчики в принципе не могли… Особенно, если взять в толк, что старший из них, будучи Ивановым, оставался Семеном Ефимовичем…
Мы уже вели речь о том, что в 1932 году Борис Ильинский поступает в Военно-морское училище связи. Казалось бы, какая связь между уже полученной специальностью техника-оружейника с военно-морской специальностью? С учетом безусловной поддержки брата, толковый юноша вполне мог рассчитывать на успешную карьеру в области конструирования и производства стрелкового оружия. Но Борис Николаевич помнил о героической биографии деда, - Дмитрия Васильевича Ильинского, и у него были особые причины стать морским офицером. А вот как объяснить тот факт, что Семен Иванов с должности старшего оружейного техника «вдруг»(?) оказался слушателем Специальных курсов усовершенствования командного состава при ВМА в Ленинграде !? Даже с учетом того, что к этому моменту Семен Иванов числился младшим командиром запаса,- вдруг оказаться на специальных курсах при Военно-морской академии… И этот, - туда же - на флот! Это уже было нечто… Время было чумное, - в наркомах РК ВМФ оказался Клим Ворошилов, и некоторым руководителям от кавалерии, быть может, казалось, что на флоте самое место оружейным техникам… Казалось бы,- должность дивизионного минера в бригаде торпедных катеров – для выпускника военно-морского училища вполне стандартное назначение… Стоило ли удивляться, что для полноценного выполнения служебных обязанностей, оружейному технику Иванову, похоже, знаний и навыков явно не хватало. Послали опять «подучиться»- и опять-таки , не куда-нибудь , а в Военно-морскую академию… С ноября 1936 по ноябрь 1937 гг. Семен Ефимович - слушатель ВМА им. К.Е. Ворошилова.
 После каждого «учебного» рывка вверх, следует очередное «приземление», - точнее –пинок в задницу – и «приводнение». Резко поумневший(?) Семен Ефимович теперь назначается начальником штаба того же 3-го дивизиона бригады торпедных катеров Балтийского флота. Нередкая на флоте кадровая «рокировка»,- не способного выполнять функции специалиста,- выталкивают в начальники штабов… Но и на этой должности Семен Ефимович «прослужил» аж …три месяца!!
 Кстати, этому легендарному соединению Балтийского флота – Отдельной бригаде торпедных катеров,- с конца 20-х годов была уготована судьба своеобразного инкубатора для великовозрастных недоучек. В 1933 году из его недр «стартовал» на Дальний Восток выпускник «параллельных» классов при ВМУ Филип Сергеевич Октябрьский ( кстати - в «девичестве»- тоже Иванов…)
 Прослужив на флоте 30 лет, я не перестаю удивляться подобным «явлениям». Уже в конце января 1937 года старший лейтенант Семен Иванов - слушатель КУКС при РУ РККА. С августа 1938 до января 1939 гг. Семен Ефимович - помощник начальника отделения Разведывательного отдела штаба КБФ, с октября 1939 до июня 1940 гг. - заместитель начальника Разведывательного отдела штаба КБФ.
 С июня 1940 до июля 1942 года капитан-лейтенант Семен Иванов - командир по оперативной части (по агентуре) он же - заместитель начальника РО по агентуре штаба КБФ. Представляя себе обстановку и специфику тех лет, можно с уверенностью сказать, что подобному карьерному взлету Семена Ефимовича способствовали благодетели из НКВД. И действовали они не бескорыстно,- им нужны были свои люди в военной разведке, в том числе и разведке флота…
Нас нисколько не интересует служба Семена Иванова до июля 1942 года, хотя, мы могли бы вспомнить о том, что этот период для разведки Балтийского флота состоял из бесконечных неудач. Это и грубые ошибки при выборе маршрутов эвакуации флота из Таллина, приведшие к потерям боевых кораблей и судов с эвакуируемым личным составом; это проваленные операция по эвакуации гарнизона Ханко, неоднократные судорожные попытки высадить десант на остров Соммерс… Потеря контроля за минной обстановкой на Балтике, приведшая к ощутимым потерям подводных лодок в процессе их выхода на позиции и в равной степени при возвращении в базу. Если к этому добавить колоссальные потери, понесенные флотом при оставлении Либавы, Виндавы, Риги, Палдисски, баз на Моонзундском архипелаге, гибель наших десантов, высаженных под Ораниенибаумом, - все это заставляет задуматься над проблемой соответствия должностных лиц флотской разведки занимаемым ими должностям . Даже этот элементарный «экскурс» позволяет сделать вывод о том, что к лету 1942 года назрела явная необходимость «ротации» кадров в разведывательном отделе Балтийского флота. Вот на фоне этой «ротации» Семен Иванов, которого по анализу обстановки следовало снимать с должности, благополучно был назначен командиром по оперативной части (по агентуре) - заместителем начальника РО по агентуре РО штаба ЧФ, - должность равноценную той, что он занимал на Балтике. С учетом того, что Семен Иванов занимал эту должность до июня 1944 года становится понятным , что он сменил на этой должности Константина Мельникова, который все это время являлся - начальником морской разведки Морской группы при штабе Закавказского, Северо-Кавказского фронтов и Отдельной Приморской армии. Нужно ли мне при этом обращать внимание на тот очевидный факт, что «смена декораций» не способствовала активизации деятельности флотской разведки на Черном море, в чем мы имели возможность убедиться по анализу боевой деятельности флотской разведки в исследуемый период? В послужном списке на капитана 2 ранга Иванова отмечены многочисленные заслуги в период службы на Балтике, но это, как уже говорилось, - не наша тема…
Из представления к государственной награде (ордену Отечественной войны 1 степени), составленного 26.07.1943 года полковником Намгаладзе начальником РО штаба ЧФ: «В период работы в должности заместителя начальника РО штаба ЧФ тов. Иванов С.Е. лично организовал и провел ряд разведывательных операций (одиночных и групповых) на оккупированной территории и в глубоком тылу врага, которые по характеру их проведения являются образцовыми и в будущем послужат обширным материалом при подготовке молодых советских разведчиков…». Быть может, мы не способны объективно оценить реальный вклад, внесенный Семеном Ивановым в работу флотской разведки?
Орденом Красного Знамени Семен Иванов будет награжден лишь в ноябре 1945 года.
 Боевые действия на Черном море завершались в мае 1944 года и наступила пора капитану 2 ранга Иванову «освободить» должность ( пора бы и честь знать…) для капитана 2 ранга Мельникова… Семен Ефимович был назначен начальником разведывательного отдела штаба Дунайской флотилии . За время боев на Дунае капитан 2 ранга Иванов будет награжден орденом Отечественной Войны 1 степени в сентябре 1944 года - по результатам проведения Днестровской операции и орденом Красной Звезды в ноябре 1944 года по результатам Белградской операции. Стоит обратить внимание на тот существенный факт, что награждая старшего офицера повторно одной и той же наградой, ему дают понять, что большей награды он не достоин. Практика награждений имела немало примеров, когда у заслуженных офицеров было по 5 орденов Красного Знамени, но чтобы дважды награждать орденом Отечественной войны 1-й степени… Не менее важным фактом был и тот, что должность начальника разведывательного отдела Дунайской флотилии Семен Ефимович оставил в марте 1945 года после организационных выводов командования о работе нашей разведки в ходе обеспечения боевой деятельности флотилии на среднем Дунае и в районе Будапешта. Нужно ли мне напоминать о факте позорнейшего «прокола» разведки флотилии, когда в феврале 1945 года, была потеряна часть имущества и документации штаба флотилии при срочной эвакуации на восточный берег Дуная? (15).
Теперь уже можно с уверенностью сказать, что немецкая разведка в ходе боев в Дунайском регионе доставила немало «хлопот» разведкам наших фронтов и флотилии. Семен Ефимович Иванов мог бы об этом немало рассказать, но, к сожалению, нам приходится довольствоваться «Записками дунайского разведчика» А. Чхеидзе.
 Теперь, что касается Анатолия Ивановича Фарфурина. Из послужного списка: 09.1931-05.1932 гг. курсант, Военно-морское инженерное училище НКВМФ СССР им. Ф.Э. Дзержинского; 05.-09.1932 г.тех- содержатель, Бригада подводных лодок ЧФ;
 Не станем придавать большого значения факту отчисления курсанта Фарфурина из ВВМИУ им. Дзержинского после первого учебного семестра. Тем более, что с 09.1932-11.1935 гг. он уже был курсантом Военно-морского училища связи НКВМФ СССР им. Орджоникидзе в Ленинграде. Все эти годы Анатолий Фарфурин находился рядом с Борисом Ильинским, обучавшимся в училище связи в эти же годы. 11.1936-11.1939 гг. Оперативный дежурный,4-й Береговой радио-отряд ТОФ; 11.1939-11.1940 гг. командир «БЧ-IV», Учебный корабль «Правда» КВФ. С ноября 1940 года по ноябрь 1944 года - старший офицер разведывательного отдела штаба ЧФ. С ноября 1944 года - начальник 1-го отделения РО штаба Краснознаменной Дунайской флотилии.
Теперь уточним отдельные этапы службы Анатолия Фарфурина.
«…С началом военных действий старший лейтенант А.И. Фарфурин - начальник 1-й части 2-го отделения РО ЧФ (активная агентурная разведка) на протяжении всего периода обороны Севастополя осуществлял непосредственное руководство обобщением и подготовкой разведывательных данных о противнике, обеспечение командования флотом и оперативного руководства при разработке операций по отражению ударов гитлеровских захватчиков по Главной Военно-Морской Базе ЧФ… Это означает, что весь период обороны Севастополя Анатолий Фарфурин находился в прямом подчинении у начальника 2-го отделения - капитан-лейтенанта Бориса Николаевича Ильинского…
 …Находясь на Кавказском побережье с ноября 1942 года тов. Фарфурин А.И. отвечал за сбор разведывательных данных для обеспечения операций сил ЧФ на побережье Черного моря от Новороссийска до мыса Железный Рог».
 Как и в случае с коллегами по разведывательному отделу основным источником информации по Фарфурину прослеживается по представлениям на государственные награды. «…с 1 по 15 декабря 1942 года капитан-лейтенант Фарфурин А.И. принимает непосредственное участие в разработке и проведении плановой разведки по специальному заданию начальника РО штаба ЧФ. Разведывательные группы и агентура на побережье, занятом противником, руководимая тов. Фарфуриным А.И. с честью выполнили задание, на основании данных была составлена и затем издана специальная разведывательная карта. Последующие операции по разведке, высадке десантов в районе Озерейки и Станички подтвердили материалы, отработанные тов. Фарфуриным А.И. и добытые при его личном участии….». От себя добавлю, что десантная операция в район Южной Озерейки, проводилась с грубыми нарушениями в организации разведывательного обеспечения и закончилась трагической гибелью десанта. Операция по высадке десанта в район Станички в феврале 1943 года привела к созданию локального плацдарма, названного впоследствии Малой Землей, - не получившего развития до сентября… После оценки ГШ результатов последних операций был снят с должности командующий флотом вице-адмирал Октябрьский…
«…В 1944 году капитан-лейтенант А.И. Фарфурин - старший командир штабной службы 1-го отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота обеспечивал командование документами разведывательного характера. Проделал большую работу по написанию материалов «Организация командования сил противника на Черном море», «Организация связи подводных лодок с самолетами противника». В период подготовки и проведения Озерейской и Новороссийской операция находился на Флотском КП, информировал командование о намерениях противника и лично выезжал в действующие части, где давал указания по разведке…».
О провальной деятельности разведчиков флота в ходе операции в Южной Озерейке и проблемах с разведывательным обеспечением плацдарма в районе Новороссийска, мы уже неоднократно говорили. Другое дело - «грамотное» составление отчетных материалов ,- такие заслуги не остаются незамеченными командованием, в том числе и московским…
«Звездный» час для Анатолия Фарфурина пришел в августе 1944 года, когда назначенный начальником разведывательного отдела Дунайской флотилии Семен Иванов взял его на должность начальника 1-го отделения.
Из очередного представления на награду: «…Принимал непосредственное участие в разработке документов по разведке по захвату города и порта Сулина и принимал участие в этой операции в составе частей ЧФ. Организовал отправку и прием парламентеров с ультиматумом румынскому военно-морскому командованию от Командующего Черноморским флотом…». Кто еще не знает о том, что сулинский гарнизон румын капитулировал при приближении наших кораблей и береговых частей? Почитайте мою книгу «Боевые действия на Дунае»(15) …
«…В 1945 году капитан 3 ранга А.И. Фарфурин - начальник 1-го отделения разведывательного отдела штаба Краснознаменной Дунайской флотилии обеспечил работу по информации командования о войсках противника на Дунае. Изданы справки по Естергомско-Татской операции, составе речных сил противника на Дунае, выпущены все текущие документы с января по июнь 1945 года…». Ну, что ж,- у каждого своя работа, кто-то с разведывательными группами высаживался на побережье врага, а кто-то писал об этом отчеты…
 Для нас более интересно то, что отучившись в Военно-морском училище связи рядом с Борисом Ильинским Фарфурин с ноября 1940 года до ноября 1941 года служил в разведывательном отделе Черноморского флота. «…По своей должности - начальника 1-й части 2-го отделения (активная агентурная разведка) на протяжении всего периода обороны Севастополя осуществлял непосредственное руководство обобщением и подготовкой разведывательных данных о противнике, обеспечением командования флотом и оперативного руководства при разработке операций по отражению ударов гитлеровских захватчиков по Главной Военно-Морской Базе ЧФ». Не станем ерничать по поводу того, что подобный текст представления на государственную награду больше соответствовал заслугам Бориса Ильинского за тот же период борьбы за Севастополь. Заметим для себя лишь то, что в этот период Фарфурин был «обречен» плотно взаимодействовать с Борисом Ильинским, занимавшим должность начальника 2-го отделения разведывательного отдела флота.
 Все, что касалось личных отношений Бориса Ильинского со своими бывшими коллегами по разведывательному отделу Черноморского флота, то мне удалось пообщаться на этот предмет только с Василием Филадельфовичем Стихиным. Как уже отмечалось, - о Борисе Ильинском у Стихина остались исключительно добрые воспоминания. По моему глубокому убеждению Леонид Бекренев также должен был сохранить об Ильинском только хорошие воспоминания. Что касается Мельникова, то по его должностным обязанностям при штабах фронтов проследить взаимоотношения с Борисом Ильинским не реально. У Иванова и Фарфурина были все основания «недолюбливать»(?) Ильинского, потому как, начиная с весны 1943 года до апреля 1945 года, эти два офицера, что называется, по отношению к Борису Николаевичу находились по разные стороны баррикад… Сначала этой «баррикадой» был фронт под Туапсе и Новороссийском, затем - в районе Миус-фронта… Следующими этапами противостояния стали рубежи под Белгородом-Днестровским, Констанцей, Варной, Белградом, Будапештом, Веной. На всех этапах боевого противодействия нашей и немецкой разведок по маршруту боевого перемещения бригад и частей Дунайской флотилии, разведку флотилии возглавлял капитан 2 ранга Иванов со своим помощником капитаном 3 ранга Фарфуриным. И, как теперь уже доподлинно известно, успех на этих этапах борьбы не всегда сопутствовал советским морским разведчикам…
Внимательно изучая послужные списки капитана 2-го ранга Семена Иванова и капитана 2 ранга Анатолия Фарфурина выясняется, что с обоими офицерами Бориса Ильинского до июля 1942 года связывали плотные служебные, а - возможно, и дружеские отношения…
 Отдельные эпизоды из служебных и личных отношений Бориса Ильинского с Семеном Осовским, с Семеном Ермашем и Василием Коптеловым мы рассматриваем в рабочем порядке по ходу повествования.
 Теперь, когда мы определились с основными фигурантами флотской разведки, призванными противодействовать Морскому абверу, проведем краткий анализ по отдельным, наиболее важным этапам этого противоборства.
 
Противодействие разведок на Кавказе летом-осенью 1942 года

 Ситуация на Закавказском фронте в середине 1942 года была напряженной. В связи с угрозой прорыва немцев в направление Кавказского хребта решением Ставки Верховного Главнокомандующего образована Северная группа войск. 25 июля 1942 г. немецко-фашистские войска приступили к выполнению плана «Эдельвейс». На первом этапе операции предусматривалось захватить Северный Кавказ, на втором — Закавказье, обойдя Главный хребет Большого Кавказа с запада и востока, одновременно преодолев его с севера через перевалы. Главной целью «Абвера» на Северном Кавказе было открытие путей к бакинским и грозненским месторождениям нефти – это четко прослеживается по всем документам «Абвера», относившихся к Северному Кавказу. Для осуществления этой задачи, «Абвер» намеревался поднять Кавказские народы против Советской власти, проводил диверсии против советских войск, осуществлял террор против советских функционеров и многое другое.
 Оценив потенциал повстанческого движения на Северном Кавказе, германские спецслужбы задались целью объединить все бандформирования. Абвер разработал операцию «Шамиль» на Северном Кавказе и затем ее осуществлял. Операция была рассчитана на поднятие повстанческого движения на Кавказе в тылу советской армии и тем самым должна была облегчить продвижение частей немецкой армии в глубь советской территории. На южном участке фронта в направлении Северного Кавказа при армейских группировках «Юг-Б», «Юг-А» и «Дон» было создано 7 крупных абверкоманд и 15 абвергрупп, основная задача которых заключалась в сборе совместно с другими разведывательными службами информации о планах советского военного командования, группировках наших войск, а также в проведении диверсионной деятельности.
 На решение этой задачи были нацелены подразделения 804-го полка дивизии специального назначения "Бранденбург-800", направленные на Северо - Кавказский участок советско - германского фронта. Во время наступления фашистских войск на Кавказе группе диверсантов из этой дивизии, одетых в красноармейскую форму, удалось пробраться в тыл советских войск и взорвать мост в районе Минеральных Вод, чтобы помешать организованному отходу наших частей. Другая группа диверсантов захватила мост в районе Пятигорска и удерживала его до подхода немецких танковых войск. Третья группа проникла в Майкоп, устроила на мосту засаду и нарушила отход частей Красной Армии.
 Мобильная группа диверсантов- «брандербуржцев» под командованием обер-лейтенанта Адриана Фелькерзама провела блестящую операцию в Майкопе, не допустила уничтожения объектов добычи и переработки нефти, создала обстановку хаоса и паники в тылу советской группировки и способствовала быстрому продвижению немецких войск в этом районе. Эта операция заслуживает того, чтобы на ней остановиться особо.
 Об успешной акции брандербужсцев, проведенной в августе 1942 года в районе Майкопа, писалось немало, в том числе и нашими историками разведки. Кстати, Отто Скорцени этой операции в своих мемуарах уделил лишь несколько строк, что уже вызывает большое сомнение в том, что и остальные описанные им события получили объективное описание…
 По участию Бориса Ильинского в операциях в составе группы Владимира Цирке упоминается в материалах уголовного дела. Не отрицая самого факта, Ильинский ни словом не обмолвился о целях и задачах, стоящих перед группой «НБО». Возвращаясь к деятельности в Приазовье команды Владимира Цирке, следует указать, что на этом участке прифронтовой зоны в оперативном подчинении «НБО» находилась диверсионно-террористическая команда капитана Крамера («Абвер 2М»). Эта команда подчинялась главному управлению разведки и контрразведки ОКВ, взаимодействуя с подразделения полка «Бранденбург-800». В нашем случае речь идет об операции абвера, описание которой было внесено в учебные пособия диверсионно-разведывательных школ под названием «Майкопский рейд». Как уже говорилось, командир роты из состава полка «Бранденбург – 800» лейтенант барон Фёлькерзам получил задание - проникнуть в глубокий тыл противника и сохранить от разрушения нефтедобывающую инфраструктуру в районе Майкопа.
Согласно немецким источникам в последних числах июля 1942 года диверсионный отряд в количестве 62-х человек просочился через линию фронта. В составе роты были русскоязычные добровольцы, прошедшие курс усиленной разведывательно-диверсионной подготовки и имевшие к тому времени большой опыт проведения диверсий в тылу наших войск. Все диверсанты были в форме войск НКВД, у Фёлькерзама были документы на имя майора Трухина. По пути в назначенный для операции район « майор Трухин» задержал беспорядочно отступающих бойцов, пристыдил за малодушие, построил в колонну и сопроводил к командующему обороной Майкопа, который был рад подкреплению. В суматохе катастрофического августа 1942 года формальности и предосторожности не соблюдались. Генерал брал с собой «майора госбезопасности» в объезд по ключевым точкам обороны и наиболее важным объектам города. Фёлькерзам имел возможность повсюду примелькаться и войти в курс событий.
 Когда 8 августа немецкие танки приблизились к Майкопу, началась спешная подготовка к уничтожению нефтяных объектов, диверсанты разделились на полтора десятка мобильных групп. Одна захватила центральный пункт связи, откуда передала в части приказ о срочном отступлении; несколько «пятерок» имитировали при помощи взрыва гранат артобстрел, чтобы вызвать панику; остальные разъехались по буровым и предприятиям с приказом об отмене запланированных взрывов. Если верить немецким отчетам и воспоминаниям участников событий вся эта авантюрная, но тщательно рассчитанная механика сработала - Майкоп был оставлен нашими войсками без серьезного сопротивления, а буровые вышки и нефтеперерабатывающая инфраструктура остались целы. Лейтенант Фёлькерзам был награжден Рыцарским крестом.


Адриан фон Фёлькерзам родился в России, вырос в Петербурге, в семье , где русский язык считался родным . Фёлькерзамы были остзейскими баронами, служившими российским императорам с петровских времен. Дед Адриана – русский адмирал, младший флагман 2-й тихоокеанской эскадры, погибшей при Цусиме. Родители Адриана, после большевистского переворота, грамотно сориентировались и перебрались на свою «мызу» в окрестностях Виндавы. Получив приличное образование в Рижской мужской гимназии, после репатриации семьи из Латвии в 1939 году Адриан продолжил обучение в Берлине. Имея законченное высшее специальное образование , Адриан сдал экстерном экзамен на звание офицера запаса пехоты. В 1940 году вступил добровольцем в знаменитый полк «Бранденбург-800», готовивший диверсантов для заброски на вражескую территорию. Нам достаточно было отследить акцию, проведенную Фелькерзамом в Майкопе, но следует принять во внимание и то, что за два года войны, начав карьеру на унтер-офицерской должности, Адриан, участвуя в большей части диверсионных операций абвера на южном участке фронта, к августу 1942 года был уже командиром роты и кавалером трех орденов.
 Учитывая естественный интерес к дальнейшей военной судьбе Фелькерзама, скажу о нем еще пару слов. Фелькерзам - ровесник Ильинского, по происхождению и по заслугам перед Россией своих предков заметно уступает нашему «герою» - Борису Ильинскому. Фелькерзам проявил себя, как смелый офицер, талантливый организатор диверсий и спецопераций абвера и вполне мог бы претендовать на лавры национального героя как Отто Скорцени. Глупо и бесперспективно проводить подобные сравнения, но если бы родители Ильинского вовремя эмигрировали из Советской России, то Борис Николаевич вполне бы мог оказаться на месте Фелькерзама, и числился бы не презренным изменником Родины-России, а заслуженным профессионалом разведки, достойным популяризации и, быть может, - экранизации?… Действуя осенью 1942 года на Кубани и Северном Кавказе , Ильинский и Фелькерзам, по роду своей деятельности вполне могли и «…пересекаться по службе»… Путь в абвер этих двух офицеров диаметрально противоположен, но для нас важен тот факт, что русский по рождению и воспитанию офицер абвера Адриан Фелькерзам почитается в Германии как национальный герой, а другой русский офицер абвера - Борис Ильинский по совокупности обвинений как изменник и пособник врага был приговорен к высшей мере наказания и только по воле случая был осужден на 25 лет строгого режима…. Это пока так,- повод для размышлений….
 В 1943 г. Адриан фон Фелькерзам переходит из «Бранденбурга-800», в Waffen SS где ему было присвоено звание «гауптштурмфюрер». В 1944 году Адриан был переведен в SS-Jagdverband, начальником штаба, одновременно руководил Истребительным подразделением «Восток».
После освобождения из плена Муссолини, Отто Скорцени стал фаворитом Гитлера и получил возможность брать в свое спецподразделение лучших специалистов диверсионного дела. Гауптштурмфюрер Фелькерзам стал начальником штаба и главным помощником «человека со шрамом», занимаясь планированием и подготовкой всех важных операций группы. Так он разработал планы похищения маршала Петэна и убийства маршала Тито, однако эти акции в последний момент были отменены по не зависящим от него обстоятельствам.
Вместе со своим командиром Скорцени участвовал в похищении сына регента Венгрии Хорти-младшего, уличенного в контактах с представителями Москвы (операция «Панцерфауст») и в последующем - в отстранении адмирала Хорти-старшего от власти. Диверсанты без выстрелов обезвредили охрану Хорти-младшего, скрутили его, закатали в ковер и переправили самолетом в Рейх. Когда диктатор, несмотря на похищение сына, всё же объявил о выходе Венгрии из войны, отряд Скорцени-Фёлькерзама внезапным ударом захватил Будайский замок, резиденцию Хорти – почти без боя, с минимальными потерями. Хорти был смещен, во главе Венгрии встал глава венгерских фашистов Салаши, и Венгрия до самого конца разделила с Германией всю тяжесть поражения в войне .
Потом была еще масштабная диверсионная операция «Гриф» - в Арденнах, где Фёлькерзам, говоривший по-английски не хуже, чем по-русски, доставил много хлопот непуганым наивным американцам , привыкшим воевать чужими руками. В январе 1945 года элитный "Ягдфербанд-Ост" («Охотничий отряд – Восток») во главе с Фёлькерзамом был брошен на затыкание дыры в прорванном и разваливающемся на части Восточном фронте, место дислокации "Ягдфербанд-Ост" оказалось на направлении атаки 5-й ударной армии генерала Берзарина.
Обстоятельства и место гибели Адриана фон Фёлькерзама до сих пор доподлинно не известны. По одним сведениям он был убит 21 января 1945 года при обороне Хоэнзальца (ныне Иновроцлав, Польша). Вторая версия прослеживается по протоколу допроса латышскго легионера Ваффен СС Бруно Тоне:
«Разведорган "Ягдфербанд" в связи с наступлением Красной армии должен был перебазироваться в г.Бойшен, недалеко от г.Познани. За день до взятия советскими частями г.Хохензальца все документы разведоргана и ценности автомашинами были направлены в указанный город. Последним поездом на Познань за три часа до появления советских танков из Хохензальца выехало все руководство разведоргана "Ягдайнзатц - Балтикум" с большей частью обоих диверсионных групп и эстонской ротой диверсантов. Обе немецкие роты, а также рота Решетникова и Сухачева заняли оборону города, но с появлением советских танков разбежались. Все руководство "Ягдфербанд - Оста" во главе с гауптштурмфюрером Фелькерзамом погибло при отражении атак советских танков".
Третья версия. Фелькерзам с оставшимся гарнизоном около 500 человек принял заведомо неравный бой, который продолжался с 18 по 21 января. Утром 21 барон был тяжело ранен. Следующей ночью защитники города пошли на прорыв. Спустя 2 месяца 13 человек из них достигли германских позиций, пройдя 340 километров . Они рассказали, что остававшиеся на тот момент 200 человек пробивались из окружения двумя группами, погрузив смертельно раненого командира на бронетранспортер. В ходе боя машина была потеряна, а группы рассеяны. В живых осталось не более 15 человек.
Червертая врсия. Оставаясь до самого конца в блокированном советскими войсками Будапеште, Фелькерзам руководил диверсионной деятельностью групп, состоящих из солдат СС, и был смертельно ранен при выходе из окружения…
 На фотографии, запечатлевшей Адриана Фелькерзама рядом с Отто Скорцени в Будапеште в ноябре 1944 года. Тощий, щуплый , тонконогий «немчик» с умным проницательным, ироничным взглядом…. По нашим, мужицким меркам- «…сопля на ципочках»…. По всем внешним признакам он заметно проигрывал крепкому с наглой, мафиозной рожей в шрамах Отто Скорцени… Уверенно скажу, что и рядом с Борисом Ильинским «образца» 1944 года Фелькерзам тоже выглядел бы не блестяще….
Адриан фон Фелькерзам посмертно получил звание штурмбанфюрера СС и почётную пряжку к Рыцарскому кресту. 
 На фоне успешных операций абвера на Кубани и Северном Кавказе в августе 1942 года, логично было бы уточнить, какие меры предпринимало наше командование для борьбы с диверсионными акциями и разведкой противника на этом направлении?
 Обратимся к официальным отчетам Особого отдела Северной группы войск Закавказского фронта.
 «…Для обеспечения разведывательной и контрразведывательной работы руководством НКВД СССР был организован штаб по руководству оперативно-чекистскими группами по обороне перевалов Главного Кавказского хребта в количестве 10 человек дислоцированием в г. Тбилиси. На основных перевалах Главного Кавказского хребта сформированы 24 оперативно-чекистские группы с привлечением 464 сотрудников. В августе — сентябре 1942 года органами НКВД на Кавказе изъято и ликвидировано свыше 50 заброшенных германской разведкой парашютистов-диверсантов.
 Из числа арестованных в Грузии 35 парашютистов 32 человека публично расстреляны в районах их приземления.
 За август – ноябрь 1942 года сотрудниками НКВД на территории Дагестана задержано 42 вражеских агента, снабженных крупными суммами денег, оружием, взрывчаткой, радиостанциями, поддельными документами, религиозной и антисоветской литературой.
 Из 89 парашютистов, заброшенных немцами в Кабардино-Балкарию в 1943 – 1944 гг., было найдено и арестовано 65 вражеских агентов, убито 24 человека…».
 При ознакомлении с отчетами руководящих работников НКВД сложно представить себе фактический ход борьбы с разведывательными и диверсионными группами противника, но отдельные факты и цифры стоит принять к сведению.
 «… Чечено - Ингушская АССР на протяжении всех военных лет являлась наиболее пораженной бандитизмом республикой. Несмотря на значительное количество ликвидированных в прошлые годы бандитских групп к началу Отечественной войны на территории республики действовала 21 банда общей численностью 96 человек. В январе - феврале 1941 г. действовавшая с 1938 г. террористическая банда Магомадова Идриса организовала вооруженное выступление против советской власти на территории Итум-Калинского района. Новые вооруженные выступления против представителей власти произошли в период с 28 октября по 3 ноября 1941г. в Шатоевском, Галанчожском и Итум-Калинском районах. В выступлениях принимало участие до 800 человек.
 Благодаря своевременно принятым мерам вооруженные выступления были быстро ликвидированы.
 Оперативная обстановка в 1942 г. характеризовалась дальнейшим ростом и активизацией бандитизма. Рассчитывая на победу фашистской Германии, бандитско-повстанческие элементы на Кавказе вели активную работу по подготовке вооруженных выступлений против советской власти.
 На территории Чечено-Ингушской АССР оставшиеся не ликвидированными в 1941 г. остатки повстанческих формирований во главе с Исраиловым Хасаном, Муртазалиевым Джаватханом и Шериповым Маирбеком продолжали проводить подрывную работу, устанавливали связи и объединяли скрывавшиеся банды.
 НКВД ЧИАССР во главе с майором госбезопасности Албогачиевым С.И. не обеспечивал выполнения задач по ликвидации бандитизма в республике и не организовал подчиненный ему аппарат в соответствии с требованиями военного времени.
 На сторону восставших перешел ряд работников райотделений НКВД — начальник Старо - Юртовского РО НКВД — Эльмурзаев, помощник оперативного уполномоченного — Дахадаев, участковый уполномоченный Шатоевского РО НКВД — Хачукаев, милиционеры Тугузов, Исаев и другие.
 Во время войны различными германскими разведывательными органами, в частности военно-морской разведкой и специальным разведотделом верховного командования вооруженных сил Германии, было заброшено на территорию ЧИАССР только воздушным способом 8 диверсионно-разведывательных групп общей численностью 77 человек. Из них 5 групп (57 человек) были выброшены в июле-августе 1942 года и 3 группы (20 человек) – в августе 1943 года…».
Даже, если не принимать во внимание неверное обозначение разведывательных структур вермахта, следует обратить внимание, что наши контрразведывательные органы вынуждены были признать тот факт, что в процессе подготовки и заброски разведывательных и диверсионных групп значительную активность проявляли следующие разведывательные структуры: Абвернебенштелле «Юг Украины», Контрразведывательный орган «Абверофицер 3» при штабе командующего тылом армейской группы Зюд А, Абверштелле «Крым», Маринен Абверштелле «Крым». При этом особо отмечается НБО- «Нахрихтен-Бешафункс Офицер Шварцес Меер», чьи базовые учебные центры в Тавеле и Симеизе использовались для подготовки диверсионно-разведывательных групп, при том, что с аэродрома под Евпаторией взлетали самолеты с диверсантами.
 По национальному составу диверсанты-парашютисты распределялись следующим образом: немцы -15 человек, кабардинцы – 3; чеченцы – 13; грузины – 2; осетины – 21; русские – 1; ингуши – 16; казахи – 1; дагестанцы – 5. Все диверсанты-парашютисты, входившие в состав перечисленных команд, были одеты в немецкую военную форму. Кроме того, некоторые из них имели на свои фамилии немецкие удостоверения, заверенные печатями, где указывалась цель засылки в Чечено-Ингушетию. По убеждению организаторов операций, это должно было вызвать особое доверие у «повстанцев» Кавказа….
Кстати, предпочтение аэродрому в Крыму, находящемуся на значительном удалении от районов предполагаемых высадок на Кавказе, явилось одной из существенных причин последовавших проблем с выходом на назначенные объекты и точностью десантирования…
 Для охраны тыла формируется Управление войск НКВД по охране тыла Северной группы войск Закавказского фронта, которое возглавил майор милиции Орлов П.А.
 Одним из главных направлений работы в деятельности разведывательных подразделений Управления стала борьба с вражескими парашютистами-диверсантами, действовавшими на Северном Кавказе.
 Войсками по охране тыла в 1942 году задержано 78 немецких шпионов,13 диверсантов, 6 террористов, 18 вражеских парашютистов, 365 бандитов, 468 мародеров, 15385 дезертиров, убито 216 бандитов.
 Работу по борьбе с разведывательно – диверсионной деятельностью противника возглавили заместитель начальника войск по оперативно - чекистской работе подполковник Лазарев Т.Б., начальник 2 отделения (разведывательное) старший лейтенант милиции Кульчицкий Г.Н. , его заместитель лейтенант госбезопасности Фаерман А.В.
 Ими были проведены агентурные разработки по обезвреживанию групп немецких парашютистов - «Немцы», «Полковник» и другие.
 Наиболее активно проявили себя диверсионно-разведывательные группы абвера , возглавляемые унтер-офицером Реккертом, обер - лейтенантом Ланге и полковником вермахта Османом Губе.
 Особая команда Ланге, условно именовавшаяся «предприятие Ланге» или «предприятие Шамиль», была создана в октябре 1941 г. при полку (позже дивизии) «Бранденбург 800» в лагере «Гросс Ян Берге» (в 60 км от Берлина). Этот лагерь, подчиненный непосредственно отделу «Абвер 2» управления «Абвер-заграница», среди агентов был известен под названием «Кавказский орел» или воинская часть №1154 -Л. Соединение особого назначении «Бранденбург 800» по заданию Абвера и немецкого военного командования осуществляло диверсионно – террористические акции и разведывательную работу.
 В конце июля - начале августа 1942 г. команда перебазировалась в г. Сталино (Донецк), а затем в г. Армавир. Начальником команды был Герхард Ланге. Команда была укомплектована агентами, подготовленными специально для подрывной деятельности в тылу советских войск на территории Кавказа. В ее состав входили чеченцы, ингуши, осетины, адыгейцы, карачаевцы, кабардинцы, черкесы.
 Группа унтер-офицера Абвера Реккерта – состояла из 10 чел., в том числе 3 немецких офицеров и 8 осетин и чеченцев из числа военнопленных. Парашютисты группа Реккерта обучались в школе в городе Зальцбург, которой руководил обер - лейтенант Ланге. Группа Реккерта была сброшена 25 августа 1942 года в 5 км. южнее села Шали ЧИАССР, имела своей задачей установить связь с оперирующими в этом районе бандгруппами и на базе этих бандгрупп создать крупное повстанческое формирование, способное нанести Красной Армии значительный удар с тыла, а в случае отхода частей, отрезать последним пути отступления. Реккерт установил связь с руководителем бангруппы Сахабовым Расулом (убит в октябре 1943 г.), с помощью которого ему удалось сформировать банду численностью до 1000 чел. Оружие для этой банды сбрасывалось с немецких самолетов. Авиацией противника было сброшено 10 крупных партий вооружения (свыше 500 единиц стрелкового оружия, 10 пулеметов и боеприпасы и ним), которое было тут же роздано повстанцам.
 Указанная банда в период с 1 по 10 октября 1942 года была разгромлена подразделениями войск по охране тыла фронта, а Реккерт, будучи окруженным, отравился, его помощник офицер Герт во время операции был убит.
 Вот трактовка этих событий, изложенная Гуськовым A.M. (Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации. М. Русь, 2004).
 «В районе Грозного действовала крупная диверсионная банда во главе с матерым разведчиком немецким «унтером» Реккертом.
Гитлеровское командование, стремясь как можно скорее овладеть Грозным и нефтяными богатствами, поручило Реккерту и его диверсантам проникнуть в наш тыл и, заняв выгодные позиции на горе Денин-Дук и ее отрогах, используя момент внезапности, провести диверсионные акции по захвату важнейших объектов в городе.
Рассчитывая на возможную панику, немецкое командование стремилось перейти в решительное наступление. Данные об этих планах были получены Наркоматом Госбезопасности Чечено-Ингушской АССР и ОО Грозненского оборонительного района. Обменявшись информацией, мы совместно разработали план ликвидации данной диверсионной группы и проинформировали командование Грозненского особого оборонительного района, обком ВКП (б), министра внутренних дел республики. Для проведения этой операции была создана опергруппа из работников МГБ и ОО гарнизона. Ей выделили милицейскую дивизию под командованием генерал-майора Б.А. Орлова, истребительный батальон и батальон войск из 8-й дивизии НКВД.
Операция по ликвидации диверсионной группы прошла очень удачно. Потребовалось буквально несколько дней, чтобы разгромить эту банду и часть ее участников захватить в плен, в том числе и самого Реккерта. Проводя тщательную разведку дислокации банды и внедрив в ее состав доверенных людей, мы выяснили ее планы. 22 сентября банда должна была начать наступление в сторону села Макхеты и дальше на Грозный. К этому времени на всех рубежах, по которым должны были двигаться диверсанты, были выставлены крупные засады.
22 сентября на рассвете, маскируясь под местных жителей, взяв с собой косы, вилы и грабли бандиты группами по 10 - 12 человек направились в сторону села Макхеты. Наши подразделения обезоружили бандитов и в короткой схватке большую часть истребили, а остальные сдались в плен.
Следствие по делу велось НКГБ Чечено-Ингушской АССР. Мы поддерживали постоянный контакт с целью получить данные о возможных забросах агентуры врага в наш тыл. Но таких данных получено не было».
 25 августа 1942 г. группа Ланге в количестве 30 человек(по другой информации – 25 человек-Б.Н.), в том числе 11 чел. немцев из числа младшего командного состава и 19 чел. бывших военнопленных Красной Армии, находившихся в плену у немцев, была переброшена в районы селений Чишки, Дагу - Барзой и Дуба - Юрт Аташинского района. Переброска была осуществлена на самолетах абверкомандой 201. В задачу группы входил захват нефтеперегонных заводов и нефтепровода. Красноармейцы роты охраны расстреливают диверсионную группу еще в воздухе. Потеряв до 60 % личного состава, группа оторвалась от преследования и приступила к выполнению задачи.
 На вооружении группа имела: 1 миномет, 2 ручных пулемета, до 15 автоматов, винтовки, гранаты, боеприпасы и две рации. Германским командованием перед группой поставила задачу: установить связь с оперирующими в горах ЧИАССР бандами, объединить их и к моменту подхода немецко-фашистской армии в район г. Грозный организовать выступление в тылу Красной Армии, захватить в свои руки нефтепромыслы в районе г. Грозный и удерживать их до подхода главных сил немецкой армии. С этой целью группа Ланге установила связь с одной из крупных банд Исраилова Хасана и через него пыталась взять под свое влияние остальные банды.
 Из группы Ланге 3 парашютиста (2 осетина и 1 кабардинец) добровольно сдались органам НКВД, а два немца – фельдфебель фон-Лоом А.И. и унтер-офицер Песколлер Л.Л. – после агентурной разработки, проведенной разведотделением, были арестованы 28 декабря 1942 года.
 Не выполнив намеченного и преследуемый чекистско-войсковыми подразделениями, обер-лейтенант Ланге с остатками своей группы (6 человек, все немцы) сумел с помощью проводников-чеченцев во главе с Хамчиевым и Бельтоевым перейти через линию фронта к немцам.
 Одновременно с отрядом Ланге 25 августа 1942 года на территорию Галанчожского района была заброшена и группа полковника вермахта Османа Губе в количестве 5 человек с задачей установить связи с контрреволюционными и бандитскими элементами на территории ЧИАССР и организовать повстанческое формирование. Губе О. установил связь с рядом враждебно настроенных лиц, с их помощью повел активную антисоветскую работу на территории ЧИАССР.
 Осман Губе прошел курс в немецкой разведывательной школе. Немцы возлагали на него особые надежды, планируя сделать его своим наместником на Северном Кавказе.
 В начале 1943 года фашистский эмиссар Осман Губе был арестован советской контрразведкой и дал откровенные показания.
 Группа Дзугаева А. состояла из 5 осетин, бывших в плену у немцев. Участники группы находились в лагере военнопленных Аушрец (Польша), где были завербованы немецкой разведкой и направлены для специальной подготовки в учебный центр абвера под Евпаторией. В ночь на 13 августа 1942 г. группа была выброшена с самолета на парашютах в район села Старые Атаги ЧИАССР. Группа имела задание совершать диверсионные акты на железнодорожном транспорте, уничтожать склады с горюче-смазочными материалами в районе Орджоникидзе, а также собирать сведения шпионского характера. Из указанной группы парашютист Габанов В. после приземления добровольно сдался органам НКВД.
 Кульчицкий Г.Н. лично разработал и руководил операцией по поимке руководителя группы парашютистов-диверсантов Дзугаева А. , который 15 ноября 1942 г. был арестован.
Для начала следует учесть, что до момента ареста группа Дзугаева действовала по своему плану в течение трех месяцев.
 Разведотделением Управления войск НКВД по охране тыла Закавказского фронта 28 декабря 1942 г. в 8 км. юго-восточнее г. Орджоникидзе (м. Ангушты) арестованы два немецких парашютиста: Берг Иоахим и Маср Макс, которые скрывались в пещере, охраняемой пособником из местных жителей Маргустовым. При подходе нашей оперативной группы к пещере Маргустов оказал сопротивление и был убит.
 Особым отделом НКВД Грозненской дивизии внутренних войск с сентября 1942 по январь 1943 года передано в военный трибунал 106 законченных следственных дел на 117 человек, в том числе 43 шпиона немецкой разведки и изменника Родине, 6 террористов, 16 дезертиров и других преступников.
 По состоянию на 1 июля 1943 года на территории республики в розыске органов НКВД значились 34 вражеских парашютиста, в том числе 4 немца, 13 чеченцев и ингушей, остальные представляли другие национальности Кавказа.
 Материалы официальных отчетов ни в коей мере не дают представление о фактической обстановке в плане борьбы двух разведок, о действиях нашей контрразведки во время боев на Тамани, на Кубани…
 Первые неудачи морских диверсантов абвера
 После завершения боев под Севастополем, командование вермахта приступило к подготовке операции по форсированию Керченского пролива и высадке войск на Таманском побережье. В конце июля 1942 года в находящейся в Крыму группировке немецких войск, созданной на базе 42 – го армейского корпуса, ранее входившего в состав 11 – й армии, перебрасываемой к этому времени под Ленинград, началась подготовка к форсированию Керченского пролива с целью проведения десантной операции на Таманский полуостров. Операция получила кодовое наименование «Блюхер – 2». Планом операции предусматривалась переправа на Таманский полуостров основных сил 46-й пехотной дивизии на участке Кучугуры – мыс Литвина – побережье в районе кордона Ильича, а для высадки вспомогательного десанта был выбран участок Коса Тузла – Синяя балка, где планировалось высадить 19-ю румынскую пехотную дивизию. 3 – я румынская горнострелковая дивизия оставалась в резерве. Одновременно с этим в районе мыса Железный Рог группой немецких торпедных катеров планировалось произвести имитацию высадки десанта.
Для переправы через Керченский пролив были задействованы 16 морских десантных паромов – катамаранов типа «Зибель», 17 морских десантных барж, 10 небольших транспортных и рыбацких судов, захваченных ранее в Керчи и ее окрестностях в мае 1942 в ходе разгрома Крымского фронта. Кроме них использовалось большое количество рыбацких лодок, а также штатные переправочные средства дивизий и понтонный парк 42 – го армейского корпуса.
По плану операции привлекались подразделения специального назначения. 6 – я рота полка «Бранденбург» должна была высаживаться в первой волне десанта на направлении главного удара, - в районе высадки 46 – й немецкой пехотной дивизии, морская штурмовая рота должна была обеспечить успешную высадку 19 – й румынской пехотной дивизии на направлении вспомогательного удара в районе острова Тузла.
Подготовка морской штурмовой роты проходила в спешном порядке. Учитывая специфику задач, формирование и подготовку отдельной морской роты спецназначения было решено осуществлять на борту принадлежавшего военно – морским силам учебного парусного корабля «Горх Фок» (Gorch Fock), приписанного к военно-морской базе Свинемюнде.
В связи с подготовкой операции резко активизировалась деятельность разведок . После того, как в отчете за Операцию №8, проведенную группой разведывательного отряда Черноморского флота, было зафиксировано появление на транспорте «Черноморец» «перебежчика»(?) Ильинского(17), можно не сомневаться в том, что сотрудники айнзацкоманды капитан-лейтенанта Ноймана приняли самое деятельное участие в подготовке и разведывательном обеспечении операции по форсированию пролива и захвата плацдармов на побережье Тамани. В предыдущей главе мы ознакомились с рядом разведывательных операций, проведенных разведывательным отрядом Черноморского флота. Только из анализа операций, которым в обзорном отчете присвоены №№ 8,9 и 10 можно сделать выводы о слабом, непрофессиональном планировании и еще более безобразном проведении этих операций, приведшим к большим потерям личного состава и не давшим командованию полноценную разведывательную информацию. Действия разведывательного отдела 47-й армии, ответственной на обеспечение обороны таманского побережья, еще в большей степени поражают своим непрофессионализмом и авантюризмом. Попытки наладить разведку силами зафронтовых групп, состоявших из непрофессионалов или совершенно случайных людей, были крайне неэффективны(13).
 Согласно немецкому плану проведения вспомогательного десанта в ночь с 1 на 2 сентября 1942 года два взвода «морской» роты должны были провести одновременно три специальные операции: снять советские наблюдательные посты на мысе Пеклы – между населенными пунктами Пересыпь и Кучугуры на Таманском полуострове, захватить остров Тузла, который оборонял взвод советской морской пехоты численностью около 70 человек и уничтожить советский передовой наблюдательный пост Службы наблюдения и связи (СНиС) флота, находившийся на полузатонувшем в Керченском проливе в двух милях севернее Тузлы пароходе «Горняк».
В чем заключался план действий 6 – й роты «Бранденбурга» по обеспечению главного удара немецкого десанта узнать уже вряд ли удастся, так как эта рота погибла почти в полном составе за сутки до начала операции «Блюхер – 2». Накануне выполнения операции рота была размещена на борту десантного парому – катамарана «SF-119» (типа «Зибель»), который подвергся массированному удару авиации Черноморского флота.
Из анализа отчетных документов следует, что командование Черноморского флота поставило перед бомбардировочной авиацией задачу - поиск и уничтожение десантно-высадочных средств противника. Отбомбившись по второстепенным целям, и возвращаясь на свои аэродромы, бомбардировщики произвели бомбометание по одиночному катамарану, стоявшему в плавнях на мелководье. В ночь с 30 на 31августа 1942 в результате массированного удара 11 советских бомбардировщиков (7 – типа «ДБ-3» и 4 - типа «СБ») десантный паром «SF-119» несмотря на отчаянный огонь своей многочисленной зенитной артиллерии затонул на глубине 6 метров примерно в 30 километрах от мыса Казантип.
 После возвращения на свой аэродром командир авиационной группы доложил командованию о потоплении десантного корабля противника, не подозревая, что на этом корабле была уничтожена легендарная 6-я рота полка «Бранденбург», отличившаяся в специальных операциях в Крыму, и предназначавшаяся для серьезных операций на Тамани.
Спустя более полувека после этих событий, в начале 90 – х годов изуродованный взрывами бомб корпус этого десантного парома был обследован водолазами из 823 – й Аварийно – спасательной группы, входившей в состав Поисково – спасательной службы Черноморского флота. При осмотре флотскими водолазами внутренних помещений парома было найдено очень большое количество остатков оружия, боеприпасов, полевых радиостанций и палаток.
Спустя несколько лет, затонувший корабль исследовали крымские аквалангисты-любители. По описанию аквалангиста Петра Шишкина: «Когда осмотрели корабль - были просто поражены. Он имел мощное вооружение: четыре четырехствольные зенитные установки типа «Эрликон», полуавтоматическое 37-мм орудие. Палуба была буквально засыпана стреляными гильзами. Стволы зенитных автоматов были развернуты в сторону берега. «Зибель» обладал высокой живучестью , имея девять водонепроницаемых отсеков. Произвели его дальнейший осмотр. В последний поход фашисты вышли с большим количеством боеприпасов, оружия и снаряжения. Снаряды тщательно упакованы. Некоторые даже в алюминиевых цилиндрах с кремальерой. Обнаружили также много палаток, радиостанций, на которых сохранились таблички с маркой «Телефункен». На борту нашли немало консервов, в том числе саморазогревающихся, предназначенных для горных стрелков. Тяжелое вооружение было размещено и на палубе. Несколько минометов, орудие, которое, кстати, придавило люк, не позволив диверсантам выбраться из кубрика при гибели корабля. Обратили внимание на то, что все рукоятки поставлены на открытие. Заглянули внутрь. Тут же поднялась ржавая муть, которую с трудом пробивали фонари. Скелеты давно рассыпались. Лучше сохранилось оружие и снаряжение. Высокая мягкая кожаная обувь с оковкой. Карабины. На ремнях остались ножны с кинжалами, на которых можно прочитать: «Все для Германии». Парабеллум. Видимо, один из погибших был старшим по званию. По сохранившейся эмблеме установили, что эти немецкие солдаты принадлежали к элитной части - диверсионному десантному полку "Бранденбург». Рядом с затонувшим кораблем были обнаружены не сработавшие авиабомбы. Авиационный удар по десантному парому наносился флотскими бомбардировщиками с предельно малой высоты, поэтому взрыватели бомб зачастую не успевали встать на боевой взвод. Сбрасывали их с малой высоты, и вертушки предохранителей не успевали скрутиться и поставить взрыватели бомб на боевой взвод. Катамаран неосмотрительно зашел на мелководье, где был стеснен в возможности маневрировать, вследствие чего получил множество повреждений и затонул. Многочисленная автоматическая зенитная артиллерия паромов данного типа была особенно эффективна для поражения воздушных целей на малых высотах, но с учетом налета целого полка бомбардировщиков шансов у парома уцелеть не оставалось…».
 Высадка немецких войск на основном и вспомогательном участках , не считая отдельных проблем, была успешно произведена. Но неудачи , похоже, настойчиво преследовали немецких спецназовцев. В результате тяжелых и кровопролитных боев, которые начались 26 августа 1942 года немецко – румынским частям удалось 10 – 11 сентября 1942 занять большую часть города Новороссийск и все западное побережье Цемесской бухты.
В дальнейшем командование немецкой армии планировало с ходу овладеть и восточным побережьем Цемесской бухты, завершив тем самым захват Новороссийска, а затем по прибрежному шоссе начать наступление на Туапсе.
В рамках этой операции в разгар боев за Новороссийск в ночь на 10 сентября 1942 года немцы попытались провести операцию с участием двух взводов роты морского спецназа.
Согласно замыслу операции морскому спецназу предстояло высадиться в 30 километрах южнее Новороссийска и, захватив участок шоссе Новороссийск – Туапсе, перерезать пути снабжения новороссийской группировки советских войск, содействуя тем самым армейским частям в полном взятии Новороссийска.
В ночь на 10 сентября 1942 года в тыл оборонявшим Новороссийск советским войскам с моря устремились штурмовые катера, на борту которых находились два взвода морского спецназа. За катерами на буксире шли надувные лодки, груженные оружием, боеприпасами и специальным снаряжением.
Примерно в 23 часа 9 сентября группа диверсантов, которую возглавлял командир «морской» роты гауптман Хорльбек, достигла точки поворота на маршруте и приготовилась направиться к месту высадки. Наблюдатель с головного катера доложил: «Тени по правому борту!». Гауптман поднес к глазам бинокль и увидел советский торпедный катер. Прямо за ним показался еще и низкий силуэт сторожевого катера. Операция оказалась на грани срыва. «Пулеметчики – огонь!» – скомандовал командир роты. Как только головной катер поравнялся с противником, оба пулемета одновременно ударили по советскому кораблю. Советские моряки открыли ответный огонь из носовой 45 –мм пушки. Снаряд упал рядом с кормой головного катера, после чего гауптман Хорльбек принял решение немедленно поворачивать на запад. Первый взвод вышел из-под огня. Тем временем, катера, имевшие на борту второй взвод, попали под огонь крупнокалиберных пулемётов торпедного катера. Первая очередь прошила одну из шедших на буксире надувных лодок – последовал мощный взрыв боезапаса , разметавший лодку и ее содержимое. В результате обстрела один немецкий спецназовец был убит и еще четверо получили ранения.
В сложившихся условиях командир роты пришёл к выводу, что фактор внезапности утрачен, в результате чего, по его мнению, операция сорвана. После этого он принял решение выйти из боя. Для ускорения отхода, а фактически бегства, были обрезаны канаты, соединявшие надувные лодки с катерами, которые с запасами, находившегося на них имущества, стали трофеями советского флота(13).
В результате провала данной операции не только не была выполнена поставленная задача, но потеряна значительная часть вооружения, боеприпасов и диверсионных минно - взрывных средств.
 Анализируя операции абвера, проводившиеся в этот период на Северном Кавказе, целесообразно было бы выяснить какими силами и насколько эффективно противодействовали этому процессу флотская разведка и контрразведка?
 Нас приучили воспринимать действия нашей флотской и войсковой разведок в исключительно героическом и чуть ли не в фантастическом ореоле… Когда же начинаешь исследовать и анализировать конкретные эпизоды из деятельности разведок убеждаешься в том, что успешных результатов в их деятельности было значительно меньше, чем потерь и неудач…. Действия Морского абвера и разведки Черноморского флота не составили исключения в этом плане…
 На фоне блестящих операций, проведенных абвером на Кубани и Северном Кавказе в августе 1942 года откровенно слабо, не сказать бы – убого, выглядят действия флотских разведчиков, действовавших в эти же дни в районе Майкопа. О действиях армейской разведки дивизий, корпусов и армий в полосе ответственности Северо-Кавказского фронта, я даже и речь не веду,- о какой разведывательной деятельности могли докладывать штабы, чьи соединения поспешно отступали, неся колоссальные потери под ударами механизированных частей и авиации вермахта
Обратимся к конкретным боевым эпизодам.
Полковник В.Ф. Стихин пишет: «… в город Майкоп 1 августа 1942 года была послана группа главного старшины Тлустого, также с задачей своевременно предупредить командование Туапсинской ВМБ о появлении противника в районе Майкопа. В группе находилось 11 человек, в том числе разведчики Кулинич, Храбров, Жуликов, Малиновский, Бабарыкин. По прибытии на место 2 августа разведчики установили связь с фронтом и все сведения передавали в разведотдел штаба ЧФ. 9 августа командиру группы стало известно, что фашистские танки прорвали фронт (36 танков). В 18.00 9 августа над городом появилась немецкая авиация, одновременно с ней показались танки и мотопехота противника. Разведгруппа в это время находилась во дворе дома по улице Пушкинской города Майкопа. Танки открыли орудийный и пулеметный огонь. Командир группы разведчиков Тлустый не принял никаких мер, чтобы спасти личный состав и автомашину. Переодевшись в гражданское платье, он сбежал. Его товарищи, оказавшись без командира, начали по одному уходить из города, пытаясь выйти из окружения. Осталось всего 3 человека — Храбров, Кулинич и Жуликов. Они сделали связки из гранат, и засели за стеной в том же доме. Эти связки были брошены по впереди идущим танкам. Два танка были подбиты. Утром 10 августа, когда эта тройка вышла из окружения, она встретилась с комиссаром полка из 31 дивизии…»(38).
Из уважения к памяти автора книги - ветерана разведки, я не стану слишком пристрастно комментировать результаты операции, предпринятой разведывательным отделом штаба Черноморского флота в Майкопе. Достаточно уже того, что Василий Филадельфович Стихин отметил факт дезертирства старшего разведгруппы, шестерых пропавших без вести разведчиков и утраты единственной «полуторки», бывшей в распоряжении разведывательного отряда флота… Стоило ли после этого вести речь об «…активном противодействии флотской разведки коварным действиям абвера в Майкопе»?
 Этот небольшой эпизод на фоне многочисленных успешных операций специальных подразделений абвера, проводимых в том же районе в исследуемый период, представляет интерес по двум причинам. «Майкопская» операция абвера была первой показательной на Кавказском театре боевых действий, способствовавшей успешному решению войсками противника оперативной задачи по захвату опорного пункта и стратегически важного промышленного объекта. Она же «высветила» инфантильность нашего командования в плане разведывательного обеспечения боевых оборонительных операций , неспособность нашей фронтовой и армейской контрразведки эффективно противостоять плановым операциям абвера. Можно нисколько не сомневаться и в том, что подобный «прокол» нашего командования на майкопском участке фронта , среди многих грядущих, повлиял на авторитет командующего фронтом генерала армии Тюленева, смещенного, в конце концов с этого поста.
 По анализу боевой деятельности флотских разведчиков в осенние месяцы 1942 года складывается впечатление, что командование флота не видило необходимости использовать их по плану обеспечения безопасности своих баз и для контроля за противником, части которого угрожали непосредственно прибрежному участку фронта. Причиной этому, на первый взгляд, «нецелевому» использованию основного состава разведывательного отряда флота, было то, что представитель главкома ВМФ на Кавказе адмирал Исаков, наблюдая поразительную инфантильность фронтовой и армейской разведки Северо-Кавказского фронта, для вскрытия обстановки на самых угрожаемых направлениях был вынужден привлекать наиболее боеспособные группы флотской войсковой разведки.
 На фоне этих вынужденных обстановкой действий командования , пытаясь как то оправдать слабые результаты деятельности разведывательного отдела Черноморского флота, начальник отдела полковник Намгаладзе в ряде отчетов приводит данные о выполнении разведчиками заданий в интересах сухопутных войск.
 К примеру: «…с 8 по 12 сентября 1942 года, выполняя задание Заместителя Наркома тов. Серова, в район перевала Нахар, расположенного в Главном Кавказском Хребте западнее горного массива Махар, была направлена разведывательная группа тов. Земцова Н.А. Зайдя с разведывательной группой в тыл противника, Земцов произвел разведку сил противника и пути прохода к его позициям. Благодаря разведывательным данным, полученным тов. Земцовым Н.А., перевал Нахар был взят нашими войсками 18 сентября 1942 года.
 С27 по 29 сентября 1942 года Земцов с разведывательной группой прошел в тыл противника в район ущелий Махар и Клыч, через которые пролегает кратчайший путь в Абхазию. Затем, разведывательная группа Земцова разведала группировку сил противника между Санчаро и Аузати… Выясняя причины исчезновения в ходе предыдущего наступления группы бойцов 308-го и 307-го стрелкововых полков, Земцов вывел из окружения группу красноармейцев и командиров численностью 85 человек. Ранее эти военнослужащие считались пропавшими без вести.
 По отчетам разведывательного отдела флота периода осени 1942 года – весны 1943 года невольно складывается впечатление, что кроме как Земцову, бывшему на тот момент старшиной 2-й статьи, поручить серьезное разведывательное или диверсионное задание в тылу противника было некому. Очень похоже, что так и было, особенно после того, как для выполнения специального задания в Крым были направлены лейтенант Антонов, мичман Федор Волончук и старший лейтенант Калганов . Этот период наиболее объективно отражен в своеобразном приложении к представлению на присвоение звания Героя наиболее успешному и заслуженному разведчику –черноморцу на тот момент - главному старшине Земцову. Нисколько не претендуя на основательный анализ операций, проводившихся флотской разведкой на Кавказе в исследуемый период, я предлагаю несколько выдержек из «послужного» списка разведчика – Н.А. Земцова.
«… По заданию заместителя командующего войсками 46-й армии генерал-майора Пияшева И.И. разведывательные группы под командованием старшины 2-й статьи Земцова Н.А. и батальонного комиссара Коптелова В.С., действуя с 3 по 10 октября 1942 года совместно с группой пограничников, продвинулись в тылу противника на глубину 25-30 км по реке Большая Лаба, питающей перевал Санчаро. Пограничная застава устроила засаду, а часть разведывательной группы моряков под командованием тов. Земцова Н.А., переплыв через реку, порвали линии связи противника. Встретив караван противника с вьюками, пограничная застава и моряки-разведчики открыли огонь по противнику, на это время разведывательная группа тов. Земцова Н.А. была вынуждена остаться на другом берегу реки. Противник стал одним отделением окружать разведывательную группу моряков под командованием старшины 2-й статьи Земцова Н.А. С расстояния 10-15 метров он кинжальным огнем своего автомата уничтожил пять вражеских солдат, когда автомат дал задержку, к нему подскочили вражеский солдат и офицер, тогда отважный разведчик огнем ручной гранаты уничтожил их. Оторвался от преследования, он углубился еще на 3 км в глубь территории противника и, продолжая выполнять задания по разведке, вел личное наблюдение, в течение дня установил расположение сил противника и систему его огневых точек, а с наступлением темноты преодолел вплавь реку и соединился с основной группой, которая в ходе засады уничтожила 61 солдата и офицеров противника и 46 лошадей с вьюками. Разведывательная группа тов. Земцова Н.А. добыла важные разведывательные сведения о передвижениях противника по важным коммуникациям противника в направление перевала Санчаро.
 В разведывательной операции с 30 апреля по 14 мая 1943 года мичман Земцов Н.А., командуя оперативной групой разведывательного отряда РО штаба ЧФ, показал мастерство ведения разведки глубокого тыла противника и умение руководить разведчиками в сложных боевых условиях. Высадившись во главе разведывательной группы численностью 13 чел. на побережье в районе Анапы с задачей огневого налета на гарнизон противника в село Павловка и совершения диверсионных актов, он первый со своей разведывательной группой организованно и тихо произвел высадку и движение к намеченной цели в очень сложных условиях гористой местности. Быстро поднявшись с бойцами по отвесным откосам обрыва, он вышел в тыл врага там, где его совершенно не ожидали. Дойдя до села Павловка, его разведгруппу застал рассвет. Тов. Земцов Н.А. принял решение днем произвести тщательную разведку, а на вторую ночь осуществить налет на вражеский гарнизон. Но в течение дня обстановка осложнилась. Противник обнаружил две другие разведывательные группы, высадившиеся за разведывательной группой Земцова Н.А. Завязался упорный бой. Немцы, полагая, что высадился крупный десант начали спешно усиливать гарнизоны, выставлять заставы, пустили по лесу облаву численностью до двух пехотных полков и вызвали с аэродрома истребительную авиацию. Но, несмотря на все это, командир РГ тов. Земцов Н.А. продолжил выполнение поставленной перед ним Командованием разведывательной задачи. Разведчиками был принят бой, который длился до тех пор, пока не создалась опасность окружения группы. Тов. Земцов Н.А. с боем вывел свою разведывательную группу из окружения, потеряв при этом одного разведчика, нанеся большой урон живой силе противника. Отойдя от села Павловка на 2 км, командир РГ тов. Земцов Н.А. приказал заминировать дорогу, ведущую с Анапы на Павловку, а также разрушить линию телеграфно-телефонной связи. Немцы, пытавшиеся преследовать разведчиков, подорвались на минах, после чего преследование прекратили. Обойдя скрытно заставы, разведгруппа тов. Земцова Н.А. на 3-й день после высадки прибыла на гору Кобыла, к установленному месту сбора всех разведывательных групп отряда. Но двух других РГ там не оказалось. Разведав побережье, обнаружили, что противник, напугавшись высадки разведчиков, стал быстро укреплять его. На глазах бойцов немцы и румыны лихорадочно строили блиндажи и ДЗОТы, на катерах подбрасывали подкрепление и боезапасы. Посадка на катер разведывательной группы тов. Земцова Н.А. была невозможной. Не дождавшись в течение двух дней других разведывательных групп, командир РГ тов. Земцов Н.А. принял решение пробиваться со своей группой через передовую линию фронта, т.к. продукты, взятые на три дня, уже закончились. Наступила мучительная голодовка. Не зная совершенно местности, исключительно руководствуясь картой и компасом, тов. Земцов Н.А. повел свою РГ к передовой. Двигались только ночью, по самым трудно проходимым местам, обходя патрули и заставы врага, а днем производили наблюдение за передвижением противника, концентрацией его войск, расположением огневых точек и штабов. В долине Суко было обнаружено большое скопление войск, штаб крупного румынского соединения. Все огневые точки (тяжелые, зенитные и минометные батареи) были засечены тов. Земцовым Н.А. на карте. Там где нельзя было обойти немецкие патрули и часовых, снимали их с использованием винтовки с прибором бесшумной стрельбы. На 9-е сутки тов. тов. Земцов Н.А. привел РГ к передовой линии в районе Мардаковой щели. При попытке перехода линии фронта немцы обнаружил группу и выслали облаву силой до роты. Тов. Земцов, замаскировавшись с бойцами, приказал подпустить немцев вплотную. Когда они подошли на расстояние 5 метров, он встал во весь рост и длинной очередью убил первых двух вражеских солдат, дав тем самым сигнал другим разведчикам открыть огонь. Только в упор был уничтожен офицер и 9 солдат противника. Немцы растерялись. Воспользовавшись этим, командир отдал приказ на отход. При отходе хитроумным маневром удалось ввести в заблуждение противника. Немцы, не разобравшись, где находятся разведчики, открыли ураганный огонь из пулеметов и автоматов, только по своим солдатам. Послышались сильные стоны и крики, воспользовавшись этим тов. Земцов Н.А. успел увести свою группу от преследования, потеряв при этом только двух бойцов. Было принято решение переходить линию фронта в другом месте, в районе ст. Неберджаевская. При движении к станице группе пришлось вести еще три раза бой с заставами врага, уничтожая часовых почти в упор. Переждав день на чердаке дома в самом центре в расположении немецких передовых частей, тов. Земцов Н.А. в ночь на 15-е сутки вывел свою группу с боем через проволочное заграждение к своим войскам.
Разведгруппа тов. Земцова Н.А. пробыла в глубоком тылу противника 14 суток. 8 суток разведчики питались только одной травой, проделали путь в 104 км исключительно почти босиком, у всех были побиты и изрезаны ноги, но, несмотря на это,- не только отлично выполнила поставленную задачу вместе с другими разведывательными группами, задержав два полка противника на двое суток, тем самым обеспечив успех наших войск в наступление на станицы Крымская и Абинская, но также вела беспрерывное наблюдение за противником в течение 14 суток, добыв важные сведение о состоянии сил врага на Таманском полуострове, и кроме того нанесла большой урон в живой силе немцам, имея со своей стороны потери только четырех разведчиков…».
 Пользуясь правом основного автора-составителя подборки документов под названием- «История Разведывательного отряда Разведывательного отдела штаба Черноморского флота»(17), Николай Земцов включил в нее характеристики, данные ему командованием за 15 лет службы в разведке флота, выдержки из представлений на награждение многочисленными орденами, в том числе и на орден Ленина и Золотую Звезду Героя… Если бы не эта информация, едвали бы мы узнали о ряде операций, проводимых флотскими разведчиками в интересах штаба 46-й армии и морской группы штаба Северо-Кавказского фронта.
 Среди прочей информации о деятельности разведки флота в исследуемый нами период, следует обратить внимание на личность батальонного комиссара Коптелова. В конце мая 1942 года, когда стало предельно ясно, что Севастополь долго не удержать, по приказу командующего флотом большая часть разведывательного отряда флота под командованием батальонного комиссара В.С. Коптелова была отправлена в распоряжение начальника штаба флота - в Туапсе. На тот период Коптелову была определена должность командира отдельного разведывательного отряда Керченской военно-морской базы. За долгие годы службы я привык к тому, что наша военно-административная система редко руководствуется законами логики. При том, что Измаил нашими войсками был оставлен 26 июня 1941 года организационно-штатная струкрура под названием «Дунайская флотилия» существовала до ноября месяца. Так и после очередного оставления 15 мая нашими войсками Керчи аморфное образование под вывеской «Керченская ВМБ» упорно «дожидалось» момента освобождения Керчи в апреле 1944 года… Это я к тому, что после оставления Севастополя и сосредоточения всех командных структур флота в Туапсе, надолго ставшей главной базой Черноморского флота, батальонный комиссар Коптелов, возглавляя разведывательный отряд разведывательного отдела флота, продолжал длительное время «числиться» командиром разведывательного отряда Керченской ВМБ.
 На фоне трагедии Крымского фронта и не меньшей тагедии, постигшей Приморскую армию и флот при оставлении Севастополя, флотская разведка переживала не самые лучшие времена.
 В сентябре – декабре 1942 года Коптелов возглавлял отдельный разведывательный отряд РО штаба Черноморского флота и неоднократно представлялся командованием на награждение государственными наградами. Из наградных «листов»: «…В течение сентября 1942 года он обеспечил проведение восемнадцами разведывательных операций с выходом в тыл противника на перевалах Главного Кавказского хребта. Одна из этих операция была наиболее массштабной. Разведывательный отряд ЧФ численностью 317 человек был выброшен в тыл противника на глубину 30 км и действовал на главных коммуникациях Сунчарского направления. Отряд уничтожил 150 вражеских солдат и офицеров, 60 лошадей с вьюками. Отряд находился в тылу противника, затем возвратился через линию фронта. «…При переходе линии фронта, противник отрезал пути отхода, отряд под командованием батальонного комиссара Коптелова В.С. выбил противника из занимаемых укреплений, чем обеспечил нормальный выход, восстановил положение на перевале Сагеркер. За всю операцию отряд имел потери 7 чел. убитыми и, несмотря на сложность переходов, с боями по горам все раненые из глубокого тыла эвакуированы…
 … Второй раз тов. Коптелов В.С. с группой разведчиков численностью 40 чел. удалился в тыл противника, 5 дней совершал диверсионные акты по тылам противника, уничтожив 60 солдат и офицеров, 45 лошадей с вьюками… В третий раз тов. Коптелов В.С. , будучи в операции и командуя 85 краснофлотцами на перевале Чахара, уничтожил 17 солдат и офицеров. Противник в панике отступил. Отряд захватил трофеи и документы…».
Кроме указанных операций, тов. Коптелов В.С. имеет 17 разведывательных операций в глубокий тыл, в результате которых приносил ценные разведывательные данные о скоплении противника и его огневых точках…».
 Правильнее было бы сказать, что за время командования Коптеловым разведывательным отрядом штаба флота, флотским разведчиками было проведено 17(в других источниках-18-Б.Н.) разведывательных операция, выдержки из отчетов по которым представлены в документе, оформленном Николаем Земцовым с помощниками(17).
К процессу противодейсвия разведок на Кубани и Северном Кавказе мы еще вернемся. Сейчас же по требованиям «жанра» мы попробуем уточнить некоторые вопросы, требующие уточнения.
 
Информация к размышлению и осмыслению
 
 Более полувека нас убеждали в том, что добровольными помощниками или «пособниками» немецких оккупантов были самые отъявленные негодяи или деклассированные элементы, люто на животном уровне ненавидевшие советскую власть и русский народ. Этим утверждениям несложно было поверить, так как среди тех, кто добровольно пошел на службу немецкой оккупационной администрации были, прежде всего, те, у кого не было особых причин «любить» советскую власть, лишившую их средств, прав и привилегий, принадлежавших им или их родителям до революционных потрясений… Власть, которая поставили себе первейшей задачей - уничтожение господствующего класса, подразумевая под этим - физическое уничтожение или моральное унижение всех представителей культурного слоя, составлявшего цементирующую и духовную основу российского обществ, изначально была обречена на активное сопротивление представителей этого класса . Тех же, кто не полег на полях сражений мировой и гражданской войн и отказался от жизни в эмиграции, все последующие 20 послереволюционных лет арестовывали, притесняли, оскорбляли и унижали… Заставляли жить в унижении, нищете и страхе, за свою жизнь и будущее своих детей.
О так называемом «красном» терроре слишком много говорилось и писалось, чтобы нам повторяться. Но следует признать, что прямым следствием тотального террора, в ходе которого наиболее активная, пассионарная часть русской элиты была уничтожена, либо оказалась в местах заключения, - на свободе оставались неспособные к активному сопротивлению, затравленные , униженные и от того еще более злобные противники советской власти. Немалая часть этих «бывших» людей, из категории, так называемых -«лишенцев», побывав в застенках ЧК , стали негласными сотрудниками этого цепкого и бескомпромиссного «учреждения», от того еще в большей степени комплексуя от своей слабости и неполноценности, наивно и тупо желая реванша…. Именно эта категория «граждан» советской России стала той «питательной» средой, на которую рассчитывали немцы, создавая оккупационную администрацию и от которой наивно ожидали поддержки русские офицеры-эмигранты. Как показали дальнейшие события - и тех и других ждало горькое разочарование….
 Как показали дальнейшие события, большую часть первичных должностей в полицейских и охранных структурах оккупационной администрации заняли деклассированные элементы и откровенные недоумки, значительная часть которых имела проблемы с уголовным кодексом и с советской властью …. Эта категория «изменников»(?), пришедшая на службу к немцам, ради пайка и возможности реализовать свои садистские наклонности и олицетворяется у нас со стандартным понятием – «пособники» оккупантов.
Хотим мы это признать или нет, но на территориях оккупированной Прибалтики, Западной Белоруссии, Украины и России при активном участии оккупантов вспыхнули двадцать лет тлевшие очаги всероссийской гражданской войны, искусственно подпитывавшиеся извечной межнациональной и классовой враждой… Бывшие бухгалтера заняли кресла бургомистров, бывшие надзиратели тюрем возглавили полицейские участки, бывшие воры и вечно всем недовольные рыночные бузотеры напялили на свои похмельные безмозглые головы полицейские картузы и пошли сводить «счеты» со своими обидчиками(?) При этом, следует учесть, что истинные патриоты Императорской России полегли на полях сражений в Восточной Пруссии и Галиции, отчаянные борцы за «белую» идею легли костьми в битвах гражданской войны, а всякая шушера, скрывавшаяся по норам и умело маскировавшаяся под советских служащих, вдруг решила с помощью немецких штыков осуществить очередной «передел» власти… Значительная часть этой, призванной немцами администрации выглядела жалко и карикатурно, - вызывала страх и ненависть у населения , и откровенное презрение у оккупантов. Не зная истинного положения вещей в советской предвоенной России, на помощь немцам поспешила самая активная, сохранившая боевой потенциал офицерская эмиграция, жившая двадцать лет зыбкими иллюзиями «святой» Руси, бескомпромиссная, жестокая и жаждущая реванша в борьбе с большевистской властью…. Опять- таки, следует признать, что соответствующая питательная почва к этому глухому отголоску гражданской войны, все эти соды сохранялась в России. Основательно «прожидовленная» советская власть и администрация на местах своей неприкрытой жестокостью и откровенной русофобией успела основательно попортить кровь и правым и виноватым… настроив против себя и тех и других… А тут еще «подоспела»(?) жесточайшая, кровопролитнейшая война, помутившая треском костей и запахом горячей крови самые трезвые головы…
 Русская военная эмиграция за двадцать лет своего существования претерпела значительные изменения, причем, - не в лучшую сторону. Агенты ВЧК самым решительным и наглым образом «ликвидировали» лидеров РОВС- генералов Кутепова и Миллера, провели ряд операций, направленных на развал военных эмигрантских союзов и организаций. Опять-таки, следует признать, что самая активная, пассионарная часть белого движения полегла на полях гражданской войны, немалая часть ее представителей ушла из жизни от пьянства и безысходной тоски по утраченной Родине. Та же ее часть, что сохранила верность старым идеалам и традициям русского офицерства, тоже не была однородна. Впервые это проявилось во время боев в Испании в 1936-1938 годах. Уже тогда часть офицеров-эмигрантов сражалась в рядах франкистов, - другая - в рядах республиканцев и интернациональных бригадах. Значительная часть офицеров, проживавших в эмиграции в Англии, США, Канаде и Австралии, вступив в армии этих государств, принимали участие в боевых действиях против Германии, Италии и Японии. Другая, немалая их часть, являвшихся членами РОВС и проживавших в Германии, Франции, Бельгии, Югославии и Болгарии по призыву своих лидеров, приняла участие в войне на стороне Германии и Японии. Немаловажным условием было то, что средний возраст офицеров –эмигрантов к тому времени приблизился к 50-ти годам. Молодежные эмигрантские военизированные организаци тоже не были монолитными и страдали характерными для молодежи пороками - максимализмом, самоуверенностью, зазнайством… С их стороны просматривались попытки противопоставить себя «старому» руководству НТС и РОВС. Нам известены факты, когда представители молодежной группы РОВС направили донос в СД на своего «куратора» в АСТ «Южная Украина» капитана Клавдия Фосса, а представители НТСНП создали большие проблемы Борису Смысловскому.
 Но даже эта сумбурная и «пестрая» информация позволяет утверждать, что русские офицеры-эмигранты по своим моральным, идейным и боевым качествам были на голову выше своих «коллег» из числа противников советской власти, остававшихся в России.
 Из числа многих сотен офицеров РОВС и членов НТС, изъявивших желание принять участие в боевых действиях на Восточном фронте, группа Клавдия Фосса была самой многочисленной, сплоченной и по многим признакам - самой успешной по результатам выполнения стоящих перед ней задач. Как показывает анализ публикаций по деятельности абвера и рассекреченных документов НКВД и СМЕРШ «деятельность» «команды» капитана Фосса была особо отмечена обеими «структурами». Связано это было, прежде всего, с тем, что офицеры из группы Фосса не только выполняли функции переводчиков - референтов при военачальниках на Восточном фронте, но и проявили себя как активные сотрудники абвера по всем основным направлениям деятельности этого органа на Причерноморском, Кавказском, а на последнем этапе войны и на Балтийском направлениях.
 Это мое утверждение имеет серьезное доказательство. При анализе документов СМЕРШ я обнаружил документ - Ориентировку органам СМЕРШ по розыску военных преступников в 1943-1946 годах. В этом документе - значительная группа офицеров, прибывших с Фоссом из Болгарии, выделена в отдельный список [9].
 Меня несколько смущает тот факт, что из 34-х фигурантов, приведенных в « списке Фосса», 2 офицера к тому времени погибли, два человека были арестованы органами СМЕРШ и отбывали 25-ти летний срок заключения. С учетом того, что эти лица были тоже включены в общую ориентировку по разыскиваемым военным преступникам, то можно предположить, что руководящие сотрудники СМЕРШ, утверждая этот список, не исключали той возможности, что в процессе оперативных и розыскных мероприятий в «поле зрения» контрразведчиков попадут их родственники или какие-то их подельники по военному времени… Для нас главное уже то, что даже «минусуя» четырех фигурантов, выведенных из игры, остается ставшая уже легендарной - «непотопляемой» и «несгораемой» цифра -«30» - число соратников Клавдия Фосса, прибывших с ним из Софии, для участия в очередном этапе нескончаемой для них русской гражданской войны… По самому поверхностному анализу - подавляющее большинство фигурантов из этого списка нельзя заподозрить в особой любви не только к нацизму, но даже и к Германии,- все они под ходят под категорию борцов против коминтерна, - классическим олицетворением которых может служить «киношный» майор Василий Кречетов, роль которого блестяще сыграл в киноэпопее «Ликвидация» актер Пореченков. Моделируя их жизненную позицию и основную цель борьбы, можно привести слова Кречетова: «…а кто сказал, что немцев я люблю?... Это вас я ненавижу!!!».
 От «киношной» лирики переходим к нашей проблемной, противоречивой теме исследования.
«Ориентировка», данная по каждому из фигурантов «списка Фосса», позволяет нам представить примерный уровень разведывательной и контрразведывательный подготовки каждого из офицеров группы… Пометка - «сотрудник внутренней линии» - означает, что этот офицер входил в контрразведывательную организацию, созданную Клавдием Фоссом, для борьбы с инакомыслящими и колеблющимися членами РОВСа. По всем меркам это были страшные по своей сути борцы за «чистоту» своих рядов,- своеобразный «орден меченосцев» внутри разношерстной белой военной эмиграции. Если они беспощадно карали за малейшую слабость своих недавних соратников по мировой и гражданской войне, то можно себе представить, что ждало убежденных в своей правоте чекистов и ортодоксальных коммунистов, попадавших им в руки… Кстати, как показали дальнейшие события сотрудники Клавдия Фосса не отличались избыточной кровожадностью, более того, они не имели полномочий - карать или миловать…. Так, после неоднократных бесед с представителями АК «Крым» полковники Хомич и Пискунов, генерал-майор Новиков и капитан 3 ранга Ильичев, капитан 2 ранга Заруба были возвращены из симферопольской тюрьмы в лагерь. Судьба майора Александера была предрешена, скорее всего,- по «национальному» признаку… Старший лейтенант Федоров и лейтенант Демидов, как офицеры разведывательного отдела флота, представлявшие определенный интерес для абвера, но решительно отвергшие любые контакты с немецкой контрразведкой, были переданы сотрудникам симферопольского отделения СД с заранее прогнозируемым результатом.
 По анализу публикаций , авторы которых исследовали деятельность абвера на юге Украины, в Причерноморье и на Северном Кавказе - список сотрудников абвера, приведенный мной, не претендует на максимальную полноту, но дает возможность сделать определенные промежуточные выводы по теме нашего исследования. Информация по сотрудникам НБО, сообщенная Александром Браунером на допросах его сотрудниками СМЕРШ в совокупности со «списком Фосса», охватывает, как минимум, 40-50% наиболее активных сотрудников абвера из числа русских военных эмигрантов, действовавших на южном крыле советского-германского фронта. Отмеченные жирным текстом фрагменты в большей части «ориентировок» и оперативная информация СМЕРШ на сотрудников абвера позволяют мне определить тех, с кем из фигурантов этих списков на определенных этапах своей деятельности в абвере мог сотрудничать Борис Николаевич Ильинский. Учитывая высокий профессионализм фигурантов этого списка, Бориса Ильинского на их фоне могли заметно выделить лишь знание местной флотской специфики и оперативной обстановки в пунктах базирования флота в Черном и Азовском морях; знание способностей и, опять- таки, профессиональных возможностей руководителей противостоящих абверу разведок Черноморского флота , Южного и Северо-Кавказского фронтов…. Нужно ли уточнять, насколько это было важно для профессионального разведчика-аналитика, действовавшего теперь в интересах абвера? Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и тот факт, что Борису Ильинскому приходилось действовать против его бывших коллег, а, быть может, – и друзей, по разведывательному отделу Черноморского флота…. Остается предположить, что основной рабочей альтернативой и некоторым самооправданием в этот период у Бориса Ильинского была всепоглощающая ненависть к непосредственным виновникам его нынешнего незавидного положения - к командующему Черноморским флотом адмиралу Октябрьскому и армией генералу Петрову, «сдавшим» его в плен и, - по сути,- толкнувшим на путь измены.
Как прослеживается по следственным материалам на Бориса Ильинского в октябре 1942 года он побывал в Румынии и Германии. Кстати, слишком большое и явно преувеличенное значение по обвинению Ильинского в измене Родине придавалось факту передачи Борисом Николаевичем шифров и кодов, использовавшихся румынскими войсками в процессе радиопереговоров. Квалифицировано это преступление как - «…нанесении значительного ущерба обороноспособности страны в военный период….» . С точки зрения профессионалов - это исключительно надуманное обвинение, видимо, использованное при недостатке других, более весомых улик. Подобное обвинение весьма «вымучено» и несолидно смотрится в мемуарах бывшего начальника разведки ВМФ адмирала Воронцова. Любой специалист, работавший или соприкасавшийся с проблемами приема- передачи информации средствами специальной связи, знает, что основой работы этого «механизма» является частая смена кодов и особый порядок использования шифров, практически исключающие длительное «чтение» ваших радиопередач противником. Достаточно подробно эта проблема изложена в публикациях, посвященных соответствующей службе « 8-х» отделов в штабах и управлениях. Другое дело, что Борис Ильинский мог в доступной форме объяснить туповатым румынам сам процесс «взламывания» их кодов для последующего принятия мер по их защите…. Скорее всего, целью поездки Бориса Ильинского в Бухарест, Софию, Вену и Берлин было нечто другое,- более серьезное, о чем мы пока можем только догадываться…

Деятельность абвергрупп «НБО» в пересыльных лагерях, оборудованных вблизи морских портов Северного Причерноморья
 Не возникает сомнения в том, что давая показания следователям тульского МГБ, Борис Ильинский - опытный разведчик-аналитик, озвучивал лишь те факты, которые было бесполезно отрицать. А таких фактов, как мы уже неоднократно могли убедиться,- было не очень много. Из показаний Александра Браунера, в части касающихся Бориса Ильинского, можно сделать вывод лишь о том, что последний возглавлял подразделение охраны объектов абвера в Николаеве и привлекался «…как и все для опроса военнопленных в лагерях». По другим источникам информации, - опять –таки, - «…работал переводчиком при опросе военнопленных в лагерях, участвовал в формировании и подготовке групп диверсантов и разведчиков, предназначенных для выполнения соответствующих задач в тылу советских войск…». Можно нисколько не сомневаться в том, что Александр Браунер, грамотный разведчик и контрразведчик с большим опытом, основную часть показаний давал по погибшим либо малозначащим сотрудникам абвера. Судя по отдельным репликам, Браунер обладал колоссальной информацией, позволявшей ему сознательно дозировать информацию, вполне удовлетворяя запросы следователей СМЕРШа. Сам Браунер уже не особенно рисковал, в период дачи показаний ему перевалило за 60 лет, срок ему был отмерен 25 лет без перспектив на амнистию. Судя по очевидной полноте его показаний, Браунер был сориентирован следователем СМЕРШ на «сотрудничество с органами следствия». Кроме того, как гражданин «дружественной»(?) Болгарии он был вправе рассчитывать на снисхождение «…самого справедливого и гуманного суда» в мире…
 До ознакомления с показаниями Александра Браунера я сомневался в перспективе дальнейшей «разработки» Ильинского. Было сложно определить на каких участках фронта и в каком качестве Борис Николаевич проявил себя в качестве сотрудника абвера. Я даже был в чем-то солидарен с николаевскими журналистами, использовавшими свои дешевые «штампы», вроде - «….на длительный срок Борис Ильинский исчез из поля зрения нашей разведки…». На то он был опытным разведчиком и контрразведчиком, сделавшим ставку на выживание любыми средствами, чтобы не «светиться» лишний раз… Ему было достаточно уже и того, что «переводчик Сидоров» поневоле отметился в десятках лагерей на Украине и в Южной России. Кстати, только одного этого факта было достаточно для самого «…справедливого суда в мире», чтобы в обвинительном заключении звучало - « сотрудничество с противником в его разведывательном органе…» Не говоря уже о том, что среди прочих прегрешений потом уже было озвучено - «…добровольная сдача в плен, передача противнику сведений, содержащих военную и государственную тайну… « и проч. Как минимум, - на три «высших меры»…
 Внимательный анализ показаний Александра Браунера позволяет мне с большой долей уверенности утверждать - Борис Ильинский участвовал в большей части операций НБО в период с ноября 1942 года по август 1944 года, а затем - активно сотрудничал в «структурах», возглавляемых Борисом Алексеевичем Смысловским. Косвенными признаками такого утверждения могут служить те награды, что получил он за этот период. Четыре ордена, включая «Железный Крест» 2-го класса, свидетельствуют о том, что их владелец участвовал во многих операциях, и, как минимум, в четырех случаях был особо отмечен руководством абвера.
 При анализе процесса противоборства двух морских разведок попытаемся «вычислить» степень возможного участия в нем Бориса Николаевича Ильинского. Начиная практически с нуля, с сомнительными перспективами на успех исследование этапов деятельности нашего «фигуранта» в составе абвера, имеет смысл сосредоточиться на сравнительном анализе операций морского абвера и операций, проводимых в тот же период разведывательными и контрразведывательными органами Южного, Северо-Кавказского фронтов и Черноморского флота, в предположении, что со стороны абвера в этих операциях принимал участие Борис Ильинский.
 Приняв к сведению документально подтвержденные факты о том, что в осенние месяцы 1942 года Борис Николаевич принимал участие в разработке и вербовке агентуры в пересыльных концлагерях с учетом специфики работы абвергрупп будет логично предположить, что в этот же период Ильинский привлекался руководством абвера по своему основному профилю - как специалист радиоперехвата и аналитик разведки …
 Нисколько не сомневаясь в том, что в период с сентября 1942 по май 1944 года Борис Николаевич принимал активное участие в планировании и организации операций Морского абвера в Восточном Причерноморье, на Северном Кавказе и в Крыму мы, все- таки, вынуждены отрабатывать «документальную» или - протокольную линию исследования, согласно которой осенние месяцы 1942 года агент «Сидоров» в составе группы «опросчиков» абвера провел в разъездах по концентрационным лагерям, выявляя и «разрабатывая, носителей военной и экономической информации среди наших военнопленных. При этом, учитывая специфику работы Морского абвера, особый интерес для его сотрудников представляли военные моряки , бывшие рабочие и служащие предприятий судоремонтной и судостроительной промышленности.
По «протокольной» версии, которую, кстати, успешно развивал Борис Ильинский в процессе многочасовых допросов в тульском управлении МГБ основным его занятием в составе николаевской группы НБО был опрос пленных. Это подтверждает и Александр Браунер, давая, казалось бы, подробные сведения по сотрудникам абвера, с которыми ему приходилось сотрудничать в течение двух с половиной лет. Чтобы создать видимость детализации и жесткой периодизации приводимой информации Браунер даже указал периоды своих отпусков, проводимых по его утверждению с семьей в Болгарии. Я не верю в чрезмерную наивность тульских контрразведчиков, имевших опыт работы в СМЕРШе, но на всякий случай уточню, что у сотрудников абвера в период войны не было отпусков в том смысле, в котором мы себе их представляем. Не следует забывать и о том, что в Болгарии и Румынии размещались основные, базовые разведывательные центры абвера, «работавшие» не только против России, но и против Северной Африки, Ближнего Востока и Ирана… Так, получая основные директивы из Берлина и Вены, одна группа-разведчиков-аналитиков «разрабатывала» Турцию, Ближний Восток, Закавказье и Иран. Вторая, - более многочисленная группа - разрабатывала Юг Украины, Северное Причерноморье, Крым и Северный Кавказ, образуя вместе с первой единое подконтрольное абверу пространство на юго-восточном направлении. Именно в этой связи и следует рассматривать многомесячные «отпуска» Браунера в Софию и частые «перемещения» лейтенанта Аксакова между Берлином, Софией, Николаевым и Одессой. Следует принять к сведению, что между этими «командировками» Аксаков успевал попеременно с Фоссом выполнять роль резидента абвера в Николаеве и Херсоне. Эти факты подтверждаются многочисленными отчетными документами абвера и у нас нет оснований им не доверять. Подобные многомесячные «командировки» «наших» специалистов могут быть объяснимы масштабными операциями, требующими концентрации усилий абвера на одном из направлений. Так, мы еще вернемся к теме использования аэродромного узла в районе Сталино под нынешним Донецком для тайных перелетов авиации, действовавшей исключительно в интересах командования абвера, нацеленного на южное и юго-восточное направления…
 К проработке версии по участию Бориса Ильинского в операциях группы Владимира Цирке в Северо-Восточном Приазовье мы еще вернемся, а пока, выдерживая хронологию исследования, перенесемся в штаб-квартиру «НБО» в Николаеве.
 Работа Бориса Ильинского в осенние месяцы 1942 года в Крыму маловероятна. Во-первых, потому, что слишком велика была вероятность встречи с бывшими сослуживцами по Черноморскому флоту, во-вторых, потому, что к октябрю значительная часть рядовых военнопленных была переведена в концлагеря Николаева, Херсона, Одессы, а офицеров - в тюрьмы Днепропетровска, Луганска и Сталино. Учитывая отношения Бориса Ильинского с руководством Морского абвера, видится весьма логичным откомандирование агента «Сидорова» для работы в ШТАЛАГи и ДУЛАГи Николаева, Херсона и Одессы. В этот период Борис Николаевич начал активно сотрудничать с руководством АСТ «Юг Украины» в Николаеве, Херсоне, Одессе, Таганроге, Мариуполе и Кривом Роге и только в начале 1943 года подключился к работе АК НБО в Крыму.
 В исследуемый нами период подразделение абвера - «АСТ «Юг Украины» возглавлял корвет-капитан Хаун, Морской отдел - АСТ «Крым» возглавлял корвет-капитан Хох-Грассель. Как уже говорилось, подавляющее большинство обоих подразделений абвера составляли члены команды Клавдия Фосса - русские офицеры.
 Познакомившись с составом группы капитана Клавдия Фосса [9], имеет смысл особо выделить русских морских офицеров - сотрудников Морского абвера. Немаловажным фактом был тот, что накануне описываемых нами событий - в июле 1942 года - единственный этнический немец-капитан 1 ранга Боде передал свои полномочия по руководству Абверкомандой "Нахрихтен беобахтер» ( НБО ) корвет-капитану Рикгофу - своему бывшему заместителю.
 Капитан-лейтенант Рикгоф- уроженец Прибалтики, выпускник Морского корпуса, бывший офицер Императорского флота и армии генерала Юденича. С момента принятия им командования НБО в составе руководства этой структуры преобладали бывшие офицеры русского Императорского флота, - активные участники белого движения:
Нейман Петр Павлович (он же - Вольф Гугович, псевдоним «Калый») - капитан-лейтенант, начальник айнзатцкоманды НБО до августа 1944 года; затем возглавил «АК-166М» на Балтике. До начала войны служил помощником военно-морского атташе Германии в СССР и уже только поэтому считался одним из основных специалистов по советскому военно-морскому флоту.
Жирар де Сукантон – уроженец Прибалтики, потомок известного дворянского рода, бывший старший лейтенант российского флота, офицер армии ген. Юденича, белоэмигрант. До сентября 1942 г. он возглавлял айнзатцкоманду НБО, с марта по май 1943 г. руководил Тавельской разведшколой.
 Цирке Вольф (Владимир Оттович) – обер-лейтенант, начальник маринен мельдекопфа Айнзатцкоманды НБО, бывший офицер флота Латвии и армии ген. Юденича
 Келлерман Николай - капитан-лейтенант, член РОВСа.
Аксаков Сергей - выпускник последнего дальневосточного выпуска Морского корпуса, активный участник гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке, один из самых деятельных членов этой военизированной эмигрантской организации. Единственный из всего выпуска – лейтенант российского флота.
 Капитан Клавдий Фосс - убежденный монархист, непримиримый борец с советской властью. Один из самых молодых ветеранов «белого» движения на Юге России. С выпускного класса 2-й Виленской гимназии ушел добровольцем на фронт. Закончил ускоренный курс артиллерийского училища. Отличился в боях на Румынском фронте, капитан артиллерийского дивизиона. Участник похода «Яссы-Дон» под командованием полковника Дроздовского. Адъютант начальника 3-го отделения РОВС. Во время коммунистического мятежа в Софии в 1923 году возглавил отряд русских офицеров, пришедших на помощь болгарскому правительству. В 1924 году создал тайную организацию «Долг Родине», которая в дальнейшем преобразовалась в контрразведку РОВС, более известную как «Внутренняя линия». Большую часть эмигрантского периода пробыл в Болгарии. Капитан Клавдий Александрович Фосс , числясь майором запаса, с 1925 по 1941 год состоял на официальной службе в болгарском Военном министерстве. За отличия в службе был награжден многими болгарскими орденами. В этот же период возглавлял канцелярию начальника контрразведывательного отдела РОВС в Болгарии генерала Федоре Абрамова. По такому же разделению функций при генерале Павле Шатилове действовал в Париже капитан Николай Закржевский, уже знакомый нам по « списку Фосса». Об уровне и значении этой структуры можно судить по тому, как в те же годы представителем «Внутренней линии» в Гельсингфорсе был будущий президент Финляндии генерал-лейтенант Карл Маннергейм. По своим связям и возможностям в военном министерстве Болгарии Фосс активно помогал руководству РОВС в процессе внутренней и международной деятельности. Грамотно распределив обязанности своей агентуры в Софии, Фосс фактически парализовал работу советского посла Раскольникова и его ближайшего «чекистского» окружения. После длительного «прессинга» сотрудников Фосса Раскольников, пребывая в сильнейшем нервном напряжении, оставил свой пост посла в Софии и скрывался уже от чекистов во Франции. Тогда же он и погиб при весьма странных обстоятельствах. Клавдий Фосс, «курировавший» работу «НБО» по линии руководства РОВС, не был моряком, но находясь в течение двадцати лет в Болгарии, по праву считался «специалистом» по Причерноморью, Крыму и Кавказу. Опыту Фосса, как организатора контрразведывательной «внутренней линии» РОВСа мог бы позавидовать любой из руководителей советской контрразведки тех лет.
 Руководителям разведывательных органов Одесского военного округа и Черноморского флота было чему поучиться у своего потенциального противника,- будущего «куратора» групп абвера, нацеленных на Причерноморье, Крым и Кавказ.
 Пусть вас не смущают остзейские и немецкие фамилии большинства этих офицеров, - свою преданность России их предки убедительно доказали многими веками службы на военном и гражданском поприще. Представители этой элитной военизированной общности были самыми последовательными борцами с врагами Императорской России: адмирал Эссен, контр-адмирал Иессен, генерал граф Келлер, генерал Каппель, генерал Маннергейм, генерал барон Унгерн, генерал Врангель и многие другие… Кстати, среди них были и представители русских, славянских фамилий: генералы Кутепов, Абрамов, Шатилов, Драгомиров, Лукомский… По своим убеждениям эти офицеры были патриотами России, по воспитанию и духу они были более русскими людьми чем грузин Дмитрий Намгаладзе и тем белее - Филипп Октябрьский, стеснявшийся носить фамилию Иванов…
Наши исследователи привыкли работать над темами, по которым им обеспечен документальный материал, - доступны архивы, полки ломятся от воспоминаний ветеранов, и сами ветераны готовы поделиться любой информацией,- даже той, которой никогда не обладали…. Все, что связано с деятельностью разведки, в том числе и флотской, до сих пор закрыто для рядового исследователя, а получать специальные разрешения, «светиться» в кабинетах, хозяева которых непременно зададут тебе простенький вопрос,- а на хрена тебе это надо, - желающих маловато. И, должен сказать, - это вполне логичный вопрос и я бы его задал, окажись я на их месте. И теперь уже точно могу сказать - слава Богу, что я не был на их месте и на месте их предшественников военного времени….
 
Штаб-квартира АСТ «Крым», город - Симферополь.

 Нам предстоит уточнить, что представляла из себя структура абвера, с руководством которого Борису Ильинскому предстояло сотрудничать в ближайшие два года.
Смотрим самую доступную справку: « Морская разведывательная абверкоманда (НБО) была сформирована в конце 1941-го — начале 1942 года в Берлине, затем направлена в Симферополь, где находилась до октября 1943 года по улице Севастопольской, дом 6. В оперативном отношении непосредственно подчинялась Управлению «Абвер-заграница» и была придана штабу адмирала Шустера, командовавшего немецкими военно-морскими силами Юго-восточного бассейна. До конца 1943 года команда и ее подразделения имели общую полевую почту № 47585, с января 1944 года — 19330. Позывной радиостанции — «Татар». Более подробную информацию я привел в Приложении 2.
Имея поименный список «русской» группы капитана Фосса, мы можем проследить деятельность членов этой группы в составе вышеперечисленных подразделений абвера.
В этом нам поможет подборка немецких архивных документов, обработанных и переведенных военным переводчиком Литвиновым. Среди документов штаба 17-й армии в достаточной мере представлены документы, освещающие деятельность абвергупп, действовавших в Крыму в интересующий нас период.
 Мы уже давно обратили внимание на необычную чуть ли не опереточную форму казаков фон-Панвица, на особую , с претензиями на русификацию форму в соединениях РОА генерала Власова. Мы уже убедились в том, что одна часть русских сотрудников абвера носила немецкую форму и имела немецкие звания, другая же часть ходила в немецкой форме офицерского образца без знаков различия и именовалась без разбора - «зондерфюрерами». Некоторую ясность в этот вопрос внесло исследование ассистента Олега Байда : «Русские эмигранты-переводчики на Восточном фронте» ( 9 ).
По материалам следствия по «делу» Ильинского очень сложно проследить ту роль ,или ту функцию, что выполнял Борис Николаевич в период его сотрудничества с руководством НБО. Будучи опытным разведчиком и исключительно умным человеком, в период следствия Борис Николаевич в полной мере использовал «презумпцию невиновности», давая показания лишь по имеющим документальные подтверждения эпизодам своей деятельности в абвере. Поскольку имелись многочисленные свидетели того, что он неоднократно посещал пересыльные лагеря с военнопленными,- то Борис Николаевич не отрицал обвинения в том, что он выполнял функции переводчика в период опроса военнопленных в лагерях. Нашлись документальные подтверждения того, что он составил инструкцию по опросу военнопленных,- он и это признал. Имелись единичные свидетельства того, что Ильинский принимал участие в подготовке и засылке в тыл нашей армии разведывательных групп,- он и это признал… Главным и, похоже, основным обвинением, предъявленном Ильинскому, была передача противнику информации о том, что сотрудники разведывательного отдела Черноморского флота в течение длительного времени читали шифродонесения, посылаемые из штаба румынского горно-егерского корпуса в адрес своего Генерального штаба в Бухаресте… Этого факта бывшие соратники Бориса Ильинского по разведывательному отделу простить не могли, потому как сам факт «вскрытия» секретных радиопереговоров румын со своим командованием и немецкими союзниками признавался основным достижением флотской разведки с самого начала войны до осени 1942 года. Летом 1942 года разведчикам флота стала известна оценка их работы Верховным Главнокомандующим И.В. Сталиным, заявившим: «Если бы не было разведки Черноморского флота, я бы не знал обстановки на Юге». По разъяснению ветерана разведки В.И. Зайцева эта оценка была доведена до личного состава Разведки ЧФ батальонным комиссаром Чернаковым после его возвращения из командировки в ГМШ осенью 1942 года, то есть – после оставления Севастополя. Даже отрывочные данные, приведенные за полгода с августа 1942 года по февраль 1943 года по каналам связи румынской армии, было обработано свыше 26.000 шифровок… И, вдруг - такой «облом»,- румыны не только поменяли коды, но и изменили систему шифрования донесений. Из анализа уже имеемой нами информации, именно в это время Борис Ильинский по согласованию со своими «коллегами» по Морскому абверу был направлен в Генеральный штаб румынской армии и втолковал неразумным румынам, что все предыдущее время их радиообмен был достоянием разведотдела Черноморского флота и, соответственно, - Генерального штаба РККА… А ведь с точки зрения «пацанской» этики Ильинский был прав,- завладев этим призом в борьбе с радиоразведкой румын, теперь, ощутив себя брошенным и преданным,- он лишал флотскую разведку дальнейшего права на обладание этим призом…. Сделав такой «подарок» противнику, Ильинский прекрасно понимал, что на Родине ему это не простят… Теперь ему терять уж точно – было нечего…
Мы уже несколько раз пытались определиться - в каком из структурных подразделений абвера действовал агент «Сидоров», он же – Борис Николаевич Ильинский? С учетом того, что «разработка» и вербовка Ильинского происходила в Симферополе в августе 1942 года,- значит - Борис Николаевич начал сотрудничать с Морской разведывательной командой фригат - капитана Ротта. Штаб этого разведывательного подразделения с 1 июля 1942 года до 1 февраля 1943 года находился в Симферополе. Специальные группы выполняли свои задачи в портах Азово-Черноморского бассейна: в Николаеве, Херсоне, Одессе, Геническе, Севастополе, Керчи, Мариуполе, Таганроге, Ейске, Темрюке, Анапе и Новороссийске. Впоследствии, перейдя вместе с этой командой в состав «АСТ-Крым», специалисты «морского» абвера принимали участие в операциях на Кавказе, Тамани и в Крыму. Подробно состав и специфика деятельности «НБО» изложена в разделе[ 2.5 ] Приложения. На данном этапе исследования, примем к сведению, что в состав «НБО» входило несколько филиалов и отдельных групп:
1. «Марине абверайнзатцкоманда» - команда морской фронтовой разведки, аналог нашего разведывательного отряда штаба флота. В исследуемый нами период - командир капитан-лейтенант Петр Нойман. Последовательно дислоцировалась в Севастополе, Керчи, Темрюке, Новороссийске и Краснодаре. Действуя на Балтике осенью 1944 года, под руководсвом того же Петра Ноймана, более известна как «абверкоманда-166 М».
2. «Марине абверайнзатцкоманда» - до сентября 1942 года командир - лейтенант барон Жирар де-Сукантон, затем - обер-лейтенант Владимир Цирке. В 1942-1943 годах команда последовательно базировалась в Севастополе, Бердянске, Мариуполе, Таганроге и Ростове. В оперативном подчинении Владимира Цирке в Мариуполе находилась специальная радиогруппа, которая осуществляла связь с заброшенными за линию фронта агентами, а также проводила радиоигры дезинформационного характера с советской разведкой. Действовала на северо-восточном побережье Азовского моря.
По специфике деятельности группы Владимира Цирке в августе 1942 года, можно с уверенностью утверждать, что в работе радиогруппы принял самое активное участие Борис Ильинский. Он не мог упустить такого шанса- поработать по своей «основной специальности»… Имеется еще один существенный аргумент в пользу участия Ильинского в операциях абвера в Мариуполе, - по анализу отчетных документов - Борис Николаевич будет поддерживать с Цирке рабочие и дружеские контакты до апреля 1945 года.
 Вернемся к фактам, зафиксированным следователем тульского УМГБ, и подтвержденным самим Борисом Николаевичем. Ильинским.
Так, Борис Николаевич признал факт работы переводчиком в группах зондерфюрера Николая Келлермана и обер-лейтенанта Владимира Цирке. Этот факт отрицать было бесполезно, так как многие сотни заключенных, видевших Ильинского при посещении им лагерей, вполне могли опознать его. У следователя, указавшего в протоколе допроса, что основной функцией Ильинского был перевод в процессе опросов или допросов заключенных Келлерманом и Цирке, не возникло ни тени сомнения в правдивости показаний Бориса Николаевича. Если бы следователь хоть немного вник в суть порученного ему «дела», то он без особого труда выяснил бы, что и Николай Келлерман и Владимир Цирке – в прошлом,- офицеры Российского флота, русский язык для них – родной и в услугах переводчика они не нуждались. Не понять из какого источника появляется информация о том, что время работы «переводчика «Сидорова» он посетил 87 лагерей. Я не сомневаюсь в том, что за такой длительный срок, что указан в протоколе, можно было бы «посетить» и большее число лагерей, но , похоже, что 87 – это число пересыльных лагерей, существовавших на тот период в прифронтовых зонах немецкой оккупации. Ильинскому не было смысла опровергать эту информацию, притом, что «базовыми» лагерями для работы сотрудников НБО в течение длительного срока были –Херсонский «Шталаг-370», Николаевский «Шталаг -364», Бахчисарайский «Шталаг-367» и Мариупольский «Шталаг -190».
Для объективной оценки обстановки в районах размещения судостроительных заводов на юге России нам придется вернуться в осенние месяцы 1941 года.
После захвата немцами Николаева все промышленные предприятия были реквизированы. Черноморский судостроительный завод был переименован в «Южную верфь», судостроительный завод имени 61-го коммунара – в «Северную верфь», судоремонтный завод – в «Малую верфь».
 На базе «Южной верфи» представители немецкого командования создали штаб по руководству строительством военных кораблей и подводных лодок во главе с адмиралом Циба и контрадмиралом Клаусеном. Управляющим всеми кораблестроительными заводами Николаева и Одессы был назначен генерал фон Бодеккер.
 По их требованию в Николаеве в районе Темвода рядом с «Северной верфью» был создан концлагерь для советских военнопленных «Шталаг-364», в котором содержалось около 30 тысяч человек. Они должны были стать основной рабочей силой в осуществлении намеченной гитлеровцами программы строительства и ремонта военных кораблей. Насколько серьезно и основательно шел процесс можно судить по следующим событиям. В июле 1942 года в Николаев с инспекторской проверкой приезжали рейхсминистры Розенберг и Кох. Их визиты были освещены в газетах, выпускаемых оккупационной властью – «Германское Прибужье» (Николаев) от 26 июля 1942 года и «Голос Дніпра» (Херсон) от 12 июля 1942 года. Розенберг и Кох совещались с Клаусеном по вопросам, связанным с процессом эксплуатации судостроительных заводов. Судя по всему, оба рейхминистра несли персональную ответственность перед фюрером за восстановление судостроительной промышленности на юге России.
Имеются документальные подтверждения визита в Николаев Адольфа Гитлера. Со своим ближайшим окружением рейхсфюрер совершил полет на самолете с ознакомительной целью, с последующей кратковременной посадкой на николаевском аэродроме.
В июне 1943 года те же министры приезжали в Николаев для оценки результатов работ за истекший год. На территории «Шталага-364» в 26ти двухэтажных бараках постоянно содержалось по 26-30 тысяч советских военнопленных. Вся территория лагеря была разбита на отдельные участки. Каждый корпус, где находилось до 200 узников, был огражден колючей проволокой. Внутренние ходы и выходы охранялись полицией. Невдалеке от ограждения людей расстреливали. Поражает жестокость и циничность немецкой оккупационной администрации,- расстрелу подлежали, прежде всего, те военнопленные, кто по заключению проверочных «комиссий» не представлял особой ценности для работ на судоверфях.
Немецкая администрация действовала оперативно и эффективно. Начиная с осени 1941 года в «Шталаг-364» со всех участков фронта направлялись советские военнопленные, имевшие гражданские специальности, позволявшие их использовать на судостроительных и судоремонтных работах. Сюда же направлялись военнопленные, имевшие отношение к военно-морскому и торговому флоту,- то есть имевшие морские специальности. Из отобранных немецкими инженерами специалистов формировались бригады по специальностям… На фоне этого отборочного процесса значительная часть военнопленных привлекалась в качестве подсобных рабочих для восстановительных работ на заводах и в порту, остальные направлялись в другие лагеря. В этой связи в лагере наблюдалась большая текучка «переменного» состава. С учетом судостроительной и военно-морской специфики отбора военнопленных, широкое поле деятельности было предоставлено представителям групп абвера, специализировавшихся по морской «тематике».
Сохранились воспоминания бывшего узника летчика Р. И. Капреляна. Он был активным участником лагерного подполья, бежал, но был пойман. Капрелян рассказал, что узников расстреливали на территории лагеря, на пустыре, и закапывали во рву. Всего в «Шталаге-364» за время его существования было уничтожено 30609 военнопленных и мирных жителей.
 Наши военные историки редко фиксировали внимание на таком очевидном факте,- самые массовые и успешные школы абвера и учебные центры по подготовке разведчиков и диверсантов в течение длительного времени были «завязаны» на конкретные группы пересыльных концентрационных лагерей. Так учебная база НБО в селении Тавель под Симферополем была «завязана» на Бахчисарайский «Шталаг-367», оборудованный на склоне высоты Толле рядом с водохранилищем.
Редко кто задавался вопросом, откуда у немцев к осени 1943 года появилось более сотни быстроходных десантных барж, десятки тральщиков, торпедных катеров, вооруженных эффективными орудиями? На верфях Херсона, Николаева, Одессы и Таганрога было организовано переоборудование и сборка десятков тральщиков, торпедных катеров и малых морских охотников. Признание того факта, что большая часть этих кораблей была построена, либо собрана на заводах в Херсоне и Николаеве неизбежно вызывает вопрос, - почему постройка аналогичных боевых судов не была организована командованием нашего Черноморского флота верфях Поти и Батуми, где в то время были сосредоточены значительные судостроительные и судоремонтные резервы… Притом, что эти резервы были созданы, прежде всего, якобы за счет вывезенных из Херсона, Николаева и Севастополя станочного парка, оборудования и дефицитных материалов судостроительной промышленности…
 По всему выходит, что немецкой администрации на оккупированной территории удалось сделать то, что нашему командованию оказалось не под силу на своей территории… Недавно отмечался очередной юбилей 13-го Судоремонтного завода Черноморского флота, чествовали юбиляров, внесших «посильный» вклад в борьбу с немецкими захватчиками… Согласившись с тем, что вклад был - «посильный», - нельзя не отметить и того, что «вклад» этот был явно недостаточный для решительного разгрома немецких морских сил в Черном море.
 На фоне этих событий ясна причина, по которой немцы настойчиво пытались сохранить тех специалистов судостроения и судоремонта, которые эффективно работали в цехах и на верфях заводов в Николаеве, Одессе и Херсоне. Перед оставлением Николаева немцы эвакуировали узников «Шталага-364» в Одессу, а по мере наступления наших войск специалистов судостроения и судоремонта последовательно эвакуировали в Констанцу, Белград, Будапешт и Вену.
 При внимательном исследовании архивных документов, воспоминаний участников боевых действий с обеих сторон, прослеживается тот факт, что в течение всего исследуемого периода - с сентября 1942 года по апрель 1945 года мобильная группа специалистов морского абвера последовательно перемещалась в том же направлении. Основная причина такой «териториальной» зависимости состояла в том, что эти «профильные» лагеря, первыми из которых были «Шталаг-364» в Николаеве, «Шталаг- 370» в Херсоне, «Шталаг -170» , селе Мангуш под Бахчисараем «Шталаг-367» , и «Шталаг» - 190 в Мариуполе оставались основными базовыми объектами, используемыми абвером для подборки и подготовки разведывательных и диверсионных групп с целью засылки их в базы флота и в тыл советских войск. В этом состояла основная боевая функция структур Морского абвера на прибрежных направлениях протяженного советско-германского фронта. В тоже время руководство штаба «Валли» периодически ставило сотрудникам абвера задачи экономической разведки. На определенных этапах, таких как осенние месяцы 1942 года в Николаеве и Херсоне, - проблемы экономической разведки и вербовки соответствующих специалистов решались в первую очередь…
Cледует признать, что таких уникальных возможностей, какими располагали специальные службы нашего противника в летне-осенний период 1942 года,- наша войсковая разведка и разведка НКВД не имели на всем протяжении ведения боевых действий с Германией и ее союзниками. В результате жесточайших поражений в мае Харьковом, в июне на Волховском фронте, в июле в Крыму, в августе в излучине Дона и в сентябре на Кубани,- в немецкий плен попали многие сотни тысяч советских военнослужащих, среди которых было много бывших работников военных институтов, инженеров, техников и рабочих оборонных заводов , отказавшихся от «брони» и добровольно ушедших на фронт… Безусловно, учитывались и местные факторы,- так в районах боев Южного и Юго-Западного фронтов среди попавших в плен было значительное число бывших рабочих и служащих из Одессы, Херсона, Николаева, Вознесенска…. Среди попавших в плен под Ростовом, Краснодаром и Армавиром было большое число бывших рабочих ростовских заводов, Азовстали, рыбаков и моряков гражданского флота… В таких – «целевых» операциях сотрудники абвера уже имели значительный опыт. Так, при планировании печально известного матча Киевского Динамо с немецкой командой, большинство штатных игроков футбольной команды «киевлян» было в кратчайший срок найдено агентами абвера среди военнопленных, попавших в плен после разгрома группировки Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 года.
 Для того, чтобы осознанно представлять себе процесс работы групп абвера в лагерях военнопленных, имеет смысл ознакомиться со структурой обеспечения и охраны лагерей, взаимоотношением лагерной администрации с сотрудниками абвера, выполнявшими задания своего руководства.
Наше исследование не претендует на академический уровень, поэтому я поместил в раздел «приложения» только тот материал, без которого нам не обойтись для элементарного ознакомления с темой. Так , отслеживая процесс отбора и вербовки военнопленных, требуется знать структуру и состав подразделений абвера, специфику их взаимодействия с другими специальными службами вермахта.
Начнем с контрразведывательной структуры абвера. Так, Абверштелле «Украина» был организован в августе 1941 г. и до ноября 1942 г. размещался в Ровно, затем переведен в Полтаву. В феврале 1943 г. при отступлении немецкой армии переехал в г. Здолбунов близ Ровно. Был известен как «Штаб связи ОКБ Украины». Расформирован в январе 1944 г.
 Для начала в разделах №№ 2 -3 «Приложение» я поэтапно вывел справочные сведения по отдельным структурным подразделениям абвера, с подробным указанием на специфику работы и состав каждого из них.
Итак, сентябрь 1942 года, Николаев, «Шталаг-364». С учетом опыта разведывательной и оперативной работы возможности проведения вербовки у Бориса Ильинского были значительно большие , чем у Николая Келлермана или у Владимира Цирке, которые в течение последних 20-ти лет были оторваны от российской действительности и не представлявляли себе менталитета советских граждан, родившихся и выросших после революции. В каком бы качестве ни сотрудничал Борис Ильинский с руководством Морского абвера, его уровень информированности и способность к оперативному анализу обстановки были востребованы на самом высшем уровне германским военно-морским командованием.
Так, по документам прослеживается, что на базе «Шталага-364» в Николаеве и «Дулага-123» в Джанкое , работала АК-1Ви/150. В задачу этой группы экономической разведки входил сбор сведений об экономике и вооружении армии и флота СССР. Кроме опроса военнопленных производился отбор высококвалифицированных специалистов, с последующим направлением их в распоряжение зондеркоманды-806 [2.4]. В тот период АК-1Ви/150 официально была придана 6-й армии. Группа Николая Келлермана, в которую на тот момент входил Борис Ильинский, в соответствии с планом «АК-1Ви/150 вела работу по опросу советских военнопленных в Николаевском и Херсонском лагерях.
Айнзатцкоманды Николая Келлермана и Владимира Цирке специализировались на допросах военнопленных в пересыльных ДУЛАГах и стационарных ШТАЛАГах. По «протокольной» версии Борису Ильинскому была поставлена задача - выявлять тех, кто до призыва работал на военных заводах, военных институтах, в судостроительной и машиностроительной промышленности. Немецкую разведку интересовало все, что касалось области вооружения Красной Армии, и прежде всего - состояние военной промышленности СССР на Урале и Дальнем Востоке. Но поставить такую раздачу рядовому, периферийному подразделению абвера, могло только высшее командование вермахта , или руководство абвера в Берлине. Сведения, собранные айнзатцкомандами «НБО» подлежали систематизации, анализу, с последующим направлением в аналитические центры Берлина. И опять наши следователи без дополнительных вопросов внесли в протоколы признание подследственного Бориса Ильинского в том, что основной функцией оперативных сотрудников морского абвера был сбор промышленной и научной информации. Это притом, что никто и никогда не скрывал, что основной задачей войсковой и морской разведки , каковой несомненно являлась «Нахрихтенбеобахтер , был сбор профильной военно-морской информации, подборка и вербовка кандидатов для разведывательной и диверсионной работы в тылу противника,-прежде всего - на причерноморском участке фронта и флотских объектах противника.
Мы уже упоминали о том, что «Шталаг-364» был размещен в районе Темвода за Ингульским мостом в заречной части Николаева. Это был один из крупнейших пересыльных нацистских лагерей на оккупированной территории СССР. Здесь в 26 двухэтажных бараках постоянно содержалось 26-30 тысяч советских военнопленных. Вся территория была разбита на отдельные участки. Каждый корпус, где находилось более 200 узников, был огражден колючей проволокой.
Условия содержания заключенных были стандартны для всех подобных шталагов - все, кто был не в состоянии работать, уничтожались. Если в каком-то бараке появлялись тифозные больные, немцы сразу начинали бороться с эпидемией: охрана заколачивала все окна и двери и… через неделю трупы увозили за пределы лагеря. Два раза в месяц администрация устраивала «медицинскую профилактику» - всех больных и ослабевших расстреливали напротив лагерной стены.
У немецких контрразведчиков на допрос одного человека в среднем уходило от 30 минут до полутора часов. Борис Ильинский понимал, что «переварить» такую массу пленных за отпущенный срок невозможно. Он предложил своему руководству «готовить» лагеря к приезду контрразведчиков. «Готовить» - это означало заранее расселить в каждый лагерный барак по нескольку тайных осведомителей, которые должны были выявить наиболее пригодных для последующей разработки военнопленных .
Это сработало. За пять дней в «Шталаге – 364» были выявлены и тщательно допрошены 82 человека. Бывшие инженеры, технологи и квалифицированные рабочие оборонных заводов, которые отказались от брони и ушли добровольцами на фронт теперь вынуждены были давать информацию о своих предприятиях. 27 из них согласились сотрудничать с немецкой разведкой.
«…Способ фильтрации военнопленных, предложенный Борисом Ильинским , был признан оптимальным. Контрразведчикам не нужно было терять время на общение с бывшими крестьянами, ветеринарами, сельскими учителями и со всеми, кто не представлял для них интереса. Через три недели напряженной работы группой абвера были получены впечатляющие результаты и в других лагерях. Абверовцы приезжали в лагерь, чтобы за два-три дня допросить «нужных» людей и быстро уехать в следующий,- «подготовленный» к их визиту шталаг.
 Плодотворно поработав с Ильинским в течение двух недель, обер-лейтенант Вольф Цирке по указанию руководства абвера отправляет Бориса Ильинского в Берлин, где его допрашивают старшие офицеры штаба германского военно-морского флота . Их интересовало, прежде всего, состояние Черноморского флота , перспективы его использования в ходе боев за Кавказ, особенности работы советской радиоразведки. Была и поездка в Бухарест и в Софию…»(1).
 Не кажется ли вам странным,- последнего командующего СОР генерал-майора Петра Новикова, обладавшего всей полнотой информации по советской группировке в Крыму до последнего дня борьбы за Севастополь, - в Берлин не направили; начальника артиллерии дивизии полковника Дмитрия Пискунова в Берлин не направили, а бывшего офицера разведывательного отдела - капитан-лейтенанта Бориса Ильинского – потребовали направить в Берлин… По той информации, что я располагаю из военно-пленных моряков такой «чести» был удостоен только капитан 3 ранга Лисин, - бывший командир подводной лодки, утопленной финскими катерами летом 1942 года. И то, интерес к Лисину со стороны командования германского флота был инициирован присвоением ему звания Героя… Из финского лагеря, где этот бедолага до поры скрывал свое истинное имя, выдавая себя за штурмана подводной лодки, его вытребовали в Берлин, безусловно, получили от него кое-какую информацию, и вернули опять в лагерь. Финны очень дорожили «своим» пленником. Кстати, его истинное имя финские контрразведчики узнали из Указа ВС СССР, опубликованного в «Правде» со списками награжденных высшими наградами воинов. Звание Героя, в известной степени, при возращении из финского плена поможет избежать Лисину репрессий со стороны СМЕРШа. После возвращения на Родину Лисин был направлен подальше , «с глаз долой» , преподавать морскую практику в ТОВМУ во Владивостоке. Даже один из ближайших «сподвижников» генерала Власова –генерал-майор береговой службы И.А. Благовещенский в Берлин попал после согласия сотрудничать с Власовым.
Итак, Борис Ильинский был вызван в Берлин руководителями абвера по рекомендации командования НБО. Следует учесть, что руководитель абвера Вильгельм Канарис был адмиралом и при решении организационно-кадровых вопросов во многих случаях отдавал предпочтение офицерам флота, широко практикуя привлечение к работе русских эмигрантов и подходящих кандидатов из военнопленных. Я не случайно дал краткие характеристики ведущим сотрудникам НБО и обратил внимание на морских офицеров среди сотрудников АНСТ «Южная Украина» и АСТ «Крым». Не исключено, что при посещении Берлина Борис Ильинский мог заинтересовать генерала Гелена и майора Бориса Смысловского. Не даром среди вороха информации по Ильинскому мелькнуло сообщение о пребывании Бориса Николаевича в так называемом «ШТАЛАГе -3D». На базе этого шталага, размещенного в черте Берлина, находилась штаб-квартира «Особой команды -806», курируемой ОКВ и отделом «Иностранные армии Востока», руководимым Геленом[2.7.3]. По моему глубокому убеждению, исследуя степень участия Ильинского в деятельности абвера, этому факту следовало придать самое серьезное внимание.
 На лето 1942 года пришелся период, когда в отчаянии от неудач на южном направлении снималась броня с инженеров и техников, работавших на оборонных предприятиях, и имевших звания офицеров запаса. Попадая в плен, они являлись носителями секретной информации по организации и технологии военного производства на наших заводах. Более того, под угрозой расправы и смерти многие из них соглашались не только на работу по специальности на военных предприятиях Германии, но и на сотрудничество с немецкой разведкой. Способности Ильинского,- разведчика-аналитика и хорошего психолога были востребованы специальными службами Рейха, занимавшимися подбором и вербовкой специалистов для работы на военных заводах Германии и ее союзников - Румынии, Венгрии, Австрии… В апреле-мае 1945 года при фильтрации населения Будапешта и Вены нашими контрразведчиками были задержаны десятки инженеров и техников, ранее трудившихся на предприятиях Одессы, Николаева, Киева и Харькова. Не исключено, что «путевку» им на военные предприятия Венгрии и Австрии дал скромный переводчик «Сидоров»…
 Я очень сомневаюсь в том, что следователи тульского МГБ владели базой данных, позволявшей им анализировать и отслеживать судьбы всех «…без вести» пропавших инженеров и техников Николаевского судостроительного завода, харьковского тракторного завода, сотрудников специальной лаборатории харьковского политеха, занимавшихся изучением и моделированием процессов расщепления ядер урана….
Удовлетворяя естественное любопытство следователей, Борис Ильинский не отрицал того факта, что, вернувшись из Бухареста в Николаев, он продолжил свое участие в прежнем «проекте», нацеленном на получение информации по экономическому и оборонному потенциалу России, естественно, не уточняя, что параллельно он отбирал перспективных кандидатов для разведывательных школ и диверсионных центров, - прежде всего, – НБО. На оккупированной территории, от Белого до Черного моря немцы организовали 248 «шталагов» , «дулагов» и прочих «…лагов»… - концентрационных лагерей, предназначенных для интернированных и военнопленных из рядового и офицерского состава. Сотрудникам «Нахрихтенбеобахтер» было где развернуть свою «поисковую» деятельность. Сколько групп абвера участвовало в этом проекте? Каков их результат? Не следует забывать того факта, что на вооруженные силы нашего противника работала вся индустриальная Европа, и пунктуальные «хозяйственные» немцы дорожили каждым «восточным» инженером, техником и рабочим…
Я надеюсь , что сотрудники СМЕРШ в свое время смогли подсчитать и оценить эффективность работы вербовочных групп абвера в лагерях военнопленных в летне-осенние месяцы 1942 года. Нам же для иллюстрации их деятельности достаточно оценить их работу в лагерях на территории Крыма.
Абверкоманда АК-201 (Абвергруппы 201,202,203). Была придана Группе армий «Зюд-А». Действовала в районе Донецка, в Евпатории, и на Северном Кавказе – Ставрополь, Краснодар. Значительная часть агентуры и войсковые формирования составили казаки.
Абвергруппа 201. Действовала в Крыму при 11-й полевой армии, на Кавказе при 1-й Танковой армии, на Дону и Ставрополье, затем при АГ «Холлидт» 6-й полевой армии 2-го формирования (после разгрома и пленения под Сталинградом 6-й армии первого формирования – Б.Н.), на Дону и Донбассе. Последовательно включала 2 казачьих полка, 11 казачьих сотен, 2 тысячи человек.
1-я Андреевская сотня 201-й АГ сформирована в августе 1942 года на базе Тавель под Симферополем и укомплектована местными добровольцами, донскими и кубанскими казаками из Симферопольского лагеря. Использовалась для разведки ближнего тыла советских войск. Действовала под Ленинградом, под Псковом, под Витебском затем – на Дону, в Донбассе, под Запорожьем. Расформирована эта сотня в октябре 1943 года под Херсоном.
Стоит обратить внимание на то, что выше приведена информация по вербовке и формированию казачьих частей и агентуры из казаков…. В Крыму одновременно шел процесс формирования частей из представителей среднеазиатских республик и народов Кавказа [5].
Примерно в таких же масштабах и с такими же результатами происходило формирование рабочих бригад для судостроительных заводов Херсона и Николаева, и одновременно шла вербовка агентуры при штаб-квартирах абвера в Одессе, Херсоне, Николаеве, Донецке, Мариуполе, Таганроге…. В ходе нашего исследования мы ознакомимся с воспоминаниями жителей Мариуполя, которые утверждали, что в окрестностях города летом и осенью 1943 года «квартировали» полки калмыков и казаков, составлявшие второй эшелон Миус-фронта и обеспечивавших охрану и противодесантную оборону Азовского побережья.
 Так вынуждает нас тематика исследования, что постоянно нам приходится убеждаться в том, что на фоне грандиозных сражений, разворачивавшихся на тысячекилометровом советско-германском фронте, в ближайших «тылах» полыхали бои «местного» значения, до боли напоминавшие события всероссийской гражданской войны. Все эти калмыцкие, казацкие, бандеровские формирования использовались для борьбы с партизанами, подпольщиками, стачечниками… А когда немцам становилось туговато, то эти полки и отдельные батальоны, эскадроны и сотни привлекались для полномасштабных боевых действий. Так, 27-28 июня 1942 года при штурме немцами наших позиций в районе Сухарной балки Северной стороны Севастополя привлекались казачьи формирования. На фоне их использования в архив арсенала первыми проникли сотрудники капитан-лейтенанта Ноймана.
 Как следует из материалов следствия Ильинский из Николаева был направлен в Херсон, оттуда в Ростов-на-Дону, затем в Софию, потом в Одессу, еще раз в Николаев, опять в Ростов-на-Дону и вновь в Николаев. Все эти переезды он совершил за два осенних месяца 1942 года. Борис Ильинский не мог не давать себе отчета в том, что «засветившись» таким образом и в таком качестве в десятках концентрационных лагерей, он безвозвратно терял основное преимущество - «инкогнито» как разведчика и в значительной мере утрачивал свой потенциал контрразведчика. Более того, теперь представлялось бы сущим безумием возвратиться туда, где его помнили советским человеком и тем более флотским офицером. Не пройдет и трех лет, как он решится на подобный безумный(?), отчаянный поступок.
 Кстати, с учетом весьма специфической «исследовательской» деятельности Бориса Ильинского в пересыльных и рабочих прифронтовых лагерях в ноябре - декабре 1942 года несколько по-иному следует взглянуть на «отчаянное»(?) решение бывшего сотрудника абвера «Сидорова» вернуться на родину, где его ждало «заслуженное возмездие»… Свое «особое» мнение на это его решение я оговорю несколько позже.
 Владимир Цирке оставался «куратором» Бориса Ильинского на протяжении длительного времени службы в Абвере. Мы уже отследили деятельность Ильинского в составе группы Цирке в первой половине августа 1942 года в Мариуполе и Ростове. С учетом того, что с сентября 1942 года обер-лейтенант Цирке возглавил команду морской фронтовой разведки «Марин абверайнзатцкомандо», то логично предположить, что в большей части операций абвера, разработанных и проведенных этой командой участвовал Борис Ильинский.
С Цирке, Келлерманом и Нойманом Бориса Ильинского объединяла морская тематика в работе абверкоманды и принадлежность самих офицеров к военно-морскому флоту. Для профессионалов их уровня и их «профиля» разница в возрасте едва ли ощущалась. Ильинский вырос в семье с братом старшим его на 10 лет…. Нам по «жизни» часто приходится наблюдать, как младшие браться тянутся к компании старших и со временем, из уважения к старшему брату, на равных воспринимают младшего.
Пытаясь найти материал по деятельности групп Морского абвера в концлагерях Причерноморья и Крыма, я рискнул обратиться к мемуарной литературе и сразу же убедился в том, что был прав. Передо мной маленькая книжонка менее чем в половину формата А-4 под названием - «Матрос с «Червоной Украины». Воспоминания героя Советского Союза и полного кавалера орденов «Славы» Павла Дубинды в авторской обработке Федотова И.И. Издательство ДОССАФ СССР. 1976 год. В книге даны фотографии автора и его боевых соратников, даны ссылки на многие событий той поры, что вызывает известное доверие к содержанию книги. Павел Христофорович Дубинда вспоминает: «…Концлагерь под Симферополем. Вырваться отсюда было немыслимо – на вышках дежурные возле пулеметов, часовые с овчарками около колючей проволоки, электрическое освещение всей территории по ночам. И жестокий режим…».
 «…Однажды утром всех военнопленных в спешном порядке построили на плацу. Перед замершим строем появился высокий офицер в сопровождении свиты. Безукоризненно подогнанная форма, лакированные сапоги, четкая строевая выправка, строгое лицо – он был больше похож на какого-либо видного киноактера, нежели на гитлеровского офицера. Но когда офицер, видимо, второпях, не разобравшись, застрелил перед строем одного предателя и когда стал понятен смысл его выступления, Павел пришел в недоумение. Он прекрасно знал, что этот предатель выдал комиссара. А здесь… его застрелили, и кто – гестаповец!? На другой день непонятный офицер с артистической внешностью уехал из концлагеря. А вскоре с группой военнопленных Павел Дубинда был переброшен в лагерь в Николаев … И все же после многих месяцев фашистской неволи Павел бежал…
…Март 1945 года, госпиталь в Москве – на Арбате. После операции Павел Дубинда лежал в в двухместной палате, просторной и светлой…. Павел догадывался: не будь он полным кавалером ордена Славы, для него могли бы место и поскромнее найти. Соседа подселили под вечер. Ввезли в палату на тележке наглухо запеленованного бинтами человека. Оставалось открытым одно лицо. Резко на фоне белой стены выделялся профиль: энергичный подбородок, прямой с чуть заметной горбинкой нос, высокий лоб, ссадина возле левого виска, слегка тронутые сединой волосы. Павел вздрогнул от неожиданности: «Не может быть! «. Но уже точно знал, почти был уверен, что не ошибся – он верил в свою зрительную память, она еще ни разу его не подводила. Память уже перенесла его почти на три года назад и он, заволновавшись, почти наяву вновь увидел перед собой концлагерь под Симферополем, сотни военнопленных за колючей проволокой, нещадно палящее крымское солнце… И совершенно отчетливо увидел опять того элегантного немецкого офицера в лакированных сапогах, похожего на киноактера, о котором еще тогда подумал, что тот не может быть немцем - настолько был хорош собой и вызывал доверие своей внешностью. Прекрасно помнил Павел и тот странный эксперимент, проведенный красивым офицером на глазах у сотен военнопленных. Разве забудется, как он, предложив пленным выдать коммунистов, комиссаров и евреев немецкому командованию, на другой же день расстрелял доносчика и помиловал того, на кого был совершен донос?... Неужели это он? – думал Павел, с сомнением и взволнованностью посматривая на энергичный профиль уснувшего соседа. А потом, проснувшись, увидел, что сосед лежит с открытыми глазами, и сразу же спросил: «Скажите, а это вы тогда шлепнули предателя?
-Когда? – помедлив и скосив на него глаза, слабым голосом произнес сосед. Вопрос, видимо, озадачил его.
-Ну, в сорок втором, в концлагере под Симферополем.
-Вы там были?
-Иначе бы не спрашивал…
Сосед по койке понимающе улыбнулся, и Павел, приметив эту его улыбку, сразу же понял, что остерегаться тому нечего, и вздохнул с облегчением…
-Важно дать понять людям, что и в такой обстановке надо оставаться людьми до конца. До последнего дыхания…
К полудню соседу стало хуже. Он начал бредить. Появились врачи и военные в накинутых белых халатах. Вскоре его увезли, и Павел никогда с ним не виделся, но запомнил на всю жизнь»(10).
А что с этой информацией прикажите делать? Свидетель - известный на всю страну человек, - один из Героев Советского Союза, одновременно - полный кавалер ордена Славы. На момент выхода книги таких героев было всего три человека,- среди них- наш «свидетель»- Дубинда Павел Христофорович… На экземпляре книги, доставшейся мне от покойного полковника В.Ф. Стихина, сохранился даже херсонский номер телефона автора воспоминаний – «6-75-20». С интервью, правда, мы слегка подзадержались, нужно было его провести хотя бы лет 25 назад…
Факт, имевший место в ШТАЛАГе под Симферополем , требует тщательного исследования , но даже в таком,- сыром виде, он свидетельствует о том, что среди представителей немецких специальных служб, работавших в лагерях военнопленных, вполне могли быть наши разведчики, либо сотрудники абвера и СД в той или иной степени сочувствовавшие заключенным… Очередной повод для размышлений и поисков….

Противоборство разведок в районе Миус-фронта летом-осенью 1943 года

Обстановка в Приазовье сложилась так, что к лету 1943 года участок так называемого Миус-фронта оставался непреодоленным нашими войсками. Район Мариуполя и весь Кубанский край в течение длительного времени оставались фронтовой или прифронтовой зоной, и с учетом важности этого стратегического направления, здесь заметно активизировалась деятельность разведок.
1 Ви Абвергруппа 153-1 из отделения экономической разведки (1 Ви) «Валли 1».
1 Ви Абвергруппа 153-1 дислоцировалась в Краснодаре по улице Красноармейской, 38. Группа занималась опросом советских военнопленных, содержавшихся в лагерях в Краснодаре и станице Крымской. В Армавире аналогичную деятельность осуществляло другое подразделение экономической разведки — 1 Ви Абвергруппа 153-3, созданное в сентябре 1942 года. Она занималась опросом советских военнопленных в лагерях Армавира, Черкесска и Кировограда. Наряду с этим, группа получала нужные сведения из отдела 1 Ц 8-й немецкой армии, а также путем осмотра трофейного оружия, техники и военного имущества, захваченного на поле боя.
Абвергруппа дислоцировалась в Армавире до конца декабря 1942 года, затем убыла в Мариуполь.
 С конца декабря 1941 года до августа 1943 года в Мариуполе находился штаб «Абвергруппы-103». Начальником ее был бывший офицер СД майор Иоахим Альбрехт.
 Основной задачей этой группы была борьба против Сталинградского, Северо-Кавказского и 4-го Украинского фронтов. С 1942г. ее задачами, кроме разведки, были: антисоветская агитация и связь с«повстанческими» отрядами на Кавказе. В середине 1942 года группа принимала участие в формировании в Мариуполе и Волновахе добровольческих отрядов из донских, кубанских и терских казаков из числа военнопленных и добровольцев для ведения боевых действий в тылу советских войск на случай отступления немецко-фашистских войск с Кавказа. Личный состав казачьих отрядов использовался на хозяйственных работах, охране помещений абвергруппы, собирал теплые вещи у населения для последующей отправки их на фронт.
 Для «Абвергруппы-103» агентура, кроме Мариуполя и Волновахи, вербовалась в Горловке, Полтаве, Авдеевке Сталинской области, Павлограде, Днепропетровске, Прохладном, Кабардино-Болгарии, позднее – Бессарабии, Румынии.
 В Мариуполе была организована разведшкола с филиалом в Волновахе, где готовили диверсантов и разведчиков для заброски в советский тыл.
 Айнзацгруппа «НБО», выполнявшая свои специфические задачи в Приазовье, по ряду позиций взаимодействовала с руководством «Абвергруппы -103». Основной базой и источником агентуры для «НБО» служил мариупольский концлагерь.
 Свою агентуру оба подразделения абвера создавали на базе местного концлагеря и вербовали из числа местных жителей, желавших служить на захватчиков в концлагерях. В частности, вербовали рыбаков Белосарайской Косы, других сел побережья и после обучения в школах засылали их для проведения разведки и диверсий под видом жителей, переправляющихся в Ейск, бегущих от оккупантов. В разведшколах обучали прыжкам с парашютом, переноске тяжестей, приемам самбо, владению финкой и т.п.
 С усилением борьбы подпольщиков и партизан усиливаются репрессивные меры к ним оккупантов. После поражения под Сталинградом разведшкола в Мариуполе изменила свой профиль: стали готовить агентов для засылки в партизанские отряды и подпольные группы. Подпольщики пытались проникнуть во вражеские разведшколы. Один из подпольщиков (не удалось выяснить из группы Волновахи или Буденновки, они имели тесную связь и действовали совместно) был определен в разведшколу в Волновахе истопником.
 Зимой в конце декабря 1941 года из Полтавы в Мариуполь на базу «Абвергруппы-103» прибыла «группа Локкерта». Целью Локкерта было завершение формирования и прохождения курсов для всего персонала так называемой «Команды Локкерта».
 По сути дела, «Команда Локкерта» получала статус мельдекопфа «Абвергруппы-103», более известного по псевдониму Локкерта как «Пост-мельдекопф Фаулидиса». С июля 1943 г. в Таганроге группа была передана в «Абвергруппу-101».
 Начальник «Команды Локкерта» – зондерфюрер Фаулидис Зеконий (или Локкерт Севастьян Дмитриевич), белоэмигрант, был убит в августе 1943года.
 Костяком мельдекопфа были белоэмигранты, завербованные для службы в абвере в Афинах.
 С конца декабря 1941 года по конец февраля 1942 года «Команда Локкерта» проходила обучение в Волновахе. На курсах обучалось до 40 человек одновременно, разбитые по группам по 5-10 слушателей: 1-я из казаков, 2-я и 3-я – из выходцев с Кавказа (прибыли с группой Локкерта из Полтавы). Срок обучения – от 5 до 20 дней. Позднее люди Локкерта продолжали обучение под Павлоградом, в Сталинградской, Ростовской областях и Кисловодске. С этой целью проводилась большая подготовительная работа, создавалась своеобразная база… Для начала весной 1942 года «группа Локкерта» была заброшена в Калмыкию с задачей расжигания повстанческого движения среди самых отсталых тэйпов калмыков. В этом отношении Локкерт достиг определенных успехов и подготовил базу для дальнейших действий формирований абвера.
 Осенью 1942 года в Мариуполе на базе «Абвергруппы-103» из добровольцев-военнопленных был сформирован отряд, предназначенный для действий на территории Калмыкии. В перспективных планах германского командования было вторжение за Каспий и чуть ли не в Индию. Нужен был грамотный функционер разведки со занием тибетского языка, тонкостей буддизма, его обрядностей и проч. Начальником формирования, сначала названного «Туркестанский легион», впоследствие получившего название «добровольческий» Калмыцкий кавалерийский корпус , был назначен зондерфюрер Верба, более известный как «доктор Долл». Несколько позднее на базе формирований Калмыцкого корпуса было выделено подразделение «Зондервербанд- доктор Долл». Позывной радиостанции Долла при его пребывапнии в Элисте – «Краних» («Журавль») (19).
Можно по разному оценивать деятельность доктора Доллиуса и Локкерта, но следует признать, что в случае реализации планов ОКХ и абвера по продвижению соединений вермахта в Иран, Турцию, Индию - их заслуги были бы оценены совсем на другом уровне… По крайней мере, на фоне их деятельности судорожные действия разведки Черноморского флота по заброске групп болгарских коммунистов в Болгарию, или разведки Балтийского флота по заброске финских «коминтерновцев» в Финляндию видятся «невинной»(?) детской игрой… Даже мобильные группы разведчиков и военных советников, направленные поумневшими(?) руководителями нашей разведки в партизанские соединения маршала Тито в 1944 году, не шли ни в какое сравнение с массштабами в «кампании» доктора Доллиуса.
 Какие документальные свидетельства сохранились по исследуемому нами эпизоду?
 Тайный агент ГФП-730 Парфилов (фамилия явно изменена) дал любопытные показания: «К Грошеку часто приезжали 2 полковника, донские казаки. Носили немецкие френчи и фуражки, а брюки с казачьими лампасами, погоны тоже казачьи: Малюгин и Толченов. Третьим среди них был белоэмигрант Косолапов. Его звали «дядя Федя». Носил белый морской китель , без погон, стригся под «бокс». Возраст примерно 50-55 лет. Заходил один чеченец в немецкой форме, в черных очках, с револьвером в кобуре. Эти люди часто выпивали вместе. К ним приходили девушки. По отдельным репликам из пьяных разговоров эти люди готовились в коменданты Астрахани, наместниками Кубани, Дона, Кавказа, генерал-губернаторами Киргизии и Индии»(28). Но очень быстро наступили времена, когда о походе в Индию можно было забыть. В этот период Долл писал своему коллеге по разведке из Элисты:
 «Если быть до конца откровенным, то мне пока приходится сейчас и еще долго после этого заниматься не командованием калмыцким войском, а черновой работой по разведке и, вероятнее всего, контрразведкой и карательными функциями. Это же проклятый богом край. Он кишит силами сопротивления. Никакое СД, гестапо и фельджандармерия не способны пока подавить это сопротивление. В помощь им я только тем и занимаюсь, что создаю зондеркоманды , да карательные отряды… Думаю, что взломаем сопротивление. Загоним все население косоглазых в концлагеря и профильтруем». В это время Долл – майор, командир созданного им по заданию Канариса корпуса с ярко выраженными признаками вспомогательного, карательного формирования. Его верными помощниками были: адъютант Дорджиев, правая его рука командир 1-го карательного эскадрона Санчир Коноков; личный друг Конокова командир 3-го эскадрона корпуса Ермак Лукьянов; начальник особого отдела корпуса Ш.Б. Мукебенов, следователь корпуса Б.И. Хаджигоров, председатель трибунала корпуса С.А. Немгуров. Если Шмидт оставил после себя на Украине: в Ровенской области, Днепропетровске, Буденновке сотни трупов, то Долл – в Одессе, Николаеве, Кировограде, Приазовье, Днепропетровске, Кривом Роге, Западной Украине - тысячи. Люди Долла не просто убивали, они зверски умерщвляли людей: закапывали арестованных в землю живыми, загоняли иголки под ногти, жгли кончики пальцев раскаленным железом. Почерк полков и эскадронов Долла , более похожих на банды времен махновщины, - удушение шнурком-удавкой, без шума. Таким способом они умерщвляли всех, кто попадал к ним в руки – в Калмыкии, Буденновке, Молдавии, Ровенской области, Польше. Из ученого-востоковеда и заслуженного разведчика Долл превратился в Калмыкии в зверя. Именно в таком состоянии загнанного зверя, вынужденного бежать из Элисты, он появляется в Буденновке в феврале 1943 года.
 Калмыцкий корпус Долла не был корпусом в обычном понятии. Не был он чисто калмыцким, хотя имел такое название. Калмыцкий корпус - базовое формирование для специализированной «зондеркоманды», но именно калмыцкие полки оставили кровавые следы от Элисты до Молдавии и Польши, особенно «отметившись» в Приазовье. Долл вернулся в Приазовье тогда, когда советские войска уверенно вытесняли немцев и румын с Кавказа.
 Зимой 1943 года в Буденновке Долл начинает борьбу с давно активно действующими подпольщиками отряда Дусенко и группы Болдырева. В задачу Доллиуса входила разведка и контрразведка в интересах войск «Миус-фронта». Именно Доллиус со своей командой расправится с подпольщиками буденновского объединённого отряда Леонида Болдырева и решетиловским объединённым отрядом Антона Дусенко: 13 июня 1943 года удушением шнурком-удавкой будут умерщвлены на месте расстрела подпольщики Буденновки.
 Переброска агентуры «Абвергруппы-103» за линию фронта осуществлялась пешим порядком. По возвращении агент говорил устный пароль: «Я немецкий агент штаба «Мариуполь», телефон 340» или «Штаб 1Ц корпуса, который брал Элисту».
На фоне такой «специфической» деятельности «Абвергруппы-103» действовали в Мариуполе сотрудники «НБО». На фоне наступательной операции, проводимой на Мариупольском направлении войсками 44-й армии Южного фронта, активизировались бригады Азовской флотилии.
 
Боевые действия на Азовском море летом 1943 года и их мутноватое наследие

 Смотрим сводку боевых действий советской Азовской флотилии за август 1943 года.

 В ночь на 18 августа 1943 г. бронекатера № 123 (лейтенант Борис Васильевич Буров) и № 133 (командир лейтенант Евгений Алексеевич Крепкий) выполняли боевое задание по прикрытию высадки десанта у хутора Веселого. Катера маневрировали в полной темноте в районе между Беглицкой и Кривой косой. В состав Азовской военной флотилии «БКА-123» и «БКА-133» были приняты 25 июля 1943 г., то есть за 3 недели до описываемых событий у берегов Мариуполя.
 Вечером 29 августа немцы начали подрывать склады и цеха городских заводов. В ночь с 29 на 30 августа части боевой группы фон Бюлова без помех оставили свои позиции на Самбеке и двинулись маршем по северному берегу Миусского лимана на прорыв. Группа во главе с комендантом города Кальберлахом ушла из Таганрога по южному берегу лимана в направлении Лакедемоновки. Утром 30 августа, в оставленный немцами город вступили части 130-й и 146-й стрелковых дивизий.
Весьма насыщенными событиями оказалась ночь с 29 на 30 августа и для моряков Азовской военной флотилии и их противников из Кригсмарине.
Как и планировалось, около полуночи 30 августа в районе Безыменовки был высажен тактический десант в составе роты 384-го отдельного батальона морской пехоты (157 чел.) Азовской флотилии под командованием капитана Ф.Е. Катанова. Высадка прошла без противодействия со стороны противника. Оказавшись на берегу, десантники внезапно атаковали немецкие части, отходившие восточнее Безыменовки. По докладу командира десанта был разгромлен штаб артиллерийского полка 15-й авиаполевой дивизии, уничтожено около 200 солдат и офицеров противника, до 200 автомашин и другой боевой техники. Насколько это соотноситься с действительностью, пока сказать сложно, но зримым подтверждением успеха стали двое пленных и захваченный сейф со штабными документами. Потери десанта были минимальными – один убитый и десять раненых.
Поскольку части 44-й армии прекратили атаковать позиции немцев у Самбека ещё в момент высадки десанта, а взаимодействие с казаками 4-го кавкорпуса изначально не планировалось, десантники погрузились на катера и возвратились в Ейск.
Одновременно с основным был высажен ещё один диверсионный десант (50 человек из разведроты 77-й стрелковой дивизии 58-й армии) в районе хутора Веселый западнее Таганрога. Как и у Безыменовки высадка прошла без противодействия немцев, более того, противника десантники не нашли и на берегу, поэтому также были приняты обратно на катера и возвратились в Азов.
 Вызывает большое сомнение целесообразность высадки десантов, предпринятых, опять-таки, без должной доразведки противника. Дело в том, что одновременно с катерами Азовской военной флотилии в Таганрогском заливе находились два немецких отряда БДБ и артиллерийских лихтеров, получившие приказ «Адмирала Черного моря» вице-адмирала Г. Кизерицки забрать из таганрогского порта подразделения германской армии и, по возможности, эвакуировать сотрудничавших с оккупантами русских.
Вот на один из этих отрядов в составе пяти артиллерийских лихтеров и двух катеров-тральщиков около пяти часов утра напоролись прикрывавшие высадку у хутора Веселого «БКА-122» и «БКА-312». В завязавшемся бою немцы потопили оба бронекатера и подобрали с воды семерых пленных. После боя немецкий отряд все же рискнул войти в таганрогский порт, но, убедившись, что своих войск в нем нет, немцы быстро покинули порт и без помех вернулись на свою базу.
В двух последних случаях 18-го и 30 августа просматриваются два слишком очевидных факта: командование немецкими морскими силами предпринимает все возможные меры для оказания помощи группировки, блокированной в Мариуполе – в обоих случаях погибли наши бронекатера, выделенные для прикрытия высадок десантов .
Информация о безобразной работе разведки Азовской флотилии для нас – вторична,- главное в том, что в обоих случаях при гибели бронекатеров в плен к немцам попали наши моряки. Если во втором случае - наших моряков с воды подобрали немцкие моряки, то после гибели катеров 18-го августа, наши моряки оказались в концентрационном лагере и, вне всякого сомнения, прошли «через руки» сотрудников Морского абвера. В этой связи имеет смысл более пристально проследить судьбу этих моряков.
 Дело в том, что до окончания боев по освобождению Мариуполя катера числились погибшими в бою, а члены их экипажей - без вести пропавшими. Позже, в отчете, составленном в штабе бригады, появилась запись - «…вблизи Мариуполя бронекатера заметили восемь немецких сторожевых катеров, и завязался неравный бой. Наши катера потопили два немецких и два подожгли, но и сами погибли. В один бронекатер было 5 попаданий, катер загорелся и потерял ход. В другой – 3 попадания, катер разломился и затонул…». Эта запись касалась потери катеров 18-го августа, и появилась она исключительно потому, что нашлись свидетели, а затем участники того боя. Что же касается катеров «БКА-122» и «БКА-312», погибших вдали от берега, то официальных свидетелей, способных сообщить обстоятельства боя, не оказалось…
 Долгое время единственными свидетелями ночного боя 18-го августа оставались жители прибрежного поселка Успеновка: Емельян Иванович Грицай, Павел Емельянович Грицай и Иван Андреевич Морозов. С их слов с находившейся над водой части корпуса бронекатера было снято 4 русских военных моряка, трое из них были ранены. По неподтвержденной документами информации с ними был 10-летний юнга, который по вполне понятным причинам в последующих сведениях о боевых потерях не значился.
О

 ночном морском бое, произошедшем 18 августа 1943 года, впоследствии рассказывали в Мариуполе местные жители и немногочисленные оставшиеся в живых подпольщики. Им удалось спасти из концлагеря участников боя - артиллериста Виктора Клименко и рулевого Сергея Вартюхова. Все, что касается «процесса» спасения моряков-заключенных концлагеря следует рассматривать с учетом всей накопленной нами информации по специфике работе в лагерях сотрудников Морского абвера. Тем не менее, примем к сведению информацию, собранную мариупольскими краеведами.
«…Из концлагеря раненых моряков врачи-подпольщики сразу же перевели в больницу завода имени Ильича, в хирургическое отделение. Операцию по спасению азовцев проводили поздно вечером, когда наступило время, моряков списал как умерших Ефим Прокопьевич Муквич, главный врач больницы, один из руководителей местного подполья. Парни вынесли моряков со второго этажа хирургического корпуса, где они находились, и разместили обоих на большой тачке, которую предварительно доставили к больнице Кира и Наташа. Накрыв моряков мешками, узлами вещей, сверху положив кочан капусты, девчата на свой страх и риск вывезли их из больницы на тачке. Мужчины шли стороной, готовые в случае необходимости оказать поддержку. Моряков разместили в доме Владимира Цысь. В туалетной комнате под полом был вырыт подвал. Так как спасением военнопленных группа занималась уже два года, в этом подвале перебывало немало спасенных военнопленных, нашли избавление там и раненые моряки. У Виктора Клименко было ранение ног. Каждый день в подвал по заданию Гнилицкого спускалась хирургическая медсестра, подпольщица Инна Васильевна Скляр (Дубинко), которая оказывала морякам необходимую помощь, делала перевязки, уколы. Командование Азовской флотилии до освобождения города Мариуполя не знало о судьбе моряков, считало их пропавшими без вести, а не погибшими. После освобождения города в сентябре 1943 года командующий Азовской военной флотилией контр-адмирал Сергей Георгиевич Горшков, узнав о спасенных моряках, приехал лично забирать их. На память сфотографировались С.Г. Горшков, спасенные моряки, участники групп Цысь и Гнилицкого. К сожалению, разыскать эту фотографию поисковикам не удалось…».
Не удивительно и то, что фотографию эту не удалось найти. Мне не хотелось бы расхолаживать мариупольских энтузиастов-поисковиков и краеведов, но…. По материалам допроса Александра Браунера прослеживается информация о том, что именно в те дни, когда подпольщики Мариуполя спасали раненых моряков-катерников, местной группой сотрудников Морского абвера проводилась широкомасштабная операция по засылке десятков групп разведчиков и диверсантов, завербованных и подготовленных на базе все того же мариупольского концлагеря. «Легендой» всех участников этой акции - был «…побег из лагеря»…. Я нисколько не сомневаюсь в том, что сотрудники «НБО» самым настойчивым образом склоняли наших моряков к сотрудничеству. Очень похоже, что Клименко и Вартюхов, составили одну из этих групп. У моей версии есть серьезное обоснование. В материалах допроса Браунера имеется информация об агенте НБО – враче-армянине: «…примерно 45 лет, бывший военнослужащим Красной Армии, попавший в плен в районе г. Керчи, работавший после этого в г. Мариуполе в одной из больниц, проживал на ул. 1 Мая, номера дома не помню, но его расположение я показал на схеме № 1.
Его приметы: ниже среднего роста, худощавый, сутуловатый, цвет лица болезненный, носит подстриженные черные усики, брюнет». Итак - военврач с 20 летним стажем, участник боев под Керчью. Наверняка был освобожден из лагеря при условии сотрудничества с НБО. С учетом того, что Браунер в январе 1945 года называл этого врача среди активно действовавших агентов морского абвера не сложно предположить, что действовал он с должным эффектом. Мариуполь той поры не был тем городом, где два солидных врача не знали бы друг-друга. В этих условиях предположить, что главный врач центральной заводской больницы Ефим Прокопьевич Муквич, помогавший морякам выбраться из лагеря, мог сохранить в полной тайне свое сотрудничесво и чуль ли не руководство мариупольским подпольем - уже из области военной фантастики. Логичнее предположить, что действия Муквича контролировались абвером и до определенного времени, способствовали мероприятиям НБО по засылке своей агентуры в части нашей армии и флота, на тот момент блокировавших Мариуполь. Эта версия ни в коей мере не исключает героизма и самоотрверженности мариупольских подпольщиков, рисковавших жизнью при организации побегов заключенных из местного лагеря. Но тот факт, что накануне оставления немцами Мариуполя среди подпольщиков прошли массовые аресты свидетельствует о том, что значительная часть подполья контролировалась немецкой контрразведкой, более того - использовалась «втемную» по своему плану. Такая судьба была уготована не только мариупольскому подполью, примерно в таких же условиях и с такими же «симптомами» было разгромлено Ялтинское и Севастопольское подполье, о чем нам еще предстоит вести речь. Вот, кстати, и повод мариупольским краеведам, используя материалы военных архивом, тщательно исследовать и грамотно опровергнуть мою версию.
 Уточнением отдельных деталей и последствий того трагического морского боя пусть занимаются местные краеведы, - у них это хорошо получается.
В ходе своей работы поисковики уже убедились в том, что, начиная

 с конца ноября 1943 года, вносились существенные изменения в более ранние донесения организационно-строевого отдела Черноморского флота о безвозвратных потерях. Так, появились записи о том, что экипажи бронекатеров «БКА-123» и «БКА- 133» не пропали без вести, а погибли и не четверо, а шестеро членов экипажей остались живы. И уже с этого момента появляется первое упоминание об еще одном «фигуранте» нашего расследования - военном моряке Цухишвили. Он был в числе четырех моряков, снятых немцами с корпуса разбитого бронекатера. Кстати, мы так увлеченно ведем речь о трагических последствиях морского боя 18 августа, что не обратили внимание на лежащий на поверхности факт, -два моряка, -рулевых –Владимир Кузнецов и Анатолий Васильев, физически крепкие и отлично плававшие ребята, благополучно достигли берега, а остальные моряки, оставались на борту полузатопленных катеров до момента пленения… Оно и понятно, ночь, на берегу враги… Но тот факт, что части корпусов катеров возвышались над водой позволяет утверждать, что глубина моря в том районе не превышала 2-3 метров, температура августовской воды, как минимум, – 25 градусов, береговые огоньки, явно просматривались,- бери и плыви…
 Так или иначе, - Цухишвили, Клименко, Вартюхов и 10-летней юнга были сняты с полузатопленного корпуса катера и оказались в плену. При том, что поисковики провели основательное расследование, в публикациях мариупольской прессы нигде не прослеживается информация о том, что Цухишвили – офицер. Так, поисковики выяснили, что кроме вышеперечисленных моряков после боя спаслись Владимир Андреевич Кузнецов, 1924 г.р., родом из Грузии, рулевой «БКА-123» и Васильев Анатолий Алексеевич, 1912 г.р., родом из г. Ярославля, - рулевой «БКА 133». Похоже, один из них двое суток скрывался в подвале у жительницы Найденовки - С.Н. Морозовой, а затем незаметно исчез, не назвав своего имени… О втором, - вообще ничего не было известно. Мариупольские поисковики утверждают, что Кузнецов и Васильев не попали в мариупольский концлагерь… Но в этом еще надо было убедить начальника особого отдела флотилии. Можно себе представить проблемы обоих моряков при общении с «особистами» после возвращения в расположение своей части из глубокого тыла противника, насыщенного вспомогательными войсками, основу которых составляли злобные «безбашенные» калмыки, агрессивно настроенные полупьяные казаки, трусливые и о того еще более опасные румыны… С учетом жесткой блокады побережья Азовского моря и исключительно плотных боевых порядков войск на Миус-фронте, вероятность успешного возвращения моряков из района гибели катеров в расположение своих войск была исключительно мала. Быть может, войдя во вкус ночных заплывов, моряки пересекли линию фронта вплавь? Я бы на их месте так и поступил… Кто теперь нам ответит на этот вопрос, - разве только строки «объяснительных» записоке из подшивки «особого» отдела Азовской флотилии. С учетом вышеперечисленных условий и при наличии грамотных освоившихся в местных условиях русских сотрудников абвера, можно с большой вероятностью предполагать, что оба моряка побывали в спецприемнике морской абвергруппы. В основе такой скоропалительной вербовки могло быть шоковое состояние моряков после гибели катеров и быстрое «вычисление» их ближайших родственников на оккупированной территории. Среди моряков Азовской флотилии было очень много призывников Ростовской области, Краснодарского Края…
 В более поздних отчетных документах штаба Азовской флотилии оба старшины числятся «…погибшими в Керченском проливе у косы Чушка от артобстрела батарей противника с Крымского побережья во время Керченско-Эльтигенской десантной операции». Дело в том, что период артобстрела, когда личный состав катеров прятался по укрытиям на берегу, - самый подходящий момент незаметно исчезнуть с места стоянки плавсредств. На тот момент Кузнецов Владимир был рулевым бронекатера «БКА-214» (по донесению командира дивизиона погиб 02.11.43 г.), Васильев Анатолий рулевым «БК-414» ( по донесению командира дивизиона погиб 15.11.43 г.). В этот период наши катера часто гибли вместе с экипажами в бою с кораблями противника или от артобстрела при высадке десанта. Значительно реже были потери от артобстрелов в пунктах базирования. Очень часто моряки малых кораблей, погибая или получая ранения, падали за борт… В этой связи, официальное сообщение о гибели членов экипажей бронекатеров в каждом случае требовало дополнительной проверки и уточнения всех подробностей, включая свидетельские показания. Тем более, что оба погибших старшины ранее побывали на оккупированной противником территории. При анализе последней информации следует учесть, что начальники всех уровней знали о том, что сообщение о «без вести пропавшем» моряке, как минимум, было чревато тем, что его семья не будет получать пособие, полагавшиеся в случае гибели воина на фронте.
 Я готов поверить в то, что два моряка, спасшиеся с погибших в Азовском море катеров и побывавших на вражеской территории, преодолели проблемный участок линии фронта и вернулись в свою часть. Но, когда эти же моряки через неполные три месяца с интервалом в 12 дней оказались в списке «безвозвратных» потерь с одинаковой формулировкой по факту гибели, то у меня возникает подозрение в том, что они не погибли, а нашли возможность покинуть катер при высадке очередной партии десанта. В той же ночной суете боя при высадке десанта с катеров оставалось перебежать к противнику и после названия пароля, данного в мариупольской штаб-квартире НБО, передать информацию, собранную за два месяца, предшествовавших началу Керченско-Эльтигентской десантной операции. В условиях организационной суеты, штормовой погоды и жесточашего обстрела катеров в период высадки десанта, эта задача для «грамотных» ребят была вполне выполнима. По анализу донесений особых отделов штрафники в таких условиях перебегали к неприятелю целыми группами… Грешно плохо думать о моряках, наверняка погибших в бою, но работа у нас, - доморощенных чекистов, такая, - всех и во всем подозревать…
 Внимательно изучая показания, данные на допросе Александром Александровичем Браунером, я обратил внимание на информации по агенту Цухишвили. Прежде всего, насторожила фамилия, созвучная начальнику Бакинского Военно-морского училища той поры, а затем и тот факт, что Цухашвили попал в плен вместе с оставшимися в живых членами экипажей все тех же бронекатеров «БКА-123» и «БКА-133».
 Обратимся к материалам протокола допроса Александра Браунера:
«…Цухашвили, примерно лет 45, грузин, бывший капитан-лейтенант, служил в Азовской флотилии командиром 1-го дивизиона бронированных катеров, в плен к немцам был взят в морском бою у Мариуполя в середине августа 1943 года при гибели катера, на котором он находился. Перед нападением Германии на Советский Союз Цухашвили работал начальником дома красной Армии в г. Киев. Первоначальные показания о местах, где поставлены советскими кораблями минные заграждения у Мариуполя Цухашвили дал капитан-лейтенанту Васмуту - командиру германской флотилии. В «НБО» Цухашвили допрашивался начальником группы - обер-лейтенантом Цирке, которому он дал подробные сведения о новом типе бронированных катеров и о способе их доставки в Азовское море. Кроме того, указал место сосредоточения мелких советских десантных судов, находившихся в дельте Дона в камышах. Помимо этого, Цухашвили рассказал о минных полях, находившихся у берегов в районе г. Ейска.
В конце августа 1943 года Цухашвили был направлен в Симферополь в штаб «НБО», а оттуда, якобы, в г. Берлин.
Приметы: среднего роста, плотного телосложения, сутуловатый, лицо круглое, носит пенсне, брюнет, прическа с пробором сбоку…». Не следует придавать большого значения разночтению в фамилии - Цухашвилли – Цухишвили,- главное, что речь идет об одном и том же человеке…
 На допросе, проводимом следователем морского абвера, Цухишвили утверждал, что он - капитан-лейтенант - командир 1-го дивизиона бронекатеров бригады бронекатеров Азовской флотилии. Как показывает наша уже немалая исследовательская практика в подобных случаях искать в архивных документах подтверждения или опровержения информации такого рода не имеет смысла. После получения информации о том, что Цухишвили – в плену, - любая информация о нем была тщательно «вымарана» из боевой и повседневной документации флотилии…
 И все –таки попробуем проверить показания Цухишвили.
Среди офицеров, погибших в бою 18-го августа 1943 года, были:
Командир 2-го дивизиона БКА (2ДБКА) – старший лейтенант Фролов А.И.;
Штурман 2-го дивизиона бронекатеров - лейтенант Петров В.Ю.;
Дублер штурмана дивизиона – лейтенант Орловский А.К.;
Командир бронекатера – лейтенант Крепкий Е.А;
Командир бронекатера – лейтенант Буров Б.В.
После перечисления офицеров, погибших в этом бою, очень сомнительно, что при нахождении на одном из катеров командования 2-го дивизиона бронекатеров на борту другого катера находился еще и командир 1-го дивизиона бронекатеров «капитан-лейтенант»(?) Цухишвили… Бывали варианты, когда на катерах одного из дивизионов в море выходили в качестве дублеров офицеры другого дивизиона. Но для двух катеров, прикрывавших высадку десанта - это совершенено не типичный случай.
Вариантов могло быть два.
Первый - Цухишвили[7-ц] - бывший капитан-лейтенант, разжалованный по суду и воевавший рядовым матросом… С целью получения льгот и привилегий в плену выдавал себя за офицера….
Второй - Цухишвилли – заместитель командира дивизиона по политической части, либо -представитель особого отдела флотилии, из бывших политработников и, естественно , скрывавший свою истинную должность.
Оба эти предположения вполне вписываются в канву дальнейшего сотрудничества Цухишвили с руководством НБО и абвера.
Возвращаемся к приметам Цухишвилли - «…среднего роста, плотного телосложения, сутуловатый, лицо круглое, носит пенсне, брюнет, прическа с пробором сбоку…». Вам приходилось встречать командира дивизиона малых кораблей старше 40-ка лет с пенсне на носу!!!? Мне за тридцать лет службы на флоте подобных фигурантов встречать не приходилось….
 На фоне всей приведенной информации странным и нетипичным кажется уже тот факт, что строевой офицер, - моряк,- ранее служил на должности начальника дома офицеров в Киеве. Во все времена на этих должностях служили офицеры-политработники. Значит, - либо Цухишвили был политработником и, оказавшись в плену, скрывал от руководства абвера этот факт, либо в своих фантазиях он был вообще далек от специфики прохождения службы на строевых должностях в советском Военно-морском флоте. Сотрудников абвера не смутил и тот факт, что офицер в солидном возрасте - 45 лет, и с солидной внешностью, носивший пенсне, имел скромное звание - капитан-лейтенант… В вермахте и в военно-морском флоте Германии такое явление не было редким… В тоже время владеть информацией по районам постановки минных заграждений , по боевым и техническим характеристикам новых бронекатеров, мог только опытный моряк, знакомый с боевым применением катеров. Меня не особенно удивляет, что такой опытный контрразведчик, каким, несомненно, был Александр Браунер, с готовностью принял на веру всю ту информацию, что дал ему Цухишвили. Безусловно, следует учесть, что Браунер был, прежде всего, - пехотным офицером 1-й мировой войны, эмигрантом, потерявшим связь с современной армией и не имевшим представления о флоте … Более странным был тот факт, что этой информацией вполне удовлетворились такие опытные моряки как командир азовской немецкой флотилией корвет-капитан Васмут и обер-лейтенант Цирке. Наверняка, рядом с ними не было Бориса Николаевича Ильинского. По нашей информации в это время он был с Петром Нойманом под Новороссийском. Васмут - бывший офицер Императорского флота России, белоэмигрант, принявший немецкое подданство. С началом мировой войны был призван на военно-морской флот со своим прежним званием, соответствовавшм - корвет-капитану немецкого флота. Проявил исключительную выдержку и отвагу при эвакуации плавсредств из оставляемого немцами мариупольского порта. Получил тяжелое ранение… Был потрясен разрушениями и зверствами, творимыми немцами в Мариуполе. После возвращения из рейса в Мариуполь уволился из военно-морского флота.
Накануне оставления немецкими войсками Мариуполя там произошли события, имевшие отношение к деятельности в Приазовье «НБО».
На базе мариупольского порта сотрудники мельдекопфа, возглавляемого Владимиром Цирке, создали вспомогательную флотилию, состоявшую их парусных и моторных шхун, катеров. В отдельные периоды в составе флотилии были несколько десантных ботов и самоходных барж. Те же немецкие источники не часто приводят состав судов и боевых плавсредств флотилии, прежде всего, потому, что при оставлении Мариуполя часть этих судов была в спешке уничтожена. Суда этой флотилии использовались как транспорта для доставки всех видов снабжения, включая боеприпасы, перебрасывали через залив технику, вооружение, личный состав подразделений, направляемый в порты Крыма и Кавказа. С формированием линии фронта под Мариуполем малометные суда этой флотилии успешно использовались для заброски групп разведчиков и диверсантов на прибрежные участки тылов советских войск. На местных, мариупольских сайтах эта тема неплохо разработана. Мы же обратились к ней в той связи, что среди экипажей судов флотилии «отметился» фигурант по многим признакам, представляющий интерес для нашего исследования. Судите сами.
 В 1943 году начальник разведки 6-й гвардейской механизированной бригады гвардии капитан Гордон, раненный в ногу, оказался в плену. В больнице Елановских карьеров, где Юрий лежал с тифом, и как только он стал подавать признаки жизни, его арестовала немецкая жандармерия. Как выпускник местного мореходного училища, знакомый с навигационными особенностями Черного и Азовского морей, он заинтересовал немецкую разведку. Позже, на допросах в Смерше он покажет: «По существу, это не была вербовка. По лагерю объявили, чтобы все моряки построились, а когда все имеющие отношение к морю выстраивались, их опрашивали… и просто уводили из лагеря. Многие попадали и без морской специальности.
…Я добровольно поступил не в разведку немцев, а в военно-морскую часть, оказавшуюся позже, как я узнал, разведгруппой Цирке. Я поступил в немецкую часть добровольно, потому что не хотел возвращаться в лагерь военнопленных и считал, что служба у немцев давала возможность при удобном случае перейти на сторону наших советских войск. Я не ставил перед собой задачи бороться с советской властью и помогать врагу. Уйти из немецкой военно-морской разведки я не мог в силу того, что это означало бы лишиться жизни. Кроме того, я решил действовать на свое усмотрение и, имея кое-какой опыт в разведывательной работе, собрать сведения, с которыми потом перейти на сторону советских войск».
 Как вам нравится такая мотивация своих поступков офицера штаба отдельной механизированной бригады, профессионального разведчика, еврея…?
 После соответствующей беседы с сотрудниками морского абвера Гордон, выдавший себя за рядового матроса, был направлен на немецкий катер, на котором перебрасывали шпионов и диверсантов через Азовское море в тыл Красной армии. Имея навыки оперативной и разведывательной работы, Гордон установил контакт с двумя агентами местного мельдекопфа НБО - бывшими военнопленными Геращенко и Коровиным. Со слов Гордона он убедил их, оказавшись в тылу Красной армии, добровольно прийти в военную контрразведку Смерш. Риск, на который пошел Гордон, был вполне оправдан, так как ему нужно было установть контакт с нашей фронтовой контрразведкой и одновременно подтвердить свою готовность к сотрудничеству. Оба диверсанта, оказавшись на советской территории, явились в советскую контрразведку, а затем под её контролем «выполнили» все задания немцев и вновь вернулись к Цирке, но уже в другом качестве…
Через них было передано задание Ю. Гордону от командования разведывательного отдела Черноморского флота. Для нас этот факт интересен уже тем, что «высветил» активную деятельность абвера и флотской разведки на прибрежном участке Миус-фронта.

В качестве подтверждения несомненных(?) успехов действия структур СМЕРШа Южного фронта, действовавших в районе Мариуполя, неизменно приводится следующий документ.
 Из докладной записки ГУКР «Смерш» НКО СССР № 243/Ав ГКО об аресте агентов немецкого органа военно-морской разведки «Нахрихтенбеобахтер» от
22 сентября 1943 г.
Следствием по делам арестованных органами «Смерш» агентов германской военной разведки было установлено, что в период оккупации г. Мариуполя войсками противника в нем дислоцировался филиал германской военно-морской разведки, условно именуемый «Нахрихтенбеобахтер», возглавлявшийся обер-лейтенантом Цирке.
Этот филиал подготавливал и перебрасывал агентуру в районы Северо-Кавказского и Южного фронтов, вербуя агентов преимущественно из числа бывших военнослужащих Красной Армии, попавших в плен к немцам.
ГУКР «Смерш» располагало также данными об официальных сотрудниках мариупольского филиала «Нахрихтенбеобахтер», некоторых его агентах и адресах конспиративных квартир, на которых производилась подготовка агентуры перед переброской ее на нашу сторону.
При занятии г. Мариуполя Красной Армией вместе с передовыми частями в город вошла оперативная группа контрразведки, которая в целях захвата оставленной немцами на оседание агентуры произвела проверку известных нам адресов конспиративных квартир германской военно-морской разведки и на двух из них захватила и арестовала немецкие резидентуры. Все, что касается деятельности нашей флотской разведки и контрразведки СМЕРШ в исследуемый период в районе Мариуполя, следует признать, что эти структуры не достигли заметных успехов, «подчищая хвосты» и выявляя оставленную абвером агентуру. Так, одна из резидентур в количестве 5 человек скрывалась в одном из домов по Немецкой улице. В состав ее входили: Савельев М.Р., Малиновский Г.А, Галкин И.А., Фенев Н.И. и Молчанов В.А.
Савельев для шпионской работы был завербован немцами в августе сего года и перед оставлением г. Мариуполя был назначен руководителем резидентуры. Остальные участники резидентуры были завербованы германской военной разведкой в период пребывания в лагерях военнопленных в г. Сталино.
Савельев, Фенев, Галкин, Малиновский и Молчанов вначале подготавливались обер-лейтенантом Цирке для заброски в расположение частей Северо-Кавказского фронта, но в связи с отступлением немецких войск на Азовском побережье были оставлены в г. Мариуполе.
Агенты абвера получили задание после занятия города частями Красной Армии собирать шпионские сведения о распрложении аэродромов, передвижении крупных войсковых частей и наличии судов в мариупольских портах. Добытые ими шпионские сведения должны были передаваться агенту германской разведки Лангодас Алле Константиновне, при немцах служившей официанткой в Мариупольском филиале германской военно-морской разведки.
После ареста Лангодас показала, что перед отступлением немцев из г. Мариуполя она была завербована и передана указанной резидентуре в качестве связника. В ее обязанности входило передавать собранные резидентурой шпионские материалы оставленному немцами в городе агенту-радисту, с которым она должна была связываться по паролю «Ростов». Этот радист после оставления немцами города, как показала Лангодас, явился к ней и заявил, что он на немцев работать не будет, а явится с повинной в органы Советской власти. Названный в показаниях Лангодас агент-радист 10 сентября сего года явился в УКР «Смерш» Южного фронта и назвался Наталухой Николаем Михайловичем, 1922 года рождения, уроженцем села Великий Хутор Замконощенского района Полтавской области, украинцем, бывшим радистом 1-го гв. зенитного артполка береговой обороны Черноморского флота...
С мая по август сего года Наталуха обучался в Симферопольской школе радистов германской военной разведки, а 3 сентября был доставлен в г. Мариуполь, где немцы снабдили его радиостанцией, фиктивным паспортом на имя Букма Антона Андреевича и дали указания с приходом частей Красной Армии осесть в г. Мариуполе и передавать германской военно-морской разведке по радио шпионские сведения, которые ему будет доставлять Лангодас.
Вторая резидентура Мариупольского филиала германской военно-морской разведки была разыскана и арестована на другой конспиративной квартире в г. Мариуполе, в одном из домов по ул. Толстого. В состав этой резидентуры входили: Свинарев С.И., Коростелев Г.К. и Кваша И. Г.
Свинарев, Кваша и Коростелев были завербованы германской военно-морской разведкой в период с апреля по июль 1943 г. также в лагере военнопленных, где они находились после пленения.
Разведчики прошли предварительную подготовку при Мариупольском филиале военно-морской разведки противника и были оставлены немцами в г. Мариуполе для сбора шпионских сведений: Свинарев — по авиации, Коростелев — по военно-морскому флоту в Азовском море, Кваша — по наземным частям Красной Армии.
Эта резидентура не имела рации, поэтому каждый из ее участников после выполнения своего задания должен был вернуться к немцам через линию фронта по паролю «Армавир».
Участники обеих резидентур были экипированы в гражданскую одежду и снабжены фиктивными паспортами.
Допрос арестованных агентов германской военно-морской разведки продолжается.
Начальник ГУКР «Смерш» НКО СССР Абакумов
ЦА ФСБ России
 17 октября 1943 г военным трибуналом Северо-Кавказского фронта немецкие агенты Савельев М.Р. и Фенев Н.И. осуждены по ст. 58-16 УК РСФСР на 15 лет лишения свободы каждый, Свинарев С.И. и Кваша И.Г. — на 10 лет лишения свободы каждый; Лангодас А.К. осуждена по ст. 58-1а УК РСФСР на 10 лет лишения свободы.
8 марта 1944 г. Наталуха Н.М. осужден Особым совещанием при НКВД СССР по ст. 58-16 УК РСФСР на 2 года лишения свободы. Освобожден 13 сентября 1945 г. из мест лишения свободы Коми АССР (Печорлаг) по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 г.
 Уже только по той информации, что мы имеем по деятельности «Нахрихтенбеобахтер» в самом Мариуполе и на прибрежном участке Миус-фронта можно представить массштабы и примерные результаты деятельности Владимира Цирке и его штатных сотрудников. Что же касается бодрого рапорта товарища Абакумова, то не нужно быть специалистом, чтобы сделать следующие выводы.
1. Если бы не демонстративная добровольная сдача органам СМЕРШ радиста -бывшего сержанта Наталухи, едва ли так быстро была бы нейтрализована резидентура, завязанная на Аллу Лангодас. Стал бы Вольф Цирке ставить серьезные задачи перед группой, «резидентом»(?) которой была бывшая официантка из офицерского кафе? Кстати, сама Лангодас, которую нам представляют как резидента, после ареста показала, что завербована она была перед самым отступлением немцев из г. Мариуполя и передана указанной резидентуре в качестве связника между группой и радистом. В рапорте Абакумов не скрывает того факта, что агенты, входившие в группу - Савельев, Фенев, Галкин, Малиновский и Молчанов подготавливались обер-лейтенантом Цирке для заброски в расположение частей Северо-Кавказского фронта и только в связи с отступлением немецких войск на Азовском побережье были оставлены в г. Мариуполе, - то есть они не имели специальной подготовки для подпольной работы в составе разведывательной группы.
2. Что же касается группы, в которую входили Свинарев С.И., Коростелев Г.К. и Кваша И. Г., то по ней можно сделать примерно такие же выводы. Задачи перед ними стояли общего характера, своей радиосвязи они не имели…
 И самое главное - 16 декабря 1991 г. Свинарев С. И., Кваша И.Г., Лангодас А.К., Савельев M.Р., Фенев Н.И. были реабилитированы военным прокурором Северо-Кавказского Военного округа на основании ст. 3, ст. 8 Закона РСФСР от 18 октября 1991 г. Это означает, что при проверке дела СМЕРШ по обеим группам, скорее всего, выяснилось, что Фенев при аресте дал информацию по остальным членам группы- Савельеву, Галкину, Малиновскому и Молчанову, а Свинарев и Кваша «сдали» Коростелева.
 Среди многих эпизодов из деятельности разведчиков и подпольщиков Приазовья, многократно описанных и озвученных историками регионального уровня и краеведами, в последние годы появились два сюжета, которым по многим признакам уготована христоматийная судьба. Имеет смысл с ними ознакомиться.
 В процессе противоборства нашей и немецкой разведок на Кубани и Северном Кавказе неожиданно «всплывает» фигурант, вызывающий невольное удивление и восхищение. Петр Прядко был одним из многих сотен тысяч младших командиров советской армии техником-интендантом. Многие годы он служил сверхсрочником на топливных складах в частях Киевского военного округа. После краткосрочных курсов при штабе тыла получил звание младшего техника - интенданта. Войну встретил на должности заведующего полковым топливным складом в звании техника-интенданта 1-го ранга, что соответствовало общевойсковому званию старшего лейтенанта. В сентябре 1941 года в районе Мелитополя Прядко оказался в окружении и в течение двух месяцев блукая по лесам и болотам, 27-го ноября с группой таких же окруженцев оказался в расположении частей нашей 6-й армии, с трудом удерживавшей фронт в районе Горловки. Прядко выглядел старше своих 29 лет. Среднего роста, изможденный, с обветренным, морщинистым лицом интендант вызвал сочувствие и доверие у следователя особого отдела. Прядко было предложено отправиться обратно в тыл к немцам и внедриться в абверкоманду при 17-й армии вермахта. Казалось бы, ну какой из интенданта разведчик? Прядко пояснили, что для роли дезертира и перебежчика, измочаленного войной, лучшего кандидата не найти… Решение, прямо скажем, не типичное для работы особых отделов первого года войны. Тем более, что в особом отделе 6-й армии была ориентировка на агента абвера, под которую очень подходил Петр Прядко. В течение полутора месяцев Петра Ивановича обучили первичным навыкам разведки, слегка подкормили, чтобы он не позорил своим затрапезным видом нашу советскую армию, и в ночь с 14 на 15 января 1942 года он снова перешел линию фронта. В соответствии с разработанной «легендой» Прядко находился под следствием за допущенное на складе воровство и ему грозил суд военного трибунала. Оказавшись на сборном пункте военнопленных в Славянске, Прядко, действуя в соответствии с легендой, в бога и мать клял советскую власть. Таких как он были сотни тысяч,- надломленных, озлобленных, уставших от войны…
 Все это выглядело очень правдоподобно, так как наша власть примерно такого отношения и заслуживала. Вербовщики абвергруппы обратили внимание на Прядко и предложили ему сотрудничество. Дальше все повторилось как при подразделении обеспечения особого отдела 6-й армии,- кратковременная подготовка, заучивание «легенды» и заброска в ночь на 26-е января в тыл все той же 6-й армии…Петр Иванович без задержки оказался перед теми, с кем расстался 11 дней назад - в особоим отделе армии. Прядко сообщил «особистам» сведения об абверкоманде, ее сотрудниках и о 12 агентах из числа бывших военнопленных, подготовленных к заброске в наш тыл. Теперь «сотруднику» Прядко следовало «закрепиться» при штаб-квартире 102-й абвергруппы… 14 апреля того же года его вновь отправили к немцам. С собой он нес специально подготовленную в НКВД, но выглядевшую очень правдоподобно дезинформацию о расположении и составе советских войск, противостоящих 17-й армии. Сотрудники абвергруппы остались довольны рейдом Прядко. И уже 17 мая с новым поручением отправили его через линию фронта. На этот раз он помог советской военной контрразведке задержать четырех немецких агентов, уже оказавшихся в расположении 6-й армии, и сообщил данные о еще 14 агентах, готовящихся к переброске. Некоторое время Прядко был прикомандирован к одной из частей и в ожидании очередного задания выполнял обязанности по своей основной специальности - интенданта на топливном складе.
В мае-июне 1942 года 6-я армия участвовала в боях под Харьковом, в котле оказались сотни тысяч советских бойцов и командиров. Среди них и техник-интендант Прядко. Выбраться к своим шансов у него на сей раз не было - танковые клинья врага, изорвав к кочья нашу линию фронта, все дальше продвигались на восток. Имевший опыт блуждания по тылам Прядко имел немалые шансы вернуться к своим, но, видимо, он вошел во вкус роли разведчика… Снова сдался немцам, назвав заученный пороль… Его прямиком доставили в абвергруппу-102. На допросе у следователя зондерфюрера Самутина и начальника группы подполковника Пауля фон Гоера Петр Иванович рассказал самостоятельно разработанную легенду о своих действиях в советском тылу и привел данные о жесточайшем разгроме группировке войск под Харьковом. Нужно ли при этом объяснять, что в этой ситуации Петр Прядко без вариантов становился «двойным» агентом, так как он обречен был дать исчерпывающую информацию о командном составе Юго-Западного фронта, о новых образцах техники и вооружения, его наверняка привлекали для очных ставок при допросах многих военачальников, попавших в плен под Харьковом….
 Командование абвергруппы высоко оценило заслуги Прядко, он был награжден орденом «За заслуги» для восточных народов «в бронзе» и оставлен в качестве штатного сотрудника при школе абвера в Краснодаре. Петру Ивановичу доверили процесс подборки и оформления документов, вручаемых агентам при засылке в тыл. Насколько эффективна была «подрывная» работа Прядко, сказать сложно. Со слов самого Петра Ивановича,- он умышленно допускал мелкие неточности, которые могли вызвать подозрение у проверяющих и помочь разоблачить врага, попутно бросал тень подозрения на отдельных сотрудников, которых отстранили от разведывательной работы. Весьма наивной выглядит информация о попытке поджога канцелярии абверкоманды. За попытку поджога были арестованы и после пыток расстреляны два курсанта разведывательной школы, которые доверились Прядко и выполняли все его указания. Служа в разведывательной школе более полутора лет, каналов передачи информации Прядко не имел. За полгода до освобождения Ростова нашими войсками Прядко рискнул передать собранные им разведывательные данные через девушку, работавшую на кухне абверкоманды. Прядко оказался мастером провокаций. Сначала, пользуясь пьянством финансиста, он выкрал у него денежные ведомости с данными на засылаемых в тыл агентов. В результате,- финансиста жестоко наказали, а ведомости и накопленные фотографии агентов в последсвии попали к особистам 6-й армии. Агитационные листовки ОУН, подброшенные зондерфюреру Самутину, скомпрометировали того перед командованием абвергруппы. Самутин – бывший сотник Петлюры и без того не вызывал особого доверия у немцев. Полковник фон-Гоер жестоко пил. Так или иначе, но с пребыванием Прядко в составе абвергруппы-102 у немецких разведчиков участились провалы агентуры, совпавшие с неудачами 17-й армии на Кавказе…
 Не видя реальной возможности передать разведывательные данные, Прядко отпросился в краткосточный отпуск к родственникам в Полтаву. Такой вариант оставлял шашс вернуться в расположение абвергруппы. Естественно, он смог перечислить всех сотрудников абвергруппы, назвал большое число агентов, засланных в наш тыл. По отчетам отдела СМЕРШ фронта Прядко сообщил установочные данные на 101 вражеского агента, причем на 33 из них он добыл фотографии. Собрал данные на 24-х сотрудников абвергруппы-102, сообщил подробные сведения о формах и методах ее работы, способах изготовления документов прикрытия для агентуры... На основе информации, добытой Прядко, после освобождения Полтавы от оккупантов управление контрразведки СМЕРШ 2-го Украинского фронта арестовало 7 агентов и одного содержателя конспиративной квартиры, оставленных немцами для разведывательной работы. О результатах работы Прядко во вражеском разведоргане начальник главного управления контрразведки НКО СССР В. Абакумов докладывал лично Сталину. Петра Прядко наградили орденом Красного Знамени, присвоили внеочередное звание - «майора», и отправили…. заведыватеть складом ГСМ саперной бригады, в рядах которой он завершил войну. Вернувшись после войны в Ростов, Прядко нашел ту девушку, которая помогла с передачей разведывательных материалов СМЕРШу. Как порядочный мужчина, «скомпрометировавший» девушку, Прядко на ней женился. До 1960 года майор Петр Прядко служил в армии, а после демобелизации жил в Ростове. В 1996 году Петр Прядко был удостоин звания «Почетный сотрудник контрразведки». Петру Ивановичу не стоило роптать на судьбу,- большая часть разведчиков, имевших несравненно большие заслуги, после войны были изгнаны из армии только за то, что кратковременно побывали в плену. Наиболее известный пример - разведчик Козлов, ставший прототипом героя сериала «Путь в Сатурн»…
Я несколько подробно остановился на разведывательной деятельности Петра Прядко, потому как на его примере хорошо высвечиваются весьма убогие методы работы двух противоборсвовавших разведок - НКВД-СМЕРШ с одной стороны и Абвер – с другой. В обоих случаях принемялся массовый «заброс» агентуры, не прошедшей качественной, основательной подготовки, зачастую использовались люди, не способные качественно выполнять порученные им задачи разведывательного характера, в значительной степени сохранялась возможность перевербовки и как следствие - большая вероятность появления «двойных» агентов….
Для дальнейшего развития темы по противоборству разведок осенью-зимой 1943 года на Тамани и в Крыму в качестве характерного примера я использовал «одиссею» еще одного «фигуранта» - Якова Ингермана

 Долгоиграющая карьера вездесущего «Васи Зайцева»
 Среди материалов архивов и публикаций, имеющих отношение к мариупольскому подполью, я обратил внимание на воспоминания Якова Ингермана. В 2008 году вышла в свет книга «Еврей на «службе» в Рейхе». Ее автор – Яков Ингерман, умерший в Израиле в 2007 г. Книга эта имеет непосредственное отношение к Мариуполю 1943 года. Я не стану проводить глубокий анализ информации, изложенной в воспоминаниях Ингермана, хотя и возникает немало вопросов. Уже только то, что сам Яков Ингерман считал себя «разведчиком Главного разведывательного управления» вызывает к автору воспоминаний определенное отношение…. Если бы была возможность посчитать всех военнослужащих и гражданских лиц, что были завербованы разведывательными отделами корпусов, армий фронтов и направлены за линию фронта за четыре долгие годы войны, то их оказалось бы сотни тысяч… При том, что профессиональных зафронтовых разведчиков, прошедших специальную подготовку, было не более нескольких сотен. Кстати, в воспоминаниях Якова Ингермана прослеживается информация и на этот счет…
Остановимся на содержании главы - «Судьба Васи», в которой Яков Ингерман приводит любопытную информацию.
Внимание представителей нашей фронтовой разведки Яков Ингерман привлек тем, что он владел немецким языком. При этом не были приняты в расчет немаловажные факты - типично-еврейская внешность и характерная манера разговора кандидата в разведчики. Далее, речь идет о том, что Якову после прохождения краткосрочных курсов в разведывательной школе была поставлена «простенькая»(?) задача - пробраться в район Таганрога и «…внедриться в немецкую армию». В числе пяти разведчиков-диверсантов он был направлен летом 1942 года в район между Чертково и Миллерово Ростовской области. Самому Ингерману была присвоена кличка – «Якоб», все остальные члены группы были ему известны по их кличкам. В процессе движения в направлении Таганрога и Мариуполя наши разведчики двигались по цепочке конспиративных квартир. Кто-то устраивался на работу в шахту, учреждение или столовую… Кто-то оставался в подполье в назначенном ему населенном пункте. С нашими агентами поддерживали связь связные-шоферы из местных партизанских отрядов Дусенко и Болдырева. Яков Ингерман описывает тотальный контроль, обеспечиваемый квартальными, домовыми и прочими надзирателями… Так, только за период с 21 января по 20 февраля 1942 года в селах Буденовского (Новоазовского) района был обнаружен и арестован 881 бывший военнопленный, большую часть которых румынские солдаты обнаружили при прочесывании сел. Скорее всего, речь шла о дезертирах, скрывавшихся по деревням. Кстати, именно эта «категория», оставляя в заложниках своих родственников, или предоставивших им кров жителей этих сел, представляла наиболее перспективную часть «клиентов» сотрудникам абвера и полиции, вербующих себе агентов... С учетом этой информации не совсем понятно на что рассчитывало наше командование, ставя такие задачи потенциальным разведчикам и диверсантам при засылке их в глубокий тыл противника. Основной расчет, видимо, делался на «массовость»… Далее Ингерман повествует о том, что добравшись до назначенного ему населенного пункта, он сразу же пристурпил к выполнению поставленной задачи… Попросив у солдата газету на немецком языке, он был приглашен переводчиком в канцелярию строительного батальона.
 Определенный интерес вызывает описание Ингерманом мариупольской тюрьмы и «ШТАЛАГа -190». Тюрьма находилась в Ильичевском районе Мариуполя, концлагерь размещался на территории бывшего учебного комбината завода им. Ильича. Описывая условия содержания женщин в лагерном бараке, Ингерман отмечает среди них большое число молодых учителей… Наличие «…еврейских девушек из подполья, выданных предателями…». В тоже время Ингерман описывает факты массовых побегов из лагеря…. Из воспоминаний Якова Ингермана : «Допросы проводили не в тюрьме, а в подвалах гестапо. Каждый день в закрытом автомобиле туда отвозили мужчин и женщин. Возвращали либо вечером, либо через день-два всегда побитых и изувеченных. Некоторые не возвращались. На одной из утренних проверок гестаповец Глобе выбрал двух девушек для уборки наших квартир. Я спросил их, за что они попали в тюрьму. Одна сказала: их арестовали за то, что они – коммунистки. Ну и что, в союзе полно коммунистов. В конце концов,- она призналась, что схватили их в офицерском клубе, который они с подругой пытались взорвать. После Ростова у меня не было связи с центром, и я попытался осуществить ее с помощью этой девушки... Меня стали приглашать на собрания руководителей мариупольского подполья очень развитого и активного»(6).
 Готовы ли вы поверить в то, что девушкам, подозреваемым в принадлежности к коммунистической партии и обвиненным в терроризме, начальник гестапо позволит делать уборку в своей квартире? Поверите ли вы в то, что эти девушки расскажут истинную причину своего ареста переводчику гестапо? Наконец, поверите ли вы в то, что человек, числящий себя военным разведчиком, решится через этих девушек установить связь с подпольем и воспользуется этой возможностью… Сложно поверить и в то, что переводчик, задействованный в допросах , проводимых начальником гестапо, мог «…принимать приглашения на собрания местного подполья»??
 Работая с материалами и документами, имеющими отношение к военному времени, особенно – к разведке, подполью - перестаешь чему либо удивляться… Однако…
Имея документальные свидетельства того, что на базе мариупольского «ШТАЛАГа-190 происходил массовый процесс вербовки и подготовки агентов, в том числе и сотрудниками Морского абвера, можно не сомневаться в том, что на фоне побегов из лагеря, организуемых членами подпольной организации, сотрудниками немецких специальных служб был отработан канал переброски агентов абвера в тыл советских войск, стоявших под Мариуполем.
 Описание Ингерманом событий, происходящих в ШТАЛАГе-190 и городской тюрьме, убеждают нас в том, что и моряки с погибших бронекатеров, о которых шла речь в предыдущей главе, не случайно вырвались из лагеря… Из анализа документов и воспоминаний очевидцев событий, за неделю до оставления Мариуполя немецкими и румынскими спецслужбами практически поголовно было уничтожено все подполье… Это может означать и то, что мариупольское подполье, или какая-то его часть «контролировалось» немцами и сохранялось оно только до тех пор, пока в контактах с подпольщиками была необходимость у абвера.
 Пройдет немного времени, и за несколько недель до освобождения Ялты и Севастополя в этих городах тоже «неожиданно»(?) будет разгромлено подполье, существовавшее около двух лет оккпупации… В этой связи особо актуально воспринимаются строки из отчета Особого отдела Южного фронта за 1944 год: «…использование партизанских баз и отдельных групп коммунистического подполья в определенные периоды для действий разведывательных резидентур и формирований особого назначения на основе тактики «отсечения» новых источников информации, приобретавшихся разведслужбами в 1943–1944 годах, от «старого» подполья, что обеспечивало их живучесть и позволяло избегать проникновения внутрь организованных групп агентуры противника…» (51). Из содержания этого документа можно сделать вывод, что руководство нашей разведки давало себе отчет в том, что не следовало в полной мере доверять подпольным организациям, длительное время, действовавшим в условиях жесткого контроля немецких специальных служб…
 Яков Ингерман вспоминает далее: «Партизаны убили переводчика гестапо, начальник гестапо просил передать меня ему в качестве личного переводчика, пока они не найдут другого. Выбора у меня не было, и на следующий день я прибыл на новое место службы. Начальником гестапо был Глобе, говорил грубо, жестко, повелительным тоном, ходил с кожаным хлыстом. Однажды меня впервые вызвали на ночной допрос. Гестаповец привел меня в подвал бывшего здания НКВД. Часть комнаты была ярко освещена, но мы сидели в темноте. Вдруг в кругу света появился пленный. Я даже не сразу узнал Васю, настолько он был избит и изувечен. Нас вместе забрасывали в тыл к немцам. Мне было плохо, и я с трудом держал себя в руках. Во дворе меня вырвало. Больше меня на такие допросы не вызывали…»(15).
 Из материалов мариупольских краеведов: « Подпольщица-медсестра больницы завода имени Ильича Антонина Рослик (Кадацкая) вспоминала о разведчике в чине майора вермахта Зайцеве. Он служил переводчиком в комендатуре больницы завода имени Ильича. У него был денщик – военнопленный советский офицер Юра. Летом 1943 года оба, и Зайцев, и Юра, были арестованы и расстреляны. Безусловно, фамилия «Зайцев» у разведчика была кодовой. Был ли это тот самый разведчик «Вася», о котором рассказывает Яков Ингерман? Вполне возможно. Допросы подпольщиков в гестапо проходили в июне-июле 1943 г. Известно, что после второго массового расстрела подпольщиков 22 июля 1943 г. майор Вульф был повышен в должности, отозван в Германию, его сменил заместитель, некий Кекс. А это означает, что допросы разведчика «Васи» могли происходить до 22 июля 1943 г., т.к. Яков присутствовал на допросе, которым руководил Вульф».
 Если бы Глобе посчитал нужным, то Ингермана, не спрашивая его согласия, еще неоднократно использовали бы в качестве переводчика на допросах в гестапо. По утверждению мариупольских краеведов разведчика «Василия» допрашивал гестаповец майор Вульф. Ну,- Вульф, так Вульф… Яков Ингерман мог и ошибаться, хотя, для разведчика ГРУ, каковым он себя представлял, подобная путаница маловероятна… Суть дела от этого не меняется. По многим признакам - перед руководством абвера стояла особая задача – Ингерман должен был сообщить подпольщикам о том, что арестованного «разведчика» пытают в гестапо . Если «Василий» был перевербован абвером, то идея использовать «Якоба»-Якова «втемную» могла принадлежать и ему, - знавшего Ингермана по совместному обучению в разведывательной школе. О том, что Ингерман был связан с подпольем, агенты абвера могли знать и без «Васи». Теперь оставалось инсценировать расстрел «Васи» в расчете, что и эта информация станет достоянием подпольщиков и советских разведчиков, и в дальнейшем использовать его на новом, более перспективном для Морского абвера направлении, скажем, - в одном из штабов частей Северо-Кавказского фронта. Судя по всему, в своей прошлой жизни «Вася» -офицер советской армии и по описанию Ингермана в звании не меньше-капитана-майора… В этой связи появление в оперативном отделе штаба Приморской армии агента абвера, майора, руководившего группой диверсантов, уже не представляется бредом загнанного в угол бывшего капитана Николая Мокина(20). Если же учесть, что по странному(?) совпадению фамилия этого майора оять-таки- «Зайцев», как и у коллеги Якова Ингермана по Мариуполю, то невольно просматриваются параллели между Мариуполем и группой агентов абвера, руководимых помощником начальника оперативного отдела штаба 18-й армии Северо-Кавказского фронта. Но это уже тема для особого расследоввния.
 Тайный агент «ГФП-730» и Мариупольского СД,, подготовленный в Волновахском филиале Мариупольской разведшколы абвера по краткосрочной программе вскрытия подпольных групп Николай Парфилов, в 1944 г. давал показания о том, что, когда он проник в подпольную группу Василия Шипицына, там впервые столкнулся с армейскими разведчиками, один из них работал в важном немецком учреждении, носил немецкую форму.
 Все было бы складно, но не служили майоры вермахта переводчиками в лагерных больницах. И не брали они себе денщиков из числа военнопленных офицеров. Мне не хотелось бы бросить тень подозрения на нашего разведчика, действовавшего в Мариуполе и , судя по воспоминаниям участников подполья, казненного немцами… Если учеть тот факт, что до сих пор личность этого человека не идентифицирована , то по ряду признаков - старый «знакомец» Ингермана по кличке «Вася» был перевербован абвером , служил переводчиком в больничной канцелярии и носил форму «зондерфюрера» с погонами, соответствовавшими званию майора. Перед тем как поручить своему агенту очередное более ответственное задание, - в другом месте и в другом качестве, - абвер и гестапо имитировали его арест, пытки и все прочее… Отработку этой версии мы уже предлагали мариупольским краеведам.
 В книге П. Кропивянского и Я. Тумаркина «В лабиринтах абвера» подробно рассказывается о деятельности советских контрразведчиков, действовавших в Буденновке и Мариуполе, - Николае Калиниченко и Корнее Войцеховском , но имена их в книге также остались кодовыми. Известен разведчик Николай Рахов (вероятно, и это имя кодовое), также действовавший в Мариуполе. В городе он появился в начале 1942 года. Жил якобы с женой и матерью, которые могли быть местными подпольщиками. Рахов был прислан с заданием – внедриться в разведшколу «Абвергруппы-103». В июле 1943 года в доме, где жил Рахов, гестаповцы провели обыск.
 
Противоборство разведок на территории Краснодарского края до оставления его 17-й армией вермахта
 В исследуемый нами период на территории Краснодарского края действовало несколько абвер-групп. Одна из них, под номером 102, имела радиопозывной «Пантера». Ее основная функция - организация разведки в прифронтовой зоне. Ее сотрудники вербовали агентуру среди советских военнопленных в концлагерях, располагавшихся в Краснодаре и станице Крымской. Далее следовала подготовка и заброска разведывательных групп в тылы Северо-Кавказского фронта и, в частности, Черноморской группы наших войск.
Подбор , вербовку и подготовку агентов проводили специальные вербовщики и официальные сотрудники группы: Лысый Роман Ильич (он же Крюгер, он же Романов), Дидык (кличка Дорошенко), Сергиенко (Сергеев), Старовойт (Владимиров, он же дядя Коля, он же Щульц), Самутин (Петровский или Бойко), а также немецкий фельдфебель Бокк.
Если вы обратили внимание, имена некоторых сотрудников абвера нам знакомы. Так, о Самутине информировал особый отдел 6-й армии наш разведчик Петр Прядко.
Известны и имена руководивших абвергруппой-102 в разные периоды офицеров: подполковник Пауль фон Гопф-Гоер, капитан Карл Гесс, лейтенант Штандке, капитан Мартин Рудел. Поскольку мы пользуемся информацией из разных источников, нам не избежать некоторых повторов…
Во время оккупации Кубани группа дислоцировалась в краевом центре. При группе периодически функционировали краткосрочные курсы по подготовке радистов и агентов для разведывательной работы. В Краснодаре находились и три разведшколы. Основные передовые пункты - мельдекопфы размещались в августе 1942 года в хуторе Хадыженском, в сентябре—октябре — в станице Кабардинской, а также в других населенных пунктах края.
В местах постоянной дислокации подразделения «абвергруппы-102» тщательно маскировались. Например, группа в Хадыженском была известна как хозяйственная комендатура, а в Краснодаре именовалась военной авторемонтной мастерской и находившиеся при ней агенты числились механиками и шоферами.
В апреле 1943 года оккупировавшей Кубань 17-й немецкой армии была придана «абвергруппа-301» с радиопозывным «Грейф». Ее главной функцией являлась контрразведка, а также заброска агентов в тылы Красной Армии. Группу последовательно возглавляли корвет-капитан Кромвель, капитан Эрих Вольф и обер-лейтенант Рудольф Крюгер. Дислоцировалась группа в Краснодаре. Контрразведывательное отделение ее тесно взаимодействовало с румынской разведкой «Сигуранцы», управление которой находилось в станице Абинской. В подчинении абверовцев было несколько мельдекопфов, которые создавались в зависимости от необходимости в населенных пунктах вблизи от места дислокации передовых частей вермахта. С декабря 1942 года эти передовые разведывательные пункты располагались в Новороссийске, Майкопе, Темрюке и Анапе. Новороссийским подразделением командовал Август Зоппер, а его заместителем и куратором в поселке Верхнебаканском и станице Натухаевской был Иван Ват. Позже они будут выявлены СМЕРШем.
В прифронтовой полосе совместно со спецгруппами СД «абвергруппа-301» вела борьбу с партизанами. При вербовке агентов из числа жителей оккупированных территорий применялись провокационные методы, шантаж и угрозы. Намеченные к вербовке лица подвергались аресту по фиктивному обвинению, а затем им предлагалось «искупить свою вину» службой Германии. В тыл Красной Армии агентура забрасывалась путем перехода линии фронта. Связь осуществлялась специальными связниками, агентами-маршрутниками и по радио. Причем радиосвязь поддерживалась через две радиостанции, действовавшими в Краснодаре.
Кроме того, в Краснодарском крае контрразведывательной деятельностью занималась и «абвергруппа-320»[ подробнее в приложении 2 ], имевшая мельдекопфы в Темрюке, Тамани и станице Вышестеблиевской. Еще одна «абвергруппа-201» вела подрывную деятельность в советских частях, для чего использовала завербованных военнопленных в основном из лиц кавказских национальностей. Имела передовые пункты в Анапе, станицах Пашковской и Белореченской.
Когда немцы отступили с Кубани и Тамани, то контрразведчики абвера переправились в Крым. Оставленные агенты были разоблачены либо, не испытыывая давления со стороны руководства абвера, сами сдались представителям СМЕРШ.
Большое значение гитлеровцы придавали разведке экономического потенциала Советского Союза, особенно — оборонной промышленности. С этой целью были созданы специальные подразделения. В частности, на Кубани экономической разведкой занималась «абвергруппа 153-1»[2].
Сотрудники этой группы собирали сведения о состоянии различных отраслей народного хозяйства СССР путем опроса специалистов, выявленных в лагерях военнопленных. Добытые материалы обрабатывались и направлялись в отделение экономической разведки 1Ви («Валли-1»). Отделение суммировало полученные от команд данные, составляло по ним обобщенные обзоры, а также схемы, планы и дислокацию военно-промышленных предприятий. Обработанные таким образом материалы направлялись затем в отдел 1Ви управления абвер-заграница.
В целях более глубокой обработки добытых материалов штабом «Валли-1» в конце 1943 года были созданы два особых лагеря (речь идет о «Шталаге -3D»- Б.Н.) Из команд и групп экономической разведки сюда направлялись для тщательного допроса военнопленные, давшие ценные, порой секретные сведения по оборонным объектам страны. Там они привлекались к выполнению чертежно-конструкторских работ, а также разработке различных технических проектов и новых образцов вооружения.
При зачислении в команду или лагерь каждый военнопленный заполнял анкету, фотографировался, проходил дактилоскопию и давал письменное обязательство о неразглашении проводимых им работ. После полного использования знаний пленных специалистов направляли на работу в немецкую промышленность или передавали в разведывательно-диверсионные школы для обучения и дальнейшей заброски в глубокий тыл Советского Союза.
«Абвергруппа 153-1» дислоцировалась в Краснодаре. Такую же деятельность в Армавире осуществляла «абвергруппа 153-3», созданная в сентябре 1942 года. Помимо опросов военнопленных экономическая разведка собирала необходимые сведения путем осмотра захваченной на поле боя трофейной техники и оружия, а также получала материалы от фронтовых армейских частей.
 Мы уже вели речь о том, что айнзатцкоманда НБО капитан-лейтенанта Ноймана, начиная с августа 1942 года, действовала на территории Краснодарского края. В августе — сентябре 1942 года «Марине Абвер айнзатцкомандо» находилась в Темрюке, сентябре — Тамани и Анапе, сентябре — октябре — в Новороссийске.
Продвигаясь с передовыми частями немецкой армии, команда Ноймана собирала документы с уцелевших и затонувших судов, в учреждениях советского флота и опрашивала военнопленных.
В Краснодаре команда Ноймана размещалась по улице Комсомольской, 44/1 и улице Седина, 8 (с октября 1942 года до середины января 1943 года). При разведоргане функционировала краткосрочная школа агентов-разведчиков, которые не только изучали типы и устройство советских военных и гражданских кораблей, катеров и подводных лодок, но и проходили водолазную подготовку (для добывания с затонувших кораблей шифров и других секретных документов, представляющих интерес для немецкой разведки). Продвигаясь с передовыми частями немецкой армии, команда собирала документы с уцелевших и затонувших судов, в учреждениях советского флота и опрашивала военнопленных. В период оккупации Новороссийска НБО занималась водолазным обследованием лидера «Ташкент» и эсминца проекта « 7», затопленных у причала Лесной гавани 27 июня 1942 года при массированном налете на новороссийскую гавань немецких бомбардировщиков. Довести до конца это обследование помешал интенсивный обстел нашими береговыми батареями района порта.
 Подготовленная сотрудниками абвера агентура выводилась к линии фронта и мелкими группами перебрасывалась в тыл Красной армии, главным образом на Туапсинском направлении.
 Айнзацгруппы НБО в этот период плотно взаимодействовали с подразделениями Абвергруппы -102. Первое время группа входила в подчинение Абверкоманды 101, а с ноября 1943 года — Абверкоманды - 106.
Начальником группы до декабря 1942 года был подполковник Пауль фон Гопф-Гоер, затем капитан Карл Гесс (до января 1943 г.), лейтенант Штандке (до мая 1943 г.), капитан Мартин Рудель (до мая 1945 г.). Группа осуществляла разведывательную деятельность против советских войск Сталинградского, Юго-Западного, Закавказского, Северо-Кавказского и 2-го Украинского фронтов.
 Сведения собирались через забрасываемую за линию фронта агентуру и путем опроса военнопленных моряков и местных жителей. Одновременно команда вела разведывательно-диверсионную работу против частей Северо-Кавказского фронта. Потенциальных разведчиков и диверсантов вербовали из военнопленных и готовили в спецшколах. Переброску в тыл осуществляли на самолетах, моторных лодках и катерах группами по два-три человека.
В этот период НБО имела специальное подразделение — легион «Черное море», в котором периодами было до из 500 морских диверсантов. Этой команде фантазеры из НКВД присвоили условное наименование «Акулы». Некоторое время при Морской разведгруппе существовал штурмовой казачий отряд, который возглавлял войсковой старшина Иван Шалибабаев (или Шамбабалиев?).
При отступлении немцев весной 1943 года в станице Славянской (ныне город Славянск-на-Кубани) были оставлены с радиостанцией агенты Мухаммедов и Яковлев, из числа завербованных сотрудниками НБО. Эти агенты были разоблачены советской контрразведкой и включились в радиоигру «Салават». Сеансы связи с «хозяевами» из абвера производились из станицы Нововеличковской, в район которой были сброшены на парашютах три агента абара , которых уже поджидала засада из состава внутренних войск.
 В этот же период в Майкопе и Новороссийске действовала разведкоманда под названием «Марине айнзатцкомандо дес Шварце Меерс» немецкого военного флота. Ее функции дублировали деятельность НБО. А в период десантной операции под Новороссийском на плацдарме, впоследствии ставший легендарной Малой землей, в поселке Рыбачьем (ныне Алексино) были разоблачены два диверсанта из этой спецслужбы, переодетые в морскую форму.
 С учетом многонациональной специфики Кавказа, руководители абвера сформировали ряд национальных подразделений. Одним из них была разведкоманда «Дромедар» ( с армянского - одногорбый верблюд), состоявшая из армян, членов националистической партии «Дашнакцютун», которые мечтали о создании «великой Армении». Возглавлял этот разведорган, впоследствии выделившийся в «абвергруппу-114», бывший генерал дашнакской армии Дро Каноян.
В сентябре 1942 года «Дромедар» разместился в Армавире. Избрание этого города для резиденции объясняется не только географическим положением в период битвы за Кавказ и Черноморское побережье, но и тем, что там до войны проживал брат Дро — Арменак Каноян, бывший член ЦК дашнаков, репрессированный накануне войны за активную антисоветскую деятельность. Там Дро рассчитывал на помощь местных националистических элементов, и его надежды в какой-то мере оправдались.
Команда «Дромедар» проводила разведывательно-диверсионную, террористическую и повстанческую деятельность в тылу Северо-Кавказского фронта, а также вела контрразведывательную работу на оккупированной территории Кавказа. Агентура вербовалась из военнопленных, в большинстве своем армян, враждебно относившихся к советскому строю. Часть агентов прошла обучение на курсах радистов у Геворкова (он же доктор Сикорский) и Тиграна Багдасаряна. Наиболее перспективные из них направлялись для специализации в Варшавскую разведшколу. Из Варшавы еще в ноябре 1942 года в город Апшеронск прибыли три национальных легиона, в том числе армянский. А в это же время на Малой земле под Новороссийском отважно сражался за Советскую Родину армянский полк, многие бойцы и командиры которого отдали жизнь в ожесточенных боях. Что ж делать, - и для армян на полях сражений мировой войны продолжалась перманентная гражданская война.
В прифронтовой полосе «Дромедар» имел четыре разведпункта, один из которых находился в краевом центре. Руководил им Арутюнян (кличка Уйрян). Разведчики и провокаторы-националисты забрасывались в районы Туапсе, Сочи и вдоль Черноморского побережья. Кроме того, так называемые армянские национальные комитеты вели профашистскую агитацию среди армянского населения Кубани. Перед отступлением немецких войск команда оставила агентуру, снабженную портативными радиостанциями. Часть агентов была разоблачена советскими чекистами и казнена, часть из них перевербована и использовалась СМЕРШем в радиоиграх, о чем мы уже вели речь.
В августе 1942 года в оккупированный краевой центр прибыло особое подразделение, именовавшееся «Зондеркоманда СС 10-А. Это специальное подразделение отличалось крайней жестокостью при достижении своих целей. Помимо контрразведывательных функций ее сотрудники возлавляли карательные акции . Среди них были кадровые офицеры гестапо и СС. Возглавлял команду штурмбаннфюрер СС Кристман.
Особая команда имела несколько групп: по выявлению советско-партийного актива, по борьбе с партизанами, по формированию органов управления на оккупированной территории. В соответствии с линией, проводимой гитлеровским руководством, направленной на уничтожение советского актива, - в первую очередь коммунистов, партизан и подпольщиков зондеркоманда с первых дней своего пребывания в Краснодаре широко развернула карательную деятельность. Для выявления и уничтожения лиц, неугодных оккупационному режиму, использовались заявления и доносы местных жителей — предателей из числа назначаемых домоуправов, участковых и квартальных старост, полицаев. Среди антисоветских элементов активно вербовалась агентура.
Аресты производились по устному указанию шефа зондеркоманды, никаких санкций и ордеров на арест не выписывалось. Следствие по делам арестованных вел офицерский состав команды. Показания записывались на немецком языке, и протоколы допросов в большинстве случаев никем не визировались. Прокурорский надзор за ходом следствия отсутствовал, никаких процессуальных норм не существовало. По окончании «следствия» составлялись короткие заключения, на которых, как правило, начальник команды делал пометку в виде креста, что означало расстрел. Лишь немногие арестованные были освобождены из-под стражи или переведены в концлагерь.
Именно силами «Зондеркоманды СС 10-А», а также команд СС 10-Б и СД-11 на Кубани фашисты автомашину-душегубку, в которой убивали людей выхлопными газами. Таким «бескровным» способом было умерщвлено около семи тысяч человек. Факты этих чудовищных злодеяний были вскрыты на судебном процессе в Краснодаре в июне 1943 года. Тогда же пособники фашистов — полицаи и осведомители — были повешены или отправлены на каторжные работы. А все, кто состоял в этой зондеркоманде, объявлены военными преступниками. Большинство из них после окончания войны понесли заслуженную кару.
 10 июня 1943 года оккупированном Новороссийске абвером была раскрыта и жандармерией разгромлена подпольная группа Степана Островерхова, действовавшая в городе с сентября 1942 года. Это была одна из самых крупных подпольных организаций, существовавших в крае в период оккупации, и по количеству участников (активных членов группы насчитывалось более двадцати человек, а вместе с добровольными помощниками - до пятидесяти), и по масштабу работы. Подпольщики имели своих людей во всех органах оккупационного аппарата, добывали бланки пропусков и справок и, располагая печатями и штампами немецкого образца, оформляли фиктивные документы жителям города, спасая их от угона в Германию. Они организовывали акции саботажа на предприятиях, принимали по радиоприемникам (их было в группе два) сводки Совинформбюро, распространяли листовки и воззвания к населению. Готовясь к освобождению Новороссийска, вели разведку системы обороны противника в городе и его окрестностях.
Группа была хорошо организована, грамотно пользовалась приемами конспирации, имела явочные квартиры и даже обеспечила себе «крышу», зарегистрировавшись под видом сельской общины в предместье Новороссийска - Мефодиевке. Члены «общины», созданной для снабжения немецкой армии овощами, освобождались от мобилизации на строительство оборонительных укреплений и от отправки в Германию. Руководитель подполья С. Г. Островерхов был поставлен секретарем общины. Такая «легализация» расширила возможности подпольщиков по ведению антифашистской деятельности, к которой С.Г. Островерхов вскоре привлек пять бывших советских военнопленных, поступивших на службу к немцам. С их помощью подпольщики стали собирать продукты, медикаменты, оружие для передачи партизанам, организовывали переход своих людей из Новороссийска через линию фронта.
Несмотря на то, что деятельность этой активной и разветвленной подпольной группы велась, по образному выражению исследователя истории кубанского подполья Г.П. Иванова, - «…в самом логове фашистского зверя», гитлеровцы о ней ничего не знали. Не знали о новороссийских подпольщиках и наши контрразведчики.
 Удивляться тому, что о группе подпольщиков, развернувших активную работу в Новороссийске, не знали контрразведчики 18-й армии, позиции дивизий которой отстояли от центра города на расстоянии орудийного выстрела, не приходится. Разведывательная работа в армии в этот период была поставлена отвратительно. На рубежах , удерживаемых отдельными дивизиями армии, существовали участки на которых систематически отмечались проходы в наш тыл диверсионных групп абвера… Краевое Управление НКВД, продолжавшее функционировать в непонятном для условий фронтовой зоны режиме, получило информацию о новороссийских подпольщиках лишь в апреле – мае 1943 года,- то есть накануне разгрома подполья. 1 мая 1943 года начальник новороссийской опергруппы УНКВД А.Д. Бесчастнов сообщал:
«... Нами получены следующие данные от партизан, вышедших из тыла противника, что Островерхов Степан в прошлом, до оккупации немцами города Новороссийска, был председателем партизанской комиссии, в настоящем занимается подпольной работой в этом же городе. Островерхов в городе Новороссийске имеет несколько конспиративных квартир, где проводит соответствующую работу с лояльно настроенными к советской власти жителями города против немцев. Так, например, через врачей он выдал до 500 справок жителям города Новороссийска, на основании которых последние освобождались от работ на строительстве немецких оборонительных укреплений. Через специально подобранных женщин держал связь с партизанами, сообщал последним сведения военного характера, считая, что они должны передаваться партизанами командованию Красной Армии. Подбирал надежных мужчин и направлял их в горы для партизанской работы.
В результате этой деятельности Островерховым организован партизанский отряд из жителей г. Новороссийска до 100 человек, который действует в Верхнебаканском районе, куда в апреле месяце собирался прибыть он сам. Об этом он уведомил наших партизан специальной запиской, сообщив, что оставаться в г. Новороссийске дальше он не может»(57).
 С учетом того, что подполье было разгромлено вскоре после того, как информация о нем была получена в особом отделе 18-й армии и краевом управлении НКВД, возникает естественное подозрение, что в одной из этих структур имелся информатор абвера. Кстати, в этой связи стоит вспомнить о том, что агент абвера капитан Мокин при допросе следователем мельдекопфа в Керчи в декабре 1943 года упоминал о помощнике начальника оперативного отдела штаба 18-й армии - майоре «Зайцеве»(?), как резиденте абвера(20)…
 Вся остальная переписка между особыми отделами и штабами, связанная с анализом деятельности новоросийского подполья и причинами его разгрома, не представляет для нас особого интереса, хотя был один момент, на который следовало бы обратить особое внимание. Разгром подполья последовал после того, как сам Остоверхов подготовил и собирался передать через партизанского связника карту с нанесенными на ней объектами немецкой обороны, минными полями и позициями артиллерии. После арестов членов группы Островерхова, карта , естественно (?), бесследно исчезла… В этой связи, есть основания предполагать, что работа группы Островерхова контролировалась агентами абвера, но до тех пор пока она занималась гуманитарной деятельностью,- поставками продовольствия партизанам, изготовлением фиктивных справок, освобождавшим от вывоза на работы в Германию и проч… руководство местного мельдекопфа, состоявшее из русских эмигрантов, с этим мирилось. Когда же при подготовке штурма Новороссийска возникла реальная опасность передачи подпольщиками разведывательной информации, было принято решение на уничтожение подполья.
 В Новороссийске в начале 60-х годов был разоблачен бывший сотрудник « зондеркоманды СС 10-А» Жирухин Н.П., участвовавший в расстрелах мирных жителей города в поселке Цемдолина, где ныне установлен памятник «Непокоренные». После войны Жирухин работал учителем немецкого языка в одной из городских школ, но был выдан советской контрразведке арестованным ранее подельником — командиром отделения этой же зондеркоманды по фамилии Гой.
Тайная полевая полиция — «Гехаймфельдполицай» (ГФП) — была полицейским исполнительным органом военной контрразведки в действующей армии. Официальный ее состав комплектовался из сотрудников гестапо и криминальной полиции. В зоне боевых действий и в ближних фронтовых тылах ГФП выполняла функции гестапо. В основном это были аресты по указанию военной контрразведки, ведение следствия по делам о государственной измене, предательстве, шпионаже, антифашистской пропаганде среди немецких военнослужащих, а также борьба с партизанами, подпольщиками, советскими патриотами, боровшимися против гитлеровцев.
Орган ГФП под командой полковника Вилли Вилки и его заместителя капитана Фрица Шрайде прибыл в Краснодар на следующий же день после оккупации города. После 10-дневного пребывания тайная полевая полиция убыла вслед за передовыми частями в направлении станицы Апшеронской, но в октябре 1942 года вернулась обратно в Краснодар. Отдельные подразделения ГФП дислоцировались в Майкопе, Тихорецке, станицах Кореновской, Белореченской и Кущевской. Они поддерживали тесный контакт с командами абвера и СД.
Полевая жандармерия (фельджандармерия) была военным органом, выполнявшим функции полиции порядка в зоне боевых действий и в ближнем армейском тылу. Жандармы участвовали в борьбе с партизанами, несли охранную службу и приводили в исполнение приговоры военных судов. В период оккупации Кубани фельджандармерия размещалась в Краснодаре, а ее аппараты имелись в Новороссийске, Майкопе, Армавире, Кропоткине, станицах Лабинской, Кущевской, Спокойненской, Белореченской и многих других населенных пунктах края. Официально этот орган именовал себя службой «безопасности, порядка и спокойствия гражданского населения», но на самом деле занимался карательной деятельностью, опираясь при этом на особые отряды жандармов, набранных из местных жителей.
С оккупацией Краснодара было создано управление городской полиции. Ее начальником был назначен русский офицер по фамилии Белый, которому было присвоего звание полковника вермахта. Но фактически полицией руководил лейтенант Босс из «зондеркоманды СС 10-А». Полицейские участвовали в облавах и арестах, несли караульную службу, выявляли не успевших эвакуироваться евреев, партработников, сотрудников НКВД и членов их семей, передавая арестованных карательным органам фашистов. Только в период с 1943 по 1944 год органами госбезопасности СССР на территории Краснодарского края было выявлено и обезврежено 336 вражеских агентов, ранее сотрудничавших с вышеперечисленными организациями оккупантов.
Информация к размышлению
В предыдущих главах своего сумбурного расследования я уже неоднократно ссылался на показания бывшего капитана советской армии Николая Мокина, данные им следователю мельдекопфа при 98-й дивизии вермахта в Керчи. Ознакомимся с содержанием этого документа.
 Дело WF-03/26186. лл. 286-288:
5 АК КП, 28.12.1943 г.
Отдел разведки
Допрос перебежчика.
23.12.1943 г. перебежавший в районе севернее Керчи разжалованный капитан 192-й штрафной роты 318-й стрелковой дивизии показал:
1. Личность.
Мокин Василий, 1919 года рождения, уроженец г. Новгорода, русский, член партии. Закончил транспортный техникум в Новосибирске.
Мокин рассказал, что он осенью 1941 г., с частью сил 176-й стрелковой дивизии, возле Большого Токмака (50 км севернее Мелитополя) попал в немецкий плен. С помощью своего брата, который уже работал на немцев, был привлечен к агентурной работе. В течение короткого времени его обучал один старший лейтенант.
Затем его в составе группы из шести чел. с рацией перебросили через линию фронта с целью разложения Красной Армии. Он получил документы на имя лейтенанта. Руководителем группы был майор Калягин. Немецкую службу, которой подчинялся, не знает. Через некоторое время он потерял связь со своей группой. Весной 1943 г. встретил в 796-м артиллерийском полку капитана Нестеренко, который входил в его группу, и стал вместе с ним работать. Руководил ими майор Зайцев — помощник начальника оперативного отдела штаба 18-й армии. Майора Зайцева перебежчик лично не видел…»(20).
 Обратите внимание,- из показаний Мокина следует, что, как минимум, с зимы 1941 года до весны 1943 года он служил на офицерских должностях, дослужился до «капитана» - командира батареи 122-мм минометов, но «…встретив в 796-м артиллерийском полку капитана Нестеренко, стал вместе с ним работать…»… Стоит оценить степень насыщенности агентурой абвера,- действующей и «законсервированной» в дивизиях и полках той же 18-й армии… Причем – 318-я дивизия - одна из самых подготовленных и боевых….Капитан Мокин – в 1131-м стрелковом полку, капитан Нестеренко - в 796-м артиллерийском полку… Один полк - на Тамани, другой – высаживается на Эльтигене…. Без соблюдения особой конспирации, Нестеренко, встретив своено «подельника» по разведывательной группе из далекого теперь уже 1941 года, от имени руководителя разведывательно-диверсионной сети «майора Зайцева» отдает Мокину приказание на совершение диверсионного акта… И самое интересное - тот его успешно выполняет….
 «…Перед высадкой десанта на Эльтиген перебежчик получил от Назаренко задание: взорвать катер, на котором будет переправляться штаб 1331-го стрелкового полка. Это ему удалось. На борт судна было погружено четыре ящика с минами для минометов, туда он незаметно положил взрывное устройство. Катер взорвался во время переправы через Керченский пролив, и весь штаб полка утонул или погиб, часть людей спаслась. Это было у мыса Железный рог . Спасшиеся были направлены в населенный пункт Соленое озеро. Утром 2.11.1943 г. они снова были посажены на катер для десантирования, но высадка не удалась, и они снова возвратились в Соленое озеро. Перебежчик слышал, что капитан Назаренко арестован и это заставило его бежать из части. До начала декабря он находился в бегах. В начале декабря он был арестован в Старотитаровской и 12.12.1943 г. за дезертирство и разжалован, получил 10 лет с направлением на фронт искупать вину. Направлен был в 192-ю штрафную роту при 318-й стрелковой дивизии. 18.12.1943 г. эта рота в составе 180 чел. в Кротово была посажена на четыре катера для высадки на плацдарме у Еникале (Керченский полуостров). Немецкая артиллерия накрыла катер в 200 м от берега, часть людей спаслась. Катер с частью людей утонул. Командир роты погиб. Воспользовавшись создавшейся обстановкой, Мокин и еще три штрафника сбежали и перешли на сторону немцев…».
 Теперь, когда Мокин аргументированно подтвердил следователю немецкой контрразведки свою сопричастность к абверу, он сообщает весьма существенные разведывательные сведения по составу и размещению советских войск, участвовавших в Керченско-Эльтигенской операции.
 «…1. О 18-й армии.
18-я армия с 129-й гв. СД и двумя полками 117-й гв. СД ушла с Таманского полуострова. Там остались пока остатки других армейских частей.
2. Десант у Баксы (Керченский полуостров – Б.Н.). 414-я СД находится со своими частями на плацдарме в районе Джанкоя (Керченский полуостров –Б.Н.). Части дивизии переправлены ночью. Тылы находятся пока на Таманском полуострове. В один стрелковый полк собраны все остатки 318-й СД, в том числе 100 чел. из 1331-го СП тоже находятся на плацдарме. Перебежчик видел там же артиллерию и ракетные установки. Последние были не на автомашинах, а закопаны в землю. В районе высоты 104,3 он видел 6 закопанных танков, а в двух км юго-западнее этой высоты он видел КП, откуда, вероятно, маршал Тимошенко будет руководить наступлением.
Севернее Кроткое(Кротково – Б.Н.)находится дивизион гаубиц и там же стоят шесть 203-мм
орудий.
3. Намерения противника.
В ночь с 6 на 7 декабря 1943 г. он слышал в Старотитаровской разговор старших офицеров, что должно начаться большое наступление, если замерзнет Керченский пролив. Это наступление будет поддержано с севера. В нем примут участие и корабли Черноморского флота, которые будут поддерживать артогнем высадку десанта у Феодосии. В наступлении будет принимать участие и Азовская флотилия. Недавно одна банда (партизаны — Б.Н.) юго-западнее Ялты была усилена и получила снабжение при помощи авиации и быстроходных катеров. Кроме того, будет еще высажена одна бандгруппа в районе Евпатории. Эта группа должна вырасти силой до полка и в необходимом случае занять важные места на перекрестках дорог в тылу у немцев. Быстроходные катера выходят из Анапы и Новороссийска в 16.00 (русское время) и возвращаются на следующий день около полудня. На аэродроме в Анапе стоят четырехмоторные самолеты для снабжения с воздуха( Да, действительно, для выброски разведывательных групп и для их снабжения в горном Крыму использовались бомбардировщики «ТБ-3»-Б.Н.) .
В районе между Анапой и Новороссийском находится много войск. Там предположительно создается новая Приморская армия, которая должна получить наименование 2-я десантная (20).
 Я привел подробные выдержки из протокола допроса бывшего капитана и бывшего штрафника Мокина. На основании этого документа можно сделать немало выводов.
 1. Мокин до сентября 1941 года служил в одной армии и в одной –176-й дивизии с интендантом 1-го ранга Петром Прядко. В отличие от Прядко, успешно вышедшего из окружения под Мелитополем, Мокин с готовностью сдался в плен и без колебаний принял предложения вербовщиков все той же 103-й абвергруппы. Что за тараканы были в башке у Мокина , теперь уже не узнать, но, не задержавшись в компании своих «подельников» по разведывательной группе абвера, сформированной из бывших пленных офицеров, он продолжил службу под своим именем в полках 47-й и 56-й армий. Судя по протоколам его допросов следователем абвера, Мокин более полугода служил в 1131-м полку 318-й дивизии 18-й армии, значит - успел повоевать под Новороссийском, Анапой, на Тамани. И только жесточайшие и кровопролитные бои с высадками десантов на Эльтиген и Еникале, с неоднократными холодными «купаниями» в Керченском проливе толкнули Мокина в цепкие объятия его бывших «коллег» по абверу…
Вполне можно понять тревогу военачальников и озабоченность наших контрразведчиков всех степеней вполне конкретной опасностью, исходящей от массового заброса в прифронтовую зону агентов и диверсантов абвера. На нашем, конкретно взятом примере уже прослеживаются многократные совпадения и пересечения следов деятельности агентов абвера в той же 18-й, а затем и в Отдельной Приморской армии… Все чаще встречаются «фигуранты» абвера, знакомые нам по Северному Причерноморью, Крыму, Кубани… Как выясняется,- следователем, допрашивавшим Мокина, был Петр Нойман, плотно сотрудничавший с Борисом Ильинским в НБО, Петр Самутин, «курировавший» Петра Прядко в 103-й абвергруппе, «засветился» на одной фотографии членов «Зондерштаба-Р» с Борисом Ильинским.

Противодействие разведок в период с сентября 1943 года до мая 1944 года.
 
 Как мы уже выяснили процесс проведения операций , спланированных Морским абвером, предусматривал определенный цикл, при котором, отобранные в лагерях кандидаты из числа советских военнопленных, какой то период находились при штаб-квартирах «НБО», обеспечивая охрану и жизнедеятельность структурных подразделений органа, затем, готовились к операциям сотрудниками «НБО» в своих центрах подготовки в Тавеле, Симеизе, а в ряде случаев направлялись в Полтавскую или Варшавскую разведывательные школы абвера. После прохождения специального курса , из выпускников этих «школ» формировались группы, которые засылались в ближние и дальние тылы советской армии и базы флота. При такой цикличности работы, сотрудники Морского абвера периодически направлялись в один из базовых лагерей, где подбирали очередных кандидатов для вербовки и последующего использования по своему особому плану… В исследуемый период разведывательную школу в Тавеле возглавлял ветеран абвера старший лейтенант Жирар де Сукантон. Разведывательную школу в Симеизе возглавлял специалист по проведению диверсий капитан Крамер. Как следует из материалов следствия по Ильинскому, за период с ноября 1942 по апрель 1945 года, Борис Николаевич был награжден четырьмя орденами, среди которых был «Железный Крест» 2-го класса. Кстати, такой же наградой был отмечен Клавдий Фосс, не жаловавшийся на недостаточную оценку его деятельности в абвере,- притом, что среди его наград заметно выделялись Командорский крест ордена Почетного Легиона. Основной документальной базой для этого этапа нашего исследования служат материалы допросов бывших сотрудников абвера органами СМЕРШ и НКВД, отчетные и директивные материалы тех же управлений, воспоминания участников событий, в той или иной мере причастных к процессу противоборства разведок и контрразведок воюющих сторон на южном участке советско-германского фронта.
 Имея «протокольную» информацию о том, что до августа 1944 года переводчик «Сидоров» находился в распоряжении командования НБО, сотрудничая с АНСТ « Южная Украина» и АСТ «Крым» , предположим, что в этот период Борис Николаевич был не более чем консультантом отдельных групп абвера , оценим возможную степень влияния этих групп на ход боевых действий в зоне ответственности 17-й армии Вермахта и морских сил Кригсмарине на Черном море в исследуемый период.
 Для начала попытаемся проанализировать процесс «…влияния деятельности абвера на кадровые изменения в руководстве Южного, Северо-Кавказского фронтов и Черноморского флота в исследуемый нами период».
 Я полностью даю себе отчет в том, что вызову в свой адрес бурю критики, но все таки скажу, что находясь в одной команде с Клавдием Фоссом, Владимиром Цирке и Петром Нойманом , Борис Ильинский получил реальную возможность жестоко наказать двух самых ненавистных для него людей - командующего флотом адмирала Октябрьского и начальника разведки флота полковника Намгаладзе. Эффективность руководства Черноморским флотом в процессе боевых действий на Кубани и Северном Кавказе в период с августа 1942 года до февраля 1943 года были оценены Ставкой и Верховным Главнокомандующим. Как вывод - командующий флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский был освобожден от должности с переводом на должность «…с меньшим объемом работы» - командующим Амурской флотилией. В числе прочих претензий к командующему и начальнику штаба флота были - «…слабое руководство разведкой и контрразведкой….». Пройдет несколько месяцев и с аналогичной формулировкой будет снят с должности и осужден военным судом начальник штаба Северо-Кавказского фронта генерал-лейтенант Ласкин…. Еще через несколько месяцев примерно такие же претензии будут предъявлены к генералу армии И.Е. Петрову. По личному указанию Верховного Главнокомандующего Петров будет освобожден от должности командующего Отдельной Приморской армией и отправлен в резерв Ставки…
 Я не ставил себе задачу оценивать результативность работы разведки Черноморского флота в период ведения боевых действий… Надеюсь, что отдельные фрагменты нашего расследования позволят читателю сделать на этот счет свои собственные выводы…
 Так, мы уже вели речь о том, что самым тягчайшим обвинением , предъявленным следователями тульского МГБ в 1952 году Борису Ильинскому, была передача противнику сведений о шифрах и кодах, использовавшихся командованием румынской армии в период с начала войны до начала битвы за Сталинград. С учетом того, что радиопереговоры эти велись не только румынами, но и командованием немецких армий, с которыми взаимодействовали румыны на Восточном фронте, - то потеря такого источника информации советским командованием была весьма ощутима, но не до такой степени, как утверждали следователи, ведущие «дело» Бориса Ильинского. Немного представляя себе процесс смены кодов армейской и флотской радиосвязи, я уверен в том, что ущерб, нанесенный Ильинским флотской разведке, не настолько велик, как это теперь пытаются представить. Дело в том, что обновление кодов происходило не реже одного раза в три месяца, так что в любом случае – ущерб , нанесенный Ильинским режиму радиоперехвата мог реально ощущаться в период-полутора-двух месяцев. Другое дело, что признав уязвимость своей оперативной радиосвязи, румыны и немцы могли перейти на другой, более надежный режим шифрации и кодирования передач.
Нам же предстоит сделать в этой связи и другой вывод,- потеряв возвожность прослушивать и анализировать переговоры румынских военачальников и румын с немцами,- флотские разведчики теряли право гордиться этим, по сути единственным серьезным достижением первого этапа войны - периода борьбы за Одессу, Крым, Севастополь. Особое унижение руководству разведки составило то, что передачу информации государственной важности противнику совершил ведущий сотрудник разведывательного отдела флота, имевший непосредственное отношение к «взламыванию» румынского шифра…
С учетом того обстоятельства, что румынская армия и флот оставались нашими противниками до августа 1944 года, не сложно себе представить те «неудобства», что создал Борис Ильинский флотской разведке, по сути - лишив наше командование одного из важнейших источников информации о противнике.
 Казалось бы, - ну потерян один из многих источников информации о противнике, но оставались многие(?) другие – к примеру - информация, поступавшая о противнике от разведчиков-нелегалов. Быть может, на этом направлении все было в полном порядке?

Анализ деятельности агентурной разведки в зоне ответственности Черноморского флота в исследуемый период
 
 Давая оценку деятельности разведывательного отдела Черноморского флота в военный период, я, прежде всего, учитывал основное предназначение разведки - изучение обстановки в зоне ответственности флота, использование полученной разведывательной информации в процессе планирования, подготовки и проведения операций на море. Предупреждение и блокирование операций противника, направленных против наших баз и сил флота.
В процессе получения важной информации по вероятному или фактическому противнику большое значение придавалось и придается нелегальной разведке. Неоднократно приходилось слышать о высокой эффективности работы закордонной разведки Черноморского флота. Причем, давая эту оценку, не приводилось основательных доказательств. Оставалось уповать на то, что информация на эту тему, как это ни странно, до последнего времени считалась закрытой для исследователей. При том, что о закордонных разведчиках предвоенной и военной поры говорилось и писалось очень много, явно искусственная «закрытость» этой главы в истории разведки Черноморского флота казалась, скажим так,- несколько загадочной.
 Рассматривая деятельность наших агентов нелегалов в Болгарии, мы в очередной раз по одному из существенных параметров патаемся объективно оценить степень успешности или эффективности работы разведывательного отдела Черноморского флота.
 Севастопольцы и гости города могут без труда, что называется прикоснуться к материальной памяти о деятельности разведывательного отдела флота по засылке разведчиков-нелегалов на территорию Болгарии. На берегу бухты Омега стоит скромный гранитный обелиск, напоинающий о том, что в один из осенних дней 1941 года с этого места отправилась на подводной лодке для последующей высадке на болгарском побережье группа болгарских коммунистов, прошедших специальную подготовку в разведывательной школе Черноморского флота.
 В течение многих предвоенных лет на территории Болгарии эффективно действовала группа русских военных эмигрантов под руководством капитана Клавдия Фосса. Мы уже вели речь о том, что возглавляя в Болгарии отделение «внутренней линии» - своеобразной контрразведки, созданной в рамках РОВС и предназначенной для «консолидации» рядов русской военной эмиграции, русские контрразведчики оказывали существенную помощь болгарской криминальной полиции в борьбе с местными революционерами, а болгарской контрразведке - в борьбе со шпионажем, прежде всего, - с советским.
 Из материалов, опубликованных Александром Колпакиди. Разведотдел штаба Черноморского флота засылал в Болгарию собственную агентуру. В октябре – ноябре 1940-го туда морем были нелегально переправлены обосновавшийся в Варне Зиновий Зиновьевич Христов (с паспортом на имя Н.И.Добрева) и группа "Дро" в составе опытного разведчика Гине Стойнова и его жены Свободы Анчевой (М.В.Мирчевой). Всех их снабдили документами переселенцев из Южной Добруджи, которая перешла к Болгарии от Румынии по Крайовскому соглашению 1940-го года. .
Гиню Стойнов был болгарином, но родился в Турции. Он служил в армии топографом, затем в торговом флоте. В 1930 г. в Стамбуле был привлечен к сотрудничеству и обучен советским разведчиком С.И. Ульяновым. С 1932 г. был членом военной комиссии Варненского окружкома БКП, что заставило его весной 1935 г. искать политического убежища в СССР. В Советском Союзе Стойнов окончил Международную Ленинскую Школу и школу военной разведки. Его жена, Свобода Михайлова Анчева, попала в СССР значительно раньше – в 1928 г. Она родилась в 1912 г. в болгарском городе Гевгели. В 1925 г. ее отца арестовали за революционную деятельность и дочь коммуниста по линии МОПРа была переправлена сначала в детский дом в Германии, а в апреле 1928 г. – в Москву. В СССР окончила школу, рабфак, работала токарем на заводе «Самоточка», поступила в Станкоинструментальный институт. На последнем курсе, в 1936 г., она познакомилась с Гиню и в 1938 г. вышла за него замуж. Супруги вместе прошли спецподготовку, которая завершилась в Симферопольской школе при Разведотделе штаба Черноморского флота. Там же они встретились с членом разведгруппы «Дро» – Зиновием Зиновьевичем Христовым, родившимся в 1918 г. в селе Ботево под Одессой в семье болгарских эмигрантов. Эти трое образовали костяк разведгруппы, которая в ноябре 1940 г. была отправлена в Болгарию. Супружеская чета «Мирчевых» работала не только в Варне, но и в Добриче, и в Пловдиве, где Разведупр передал им агентурные связи. Свобода Анчева была радисткой, свою первую шифровку она передала 15 февраля 1941 г. Вскоре в группе появились еще три человека, знавших радиодело. В частности, из Варны передачи вела Зара – жена брата Гиню. Более двух лет с болгарской территории поступали ценные сведения. Как сказано в служебной аттестации Анчевой, носившей оперативный псевдоним «Вера»: «На протяжении всей войны находится в тылу противника, выполняя задания особой государственной важности. Своей честной и безупречной работой, сопряженной ежедневно с исключительным риском, своевременно и регулярно информируя командование по интересующим вопросам, активно помогает разгрому немецко-фашистских захватчиков».
20 февраля 1943 г. варненский передатчик Зары был запеленгован болгарской контрразведкой, и она с мужем была арестована. 22-го пришли за Свободой Анчевой. 17 июня 1943 г. всех троих (Гиню Стойнова – заочно) приговорили к смертной казни. Муж Зары, Стойно, был приговорен к двум годам тюрьмы «…за сокрытие антигосударственных деяний супруги». Однако исполнение приговора было отложено до поимки Гиню. Из Варненской тюрьмы Анчеву перевели в Шуменскую, потом – в Софийскую и, наконец, в Сливенскую тюрьму, откуда она, как и Зара, была освобождена Сентябрьским восстанием 1944 г. Гиню Стойнов избежал ареста , ушел к партизанам и погиб в бою в мае 1944 г. В 1966 г. он был посмертно награжден орденом Ленина.
Свобода Анчева после войны работала в системе Министерства путей сообщения Болгарии, в 1966 г. также была награждена орденом Ленина, в 1970 г. – орденом Георгия Димитрова, в 1973 г. ей было присвоено звание Героя социалистического труда НРБ, в 1983 г. была награждена еще одним орденом Георгия Димитрова.
 На территории Болгарии в предвоенные и военные годы по линии ГРУ действовало несколько разведывательных групп, но единственным разведчиком – нелегалом, подчиненным непосредственно начальнику разведки Черноморского флота был Семен Побережник. По важности той информации, что приходила от него, Семена Яковлевича из Софии вполне можно было сравнить с Рихардом Зорге, работавшим в Токио. Быть может, только с той разницей, что Япония представляла большую опасность для СССР, чем маленькая и слабая Болгария. О судьбе Рихарда Зорге значительная часть наших читателей узнала в середине 50-х годов, первая информация о судьбе Семена Побережника появилась в газете «Правда» в 1959 году.
 Семен Яковлевич Побережник родился 2 февраля 1906 года в селе Клишковцы Хотинского уезда Бессарабской губернии, происходил из бессарабских евреев. В молодости успел поработать в родном селе помощником кузнеца, что способствовало формированию у него стойкого характера и атлетической фигуры. В 1927 году, уклоняясь от мобилизации в румынскую армию, Семен эмигрировал в Канаду. В эмиграции был рабочим, докером и моряком, участвовал в рабочем движении в Канаде (1927-1929), США (1929), Бельгии (1930-1934), Франции (1934-1936). За свою бунтарскую деятельность в каждой из этих стран он подвергался арестам, а освободившись, менял место жительства… В 1936-1937 годах Семен сражался в Испании на стороне республиканцев. Служил водителем у нашего советника Павла Батова и в одной из критических ситуаций спас ему жизнь. К этому времени Семен владел английским, французским, испанским и немецким языками, имел опыт подпольной работы. В июне 1937 года он был завербован советским военным советником и военным разведчиком Х.-У. Д. Мамсуровым (Ксанти). С учетом опыта службы на торговых судах было решено направить Побережника в распоряжение начальника разведывательного отдела Черноморского флота. «Крестным отцом» Побережника в морской разведке стал капитан-лейтенант Бекренев, он же сопровождал Побережника из Испании в Севастополь. В течение 1937-1938 годов Семен Побережник прошел курс обучения и стажировку при разведывательном отделе Черноморского флота. Не станем фантазировать, на тему,- был ли в то время знаком Борис Ильинский с Семеном Побережником. По существовавшей практике с фигурантами подобными Побережнику общались исключительно начальники разведывательных органов. По доступной нам информации, имеющей отношение к нашему исследованию, Семен Побережник в период пребывания в Испании был хорошо знаком с Бекреневым. Тем не менее, в последствии, учитывая требования соответвующей инструкции Семен Яковлевич утверждал, что из офицеров разведки флота знал только Дмитрия Намгаладзе.
«Вростая в обстановку, Побережник в качестве матроса торгового судна в целях разведки посетил Белград, Афины, Стамбул и Бухарест. С документами на имя английского инженера Альфреда Муни находился в итальянском портовом городе Таранто, где в 1938-1939 годах изучал военно-морской флот страны. Кстати, на верфях этого порта в те же годы достраивался лидер эсминцев, получивший название «Ташкент». Осенью 1939 года Семен Побережник с документами на имя Альфреда Джозефа Муни прибыл по туристской визе в Болгарию. Уже на этом этапе работы с Семеном Побережником прослеживаются очевидные просчеты в работе нашей разведки в предвоенный период. Так, до самого начала войны в качестве основного потенциального противника СССР рассматривалась Англия, а не Германия, в соответствии с этой установкой разрабатывались легенды для наших разведчиков-нелегалов. Сразу же с началом Второй мировой войны инженеру - электрику Альфреду Джозефу Муни грозила принудительная экстрадиция из Болгарии как гражданину Англии. Как вариант рассматривался переезд в Турцию с перспективой длительного «оседания». Считая Болгарию более перспективной страной для сбора разведывательной информации, «Семен» на короткий срок выезжал в Турцию, но только лишь для продления визы в Болгарии. Воспользовался дружескими отношениями с коммерсантом Желю Мариновым, занимавшимся в Болгарии продажей и ремонтом пишущих машинок фирмы «Зингер», Побережник получил «вид на жительство» в Софии. С «подачи» того же Маринова, сына которого он обучал английскому языку, Семен женился на внучке священника Тодора Панджарова, приближенного к семье болгарского царя. Следующим шагом стало получение болгарского гражданства. Уровень общения Семена Побережника позволял ему получать информацию крайне важную для руководства нашей разведки. В этот период он передавал сведения о передвижениях по территории Болгарии немецких войск, о строительстве военных объектов, в том числе и оборудовании военно-морских баз. Стараясь соответствовать своему заявленному статусу, Семен занялся крупными коммерческими проектами. На паях с компаньоном он начал производство военной одежды для болгарской армии. Вложив большую часть капитала в фабрику форменной одежды, к середине 1940 года «Семен» стал испытывать финансовые затруднения.
 Разведчик сообщил в Центр о своих финансовых проблемах и направил короткий отчет о расходах. Начальник разведки ВМФ потребовал от Намгаладзе представить ему подробный отчет о работе, которую выполнил «Семен». Сведения, получаемые от «Семена», давали Центру подробную информацию по использованию Дуная для переброски Германией и ее союзниками военных грузов, а также по всем изменениям в базировании сил противника в Черноморских базах Болгарии и Румынии.
 Руководство флотской разведки, привыкшее управлять закордонной агентурой на «халяву», было не в восторге от запросов «Семена», но было вынуждено выполнить «заявку» Побережника. Передачу «Семену» крупной денежной суммы в Болгарии осуществил капитан-лейтенант Константин Николаевич Сухоручкин. Числясь на должности офицера гидрографического отдела Черноморского флота, Сухоручкин в 1940-1943 годах «находился в распоряжении ГРУ» и периодически выполнял функции резидента разведки военно-морского флота.
 Операция по передаче денег прошла успешно. Сухоручкин передал «Семену» очередные указания Центра по добыванию новых сведений.
Выполняя новые указания, «Семен» вместе с молодой женой часто выезжал на болгарские курорты, посещал порты, где базировался флот, в том числе и германские корабли.
 С первого же дня войны деятельность «Семена» в значительной степени перешла под управление Разведывательного управления Главного морского штаба ВМФ. В этой схеме начальнику разведывательного отдела флота Дмитрию Намгаладзе была отведена роль передаточного звена.
 Резидентуры ГРУ, работавшие на территории Болгарии, Греции и Румынии замыкались в оперативном отношении на разведывательный отдел штаба Одесского военного округа, ставшего с началом войны штабом Южного фронта. С отступлением наших войск до Ростова, а затем и до Сталинграда, возникли значительные проблемы с обеспечением связью наших резидентур. Не сложно предположить, что каналы связи из Севастополя длительное время были единственно надежными в период 1942-1943 годов.
 Когда немецкое командование начало широкомасштабное наступление на южном фланге советско-германского фронта и под угрозой оказались не только силы Черноморского флота, но и весь Северный Кавказ, Семену Побережнику удалось выполнить несколько важных заданий Центра. При этом, Намгаладзе, привыкший считать Побережника «своим» источником информации, ставил перед ним все новые задачи, запредельно нагружая разведчика. С лета 1942 года немалую головную боль флотскому командованию доставляли немецкие подводные лодки, активно действовавшие в районах наших баз и на маршрутах конвоев, проходивших вдоль Кавказского побережья. Командование флота интересовали пункты базирования и возможные маршруты немецких подводных лодок. Шифровкой от 26 сентября 1942 года «Семен» был нацелен на добывание сведений о германских подводных лодках.
 «Семен» выполнил и это задание. Он сообщил в Центр о способах проникновения немецких подводные лодок в охраняемые зоны наших портов на Кавказе, о способах преодоления ими наших минных полей. Сведения эти «Семен» получил от одного из министров болгарского правительства, который присутствовал на обеде в доме священника Панджарова. Министр на обеде сказал, что в Русе бывают германские подводные лодки, которые периодически направляются к советским берегам. Министр сообщил и о том, как немецким подлодкам удается проходить минные заграждения. Опытные немецкие подводники входили в «мертвые» для наблюдения зоны , пристраиваясь за кораблями охранения, и вместе с ними проходили по рекомендованным фарватерам в минных полях. Уже 29 сентября 1942 года «Семен» докладывал в Центр: «...В Варну 15 сентября прибыло 26 гидросамолетов. Из Констанцы в Варну прибыли 4 подводные лодки. Одна подводная лодка 17 сентября ушла в Севастополь...». 24 октября 1942 года: «...В Русе опять отмечены три подводные лодки...» .
 В Москве и в штабе ЧФ в Туапсе сведения, полученные от «Семена», высоко оценили. Более того, они стали известны членам Ставки Верховного Главнокомандования. Болгария не находилась в состоянии войны против Советского Союза. Поэтому предоставление болгарских портов для базирования германских подводных лодок, которые действовали против кораблей Черноморского флота, являлось нарушением международного права. Наркомат иностранных дел направил в Софию ноту протеста. Об этой ноте стало известно болгарским журналистам. В газетах появились сообщения на эту тему. В результате немецкие подводные ушли из Варны и Бургаса в румынские порты, что в значительной степени усложнило их переходы на позиции в районы наших баз на Кавказе.
 В результате международного скандала Германия временно потеряла в Болгарии пункты базирования для своего подводного флота. Гитлер был разгневан и «пригласил» царя Бориса в Берлин для очередных объяснений. Наверное, Абвер вычислил возможные причины «утечки» информации,- в результате болгарское правительство в полном составе вынуждено было уйти в отставку. В 1942 году Центр стал требовать от «Семена» сведений и военно-политического характера. Москва в то время крайне была заинтересована в получении достоверных данных об отношении к войне правительств Японии, Турции, Швеции и Болгарии. В этот период они могли выступить на стороне Германии.
 Я уже говорил о том, что в Болгарии в годы Великой Отечественной войны действовало несколько резидентур и разведывательных групп Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии. Но только один разведчик Семен Побережник бывал в окружении болгарского царя Бориса III и его министров. Благодаря этому он смог получать важные сведения об отношении болгарского руководства к войне на восточном фронте. Однажды его супруга Славка сообщила, что они приглашены на обед к деду – священнику Тодору Панджарову. Она была очень рада тому, что на обеде будет присутствовать сам царь Борис, который не так давно возвратился из Берлина. Когда прозвучали первые тосты, начались разговоры о положении на фронте. Панджаров рассказал пару анекдотов про Сталина. Кто-то заметил, что большевики воюют плохо и Германия все равно добьется победы. В этот момент Альфред Муни высказался в том духе, что неплохо бы и Болгарии, как это сделали Румыния и Венгрия, определиться и помочь Германии завершить победоносную войну на Востоке.
 Царь Борис, как и ожидал Семен Побережник, обратил внимание на это замечание и сказал:
 «Фюрер этого от меня давно требует. Я ему объясняю, что наши солдаты в России воевать не будут. Более того, на восточном фронте они могут попасть под влияние большевистской пропаганды и перейти на сторону противника. Фюрер вроде бы соглашается со мной, но во время каждой встречи настаивает на своем. Так было и на прошлой неделе, когда мы встречались в Берлине. Я ему вновь сказал, что болгарские войска не смогут воевать против России. Наши войска помогут Германии в Греции и на других участках фронта...».
 Побережник сообщил в Центр о том, что болгарское руководство ведет с Гитлером трудные переговоры по вопросу отправки болгарских войск на советский фронт. О колебаниях царя Бориса, который не хочет направлять свои войска на Восточный фронт, тоже стало известно Москве. Это донесение Побережник направил в Центр 24 октября 1942 года. В это время под Сталинградом шли упорные бои, немцы действительно несли громадные потери, что заставляло правительства Японии, Турции и Болгарии более трезво оценивать особенности обстановки на советско-германском фронте и осторожно относиться к настойчивым просьбам, а порой и требованиям Гитлера вступить в войну против Советского Союза. 11 декабря «Семен» докладывал в Центр: «...Под давлением царя Бориса в Софии проходит много совещаний. В Русе созывается совещание бывших членов правительства и бывших министров. Тема совещания – положение в Болгарии».
 20 декабря 1942 года Центр направил секретному сотруднику «Семену» радиограмму следующего содержания: «...Благодарю за отличную работу. Управляющий».
 Управляющим был контр-адмирал М.А. Воронцов, - начальник разведывательного управления Главного морского штаба Военно-морского флота.
 Гитлер продолжал оказывать давление на царя Бориса и в 1943 году. Болгары по-прежнему отказывались воевать против русских.
 После разгрома немцев под Сталинградом царь Борис, стремясь предотвратить падение монархического режима в Болгарии, попытался весной 1943 года войти в контакт с представителями США и Великобритании. Он хотел предварительно обсудить вопрос о возможной оккупации Болгарии англо-американскими войсками. О попытках доверенных лиц царя установить контакты с представителями американской и английской разведки стало известно Гитлеру. Фюрер пригласил Бориса в Берлин для очередных консультаций. Произошло это в августе 1943 года. Во время встречи с Гитлером болгарский царь по-прежнему отклонил предложения Гитлера о направлении болгарских войск на восточный фронт и отказался направить свои войска даже в Албанию. Не следует особо идеализировать позицию царя Бориса и его министров. Целый корпус болгарских войск участвовал в боевых действиях против греческой армии, а затем и греческих партизан, на долгие годы снискав себе «любовь» свободолюбивых греков и долматинцев.
 С 25 апреля по 9 мая 1943 года приемный радиоцентр разведывательного отдела штаба Черноморского флота не принял ни одной радиограммы от «Семена». Начальник разведки флота подполковник Намгаладзе был чрезвычайно обеспокоен тем, что впервые за несколько лет связь с «Семеном» оборвалась. Намгаладзе предчувствовал: в Софии что-то произошло, но до поры молчал, не докладывая в Москву.
 Очень плотно общаясь с Леонидом Бекреневым по службе и по «жизни», выполняя обязанности своего начальника , когда тот был в «испанской» командировке, Борис Ильинский не мог не знать о существовании Семена Побережника. При всем при этом, я считаю, что Борис Ильинский не имел отношения к провалу Семена Побережника, иначе он, контактируя с Клавдием Фоссом, сделал бы это значительно раньше…
 Вывод о том, что «Семен» работает под контролем болгарской контррразведки, сделал не Намгаладзе, а начальник разведки ВМФ контр-адмирал Воронцов. Начальник одного из управлений ГРУ генерал-майор И.А. Большаков информировал Воронцова...
 Прошу сообщить ваши: «...Наш достоверный источник из Англии сообщает, что:
 «1... Болгары арестовали двух агентов: Poperechnik, имевшего английский паспорт на имя Alfred Joseph Mooney, и Piankoff ли это люди?»
 Сообщение об аресте Семена Побережника и его агента передал по радио из Софии резидент германской военной разведки в Болгарии. Но информация германского разведчика, предназначенная только для сведения адмирала Канариса, одновременно стала известна не только в Берлине, но в Лондоне и только затем - в Москве. Благодаря «достоверным источникам ГРУ» Москва не всегда своевременно узнавала важные сведения.
 10 мая 1943 года в разведывательный отдел штаба флота из Москвы поступило важное сообщение. Начальник разведки Главного морского штаба сообщал: «...«Семена» арестовали. Сейчас он будет работать под диктовку немцев. Продолжайте работать с ним, как обычно. Воронцов».
 21 мая 1943 года Воронцов еще раз сообщал Намгаладзе: «...О провале «Семена» имею подтверждение. Нами продолжается радиоигра по важным оперативным направлениям. Информацию, которую получаете от «Семена», не используйте...»
 Есть основания предполагать, что информация о работе Побережника в Болгарии была известна и другим сотрудникам разведывательного отдела флота. Начиная с момента вербовки «Семена» о нем знал начальник 2-го отделения капитан-лейтенант Бекренев. Учитывая плотные служебные и личные контакты в те годы Бекренева с Ильинским, Борис Николаевич не мог не знать о работе нашей резидентуры в Болгарии.
 Имеется информация о том, что один из сотрудников разведывательного отдела Черноморского флота разработал план радиоигры, в котором были предусмотрены вполне правдоподобные мероприятия, которые могли сбить с толку болгарскую контрразведку. Цель – убедить болгарских сыщиков в том, что на территории Болгарии больше нет ни одного советского разведчика.
 По указанию Центра в один из тайников в Софии была заложена небольшая, но вполне достаточная сумма денег. Контрразведка болгар изъяла эти средства, но связника арестовать ей не удалось.
 «Семен», работая под контролем, действовал исключительно смело. 14 октября 1943 года Намгаладзе получил от «Семена» радиограмму следующего содержания: «Работаю под контролем. Диктует предатель «Дима». Связь держите, нужна встреча, средства...».
 Для того, чтобы дешифровать это сообщение «Семена» в Центре пришлось использовать специальную технологию. Оказалось, что «Семен» для шифрования этого донесения использовал свой секретный запасный код, который имел право применить только в чрезвычайных обстоятельствах. 7 ноября 1943 года «Семен» еще раз доложил в Центр: «Нахожусь под арестом, работаю под контролем...». В эти дни группа сотрудников абвера, ранее входивших в группу Фосса, находилась в Софии… Возможно их приезд был связан с описываемыми нами событиям в болгарской столице.
 Казалось бы, все злоключения Семена Побережника должны были закончиться в сентябре 1944 года. Войска Красной Армии подходили к границам Болгарии. В Софии вспыхнуло восстание. Сотрудники болгарской полиции, охранявшие англичанина Альфреда Муни, разбежались, бросив «подопечного» на произвол судьбы.
 Оказавшись на свободе, «Альфред Муни» возвратился домой к жене Славке. А когда советские войска вошли в Болгарию и оказались в Софии, Семен Побережник обратился к командиру советской воинской части и сообщил о том, что он разведчик и выполнял в Болгарии специальное задание. Просьба Побережника была проста – связать его с офицером военной разведки. Его задержали и передали под покровительство офицера военной контрразведки Смерш.
 Далее с Семеном Яковлевичем произошло то, чего он никак не ожидал. Побережника доставили в Севастополь и поместили в одиночную камеру. Следствие длилось около года. Побережника обвинили в сотрудничестве с иностранной разведкой. Он такое обвинение категорически отрицал и виновным себя не признавал. Он просил предоставить ему возможность встречи с майором Намгаладзе, единственным офицером военно-морской разведки, которого он знал лично. Но в просьбе ему отказали. Следует учесть, что Семен Побережник был не настолько прост, каким может показаться. Во - первых, при допросах в болгарской и немецкой контразведке он назвал свое имя, а значит признал свою принадлежность к разведке флота. По меркам СМЕРШа и НКВД той торы – это уже было преступление.
 Следователи подготовили обвинительное заключение. Особым совещанием при НКВД СССР 8 сентября 1945 года Семен Яковлевич Побережник был осужден на 10 лет лагерей и 2 года проживания в спецпоселении.
 9 сентября С.Я. Побережника отправили по этапу, содержали в лагерях ГУЛАГа, направляли на строительство дороги в районе Братска. Он принимал участие в строительстве байкало-амурской магистрали в районе Тайшета, возводил нефтеперегонный завод под Омском, два года работал на шахте в районе Караганды.
 Выжил Семен. Поседел, постарел, но не сломался.
 В 1957 году он был освобожден и возвратился в родную деревню Клышковцы, где после тридцатилетнего отсутствия беглеца и бывшего «зека» встретили неприветливо. Не имея право разглашать информацию о работе в разведке, Семен Яковлевич решил найти поддержку у тех, с кем он воевал в Испании. Расчеты Семена Побережника оправдались. На его письмо в «Правду» откликнулся «Пабло Фриц» - он же - Павел Батов, в тот период генерал армии и командующий войсками Прибалтийского военного округа.
 Вскоре Семен Побережник получил письмо из Риги. Вместе с письмом почтальон вручил ему извещение на денежный перевод. Генерал армии Павел Батов пригласил Побережника в Ригу и прислал необходимую для приобретения билета сумму. В Риге Семен Побережник гостил около месяца. Узнав о его трудном положении, генерал армии П.И. Батов позвонил Герою Советского Союза генерал-полковнику Х.У. Мамсурову, который был первым заместителем начальника Главного разведывательного управления. Мамсуров был военным советником , известным своим испанским коллегам под именем Ксанти. Мамсурову, завербовавшему Побережника в Испании, не нужно было ничего объяснять. По его указанию специалисты управления кадров военной разведки нашли все дела, связанные с привлечением Семена Побережника к работе в военно-морской разведке, его донесения из Италии, все дела, связанные с его деятельностью в Болгарии, десятки справок разных лет, характеристики, заключения, радиограммы и многое другое.
 Соответствующие специалисты провели тщательный анализ обстоятельств ареста Семена Побережника в Софии, нашли показания агентов болгарской полиции, которые допрашивали его после ареста, причины, которые вынудили Семена Побережника начать радиоигру с Центром. Самое главное - были найдены радиограммы, в которых разведчик сообщал о том, что он арестован и работает под контролем болгарской контрразведки и о том, что предал его агент «Дима». Несложно было выяснить, кто был инициатором контакта Побережника с «Димой». С учетом того, что Дмитрий Намгаладзе в своих телеграммах неоднократно предупреждал «Семена» об особой осторожности при встречах с болгарским журналистом, не сложно предположить, что он и был основным инициатором этого «контакта», приведшего к провалу по сути единственного результативного нелегала. Генерал-полковник Мамсуров внимательно изучил не только заключение специалистов военной разведки, но и сам тщательно просмотрел все оперативные дела, связанные с деятельностью Семена Побережника в военно-морской разведке.
 Многоопытный Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров принял ответственное решение, о котором и сообщил генералу армии Павлу Ивановичу Батову.
 Содержание телефонного разговора двух генералов восстановить никогда не удастся. Но что такой разговор состоялся, сомнений нет. Мамсуров, как теперь принято говорить, взял под личный контроль «дело» Побережника и сделал вывод о том, что в 1945 году была допущена судебная ошибка, в результате которой пострадал человек, самоотверженно выполнявший задания нашей страны. Видимо, это и сказал генерал-полковник Мамсуров генералу армии Батову.
 Мамсурову по его должности не следовало «светиться», а Павел Иванович Батов, как депутат Верховного Совета, сделал соответствующий запрос на имя Главного военного прокурора и попросил пересмотреть дело Семена Побережника.
 Новое разбирательство завершилось 24 сентября 1959 года «Определением военного трибунала Московского военного округа». В этом Определении указывалось, что военный трибунал «…рассмотрел в заседании от 24 сентября 1959 года надзорный протест Главного военного прокурора на постановление Особого совещания при НКВД СССР от 8 сентября 1945 года, по которому «…за принадлежность к иностранной разведке» заключен на 10 лет Побережник Семен Яковлевич...».
 Далее излагались уже известные читателю обстоятельства по делу Побережника.
 В конце этого объемного документа указывалось: «... Проверив материалы дела, и находя протест обоснованным, военный трибунал Московского военного округа определил:
 Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 8 сентября 1945 года в отношении Побережника Семена Яковлевича отменить и дело о нем за отсутствием состава преступления производством прекратить...».
 Семен Побережник получил новый «чистый» паспорт. Генерал-полковник Х.У.Д. Мамсуров дал указание, чтобы Семену Яковлевичу в соответствии с существовавшим в те годы законодательством выплатили два оклада денежного содержания. В торжественной обстановке С.Я. Побережнику вручили медали: «Участник национально-революционной войны в Испании 1936-1939 гг.», польскую медаль «За нашу и вашу свободу», итальянскую медаль имени Джузеппе Гарибальди, орден Отечественной войны II степени.
 Судя по дальнейшим событиям, неоднозначное отношение руководства ГРУ к Семену Побережнику сохранялось до 1981 года. Только в августе 1981 года командование военной разведки направило военному комиссару Хотинского района Черновицкой области справку, на основании которой Семену Яковлевичу Побережнику выдали удостоверение участника Великой Отечественной войны.
 Учитывая должностные полномочия генерала Мамсурова и общеизвестное стремление к справедливости, не сложно представить себе выводы, сделанные им по отношению генерал-майора Намгаладзе. Похоже, что в процессе уточнения ситуации с Семеном Побережником «критическая масса» обвинений и претензий по деятельности Дмитрия Намгаладзе на должности начальника разведывательного отдела штаба Черноморского флота достигла предела - преждевременная смерть Дмитрия Багратовича, последовавшая в 1959 году, косвенное тому подтверждение.
 






Корректура деятельности НБО в связи с изменениями на южном участке фронта

 В силу специфики нашего исследования нам уже приходилось неоднократно ссылаться на то или иное подразделение из структуры абвера, поэтому я вынес отдельным пунктом Приложения - «Структура и состав контрразведывательных органов абвера, действовавших на юго-восточном направлении»[2]. В том же разделе Приложения – под пунктом - [2.5] дается самая необходимая информация по «НБО». В разных источниках, в том числе и в переводных немецких, расшифровка этой аббревиатуры делается по-разному. В служебных документах и удостоверениях, выдаваемых сотрудникам этого органа , «НБО» обозначался своим почтовым номером 46585. Большее доверие вызывает разъяснение, даваемое русским сотрудником абвера, служившим в этой структуре на руководящих должностях. Так, Александр Браунер утверждает, что «НБО» - это сокращение, составленное из начальных букв германского военно-морского разведывательного органа «Нахрихтен – Бешафункс Офицер Шварцес Меер», что в дословном переводе на русский язык означает – «…офицер, собирающий сведения по Черному морю». Нам, русским, в большей степени чем немцам знакома ситуация, когда мы декларируем одни цели и задачи, а выполнять , в зависимости от изменившейся ситуации, приходится то, что прикажут вышестоящие начальники… В целесообразности и важности поставленных руководством абвера задач никто из сотрудников Морского абвера не сомневался, как и в том, что все планы составлялись в расчете на блицкриг в борьбе с Россией. Первые сомнения в целесообразности следовать прежним планам возникли в конце 1942 года - после изменения общей обстановки на фронтах и флотах борьбы Германии и СССР. Как известно, наступательный порыв немецких армий по большей части иссяк, а на южном направлении наступил затяжной кризис. О дальнейшем наступлении не было и речи.
 Сейчас же мы ограничимся отдельными комментариями к сведениям из допроса Александра Браунера, данными им следователю СМЕРШ в феврале 1945 года.
 «…До октября 1942 года в НБО имелось четыре группы . Примерно в октябре 1942 года из этих групп образовались две основных, которые с некоторыми изменениями в личном составе работали оставшиеся месяцы 1942 года и весь 1943 год.
Первая группа занималась разработкой по 4-м направлениям:
 а) продвигаясь с передовыми частями германской армии, добывала сведения путем захвата документов с уцелевших и утонувших судов советского флота и морских учреждений,
б)добывала интересовавшие германскую разведку сведения путем допроса военнослужащих Красной армии, захваченных в занятых советских портах,
в) занималась сбором шпионских сведений путем опроса бывших военнослужащих Красной армии, содержащихся в лагерях,
г)добывала секретные сведения путем заброски агентуры в советский тыл . Причем, последнее направление работы в 1943 году, когда продвижение германской армии было приостановлено, стало основной формой работы этой группы…».
С учетом исключительно динамичного развития событий на фронтах и флотах летом-осенью 1942 года, искусственно вычленять какие-то особые периоды в деятельности морского абвера было бы не совсем логично. Тем не менее, принимая к сведению показания Браунера, мы производим наше расследование поэтапно, – первый - с середины июля до середины августа и второй - с середины августа по декабрь 1942 года, мы уже рассмотрели, теперь нам предстоит третий , - с конца 1942 года до сентября 1943 года,- момента оставления немецкой армией Тамани.
По анализу документов абвера и СМЕРШ, относящихся к 1943 году, можно сделать вывод о том, что группы Владимира Цирке и Петра Ноймана осенью 1942 года и весной 1943 года действовали на Кубани и Северном Кавказе. Летом-осенью 1943 года группа Владимира Цирке в основном была сориентирована на район Приазовья, а группа Ноймана действовала в Крыму, - преимущественно на Керченском направлении.
 С конца 1942 года и в первой половине 1943 года группа корвет-капитана Ноймана проводила свою работу в Керчи, Краснодаре, Новороссийске и Кубанском предмостном укреплении. Для того, чтобы представлять себе особенности характера разведчика, и равно - контрразведчика, следует учитывать слишком многие факторы. По информации все того же Браунера,- Нойман до 18-ти лет жил в Москве, там же получил экономическое образование в торговой школе «Петер-Шелле». После окончания военно-морской академии в Берлине служил помощником военно-морского атташе в Москве. Не сложно себе представить его уровень как разведчика и военного аналитика, - специалиста по военно-морскому флоту России. По своему характеру, по поведению среди коллег немцы воспринимали его как русского, - русские - больше как немца. Примерно такую же характеристику можно было дать и Владимиру Цирке. По убеждению начальника «НБО» фригатен-капитана Рикгофа, - основные его помощники - Нойман и Цирке - были пьяницами и бабниками. Должно быть, Рикгоф слишком строго, - по-немецки, подходил к оценке деятельности своих подчиненных,- отмеченные им качества редко мешали настоящим профессионалам выполнять свои служебные обязанности. В мае 1942 года «Марине Абвер айнзатцкомандо» под командованием Ноймана оперировала на керченском участке фронта, а в период самых напряженных боев за Севастополь Нойман возглавил мобильную боевую группу при штурме флотского арсенала в Сухарной балке, не без оснований считая, что в штабных помещениях арсенала находится важная служебная документация. С учетом того, что с осени 1942 года официальным заместителем Ноймана был лейтенант Михельсон, уместно предположить, в этой же группе находился Борис Ильинский, начавший службу в НБО по рекомендации и под личную ответственность Михельсона. По характеристике Александра Браунера, данной Михельсону, последний был старше Ильинского лет на 8-10, происходил из прибалтийских дворян, получил хорошее образование, в ранней юности участвовал в гражданской войне в составе армии генерала Юденича.
В предыдущей главе мы вели речь о том, что в августе 1942 года в прифронтовой зоне - Ростов - Мариуполь - Армавир действовала айнзатцкоманда Владимира Цирке. Там же мы рассматривали версию о ее возможной причастности к обеспечению операции роты обер-лейтенанта Фелькерзама в районе нефтепромыслов Майкопа. С середины июля и до момента форсирования немцами Керченского пролива в Керчи находилась айнзацгруппа Петра Ноймана. Есть все основания предполагать, что появление Бориса Ильинского на транспорте «Черноморец» 1-2 августа предусматривалось планами Петра Ноймана.
 «Марине Абвер айнзатцкомандо» корвет-капитана Ноймана, находясь в передовых порядках наступавших войск, в августе — сентябре 1942 года находилась в Темрюке, сентябре — Тамани и Анапе, в октябре — Новороссийске.
Продвигаясь с передовыми частями немецкой армии, сотрудники Ноймана первыми проникали на объекты и в учреждения, связанные с военно-морским флотом, а затем собирала документы с уцелевших и затонувших судов и с частей и учреждений, имевших отношение к военно-морскому флоту. Параллельно с этой деятельностью практиковался опрос, захваченных в плен моряков.
В Краснодаре команда Ноймана размещалась по улице Комсомольской, 44/1 и улице Седина, 8 (с октября 1942 года до середины января 1943 года). При штаб-квартире разведоргана функционировала краткосрочная школа подготовки агентов-разведчиков, которые не только изучали типы и устройство советских военных и гражданских кораблей, катеров и подводных лодок, но и проходили водолазную подготовку (для добывания с затонувших кораблей шифров и других секретных документов, представляющих интерес для немецкой разведки). Команда Ноймана в этот период активно взаимодействовала с командой Владимира Цирке, передовые посты которой располагались в непосредственной близости от линии фронта. Подготовленная агентура поступала из школ абвера в Тавеле и Симеизе, частично - вербовалась в Мариупольском концлагере и оперативно готовилась на базе при штаб-квартире анзайцкоманды. В Майкопе длительное время действовала форгруппа унтер-офицера Бирмана.
Подготовленная агентура выводилась им к линии фронта и мелкими группами перебрасывалась в тыл советских военно-морских баз , ориентируясь на Туапсинское направление. Переброска агентуры в тыл советских военно-морских баз производилась на самолетах, моторных лодках и катерах. Для этой цели в Мариуполе была создана небольшая флотилия судов, предназначенных для этих целей. Как и прежде, агентуру и персонал для обслуживания флотилии вербовали в лагерях из числа военнопленных моряков, а также местных рыбаков и моряков гражданского флота. Нас приучили с неприязнью и с осуждением воспринимать действия сотрудников СМЕРШ, подозревавших в каждом военнослужащем, побывавшем в плену, потенциального агента абвера. Познакомившись поближе с методикой работы сотрудников морского абвера, я могу с уверенностью сказать, что ни один из попавших в плен наших моряков не избежал «плотного» общения с грамотными вербовщиками абвера, так строившими свою «работу», что отказаться от их «настойчивых» предложений и сохранить при этом жизнь было практически невозможно. В первую очередь вербовке были подвержены те моряки, чьи ближайшие родственники находились на оккупированной немцами территории и по сути , становились заложниками заключаемого контракта на сотрудничество с абвером их сына, брата, или мужа… При необходимости можно было оперативно организовать доставку «весточки» от родственников, неожиданно(?) арестованных местным отделением гестапо…. С другой стороны, вербовщики абвера не могли не учитывать и того условия,- что «…обещать – не значит - жениться»….Расчет делался на то, что , как минимум, половина завербованных ими агентов, при первом же удобном случае явится с повинной в органы СМЕРШ… Учитывалось и то, что при необходимости включался целый арсенал средств для того, чтобы заставить агента выполнить «взятые» им обязательства. Начиная с осени 1942 года основная деятельность групп Ноймана и Цирке была нацелена на базы советского ВМФ в Новороссийске, Туапсе, Сухуми и Поти.
 
 Информация к размышлению
 1 мая 2015 года в программе новостей на канале «Россия-1» было сообщено, что завершился процесс перевода на русский язык и «оцифровка» архивных материалов по немецким специальным службам. Ну, вот,- не прошло и 70 лет после окончания 2-й мировой войны, как появится возможность использовать «первоисточники» по деятельности того же абвера в военный период. Наш опыт работы с документами из архива Потсдама, в свое время переведенными переводчиком Литвиным, подсказывает, что немцы объективно документировали ход боевых действий до середины 1943 года. Что же касается более позднего периода войны на Восточном фронте, то даже участившиеся неудачи и поражения немецких войск для немецких генштабистов не стали причиной фальсификации отчетных документов. К сожалению, это не относится к документированию деятельности специальных служб. Создается впечатление, что после ареста адмирала Канариса, значительная часть архивов абвера подверглась жесткой чистке, и все, что могло вызвать нездоровый интерес у гестапо, было уничтожено. Прежде всего, это касалось деятельности «двойных» агентов , перевербованных агентов, работы с иностранными сотрудниками абвера и проч…
 В этой связи отслеживать деятельность русских сотрудников абвера, по своей сути, дело не просто неперспективное, а практически- безнадежное. Даже проследить нахождение сотрудников айнзацгрупп Владимира Цирке и Владимира Ноймана в исследуемый период очень сложно, и это вполне естественно,- иначе разведчики не были бы разведчиками…
По неоднократно подтвержденной информации штаб-квартира морской разведывательной команды капитана Ротта с июля 1942 года до момента ее расформирования находилась в Крыму, в Симферополе. После официального расформирования НБО основной состав сотрудников Морского абвера перешел в состав АНСТ «Юг Украины» и ACT «Крым»,- то есть в те структуры абвера, с которыми НБО плотно взаимодействовала с начала боевых действий. В плане изменения их деятельности это может означать, что кроме выполнения разведывательных и исследовательских функций сотрудники НБО привлекались к контрразведывательной деятельности. В свое время, перемещая своих сотрудников из одного подразделения абвера в другое, на базе АНСТ «Юг Украины» был сформирован АСТ «Крым». Тогда же в составе АСТ «Крым» оказались представители группы капитана Клавдия Фосса. Отслеживая процесс формирования резидентур абвера в городах Крыма, мы встречаем уже знакомые по «списку» Фосса фамилии его сотрудников. Как показывает анализ офицеры-эмигранты из группы Клавдия Фосса возглавляли штатные контрразведывательные агентуры, состоящие из 2— 3 резидентов, самостоятельно вербовавших агентуру. Помимо этого производилась вербовка вновь назначенных сотрудников городских администраций в ряды РОВС и НТС. Немаловажным фактом был тот, что в тот период руководителем АНСТ «Юг Украины» и по совместительству руководителем морского реферата был морской офицер - корветтен-капитан Хаун. Вполне естественно, что морские офицеры, служившие в подчиненных ему подразделениях абвера, назначались на ответственные должности в дочерних структурах военной разведки.
Как уже говорилось, параллельно с АСТ «Крым» функционировал АСТ «Маринер АСТ Крым». Специфика каждого из этих органов была в подчиненности разным командным инстанциям. Так, «Морской ACT» подчинялся штабу адмирала Шустера и вел контрразведывательную работу через местные резидентуры в приморских городах Крыма. Резидентами органа в этих городах работали русские белоэмигранты — члены РОВСа,- по преимуществу - члены «группы» капитана Клавдия Фосса. Они же вербовали агентуру из местных жителей. Советскими спецслужбами были выявлены резидентуры ACT в Симферополе, Геническе, Юшуни, Сейтелере и Биюк-Онларе.
 Рост партизанского движения в прифронтовой зоне оккупации привел к тому, что в абвере в марте 1942 года было принято решение о создании специальной разведывательной структуры, которая бы занималась агентурной разработкой, выявлением и ликвидацией партизан, контактируя по этой линии со всеми органами немецкой контрразведки на оккупированной территории СССР. Так, в марте 1942 года появился Особый штаб «Россия», более известный как «Зондерштаб - Р». Штаб дислоцировался в Варшаве и был законспирирован под вывеской «Восточная строительная компания «Гильген». Возглавить «штаб» поручили капитану вермахта Борису Смысловскому, которому присвоили звание майора. Более подробно о составе штаба, специфике работы его сотрудников мы поговорим несколько позже, связывая эту тему с возможной деятельностью Бориса Ильинского в этой структуре.
 Абверштелле «Крым» находился в подчинении штаба командующего тыловыми войсками Крыма и вел борьбу с партизанами и подпольем в Крыму и примыкающих к нему районах Южной Украины. Был период, когда эти подразделения абвера «курировал» штаб Бориса Смысловского.
 По той информации, что стала нам доступна, можно сделать вывод о том, что сотрудники НБО, продвигаясь за наступавшими войсками вермахта, выполняли операции на Северном Кавказе, в районе Мариуполя, Анапы, Новороссийска и только с осени 1943 года активизировали свои действия в Крыму. В предыдущей главе я проследил участие Бориса Ильинского в операциях абвера в районе Керчи, смоделировал его возможное участие в операциях августа 1942 года на Кубани. Теперь нам предстоит проследить деятельность Бориса Ильинского с конца 1942 года до мая 1944 года.
 Учитывая направленность и географию операций, проводимых абвером на южном направлении до 1943 года, логично предположить, что аналитика флотской разведки, каковым являлся Борис Ильинский, в исследуемый период целесообразнее было бы использовать по тем направлениям и тому профилю, по которым он работал по прежнему месту своей службы в разведывательном отделе Черноморского флота. В пользу этой версии говорят два субъективных, но факта: - К осени 1942 года одновременно с наступлением на Кавказ Управление Аусланд/«Абвер»/ОКВ разработала план вторжения в районы британской нефтедобычи Ирана и Ирака, для этих операций нужны были грамотные разведчики, знакомые с местными условиями и не засвеченные английской разведкой в предвоенные годы. 2. отсутствие информации о деятельности Бориса Ильинского в составе подразделений абвера на территории России в период с октября 1942 по июль 1944 года и два ордена, полученные за этот период, предполагают, что награды были им получены за успешную деятельность в том же Ираке или Иране(?) …
 Анализ документов по деятельности абвера в Турции, Иране и на Ближнем Востоке не дал нам даже намека на пребывание там Бориса Ильинского. Да если бы он там и побывал,- изменение имен, внешности, разные шпионские «заморочки» рассчитаны были на то, чтобы разведчик оставался незамеченным , а в случае гибели - неопознанным. Даже, если предположить, что одна из наград Ильинскому была дана в сентябре за операции на Кубани, то вторая, полученная в феврале 1943 года, совпадает по времени с активными операциями абвера в Северной Африке и в Иране. Очень похоже, что участие Ильинского в этот период в операциях против английской разведки на Ближнем Востоке более всего заинтересовало СМЕРШ и МГБ, и явилось одной из причин сохранения ему жизни в 1953 году. С учетом крайне ограниченной доказательной базы подтвердить или опровергнуть это предположение, практически не реально. Приходится учитывать и тот факт, что Борис Смысловский, согласовывая свои планы с командованием вермахта, упорно настаивал на том, чтобы подчиненные ему «специалисты» использовались исключительно для борьбы с «большевизмом» на Восточном фронте и был категорически против участия в опрациях против англичан и американцев. С учетом того, что первые контакты Бориса Ильинского с Борисом Смысловским просматриваются не ранее осени 1944 года, «ближне-восточная» версия в деятельности Ильинского в период с осени-43 года до осени44 года сохраняет право на существование.
 В предыдущих главах мы уже отмечали, что район Мариуполя на длительный срок приковал внимание разведок противостоящих армий. В Мелитополе при штабе командующего тылом группы армий «Зюд-А» был создан контрразведывательный орган «Абверофицер-3» (АО-3). В составе этого органа находились 6-7 немецких сотрудников и около 10 русских белоэмигрантов, служивших ранее в ACT «Юг Украины». Начальник органа — капитан Енч ранее служил в ACT «Юг Украины». Стоит уточнить поименно состав этого органа с учетом того, что там «отметился» Клавдий Фосс [7].
Орган вел контрразведывательную работу в районе расположения штаба группы армий «А» и в подведомственных ему учреждениях через сеть резидентур в Мелитополе, Херсоне, Бериславе и других более мелких населенных пунктах. В сентябре 1943 года при отступлении немецкой армии «АО-3» переехал в Одессу, где пребывал до марта 1944 г.
В Одессе сотрудники «АО-3» по заданию руководителя органа наряду с ведением контрразведывательной работы вербовали агентуру среди румынских военнослужащих для выявления пораженчески настроенных лиц в рядах румынской армии.
В марте 1944 г. орган переехал в г. Урзичаны в 50 км от Бухареста. Вскоре оттуда выбыла в Болгарию основная часть сотрудников-белоэмигрантов; остальные, ранее не связанные ранее с Болгарией, выбыли в западном направлении. Судя по всему, в их числе находились Владимир Цирке и Борис Ильинский. К сожалению, я не располагаю информацией, позволяющей мне с уверенностью утверждать, что в исследуемый период Борис Ильинский действовал в составе групп абвера на Восточном фронте. В тоже время, ни в одном из документов по деятельности абвера на Ближнем Востоке агент «Сидоров», тем более Борис Ильинский, не упоминается… Должно быть, такое явление вполне закономерно при грамотном использовании агентов в специальных операциях. Большая часть информации по сотрудникам абвера, имевшаяся в распоряжении СМЕРШа, появлялась на основе редких сообщений зафронтовых разведчиков, но большая часть оперативной информации формировалась в процессе допросов арестованных контрразведкой сотрудников абвера. Ведь не случайно единичные факты, подтверждавшие сотрудничество Ильинского с абвером, были получены от агентов, заброшенных на нашу территорию. А много ли рядовые диверсанты могли знать о руководящих сотрудниках абвера, функционировавших под вымышленными фамилиями и именами? Что же касается материалов допросов сотрудников абвера, то получаемая от них информация в большей степени подтверждала ранее известные контрразведке факты, либо касались сотрудников, которым эта информация уже не смогла бы принципиально навредить… Поэтому, если и «всплывала» как в случае с допросом Николая Браунера информация об Ильинском, то она в основном касалась малозначащих эпизодов, относящихся к периоду между осенью 1942 года и летом 1944 года и характеризовала агента «Сидорова», в основном, как переводчика в лагерях военнопленных, коменданта штаб-квартиры абвергруппы, либо инструктора групп разведчиков и диверсантов, направляемых в тыл…
 Теперь перед нами же стоит «простенькая» задача – выяснить, чем занимался сотрудник абвера Борис Ильинский в период с осени 1943 года до августа 1944 года. Почему именно до августа? Да потому, что накануне начала Ясско-Кишиневской наступательной операции контрразведчиками 3-го Украинского фронта в районе Белгорода-Днестровского были захвачены два диверсанта, давшие информацию об инструкторе, готовившим их к операци. Приметы этого инструктора во многом совпадали с чертами внешности Бориса Ильинского или так показалось следователям СМЕРШа, тупо отрабатывавшим оперативные ориентировки по наиболее активным сотрудникам абвера, чье участие ожидалось(?) на конкретном участке фронта. Кстати, именно в это время «соратник» Бориса Ильинского по совместной работе в «Маринен Абвер Айнзатцкомандо» корвет-капитан Петер Ноймана (он же - капитан-лейтенант Петр Павлович Нейман, он же Вольф Гугович, псевдоним «Калый»), возлавлявший айнзатцкоманду НБО до августа 1944 г., был направлен руководством абвера на Балтику, где возглавил «АК-166М». Такое перемещение по службе Петра Ноймана видится вполне логичным,- с оккупацией советской армией Румынии и Болгарии немецкие ВМС из Черного моря поднялись вверх по Дунаю, штаб-квартира НБО была переведена в Вену , направив часть своих сотрудников на Балтику. Кстати, с августа 1944 года в бюллетенях НКВД прявляется ориентирвка на Петра Ноймана, «…разыскиваемого органами Госбезопасности СССР». Самое время было сменить Черное море на Балтийское. Александр Браунер, вовремя не покинувший Софию, был арестован СМЕРШем. Именно по его показаниям, данным следователю в январе 1945 года, была составлена «ориентировка» на многих сотрудников абвера, действовавших до осени 1944 года на южном, причерноморском участке Восточного фронта. При даче показаний следователю тульского МГБ Борис Ильинский не отрицал своего присутствия в Прибалтике в конце 1944 – начале 1945 года. Это признание дает нам основания предполагать, что в этот период Борис Ильинский сотрудничал с Петром Нойманом в ходе операций, проводимых на базе «АК-166М».

Противоборство разведок в Крыму с лета 1943 года до весны 1944 года

Боевая деятельность группы разведывательного отдела штаба Черноморского флота в горном Крыму в период с июля 1943 года до апреля 1944 года

 Взаимодействие флотских разведчиков с партизанами Крыма осуществлялось с разной интенсивностью. Степень этого взаимодействия и его эффективность была разная,- вплоть до неуспешной… Были периоды, когда партийные деятели, назначенные руководить партизанским движением в Крыму, фактически препятствовали работе флотских разведчиков, захватывали предназначавшиеся им продовольствие и вооружение, угрожали самому факту их работы, направляли жалобы и кляузы на разведчиков руководителю штаба партизанского движения «товарищу»(?) Булатову… Обо всем этом подробно написал исследователь партизанского движения в Крыму Евгений Мельничук. С ведома Евгения Борисовича я использовал информацию, изложенную им в историческом очерке, озаглавленном «Чужие среди своих». Очерк опубликован в 5-м выпуске альманаха под названием «Крым в Великой Отечественной войне».
 Для подготовки места предстоящего базирования разведывательного отряда глубокого тыла разведывательного отдела штаба флота в ночь на 16 января 1943 года с самолета «ТБ-3» были сброшены: лейтенант Валентин Антонов, радист Павел Толстиченко и разведчик Иван Юдин. Антонова и Толстиченко партизаны обнаружили в тот же день, Юдина партизанские разведчики обнаружили на третьи сутки поиска. Группе Антонова ставилась задача установить связь с партизанами Крыма, изучить обстановку и подготовить прием очередных групп разведчиков. Предполагалось, что Юдин как уроженец Бахчисарайского района сможет легализоваться и создать сеть для сбора разведывательной информации в районе коммуникаций противника между Симферополем и Севастополем. Валентин Антонов был опытным разведчиком-оперативником. В период обороны Севастополя он участвовал в создании агентурной сети, предназначенной для работы в условиях оккупации города противником. К сожалению, агентура, оставленная в Севастополе НКВД и военной разведкой Приморской армии и флота, не выполнила, стоящих перед ней задач. Основными причинами провалов был порочный метод подбора агентуры, ориентированный на «партийный» принцип без учета профессиональной подготовки и индивидуальных способностей потенциальных агентов. Сотрудники НКВД при подборе агентуры, рассчитанной на работу в условиях подполья, подбирали кандидатов из числа своих «проверенных»(?) стукачей зачастую готовых «стучать» на кого угодно и кому угодно. Из недавних публикаций крымских краеведов промелькнула информация, что один из штатных сотрудников крымского НКВД, оставленный в Севастополе, умудрился весь период оккупации прослужить в администрации портовых ремонтных мастерских , якобы «активно»(?) способствуя борьбе с ненавистными захватчиками… Остается лишь уточнить, где был этот «активист» когда немецкая оккупационная администрация с помощью тайной полиции в июле 1942 года под угрозой смерти собирали рабочих и инженеров на судоремонтный завод или в апреле 1944 года, когда тех же рабочих насильно «эвакуировали»(?) в Констанцу? Быть может, он помог с легализацией в Севастополе участникам подпольной организации Ревякина…?. Кстати, наши подпольщики весь период вплоть до момента провала имели надежные источники получения справок по регистрации и пропусков, позволявших перемещаться по Крыму…
 Утром 18 января Антонов передал на имя Намгаладзе радиограмму со сведениями о системе и состоянии береговой обороны и гарнизона противника в порту Алушта. Сведения были получены от партизанских разведчиков. Флотская разведывательная группа была прикомандирована к 1-му партизанскому отряду, которым командовал бывший командир взвода 7-й бригады морской пехоты лейтенант Л.А. Вихман. В его отряде была группа моряков, имевших опыт боев под Одесской и на Перекопе осенью 1941 года. Под прикрытием отряда Вихмана базировался штаб 1-го сектора под командованием временно командующего партизанами крыма батальонного комиссара Д.Ф. Ермакова, секретаря обкома Р.Ш. Мустафаева с группой сотрудников штаба и радистами. К этому времени общее количество партизан в Крыму сократилась до 350 человек из-за смертности от голода и болезней. С первых дней пребывания группы Антонова в лесу остро стояла проблема со снабжением ее продовольствием, медикаментами и питанием к рации. Каждый последующий сброс средств обеспечения для группы Антонова вызывал со стороны голодающих партизан открытую неприязнь. В феврале обстановка осложнилась сильными морозами. Из-за сложных метеоусловий прератила полеты в Крым флотская авиация. Среди партизан назревала катастрофа. 10-го февраля Ямпольский, Мустафаев и Ермаков, осознавая, что умирающие от голода и холода партизаны могут выйти из повиновения, и более не надеясь на помощь командования на Кавказе, 9-го февраля поставили свои подписи под телеграммой на имя И.В. Сталина(ГААРК,Ф.1,оп.6,д. 34, л.32) Уже утром 10-11 февраля самолеты ВВС ЧФ сбросили три парашюта группе Антонова и восемь парашютов партизанам. Днем 13 февраля в помощь группе Антонова были десантированы радисты Мурыгин и Жаров. Мурыгина отыскали в тот же день. Жаров приземлился на острую скалу и погиб. 19-го марта поступила радиограмма от Булатова с требованием сбора информации о системе охраны побережья в Восточном, Центральном и Западном Крыму. Антонов попытался принять участие в сборе подготовке информации, но получил жесткий отказ. По анализу Центрального штаба партизанского движения выяснилось, что роазведывательные сведения из партизанских штабов поступают с большим опозданием и зачастую содержат информацию малой ценности. В частности, в этой связи была упомянута «опергруппа Булатова». С наступлением весны проблема с обеспечением продовольствим еще в большей мере обострилась. 25 мая группа Антонова остановилась на дневку на солнечном склоне высоты 776 в трех километрах северо-восточней годы Черной, в верховьях левого притока оврага Яни-Су. Из дневника Ермакова : «26 мая. В 14 часов через две балки на склоне рядом с Аракчей прошли имо двух больных 2-го отряда, которые сидят на речке Холодная вода: трое как ходячие скелеты, и беспомощные, в том числе Саитов, Кругов, и Абдулаев , ожидали своей участи умереть от голода… Утром в районе балки Ямин-яр от отряда отстал лейтенант Антонов работник РО ЧФ. Вечером его на месте не нашли. Также не оказалось Барановского и Юдина. Видимо, все трое по сговору пошли на Горелый лагерь на поиски спрятанных Барановским продуктов …(ГААРК, Ф.1,оп.1,д.607,л.13). Да, действительно, учитывая крайнее истощение флотских разведчиков, Барановский повел Антонова и Юдина на поиски продуктов. Совершенно ослабшего Юдина Антонов и Барановский по очереди тащили на себе. Остатки продуктов нашли сразу. Внезапно появились люди Ермакова и Мустафаева, направленные на поиски и перехват разведчиков. Барановский был ими расстрелян, и только страшный вид больного и обессиленного Юдина удержал убийц от расправы над ним и Антоновым. Еще не зная результатов поиска группы Антонова Мустафаев срочно через Булатова направил Намгаладзе телеграмму: « Намгаладзе – копия Осовскому. Репетую: сообщите Намгаладзе. Антонов, Юдин вышли из строя, лежат без движения, спасайте!. 26.5.43.Мустафаев (Архив Отдела Штаба ЧФ. Радиограмы БРО «Сокол». РДО за 26.05.43г.). Требуются ли к этому эпизоду дополнительные комментарии?
 Группа лейтенанта Антонова находилась в горном Крыму до июня 1943 года. 8 июня Антонов после долгих колебаний радировал Намгаладзе о том, что его группа по физическому состоянию не способна выполнять разведывательные операции и просил разрешение на эвакуацию. 11 июня Ермаков получил ориентировку от Булатова о том, что на база тайной полевой полиции Ялты и Алушты готовятся к заброске в лес 10-15 добровольцев, прошедших подготовку в разведывательных школах абвера. Речь шла об одной из серии операций, проводимых по плану «Зондерштаба-Р» в Крыму. В задачу диверсантов входило внедрение в партизанские отряды с целью разложения партизан и физического уничтожения командования отрядов.
 11 июня в район посадочной площадки Тарьер была принята несколько запоздавшая группа поддержки в составе трех разведчиков и радистки. 18 июня Антонов во главе своей группы отправился на рекогносцировку в район Гурзуфа. На отрогах Бабуган-Яйлы разведчики выбрали места для двух наблюдательных пунктов. С НП на Гурзуфском седле радистка «Тоня» пыталась связаться с Кавказом и штабом партизан, но безуспешно. Перед спуском в заповедник Антонов показал Сераджину Менаджиеву на местности и по карте наиболее подходящие места дислокации отряда, прибытие которого ожидалось в ближайшее время. Были намечены костровые и посадочные площадки. 22 июня Намгаладзе сообщил, что разрешает эвакуировать только Юдина, который неуклонно угасал от дистрофии и болезней. Крайне истощен был и Толстиченко. В течение нескольких сеансов связи «Тоня» пыталась связаться со штабом на Кавказе, но все попытки были безуспешны. Партизанский радист Квашнин вышел на связь с радистом разведывательного отдела. Антонов запросил Намгаладзе прислать в Крым радистов Иванова и Астапова и сообщил, что «Тоню» следует эвакуировать в связи с ее профессиональной непригодностью как радистки.
24 июня группа партизан под командованием Калугина прибыла на Большой аэродром в районе Зуйских лесов . С наступлением темноты в этот район вышли два транспортных «Ли-2». На них в Крым прибыл отряд М.А. Македонского, предназначенный для действий в районе заповедника. Обратным рейсом самолеты должны были вевести истощенных и больных партизан 1 и 2 секторов. Летчик Китаев явно перегрузил самолет, приняв на борт 43 человека, разгоняя машину «зарулил» почти до крайних домов деревни Казанлы, в которой, напуганные ревом моторов и светом самолетных фар притаились татарские «добровольцы». После небольшого пробега один из двигателей самолета заклинило и он загорелся. Пассажиры и экипаж успели покинуь горящую машину. Второй самолет взлетел благополучно, взяв на борт 25 человек. Павел Толстиченко убыл из Крыма на этом самолете. 1 июля очередным рейсом были эвакуированы Антонов и «Тоня». Разведчик Юдин умер так и не дождавшись эвакуации на санитарном самолете . В эти дни завершался самый тяжелый и мрачный период партизанского движения в Крыму. Объективно оценивая деятельность партизан Крыма в этот период, начальник Центрального штаба партизанского движения при Ставке ВГК генерал-лейтенант П.К. Пономаренко назвал крымских партизан Божьими мучениками.
 5 августа полковник Намгаладзе в присутствии начальника оперативного отдела штаба флота проводил разбор деятельности группы Валентина Антонова в Крыму. На совещание не прибыл заранее приглашенный Булатов, по деятельности которого у флотских разведчиков скопилось немало вопросов и претензий. Этот вконец обнаглевший партийный функционер, не удосужился даже прислать вместо себя одного из своих многочисленных заместителей.
 По результатам разведывательной деятельности в Крыму Валентин Антонов 14 апреля 1943 года был награжден орденом Красного Знамени. После возвращения на Кавказ Антонов занимался подготовкой разведчиков и к оперативной разведывательной деятельности не привлекался. 16 июня 1944 года по результатам завершения Крымской наступательной операции Антонов был награжден орденом Красной Звезды.
 Для того, чтобы объективно представить себе проблемы базирования и условия борьбы партизан с противников в Крыму следует учесть одно важное обстоятельство. Секретарь Крымского обкома ВКП(б) П.Р. Ямпольский безусловно был в курсе многолетней деятельности еврейского лобби в сенате США, наиболее влиятельные члены которого начиная с середины 20-х годов проводили активную работу по превращению Крыма в область компактного рассленения евреев. Эти процессы особенно активизировались и приняли осязаемые формы на фоне поставок вооружения СССР по плану Ленд-лиза. Условия этих поставок, имевших важную роль в ходе напряженных боевых действий на фронтах, напрямую связывались с послевоенной реализацией «крымской» проблемы. В этой связи, Ямпольский, занимавший должность секретаря Крымского обкома с 1939 года, в перспективе мыслил себя как минимум премьер-министром будущей еврейской автономии, в какой бы форме она не была сформирована при прямой политической и финансовой поддержке американских «союзников». Вполне естественно, что такая «перспективная» программа предусматривала формирование Ямпольским своей команды, и реализацию своей программы, в основу которой был положен, прежде всего, «национальный» признак при условии личной преданности руководителю. В этой связи в руководстве партизанским движением просматривается наращивание интриг между евреями и крымскими татарами, безусловно, усматривавших свою особую роль в судьбе послевоенного Крыма.
 Наглядной иллюстрацией этих процессов могут служить события начала 1944 года. Так, майор С.А. Осовский, прилетевший из Крыма в Краснодар 18 января с отчетом о результатах боев за период с 28 декабря 1943 года по 8 января 1944 года, весь февраль проведет в Крымском штабе партизанского движения(КПДШ), оторванный от своих прямых обязаннностей, и в начале марта будет отстранен от должности Булатовым, якобы из-за несработанности с начальником штаба подполковником Савченко. С учетом того немаловажного факта, что С. Осовский - ближайший сотрудник и по всем признакам идейный соратник П. Ямпольского, то в письме последнего к Булатову командир Северного соединения активно встает на защиту «своего» начальника разведки. И при этом, никто из партийных функционеров в своих разборках не учитывает того «простого» факта, что по своей основной должности майор Осовский, прежде всего - начальник 1-го отделения разведывательного отдела штаба Черноморского флота. Не найдя общего языка с казанским татарином Булатовым, и действую по своим каналам, Ямпольский добивается возвращения Осовского в Крым. Уже 31 марта с диверсионной группой из 32-х человек майор Осовский будет десантирован в район Старокрымских лесов, отсидится там, а 3 апреля за 10 дней до встречи с наступавшими советскими войсками будет «срочно» назначен «заместителем командира Восточного соединения партизан по войсковой разведке». Что называется, - не мытьем,- так катаньем, но на митинге в освобожденном Симферополе боевые побратимы - Ямпольский и Осовский находились рядом, чтобы все видели,- кому Крым обязан своим освобождением…
При анализе деятельности наших разведчиков в Крыму возникает немало вопросов. До сих пор идет полемика о той роли, что выполнял при Крымском штабе партизан представитель разведывательного отдела флота майор Семен Аркадьевич Осовский. Согласно имеющихся в нашем распоряжении документов, по своей штатной должности Осовский являлся начальником 1-го отделения Разведывательного отдела штаба Черноморского флота. Это отделение занималось специальной (агентурной) разведкой на театре военных действий. Майор Семен Осовский был направлен в горный Крым в Северное соединение партизан для организации агентурной разведки. Насколько успешно решалась эта задача до сих пор идут споры. Уже только тот факт, что разведывательные функции Осовский поручал молодым, неопытным девушкам, не прошедшим самой элементарной разведывательной подготовки, вызывает определенные вопросы. В исследуемый нами период майор Семен Осовский выполнял не совсем внятные функции «…представителя флотской разведки при Центральном штабе партизан Крыма».
 Сам Осовский в своих воспоминаниях утверждал, что « … в период выполнения специального разведывательного задания, выполнял важное задание Центра в качестве руководителя Центрального штаба военной разведки Крыма…»( 27). Свои воспоминания Семен Осовский назвал - «Долгий путь к правде» Похоже , путь к правде у Семена Аркадьевича был действительно очень долгий и так до конца не пройдённый… Историк советских специальных служб Александр Слободянюк со ссылкой на заслуживающие доверие документы, утверждает, что ни такой должности, ни такого штаба в Крыму не существовало. Разведывательная группа зафронтовой резидентуры разведывательного отдела штаба Черноморского флота под началом майора Осовского вполне могла «легендироваться» под таким наименованием. Не исключено, что Разведывательное управление Генштаба Красной Армии, с которым у Осовского был канал связи, наделило его полномочиями образовать такой штаб на оккупированной территории Крыма. Создание Оперативных групп (Разведывательных центров) в это время практиковалось на Украине, в Белоруссии и других областях, где шла борьба партизан с оккупантами. Другое дело - документально подтвердить боевую деятельность такого «штаба». Личность Семена Осовского не вызывает лично у меня особого доверия. Приняв на себя столь высокие полномочия, он мог бы поставить на место зарвавшихся мелких партийных функционеров, изображавших из себя партизанских вождей, и позволявшим себе ставить условия флотским разведчикам, откровенно мешая им выполнять важные и опасные разведывательные задания. Обо всем этом подробно и убедительно написал в своем исследовании севастопольский историк партизанского движения Крыма – Евгений Мельничук. Мы слишком много говорим о том, что существовала конкуренция между специальными службами Германии,- абвером, СД, разведкой СС и проч… А тот факт, что происходили традиционные дрязги и интриги между разведкой ГРУ и разведкой НКВД считаем вполне естественным явлением…. По ряду признаков Семен Осовский являлся креативой НКВД при разведывательном отделе флота и, быть может, выполнял незаметные для постороннего взгляда задачи, изучая обстановку и подготавливая почву для операции по экстрадиции татар и прочих малых народностей из Крыма.
 19 августа 1943 года с «ТБ-3», взлетевшего с аэродрома в районе Адлера, на партизанские костры в долине реки Коса под Чатыр-Дагом(в 15 км от Алушты) была высажена с парашютами группа флотских разведчиков в составе 11 человек . Первым прыгал капитан-лейтенант А.А. Глухов, следом - младший лейтенант Ф.Ф. Волончук, главный старшина А.П. Луис (испанец, радист), сержант А.П. Морозов, старшина 1 статьи М.М. Шабалин, старшина 2 статьи В.М. Андреев, краснофлотцы Г.С. Чечило, В.Н. Глоба, А.А. Старченко, В.Ф. Калиниченко, сотрудник? Мельников. Два разведчика остались в самолете - краснофлотцы Г.С. Коцарь и В.Ф. Беляков. Первый из-за обморока на почве длительного стрессового состояния в период ожидания вылета, второй – из-за серьезного ушиба, полученного в процессе полета. Грузовой парашют с вещмешками и запасом продовольствия не был найден, рация при приземлении была провреждена. К месту приземления прибыли разведчики из группы Антонова – Менаджиев и Коншин. Тогда же выяснилось, что третий разведчик – Веретенников, не выдержав испытания голодом, находится на базе партизанского отряда. Радист Луис, воспользовавшись рацией отряда Македонского, передал: «20.08.43. Намгаладзе. 01.00.19.08 приземлились без повреждений 11 человек… Рация совершенно вышла из строя. Жду рацию или радиста. Сброшенный груз не найден. Нужны продукты. Менаджиева и Коншина забрал к себе. Глухов» (Архив Отдела штаба ЧФ. Журнал учета радиограмм БРО «Сокол»).
 Взаимоотношения Глухова с командованием партизан складывались сложно. Прекрасно зная о том, что основной задачей разведывательной группы «Сокол» является морская разведка, Македонский и Селимов постоянно упрекали командира флотских разведчиков в том, что он уклоняется от боев и не оказывает непосредственной поддержки партизанам. Просьбы Глухова о предоставлении ему разведывательной информации по интересующим Военный Совет флота вопросам вызывали у начальника разведки партизан И. Витенко непонимание, раздражение, и как следствие саботировались командирами бригад и отдельных партизанских отрядов. Сложность обстановки заставила Глухова обратиться к командованию флота с телеграммой:
«07.10.43 г. №096. Иванову.
1. Поддержки в работе со стороны Македонского как проводниками согласованности в работе, направления всех усилий для обеспечения командования… быстроты передачи ценных данных не имею, а даже наоборот, встречаю всяческое торможение в проводимых операциях:
-до сих пор постоянно закрепленных за мной проводников не имею и не могу вести разведку в нужных мне направлениях.
-о посылке разведгрупп в нужные районы мне не говорят, если со стороны узнаю, мне с трудом удается включить нашего человека в группу…
- не имею возможности и разрешения опрашивать прибывающих людей… в этом отношении встречаю только препятсвия; приказ Витенко своему личному составу ничего мне и моим людям не говорить, у меня в лагере не бывать под угрозой расстрела за разглашение секретных вопросов… под видом того, что я передаю их материал и он скорее доходит до военного командования…По этому же пути пошел и Македонский . На основании этого, я…связался со всеми их людьми и пока что имею данные от них. Считаю, что поступаю правильно, так как это идет на пользу Родине… Сокращаю путь прохождения данных до командования флота.
На основании сказанного прошу через Булатова-Фокина или через ВС флота добиться нижеследующего:
1. Дать приказание о выделении в мое распоряжение персонально названых проводников.
2. Дать право опроса прибывающих людей, право использовать большие агентурные возможности некоторых лиц.
3. Дать право направлять всю работу разведки в нужном направлении, выполняя поставленные задачи общими силами, так как имеющимся личным составом охватить все районы задания не могу.Капитан» (Журнал учета радиограмм БРО «Сокол». – Архив Отдела Штаба ЧФ.)
 На основании анализа дальнейшей боевой деятельности разведывательного отряда «Сокол» следует признать, что ни одна из этих просьб Глухова не была выполнена.
 Расведывательные группы «Сокола» 6,8,9, 17 и 18 октября выходили на задания в районы Алушты, Ялты, села Балта-Чокрак (Алешино) и Мангуша (Прохладное). Срок выполнения задач составил 2-х до 10-ти суток.
Утром 6-го октября Ялтинский НП на Гурзуфском рейде обнаружил конвой немецких быстроходных десантных барж и вызвал с Кавказа флотскую авиацию. В результате авиационного удара четыре баржи с войсками и техникой были потоплены.
 5 октября Глухов перевел отряд в новый лагерь в верховья Бешуйской балки в район оврага Яныкер в двух километрах к северу от горы Мулги, где в 1941 году располагалась стоянка Бахчисарайского партизанского отряда. В начале октября Глухов получил приказание обеспечить встречу специальной разведывательной группы в районе села Балта-Чокрак. Из оврага Яныкер до района встречи были хорошие подходы и расстояние составляло всего 14 километров.
18 октября младший лейтенант Ф. Волончук с И. Урсолом и Ф. Миленко вышел в район Балта-Чокрак для встречи специальной группы в составе – Кондратьева, Коцаря и Волкова. Группа эта была высажена с подводной лодки в районе Тарханкута 5 октября с задачей освещения обстановки западного побережья Крыма. Мне не удалось выяснить как сложилась дальнейшая послевоенная жизнь Кондратьева. В ряде отчетных документов старшим группы разведчиков называется Волков. Это выглядит несколько странным, особенно если проанализировать его послужной список. На мой взгляд, поручение Волкову специального разведывательного задания было исключительно «смелым» шагом со стороны командования флотской разведки. Судите сами,- в РККА Волков был призван только с началом войны, в комсомоле и в партии не состоял… Воентехник 2 ранга (техник-лейтенант) Волков А.Н. служил начальником метеостанции 429-го батальона аэродромного обслуживания 25-го Района Авиа-базирования (в последующем в 4-й ВА) при передислокации части пропал без вести, а фактически - длительное время находился в плену. Осенью 1943 года в числе других военнопленных был освобожден советскими войсками, прошел проверку в специальном лагере НКВД в городке Георгиевске Ставропольского края. Зная специфику работы с военнопленными в Мариупольском концентрационном лагере, где находился до августа 1943 года Волков, не стоило бы ему доверять командование автономно действовавшей разведывательной группой. Следовало принять во внимание и тот немаловажный факт, что родом Волков был села Трехсельское Успенского сельсовета одесской области. В условиях оккупации у него оставалась обширная родня, члены которой вполне могли быть использованы абвером в качестве заложников в случае вербовки Волкова в качестве агента.
 Мне понятен соблазн полковника Намгаладзе использовать в Крыму агента, знакомого со спецификой обеспечения авиации и способного самостоятельно эксплуатировать переносные радиостанции… Пройдя краткосрочные(?!) курсы при разведывательном отделе флота, А.Н. Волков А.Н. во главе разведгруппы в сентябре 1943 года был высажен с подводной лодки на Западном побережьи Крыма в районе Тарханкута. Не имея объективной информации о разведывательной деятельности группы Волкова в Крыму нам пришлось использовать текст представления на награждение Волкова орденом Красного Знамени: «…не выходя на связь с партизанами, в сложных условиях организовал Наблюдательный Пункт (НП), развернул радиостанцию и установил связь с Разведывательным Отделом (РО) флота. В течение месяца разведгруппа тов. Волкова А.Н. вела наблюдение за морем и дала ряд донесений о конвоях противника /время прохождения и состав/, которые были использованы для действия нашей авиации. С получением приказания о свертывании НП тов. Волков А.Н. принял все меры к тому, чтобы провести свою группу на присоединение к Разведывательному отряду под командованием капитан-лейтенанта Глухова А.А. На переходе группа в течение 10 суток не имела пищи. Встретив на пути следования сопротивление со стороны полицейского кордона, тов. Волков А.Н. использовал полицейского в качестве проводника, позже, убил его, переоделся в его форму и далее сам вел группу. Группа проследовала 250 км в нелегальных условиях по открытой местности. Находясь в разведывательном отряде тов. Волков А.Н. участвовал в трех разведывательных операциях, добыв ряд ценных данных, также использованных командованием ЧФ для ударов ВВС. Участвовал в проведение специальных оперативных мероприятий по сопровождению агентов в район выполнения задания и встречи с осведомительской сетью, а также мероприятий по обеспечению отряда продовольствием…». По представлению начальника разведывательного отдела полковника Д.Б. Намгаладзе техник-лейтенант Волков 11 ноября 1944 года был награжден орденом Красного Знамени. Мне неприятно в этом признаться, но я начинаю понимать сотрудников СМЕРШ, изначально подозревавших всех прошедших плен в сотрудничестве с разведкой противника…Теперь же, - для справки,- в ноябре группа Волкова присоединяется к отряду капитан-лейтенанта Глухова, а в декабре было разгромлено ялтинское подолье… Если бы мне было поручено искать причину утечки информации, приведшей к разгрому ялтинского и севастопольского подполья, то я бы начал свой «поиск» с тщательной проверки Алексея Волкова,- он более других подходит на роль «двойного» агента… С учетом пребывания в плену дальнейшая судьба Алексея Волкова вполне предсказуема. Послевоенные следы Алексея Волкова не прослеживаются. В лучшем случае, после войны он был демобилизован и возвратился на родину…
 Разведчики Кондратьева прошли более 250 километров, имея запас продуктов всего на пять суток. Встреча, назначенная на 20 октября, не состоялась, хотя была оговорена точными координатами и условными сигналами. Из опасения полицейских облав, группа Волончука вернулась в лагерь, не выполнив поставленной задачи. Кондратьев с членами своей группы добрался самостоятельно в район кордона Нижний Япалах. Разведчики были на последней стадии истощения от голода и усталости.
 В этот период структурами абвера в Крыму проводились операции по забросу к партизанам диверсантов и провокаторов. 4 октября заставой отряда Глухова были задержаны Верещагин и Кустов, скрывавшие тот факт, что они ранее состояли в отрядах местной самообороны. Во время допроса с пристрастием, Верещагин сознался, что он состоял в группе агентов , предназначенных для проникновения в партизанские отряды и назвал фамилии 16-ти таких же как он –«добровольцев». Во время тщательного обыска в обложке бумажника Верещагина был обнаружен шифр. Глухов предполагал лазутчиков расстрелять, но, воспользовапвшись аказией от партизан, отправил их с соответствующей запиской к начальнику разведки Витенко для последующего принятия решения. В результате,- в адрес начальника штаба партизанского движения Крыма тов. Булатова была отправлена радиограмма за подписью Македонского и Витенко, о том, что люди Глухова избивают лиц, идущих в лес к партизанам. Эта «жалоба» с соответствующими комментариями была передана Булатовым адмиралам Октябрьскому и Кулакову, после чего последовало длительное разбирательство, завершившееся отказом Глухову в снятии ранее наложенного партийного взыскания… Несмотря на явный саботаж своих действий со стороны командования, 11 октября Глухов сообщил в разведывательный отдел флота фамилии еще восьми «добровольцев», уличенных в связях с Абвером, и подтвердил свое право на расстрел диверсантов и провокаторов.
Из-за провокационных действий Витенко, отозвавших из отряда Глухова проводников, была сорвана операция Менаджиева по вербовке командира полка словацкой дивизии, с перспективой выхода на командира дивизии словаков. 8, 11, 25 и 31 октября радисты Глухова передали на Кавказ информацию по состоянию береговой обороны на побережье от Евпатории до Севастополя. Специальной радиограммой были переданы установочные данные десяти активных агентов, завербованных разведчиками Глухова в конце октября- начале ноября, семь из которых были крымскими татарами и проживали в Симферополе, Биюк-Узенбаше(Счастливое), Дерекое(Ущельное) и Ай-Василе(Васильевке).
С 20-го октября, действуя по плану предстоящей эвакуации? из Крыма, немецкая администрация стала изгонять жителей с Керченского полуострова, а 29 октября объявила о «добровольной эвакуации» всего населения за пределы Крыма. Эти действия оккупационной администрации вызвали массовый исход жителей в лес и горы под защиту партизан. В процессе реорганизации партизанских отрядов была создана Центральная оперативная группа(ЦОГ), начальником которой был, естественно(?), назначен П.Р. Ямпольский, заместителем начальника штаба по войсковой разведке – представитель РО ЧФ майор С.А. Осовский.
 С приходом холодного времени года участились проблемы у партизан и флотских разведчиков. 7 ноября Морозов, Коншин, Менаджиев и Волков похитили из неприкосновенного запаса спирт, перепились и стали выяснять причины, по которым группа Волончука не встретила группу Кондратьева после позвращения разведчиков с Тарханкута. В процессе пьяной драки, были жестоко избиты Волков и Волончук. Не получив должной поддержки со стороны Намгаладзе (защищавшего своих «любимчиков» - Морозова и Волончука) и начальника партизанской разведки Витенко, Глухов предупредил инициаторов пьянки и драки, что в случае повторения подобного безобразия виновники будут расстреляны. В конечном итоге, при повторном обращении к Намгаладзе, Морозов был отправлен на Кавказ, а Волончук, Менаджиев и Коншин отчислены из разведывательного отряда и направлены в распоряжение командования формируемой 4-й партизанской бригады.
 10 ноября группа Волкова, возвращаясь с задания из деревни Джалманчик (Пионерское) привела с собой пять человек, пожелавших присоединиться к отряду разведчиков. А. Андронов, И. Бельский, Г. Катрюк и Ф. Шестопалов после соответствующей проверки были зачислены в отряд. Один из «добровольцев», по кличке «Бах», был опознан партизанами как провокатор и расстрелян.
 11 ноября Глухов действовал совместно с партизанами в районе деревень Тав-Бодрак(Скалистое), Новый Бодрак(Трудолюбовка) и Балта-Чокрак, после чего оценив оперативную обстановку, доложил в РО ЧФ о значительных возможностях по вербовке агентуры, для чего ему нужен специальный помощник. Весь этот период разведчики страдали от недоедания, их одолевали чесотка, простудные и кишечные заболевания. Волончук, изображая из себя жертву репрессий со стороны Глухова, рвался в бой. 17 ноября возглавляемая Волончуком группа партизанских разведчиков в районе деревни Мангуш ввязалась в бой с отрядом добровольцев. В ходе боя Волончук получил легкое ранение в ногу, был обнаружен уполномоченным особого отдела Талышевым и доставлен в партизанский лагерь, где 22 дня «зализывал» рану. Волончук, продолжая изображать из себя самодостаточную фигуру в разведке, равноценную Глухову, после излечения от раны, в отряд не возвратился, а остался в 1-ом партизанском отряде. Македонский, интригуя против Глухова и саботируя деятельность флотских разведчиков, обратился через Булатова в адрес ВС ЧФ:
«Кулакову, ВС флота. Прошу из группы Глухова передать мне Волончука на работу начальником штаба 1-го отряда. Большая нужда в кадрах. Прошу не отказать. Булатов. 13.12.43 (ГААРК, Ф.151,оп. 1, д. 52, л.35). Волончук «проработает» у партизан до 13 января 1944 года, будет отозван на Кавказ и в докладе начальнику разведывательного отдела «по-своему» изложит причину конфликта с капитан-лейтенантом Глуховым. В качестве «свидетеля обвинения» будет выступать еще один герой-разведчик - сержант Морозов, ранее изгнанный из отряда за пьянки, драки и оскорбления начальника в боевой обстановке…
 30 октября группа главного старшины М. Шабанина, возвращаясь в лагерь после встречи с агентурой, в верховьях оврага Уч-Кош недалеко от Ялты встретила двух вооруженных людей, заявивших, что они ищут партизан. В разговоре с ними Шабанин выяснил, что они участники боев в Севастополе, попали в плен на Херсонесе, бежали, осели в Ялте и являются связными руководителя ялтинского подполья майора А.И. Казанцева. Из-за участившихся арестов в Ялте, Казанцев был вынужден в конце октября уйти в горы и увести с собой значительную часть подпольщиков с перспективой формирования партизанского отряда. На базу в горах бывшие подпольщики вынесли оборудование типографии, заготовили запас продовольствия и оружия. Разведчики Шабанина и подпольщики Казанцева договорились о времени и месте встречи. Для встречи была назначена старая стоянка партизан в районе «Зимовья Бортникова», названная по имени бывшего начальника 4-го партизанского района. 5 ноября Шабанин в районе Кемаль-Эгерек встретился с посланцами Казанцева и вместе с ними пришел в их лагерь, находившийся в верховьях реки Донги, где познакомился с руководителями ялтинского подполья. У Македонского оказалось свое видение на дальнейшее использование группы Казанцева. Властолюбивый, грубый и упрямый грек решил отряд из ялтинских подпольщиков не создавать, людей передать на пополнение формировавшейся партизанской бригады. Учитывая возможности Казанцева, о которых он подробно доложил, ему предстояло возвратиться в Ялту, вывести в лес оставшихся в городе подпольщиков, на базе которых и планировалось создать Ялтинский партизанский отряд для последующих действий в своем районе. В одном из ялтинских подпольщиков Морозов опознал своего сослуживца по бригаде ОВРа. Это был матрос В. Кравцов. По соглашению с Македонским Глухов забрал обоих севастопольцев - Кравцова и Д. Кондратьева к себе в отряд. Казанцев не был в восторге от решения Македонского, расценив это как проявление недоверия к нему, и охотно согласился на установление личных контактов для дальнейшей работы с Глуховым. Казанцев передал Глухову контакты с более чем с сорока своими подпольщиками, остававшимся в различных населенных пунктах Южного берега Крыма. Это соглашение послужило основой для создания крупной «южнобережной» резидентуры, позволившей флотским разведчикам получать разведывательную информацию из стратегически важного района. Казанцев получил для связи позывной –«Южный». На связи между «Южным»-Казанцевым и «Капитаном»-Глуховым оставались «Лесничий»- Кондратьев и «Портной» - Кравцов.
 Витенко не переставал интриговать против Глухова. От его имени в Краснодар ушла радиограмма: «17.11.43 г. Булатову. Представляем на Ваше утверждение :
1. Командиром 10-го ялтинского отряда - майора Казанцева.
2. Комиссаром отряда - лейтенанта Сераджина Менаджиева.
Подписи: Македонский – Селимов-Витенко» (ГААК,Ф.151, оп.1,д. 64,л.160).
В тот же день Глухову стало известно, что комиссаром в отряд Казанцеву назначен Менаджиев, отчисленный из отряда за грубые нарушения дисциплины. Менаджиев знал условия «соглашения» о сотрудничестве между Глуховым и Казанцевым, что в изменившихся условиях вызывало определенную тревогу у «Капитана».
По-прежнему испытывая недостаток продовольствия разведчики решились на «бартер» с местным населением. 14 декабря, согласовав свои действия с Глуховым, Шабанин обменял полотно от грузового парашюта на продовольсвие и табак. Пожилой татарин на своем ишаке помог поднять продукты в горы до Стильной кошары, откуда уже на своих плечах разведчики перенесли груз на Яман-Таш.
 О сотоявшемся обмене стало известно неугомонному Витенко. Через два часа очередной донос был отправлен в Краснодар: «Булатову. 23.12.43 г. Глухов 15.12.43 продал парашют по цене 125 рублей за метр жителям деревни Биюк-Узенбаш. Считаем поведение Глухова безобразным. Пусть командование предупредит его. Подписи: Македонский-Витенко»(ГААРК, Ф.151, оп.1, д.67, л.88). Глухов, зная мерзкий нрав своих «коллег», заранее проинформировал РО ЧФ о планируемом натуральном обмене, по этой причине донос последствий не имел.
Зимние месяцы флотские разведчики в полном смысле этого слова вели борьбу за выживание в условиях голода и холода. Глухов был вынужден планировать продовольственные операции.
Отряд «Сокол» в феврале-марте 1944 года оказался в зоне ответственности 7-й партизанской бригады, которой командовал бывший командир 1-го отряда 1-го сектора старший лейтенант Леонид Вихман. После очередной реорганизации 29 января начальником штаба в бригаду был назначен майор Казанцев, продолжавший руководить южнобережной подпольной организацией, предполагавшей работу соответствующей резидентуры в интересах БРО «Сокол». Из соображений конспирации и общего недоверия к руководству партизан, Вихман не был поставлен в известность о договоренности, существовавшей между Казанцевым и Глуховым по обмену разведывательной информацией. Следовало учитывать, что, несмотря на несомненные боевые заслуги, Вихман оставался прежде всего «Вихманом», что особенно стало заметно на фоне интриг против моряков, предпринимаемых Ямпольским, Осовским, Македонским…
8 февраля 1944 года в распоряжение Глухова с Кавказа прибыло 7 разведчиков во главе со старшим лейтенантом В.А. Калгановым.
 В середине февраля с отрядом «Сокол» установили связь севастопольские подпольщики из организации В.Д. Ревякина. Информацию о существовании подполья в Севастополе Глухову сообщил Казанцев. 12 февраля группа из 13-ти бывших военнопленных, имевших связь с севастопольским подпольев, пыталась на немецкой автомашине прорваться из Севастополя в горы к партизанам. На Ялтинском шоссе грузовик был остановлен немецким патрулем и в процессе перестрелки, подпольщики, разбившись на группы, начали прорываться в горы. В.Ф. Громов и В.И. Осокин отбились от основной группы и самостоятельно направились на поиски партизан. 17 февраля они вышли на партизанскую заставу 8-го отряда. Командовал отрядом Алиев, комиссар у него был Аширов. Этот отряд почти полностью состоял из бывших добровольцев, ранее служивших в составе вспомогательных немецких частей. Порядки и нравы в этом отряде были своеобразными, многие партизаны продолжали носить немецкую форму и использовать немецкое оружие. Узнав, что неподалеку от них базируется флотский разведывательный отряд, Осокин и Громов в тот же день покинули стоянку 8-го отряда и направились к стоянке флотских разведчиков. Остальные беглецы из Севастополя добрались к партизанам только 7 марта, проблуждав в горах 23 дня. Глухов и Македонский каждый по своим каналам связи информировали свое командование о появлении подпольщиков из Севастополя. Македонский требовал, чтобы Глухов отправил Осокина и Громова в распоряжение командира 8-го отряда. Тот факт, что Осокин и Громов были военнослужащиими, позволил Глухову взять от них обязательство сотрудничать с флотской разведкой и оставить в своем отряде. В адрес начальника разведывательного отдела флота была отправлена радиограмма: 22.02.44 г. Намгаладзе, Исх. №49. Иванову
17.02. к партизанам вышли из Севастополя два бывших моряка – Осокин из Бакинского ВМУ, попавший в плен под Севастополем, и Громов из морской бригады, попал в плен под Новороссийском. Имеют связь с подпольной организацией моряков, еще не связанной с партизанами. Они у партизан узнали о моем отряде. Сами пришли в отряд, просятся оставить. Македонский всеми силами требует их обратно как дезертиров. Им угрожает расстрел. Вообще, всех людей, которые прибывают в лес, они считают своими. Считаю, несмотря ни на что моряков оставить у себя, как полезных в работе в данный момент как- то: освещение западного побережья, Севастополь и установление НП.
Прошу через Булатова разрешить вопрос об оставлении их у меня. Кроме того, идущих к нам в лес еще одиннадцати моряков из этой же организации. Срочно жду ответ. Капитан»(Журнал учета радиограмм БРО «Сокол»).
После непродолжительного отдыха Глухов стал готовить Громова и Осокина к переходу в Севастополь для установления официальной связи подпольной организации Ревякина и разведкой флота.
 После доклада Алиева командиру бригады Вихману об уходе севастопольских моряков к Глухову об этом стало известно Витенко, а через него КШПД Булатову. В скандальной разборке крайним попытались назначить Алиева, не удержавших моряков в своем отряде. 23 февраля оба моряка обманным путем были вызваны в лагерь 8-го отряда, где произошла безобразная сцена, о которой Глухов поспешил доложить командованию разведывательного отдела.
 1.03.44. Обманным путем от имени командира бригады Вихмана, комиссаром 8-го отряда Ашировым был взят, якобы для уточнения некоторых вопросов по Севастополю, зачисленный в отряд матрос Осокин по кличке «Боцман». С ведома комиссара Аширова он был связан, избит и брошен под арест. Его хотели расстрелять за то, что он и Громов, узнав о нас, самостоятельно пришли к нам. Вторично был избит, когда его заставили гнать самогон, а он ответил, что этим делом не занимался и не умеет. Избивал его дважды командир группы 8-го отряда Назыров, после взятия Крыма добровольно служивший у немцев унтер-офицером. Считаю подобное отношение со стороны комиссара и Назырова преступлением. Осокин – участник обороны Севастополя, прошедший плен. Под руководством Ревякина участвовал в создании подпольной группы моряков в Севастополе и там работал до последнего ухода к нам. Кроме этих двух (моряков) еще в пятый отряд прибыло пять моряков из этой же организации. Между бригадами происходит гонка, кто скорее свяжется с группой Ревякина. Подобное положение приведет только к провалу этой организации. Поошу как можно скорее всеми доступными мерами разрешить вопрос о пребвывании в лесу групп моряков с последующим категорическим приказанием Македонскому о переводе этих людей в отряд. С зачислением этих людей в отряд разрешится вопрос по освещению Севастополя и Западного побережья, так как имеемыми своими силами и сотрудниками сделать не могу – отсутствует документация, строгость контрольного режима и т.д. Во избежание обострения отношений с партизанами моряки Громов и Осокин 02.03.44 высылаютсяв Севастополь совместно с командованием партизанской бригады, что тоже ненормально, недопустимо. Жду срочно ответа. Капитан». Копия радиограммы была в тот же день снята для КШПД и в тот же день доложена Булатову.
8 марта заместитель Глухова старший лейтенант Калганов и главный старшина Шабанин, как наиблее крепкие и выносливые, по глубокому снегу ходили в расположение 10-го отряда за продуктами, которыми командир отряда И. Крапивный по собственной инициативе решил поделитиься с голодающими моряками.
 Получена радиограмма от Намгаладзе, который в резкой форме обращал внимание на то, что Глухов, сосредоточив основное внимание на Южный берег, оставил без должного внимания шоссейные дороги между Севастополем и Симферополем, Феодосией-Симферопоем и Джанкоем. Кроме того, ряд замечаний касался «беспорядков»(?) в отряде, о которых ни Глухов, ни Калганов командованию РО флота не докладывали. В ответ на эту радиограмму последовал ответ Глухова.
10.03.44 Намгаладзе. Исх. №077.
По агентурным данным противник с Симферопольских аэродромов усилил вывоз офицерского состава. Из-за отсутствия продовольствия личный состав на задания не высылаю, установить контроль за шоссейными дорогами не имею возможности.
 Вас дезинформировал о положении здесь болтун и карьерист «Быстрый»(Ф. Волончук – Авт.) Капитан».
В силу своей скромности и интеллигентности Глухов не стал давать истинные оценки тем людям, которые при жизни портили ему кровь, а после его трагической смерти приложили немало усилий, чтобы оклеветать талантливого разведчика и мужественного человека.
 В послевоенные годы в попытке объяснить факты провалов ялтинского и севастопольского подполья Федор Волончук в «узкой»(?) среде своих бывших соратников высказывал «догадку»(?), что наиболее вероятной причиной провала подполья было наличие агента абвера в разведывательном отделе Черноморского флота. Что же Федор Федорович не поделился своими «догадками» со своим бывшим руководителем генерал-майором Намгаладзе или не написал об этом в своих воспоминаниях с учетом того, что они неоднократно переиздавались при жизни автора? У Волончука были основания для волнений по этому поводу. У Федора Федоровича постоянно возникали конфликты со старшим группы флотских разведчиков капитан-лейтенантом Глуховым. Так, Глухов неоднократно обращал внимание на крайне жестокое отношение Волончука с пленными румынами, за что среди разведчиков получил кличку – «мясник». Глухов неоднократно пресекал пьянки Федора Волончука с сержантом Морозовым. Как выясняется, у Глухова были причины обвинить Волончука и Морозова в мародерстве. То, что у пленных немцев и румын отбирались их награды и ценные вещи, никогда не считалось предосудительным. В отличие от немецкой армии, в которой решительно пресекалось мародерство, среди румынских военнослужащих этот промысел процветал в полном смысле этого слова. Румыны в открытую грабили население оккупированных областей, естественно, отдавая предпочтение драгоценным украшениям. Быть может, Волончук и Морозов оправдывали свою деятельность «добытчиков» старым пролетарским принципом,- «грабь награбленное»? Тем более, что делалось это, как выясняется - «не корысти ради», а для последующей передачи добычи начальнику разведывательного отдела полковнику Дмитрию Намгаладзе, получившему в среде особо доверенных и «посвященных» в доходный промысел подчиненных кличку – «золотой князь»… Все это отдает мерзким душком, особенно если учесть, что все эти драгоценнности в процессе перемены хозяев обильно окроплялись кровью. Как уже отмечалось, в декабре 1943 года Глухов был вынужден в одной из радиограмм просить полковника Намгаладзе отозвать Волончука и Морозова из Крыма. Не стоило бы Глухову связываться с этими «легендами флотской разведки». Весь период активного противостояния командования партизан Крыма с руководителем группы флотских разведчиков Федор Волончук занимал несколько странную(?) позицию, интригуя против своего командира капитан-лейтенанта Глухова.
 9 марта в расположение разведывательного отряда из района Зуйских лесов прибыли врач И.П. Косырев и радистка В.Ф. Морозова, планировавшаяся для заброски в подпольную организацию Ревякина.
7-10, 14, 20,23 и 25 марта радисты с предельной нагрузкой передавали в РО ЧФ разведывательные данные, полученные от своих разведывательных групп и от резидентур на Южном берегу и Севастополе. В сводках отражадось состояние береговой обороны в районах Ялты, Севастополя, ход строительства оборонительных сооружений в районе Симферополя, подробно давалась информацию по размещению войск и вооружений под Севастополем. Указывались исходные точки формирования конвоев и давались координаты прибрежных фарватеров в направлении Тарханкута и берегов Болгарии и Румынии. Указывались изменения по пропускному режиму в районах основных городов Крыма.
 14 марта возвратились из Севастополя Громов и Осокин. К этому времени база разведывательного отряда была перенесена в район годы Басман, но уже 19 марта отряд перебрался в район государственного заповедника.
15 марта в РО штаба ЧФ была отправлена радиограмма о том, что Осокин и Громов доставили из Севастополя ценные разведывательные данные. В донесении Глухов передал установочные данные , а также подписки о сотрудничестве с флотской разведкой от 10 подпольщиков Севастополя. В заключение была изложена просьба обеспечить организацию «Орловского»-Ревякина автоматами нового образца, взрывчаткой, фотоаппаратами и фотопринадлежностями для обеспечения разведывательной работы.
Командование партизан в эти дни особо ревниво следило за несомненными успехами флотских разведчиков. 21 марта на кордон Хыралан прибыл начальник штаба 7-го отряда Гаджиев с письменным приказом Македонского арестовать Громова и Осокина. Если не подчинятся – применить оружие. В случае сопротивления требовалось арестовать и командира разведывательного отряда Глухова. Всех арестованных было приказано дрставить в штаб 7-го отряда , а оттуда в штаю Южного соединения. Подтвердив это решение Македонского, Витенко приказал своим многочисленным сотрудникам в соединении и в отрядах расстрелять Осокина и Громова, где бы они не появились. К счастью, до применения оружия дело не дошло. Глухов проинформировал об обстановке Намгаладзе. Далее прослеживается любопытная информация. Заместитель Глухова старший лейтенант В. Калганов получил с посыльным от командира 7-й бригады Льва Вихмана записку: «Виктор! Во избежание лишних неприятностей отпустите Громова и Осокина. Как только они прибудут к нам, сразу отправим к вам Марию. Имей в виду, что я приказал Гаджиеву в случае сопротивления бойцов Осокина и Громова как к дезертирам применить оружие!
С приветом, Леонид (Из документов БРО «Сокол- Архив Отдела штаба ЧФ).
Любопытная назревала ситуация. Старший лейтенант - еврей Леонид Вихман обращается с «доверительным» посланием к земляку - крымчаку- старшему лейтенанту Виктору Калганову с настоятельной «просьбой» обеспечить доставку в штаб соединения Осокина и Громова. При этом воткрытую говорится о том, что связная между Глуховым и ялтинским подпольем Мария Мицко, зашедшая в расположение 10-го отряда проведать десятилетнего сына, находившегося в гражданском лагере, будет удерживаться в качестве заложницы до тех пор, пока Громов и Осокин не окажутся в руках Македонского и Витенко.
 Осознавая очевидный факт, что события на базах партизан выходят из под контроля командования на Кавказе, Намгаладзе пытается удержать Глухова от решительных действий в адрес группы – Македонского-Витенко - Вихмана и пр.
25.03.44 г. Исх.№476.
Глухову. Ваше положение понимаю прекрасно. Известно Военному Совету. Меры приняты – людям бросать все, что возможно. Передайте Македонскому, что подобные действия являются непартийными, не укрепляют мощь нашей родины (у этой группы, похоже, намечалась обретение новой родины –Б.Н.), в случае нехороших явлений Булатов останется в стороне, а отвечать придется непосредственным исполнителям, что вы в Крыму являетесь представителями ЧФ и тот, кто вам не содействует, - не помогает флоту, а если будет помогать, флот достойно оценит его помощь. Намгаладзе» (из документов БРО «Сокол» - Архив Отдела штаба ЧФ).
 Какими же нужно было Глухову обладать нервами, чтобы пережить все эти акты из пьесы театра абсурда?
Пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, ЧВС контр-адмирал Азаров отправляет Булатову радиограмму: «26.03.44 г. Булатову № 929
Прошу оказать помощь содействие отряду ЧФ – Глухову и дать указание Македонскому и другим командирам об оказании повседневной помощи. Прошу сообщить Ваши мероприятия. Азаров»((ГААРК, Ф. 151, оп.1, д.75, л.289).
 Казалось бы,- страсти должны были поутихнуть. Но это только казалось… Теперь очередь на расправу дошла до начальника штаба 7-й бригады майора А.И. Казанцева. Как и следовало ожидать, бывший подчиненный Глухова - Менаджиев, таки предал корпаративные интересы военной разведки в угоду узко национальным интересам, и сообщил своему командиру Леониду Вихману о том, что майор Казанцев является сотрудником флотской разведки и находится на агентурной связи с Глуховым. Более того, Вихману стало известно, что на базе подпольных ячееек в южнобережных города функционирует резидентура, состоявшая из более сорока официальных агентов, которыми Казанцев руководил, оставаясь начальником штаба подчиненной Вихману бригады. Пытаясь вывести Казанцева из под удара, Глухов просил руководство флотской разведки официально откомандировать Казанцева в его распоряжение, чтобы сосредоточить руководство всей разведывательной деятельностью по ЮБК и Севастополю в своих руках. Решения по вопросу перевода Казанцева в распоряжение разведывательного отдела флота Глухов не получил, над майором нависла смертельная опасность.
 27.03.44 г. №802. Глухову. Действуйте решительно, только без применения оружия. Меры приняты. Виновники понесут наказание. Расстрелять они не расстреляют. Сообщите, что их мероприятия к вам не имеют никакой силы, так как вы являетесь штатной единицей флота, к которой Македонский не имеет никакого отношения, что содержание приказа доложено Военному Совету, который примет соответствующие меры. Намгаладзе»(Журнал учета радиограмм БРО «Сокол» - Архив отдела штаба ЧФ).
Радиограмма Намгаладзе явно запоздала, в ней идет речь об угрозах физической расправы в адрес Осокина, Громова и самого Глухова.
 20 марта на Хыралан из-за сильного снегопада, возвратилась группа Громова, которая должна была доставить радистку С. Дубову к Ревякину.
В одной из последних радиограмм, отправленных Глуховым в адрес Намгаладзе, фиксировалось, что до последнего дня пребывания БРО «Сокол» в зоне ответственности Северного соединения партизан флотские разведчики испытывали неприкрытую неприязнь со стороны партизанского руководства.
 1 .04.44 г. Намгаладзе №113.
Прибыл связной, посланный мной к Македонскому, результат прежний. Отказано во всем, выгнал матом, заявил, что хотя бы было приказание с БС, все равно не дал бы ничего. Пусть Глухов не суется туда, где ему нечего делать(Севастополь), не его дело связываться с подпольными организациями, пусть хоть дело дойдет до Москвы,а двух моряков заберет(они отправлены мной на связь с радисткой). Удивляюсь, что военная организация не может поставить на место зарвавшихся, страдающих манией величия и думающих, что я своей работой отбираю у них славу в деле освобождения Крыма. Все сказанное касается командира 7-й бригады Вихмана, Селимова, Македонского, Витенко. Глухов(Журнал учета радиограмм БРО «Сокол»).

11 апреля стало известно, что советские войска прорвали оборону немцев на Перекопе и развивают наступление в глубь Крымского полуострова. Только в этой ситуации Немецко-румынские части прекратили блокаду и почес лесов и покинули партизанскую зону. Глухов перевел отряд под гору Басман, чтобы контролировать район Большой Ялты. Теперь стояла задача усилить разведку по всем каналам, отслеживая процесс эвакуации противника из портов Крыма.
 Три разведывательные группы отряда продолжали выполнять свойственные им задачи до окончательного взятия Севастополя.
12 апреля группа Шабанина вышла на разведку в район Алушты. Радистка Дубова в очередной раз не смогла установить радиосвязь и Шабанин отправил ее вместе с Андроновым в отряд, а сам с разведчиком Колесниченко присоединился к нашим войскам, в рядах которых вошел в Ялту.
 15 апреля основной состав БРО «Сокол» собрался в освобожденной от противника Ялте. Вечером того же дня Глухов с группой из семи человек убыл на передний край под Севастополь.
9 мая передовой отряд «Сокола» вошел в Севастополь, о чем Калганов доложил по рации в Форос, где к тому времени был сосредолточен весь отряд.
«Капитану. От организации «Орловского» осталось 25%. Остальные расстреляны. «Орловский»- тоже. Документацию и печати собрал, находятся у меня. Нахожусь в Севастополе. «Киль».
 10 апреля Македонский получил весьма показательное приказание от заместителя Булатова: 10.04.44. Македонскому-Витенко.
Для ведения войсковой разведки в пользу 4-го Украинского фронта направляется к вам группа в количестве трех человек...Радиосредствами группа обеспечена. Прошу оказать всемерное содействие в работе указанной группы. Все просьбы группы по удовлетворению проводниками выполняйте немедленно. В отдельных случаях по просьбе командира группы выделяйте в его распоряжение разведчиков-партизан. Северский»(ГААРК, Ф. 151, оп.1, д.36, л.36).
 Судя по последующим событиям, Македонский выполнил все указания своего руководства. Остается выяснить, в чем же была причина стойкой неприязни у командования партизан Крыма к флотским разведчикам?
 Одна из наиболее вероятных причин состояла в следующем. Судите сами. При штабе Северного соединения и ОПППЦ, базировавшихся и действовавших в Зуйских лесах, с середины 1943 года находилось большое количество различных спецгрупп, опиравшихся на партизанскую зону, но проводивших разведывательную работу в интересах своих ведомств.
Это были: Московская группа НКВД СССР, Московская группа НККБ СССР, группа зафронтовой разведки СМЕРШ Отдельной Приморской армии, оперативная группа 4-го Украинского фронта, группы войсковой разведки отдельной Приморской армии и 51-й армии. По словам бывшего заместителя командира Северного соединения по политической части Н.Д. Лугового: «…район расположения штаба соединения ОППЦ временами представлял собой «Спецлагерь НКВД и НКГБ», в котором собирались до 100- 120 сотрудников этих могущественных организаций с 8-10 действующими радиостанциями. Кроме того, в Восточном и Северном Крыму начиная с весны 1943 годадействовали различные подразделения войсковой разведки 51-й, 2-й гвардейской, Отдельной Приморской армий и 4-го Украинского фронта. Остается только удивляться, - от чего же при такой насыщенности в партизанской зоне профессиональных разведчиков и контрразведчиков так вольготно чувствовали себя в Крыму захватчики? И этому объяснение имеется. Были периоды, когда число активно действовавших партизан в Крыму не превышало 250-300 «штыков». Этого количества едва хватало на охрану и «обслуживание» сотрудников вышеперечисленных специальных структур.
Что же касается «нашего» вопроса. Руководство КШПД опасалось конфликтовать с представителями органов НКВД – НКГБ, поэтому последние творили все, что им заблагорассудится. Их присутсвие в расположении партизанских штабов несколько сковывало деятельность партизанского руководства, но это было временное «неудобство». Органы руководства спецгруппами фронтовой и армейской разведок в самом скором времени должны были последовать за своими фронтами и армиями на запад, При том, что флотская разведка и контрразведка были обречены остаться в Крыму и на Черном море и в условиях послевоенного Крыма, являясь носителями «специфической» информации вполне могли попортить кровь всем этим Македонским, Ямпольским, Витенко , Вихманам… Больше всего бесило этих местечковых партийных «князьков», что флотские разведчики, что называется», изнутри наблюдали и испытывали на себе всю ту мерзость, что сопутствовала процессу… Опасения партийных функционеров типа Булатова, Ямпольского, Македонского имели вполне реальную основу. Впереди были партийные «чистки» конца сороковых годов, завершившиеся так называемым «Ленинградским делом», «местечковая» возня в Крыму по достоинству была оценена в ходе борьбы с «безродными космополитами»…
 
 12 мая капитан-лейтенант Глухов был отозван в РО ШЧФ, а 12 июня 1944 года убыл в отпуск к семье на Кавказ, но через 10 дней заболел и попал в госпиталь, где лечился до 1 сентября. После выписки из госпиталя и окончания отпуска был переведен для дальнейшей службы на Балтийский флот. Служа на Балтике, Глухов продолжал заботиться о судьбе своих бывших подчиненных. Известен его рапорт на имя Члена Военного Совета Черноморского флота контр-адмирала Азарова. Глухов просит у адмирала содействия в том, чтобы личный состав БРО «Сокол» был представлен к заслуженным правительственным наградам, обеспечен установленным денежным долвольствием и чтобы всем кому положено были присвоены очередные воинские звания. Особо Глухов ходатайствовал о полной реабилитации военнослужащих - бывших военнопленных, искупивших свою вину перед Родиной и доказавших преданность честной и самоотверженной работой в составе БРО «Сокол». В конце рапорта Глухов просил содействия в получении им ордена Ушакова 2-й степени, которым приказом по флоту №42 он был награжден в апреле 1944 года, но до сих пор его не получил, а также присвоения ему очередного воинского звания, так как по существующему положеннию, аттестовывать и представлять его на звание должны по месту прежней службы в РО ЧФ (Рапорт от 30.11.1944 г).
 Выдержать поток клеветы от недоброжелателей и завистников в условиях бытовой неустроенности и человеческого безразличия, герой не смог и в 1947 году покончил жизнь самоубийством, пустив себе в сердце пулю из табельного пистолета.
 Благодаря информации, содержащейся в журнале радиограмм БРО «Сокол», мы можем объективно судить о той обстановке, что сложилась в горном Крыму в период с августа 1943 года по апрель 1944 года. Если бы не эта информация, то сложно было поверить в то, что партизаны ежеминутно рискуя погибнуть от пуль врага, умирали от голода и болезней, в то время как их партийные руководители отсиживаясь в теплых землянках, периодически «поправляя» здоровье на здравницах Кавказа, занимались мелкими интригами в превкушении дележа должностей в руководстве послевоенным Крымом.
 Если с пристрастием взглянуть на «воспоминания» Федора Волончука, то значительная их часть основательно запутана, а отдельные эпизоды несут прямую дезинформацию. Так, Федор Волончук пишет, что ему было поручено восстановить связь с партийным подпольем Севастополя. Со слов Федора Федоровича, он пробрался в Севастополь, доставил подпольщикам радиостанцию с запасом батарей и сообщил условия связи с разведотделом штаба флота. По утверждению участника партизанского движения в Крыму, Евгения Борисовича Мельничука, Волончук, направленный штабом партизан в Севастополь для связи с Ревякиным, сутки находился в районе Мекензиевых гор и вернулся в штаб не выполнив задания. Из анализа радиограмм БРО «Сокол» следует, что доставить Ревякину рацию для обеспечения постоянной связи так и не удалось. По этой причине для получения разведывательной информации от севастопольских подпольщиков приходилось посылать курьеров. 9-го апреля 1944 года в Севастополь для связи с севастопольским подпольем был послан татарин Разумный. По оперативной разработке штаба Северного соединения Разумный - ранее служил «добровольцем» во вспомогательных частях вермахта и только накануне описываемых событий появился в ближайшем окружении Витенко и Ямпольского. Самое интересное, что Разумный таки проник в Севастополь и вышел на связь с подпольщиками. При всех своих недостатках Федор Волончук был смелый и опытный разведчик. И принять на веру, что крымский? татарин с типично еврейской фамилией - Разумный, успешно справился с задачей, которая оказалась не по силам профессиональному войсковому разведчику – Волончуку, вызывает разные мысли… Тем более, что по невыясненным!!?? до сих пор причинам с 11 апреля местным отделением ГФП были произведены массовые аресты севастопольских подпольщиков. Когда Евгений Борисович Мельничук обратил на этот факт внимание руководителей музея Севастопольского подполья, то ему ответили, что по этому поводу они имеют свое «особое»(?) мнение. Если бы Разумный был действительно крымским татарином, то его давно бы предали проклятию, анафиме и прочим «пожеланиям» на всех ведомых нам религиях… Хотя, есть у нас еще одна религия, последователи которой очень хотели бы оставаться все всякой критики…
 Уже в июне 1944 года лейтенант Федор Волончук, несмотря на несомненные боевые заслуги и многочисленные ордена, вернулся к той деятельности, с которой он пришел во флотскую разведку,- продолжил службу техническим содержателем шкиперского склада Одесской ВМБ. Теперь уже точно можно сказать, что Федору Федоровичу повезло значительно больше, чем командиру 10-го партизанского отряда А. Казанцеву. Бывший майор, бывший руководитель ялтинского подполья и успешный партизанский командир после «общения» с руководством штаба партизанского движения Крыма и с такими «резидентами» флотской разведки как Федор Волончук и майор Осовский был по суду военного трибунала лишен воинского звания, государственных наград и осужден на 10 лет лагерей, замененных отправкой в штрафной батальон. Среди свидетельских(?) показаний, использованных следователем СМЕРШа против майора Казанцева, была «объяснительная» записка старшего сержанта Морозова, усмотревшего в действиях командира 10-го партизанского отряда признаки «нарушения боевой дисциплины»… И с каких же это пор сержанты вправе оценивать и судить боевую деятельность майоров? И этот по сути дела донос написал человек, неоднократно уличенный в пьянстве и дебошах в боевой обстановке. В декабре 1942 года Морозов, вернувшись с очередного задания, организовал в расположении потийского центра разведки коллективную пьяку с дебошем, и когда командир разведывательного отряда батальонный комиссар Коптелов пытался урезонить дебоширов, открыл стрельбу из автомата, ранив двух своих товарищей и нанеся смертельную рану своему командиру. От полученных ранений Коптелов через два дня скончался в госпитале. Намгаладзе, в докладе Военному Совету флота представил дело так, что виноват в своей смерти был сам потерпевший «…не обеспечивший в своем подразделении уставного порядка…».
По вполне объяснимым причинам в послевоенный период все сотрудники флотской разведки, задействованные в операциях в Крыму в период с конца 1942 года до мая 1944 года, были целенаправленно выведены в «тень». Это коснулось капитан-лейтенанта Александра Андреевича Глухова, уже в июле 1944 года направленного в «распоряжение» РУ ГМШ ВМФ, с последующим назначением на Балтику, старшего лейтенанта Виктора Калганова, направленного для продолжения службы в Дунайскую флотилию, старшего лейтенанта Валентина Антонова с начала 1944 года, занимавшегося исключительно базовой подготовкой разведчиков, Федора Волончука, впредь до демобилизации заведующего шкиперским имуществом, лейтенанта Алексея Волкова, нигде более не упоминавшегося в связи с разведывательной деятельностью. Исключение составил только майор Семен Аркадьевич Осовский, «отметившийся» в составе Спецгруппы при Морском отделе Советской Контрольной Комиссии в Румынии, затем - в должности заместителя начальника разведывательного отдела ЧФ и завершивший службу в составе 1-го отделения 7-го Отдела Разведывательного Управления ГМШ ВМФ, дослужившись до полковника.
 По самому поверхностному анализу обстановки методы руководства агентурой в городах Крыма, используемые руководителями штаба партизан, обрекали подпольные организации Ялты и Севастополя на провал. В этой связи возникает вполне естественный вопрос,- какая роль во всем этом «агентурном» бардаке отводилась руководителю разведки при штабе Северного соединения партизан майору Семену Осовскому? По нашей простяцкой логике в первую очередь именно Семен Осовский, гордо именовавший себя «руководителем Центрального штаба военной разведки Крыма», и должен был нести ответственность за провал подполья в Ялте и в Севастополе.
Я неоднократно перечислял фамилии русских эмигрантов из группы капитана Фосса, сотрудников АСТ «Крым» и НБО, сформировавших администрацию городов Крыма и контролировавших обстановку на полуострове. Это были опытные боевые офицеры, имевшие навыки оперативной контрразведывательной работы. Выполняя свои должностные функции в экстримальных условиях борьбы с советской разведкой, партизанами и партийным подпольем, они не жаждали излишнего кровопролития. По многим субъективным признакам они частично контролировали подполье крымских городов, имея там своих информаторов. Когда же «люди Фосса» накануне решительного наступления советской армии получили информацию о том, подпольшики подключились к сбору и передаче разведывательной информации для советской военной разведки, у них оставался единственный радикальный способ - жестокий разгром подполья. Что мы и наблюдаем в феврале 1944 года – в Старом Крыму и в Ялте, в марте-апреле - в Севастополе.
 У меня не стоит задача нагнетать излишние страсти,- тем более, что наиболее вероятной причиной провала ялтинской и севастопольской подпольных организаций была слабая конспирация партизанских разведчиков при контактах с подпольщиками и слабая подготовка радистов подпольных групп при том, что немецкая радиоразведка в Крыму располагала эффективными средствами радиоперехвата и специалистами, имевшими большой практический опыт. Немецкие радиопеленгаторные станции позволяли фиксировать работу нелегальных раций с точностью до круга с радиусом в 10 метров, что позволяло надежно «вычислять» работающую на передачу рацию, а специалистам по дешифрации быстро «читать» переданные радиограммы. Среди сотрудников АСТ «Крым» были специалисты, способные по «почерку» радиста узнавать своих «оппонентов». Можно с уверенностью сказать, что для того же Бориса Ильинского не стоило большого труда «взломать» любой шифр, предложенный его бывшими коллегами по разведывательному отделу Черноморского флота. Как знать, быть может, то что случилось в Ялте и Севастополе было своеобразным «приветом от Бориса Ильинского своим бывшим коллегам?
 Начиная с мая 1943 года разведывательное и контрразведывательное обеспечение немецко-румынской группировки войск в Крыму обеспечивала Абвергруппа-106 [2]. До мая 1943 года она находилась при 4-й танковой армии и впоследствии была прикомандирована к 17-й немецкой армии. Начальник АГ-106 был обер-лейтенант Эбберг. Группа действовала против войск 4-го Украинского фронта, Отдельной Приморской армии и Черноморского флота. Агентура поставлялась из Варшавской и Полтавской разведшкол и Абверкоманды Нахрихтенбеобахтер (НБО). Помимо разведки группа осуществляла в Крыму и контрразведывательную деятельность, используя в своей деятельности членов РОВСа, НТС и военнослужащих из формирований «Зондерштаба –Р» Бориса Смысловского. В своем составе АГ-106 имела группу агентов-радистов из числа бывших советских военнослужащих, группу военно-морской разведки и разведагентуру . В этот период агентурной работой руководил Сергей Крупинский. При этом следует учесть, что оккупационные администрации городов Крыма возглавляли русские эмигранты из болгарского отделения РОВС Клавдия Фосса,- в плане борьбы с партийным подпольем и партизанами они эффективно взаимодействовали с местными подразделениями абвера, СД и ГФП.
 Мы уже неоднократно упоминали о том, что в конце октября 1943 года, выполняя требования командования ОКХ и штаба 17-й армии по эвакуации крымской группировки войск, руководящий состав АК НБО переехал в Херсон, затем в Николаев, оттуда – в Одессу. В апреле 1944 года команда прибыла в г. Браилов (Румыния), а в августе 1944 года – в окрестности Вены. Но это вовсе не означает, что все сотрудники низшего и среднего звена этой структуры покинули Крым. Было бы естественным уточнить степень возможного участия Бориса Ильинского в этот период в операциях абвера в Крыму и Причерноморье.
Меня несколько раздражает необходимость постоянно, что называется,- высасывать информацию из пальца, особенно тогда, когда палец весь обсосан… Приходится признать, что , действуя исключительно грамотно, Борис Николаевич не «наследил» в этот период в Крыму, но его присутствие было отмечено советскими спецслужбами в Николаеве, где его слишком хорошо помнили по осени 1942 года. Да, действительно, следователи предъявили неопровержимые доказательства того, что в период с 02.11.43 по 14.11.43 гг. Борис Ильинский побывал в Николаеве. В этот период резиденция «Нахрихтенбеобахтер» спешно перебиралась отсюда в Софию. Ильинскому было поручено «подчистить» следы пребывания секретной служб в Николаеве, Херсоне и Одессе и вывезти служебную документацию. Нужно ли уточнить тот факт, что подобное задание могли поручить только обличенному доверием и многократно проверенному сотруднику… При этом не стоит принимать на веру, голословное утверждение следователя о том, что – «…Сидоров прибыл в «Шталаг-364», отобрал дела военнопленных, с которыми беседовали контрразведчики НБО, и приказал всех расстрелять…». Во - первых, мы неоднократно убеждались в том, что сотрудники абвера не имели полномочий на проведение каких бы то ни было экзекуций или карательных акций, этим занимались СД и ГФР. Кроме того, на всех этапах следствия Ильинского «числят» переводчиком,- прежде всего, потому, что иного, более основательного компромата следователи просто не нарыли… И потом,- дался им этот «Сидоров», - судя по практике сотрудников абвера за столь длительный срок работы в разведке Ильинский действовал, как минимум, под тремя-четырьмя «псевдонимами», под которыми мы никогда его не вычислим… А раз звучит только первый его псевдоним – «Сидоров» - это в очередной раз подтверждает, что вся обвинительная база на Бориса Николаевича строилась на материалах осени 1942-ранней весны 1943 годов.
 У меня есть все основания утверждать, что до мая 1944 года Борис Ильинский находился в портах Черного моря и в Крыму, именно поэтому в июле 1944 года он «засветился» в румынском Браилове, где возглавлял передовой мельдекопф НБО , засылавший разведчиков и диверсантов в тылы 3-го Украинского фронта, дивизии которого готовились к форсированию Днестровского лимана.
 Характерный «почерк» Владимира Цирке, Николая Ноймана и, надо полагать, - Бориса Ильинского, прослеживается а операциях, проводимых абвером поздней осенью 1944 года в Крыму… О диверсионной акции, подготавливаемой Морским абвером в Севастополе, в предверии встречи глав государств стран - союзниц в Крыму, мы поговорим отдельно.
 В последние годы широкую огласку получила история подвига девушки – разведчицы разведывательного управления штаба Приморской армии Алиме Абденановой. На определенном этапе расследования арестованная разведчица была передана обер-лейтенанту Рудольфу Циммеру, который командовал подразделением тайной полевой полиции «ГФП-312». Эта команда в тот период дислоцировалась в Старом Крыму.
В начале марта 1944 года радистка Гуляченко, заброшенная в Крым вместе с Абденановой, согласилась на сотрудничество с немецкой разведкой и, действуя под контролем сотрудников «Геркулеса», вышла в эфир со своей рации. Склонить Абденанову к предательству начальник команды «Геркулес» не смог. Поэтому Алиме, арестованная немецкими контрразведчиками, была передана в подразделение тайной полиции «ГФР-312», сотрудники которого умели выбивать из арестованных нужные для немецкой контрразандки сведения. В это же время сотрудниками тайной полиции «ГФП-312» были арестованны остальные члены группы, - бывший полицейский Абдуракип Болатов, Неджибе Батталова, братья Сейфутдин и Джевар Меннановы, а также Васфие Аджибаева и Хайрулла Мамбетджанов. Все они были расстреляны у подножия горы Агармыш.
Сотрудники старокрымской базы «ГПФ-312» пытались сломить волю Алиме Абденановой. По информации участников крымского подполья в допросах разведчицы участвовали сотрудник абвера лейтенант Михельсон, а также сотрудники полиции - Зуб, Василенко, Круглов и Дубогрей. Сам факт упоминания в этой ситуации среди прочих зондерфюрера, лейтенанта Михельсона вызывает у нас печальные сопоставления, так как именно Михельсон в середине июля 1942 года производил официальную вербовку Бориса Ильинского и сотрудничал с Борисом Николаевичем в ряде операций, прповодимых НБО в 1942-1943 годах.

Прощальный «привет» от Морского абвера освобожденному Крыму

 В каждой из областей, оккупированной войсками противника в период войны, остались воспоминания и легенды о том трагическом для нашей страны и народа времени. Крым в этом отношении не составил исключения. В большей степени от войны и оккупации пострадали районы Керчи и Севастополя, где неоднократно в течение многих месяцев поисходили ожесточенные бои. Нам часто приходится слышать о том, что в Белоруссии есть районы, в которых карателями были сожжены десятки деревень, жестоко пострадали Минск, Брест, Бобруйск. Благодаря искренней преданности военной тематике, белорусские кинематографисты сохранили в народной памяти много исторических эпизодов из той, военной эпохи. Крыму в этом отношении меньше повезло. Ялтинская киностудия, создавая по своей основной направленности фильмы для детей и юношества, в меньшей мере уделяла внимание военной тематике. А если и создавались фильмы о военной истории Крыма, то по идеологическим(?) и воспитательным(?) соображениям режиссеры-ялтинцы щадили легкоранимую детскую и юношескую психику. Свою значительную «лепту» в освещение военной истории Крыма внесли Одесская и киевская имени Довженко киностудии. Моему поколению хорошо запомнились кинофильмы «Акваланги на дне», «Жажда», «Трое суток после бессмертия», «Аллегро с огнем»….
В те годы кинематографисты очень редко обращались к теме крымского подполья и истории партизанского движения в Крыму. К этому были свои причины… За время более чем трех летней оккупации подполье крымских городов подвергалось многократным разгромам, а партизанское движение, толком не развернувшись осенью 1941 года, зимой 1942-1943 годов было, что называется, загублено на «корню»…. Видимо, по этой причине партийные и советские руководители Крыма, часть из которых, чувствуя за собой личную ответственность за свою слишком «бурную» партизанскую молодость, старались, по возможности, не ворошить эту «тематику».
Крымчане, которым сейчас «за шестьдесят» отлично помнят скандалы, возникшие во властных структурах крымских городов в начале 60-х годов, после публикаций в местной прессе материалов, связанных в «разборками» между ветеранами партизанского движения Крым. Эта кампания была инициирована тем, что по инициативе ЦК КПСС была проведена амнистия преступников, осужденных за военные преступления на длительные сроки заключения. Кстати, первая «волна» амнистированных преступников, осужденных за преступления военной поры, возвратилась «по домам» в 1955-1956 годах. Именно в этот период хлынули из мест заключения и ссылок бывшие бандеровцы, полицаи, осведомители СД, гестапо и прочая сволота, служившая оккупантам. Не знаю, с чем это было связано, но мне запомнились аналогичные события 1962-1963 годов. В эти годы, благодаря «отеческой» заботе волюнтариста и скрытого троцкиста Н.С. Хрущева, из мест заключения были освобождены преступники, осужденные за военные преступления на длительные сроки заключения. Опять-таки, в этот период были временно сняты ограничения на проезд в Севастополь, облегчена прописка в городах Крыма. Насколько мне помнится, именно в этот период, при возвращении на родину бывших «зеков» этой категории возникли инциденты в Ялте, Старом Крыму, Керчи и Феодосии. Связаны они были, прежде всего, с тем, что граждане, отсидевшие немалые сроки за дезертирство, за пребывания в плену, за работу на предприятиях Крыма в период оккупации, вернувшись в свои родные города, так сказать, – «с чистой»(?) совестью - были «приятно» удивлены, увидев в партийных и административных структурах, бывших осведомителей СД и засланных в подполье провокаторов… Или как в случае в Бахчисарае, когда, вернувшийся из заключения бывший полицейский признал в бригадире-орденоносце своего бывшего «коллегу» по зондеркоманде и лагерной администрации. Из нашумевших в те годы «дел» - неожиданное(?) самоубийство одного из секретарей ялтинского горкома… Ящики с документами севастопольского отделения СД и полевой полиции, найденные в штоленке при реконструкции ресторана «Волна» на Приморском бульваре… Уже тогда возникло подозрение, что эти документы были брошены, либо специально «забыты» своими хозяевами… В очередной раз пошли дилетантские пересуды о том, кто таки предал севастопольское подполье… В очередной раз начали бездоказательно трепать имя соратника Громова и Волончука – Осокина…
 А бывало и так, как в случае с командиром 10-го партизанского отряда Казанцевым, когда заслуженных партизанских командиров и руководителей подполья осудили по наговору, а фактических виновников партизанских бед и смертей – наградили и назначили на руководящие должности в партийных и советских структурах. Вернувшийся из штрафного батальона, лишенный звания майора и партийного билета Казанцев, застал «товарища» Булатова в Крымском обкоме, «товарища» Мокроусова в симферопольском исполкоме, «товарища» Македонского во главе совхоза-миллионера…. Спрашивается,- где же справедливость? Почему невинные понесли наказания, а виновные оказались опять «во власти»? Естественно,- последовали соответствующие запросы в советские и партийные органы, начались запоздалые расследования…. Мокроусова, учтя его революционные заслуги(членство в партии анархистов-синдикалистов и участие в кровавых расправах над морскими офицерами), и командование запасным полком в 1945 году отправили руководить объединенной МТС, Булатова назначили руководить областным архивом… Бывало и покруче,- при невыясненных(?) обстоятельствах выпал с балкона и свернул себе шею второй секретарь ялтинского горкома…
С рядовыми исполнителями было все значительно сложнее, а быть может - проще? В ходе апрельских 1944 года боев в Крыму значительная часть карательных отрядов из местных полицаев и осведомителей СД, выйдя из под контроля своих бывших хозяев, перешла в соседние районы и, маскируясь под партизанские отряды, двинулась навстречу наступавшим советским войскам… Большая часть этих «народных мстителей» была в спешке мобилизована в армию и успела завоевать славу освободителей Европы… Были, конечно, прецеденты, когда участники войны из этой категории, - отмеченные государственными наградами, привлекались к уголовной ответственности за старые(?) грехи, но большие сроки им уже не грозили…
Судя по отчетам командования войск тыла и органов СМЕРШ, в Крыму в течение лета-осени 1944 года были арестованы многие сотни граждан, обвиненных в сотрудничестве с оккупантами. Вопрос лишь в том,- что под эту категорию редко попадали агенты немецких и румынских спецслужб,- в основном это были граждане, вынужденные работать на производстве в условиях оккупации. Осуждались они по стандартному обвинению - «за сотрудничество с оккупантами»... При этом жаждущие справедливости(?),судьи и обвинители не учитывали того, что те, кто не служил оккупантам, -просто померли с голода…
С учетом длительной оккупации Крыма немецкими и румынскими войсками число сотрудников специальных служб из числа бывших военнопленных и гражданских жителей Крыма было велико. Мы уже вели речь о том, что в октябре-ноябре 1943 года с началом боев в Северной Таврии и на Керченском полуострове значительная часть сотрудников абвера и большая часть персонала и курсантов разведывательных школ из Симеиза, Тавеля и Симферополя была эвакуирована в Одессу. При этом одновременно с процессом эвакуации 17-й немецкой армии с Таманского полуострова в Крым прибыло более 20-ти тысяч военнослужащих из добровольческих батальонов и вспомогательных подразделений вермахта, укомплектованных бывшими военнопленными советской армии, добровольцами из казачьих станиц Дона и Кубани и горских народов Кавказа. В Крым были эвакуированы многочисленные русские сотрудники немецкой администрации и полиции городов Кубани и Северного Кавказа. В этой обстановке учебные центры и подразделения абвера в Крыму получили значительное пополнение. Потеря Крыма очень болезненно воспринималась командованием вермахта и лично Гитлером. Немецкие и румынские специальные службы после ухода из Крыма оставили многочисленную агентуру, сориентированную на активную подрывную деятельность…
 За последние 10 лет вышло несколько телевизионных сериалов, посвященных событиям в Крыму осенью 1944 и весной 1945 годов. Наиболее известные из них,- «Смерть шпионам. Крым», «Ялта-45». В этих сериалах, благодаря хорошей режиссуре, отличному актерскому коллективу и грамотным военным консультантам интересно с большой долей объективности на фоне воссоздания реальных событий смоделированы отдельные эпизоды противоборства военных разведок.
 Семь лет назад ко мне обратился с любопытным предложением мой бывший командир по службе на авианесущем крейсере «Киев» - Александр Гаврилович Дядченко. Суть проблемы была в том, что приемный отец его одноклассницы по школе в октябре 1944 года участвовал в очень необычной боевой операции в Севастополе и все последующие годы до самой смерти пытался навести справки, уточнить детали этой операции, довести ее суть до заинтересованных лиц… Пока все детали этой операции были свежи в памяти его сдерживала подписка «…о неразглашении», а когда по всем меркам срок давности данного обязательства истек, то люди из его окружения не воспринимали рассказ фронтовика всерьез… А людей, которые могли бы с полным доверием его выслушать, понять и помочь разобраться с тем давним трагическим боевым эпизодом , среди рабочего, люмпенизированного окружения города Николаева не находилось. Более того, чем дальше уходило военное лихолетье, тем недоверчивее люди относились к его рассказу. Чуть ли не единственным человеком, кто ему доверял и верил, была приемная дочь, но ее возможности заставить людей поверить в пожизненную травму и тайну отчима были еще более ограничены. Проработав всю жизнь клепальщиком и бригадиром «корпусников» на николаевском судостроительном заводе, Василий Ковтун не терял надежды донести до людей историю своего юношеского военного кошмара, который не отпускал его всю последующую жизнь.
Летом 1973 года офицерский состав формируемого экипажа авианесущего крейсера «Киев» прибыл из Севастополя в Николаев и разместился в 3-м военном городке. Строительство и последующий ввод корабля в строй затянулись до апреля 1975 года, поэтому на ближайшие месяцы флотских офицеров задействовали на всевозможные мероприятия, напрямую не связанные с их будущими служебными обязанностями. Во время майских праздников 1974 года, посвященных Победе советского народа в Великой Отечественной войне, группу офицеров корабля пригласила к себе семья старого корабела Василия Евтихьевича Ковтуна. Застолье это было организовано с дальним прицелом. Падчерица Василия Евтихеевича в свое время училась в 1-й николаевской школе с командиром 1-го ракетного дивизиона ТАКР «Киев» капитан-лейтенантом Александром Дядченко. Хозяин дома рассказывал молодым офицерам о своем участии в боях в Крыму, Румынии и Венгрии. Когда гости собрались уходить, бывшая одноклассница Александра Гавриловича попросила его задержаться и выслушать ее отчима.
 Ковтун не без основания решил, что Дядченко по своему воспитанию, характеру и служебному уровню может его выслушать и, быть может, помочь разобраться в непростой проблеме. Со слов Александра Гавриловича я воспроизвожу рассказ старого корабела.
 ...Поздняя осень 1944 года. Полгода как Севастополь освобожден от немецко-фашистских захватчиков. В.Е. Ковтун служил юнгой в роте обеспечения штаба тыла Черноморского флота и с сентября 1944 года был прикомандирован к комендатуре Севастопольского гарнизона. Продолжалась война, наши части, участвовавшие в освобождении Крыма и штурме Севастополя, в большинстве своем вошли в состав 4-го Украинского фронта и вели бои в Румынии, затем в Болгарии, приближаясь к границам Венгрии и Югославии. Севастополь оставался на положении прифронтового города, со всеми вытекающими отсюда проблемами. Части ПВО Черноморского флота отвечали за безопасность севастопольского неба; части тыла флота проводили большую работу по обеспечению боевой деятельности морской авиации, легких сил флота, Дунайской флотилии, формировали маршевые роты для пополнения бригад морской пехоты на Дунае, Балтике и Севере. Части тыла флота, переведенные с Кавказа, спешно готовили главную базу к приему кораблей эскадры, до той поры базировавшихся в базах Кавказского побережья. Бригады траления в усиленном режиме очищали от мин фарватеры и районы каботажного плаванию у побережья Крыма.
 Севастополь той поры представлял собой страшную картину всеобщего разрушения. Жизнь теплилась в основном по окраинам, где до войны располагались домики частного сектора. В центральной части города люди жили в подвалах, в наскоро сколоченных финских домиках, землянках, обживались в основном сохранившиеся после бомбежек и артобстрелов нижние и подвальные этажи зданий. Многие так называемые «развалки» просуществовали в таком виде до середины 60-х годов. На Центральном городском холме, к примеру, такая частично обжитая развалка просуществовала аж до 1964 года на месте нынешнего дома N 12 по улице Луначарского.
 Сейчас нам уже сложно представить себе мертвый, полностью разрушенный город, без электрического освещения, без канализации, со стойким трупным запахом, идущим из развалок. Ежедневно на центральных улицах города работали батальоны матросов и солдат, расчищая завалы, приспосабливая трассы для проезда транспорта. Масштабы разрушений поражали даже видавших виды фронтовиков, знавших довоенный Севастополь. В бухтах - затопленные корабли, торчащие со дна стрелы затонувших плавкранов, возле памятника Затопленным кораблям - обгоревший остов немецкого транспорта; за Графской пристанью, на дне бухты - корпус крейсера "Червона Украина". Долгое время улицы бывшего пригорода были забиты немецкой техникой; кое-где оставались наши подбитые и непригодные к восстановлению танки. Все деревья в городской черте выгорели. До сих пор одной из достопримечательностей Малахова кургана является дерево с табличкой, удостоверяющей,- что это было единственное дерево, сохранившееся на кургане после войны. Из-за повсеместных разрушений улицы стали непроходимыми для транспорта и условно проходимыми для пешеходов. Вдоль развалок были проложены пешеходные тропинки. Большинство хотя бы частично сохранившихся стен пестрели надписями "Проверено, мин нет…", а далее обязательно следовала фамилия старшего группы разминирования, -обезличка здесь не допускалась.
 Оконные проемы в редких уцелевших домах были "застеклены" стеклянными банками. На Северной стороне, в районах пригородных балок, люди селились в пещерах и старых склепах. По данным самых последних исследований, из 130 тысяч жителей довоенного Севастополя 35 тысяч погибли в ходе обороны города, около 25 тысяч были эвакуированы на Большую землю, 65 тысяч были изгнаны оккупантами, либо угнаны в фашистскую неволю. В момент освобождения Севастополя в городе было не более четырех тысяч изможденных, измученных голодом и болезнями жителей - преимущественно стариков и детей. В первые послевоенные месяцы население города выросло до 12-15 тысяч человек в основном за счет семей военнослужащих гарнизона и служащих флота.
 Воинские части, составившие изначально гарнизон Севастополя, располагались за официальной городской чертой - в пригородных селениях, на Феоленте, Мекензиевых горах, в окрестностях Балаклавы, на Северной стороне.
Это сравнение редко приводится, но при занятии союзниками Севастополя в августе 1855 года, французы и англичане во избежание вспышек инфекционных заболеваний и с учетом больших разрушений города, держали свои войска в местах их дислокации периода блокады ими Севастополя, направляя рабочие бригады в город и порт.
Перед немецкими оккупационными частями стояла задача - в максимально короткие сроки провести восстановительные работы в городе и порту.
 Отдельные районы города в те осенние месяцы 1944 года контролировались усиленными военными патрулями и военизированной милицией. Гарнизонный или, правильнее сказать, караульный полк, расквартированный на своем старом штатном месте на Северной стороне, охранял основные военные объекты гарнизона. Руководил этой сложной и, как выясняется, опасной деятельностью командир полка полковник Старушкин, сохраняя за собой должность коменданта гарнизона.
 В эти месяцы мало находилось оптимистов, считавших, что город возможно восстановить на старом, историческом месте. По воспоминаниям очевидцев и по официальным документам к основательному восстановлению города приступили только после приезда Сталина в Севастополь и принятия перспективной программы воссоздания города. Но это произошло уже в 1947-1948 годах. Кстати, при приезде в Севастополь И.В. Сталин жил в скромном финском домике, построенном специально для него на площадке, образованной подпорными стенками между улицами Луначарского и Суворова, напротив нынешнего магазина "Фиолент". Домик этот с памятной табличкой о пребывании Сталина в Севастополе, сохранялся до конца 80-х годов, пока кому-то из руководителей города он не помешал. У большинства наших чиновников, помнивших прежние времена, любое упоминание о Генералиссимусе Сталине вызывало привычную дрожь в коленях.
 Не так давно в газете "Флаг Родины" была напечатана фотография, на которой запечатлены молодые люди, видимо, офицеры со своими женами и подругами, загорающие на развороченных взрывами плитах Приморского бульвара в районе Биологической станции. Судя по всему, снимки были выполнены в летние месяцы 1944 года. Фотография эта, сделанная недалеко от того места, о котором сейчас пойдет речь и уже только поэтому вызывает у нас несколько своеобразные ассоциации. По сути дела, молодые, счастливые люди, прошедшие немалые военные испытания и считавшие, что самое страшное уже позади, даже не подозревали, что в десятке метров от них в подземелье скрывались немецкие диверсанты…
 Дело в том что, по докладам командиров частей и служб, дислоцирующихся в Севастополе, в последние дни октября 1944 г. участились исчезновения офицеров. Офицеры эти, посланные с какими-то заданиями либо находящиеся в Севастополе по личным делам, бесследно пропадали. В Севастополе с момента его освобождения процветал бандитизм. Причин тому было много. Во-первых - большой и совершенно разрушенный, по сути - мертвый город, имеющий под собой разветвленные, многоярусные подземные коммуникации; масса оружия, оставшегося после упорных и кровопролитных боев. Во-вторых, бандитов привлекали тыловые склады армии и флота, заполненные продовольствием и различным снаряжением, - плюс к тому - южный климат без длительной холодной зимы. На фоне голода и разрухи военного времени все это активизировало уголовное отребье. Крымские органы милиции, Особый отдел флота и СМЕРШ корпуса со штабом в Симферополе уже в июне-июле 1944 года отмечали по всему Крыму повышенный всплеск деятельности уголовных элементов и всякого рода "последышей" длительной оккупации, по разным причинам «задержавшихся» в Крыму. Быть может, они и хотели вырваться из Крыма, но в условиях военного времени это было непросто сделать. В этой связи грабежи, насилия и убийства, в том числе и военнослужащих, были делом повседневным. Но в данном случае по информации, собранной у коменданта города полковника Старушкина, таинственные исчезновения офицеров чаще происходили в треугольнике между Графской пристанью нынешней площадью адмирала Лазарева и городским рынком. Тем, кому сейчас за шестьдесят, отлично помнят, что представлял собой этот район Севастополя до 60-х годов прошлого столетия. Даже при условии практически полнейшего разрушения города это был наиболее сохранившийся участок. Несколько старых двухэтажных домов стояло на набережной Корнилова. На пересечении набережной и улицы Маяковского чернела громадина бывшего здания ночлежки, на фундаменте которого в 1958 году был построен городской универмаг. От нынешнего магазина "Фокстрот" вдоль сквера, идущего к Центральному рынку, чернело глазницами окон длинное мрачное трехэтажное здание, практически не пострадавшее в ходе войны. Сразу же за наблюдательным постом спасательной станции, на месте нынешнего пляжа "Хрустальный", находились старые городские купальни, устроенные еще в 70-е годы XIX столетия. Базарные павильоны, полуразрушенные, без крыш, уже тогда стали использоваться по своему прямому предназначению: молочный и мясной павильон выходили прямо на берег бухты. На фундаменте одного из них впоследствии были построены павильон портового пункта и рыбный ресторан. Артбухта была заполнена рыбацкими яликами, стоящими на якорях. В том месте, где сейчас подходят катера, идущие на причал Радиогорки, находилась - «песчанка»,- огороженное каменной изгородью хранилище морского песка, использовавшегося для строительства и постоянно пополняемое морскими земснарядами… Вдоль восточного склона в Атр-бухту громоздилось множество будок с мастерами всех мастей и всяких шалманов… В районе нынешнего дельфинария, созданного на базе городской водной станции, до конца сороковых годов была городская купальня. До начала строительства универмага и драматического театра район этот пользовался в городе самой дурной репутацией. К этому располагали близость базара и нахождение в свое время традиционной ночлежки…
 В распоряжении коменданта гарнизона полковника Старушкина была комендантская рота, состоявшая из взвода патрулирования, обеспеченного мотоциклетной техникой, караульного взвода обеспечения и взвода дорожных регулировщиков. В основном эти подразделения по военному времени имели переменный состав и включали в себя ограниченно годных по состоянию здоровья, выписанных из лазаретов после ранений морских пехотинцев и моряков, имевших немалый боевой опыт.
 По приказанию начальника гарнизона комендант и начальник городской милиции подготовили операцию по прочесыванию участка города от улицы Щербака до Графской пристани. К операции было привлечено более 400 человек с обеспечивающей техникой. Мероприятия эти проходили под контролем офицеров Особого отдела флота и представителей СМЕРШ армейского корпуса.
 17-летний юнга Василий Ковтун, выполнявший обязанности почтальона и посыльного при гарнизонной комендатуре, находясь рядом с гарнизонным начальством, был в курсе всех текущих событий. Поднятые по тревоге подразделения, непосредственно подчиненные коменданту гарнизона, были построены у своей казармы, примыкавшей к городку гарнизонной гауптвахты. К операции привлекалась одна из рот караульного полка с полным вооружением, включая станковые пулеметы, подразделение военизированной милиции со служебными собаками… На студебеккерах прибыли два взвода внутренних войск. Перед началом операции на виллисе подъехали сотрудники корпусного СМЕРШа.
К шести часам утра группы поиска были сосредоточены в исходных районах. Первая около Графской пристани,- у спуска в потерну, идущую под Приморским бульваром. Кстати большую известность получила фотография, на которой изображены немецкие солдаты, выбирающиеся из этого подземелья и сдающиеся в плен нашим воинам. Фотография была сделана корреспондентом «Красной Звезды» днем 9 мая 1944 года.
 Подразделения, назначенные во вторую группу поиска, были сосредоточены в районе нынешнего входа на Центральный рынок со стороны улицы Сенявина. Им предстояло обследовать обширные подземелья под зданием, углом выходящим на площадку, на которой до недавних пор размещался вещевой рынок на бывшей танцплощадке «Ивушка» и коллекторы водостоков, выходящих к Арт-бухте. Далее, им предстояло обследовать многоярусные подземелья бывшего Николаевского форта, протянувшиеся под нынешним Приморским бульваром. Группы поиска двигались одна навстречу другой. Связь с обоими группами по рации поддерживала группа полковника Старушкина, разместившаяся на втором этаже полуразрушенного здания, в котором после восстановления был родильный дом, медицинское училище а ныне – институт усовершенствования учителей. Кстати, - это единственное здание, сохранившееся на набережной Корнилова.
 Обследованию подвергались все развалки, подвалы и подземелья. В нижние ярусы подземелий для гарантии бросались «контрольные» гранаты… Группа, в которой находился наш юнга, прошла по подземному лабиринту под зданием, в котором оставалась группа управления операцией и продвигалась в сторону Института физических методов лечения (нынешний Дворец детского и юношеского творчества).
 Я не уверен в том, что жители домов по проспекту Нахимова знают о том, что через люки, оборудованные в их сухих, благоустроенных подвалах, можно без большого труда войти в подземные технические коридоры, имеющие выходы в бомбоубежища и подземные потерны, протянувшиеся вдоль всего проспекта со стороны Приморского бульвара. При строительстве домов в 1948-1952 годах все выходы в потерны были учтены и тщательно замурованы. Сейчас нам уже сложно представить насколько сложная и опасная операция проводилась нашими воинами… Уже в то время нижние яруса подземелий были частично затоплены грунтовыми водами, а где -то и морской водой.
 Все группы военнослужащих, участвовавшие в поиске, были хорошо вооружены, снабжены средствами связи и сигнализации; среди них были саперы и разведчики. И при всем при этом, нельзя утверждать, что те же воины внутренних войск были подготовлены к проведению подобных операций. В соответствии с инструктажем обследование проводилось исключительно тщательно. Приближаясь по подземелью на уровень Биологической станции (ныне Аквариум, Институт биологии южных морей), передовая группа поиска, обследуя очередной бункер, обнаружила несколько мин-растяжек, а затем вышла к задраенной металлической двери. Об этом было доложено руководителю , и операция была приостановлена. Когда группа поиска, идущая со стороны Графской пристани, вышла примерно на тот же уровень и обнаружила несколько свежезамурованных ходов, ведущих под Биологическую станцию, было принято решение подтянуть дополнительные силы и средства, произвести разбор препятствий и продолжить обследование.

Металлическую дверь с кремальерами взорвали. Когда рассеялся дым после взрыва, и наши поисковики вошли в очередную потерну, их там встретили слепящий луч прожектора и пулеметный огонь. Поскольку наши воины были готовы к нечто подобному, с их стороны в ход пошли огнеметы, дымовые шашки. Ковтун вспоминает о том, что многие матросы и старшины комендантских взводов не имели с собой противогазов и об этом очень пожалели… Бой в замкнутых подземных помещениях имеет свою специфику, любой взрыв и близкий выстрел оглушает и вызывает контузию или баротравму ушей…
 Напряженный бой продолжался более часа и завершился в верхнем ярусе подземелья, выходящем к бухте. С нашей стороны были большие потери. К сожалению, ни одного из диверсантов живьем взять не удалось...
...Юнга Василий Ковтун непосредственно в этом бою не участвовал. Старшие товарищи, оценив сложность ситуации, оставили его обеспечивать их боевую деятельность с тыла. Как рассказывал сам Василий Евстахьевич, он с санитарами и радистом оставался у выхода из потерны и не был непосредственным участником боя. Тот факт, что юноша не был непосредственным участником этого боя и потому не подписывал письменных обязательств "о неразглашении" позволил юному участнику этой уникальной операции прожить полную трудов и лишений, но долгую трудовую жизнь.
После боя подземелье было блокировано военнослужащими внутренних войск, которыми руководили офицеры НКВД. Очень долго из подземелья поднимался серый удушливый дым. Многие участники операции получили разную степень отравления угарным газом. К моменту окончания боя у входа в потерну находились санитарные и пожарные машины. За это время к району боя два рейдовых катера подвели артиллерийский щит, прикрыв его брезентовыми полотнищами район севастопольской Биостанции. Участники боя с темными закопченными лицами выходили из потерны, молча отходили к берегу бухты и нервно курили. Невесть откуда взявшиеся начальники оживились и стали руководить и всеми командовать. Поскольку Василий находился рядом с санитарами, то ему с носилками было приказано следовать за врачами и санитарами к месту боя. Наши санитары выносили своих раненых и убитых. Санитары, выделенные от подразделения внутренних войск, выносили тела диверсантов. Все они были одеты в однообразные черные комбинезоны, наподобие танковых, без каких либо знаков различия. Тела убитых диверсантов были погружены на один из рейдовых катеров.
 Что увидел Василий Ковтун, и что он запомнил о том бое? Примерно по периметру фундамента здания Биологической станции был оборудован подземный бункер. Стены его были облицованы грубо обработанными гранитными плитами. Бункер был разделен на несколько помещений-секций. Самая большая из них примыкала к выходу в бухту и представляла собой квадрат примерно 10 на 10 метров, в этом помещении располагался четырехтрубный торпедный аппара; трубы его имели выход в воду и были сориентированы прямо на вход в бухту. В следующем за отсеком торпедных аппаратов помещении располагались перегрузочные стеллажи с очередными снаряженными торпедами. Судя по всему, - торпедный комплекс был рассчитан на два четырехторпедных залпа. В помещении слева от торпедного отсека была агрегатная с блоком аккумуляторов в верхнем ярусе и мощным дизель — генератором, установленном на фундаменте из эластичных материалов, гасящих вибрацию и уменьшающих звук, с отведением дизельного "выхлопа" в нижние ярусы подземелья. Этот дизель с аккумуляторами предназначался для боевого использования торпедного комплекса, а при работе в экономическом режиме давал электроэнергию для бытового обеспечения группы диверсантов. К дизельному отсеку примыкала радиорубка с радиостанцией. Следы установки внешней антенны, по заключению специалистов связи из числа моряков, сохранились в вентиляционных шахтах подземелья.
Жилой отсек представлял собой кубрик с трехъярусными подвесными койками. Кубрик и блок бытового обеспечения были рассчитаны примерно на 12 человек. С правой стороны от основного бункера, но ярусом ниже, располагались два глиссера, каждый из которых был рассчитан на шесть человек. Там же были уложены комплекты легководолазного снаряжения и две малогабаритные кислородные станции для их зарядки. Системой талей катера могли подниматься в шлюзовую камеру, заполняющуюся водой и имевшую выход в бухту. Катера имели карапасную палубу при высоте надводного борта не более 20 сантиметров. Судя по всему, это были маневренные суда того же проекта, какие использовались немецкими морскими диверсантами на секретных морских базах в Атлантике.
Было бы наивно предполагать, что 16-ти летний юноша с пятиклассным образованием, выросший в сельской местности, мог бы охватить и оценить все им увиденное в подземном бункере… Направляясь очередной раз с носилками для выноса раненого бойца, либо тела убитого солдата, он естественно , толком ничего не понял и не усвоил. А , если учесть и то, что первые две ходки он совершал в противогазе, то остается загадкой, как он мог вообще что-то рассмотреть. В то же время, всякий раз выходя на поверхность с очередной тяжкой и скорбной ношей, он, естественно, прислушивался к оживленной дискуссии, между возбужденными боем опытными матросами и «серыми как штаны пожарного» солдатами внутренних войск, внимательно ловившими каждое слово, сказанное моряками, имевшими опыт службы на кораблях и знакомыми с вооружением и техникой подобной той, что была установлена в подземелье. К большому сожалению Василия Ковтуна очередные диспуты о преимуществах и недостатках морского оружия воюющих флотов не состоялись по исключительно банальной причине. В процессе последних ходок с носилками Василий надышался угарным газом, и последние заходы в подземелье санитары совершали без своего юного помощника. Перед вышедшими из боя и построенными матросами, солдатами и милиционерами выступил майор СМЕРШ и поблагодарил их за грамотные действия и отвагу, проявленную при уничтожении диверсантов врага. Затем, было сказано, что необходимо составить списки для награждения всех участников боя государственными наградами. В каждом из двух крытых брезентом студебекеров находился офицер СМЕРША и офицер НКВД. Подробно записывая все данные «потенциальных» орденоносцев, их заставляли расписаться под обязательством - не разглашать информацию об участии в операции. Как стало известно Ковтуну, подобные расписки были взяты даже у раненых, к тому моменту уже отправленных в госпиталь. Как уже говорилось, при выноске очередного тела из подземелья с Василием Ковтуном случился обморок. Причиной тому мог быть юный возраст и длительное голодание в годы оккупации - выглядел Ковтун значительно моложе своих шестнадцати лет, но так или иначе, но от него расписку чекисты не потребовали, но данные о нем подробно записали. После столь специфической процедуры рассчитывать на какие то уточнения деталей и подробностей операции у непосредственных участников операции Василию не приходилось.
 Специфика комплектования комендантских подразделений военной поры не предусматривала долгой службы военнослужащих на одном месте. К январю 1945 года, из участников того боя в составе комендатуры севастопольского гарнизона оставалось трое моряков, а в феврале - по достижению 17-ти летнего возраста Василия Ковтуна как «добровольца» привели к присяге и направили в состав гарнизонной комендатуры бывшей румынской базы в Констанцу. На долгие годы связь с бывшими сослуживцами по Севастополю прервалась… С учетом возраста Василию Ковтуну пришлось служить до 1949 года. Он успел послужить в составе Южной группы войск в Венгрии и Австрии, дослужился до звания старшего сержанта и перед увольнением в запас был награжден медалью «За боевые заслуги». Когда он об этом сообщил своим немногим друзьям по службе в Севастополе, дожившим до победы, то один из них хмуро пошутил, в том смысле, - что хоть один из участников того памятного боя был- таки отмечен боевой наградой...
 В оставшиеся военные месяцы Василию Ковтуну не довелось участвовать в боях, - таким образом,- тот бой в Севастополе был единственным и самым памятным в его военной биографии. Естественно, что ему хотелось узнать как можно больше об этом событии. Со слов Василия Евстихеевича из пятидесяти военнослужащих комендантской роты в том бою не менее половины погибли, были тяжело ранены или отравлены угарным газом. Большая часть оставшихся в живых моряков были направлены в бригады морской пехоты на Дунай и на Балтику и сгинули в боях. В 60-е годы на письма –запросы, направленные Василием Ковтуном, откликнулись четыре человека. Переписка была налажена только с одним, - бывшим комендором с эскадренного миноносца «Сообразительный» - Жулидовым. Таким образом, по прошествии 15 лет Ковтуну удалось по крупицам «выудить» значительную информацию у своего бывшего сослуживца - активного участника того памятного боя. Затем перед Ковтуном стояла задача - узнать о том, с кем в бою сложили головы его боевые товарищи, что представляла из себя эта база диверсантов и какие перед ними стояли задачи. Примерно с таким перечнем вопросов Василий Евтихеевич и обратился к Александру Гавриловичу Дядченко в том, теперь уже далеком, 1974 году. Александр Гаврилович, из уважения к своей бывшей однокласснице и ее отчиму-ветерану, обещал по возможности навести справки по заданным ему вопросам. Василий Ковтун умер более 15 лет назад, но его просьбу при встрече с Александром Гавриловичем периодически «озвучивала» приемная дочь ветерана, бывшая, что называется «в теме» проблемы. Ко мне Александр Гаврилович обратился в 2008 году, и только после того, как прочитал мои книги, изданные за предыдущие 6 лет. Вроде как -«дозревал»… В своих попытках найти ответы на заданные Ковтуном вопросы Дядченко в 1982 году обратился к начальнику разведки 5-й Средиземноморской эскадры Александру Шанькову, но убедился лишь в том, что на свои вопросы он не найдет ответа. Безусловно, у Шанькова были каналы, по которым он мог выйти на закрытие архивы СМЕРШа и НКВД-КГБ, но при этом ему было не избежать ответа на встречный вопрос,- что у вас там в штабе эскадры совсем делать нехрена, что вы занялись историческими исследованиями?
 Итак,- в 2008году Александр Гаврилович обратился ко мне с просьбой написать очерк об участии Василия Ковтуна в этой загадочной операции по ликвидации группы диверсантов, спланировавших немного-немало уничтожение кораблей Черноморской эскадры при возвращении их в Севастопольские бухты. Приходилось учесть, что не выявив самого факта нахождения диверсионной группы в самом центре Севастополя в течение как минимум семи месяцев после освобождения города от немцев, - руководители наших специальных служб уже были по уши в дерьме… Но, а если только допустить мысль о том, что немецкие диверсанты могли утопить в Севастополе корабли союзников, заходы которых планировались в ходе проведения Ялтинской конференции, - это уже грозило громким международным скандалом на уровне глав правительств союзных государств с последующими легко предсказуемыми последствиями. Быть может, это был реальный шанс для Германии избежать окончательного разгрома в войне?
 Сам Василий Ковтун, десятками лет пытавшийся найти ответы на мучавшие его вопросы, считал, что быстрое продвижение советских войск, заставившее выйти из борьбы Румынию, отступить немцев из Болгарии нарушило режим радиообмена между группой диверсантов в Севастополе и руководителями немецкой разведки на Балканах. Как один из вариантов - выход из строя батарей питания радиостанции - маловероятен, так как у диверсантов имелись другие источники питания. Один из самых авторитетных специалистов военной связи - капитан 1 ранга в отставке В.И. Сушко утверждает , что средства радиосвязи, находившиеся на вооружении немецких войск в те годы должны были обеспечить надежную связь между Севастополем и Будапештом или Веной, где к тому времени находились передовые посты управления немецкой разведки. Как один из вариантов рассматривался выход из строя радиостанции, либо наружных антенн, позволявших обеспечивать дальнюю радиосвязь. Так или иначе, но утратив возможность радиосвязи со своим командованием, немецкие диверсанты, остро нуждавшиеся в свежей информации с фронтов, вынуждены были периодически брать "языков", владевших нужными сведениями. Таковыми им представлялись старшие офицеры из состава частей севастопольского гарнизона. Периодически захватывая «языков» и, естественно, уничтожая их после получения оперативной информации, диверсанты невольно стимулировали деятельность наших смершевских и комендантских структур по поиску пропавших офицеров.
 В Севастополе можно по пальцам пересчитать старинные здания и сооружения, сохранившие свой первозданный, довоенный облик. Несмотря на многочисленные реконструкции и переделки, комплекс Биологической станции относится к этой категории. Если всерьез воспринимать теорию о том, что старые здания имеют свою особую энергетику, то энергетика этого здания - одна из самых «поганых»... Не станем поминать Булгакова с его "нехорошей квартирой", но вспомним академика С.А. Зернова, имя которого золотыми буквами высечено на памятной доске, расположенной над входом в Институт биологии южных морей. Имя Зернова связывают с процессом проектирования и постройки комплекса зданий и сооружений, относившихся к севастопольской Биостанции. Зернов лично выбирал место для постройки зданий, утверждал проектную документацию на строительство и курировал монтаж оборудования. Если взглянуть на фотографии , сделанные в начале 20-го века, то несложно заметить, что вся территория Биостанции была окружена высоченным массивным забором и представляла собой некое подобие маленькой крепости. Неким напоминанием о тех давних временах служат стены, выходящие в сторону бухты,- они напоминают рубку боевого корабля. Можно с уверенностью сказать, что Зернов создавал весь комплекс Биостанции, как бы «под себя…», долгие годы оставался полновластным хозяином этого научного объекта «особого»(?) назначения… . Еще в середине 50-х годов прошлого века в нижних, полуподвальных ярусах здания располагались квартиры сотрудников и многочисленные лаборатории Биостанции. Со мной в одном доме на улице Терещенко живет дочь бывшей научной сотрудницы ИНБЮМа – Ирина Бабич. До начала 60-х годов их семья проживала в одной из этих квартир. Особым благоустройством квартиры не отличались, но помню, что квартира, в которой жили Бабичи, располагалась значительно ниже уровня моря и в ней было очень сыро….
 В годы своей бурной творческой молодости будущий выдающийся морской микробиолог Зернов активно сотрудничал с лево — эсеровским подпольем, возглавляя его севастопольскую «ячейку, и был период, когда он в течение нескольких дней скрывал в подземельях Биостанции известного террориста Бориса Савинкова после его побега из севастопольской военной тюрьмы. Полиция так и не выяснила каким образом Савинкову удалось исчезнуть из Севастополя, чтобы потом оказаться в Германии… А ведь для этого Зернову пришлось баркасом вывести террориста в Инкерман, спрятать на несколько дней в Каракобах, а затем переправить в Румынию для последующего переезда в Германию… Как знать, быть может, это только крошечный штрих из истории загадочных подземелий...
Две трубы калибром 533 мм до ноябрьского шторма 2007 года были хорошо видны в бетонном массиве, входящем в воду на уровне подводной части фундамента Аквариума. В шестидесятые годы, ловя крабов на пляже Приморского бульвара, мы руками прощупали каждый квадратный дециметр подводной плиты, идущей вдоль нынешней набережной, но, видимо, из — за недостатка воображения предположили, что эти трубы во все времена обеспечивали водообмен в бассейнах Аквариума. Их калибр тогда нас нисколько не смутил, ибо этот диаметр—533 мм—на протяжении последних 100 лет был излюбленным для наших отечественных трубопрокатчиков, так же, как и диаметр серых макарон - 6,5 мм, о которых мы стали уже забывать, соответствовал стандарту артиллерийских трубчатых порошин для орудий калибром 305 мм. Трубопрокатчики большинства атлантических государств были в любой момент готовы перейти на изготовление торпедных аппаратов, так же, как и макаронные фабрики заранее готовились к производству стандартного трубчатого пороха. Во время шторма 2007 года беснующаяся вода взломала бетон, и открылись громадные подземные полости, ведущие под здание в бункер, где, возможно, в исследуемый нами период находились диверсанты и были установлены торпедные аппараты.
 Можно нисколько не сомневаться в том, что авторы и «режиссеры» рассмотренного нами диверсионного сценария - офицеры Морского абвера. Кто это? Есть все основания предполагать, что основная идея операции принадлежала Владимиру Цирке, Николаю Нойману, а быть может - Борису Ильинскому?
 Так вот, когда Александр Гаврилович «любезно» предложил мне взять в разработку этот материал с перспективой его опубликования в местной севастопольской прессе, я не был в восторге, так как хорошо себе представлял возможную реакцию нашей весьма требовательной к подобным публикациям публику. В то, что в подземельях Севастополя можно было бы при желании разместить и несколько сотен диверсантов, я нисколько не сомневаюсь… Было бы желание и соответствующее материальное обеспечение. Была ли оправдана задача, поставленная диверсионной группе? Судя по всему поставленная диверсантам задача преследовала далеко идущие цели, ради достижения которых стоило пойти на известный риск и немалые жертвы. Оставался вопрос - реально ли было техническое осуществление подобного проекта? Что касается технической реализации этого проекта диверсии, то один из лучших специалистов минно-торпедного оружия, бывший флагманский минер Средиземноморской эскадры ВМФ СССР контр-адмирал в отставке В.И. Кузьмин, проанализировав все исходные данные, подтверждает возможность боевого применения в конкретных условиях немецких электрических самонаводящихся торпед типа G7eS с акустической системой наведения АС "Крапивник-2". Немцы шумы наших кораблей могли записать и классифицировать, а по ходу событий и "вычислить", на каком корабле могут быть главы правительств, пребывающие согласно протоколу на Ялтинскую конференцию. Поскольку АС "Крапивник-2" предусматривал настройку на характерные частоты работы гребных винтов конкретного корабля, точность целеуказания гарантировалась до 99%, а дистанция стрельбы в пределах одной мили обеспечивала попадание торпеды уже через 2-3 минуты после пуска, что в совокупности почти 100-процентно давало вероятность поражения намеченной цели.
Во избежание вполне ожидаемой критики я свою публикацию представил как исторический очерк, уже только этим отсекая возможные ссылки на документы, подтверждающие приведенную информацию. В качестве второй, страхующей меры я в качестве основного автора публикации представил, или «подставил» , как вам будет угодно, - Александра Гавриловича Дядченко, уже тем распределив пополам возможный моральный ущерб от критики читателей в адрес авторов очерка. Мои опасения были небезосновательны. Основная критика последовала от молодой, «босяцкой» категории читателей, привыкшей больше критиковать, чем самостоятельно думать и работать… Кто-то нашел математическую ошибку , сложив отдельные категории потерь населения Севастополя с указанным обобщенным результатом, кому-то не понравилась ссылка на мистические изыски нацистов на объектах Гераклейского полуострова, кто-то огульно обвинил авторов -«совков»(?) в написании сказочных мотивов…. Главным результатом публикации были отклики читателей старшего поколения, помнивших послевоенный Севастополь, и вполне допускавших те события и явления, что были описаны в очерке.
 Можно было бы и забыть про эту публикацию… Но в сентябре прошлого года в Севастополь в очередной раз прибыла группа журналистов телеканала «Звезда» во главе с опытным и успешным военным тележурналистом Евгением Юрьевичем Кириченко. Без всякого согласования со мной, как автором публикации, «москвичи» по-быстрому «слепили» короткометражный фильм по сюжету моей публикации и уже в марте 2015 года запустили его в телевизионный «эфир». Фильм, кстати , получился неплохой и документальное обоснование получил вполне убедительное. Если бы еще основного автора исходной публикации они назвали,- было бы совсем неплохо. Ну, да мы за славой не гонимся,- нам за попранную справедливость обидно. Ну, да что возьмешь с бывших политработников?
 









Информация к размышлению.

На групповой фотографии - изображены ближайшие сотрудники полковника вермахта Бориса Смысловского, входившие в состав «Зондерштаба-Р». За столом, накрытым белой скатертью, второй слева - офицер в форме майора вермахта с лентой имперского ордена в петлице. Справа от него - бывший полковник советской армии Шаповалов в форме подполковника вермахта и подполковник вермахта Борис Алексеевич Смысловский – руководитель объединенной разведывательной структуры под кодовым название «Зондерштаб-Р». По моей просьбе профессионалы сравнили фотографию майора на этой фотографии с фотографией Бориса Ильинского, сделанной в 1952 году в изоляторе тульского управления МГБ. Соответствующая компьютерная программа подтвердила на 77% совпадение… Кстати, сравнительный анализ фотографии Бориса Ильинского, сделанной в 1938 году, с его изображением на групповой фотографии 1944 года дал совпадение только на 56%. Вот такие непростые физиономические заморочки…
 Так или иначе, но у нас имеются веские документальные основания связывать службу Бориса Ильинского в исследуемый период с деятельностью «Зондерштаба - Р», и прежде всего , с его руководителем - Борисом Алексеевичем Смысловским. Еще будучи капитаном Вермахта и действуя под псевдонимом «фон Регенау», Смысловский в июле 1941 года в процессе проведения разведывательных операций сформировал на северном участке Восточного фронта русский учебный батальон, который в кратчайшие сроки был развернут в мобильное соединение уже под русским флагом, заявившее о себе как оплоте национальных русских военных сил в рамках вермахта. Иб истинных целях этого формирования, достигшего 12-ти батальонов, мы поговорим несколько позже, пока лишь уточним, что все свои действия Борис Смысловский согласовывал с руководством абвера и непосредственно с начальником отдела "Иностранные армии Востока" генерального штаба сухопутных сил полковником Геленом.
 Не суть важно, как называлось это соединение, являвшееся базой для диверсионных и разведывательных операций абвера, для нас важнее то, что на его основе была образована войсковая структура, вскоре получившая название - «Зондерштаб-Р» («Особого штаба Россия»). Специализация этого подразделения состояла в борьбе с подпольем и партизанами (в том числе — посредством организации фальшивых партизанских отрядов) в осуществлении разведывательной и контрразведывательной деятельности, а также в диверсионной работе против СССР.
Эта особая законспирированная структура была создана в марте 1942 года. Основной кадровый состав «Зондерштаба-Р» состоял из примерно тысячи ветеранов военизированных белоэмигрантских организаций. «Зондерштаб-Р» как управленческий аппарат был сформирован при штабе «Валли», - специальном органе управления «Абвер-заграница» на советско-германском фронте, и находился в непосредственном подчинении начальника отдела «Валли-1» майора Германа Бауна, считавшегося у немцев одним из лучших экспертов по России.
Заместителем начальника «Зондерштаба-Р» стал бывший советский полковник М. М. Шаповалов, впоследствии генерал и командир 3-й дивизии власовской Русской освободительной армии. Такая численность сотрудников, структуры, создаваемой Борисом Смысловским, не должна нас настораживать прежде всего потому, что присутствие в названии слова «штаб» весьма отдаленно соответствует тому назначению и главное - тому размаху, что подразумевал Смысловский, создавая на освобождаемых от большевисткого засилья областях России систему управления и глобального контроля над территориями и народами на них проживавшими…
В 1943г. Борис Алексеевич получает чин подполковника, и а через некоторое время и полковника. По его представлениям полковнику Гелену звания офицеров вермахта были присвоены многим его ближайшим сотрудникам. Так, полковник РККА Шаповалов был чуть ли не единственным офицером в окружении генерала Андрея Власова, имевшим звание полковника вермахта, только потому, что это звание он получил, возглавляя в течение длительного времени штаб Бориса Смысловского. При этом, не следует забывать, что в вермахте считалось обычным явлением, когда офицеры Генерального штаба в солидном возрасте оставались майорами и подполковниками. Такое внимание командования вермахта и абвера к «мероприятиям», проводимым Борисом Смысловским, было обусловлено успехами в организации работы возглавляемыми им струкрурами. Вся работа осуществлялась через резидентуры, которые действовали в пяти Разведывательно-резидентских областях. Что же представляли собой эти области? Согласно исследованиям С.Чуева каждая из них охватывала определенную территорию СССР.
 Разведывательно-резидентская область А. Штаб дислоцировался в Симферополе по Крестьянской ул. д. 1. и его деятельность охватывала всю территорию Крыма. По странному(?) совпадению, ранее по этому адресу в Симферополе размещалась школа разведывательного отдела Черноморского флота. В Симферополе, Севастополе, Феодосии были районные резидентуры. Начальник – Бобриков Г.Г.,майор РОА, ставший затем заместителем начальника Вайгельсдорфской разведшколы. Не пройдет и года, как Георгий Бобриков, ставший полковником вермахта, возглавит 2-й полк Русской Национальной армии под началом Бориса Алексеевича Смысловского. При анализе причин провалов Ялтинского и Севастопольского партийных подполий стоит более пристально оценить возможное «влияние» агентуры, оставленной Бобриковым в Крыму после официальной эвакуации его штаба в Одессу в ноябре 1943 года.
 Разведывательно-резидентская область Б. Штаб в Киеве, затем в Умани. Охватывала собой среднюю и южную часть Украины. Резидентуры распологались в Дарницком районе Киева, и Иванкове. Начальник – бывший полковник армии УНА Ребарчук (Рыбачук)Н.М.,ранее сотрудник абвергруппы – 205.
 Разведывательно-резидентская область Ц. Штаб дислоцировался в Чернигове. Действовал в северных районах Украины и на юге Белоруссии. Резидентуры распологались в и местечке Куликовка. В сентябре-октябре 1943 года резидентуры в Бобруске,Полоцке и Слуцке были переданы в состав РРО –Ц1. Главный резидент Отрожко,он же Арский,он же Павленко Н.Н. (псевдоним Мартынов)- ст.лейтенант, до 1942г. сотрудник абверкоманды – 103
 Разведывательно-резидентская область Ц1. Действовала на территории Белоруссии. Областной аппарат находился вначале в Могилеве, а с 15 октября 1943г. – в Минске. Резидентуры были в Орше,Себеже,Могилеве и с осени 1943г. – в Слуцке,Бобруйске,Жлобине,Полоцке. Главный резидент до октября 1943г. – Хоментовский А.Ф.
Разведывательно-резидентская область Д. Действовала на территории Прибалтики и в северных областях России. Областной аппарат находился в Пскове, затем в эстонском городе Выру. Резидентуры – в Нарве,Луге,Порхове,Гдове,Опочке,Себеже. Главный резидент – подполковник РОА Ливотов, он же Леготов А.Н.
 Связь руководства разведывательно-резидентской области с резидентурами проходила через курьеров, которые два разав месяц доставляли отчетные материалы. Агентурная сеть состояла из штатных агентов, находившихся на полном ее содержании, разъездных агентов-разведчиков и информаторов по населенным пунктам. Агенты и разведчики состояли на связи у резидентов, а информаторы у штатных агентов.
 Областные и районные резидентуры создавались главным образом, в местах наибольшей активности партизанских отрядов и действовали под прикрытием хозяйственных организаций, дорожных и строительных отделов, заготконтор и пр. Через сеть информаторов и разведчиков из местных жителей резидентуры вели работу по выявлению дислокации партизанских отрядов, их руководящего состава, численности, партийной прослойки, наличия работников НКВД -НКГБ, средств связи с центром, района действий, баз вооружения , с целью разложения и склонения
партизан к переходу на сторону немцев резидентуры внедряли агентов в состав партизанских отрядов.
 Командующий войсками оперативного тылового района группы армий «Юг» генерал фон Роквес писал: «Большинство сотрудников «Зондерштаба –Р» россияне и украинцы. В основном это эмигранты и бывшие офицеры царской армии. Речь идет про специально выбранных и про-
веренных лиц, подготовленных «Зондерштабом –Р» для выполнения заданий , вербовки на местах надежных агентов для дальнейшего использования их в разведке партизанских районов, а если получится, то и в самих отрядах. Разведданные высылаются в «Зондерштаб –Р», а также в разведотделы охранных дивизий и полевых комендатур... Информация о деятельности агентуры «Зондерштаба –Р» передается войсковой контрразведке, тайной полевой полиции, службе бе-
зопасности, чтобы агенты могли действовать спокойно»(44).
 О результативности работы агентуры свидетельствует донесение в штаб «Валли», захваченное советскими партизанам у убитого немецкого офицера на шоссе Новоград-Волынский - Ровно: «Генерал-майор Наумов . командир объединенных банд, что действуют преимущественно в Киевской области, намеревается пробиться в южную степную часть Украины... Имеет мощный авторитет и славу смелого импровизатора бандитских методов борьбы. Преимущественно уничтожает мелкие гарнизоны и нападает на штабы. Редко когда не добивается большого успеха... Оружием и боеприпасами его обеспечивают из Москвы, оттуда же приходят инструкции. Крайне
опасен умением создавать угрозу штабам, военнослужащим и чиновникам... Ему 30-32 года, среднего роста, блондин. Чисто выбрит. Всегда в мундире с золотыми генеральскими
погонами, при орденах и Звезде Героя»(44).
 Особенно активно действовала под прикрытием военностроительной конторы межобластная резидентура в Чернигове, возглавляемая бывшим полковником армии УНР Петром Дьяченко, и находившаяся там же областная резидентура во главе с бывшим белым офицером Подоляком (он же Навроцкий Алексей). Резидентура Дьяченко проводила контрразведывательную работу против партизанских соединений Ковпака и Федорова.
 Помимо засылки агентуры к партизанам сотрудники Смысловского занимались созданием собственных партизанских отрядов, примером чему может служить отряд Роздымахи, оперировавший в Брянской области после ее освобождения. В Рипкинском районе Черниговщины аналогичный лжепартизанский отряд был создан летом 1943 года по инициативе Дьяченко, результатом чего стала ликвидация советского партизанского отряда и ликвидация его руководителей.
 В белорусском городке Осиповичи действовал под видом дорожного рабочего сотрудник бобруйской резидентуры «Зондерштаба-Р» Виктор Курцын. На счету у Курцына к тому времени был разоблаченные подпольные организации города Чернигова и Щорса. Результатом его деятельности в Осиповичах стала ликвидация городского подполья в сентябре 1943 года. Уце-
левшие подпольщики были вынуждены уйти в лес, свернув свою деятельность в городе.
 Агентура подбиралась и вербовалась из бывших членов партии и комсомола, советских активистов, неустойчивых партизан, лиц ранее репрессированных, женщин, имевших
связи с руководящим составом партизанских отрядов. Вербовка производилась под угрозой ареста или отправления на работу в Германию, либо с учетом тяжелого материального положения семей вербуемых.
 Для выявления партизан и их связей использовались старосты, полицейские, лесники, а также близкие родственники резидентов и агентов. В контрразведывательной работе резидентуры широко применяли маршрутные поездки агентов в районы действий партизанских отрядов под видом переписи скота, учета беспризорных детей, торговли штуными товарами. Эта агентура добывала сведения путем разработки лиц, связанных с партизанами. Зондерштаб также проводил работу по выявлению советских военных разведчиков. Помимо разведработы и контрразведки велась антисоветская пропаганда на окупированной территории. Сотрудники отдела пропаганды распространяли агитационную литературу, организовывали собрания и беседы, вербовали военнопленных в ряды РОА. Для этой работы привлекались активисты НТС и НТСНП. Штаб работал в тесном контакте с СД и ГФП, отделами 1Ц воинских частей, фельд и ортскомендатур, куда передавал материалы для реализации.
 Для подготовки квалифицированных агентов при «Зондерштабе- Р» в Варшаве действовали специальные курсы «внутренней разведки», для преподавания на которых привлекались опытные оперативники из группы капитана Клавдия Фосса. Занятия с курсантами проводились в помещении общежития сотрудников штаба на Хмельной улице, д.7. Ведущим преподавателем курсов был бывший полковник РККА Старунин И.А. (он же Зудков или Зуев). Курсантам читали лекции о способах установления дислокации партизанских отрядов, их численности и вооружении, о методах подбора, заброски и внедрения агентуры. Проводились прак-
тические занятия по составлению донесений, разработке легенд и заданий. Агенты также изучали топографию, слушали лекции о политическом строе Германии, ее истории. Представитель «Зондерштаба» в Киевской области бывший офицер Императорской и Белой армий А. Моисеев оставил воспоминания, в которых сообщает о засоренности киевского отдела штаба советской агентурой и об интригах, из-за которых ему пришлось перейти в РОА. Судя по воспоминаниям А. Моисеева состав сотрудников «Зондерштаба» был разношерстным . Так, в одном из украинских филиалов служил бывший жандарм Домбровский, советские офицеры-перебежчики и казаки, члены НТС и НТСНП…
 Я не думаю, что перейдя в РОА генерала Власова, бывший старший лейтенант Александр Моисеев обнаружил там более « однородную» среду.
 Председатель Польского отдела НТС А.Э. Вюрглер в 1942 - 1943 гг. возглавлял 3-й отдел «Зондерштаба -Р» и был убит при загадочных обстоятельствах. В начале войны многие солидаристы с помощью «Зондерштаба» получали надежные документы, немецкую униформу и действовали на оккупированной территории СССР, отстраивая бредовые идеи через деятельность первичных организаций, и пытаясь создать «Третью силу»(?) в среде партизанских отрядов. Б. Прянишников пишет, что цели НТС и Смысловского не совпадали и Вюрглер и другие солидаристы пытались направить партизан как против немцев, так и против Советской власти. О тайной деятельности НТС у себя под боком Смысловский узнал от собственной агентуры и принял меры. Вюрглер был обвинен в заговоре, а Байдалаков был «уличен» в связях с польским подпольем и английской разведкой, о чем тот никогда не скрывал. 23 декабря 1943 года в Варшаве среди белого дня А.Э. Вюрглер был убит двумя выстрелами в затылок. Тайна этого убийства не раскрыта до сих пор.
 В начале 1943 года была произведена реорганизация разведывательных подразделений, подчиненных Смысловскому. Таким образом, появилась дивизия особого назначения «Руссланд». В состав дивизии вошли учебные батальоны и личный состав Варшавской «Русской объединенной разведшколы». Это новое формирование формально входило в состав вермахта. Его командиром был утвержден Борис Смысловский, получивший звание полковника вермахта. Начальником штаба оставался все тот же М. М. Шаповалов, вскоре получивший звание подполковника вермахта.
 Перед дивизией была поставлена задача борьбы с советским партизанским движением. Действуя в этом направлении, разведывательные структуры, подчиненные Смысловскому, должны были установить контакты с различными антисоветскими формированиями на оккупированной территории и в тылах Советской армии, включая Армию Крайову (вооруженные силы польского подполья), волынских повстанцев полковника Тараса Бульбы-Боровца и т. п.
 По сути дела, активизируя борьбу с партизанами и подпольщиками, параллельно укрепляя местные структуры оккупационной администрации, Смысловский предпринял попытку создания структуры, предназначенной для реального управления оккупированными территориями, с явной перспективой распространения этого контрольно-управленческого аппарата на всю территорию России. C учетом того, что в резидентуры краев и областей назначались многократно проверенные и лично преданные Смысловскому соратники по службе в абвере не сложно себе представить перспективы использовангия такой структуры в случае дальнейшего укрепления власти на окупированных вермахтом территориях. Естественно, возникает вопрос,- насколько реален или фантастичен был план Бориса Смысловского в процессе настойчивого насаждения структур , внедряемых «Зондерштабом –Р»? Следует учесть, что в полной мере проверить жизнеспособность и главное - перспективность плана Бориса Смысловского можно было только при условии сохранения немецкого господства над Россией, либо при благоприятном, с точки зрения русской эмиграции, изменения социального строя в России. Сейчас мы не станем углубляться в процесс формирования и специфику функционирования территориальных структур «Зондерштаба-Р», просуществовавших с переменным успехом до момента оставления немцами оккупированных ими территорий…
 Кстати, число сотрудников в тысячу человек поначалу составит кадровый состав Русской национальной армии, формируемой Смысловским на базе управления «Зондерштаба-Р», с учетом переменного состава разведывательных школ. Это формирование представляло собой мобильное специализированное соединение, части и подразделения которого предназначались для решения широкого спектра разведывательных задач и контрразведывательных операций.
 В августе 1944 года основной руководящий состав бывшего «Зондерштаба-Р» находился в районе города Вайгельсдорф (Верхняя Силезия). Там Б. А. Смысловский возглавил «Русскую объединенную разведшколу», основу которой составил постоянный и переменный состав Варшавской школы, на базе которой продолжалась активная разведывательная и диверсионная работа против частей Советской армии на территории Румынии, Болгарии и Польши.
 Уже только тот факт, что при формировании территориальных структур «зондерштаба» на территории Белорусии, Украины и юга России Смысловский активно привлекал белорусских и украинских националистов типа Бандеры и Шухевича поражает его беспринципностью и не добавляет к нему уважения… Кстати, попытка укрыть от СД полковника УПА Боровца была одной из причин последующих пробем с нацистским руководством, приведших к отстранению Смысловского от руководства «Зондерштабом» и временному аресту.
 Смысловский был арестован, а его дивизия расформирована. При этом немцы (и они это очень скоро поняли) лишились мощного потока важной разведывательной информации. Б. А. Смысловский полгода находился под следствием, которое вел генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель. Только вмешательство и поручительство адмирала Канариса, а также генерала Гелена привели к прекращению «дела». После этого бывший командир дивизии особого назначения «Руссланд» был полностью реабилитирован и в качестве «возмещения морального ущерба» награжден орденом Германского орла.
 Осенью 1944 года Борис Смысловский приступил к созданию разведывательной структуры (штаба части особого назначения — Stab Einheit z.b. V.), используя сотрудников, работавших ранее в «Зондерштабе-Р» (многие офицеры были возвращены в распоряжение Смысловского штабом «Валли-I»). Рядовой состав отбирался среди курсантов учебных лагерей и в частях спецназначения германской армии. К примеру, некоторые кадры были взяты из сформированного 8 июня 1944 г. 1001-го гренадерского полка. Как вспоминал Смысловский - «Первая Русская Национальная Армия вышла из кадров знаменитого 1001-го гренадерского разведывательного полка германского вермахта…»(43).
В феврале 1945 года восстановленная в рядах вермахта Русская дивизия была преобразована в 1-ю Русскую национальную армию (РНА) со статусом союзной Вермахту армии и русским национальным флагом. Начальником штаба 1-й РНА был назначен георгиевский кавалер полковник С. Н. Ряснянский. 1-й полк РНА возглавил полковник Тарасов-Соболев, 2-й — полковник Бобриков, ранее воглавлявший структуру «Зондерштаба-Р» в Крыму.
 Описывая события в Крыму ранней весной 1944 года мы упоминали о бывших сотрудниках Морского абвера, ранее связанных по службе с Борисом Ильинским. Не имея конкретной информации о деятельности в этот период Бориса Ильинского не будем фантазировать, напомним лишь о том, что «предметный» след в истории из его бывших коллег по службе в абвере оставили в основном те, кто по разным причинам не дожили до окончания войны: Петр Нойман, Эрих Михельсон, Николай Келлерман…

 «Балтийский» след Бориса Ильинского

 Поздняя осень 1944 года. Советская армия успешно наступала в Прибалтике, Польше и в Восточной Пруссии. Начиная с сентября 1944 года, войска 1-го Прибалтийского фронта при поддержке легких сил Балтийского флота приступили к блокаде Кёнигсберга, большая группировка немецких войск была окружена в Курляндии. Период нахождения Бориса Ильинского на Балтике совпал с поспешной эвакуацией и последующей реорганизацией немецких разведывательных структур, ранее размещенных в этих районах.
Описание процесса противоборства нашей и немецкой разведок на Балтике не входит в наши планы. Как говорится, дай Бог разобраться с нашими «черноморскими» проблемами. И, тем не менее, коль Жирар де-Сукантон, Нойман, а теперь еще и Ильинский, «отметились» в этих местах, то я считаю целесообразным вкратце остановиться на деятельности структур абвера на Балтике в исследуемый нами период.
 «АСТ Остланд» (полевая почта № 31104) был организован в июле 1941 года, дислоцировался до дня эвакуации летом 1944 года в Риге по ул. Андреа Пумпура, д. 3/5, в здании бывшего японского посольства. По ул. Юра-Аллунана, д. 2/5 находились общежития официального состава органа; по ул. Вольдемара, д. 11 -а - вспомогательные хозяйственные помещения.
В служебном здании АСТ была радиостанция для связи с подчиненными подразделениями, Берлином и радиостанцией «Валли» близ Варшавы.
Разведывательная и диверсионная работа «АСТ Остланд» была направлена против северных участков советского фронта. Одновременно на оккупированной территории Прибалтики, Белоруссии и Псковской области осуществлялась контрразведывательная работа.
«АСТ Остланд» состоял из трех основных отделов (разведка, диверсия, контрразведка); имел подчиненные АНСТ в Таллине и Каунасе, оперативные пункты и резидентуры в Даугавпилсе, Елгаве, Лудзе, Цесисе и других городах Прибалтики.
Кроме того, АСТ организовал подвижные агентурно-оперативные группы, которые выбрасывались для выявления партизанских отрядов в районах Минска, Барановичей.
Для выявления советской агентуры и участников антифашистских организаций в крупных городах «АСТ Остланд» создал сеть замаскированных проверочных пунктов в учреждениях, связанных с обслуживанием бытовых нужд населения (карточное бюро, биржи труда, управы).
К примеру,- в карточном бюро в Риге по Мясницкой ул., д. 14, сотрудники АСТ под предлогом оформления продуктовых карточек опрашивали каждого прибывшего в город, выявляли подозрительных лиц.
Для подготовки агентуры АСТ имел специальные школы в местечке Вяцати (18 км от Риги) и в местечке Балдоне (33 км от Риги). Вторая школа в ноябре 1942 года была переведена в дачный поселок Приедайне (Рижское взморье), где был создан пункт отдыха агентуры, намеченной к заброске в советский тыл. Был период, когда рижские краеведы не подтверждали существование учебного центра абвера в Вязати.
Агентура для разведывательно-диверсионных школ вербовалась в лагерях советских военнопленных, главным образом в Рижском, Даугавпилском (Двинском) и Лиепайском и частично поступала из школ фронтовых органов «Абвера». В районе Рижского Межа-парка, в отдельном одноэтажном деревянном доме, огороженном колючей проволокой и охраняемом часовыми, был пункт временного содержания агентов перед направлением их в школы.
С начала 1943 года по август 1944 года 2-м отделом АСТ было подготовлено и переброшено в тыл Советской Армии около 300 агентов. Агентура перебрасывалась группами от 3 до 16 чел., в основном на самолетах с Рижского и Псковского аэродромов.
В Риге по ул. Свободы, д. 81, размещался пересыльный пункт перебрасываемой агентуры и лаборатория по изготовлению фиктивных документов. Здесь перед отправкой на аэродром агенты получали дополнительный инструктаж и снабжались документами.
В Пскове агенты в ожидании вылета жили в отдельных домах по Крестовскому шоссе, около аэродрома.
«АСТ Остланд» самостоятельно производил аресты разрабатывавшихся лиц и вел следствие по их делам.
В подвале служебного здания АСТ, по ул. Андреа Пумпура, д. 5, содержались арестованные партизаны, военнопленные и гражданские лица. Допросы их, как правило, сопровождались пытками и избиениями.
Помимо негласной агентурной сети АСТ имел штатных агентов, которые получали зарплату 80 - 200 марок в месяц, бесплатное питание, одежду, жилище. Эти агенты вербовались из местного населения и военнопленных, которых немцы освобождали из лагерей и использовали в качестве вербовщиков, резидентов, установщиков и разведчиков наружного наблюдения.
Для маскировки штатные агенты снабжались фиктивными документами сотрудников немецких административных и хозяйственных учреждений, служащих «РОА» и различных белоэмигрантских «комитетов», таких как – НТС и НТСНП.
В сельских населенных пунктах, на железнодорожных станциях, предприятиях, учреждениях, насаждалась сеть осведомителей, как правило, объединенных в резидентуры по 10-25 чел. Осведомители получали в зависимости от ценности представляемых материалов водку, сигареты, дополнительные продуктовые карточки.
Вербовку осведомителей производили резиденты. На каждого завербованного заводилось рабочее и личное дело.
На лиц, находившихся под наблюдением агентуры, резиденты вели картотеку. По накоплении материалов резидент составлял меморандум и направлял его в рижский АСТ. Там на скомпрометированное лицо заводили дело, брали его на централизованный учет и выносили решение об аресте либо дальнейшей разработке. Подлинники донесений агентов после перевода на немецкий язык резиденты уничтожали.
Немцы, оккупировавшие Эстонию, быстро оценили стратегически выгодную позицию Кейла-Йоа и устроили там разведшколу Абвера. 6 марта 1942 года Абвер организовал в Кейла-Йоа школу под условным наименованием «Лагерь №2». Она подчинялась разведоргану «Ревель» (нем. AbwehrnebenstelleRevel), «Абвернебенштелле Ревал» (Таллин) - «АНСТ Ревал» действовал под вывеской «бюро по вербовке добровольцев или «бюро Целлариуса», названное так по имени руководителя органа фрегат-капитана Целлариуса. Размещался разведорган по ул. Кайдула, в домах 3 и 14. Полевая почта № 24210, а после 1942 года - № 23184.
Формально «АНСТ Ревал» был подчинен «АСТ Остланд», но фактически всю работу проводил самостоятельно, в контакте с органами военной разведки немецкой армейской группировки «Норд». АНСТ вел вербовку, обучение и переброску разведывательной и диверсионной агентуры за линию фронта, организовывал десантные группы, действовавшие на побережье Балтийского моря и Ладожского озера и на островах Финского залива. Одновременно проводил контрразведывательную работу в оккупированной немцами Эстонской ССР.
 В начале войны «АНСТ Ревал» вместе с немецким разведывательным органом «КО Финляндия» создавал из эмигрантов - эстонцев и латышей - десантные отряды и мобильные агентурные группы с рациями, перебрасывал их из Финляндии на самолетах в тылы советских войск. Одновременно АНСТ собирал разведывательные данные путем опроса советских военнопленных, в особенности моряков, то есть, занимался примерно тем же, чем НБО - в портах Черного и Азовского морей.
 «АНСТ Ревал» подбирал агентуру из враждебно относившихся к Советскому Союзу эстонцев, участников националистических организаций, бывших военнослужащих эстонской армии. Агенты направлялись для проведения серьезных операций в глубокий тыл Советского Союза и получали указание - в случае задержания оказывать вооруженное сопротивление.
Так, в начале 1942 года работавший в «АНСТ Ревал» майор Кристиан подобрал специальную группу из 13 агентов, завербованных из спортсменов, принимавших активное участие в вооруженной борьбе против Советского Союза и владевших русским языком. Группа проходила подготовку в течение нескольких месяцев в Таллине, а затем в местечке Вазен, Карело-Финской ССР.
Во время обучения каждому агенту выплачивалось 210 немецких марок в месяц; их семьи обеспечивались карточками и продовольственными пайками.
Большое внимание при обучении уделялось физической подготовке агентов и ориентировке в лесной местности. Разведчики тренировались в стрельбе и хождении на лыжах в дневное и ночное время, при любой погоде; изучали топографию, русский язык, радиодело; прослушали ряд лекций о структуре Советской Армии и методах сбора разведывательных сведений, знакомились с аппаратом для подслушивания телефонных разговоров, изучали взрывчатые вещества.
В сентябре 1942 года эти агенты были заброшены с самолета в Коношском районе Архангельской области для выполнения шпионских и диверсионных заданий. Группа была ликвидирована органами МГБ.
 Летом 1944 года в «АНСТ Ревал» была создана морская разведывательная команда, именовавшаяся «Абверкоманда 166 М». Ее начальником был назначен корвет- капитан Петр Нойман, до этого служивший в составе НБО. До отступления немцев команда размещалась в служебном помещении АНСТ по ул. Кайдула. Ей подчинялся филиал в Кохтла-Ярве. Осенью 1944 года команда эвакуировалась и разместилась в местечке Бальга в районе Кенигсберга.
 Реферат «Люфт» производил разведку и фотографирование с самолетов объектов, намеченных для диверсий, проверял результаты совершенных диверсий, поддерживал связь с воздушной разведкой фронтовых частей. Реферат имел несколько самолетов.
Во время дислокации в Кохтла-Ярве (февраль - сентябрь 1944 года) реферат «Марине» проводил активную работу по вербовке агентуры из только что захваченных военнопленных, перебрасывая их после кратковременной подготовки в расположение частей Красной Армии. Из эстонцев готовили агентуру для оседания на освобождаемой советскими войсками территории.
«АНСТ Ревал» располагал сетью радиостанций. Мощная станция, условно именовавшаяся «Пагар» для связи с подчиненными и вышестоящими органами была в служебном помещении АНСТ. По ул. Константина Пятса, д. 20, находилась радиостанция, куда привозили для проведения радиоигр задержанных советских парашютистов, принужденных к сотрудничесву с абвером.
По улице Толиштрассе, в 4-этажном доме (напротив кирхи), на 4-м этаже находилась законспирированная радиостанция для связи с агентурой. Кроме того, на окраине Таллина - в Ласнамяэ и на площади Победы в доме ЭККА размещались радиопеленгаторные станции АНСТ.
«АНСТ Ревал» имел для проведения десантных операций самоходные баржи, буксиры, мотокатера и штурмботы. В распоряжении АНСТ были вещевой, продовольственный и оружейный склады, а также сапожная и портновская мастерские, снабжавшие агентуру и официальных сотрудников АНСТ обмундированием, снаряжением, продовольствием и оружием. Вещевой и оружейный склады находились по ул. Кунинга, д. 13 (в здании бывшего германского посольства).
АНСТ подчинялись школы разведчиков и диверсантов в местечках Мыза Кумна, Летсе и Кейла-Юа, Эстонии. До конца 1943 года в них было подготовлено около 150 агентов из советских военнопленных.
В марте 1943 года из этих агентов был сформирован и направлен на передовую линию фронта под Ораниенбаум сводный десантный отряд в количестве 80 чел., условно названный «Оран». Здесь отряд в течение 2 месяцев готовился к десантным операциям; проводил практические занятия по высадке с штурмботов, занимался строительством оборонительных сооружений. Специально выделенный взвод агитаторов вел по радио антисоветскую пропаганду, склоняя бойцов Красной Армии к переходу на сторону немецких войск.
АНСТ следил за продвижением агентов на советской территории и систематически сбрасывал им в заранее обусловленные по радио пункты продовольствие, боеприпасы и одежду. Одновременно сбрасывалась в особых пакетах взрывчатка и яд для отравления розыскных собак.
В составе АНСТ была специальная картографическая группа, располагавшая подробными картами Ленинграда и Ленинградской области. Все добытые АНСТ данные об укреплениях, минных полях, стоянках судов, аэродромах и др. наносились на карты и передавались немецкому командованию.
Контрразведывательная работа «АНСТ Ревал» в основном была сосредоточена в Таллинском порту, в центральном лагере советских военнопленных в Таллине, на сланцевых разработках и связанных с ними предприятиях.
По линии контрразведки АНСТ активно использовал созданную при нем «эстонскую группу», куда входило до 100 резидентов и агентов, возглавляемых офицерами бывшей эстонской армии - капитаном Кальмусом, полковником Якобсоном, подполковником Саарсеном, морским капитаном Хольдом. Подполковник Айн возглавлял резидентуру в гор. Хаапсалу, откуда доставлял в АНСТ задержанных советских разведчиков. В выявлении советской агентуры использовали также вооруженные отряды «эстонской самозащиты» (Омакайтсе).
В процессе реформирования структур абвера Целлариус с частью бывших сотрудников «АНСТ Ревал» в конце 1944 года по распоряжению военно-морского командования создал и возглавлял до капитуляции Германии морскую разведывательную команду в местечке Герингсдорф (близ Свинемюнде).
 Как уже говорилось, в подчинении «АНСТ Ревал» находился пункт авиационной разведки - реферат «Люфт» в Таллине и пункт морской разведки - реферат «Марине», или мельдекопф Викман, по фамилии своего начальника. Впоследствии морской реферат именовался группой Хорна и группой Грандта - по фамилиям руководителей. Штаб-квартира реферата находилась сначала в местечке Дудергоф и в городе Красное село, Ленинградской области, а с февраля по сентябрь 1944 года - в гор. Кохтла-Ярве,
Реферат «Марине» собирал разведывательные сведения о Балтийском флоте и о состоянии береговой обороны Ленинграда и Кронштадта.
 Что касается непосредственной деятельности подразделений морской разведки .
Начальником разведшколы в «Лагере №2» сначала был лейтенант Грандт, а затем корвет-капитан Кази (Казик?). «Лагерь №1» находился тоже весьма недалеко от Кейла-Йоа – в мызе Кумна (Kumna). Будущие агенты вербовались из числа советских военнопленных-моряков в лагерях Таллинна, Хельсинки и Эбенроде. Им преподавались основы разведки, подрывное дело, топография, методы работы органов НКВД, морская сигнализация, силуэты военных кораблей, гребля и стрельбы из различного оружия. Одновременно в школе обучалось 70–80 агентов, причём определённого срока обучения не существовало: некоторые агенты уже через 3 месяца направлялись в другие разведшколы (в том числе и на мызу Кумна) для дополнительного обучения, некоторые задерживались в Кейла-Йоа значительно дольше. По окончании учёбы агенты, как правило, забрасывались в Архангельскую и Ленинградскую области и в Ленинград с целью захвата и подрыва маяков, береговых батарей и других объектов. Переброска осуществлялась группами по 3–5 человек на катерах и гидросамолетах. Связь с агентами поддерживалась по радио, а для возвращения им давали устный пароль «Либава».
На практике выпускники «Лагеря №2» не могли похвастатьмя особыми заслугами. Мы уже вели речь о том, что в сентябре 1942 года весь агентурный (переменный) состав школы (около 80 человек) был отправлен в Финляндию для выполнения первого массштабного задания. Группа предприняла попытку высадить морской десант в Шепелевском заливе для подрыва маяка. Операция закончилась провалом. В следующей операции так же участвовали все агенты школы в Кейла-Йоа. В конце 1943 года они должны были провести десантную операцию на острове Лавенсари с целью уничтожения базы подлодок Балтийского флота, а так же подрыва береговых батарей в районе Долгово-Корнево. Для её проведения в таллиннском порту было подготовлено несколько судов, в том числе и самоходная баржа «Ферия». Ещё до начала мероприятия часть агентов на одном из штурмботов перешла на советскую сторону, в результате чего операция была сорвана и повторно не проводилась.
 В наших официальных источниках, посвященных борьбе разведок на Балтике, утверждается, что коллективный переход агентов на советскую сторону не был случайным – что это был результат работы Андрея Добрянского. При этом, авторы публикаций, тиражируя строки «липовых» отчетов разведывательного отдела Балтийского флота, не учитывают того факта, что побег нескольких моряков на штурмботе, не должен рассматриваться как «…коллективный переход агентов на советскую сторону…».
 Бывший капитан-лейтенант советского Балтийского флота, командир отряда торпедных катеров, А. М. Добрянский был захвачен в плен 1 июня 1942 года во время печально известной Соомерской операции. После гибели торпедного катера Добрянский был поднят из воды с легким ранением и контузией. После месячного пребывания в Таллинской тюрьме и длительной «беседы» с Целлариусом Добрянский согласился сотрудничать с немецкой разведкой и был направлен в «Лагерь №2». По окончании обучения Добрянскому было предложено остаться в школе инструктором военно-морского дела. В 1943 году он был назначен командиром плавбазы штурмовых ботов, а с января по март временно замещал коменданта школы. Считается, что Добрянский вёл в школе тайную контрагитационную деятельность, убеждая агентов не выполнять задания, даваемые руководством школы, а по-возможности переходить на сторону советской армии. Целлариус, примерно представляя настроение своих «воспитанников», планировал диверсионные акции, в ходе которых выполнить рекомендации Добрянского было очень сложно. В состав диверсионных групп включались немцы или прибалты, провести которых было очень непросто… Нескольким курсантам удалось совершить побег из учебного лагеря. В Таллинне нашлись семьи, которые помогали беглецам, обеспечивая их гражданской одеждой и помогая перейти линию фронта, которая с каждым днем приближалась к границам Прибалтийских республик.
 Официально считается, что «…в марте 1944 года Красной Армии сдалась целая группа курсантов-выпускников «Лагеря №2» и передала ценные сведения о деятельности школы. Сотрудники СД обвинили Добрянского в «двойной» игре и арестовали. 15 августа 1944 года во время конвоирования на расстрел ему удалось бежать…». Нам не следует проявлять чрезмерную наивность,
 и преувеличивать роль Добрянского в фактах перехода агентов, подготовленных в школе абвера, на сторону советской армии. Следует не забывать, что на всех фронтах развивалось успешно наступление,- немецкие войска потерпели жесточайшшие поражения в Крыму в Молдавии и Белоруссии. Среди курсантов школы абвера в Кейла-Йоа практически не было моряков, добровольно сдавшихся противнику,- большинство из них попало в плен в бою и надеялось на великодушие советской власти в случае возвращения под ее знамена… В особой агитации они не нуждались… Один только внешний вид преподавателя, статного, красивого моряка с мужественными чертами лица со следами ожогов внушал им уверенность в правильности выбранного ими пути- возвращение к «своим» в ожидании прощения за то, что они…остались живы… К сожалению, закон для них не делал исключений - сдача в плен и сотрудничество с врагом, - неизменно присутствовали в материалах расследования по каждому случаю и только в последнем случае рассматривался побег с территории, контролируемой противником, или что-то в этом роде… Даже в последнем случае, связанным со срывом деверсионной акции и угоном штурмбота, первая часть обвинения не снималась с участников этой дерзкой акции. Всех беглецов ждал суд военного трибунала и приговор, стандартно переводящий их в разряд штрафников, независимо от сроков, определенных им по суду военным прокурором… Можете быть уверены,- не избежал этой участи и Андрей Добрянский,- о «своей» правде и особой роли, что он сыграл в «провальной»(?) деятельности школы абвера в Койла Йоа он смог рассказать лишь в 1968 году. Несложно вычислить, что со времени описываемых нами событий прошло более 14 лет… Обратите внимание на могучий и я бы сказал,- монументальный внешний вид Андрея Добрянского. Он, похоже, был из тех, кто кулаком мог раскалывать головы своим противникам. Мне вполне понятно желание Целлариуса видеть в нем своего союзника и помощника… Взглянув на фотографию Добрянского, на которой ему 47 лет, я представляю его не в заношенном макентоше и фетровой шляпе, а в адмиральском мундире, в котором бы он наверняка фигуруровал в это время, если бы не превратности военной судьбы. Проникнувшись симпатией к этому явно неординарному человеку и грамотному военному моряку я готов поверить в то, что он бежал из-под стражи при следовании на расстрел… Но будь я следователем СМЕРша, с учетом карьеры Добрянского в абвере, я бы ему не поверил…




Репортёр эстонского радио Эрвин Мартенсон (слева) берёт интервью у Андрея Добрянского (справа).
1968 г

Можете мне поверить, у меня действительно не было желания описывать события, происходившие на той же мызе Кейла-Йоа в летние месяцы 1944 года. Тем более, что событие с переходом штурм-ботов, предназначенных для крупномассштабной диверсионной акции было не единственным в серии сорванных операций абвера на Балтике. Еще в период базирования немецких диверсантов в районе Красного Села , была спланирована диверсионная акция с помощью специальных катеров подобных тем, что использовали итальянские морские диверсанты из 10-й флотилии князя Боргезе. Если бы эта акция состоялась, советский Балтийский флот мог бы лишиться многих боевых кораблей и портовой инфраструкруры в районе Кронштадской ВМБ. Об этих событиях совсем недавно поведали петербургские журналисты, со слов последних участников событий из числа наших боевых пловцов, входивших в состав разведывательного отряда Балтийского флота, и сорвавших эту операцию. Об этих событиях я напомнил с целью хоть как- то обеспечить хронологию событий, сопутсвовавших Борису Ильинскому, прибывшему на Балтику в ноябре 1944 года для выполнения специального задания Бориса Алексеевича Смысловского, пытавшегося вывести из-под удара и объединить кадровый и переменный состав школ разведки, действовавших против советских Прибалтийских фронтов.
Кстати, стоит обратить внимание и на то , что Андрей Добрянский - ровестник Бориса Ильинского по выпуску из военно-морского училища, у обоих офицеров флота много общего в происхождении и воспитании. Да и в плен они попали с интервалом ровно в 1 месяц…
 Теперь же, самое время уточнить, что фрегат-капитан Целлаориус и корвет-капитан Нойман были косвенно причастны к правалам абвера на Балтике. Дело в том, что с мая 1944 года «Лагерь №2» перешёл в распоряжение морской абверкоманды-166М (АК-166М), которую возглавил Петр Нойман. С этого периода на базе АК-166 М началась спешная подготовка агентов-разведчиков и радистов для морской разведки с перспектитвой их оседания в Ленинградской, Псковской областях и в Эстонии. Эвакуация АСТ из Риги в 1944 году во время наступления Красной Армии совпала с реорганизацией органов «Абвера». Основная часть сотрудников 3-го отдела во главе с его начальником майором Эрдманом, перешедшая в подчинение СД, была переведена в служебное здание начальника полиции безопасности и СД - «Остланд» (бульвар Райниса, д. 6, полевая почта № 15347). В сентябре 1944 года СД - «Остланд» эвакуировалась в Лиепаю.
Остальной оперативный и обслуживающий состав, а также штатная агентура АСТ были эвакуированы в Познань, откуда направлялись для укомплектования фронтовых разведывательных органов. Часть агентуры при отступлении была оставлена на длительное оседание.
После отступления мемцев из Прибалтики, из конспиративных квартир АСТ в Риге органами СМЕРШ были выявлены:
Ул. Школьная, д. 37 - капитан Миллер или Мюллер и резидент Даугулис Якоб.
Ул. Вольдемара, д. 33 - резидент Краузынын, он же Петерсонс, руководивший группой агентов наружного наблюдения.
Ул. Гертрудинская, д. 42, кв. 2 - содержатель Корниенко Василий, зондерфюрер Мюллер.
Ул. Блаумана, д. 23, кв. 25 и 11 - зондерфюрер Мюллер.
Ул. Медниеку, д. 4, кв. 15 - общежитие и прием агентуры.
Ул. Блаумана, д. 6, кв. 3 - вербовщик-резидент Брач Юлиус.
Ул. Балта, д. 21.
Ул. Кришьян Барона, д. 44, кв 3.
Ул. Школьная, д. 13 - резидент капитан Мельцис Николай.
Ул. Свободы, д. 40, кв. 9 - резидент Зоуерс Георг.
Угол улиц Мельничной и Вольдемара (дом профессора Зомель) - резидент бывший подполковник латышской армии Болодис.
Ул. Колодезная, д. 5/7, кв. 5 - майор Эрдман.
В одном из лагерей был выявлен Капп Вернер Бруно - лейтенант, начальник радиостанции органа, затем начальник разведпункта Абверкоманды 166 М.
 В Таллине «АНСТ Ревал» располагал конспиративными квартирами, по ул. Лембиту, д. 3 1, кв. 3; ул. Константина ІІятс, д. 20 (радиостанция); ул. Зуркариаштрассе, д. 3, третий этаж (резидент Хольд); ул. Домберг, д. 5, первый этаж и ул. Вируштрассе, д. 24 (резидент Якобсон).
 В связи с отступлением немецких войск основной состав «АНСТ Ревал» в начале сентября 1944 года эвакуировался в Берлин, а остальные сотрудники в составе Абверкоманды 166 М выбыли в Восточную Пруссию. Итак, в сентябре 1944 года в связи с отступлением немецких войск школа абвера из Кейла Йоа была переведена в замок Бальга в районе Кенигсберга. (посёлок Веселое Калининградской области). Весь этот период - с ноября 1944 года по февраль 1945 года Борис Николаевич Ильинский, находясь рядом с Целлариусом и Нойманом, выполнял задание полковника Бориса Смысловского по сохранению штатного и переменного состава школ абвера в Прибалтике, обеспечивал их эвакуацию с последующим объединением на базе варшавской разведывательной школы в Гарнекопфе.
 Еще более зыбко и неопределенно чем в Прибалтике просматривается работа Бориса Ильинского в составе «Зондерштаба-Р» в период с февраля по апрель 1945 года. В этой связи имеет смысл проследить работу основных соратников Бориса Смысловского в исследуемый нами период. Мы уже вели речь о том, что к началу лета 1944 г. Смысловский полностью контролировал подготовку разведывательных и диверсионных групп в разведывательной школе под Варшавой, его ближайшие помощники организовывали переброску этих групп за линию фронта, поддерживали с ними контакт. В августе 1944 г. в связи с резким изменением обстановки в Польше поступил приказ о передислокации разведывательных структур, подчиненных Смысловскому в город Вайгельсдорф (местечко Совиные горы — Eulengebirge), недалеко от Бреслау (Верхняя Силезия), где Борис Алексеевич возглавил «Русскую объединенную разведшколу». Поздней осенью 1944 года в эту структуру вошел личный состав из 1-го, 3-го и 4-го учебно-тренировочных лагерей варшавской разведшколы, а также разведчики и радисты, эвакуированные из Восточной Пруссии и Прибалтики, до этого проходившие обучение в разведшколах Летсе, Валги и Стренчи.
При отсутствии основательной доказательной базы по исследуемому периоду я даю себе полный отчет в несостоятельности дальнейшего анализа деятельности Бориса Ильинского. Проще было бы в унисон со следователями тульского УМГБ, не добившимся от Ильинского информации по его деятельности в этот период, заявить, что Борис Николаевич «затерялся» в августе 1944 года и «всплыл» только в апреле 1945 года в высокогорной деревеньке в встрийских Альпах… Но мы этот «вариант» оставим на совести тупых и ленивых следователей. Сам факт появления Бориса Ильинского сначала в Зальцбурге, а затем в Альпийской «глухомани»(?) наверняка был связан с операциями немецких специальных служб по созданию тайников со служебной документацией особой важности и «захоронению» материальных ценностей. Кстати, озеро Топлиц, о котором не устают рассказывать всякие страсти, тоже находится в тех альпийских краях… В пользу этой версии говорит и тот факт, что в марте 1944 года, когда в условиях быстрого продвижения советской армии в направлении Херсона, Николаева и Одессы Борис Ильинский возглавил спешную эвакуацию документации и «подчистку» следов пребывания немецких и румынских специальных служб в этих городах. Тот факт, что Борис Ильинский, отсидев в тюрьмах и специальных лагерях 25 лет остался жив, свидетельствует о том, что все эти годы он оставался носителем, хранителем, а возможно и источником очень важной информации, которой он не особенно спешил делиться со следователями МГБ.
 Борис Николаевич Ильинский был одним из тех русских офицеров, кто в критических обстоятельствах, связав свою жизнь со службой в абвере, продолжал выполнять взятые обязательства до полного разгрома вермахта. В этой связи, становится понятной деятельность Ильинского в составе мельдекопфа абвера при группе армий «Юг» в Румынии в июле 1944 года, затем - выполнение особого задания Смысловского в Прибалтике.
 Судя по анализу текущей обстановки, Борис Алексеевич Смысловский в полной мере доверял бывшим советским офицерам, и они, похоже, оправдывали его доверие. В этом отношении фригат-кэптену Целлариусу с капитан-лейтенантом Добрянским «слегка не повезло». Немного «заигрались» коллеги-моряки…
 В октябре 1944 года руководящий состав Русской объединенной разведшколы в Вайгельсдорфе выглядел следующим образом:
Рихтер Борис Стефанович (псевдонимы «Рудаев», «Мусин Иван Иванович», бывший начальник штаба корпуса, генерал-майор советской армии, попавший в плен в июле 1941 года в период боев в Прибалтике) — старший преподаватель разведшколы, с конца августа 1944 г. начальник разведшколы;
Бобриков Георгий Георгиевич — начальник разведшколы, с конца августа 1944 года заместитель начальника разведшколы;
Гусев Евгений Леонидович (псевдоним «Тарасов») — с августа 1944 года начальник учебной части и преподаватель разведки;
Волжанин Алексей Алексеевич (псевдоним «Алексеев») — начальник учебной части;
Каширин Сергей Константинович (псевдоним «Попов») — старший преподаватель агентурной разведки;
Матвейчик Николай Ульянович (псевдонимы «Козырев», «Вашалов», прозвище «Азимут») — преподаватель агентурной разведки;
Воронкин Иван Иванович (псевдонимы «Воронин», «Воронков») — преподаватель разведки;
Гуров Анатолий Иванович (псевдоним «Шаров») — преподаватель радиодела;
Пастушкевич (псевдонимы «Жеребкевич», «Ковальский», «Телянтьев», «Вячеславцев») Вениамин Михайлович (клички «Филатьев», «Филатов», «Назаренко») — с августа 1944 г. вел политико-мировоззренческую подготовку в разведшколе;
Мирошниченко (псевдоним «Бондаренко») Иван Григорьевич (он же Афанасьевич) — с августа 1944 г. начальник строевой части разведшколы;
Лящевский (псевдонимы «Лашевский», «Лощинский») Виктор Акимович — с августа 1944 г. начальник хозяйственной части разведшколы;
Золотун Борис (он же Леонид или Владимир; псевдоним «Воронцов Анатолий») — с сентября 1944 г. комендант и начальник хозяйственной части разведшколы, преподаватель, инструктор по стрелковой подготовке;
Воробьев Алексей (он же Владимир, он же Александр Иванович, он же Александр Васильевич; псевдоним «Попов») — заведующий хозяйственной частью, начальник склада обмундирования;
Евстигнеев Иван Васильевич (он же Пирогов Анатолий) — с августа 1944 г. санинструктор разведшколы;
Муравьев Михаил Семенович (он же Алексеевич, псевдоним «Потоцкий») — с августа 1944 г. сотрудник разведшколы.
Разведывательная школа находилась в старом замке. Внутри него размещались классы, общежитие для офицеров и расположение для агентов. Хозяйственная часть и склад с обмундированием занимали здание местной сельской гимназии. Одновременно в школе обучалось от 200 до 400 человек. Под общим руководством Смысловского в Вайгельсдорфе готовили радистов и разведчиков. Все агенты были разбиты на группы: радисты — по 10–15 человек и разведчики — по 20–30 человек. За каждой группой был закреплен преподаватель. Лекции, предназначенные для всего курса слушателей, читали старшие преподаватели школы.
С августа по декабрь 1944 г. Смысловскому удалось наладить механизм по подготовке и переброске разведчиков в тыл наступавшей Красной армии. За это время через разведшколу в Вайгельсдорфе прошло несколько тысяч советских военнопленных, окончивших специальные курсы. Перед заброской агенты направлялись в Гарнекопф и Штебер (в 60–65 км от Берлина), где дислоцировались органы штаба «Валли». Здесь все разведчики проверялись, получали необходимые инструкции и снаряжение. Затем они убывали на машинах в подчиненные вайгельсдорфской школе «мельдекопфы» (пункты по переброске агентуры), где изучали свое задание, документы и район выброски.
В этот период Штабу Смысловского подчинялись четыре «мельдекопфа», которые поочередно располагались вдоль линии германо-советского фронта. Каждый «мельдекопф» состоял из пяти сотрудников, включал в себя 2–3 передовых пункта для прохождения агентурных групп и агентов-одиночек. Одновременно с этим сотрудники «мельдекопфов» занимались вербовкой советских военнопленных и местного населения, чтобы использовать их для проведения тактической разведки в прифронтовой зоне советских войск.
В декабре 1944 г. «мельдекопфы» находились в следующих населенных пунктах:
1-й — в Зихельберге, в 70 км от города Торн. Начальник — Г. Губарев. С ним вместе работали Антон Черный (псевдоним «Шварц», унтерштурмфюрер СС, бывший резидент СД в Клинцах, Гомеле и Луцке) и зондерфюрер Бенц;
2-й — в городе Ласк, в 30 км от Литцманштадта (Лодзь). Возглавлял пункт П. Е. Крыжановский (бывший резидент Зондерштаба «Р»);
3-й — в Кракау. Начальник — Владислав Филиппов. Вместе с Филипповым работало три человека: Константин Корепанов (бывший сотрудник 2-го отдела Зондерштаба «Р»), Михаил Фурман-Шаубе (бывший сотрудник Зондерштаба «Р») и некий Иван Иванович. Мельдекопфу подчинялись 2 передовых пункта — в Тарнуве и Новы Сончи;
4-й — в городе Нова Весть (Словакия). Начальником пункта был майор Мехликс. Его основным помощником являлся обер-лейтенант Хвыля (он же: Филипов, Филинский, Леонид Хмыров, псевдонимы «Филя», «Филин», бывший сотрудник 106-й команды абвера(57).
 Быть может, под именем «…некого Ивана Ивановича», зафиксированного в руководстве 3-го мельдекопфа, фактически функционировал наш «фигурант» - Борис Ильинский ? Кто теперь это подтвердит или опровергнет?
Катастрофа Третьего рейха неумолимо приближалась. Немецкий Восточный фронт был в постоянном напряжении, «трещал» по всем швам, но не рассыпался... Советские армии сосредоточились к середине января 1945 г. в Польше, готовясь к проведению Висло-Одерской наступательной операции. Несмотря на серьезные трудности, германской разведке удалось в значительной мере вскрыть численность и замыслы противника, но от этого немецкому командованию не делалось легче. Сведения, полученные от агентуры, свидетельствовали об огромной мощи Красной армии. По оценке начальника отдела «Иностранные армии Востока» генерал-майора Р. Гелена, советские войска имели подавляющее преимущество, — их силы составляли более 4 миллионов человек, во что Гитлер отказывался верить(9).
После ареста адмирала Канариса и организационной реформы всех специальных служб Германии, появление Русской национальной дивизии под командованием Бориса Смысловского, по сути, сохранившей армейские разведывательные структуры Восточного фронта, было явлением по-своему уникальным. Следует признать, что с этого момента разведывательная, а частично и контрразведывательная деятельность вермахта на Восточном фронте велась исключительно «русскими» руками, невольно напоминая о бесконечной, перманентной российской гражданской войне… Войне, которая не завершится разгромом германского рейха или Квантунской японской армии..
 По действиям Бориса Смысловского на последнем этапе войны в Европе, все ясно,- он прикладывал все силы к тому, чтобы собрать под свои «знамена» многолетних русских соратников по абверу и «Зондерштабу-Р», вывести их из под удара советских войск и сохранить для будущей борьбы с коммунистическим режимом в России. Естественно, возникает вопрос, а какие цели преследовал Борис Алексеевич на первых двух этапах войны вплоть до ее коренного перелома в пользу Советской армии и армий западных союзников? В своих послевоенных воспоминаниях Борис Алексеевич никогда не скрывал того, что он надеялся на то, что два военных монстра Вермахт и Советская армия до такой степени обескровят друг-друга в смертельной борьбе, что лидерам хитрожопых западных союзников , подводящим итоги войны в Европе, потребуется цивилизованный диктатор с отработанным управленческим аппаратом, готовым взять под контроль и управление все то, что ранее составляло многонациональную Россию… Не сложно было угадать, что этим новым лидером, способным объединить и возродить Россию будет он - Борис Смысловский. Если судить по воспоминаниям Бориса Алексеевича, Власов был ему неприятен лично и до некоторой степени опасен как конкурент со своими претензиями на военного лидера «новой»(?) России. Именно в этой связи, Борис Алексеевич не искал контактов с генералом Власовым, и виделся с ним исключительно по необходимости, всего несколько раз. Явный карьерист, приспособленец и беспринципный циник генерал Власов со своими аморфными дивизиями, в основе своей состоявшими из бывших дизертиров, перебежчиков и отчаявшихся окруженцев, доведенных в лагерях до полускотского состояния, по определению не мог составить реальную конкуренцию Смысловскому. По многим признакам личность Бориса Смысловского с его целями и задачами можно было бы сопоставить с ролью Людвика Свободы во главе чешских и словацких соединений в составе Советской армии, Поплавский во главе Польской армии и проч. Были в резерве у советских лидеров и фигуры более мелкие, но для своей роли не менее перспективные. Так, в это же время одной из рот в одной из многочисленных дивизий нашей Дальневосточной групппировки командовал скромный армейский капитан Ким-Ир-Сен, которому предстояло стать лидером Народной республики Вьетнам.
 



Альпийская «баллада» военной разведки вермахта
 
 В рассматриваемый нами период Борис Смысловский официально командовал 1-й Русской национальной дивизией, а точнее — штабом особого назначения (Stab Einheit z.b. V.) с войсковыми частями, сформированными на основе нескольких разведывательных школ. По словам C. K. Каширина, штаб Бориса Алексеевича из-за постоянных бомбардировок, «…очень часто лишенный связи со своими передовыми частями» (имеются в виду «мельдекопфы»), «…терпит большие потери и трудности в работе»(12).
К 20 января 1945 г. советские войска почти заняли Силезский промышленный район, а в начале февраля вышли к Одеру, захватив плацдармы на его западном берегу в районах Бреслау, Ратибора и Оппельна. 22–23 января штаб Смысловского вынужден был спешно покинуть Вайгельсдорф и отойти в район Дрездена, а затем — в Маркнойкирхен (недалеко от Плауэна) и далее в Бад-Эльстер, где дислоцировался штаб «Валли-I» и управление оперативной фронтовой разведки ОКХ на Востоке. В феврале 1945 г. формирование Бориса Алексеевича стало именоваться 1-й восточной группой фронтовой разведки особого назначения ОКХ (Einheit z.b. V. OKH-Generalstabes. Frontaufkl?rungstrupp 1, Ost)(43).
 С недавних пор в околонаучных кругах военных историков появилась точка зрения, согласно которой Смысловский возглавил это формирование не благодаря своим заслугам, а потому, что во время печально знаменитой бомбардировки Дрездена погиб с семьей и большей частью сотрудников первый(?) командир это специального подразделения — полковник П. П. Дурново.
 Подобная трактовка событий некорректна и не имеет доказательной базы. Смысловский никогда не подчинялся П. П. Дурново, кроме того, штаб не задержался в Дрездене, а проследовал далее — через Хайнцдорф в Бад-Эльстер (в 130 км от Дрездена). Примерно в это же время Штаб особого назначения Смысловского был преобразован в 1-ю восточную группу фронтовой разведки, замыкавшуюся на управление оперативной фронтовой разведки ОКХ на Востоке.
 Еще 2 февраля 1945 г. в Бад-Эльстере Борис Алексеевич получил приказ о переименовании своих частей — из 1-й Русской национальной дивизии в «Зеленую армию особого назначения» (Die Gr?ne Armee z.b. V.). К этому времени псевдоним «фон Регенау» был хорошо известен советской разведке, и Борис Алексеевич, по согласованию с генштабом ОКХ, взял себе новый псевдоним — «Артур Хольмстон», под которым он был утвержден командующим «Зеленой» армией. В то время П. П. Дурново был еще жив, на должность начальника 1-й восточной группы фронтовой разведки его кандидатура не рассматривалась. Более того, выясняется, погиб Дурново не в Дрездене, а при бомбежке авиацией союзников Франкфурта-на-Майне, куда он выехал вместе с семьей.
 В марте 1945 г. части «Зеленой армии» дислоцировались в следующих населенных пунктах: штаб и подразделения 2-го полка — в Маркнойкирхене (Markneukirchen), школа по подготовке агентов и подразделения 2-го полка — в Эшенбахе (Eschenbach), 1-й полк — в Вольхаузене (Wohlhausen)(43).
Что касается вопроса насколько заслуженным было назначение Смысловского на должность командира 1-й восточной группы фронтовой разведки, то у ближайшего окружения Бориса Алексеевича на этот счет никаких сомнений не возникало. Профессиональный уровень, организаторские способности, большой опыт проведения разведывательной работы на Восточном фронте указывают на вполне обоснованное назначение Бориса Алексеевича на эту должность.
А вот Петр Петрович Дурново, чья биография весьма любопытна и заслуживает отдельного исследования, не имел опыта организации фронтовой разведки на Восточном фронте. Большую часть войны он провел в Югославии, куда эмигрировал еще в 1921 г. В 1930-е гг. Дурново (бывший полковник русской армии) являлся агентом абвера. Работал он под прикрытием — в качестве официального представителя германских металлургических фирм (в частности, завода «Штольберг», Рейнская область), имел солидный пакет акций этих предприятий. В марте 1941 г. он, будучи резидентом, возглавлял сеть агентов в Югославии. После оккупации Югославии частями вермахта Дурново был арестован органами немецкой контрразведки, так как возникли серьезные подозрения, что он сотрудничал с югославскими и британскими спецслужбами. Летом 1941 г. его освободили, и он стал сотрудником «АСТ-Белград». Осенью 1944 г. Дурново, скопивший на военных заказах огромное денежное состояние, находившееся на счетах в швейцарских банках, направился в Германию. Вместе с семьей он оказался во Франкфурте-на-Майне, где и нашел свою смерть при бомбардировке города. Его жена, чудом оставшаяся в живых, безуспешно пыталась найти останки мужа под руинами центрального городского отеля, где они жили.
Цели и задачи, решаемые Смысловским в этот период , прослеживаются по ряду сохранившихся документов, датированных последними числами апреля и первыми числами мая 1945 года.
 Так, удостоверение служебного передвижения армии Смысловского, выданное Управлением оперативной фронтовой разведки на Востоке заверено генералом Геленом 28 апреля 1945 года. В исследуемый нами период немалую роль в рамках управления оперативной фронтовой разведкой ОКХ на Востоке играл сотрудник Смысловского — подполковник Вильгельм Баун (из семьи немецких колонистов, родился и до совершеннолетия жил в Одессе). Этот человек знал Бориса Алексеевича еще по деятельности в Зондерштабе «Р», оказывал ему поддержку. Гелен, посетивший штаб «Валли-I» в марте 1945 г. в Бад-Эльстере, вспоминал:
«Баун был изобретательным «доставалой» и хорошим организатором, умевшим не только толково использовать своих подчиненных и связников, но и обеспечивать их всем необходимым для разведки. До конца войны он работал в основном с русскими добровольцами и ухитрялся поддерживать агентурные связи вплоть до Москвы»(9).
По всей вероятности в этом отрывке речь идет об агентах Смысловского, ведь именно с Борисом Алексеевичем Баун тесно контактировал всю войну, а в самом ее конце помог русским разведчикам уйти в Лихтенштейн. Мы уже неоднократно отмечали тот факт, что структуры абвера, нацеленные на восточное направление, в значительной степени состояли из немцев в той или иной степени ранее связанных с Россией, либо из русских офицеров с немецкими корнями… Теперь мы все больше отмечаем и то, что в руководстве вермахта таких фигурантов тоже хватало. Достаточно вспомнить Розенберга, вот теперь еще – подполковник Баун… Прав был Смысловский, и…Сталин, - нам не воевать, а дружить следовало с Германией. И враг последние сто лет просматривался общий - еврейские банкиры, поработившие Старую Европу и США и люто ненавидящие Россию и Германию, упорно не признававшие их финансового и политического господства…
 4 апреля 1945 года, после непростых и длительных переговоров в генштабе ОКХ, Смысловский получил приказ о переименовании «Зеленой армии особого назначения» в 1-ю Русскую национальную армию (при любых наименованиях,- Смысловский продолжал командовать частями особого назначения 1-й восточной группы фронтовой разведки Генерального штаба ОКХ, а сам Борис Алексеевич получил чин генерал-майора и был официально утвержден командующим этим формированием(9).
Название «1-я Русская национальная армия» было пропагандистским (так же, как и, к примеру, власовская РОА, которая, по словам И. Хоффмана, еще в большей степени было «бессодержательным понятием»). Вместе с тем 1-я РНА являлась разведывательным и диверсиоенным соединением, чья цель заключалась в развертывании в тылу Красной армии партизанских действий, в проведении разведывательной работы и создании надежных агентурных сетей.
Согласно воспоминаниям Бориса Алексеевича Смысловского , 1-я РНА была «союзной армией» вермахта, сохраняя право нейтралитета по отношению к «англо-саксонцам» и право пользоваться на территории Германии русским национальным флагом.
Формирование частей 1-й Русской национальной армии проходило в невероятно тяжелой обстановке. Борис Алексеевич оказался в очень сложной ситуации. Во-первых, он продолжал готовить агентов. Во-вторых, ему была поставлена задача подготовки кадров для ведения повстанческих действий в тылу Красной армии, для чего создавались специальные диверсионные группы. Кроме того, Борис Алексеевич занимался подготовкой разведывательных кадров с перспективой послевоенной деятельности в Европе и в России. Чуть ли не основной задачей, решаемой Борисом Алексеевичем, было создание на территории России агентурных сетей, перспектива использования которых должна была заинтересовать специальные службы союзников, - прежде всего США. Было слишком очевидно, что формирования Смысловского создавались с целью вывода на Запад подготовленных разведчиков и сохранения секретной документации, которую впоследствии можно было бы передать спецслужбам Великобритании и США получить гарантии безопасности и право на продолжение борьбы с большевизмом.
 Отход на Запад готовился Смысловским заблаговременно. Еще в начале 1943 года, после поражения в Сталинграде он стал продумывать варианты подыскания убежища в том случае, если Германия проиграет войну. В отличие от генерала Власова в ближайшем окружении Бориса Смысловского практически не было случайных людей. Начиная с формирования разведывыательных батальонов в 1941 году и «Зондерштаба –Р» в 1942 году, каждый кадровый сотрудник «команды» Смысловского проходил системный отбор и получал хорошую специальную подготовку. В Варшаве Борис Алексеевич познакомился со швейцарским журналистом Генрихом Блюмером, и это знакомство во многом определило его дальнейшие действия по степени развития критической ситуации.
 Генрих Блюмер родился в 1907 г. в Пензе и происходил из семьи обрусевших швейцарцев. Его отец, Иоганн Якоб Блюмер, управлявший графским имением, был убит большевиками в ноябре 1918 г. Мать Генриха, Адель, бежала с ним и его старшим братом на юг России. В 1920 г. семья оказалась в Константинополе откуда переехала в Европу, а затем в Латвию. Генрих учился в гимназии в Риге, а его брат сумел найти работу журналиста в Варшаве, являлся зарубежным корреспондентом швейцарской газеты «Союз Берна». В 1929 г. старший брат Блюмера скончался, и Генрих занял его служебное место. С 1927 по 1944 гг. он ежегодно бывал в Швейцарии и, как полагают исследователи, был связан со швейцарскими спецслужбами(9).
Блюмер познакомился со Смысловским летом 1942 года. Прекрасно владея русским, польским и немецким языками, Генрих выполнял поручения «Зондерштаба -Р», присутствовал в качестве переводчика на допросах военнопленных, готовил доклады в штаб «Валли-I» и в ОКХ. Окончательно Блюмер присоединился к штабу Смысловского в октябре 1944 г., в Вайгельсдорфе, куда он прибыл после подавления войсками СС польского национального восстания в Варшаве.
Насколько известно, Борис Алексеевич часто и конфиденциально обсуждал с Блюмером проблему подыскания надежного убежища в случае окончательного разгрома вермахта. Блюмер посоветовал Смысловскому, пишет Н. Д. Толстой, «…попытать счастья в Лихтенштейне, крошечной стране, связанной со Швейцарией таможенным союзом, но совершенно независимой»(39).
В одиночку Смысловский, безусловно, не смог бы подготовить и организовать отход своих частей в Лихтенштейн. Сделать это без помощи особо доверенных лиц из числа руководства специальных служб было невозможно. Есть все основания утверждать, что о намерениях Бориса Алексеевича заранее знали начальник отдела «Иностранные армии Востока» генерал-майор Р. Гелен, начальник штаба «Валли-I» — подполковник В. Баун, а также еще ряд старших офицеров военной разведки, обладавших серьезными связями в ОКХ. Именно помощь с их стороны позволила осуществить Борису Алексеевичу намеченные мероприятия.
Готовясь отходить в Лихтенштейн, Смысловский просчитывал все возможнве варианты. Им продумывалась возможность установления надежных связей с западными союзниками. Для этой цели, через Блюмера, Борис Алексеевич еще в 1944 г. установил контакты с представителями правого фланга польского подполья — «Национальными вооруженными силами» (Narodowe si?y zbrojne; NSZ). Организация НСЗ возникла осенью 1942 года, после того, как боевая часть правой партии «Stronnictwo Narodowe» (Национальная партия) — «Национальная военная организация» (около 70 тыс. бойцов и командиров) влилась в Армию Крайову (АК). НСЗ, насчитывавшие в 1944 г. приблизительно 35 тыс. человек, создавались, главным образом, для борьбы с коммунистами, советскими партизанами и леворадикальными деятелями крестьянского движения, хотя первоначально польские националисты вели бои с немцами. Но в феврале 1943 года, когда внутри организации была принята Декларация и определены новые приоритеты, вектор деятельности НСЗ изменился. Часть формирований НСЗ сотрудничала с немцами и ушла с ними в Рейх. Оставшиеся в Польше отряды НСЗ не вышли из подполья после вступления Красной армии и оказывали ей сопротивление( 59).
Несмотря на свои польские корни, Борис Алексеевич никогда не упоминал об этом, считая себя, прежде всего, - русским дворянином и монархистом, каковым, собственно, он и был по своим убеждениям и поступкам. Тем не менее, использование Смысловским самых радикальных представителей польского движения сопротивления был не случаен. Известно, что 17 мая 1944 г. на него было совершено неудачное покушение в Варшаве, подготовленное диверсионным управлением АК «Кедив» (Kedyw). Польские патриоты, скорее всего, хотели рассчитаться со Смысловским за его успешную борьбу с местным подпольем. После этого Борису Алексеевичу, конечно же, не имело смысла завязывать контакты с АК. Однако в целях выхода на союзников он продолжал искать связи с польскими боевыми группами, наиболее подходящими для его операции. Блюмер посодействовал в этом вопросе, благодаря чему при штабе Бориса Алексеевича появилось два офицера из НСЗ — лейтенант Лебински (получивший поддельные документы на имя Юзефа Долажа) и капитан Рафаэль Ольбромский (он же «Ольбранский», «Альбронский»). С их помощью Смысловский установил контакт с офицером британских ВВС Альфредом Таллетом, который оказался в рядах польских националистов, бежав из лагеря военнопленных, куда он попал в 1942 года., после того как его самолет сбили германские части ПВО над Голландией. Борис Алексеевич обеспечил всем этим офицерам необременительные должности в штабе и не без основания надеялся их использовать в критической ситуации…
Одновременно с этим продолжалась работа по вербовке и привлечению в ряды армии советских военнопленных и остарбайтеров.
 На первый взгляд может вызвать удивление тот факт, что в ходе ожесточенных и кровопролитных сражений последнего этапа войны число военнопленных и перебежчиков с нашей стороны немногим отличалось от того же 1943 года… С приближением конца войны, нашим воинам еще больше хотелось жить… И некоторые тытались выжить любой ценой,- участились «самострелы» и побеги из частей… По сводкам особых отделов тылов фронтов, прифронтовая зона была полна полубандитскими группами дезертиров, грабивших население и отчаянно сопротивлявшихся частям внутренних войск, ведущим с ними борьбу… Как это не печально отмечать, но этот полубандитский контингент, поставивший себя вне закона для советской власти, являлся питательной средой для вербовки агентов и диверсантов для подрывных действий, планируемых в ближних и дальних тылах советских войск. В это же время штаб Смысловского направил вербовщиков в рабочие концлагеря и на военные предприятия, где использовался труд остбайтеров из России и стран Восточной европы. По замыслу Смысловского, этой «публике» отводилась двоякая роль - с одной стороны, из них готовили агентов, которых предполагалось затем забрасывать в советский тыл, а с другой — этих людей, прошедших через лагеря Рейха, хотели использовать в качестве прикрытия, чтобы показать, что в русских формированиях есть люди, побывавшие в нацистских застенках, и тем самым вызвать ко всему личному составу 1-й РНА снисхождение в условиях советского плена. Отбор военнопленных и остарбайтеров начался еще в Вайгельсдорфе. Проводил его полковник Тарасов-Соболев, посещавший индустриальные предприятия Циттау (для агентурной подготовки подобрали 200 человек). Затем отбор продолжился на фабриках Эшенбаха и Карлсбада(44). Расчет делался на то, что этим «восточным» рабочим предстояло в ближайше время возвратиться на родину – в Польшу, Чехию, СССР, причем – им, в отличие от военнопленных,- не грозили «фильтрационные» лагеря и жесткий прессинг НКВД… Впрочем, Борис Смысловский не в полной мере представлял массштабы деятельности и методы работы советских специальных служб.
 По воспоминаниям Смысловского 80 % его формирований составили бывшие «подсоветские» граждане, 20 % — белоэмигранты, - в основном офицеры(43).
Разумеется, создавая свою армию, Борис Алексеевич нуждался в руководящих офицерских кадрах. Бывших советских офицеров он не спешил назначать на командные должности. Пример с ВС КОНР был перед глазами. Смысловский знал какое место там отвели белой эмиграции и как в целом относились к ней во власовском движении несмотря на все попытки сгладить острые углы противоречий.
В то же время Борис Алексеевич не был в восторге и от некоторых офицеров-эмигрантов, многие из которых безнадежно отстали в профессиональной подготовке, хотя и посещали всевозможные курсы по повышению квалификации (в основном – ротного и батальонного уровня). Высшие военно-научные курсы в Белграде и Париже, в силу объективных причин, не были в состоянии целенаправленно работать на поток и выпускать офицеров, прошедших всестороннюю практическую и теоретическую подготовку, соответствовавшую высоким требованиям квалифицированных специалистов германского Генштаба.
Многие белоэмигранты не обладали полноценным фронтовым опытом современной войны, не говоря уже о разведывательной деятельности оперативного уровня, направленной на получение достоверной информацией о различных родах войск и действиях в составе частей специального назначения в интересах Верховного главнокомандования, чем, собственно, занимался Смысловский. Положение у Бориса Алексеевича было тяжелым. Большого выбора у него не было. Он стал принимать бывших царских офицеров в свою армию, добиваясь для них соответствующих должностей и званий. Наиболее характерным примером в этом отношении может служить все тот же полковник Дурново. Весь межвоенный период он находился в Сербии, в тридцатые годы являлся агентом абвера на Балканах, не без основания подозревался в сотрудничестве с английской и югославской разведками…. И, тем не менее, в 1943 году Петр Петрович был назначен на ответственную должность в военной разведке рейха. В 1-й РНА назначение на командные должности сразу получили офицеры, ранее работавшие со Смысловским в «Зондерштабе -Р». Но командных кадров все равно не хватало. Еще в марте 1945 г., когда шло формирование «Зеленой армии» на Бориса Алексеевича вышел с предложением председатель Объединения русских воинских союзов (ОРВС) генерал-майор A. A. фон Лампе. Суть его инициативы заключалась в том, чтобы спасти от гибельной мобилизации членов своей организации в Германии (около 2500 чел.) и пополнить ими ряды разведывательных частей Смысловского.
Необходимо подчеркнуть, что еще зимой 1945 г. для ОРВС наступили очень трудные дни. «Я к февралю 1945 года ясно увидел, — вспоминал фон Лампе, — что оставаться в Берлине далее невозможно, так как поток различных повторных мобилизаций начал уже приближаться и к нам, иностранцам, и передо мною стояла определенная угроза попасть в ряды германского фольксштурма, на который должна была быть возложена оборона города. Такое применение для меня и находившихся под моим руководством членов русских военных организаций было совершенно неприемлемо, и потому я дал сигнал всем, кто к моим решениям прислушивался, начать уход на юг и запад…»(21).
Прошение фон Лампе о помощи, адресованное Смысловскому, выглядит весьма симптоматично. Хотя Алексей Александрович немало сделал, чтобы эмигранты вошли в состав РОА и не чувствовали себя там на правах униженных, окончательно сделать этого не удалось. Власов, как известно, не подписал корректный вариант «Обращения к бывшим солдатам и офицерам Белых армий» (подготовленного главой ОРВС), чем оттолкнул от себя известную часть представителей русской военной эмиграции. Даже персональное вступление фон Лампе в резерв генералов РОА (что имело, конечно, пропагандистское значение) не устранило двойственности, сопровождавшей непростые отношения русского офицерского корпуса с власовцами.
21 марта 1945 г. председатель ОРВС, уже осведомленный о формировании 1-й PHА и проблемах, связанных с ее созданием, обратился к Смысловскому с письмом:
«Многоуважаемый Борис Алексеевич!
С. Н. Ряснянский сказал мне, что Вам, для осуществления Вашей большой работы, нужны офицеры генерального штаба. Считая, что в настоящий, исторический для России момент каждый из нас должен напрячь все свои силы — я как офицер генерального штаба готов предоставить себя в Ваше распоряжение.
 Крепко жму Вашу руку, искренне уважающий Вас…»(8).
К концу марта 1945 г. фон Лампе лично приехал в штаб Смысловского, находившийся тогда в Вольхаузене. После коротких переговоров Борис Алексеевич (располагавший связями в ОКХ) согласился помочь ОРВС. «Чинам РОВСа, — писал он, — был указан маршрут и выданы соответствующие проездные бумаги»(43). Конечно, такая возможность предоставлялась не всем, поскольку оформление большого количества командировочных документов, тем более в одну сторону, могло привлечь лишнее внимание к Смысловскому. Очевидно, что часть членов ОРВС просто влилась в состав 1-й Русской национальной армии. Однако самое главное — свыше 2000 человек избежало принудительной мобилизации в немецкое народное ополчение — фольксштурм и неизбежной в этом качестве - бесполезной гибели.
Среди офицеров, оказавшихся на командных должностях в 1-й РНА, были чины из Русского охранного корпуса(РОК), 28 января 1945 г. юридически включенного в ВС КОНР. 16 февраля 1945 г. личному составу РОК приказали нашить на форму нарукавные шевроны РОА. Уже сами по себе эти приказы приводят к мысли, что командованию корпуса вряд ли разрешалось «делиться» офицерами, которых не хватало армии Власова (особенно младших командиров). И, тем не менее, чины РОКа в 1-й РНА появились, а некоторые из них даже вошли в штаб Смысловского. В связи с этим появляется повод говорить о том, что Борис Алексеевич через ОКХ подбирал для себя недостающие кадры. Очевидно, что Смысловский, преследуя свои цели, действовал в обход ВС КОНР.
К концу марта 1945 г. более-менее обозначились контуры армии Смысловского, хотя процесс формирования 1-й РНА был еще только в начальной стадии и до его окончания было слишком далеко, а времени уже совсем не оставалось. Примерно в это время произошло очень неприятное событие — в марте 1945 г. гестапо арестовало 26 солдат и офицеров Смысловского. В их числе, как уже нами отмечалось, был генерал Б. С. Рихтер, заподозренный спецслужбами СС в шпионаже в пользу СССР. Можно только гадать, сколько усилий пришлось приложить Борису Алексеевичу, чтобы добиться освобождения своих сотрудников и отвести от себя новые подозрения в двурушничестве. Несмотря на крайне сложную ситуацию и неоднократные доносы и вызовы в гестапо Смысловский вновь удачно вышел из довольного тяжелого положения(50).
В конце первой декады апреля 1945 г. некоторая часть мероприятий по формированию штаба и частей 1-й РНА была завершена. Управление армии Смысловского выглядело так:
командир (командующий) частей особого назначения 1-й восточной группы фронтовой разведки Генерального штаба ОКХ — генерального штаба генерал-майор вермахта Артур Хольмстон, он же – Борис Смысловский;
начальник штаба — Генерального штаба полковник С. Н. Ряснянский;
начальник оперативного отдела (I А) — Генерального штаба майор (затем — Генерального штаба подполковник) Е. Э. Месснер;
начальник отдела материально-технического обеспечения (I В) — майор вермахта В. Ф. Климентьев;
начальник разведывательного отдела (I С) — подполковник К. Е. Истомин;
начальник контрразведывательного отдела — майор С. К. Каширин;
комендант штаба — подполковник И. А. Колюбакин;
командир охранного батальона штаба — полковник Манакин;
заместитель командира охранного батальона и начальник личного конвоя командира (командующего) — майор Г. А. Теславский;
1-й адъютант командира — обер-лейтенант А. И. Рогожников;
2-й адъютант командира — лейтенант Г. П. Неронов;
начальник отдела снабжения — подполковник Н. К. Кондырев;
командир 1-го полка особого назначения — полковник Тарасов-Соболев;
командир 2-го полка особого назначения — полковник Г. Г. Бобриков.
Кроме русских военнослужащих, в штабе и частях Смысловского служило 20 немцев: 1 майор, 2 капитана, 2 лейтенанта, 3 унтер-офицера и 11 ефрейторов (причем нижние чины являлись водителями грузовых автомашин). Общая численность армии Бориса Алексеевича, по словам Генриха Блюмера, находившегося при штабе 1-й PHА, в конце марта 1945 г. составляла около 3 тыс. человек. Смысловский приводил другие данные — 6000 человек. Вместе с тем, он обращал внимание на то, что в начале апреля 1945 г. его формирующиеся части попали под бомбардировку и понесли потери(50).
 Армия Бориса Алексеевича Смысловского, конечно, была достаточно неоднородной. Здесь были представители разных национальностей, русские эмигранты и бывшие граждане СССР . Кроме того, у некоторых офицеров были жены и дети, которые наравне со всеми терпели тяготы и лишения последних недель войны. Однако, несмотря на это формирования Смысловского были и оставались сугубо разведывательными, а значит – вполне мобильными. Безусловно, личному составу 1-й РНА не хватало оружия, специальных средств, обмундирования и продовольствия. Но Смысловский постарался обеспечить своих людей всем необходимым, что в той ситуации грядущего развала и хаоса было очень непросто.
 Следует учесть, что морально-психологическое состояние военнослужащих 1-й РНА оставляло желать лучшего. Огромное нервное напряжение последних месяцев войны, стресс, страх, сомнение и в некоторых случаях - отчаяние были заметны на человеческих лицах. Все прекрасно понимали: война идет к концу, советские соединения ведут бои на подступах к Берлину, с запада к столице рейха приближаются войска англо-американских союзников. И все-таки, даже в такой тяжелейшей ситуации, офицеры пытались сохранять выдержку, поддерживать дисциплину у личного состава и не поддаваться панике. Большая часть авторов, исследовавших описываемые нами события, утверждают, что подготовка и заброска агентов в советский тыл продолжалась практически до самого отхода в Лихтенштейн, о котором, кроме Смысловского и его адъютантов в штабе 1-й РНА никто ничего не знал, включая начальника штаба. Что, кстати, впоследствие стало причиной его обиды и открытой фронды по отношению к Борису Смысловскому.
В первой декаде апреля 1945 г. Борис Алексеевич отдал приказ по армии об отходе на юг Германии. Первыми свое место дислокации покинули части, находившиеся в населенных пунктах Бад-Эльстер и Вольхаузен (подразделения 1-го и 2-го полков особого назначения). Путь их лежал в направлении баварского города Ландсхут, где они должны были соединиться и продолжать движение через Мюнхен — на юго-запад (50). 16 апреля 1945 г. первые подразделения «смысловцев» достигли деревни Энгентрит, в районе города Мемминген, где остановились, ожидая подхода других частей и новых указаний(43).
18 апреля 1945 г. Смысловский провел совещание с оперативной группой штаба и командованием 2-го полка. На совещании также присутствовало руководство разведшколы в Эшенбахе. Не скрывая, какая сложилась обстановка (танковые части армии США находились в 10 км от Эшенбаха и в 20 км от Нюрнберга, а советские войска 16 апреля начали Берлинскую наступательную операцию), он сказал:
«Капитуляция Германии неизбежна. Нам нельзя пассивно ждать развязки. При данном положении необходимо выиграть время. Приказываю продвигаться к нейтральной швейцарской границе. Местом концентрации назначаю г. Меминген»(52).
В тот же день Смысловский выступил перед офицерским составом разведшколы в Эшенбахе. Бывший лейтенант вермахта Михаил Рогачевский вспоминал короткую речь, произнесенную Борисом Алексеевичем:
«Германия гибнет. И мы, русские националисты, остаемся без помощи. Мы должны пробиваться на юг Германии, должны объединиться с другими войсками, и если это удастся, мы скажем, в чем мы нуждаемся. Дорога каждая минута. Вы слышите канонаду. В 2 часа вы должны выступить… Вы смелые и стойкие. С нами Бог»(50).
По словам Рогачевского личный состав разведшколы в Эшенбахе (прекратившей свою деятельность) выступил ночью. Была сформирована колонна приблизительно из 500 человек, куда, помимо солдат и офицеров, также входили женщины и дети. Колонна очень медленно двигалась на юг Германии. Транспортных средств не было. Смысловский отдал приказ офицерам, чтобы военнослужащие двигались только по проселочным дорогам, так как шоссейные магистрали постоянно подвергались налетам с воздуха.
В 1-ю РНА, как писал С. К. Каширин, должны были войти Русский охранный корпус в Сербии (более 5000 человек) генерал-лейтенанта Б. А. Штейфона и 3-я дивизия ВС КОНР генерал-майора М. М. Шаповалова (около 10 000 военнослужащих-новобранцев). Некоторые историки считают эти действия Бориса Алексеевича, чуть ли не авантюрой, поскольку он никогда не объяснял, кто и когда ему отдал такой приказ, и что подобное предприятие, якобы согласованное с ОКХ, представляется необоснованным и не имеющим юридического смысла, так как эти соединения входили в состав ВС КОНР.
Вместе с тем, Смысловский, как уже отмечалось, открыто игнорировал Власова и его ближайшее окружение и не воспринимал аморфные дивизии РОА как серьезную боевую силу . Учитывая длительное и плодотворное сотрудничество с генералом Шаповаловым, возглавившим 3-ю дивизию РОА Смысловский действовал в полном соответсвии с решениями начальника III отдела ОКХ «Иностранные армии Востока» генерал-майора Р. Гелена и при поддержке начальника штаба «Валли-I» подполковника В. Бауна. Благодаря их связям и влиянию в ОКХ, Борис Алексеевич получил разрешение переподчинить себе эти соединения. Более того, именно Гелен и Баун, как замечают лихтенштейнские исследователи, санкционировали выход армии Смысловского к границе нейтральной Швейцарии, обеспечив для нее надежное прикрытие(52).
Вопрос о том, насколько решение ОКХ о переподчинении РОКа Штейфона и 3-й дивизии ВС КОНР Шаповалова Смысловскому было юридически обосновано, выглядит вполне логичным. Не следует забывать, что Третий рейх до самых последний дней своего существования был государством компетенций, в котором шла постоянная борьба за приобретение и отстаивание властных полномочий, как между различными инстанциями, так и внутри самих этих инстанций. В этих условиях в рамках одного и того же же ведомства могли приниматься диаметрально противоположные решения, входящие друг с другом в противоречие, однако каждое из этих решений, тем не менее, формально имело юридическую силу. Поэтому переподчинение Смысловскому корпуса Штейфона и дивизии Шаповалова было вполне законно и обоснованно с точки зрения руководства ОКХ.
Разумеется, возникает другой вопрос, - на каком основании немцы могли так поступать, ведь армия Власова, получив статус союзнической, вроде бы целиком и полностью была отделена от вермахта, а если и была связана с ним, то только в порядке оперативного подчинения? Однако, оперативное подчинение ВС КОНР вермахту было явлением формальным. Соединения ВС КОНР, как отмечает историк С. И. Дробязко, «…располагали лишь внутренней автономией, в то время как вопросы, связанные с обеспечением их вооружением, боеприпасами, горючим и всеми видами довольствия, пополнением личным составом и использованием, оставались в сфере компетенции германского командования». То есть реально речь идет почти о полном подчинении ВС КОНР немцам за исключением идеологии. Но командование ОКХ взгляды власовцев к этому времени (да и ранее) абсолютно не волновали (как и возможные протесты Власова по поводу боевого применения его дивизий). Именно немцы определяли, куда и какие соединения направлять, кому их передавать и где использовать.
Можно говорить, что приказ ОКХ о переподчинении двух соединений ВС КОНР Смысловскому был необоснованным и ошибочным. Но дальнейшие события, произошедшие с генералом Власовым и его подчиненными, свидетельствуют как раз об обратном.
Казалось бы,- зачем Борису Алексеевичу понадобилось подчинять себе корпус Штейфона и дивизию Шаповалова? Видимо, Смысловский возлагал некоторые надежды на то, что примкнувшие к нему РОК и 3-я дивизия ВС КОНР несколько увеличат боевую устойчивость войскового объединения, если дело дойдет до прямого боевого столкновения с войсками союзников. И он, зная всю шаткость своего положения, приложил все усилия, чтобы включить эти соединения в состав своей армии и формально этого добился. Кроме того, Смысловский действовал в расчете на то, что все присоединившиеся к нему русские воинские формирования получат шанс на спасение от грядущей расправы со стороны кровожадных бульдогов Берии, рьяно выполнявших требования Сталина.
 Смысловский вспоминал: «Апрель 1945 года. Трагические дни Германской Ставки. Я приехал получать последние распоряжения… Я получил приказы о передаче в мою армию Русского корпуса (Шутцкора) и 3-й дивизии РОА генерала Шаповалова. Надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое. Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию. Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, генерального штаба полковник Ряснянский повел кадры Первой русской национальной армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский корпус. Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Капитан С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению Корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня»(43).
Смысловский далее пишет, что генерал-лейтенант Б. А. Штейфон (скончавшийся 30 апреля 1945 г.) унес с собой в могилу тайну, получил ли он или не получил приказ ОКХ о присоединении к 1-й РНА. Борис Алексеевич не случайно заостряет внимание на этом моменте, поскольку некоторые подразделения 1-го и 2-го полков особого назначения, первыми покинувшие свое место дислокации в первой декаде апреля 1945 года, с 16 по 25 апреля, около 10 дней ждали подхода соединения Штейфона в районе города Мемминген. Однако ожидание оказалось тщетным. Корпус в назначенный район не вышел.
 Действия Бориса Смысловского можно понять и объяснить тем, что он поставил перед собой две задачи,- вывести из под удара и спасти основной и переменный состав центров и школ войсковой разведки, плюс- способствовать спасению от неминуемой гибели те формирования русских войск, что могли бы к нему присоедениться в процессе планового перехода частей 1-й РНА в Швейцарию и Люксембург. То, что выбор Смысловского пал на 3-ю дивизию РОА полковника Шаповалова и Русского особого корпуса генерала Бориса Штейфона объяснялся, прежде всего, расположением этих соединений, что они занимали на момент принятия решения, и тем, что командовали ими лица, с которыми у Бориса Смысловского было полное взаимопонимание и, наверняка, существовала предварительная договоренность. По крайней мере, что касается Шаповалова, длительный срок являвшегося начальником штаба у Смысловского, такой вариант действий вполне обоснован. Решение это, наверняка, не просто далось Смысловскому, так как процесс присоединения частей Шаповалова и Штейфона грозил задержкой осуществления основного замысла – движению в сторону Швейцарии, более того – чрезмерное «разбухание» 1-йРНА уменьшало шансы на легетимность(?) пересечения границ Швейцарии и тем более - Лихтенштейна…
Возможность того, что командование РОКа знало о подчинении 1-й РНА, исключать нельзя, так как Смысловскому еще в марте 1945 г. удалось наладить связь с соединением Штейфона. Как уже отмечалось, некоторые офицеры прибыли в 1-ю РНА из РОКа. Это, в частности, И. А. Колюбакин, Е. Э. Месснер, граф Н. А. Коновницын, А. И. Войнаховский, С. Л. Донсков, В. Ф. Жуков, Г. Симон-Томин, работавший в корпусной газете «Борьба» и выходивший на соединение с армией Смысловского с редакционной группой (10 человек). Данные фамилии были выявлены на основе сравнительного анализа имен и фамилий чинов РОКа со списком военнослужащих 1-й РНА и гражданских лиц, интернированных в Лихтенштейне, а также со списком членов Суворовского союза. Нужно сказать, что «лихтенштейнский список» содержит в себе информацию только об интернированных лицах и, следовательно, не дает полной картины того, сколько офицеров РОК могло находиться в 1-й РНА. В любом случае исследование в этом направлении должно быть продолжено, так как есть основания полагать, что в формировании Бориса Алексеевича были и другие военнослужащие корпуса генерал-лейтенанта Б. А. Штейфона(6).
Однако, вернемся к драматическим дням апреля 1945 г. Отход 1-й РНА к швейцарской границе осуществлялся в невероятно тяжелых условиях. Колонны частей и подразделений Смысловского неоднократно попадали под удары американской авиации, от чего росли боевые и санитарные потери. Оказать какую-либо помощь раненым, быстро эвакуировать их в ближайшие госпиталя не было никакой возможности. Весь грузовой автотранспорт изначально был отдан подразделениям 1-го полка особого назначения. Но в скором времени многие машины были уничтожены в результате бомбардировок, и тем, кому удалось выжить, пришлось вторую половину пути преодолевать в пешем порядке.
В еще более тяжких условиях совершала марш колонна, в которой находился личный состав из бывшей разведшколы в Эшенбахе. Михаил Рогачевский, совершавший переход в этой колонне, рассказывал о весьма печальных эпизодах, происходивших на его глазах:
«… С первого дня пути были отставшие, с кровоточащими ранами на ногах они садились на краю дороги и смотрели безразличными взглядами вослед колонне, которая двигалась дальше. Звук канонады был слышен где-то рядом… На горизонте были видны большие пожары, которые лизали небо огненными языками… Мы шли молча»(52).
Но, во-первых, части 1-й РНА, за исключением редакционной группы газеты «Борьба», двигались на машинах или в пешем строю. Во-вторых, на железных дорогах Рейха, постоянно подвергавшихся ударам бомбардировочной авиации США, постоянно случались заторы, некоторые станции и магистрали были уничтожены. О быстрой переброске по железной дороге можно было только мечтать, хотя попытки преодолеть часть пути до Меммингена на поезде со стороны офицеров и солдат Смысловского предпринимались. Лейтенант вермахта Г. Симон-Томин, группу которого совершенно случайно подобрал полковник Тарасов-Соболев, 24 апреля 1945 г. сделал в дневнике следующую запись:
«С утра бомбят станцию, которая совсем близко от нас. Трещат тяжелые и сверхтяжелые аэропланные пулеметы, от взрывов бомб и зенитки трясется земля. Когда прекращается шум моторов и бомбежки, слышна глухая канонада артиллерии с близкого фронта. Выступим дальше, очевидно, не раньше вечера из-за обстрела…»(52).
 По воспоминаниям В. Ф. Климентьева - «армия Смысловского представляла собой некое подобие сброда, и весь марш был «очень похож на кинематографическую картину необычных приключений». Своим «бурным поведением» эшелон «смысловцев» якобы стяжал себе такую «славу», что немецкие железнодорожники нигде его не задерживали, а «станции хотели поскорее его пропустить»(52).
 К слову, сам Василий Федорович Климентьев в ходе марша почти всю дорогу просидел в грузовой штабной машине вместе с полковником Ряснянским, который бросил на произвол судьбы подчиненный ему личный состав, о чем пишет Г. Симон-Томин(52).
Климентьев также писал, что создание Смысловским армии представляло собой «самый грубый блеф, нужный для интернирования в Лихтенштейне»(52).
 Так, собствеенно и было, только чем же Климентьев был недоволен? Ведь сам он стремился уйти на Запад, знал, что его давно разыскивали сотрудники НКВД. Другое дело, что его служебный уровень не позволял ему знать, что создание 1-й РНА, санкционированное органами немецкой разведки, являлось секретной операцией по выводу из под удара разведывательных кадров Рейха. Помимо Климентьева (который в 1920—30-е гг. работал на польскую разведку — «Дефизиву», а во время войны стал сотрудником персонального сектора во 2-м отделе «Зондерштаба «Р») трудности этого последнего марша преодолели еще немало интересных людей. Вот лишь некоторые из них.
Следует учесть, что майор вермахта В. Климентрьев, вошел в состав штаба Бориса Смысловского только в марте 1945 года, а до этого служил под командованием генерал-лейтеанта Штейфона в Югослававии. В штабе Бориса Смысловского Климентрьеву доверили лишь должность дивизионного интенданта, уже только по этому,- не ему судить о боевом потенциале батальонов и полков, состоявших из подразделений специального назначения.
Иван Мясоедов (более был известен был как профессор Е. Зотов), сотрудник абвер-II и РСХА. Считал себя идейным противником большевиков, но, вместе с тем, и капиталистического мира, разрушить который, как он думал, можно с помощью распространения поддельных денежных знаков. Разведка СС поручила ему как талантливому живописцу и графику изготовление фальшивых фунтов стерлингов. Мясоедов выполнил задачу - поддельные фунты ничем не отличались от настоящих, и Великобритании, как утверждал С. Л. Войцеховский, «…пришлось изменить их рисунок»(8). Хотя Мясоедов не любил западных «плутократов», но и попасть в руки НКВД ему вовсе не хотелось. И когда немецкая военная разведка и СД занялись подготовкой к выводу своих кадров в Западную Европу, Мясоедов оказался в числе тех, кого следовало спасти в первую очередь. То, как он попал в армию Смысловского, до сих пор остается загадкой. Но само его появление в 1-й РНА, а затем в числе интернированных в Лихтенштейне лиц, говорит о многом, в том числе и о далеко идущих планах Бориса Алексеевича Смысловского.
Кстати, процесс доставки и последующего затопления в швейцарском озере Топлиц ящиков с фальшивыми денежными знаками, похоже, происходило при его участии. И то, что само это озеро лежало вблизи маршрута движения одной из колонн 1-й РНА, свидетельствует в пользу этой версии.
Александр Бутенко (он же Масловский Василий Иванович), капитан вермахта, бывший преподаватель в Летценской контрразведывательной школе.
Александр фон Шуберт (клички «Шуберт» и «Александров», прозвище «Доктор») — бывший преподаватель в разведывательных школах Валга и Стренчи.
Алексей Хоментовский — бывший главный резидент «Зондершатаба -Р» в резидентской области «С 1».
Анатолий Юркин (он же Леонид Васильевич Соболевский, он же Кравцов) — бывший резидент «Зондерштаба -Р» в городе Дубно.
Антонина Челищева — бывшая сотрудница 2-го отдела «Зондерштаба -Р».
Борис Золотун — бывший преподаватель стрелковой подготовки в разведшколах Валга, Стренчи, Мыза-Кумна, бывший начальник хозяйственной части в Вайгельсдорфе.
Борис Коверда (клички «Сергеев», «Василенко», «Сафонов»), знаменитый мститель, ликвидировавший убийцу Николая II — советского полпреда в Варшаве П. Л. Войкова. Бывший сотрудник осведомительного сектора 2-го отдела «Зондерштаба -Р».
Василий Кукрицкий — бывший курьер украинского отдела «Зондерштаба -Р».
Георгий Моисеев — бывший курьер резидентуры «Зондерштаба -Р» в Киевском районе Киевской области.
Иван Смирнов — бывший начальник учебной части в разведывательных школах Валга и Стренчи.
Константин Подгорный — бывший штатный агент резидентуры «Зондерштаба -Р» в городе Пинске.
Луциан Майборода — настоящее имя и фамилия Алексей Литвин, бывший изготовитель фиктивных документов Полтавской диверсионной школы.
Муса Юсупов (псевдоним «Низами»), лейтенант вермахта, бывший следователь и вербовщик в абвергруппе-101.
Петр Холявка — бывший курьер «Зондерштаба -Р» в резидентской области «С».
Рихард Бенц — бывший сотрудник 104-й команды абвера, отвечавший за переброску агентуры в 1941–1943 гг., один из руководителей «мельдекопфа» в Зихельберге, переправлявшего агентов Вайгельсдорфской разведшколы.
В этот небольшой перечень включены сотрудники Бориса Смысловского чью эвакуацию из Прибалтики организовал и обеспечил Борис Николаевич Ильинский. Все они ранее входили в число активно действовавших чинов «Зондерштаба-Р». Чтобы вывести разведчиков, агентов и функционеров разведки такого уровня на Запад, требовалось основательное прикрытие. Для этой цели в спешке и создавалось соединение , которому давались различные пропагандистские названия, будь то «Зеленая армия» или 1-я Русская национальная армия. Суть же была в том, что под этим прикрытием, если угодно - «крышей», были собраны наиболее заслуженные сотрудники абвера, и «Зондерштаба-Р», которым грозила верная гибель от быстро наступавших советских войск. Причем, Смысловский давал названия своим формированиям, исключительно в пропагандистских целях, так как с его стороны было бы глупо афишировать то, чем он занимался во время войны. В итоге - тайная армия Бориса Смысловского показала себя более живучей, чем соединения ВС КОНР, которые рассыпались и сгинули в первых числах мая 1945 г.
К 23 апреля 1945 г. части 1-й РНА, сильно поредевшие за несколько предыдущих недель, вышли в район Меммингена, а некоторые подразделения — в район Кемптена. На отдых времени отводилось мало. 24 апреля колонны «смысловцев» продолжили путь к швейцарской границе. Г. Симон-Томин записал в дневнике:
«Днем, в 5 ч., выходим пешим порядком дальше на юг. Не отошли и одного километра от Кемптена, налетают на колонну самолеты и жестоко обстреливают. Несколько автомобилей горят. У нас в колонне двое убитых и больше десятка раненых. Через полчаса идем дальше. Всюду по дороге горящие автомобили, раненые и убитые. Идем всю ночь и к утру останавливаемся у городка Штауфен. Спим в сарае»(50).
Приблизительно в эти дни формирования Смысловского встретились с частями генерал-майора М. М. Шаповалова (всего 1,5 тыс. человек, остальные части соединения численностью до 8,5 тыс. военнослужащих к этому моменту были расформированы). По словам Бориса Алексеевича, Шаповалов получил два противоположных приказа — один из Ставки ВС КОНР, а другой — от него - Смысловского. Первый приказ требовал, чтобы генерал следовал в район Вангена — через Фюссен — в Чехословакию. А второй — чтобы он шел в Фельдкирх, на соединение с 1-й РНА. Попав в затруднительное положение Шаповалов, не имевший на руках письменного приказа о том, что он поступает в распоряжение Смысловского, продолжил выполнять директиву Власова и ушел в Чехию, где его подчиненные присоеденились к восставшим пражанам, что не помешало чехам, «опъяненным»(?) победой, Шаповалова расстрелять…
Этого эпизода Борис Алексеевич касался в своих воспоминаниях дважды и оба раза в рамках очерков, посвященных личности главнокомандующего ВС КОНР. Именно случай с 3-й дивизией ВС КОНР стал предметом последнего разговора, произошедшего между Власовым и Смысловским. Разговор состоялся по телефону за несколько дней до того, как части генерала Шаповалова повстречали колонны 1-й РНА. Беседа оказалась весьма показательной, поскольку в ней обнажился не только печальный итог личных отношений двух деятелей русского коллаборационизма, но и грядущий трагический финал всех сил русского сопротивления, вступивших в борьбу с большевизмом в годы Второй мировой войны. Смысловский воспроизводил этот разговор на основании личных записок:
«— У аппарата ген. Xольмстон. Хочу спешно говорить с ген. Власовым.
— Здесь ген.Трухин. Я вас слушаю. Здравствуйте. Ген. Власов подойти к аппарату не может. У него важное совещание.
— Здравствуйте. Скажите, вам известна обстановка? Если известна, то, что вы намерены делать?
— Да. Мы двигаемся согласно приказа Главнокомандующего в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.
— Это безрассудство. Вспомните Колчака( доверился чехам в 1920 году и поплатился за это жизнью – Б.Н.). Вы должны знать, что на Западном фронте были взяты тысячи пленных в форме РОА.
— Хорошо. А что вы предполагаете делать?
— Я иду на юго-запад, к нейтральной границе. Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне переданы Русский корпус и Шаповалов.
— Шаповалову приказано идти на соединение с нами.
— Моя директива прямо противоположна.
— Подождите, я доложу Главнокомандующему.
— У аппарата ген. Власов. Трухин передал мне разговор с вами. Кто отдал приказ о передаче вам 3-й дивизии?
— Германская главная квартира.
— Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями, и в этот исторический момент они должны выполнять только мои приказы.
— Разрешите доложить, что обстановка требует изменения ваших директив. Идти на восток — это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.
— Вы генерал вермахта и можете делать, что вам угодно. До свидания…»(43).
Попробуем разобраться в деталях этого разговора.
Учитывая большие потери среди личного состава, Смысловский прекрасно осознавал, в каком сложном положении он находился. Силы его формирований были слишком малы, чтобы выдержать бой с регулярными частями 1-й французской армии, которые уже перешли к операции по блокированию границы нейтральной Швейцарии. Насколько можно судить по обстановке, 1-я РНА нуждалась в поддержке и включение 1,5 тыс. человек из 3-й дивизии ВС КОНР в состав армии Бориса Алексеевича увеличивало его шансы на прорыв. Формальное право на подчинение себе остатков 3-й дивизии РОА у Смысловского было. Но, столкнувшись с жесткой позицией Шаповалова, который отказался выполнять приказ ОКХ, Борис Алексеевич обратился в Ставку ВС КОНР.
Из разговора с генералом Ф. И. Трухиным Смысловскому стало известно, какие шаги намеревался предпринять Власов- «…с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев». Такой план Борису Алексеевичу, знавшему рубежи предпогагаемого разграничения зон ответственности союзников, показался безрассудством. И он поделился с Трухиным оперативной информацией о «…тысячах солдат в немецкой форме с нашивками РОА», захваченных в плен американскими солдатами. Конечно, Смысловский мог преувеличивать количество пленных добровольцев, но суть вопроса заключалась в другом — надежды Власова и его окружения на ожидаемый раскол в лагере союзников оказались тщетны. Власов неоднократно пытался связаться с союзниками (первые попытки относятся еще к лету 1943 г.), посылал к ним своих представителей. Но ничего серьезного из этого не вышло. Академик М. И. Семиряга, ссылаясь на слова командующего 7-й американской армии генерал-лейтенанта А. Пэтча, отмечал: «…если Власов воюет не за Гитлера, а против сталинского большевизма, то, что же русские добровольцы делали на Атлантическом побережье и как можно оправдать жертвы, понесенные американской армией в сражениях с этими добровольцами»(34).
Кроме того, наиболее информированные авторы склоняются к версии, что Смысловский, контактировавший с Геленом, получил от него заслуживавшую доверия информацию о том, какая судьба ожидает послевоенную Европу. Как известно, в конце января 1945 г., в последние дни наступления в Арденнах, органы немецкой военной разведки выкрали у британцев копию совершенно секретного плана операции «Затмение» (Eclips). Копия содержала сведения о новом устройстве Европы, причем на картах, прилагавшихся к ней, были обозначены страны и оккупационные зоны, остававшиеся под контролем союзников и СССР. В марте 1945 г. Гелен, прибывший на совещание в Пренцлау, ознакомил с документами командующего группы армий «Висла» генерал-полковника Готтхарда Хайнрици — вдумчивого и педантичного стратега, реакция которого была краткой: «Это смертельный приговор». По плану операции «Затмение» восточные и северо-восточные районы Германии, значительная часть Восточной Европы отходили Советскому Союзу (9). А это означало одно: никакой войны против СССР союзники пока вести не собираются. Видимо, поэтому Смысловский постарался переубедить Трухина. Фраза «…я иду на юго-запад» была попыткой указать на другой выход в сложившейся обстановке.
Борис Алексеевич также поставил в известность Трухина о передаче ему РОКа и 3-й дивизии ВС КОНР. Это сообщение, скорее всего, оказалось неожиданным, почему Трухин и решился вызвать к телефону Главнокомандующего ВС КОНР. Власов, по-видимому, был в шоке, узнав такие известия, ведь он только накануне подчинил себе формирования генерал-майора Т. Н. Доманова и XV казачий кавалерийский корпус СС и готовил приказ о сосредоточении всех войск КОНР в районе западнее австрийского города Линца.
Борис Алексеевич говорил о необходимости изменения планов Ставки ВС КОНР. Но Власов остался глух к его предложению и произнес слова, исполненные трагического пафоса: «Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями, и в этот исторический момент они должны выполнять только мои приказы».
Смысловский посчитал решение Власова безумием, которое приведет к гибели не только его, но и людей, идущих за ним. Дальше вести дискуссию не имело смысла. Власов остался непреклонен, но на этот раз его упрямый характер привел к трагической гибели и позорному плену соединений РОА, находившихся в его распоряжении. Борис Алексеевич сказал Власову о своем предполагаемом маршруте и прекратил разговор…
Что касается действий генерал-майора М. М. Шаповалова, то, возможно, он и хотел перейти к Смысловскому, однако пожелал сохранить верность Власову и вскоре заплатил за это своей жизнью.
К концу апреля 1945 г. ситуация для 1-й РНА стала еще более угрожающей. Части 6-го армейского корпуса США появились недалеко от Кемптена, а части 1-й французской армии вышли к Брегенцу. Французскому командованию скоро стало известно о находившихся в этом районе «немецких»(?) войсках. Для их уничтожения были выделены подразделения, состоявшие из марокканских солдат, которые не стали бы уточнять национальную принадлежность военнослужащих, одетых в форму вермахта. Смысловскому пришлось воспользоваться горными проходами и пересечь знаменитый по суворовскому походу «Чертов мост», чтобы оторваться от свирепых преследователей(43).
30 апреля личный состав 1-й РНА (до 1000 человек) вступил в город Фельдкирх. Здесь к армии Смысловского присоединились глава Дома Романовых в изгнании— великий князь Владимир Кириллович со свитой, эрцгерцог Альбрехт Габсбург-Лотарингский, председатель Русского комитета в Варшаве С. Л. Войцеховский, первые лица вишистской Франции — маршал Анри Петэн, премьер-министр Пьер Лаваль, а также небольшая группа беженцев. Борис Алексеевич согласился взять под свою защиту всех титулованных особ после того, как к нему с просьбой обратился великий князь Владимир Кириллович: «Французы за мной охотятся. Не возьмете ли Вы меня с собой?». Майор вермахта Вениамин Пастушкевич (бывший преподаватель идеологической подготовки в разведшколах Валги, Стренчи и Вайгельсдорфе), пораженный тем, что вместе с армией идет великий князь, обращался к нему «царь» и целовал его руку(8).
30 апреля Смысловский провел в Фельдкирхе совещание, поставив перед штабом задачу — разработать операцию по переходу швейцарской границы. Как отмечает Фогельзанг, в этот день офицеры, наконец, узнали, что «должны были идти в Лихтенштейн». 1 мая части 1-й РНА были переведены в село Нофельс, где ожидали приказа. В течение суток проводилась тщательная разведка приграничной зоны. К концу 2 мая план перехода границы был подготовлен. В памяти 2-го адъютанта Смысловского, Георгия Неронова, этот день запомнился таким:
«2 мая 1945 г. Части Армии подошли к Швейцарской границе и расположились в селе Нофельс. Ночью намечен переход границы княжества Лихтенштейн. Вечереет. По частям отдан приказ не отлучаться. Командующий Армии выходит с двумя адъютантами из штаба отдохнуть и направляется в расположение частей. В автопарке кипит работа. Все машины должны быть на ходу. Идем вдоль расположений частей. Все заняты пересмотром и упаковкой своего скудного багажа. Настроение невеселое. Выходим на окраину села к берегу Рейна. Нас обгоняет машина с офицером для поручений, отправляющимся в Фельдкирх за Великим Князем. Германский офицер, занимающий оборону на данном участке, увидев издали генеральские красные отвороты, спешит навстречу с рапортом. Генерал обменивается с ним несколькими фразами, затем, взглянув на часы, быстро возвращается в штаб. Там уже ожидают с докладом офицеры, производившие днем разведку границы. Вызывается начальник штаба. Через несколько минут выходит Нач. Штаба и приказывает собрать гг. офицеров. Значит, окончательное решение принято. Завтра прекращается наша вооруженная борьба».
Рассказывая о последнем дне перед выходом в Лихтенштейн, Г. П. Неронов, по личным соображениям, не говорил о неприятных инцидентах, происходивших в 1-й РНА в течение всего марша, а также о том, какие отношения сложились у Смысловского с начальником штаба и некоторыми офицерами.
 Теперь нам на фоне событий последних недель существования Третьего рейха предстоит уточнить каким образом в эту обстановку «вписался» Борис Ильинский.
Мы уже вели речь о том, что осенью 1944 года южное управление Морского Абвера было расформировано. С наступлением советских войск количество военнопленных стремительно сокращалось, мелкие шталаги закрывались, заключенные переводились в стационарные концлагеря на территории рейха. Сотрудники НБО оказались не у дел, им было предложено перейти в другие подразделения войсковой разведки…
Согласно моей версии, начиная с этого периода, Борис Николаевич Ильинский начал активно сотрудничать с руководством «Зондерштаба-Р» и непосредственно с Борисом Алексеевичем Смысловским. Выполняя его личное поручение, Ильинский убыл в распоряжение руководства АГ-166 , а затем организовал эвакуацию персонала разведывательных школ из Прибалтики и Восточной Пруссии в Северную Польшу и далее - в район Берлина. Обо всем этом мы уже вели речь на предыдуих этапах расследовния.
 В приключенческом сериале «СМЕРШ-2 Крым» проскальзывает эпизод, когда наш контрразведчик Кошкин, обследуя предполагаемое место захоронения Сашеньки Комиссарова, читает надпись на могильной плите: «Хорошо, когда о тебе помнят, но иногда бывает лучше, если о тебе забудут».
 Примерно такого же принципа придерживался Борис Николаевич Ильинский накануне неизбежного краха Третьего рейха.
 Поскольку у следователей тульского МГБ не нашлось компромата на Ильинского за период с ноября 1944 года, по апрель 1945 года,- это очень заметно отразилось на соответсвующих разделах уголовного дела. Журналист Алексей Сафронов, отмечая этот факт, не мудрствуя лукаво, написал - «…в январе 1945-го переводчик «Сидоров» в районе Зальцбурга грамотно исчез из поля зрения немецких контрразведчиков. В показаниях тульским чекистам Ильинский расскажет о том, что устроился работать на хутор к местному крестьянину. Здесь, в австрийской глубинке, он дождался окончания войны и двинулся пешком в Италию. По дороге его задержал американский патруль, который вернул задержанного обратно в Зальцбург…»(1)
Судя по приведенной здесь информации, Ильинский без труда убедил следователей в том, что в последний период войны он потерял связь со своими коллегами по абверу и действовал исключительно по своей личной инициативе. В эту версию очень трудно поверить. Уже только тот факт, что в первые дни мая 1945 года Ильинский оказался в районе Зальцбурга, свидетельствует о том, что до самого момента задержания его американским патрулем Ильинский действовал в тесном контакте со своими бывшими соратниками по «Зондерштабу-Р». В последние дни апреля в районе Зальцбурга находился штаб и многочисленные тыловые структуры армии генерала Власова. Уже только поэтому подобный район никак не назовешь местом подходящим местом уединения для «беглого»(?) разведчика…
 К своим воспоминаниям Борис Смысловский приложил несколько документов, среди них - маршрутный лист передвижения основных частей, входивших в 1-РНА. Нам нет необходимости изучать этот документ, отпечатанный второпях на газетной бумаге, естественно- на немецком языке… Для уточнения отдельных этапов перехода в направлении границы с Лихтенштейном Смысловский приложил карту, с нанесенными на ней маршрутами переходов .







Схема передвижения 1-й РНА в 1945 г.





К сожалению, низкое качество печати первоисточника, - плюс - многократное копирование, привело к тому, что прочитать надписи, поясняющие наименование соединений и подразделений, вышедших с разных исходных пунктов и участвовавших в марше, практически невозможно. Тем не менее, подключив воображение, считаем, что из района Вены на соединение с основными силами 1-й РНА, перемещалось одно из соединений, подчиненных Борису Смысловскому. Причем, переход этот осуществлялся через Линц, Зальцбург, ……. Мюнхен…
Обратимся к воспоминаниям участников событий.
 В дневнике лейтенанта Г. Симона-Томина, шедшего на соединение с 1-й РНА, встречаем запись от 19 апреля 1945 г.:
«…Штаб сматывается и уезжает, а с нами как-то потом разыгрывается "Венская" история. Наконец, обещают сегодня автомобиль в 1 ч. дня, но этому ни я, ни другие не верят.
А вот как уедет начальник штаба, то пропадет и последняя надежда на чью-либо помощь, и тогда опять надо будет действовать только по собственной инициативе…
 «Мы окончательно брошены. Перекрестились и сели в поезд, который идет только до Фрайзинга, а там будем пробираться путями, указанными нам Богом…».
Следующая запись — от 23 апреля 1945 г.:
«Случайно встречаю полковника Соболева и получаю приказ немедленно включиться в его колонну, идущую на юг».
 Томин не случайно в своих воспоминаниях упоминает «венскую» историю… Речь идет о том, что на четвертые сутки после того, как полковник Ряснянский и некоторые офицеры штаба бросили группу из газеты «Борьба», Г. Симон-Томин случайно встретил командира 1-го полка особого назначения полковника Тарасова-Соболева, ведущего своих подчиненных по заданному штабом Смысловского маршруту.
Не следует всерьез воспринимать информацию от того же Симон-Томина, - журналиста, занимавшегося спецпропагандой в своей дешевенькой газетенке «Борьба». Поскольку Симон-Томин связывает свои злоключения с «Венской»(?) историей, есть основание предположить, что свое движение издательская группа начала из района Вены, 15 апреля занятого советскими войсками. Не вижу никакого криминала в том, что офицеры штаба во главе со своим начальником полковником Рослянским спешно покидают опасный район… Выполняя задачи по выводу войсковых колонн в назначенные пункты в условиях непогоды и атак с воздуха, они вовсе не обязаны были заниматься спасением разной эмигрантской «шушеры» вроде того же Симона-Томина. Для нас важно в этой информации то, что группа Симона по железной дороге добралась до Фрайзинга, встретила колонну 1-го полка полковника Тарасова- Собелева и уже вместе с ним продолжила свой путь в направлении Меммингена.
Уже только тот факт, что движение одной из групп проходило через Зальцбург позволяет нам предположить, что последующее «оседание» Бориса Ильинского в близлежащей альпийской деревеньке происходило по плану разведывательно-диверсионной деятельности , согласованного со штабом Бориса Смысловского.
Что нам еще известно по действиям Бориса Алексеевича в те апрельские дни 1945 года?
 15 апреля Борис Алексеевич получил постоянное генеральское удостоверение личности № 1024 а. Номер этого удостоверения в обязательном порядке вносился во все служебные документы, к каким только имел отношение Смысловский. В частности, для вывода своих частей в направлении Лихтенштейна Борис Алексеевич получил на руки несколько удостоверений служебного передвижения (свидетельств на передвижение), которые выписывались вышестоящим командованием и заверялись потом по ходу следования частей. Одно из таких удостоверений, заранее выписанное генерал-майором Р. Геленом и заверенное в последующем подполковником В. Бауном, Смысловский в свое время опубликовал в газете «Суворовец»:
«Удостоверение служебного передвижения
Настоящее удостоверение действительно только с предъявлением удостоверения личности № 1024 а.
Спешное служебное передвижение в секретных целях, gem. Vfg. Mil. A 1 Br. В. Nr. 245/12.44.
Генерал-майор Хольмстон (Борис Смысловский) с частями Особого Назначения (1-я Русская Армия) Генерального Штаба Главного Командования Действующей Армии (ОКХ).
Продвижение от 2.5.45 до 26.5.45. Обратное продвижение не состоится.
Предназначенные стоянки по линии продвижения: Альтенштадт, Нофелъс, Блуденц.
Замечания и удостоверения воинской части
Особые замечания.
Вышеуказанные принадлежат к Фронтовым Разведывательным Войскам и, согласно секретного приказа Главного Командования Вооруженных сил (ОКВ) WFSt. Chef 1 C Br. B. Nr. 757/44 g. К dos от 5.9.44, не имеют права быть постоянно или временно привлеченными к выполнению других заданий (маршевые батальоны, сборные по тревоге и т. д.).
Утверждено генерал-майором Геленом — начальником Отдела «Иностранные армии Востока» в Генеральном Штабе Главного Командования Действующей Армии (ОКХ).
28.4.1945. Управление Оперативной Фронтовой Разведки на Востоке.
Подпись: Баун, подполковник и командир».
 Как следует из документа, части генерала Смысловского целенаправленно направлялись к швейцарской границе. Последние стоянки соединения армии планировались в пунктах Альтенштадт, Нофельс и Блуденц. В воспоминаниях Смысловского встречается только село Нофельс, куда 1-я РНА вступила 1 мая 1945 г. Нофельс, заметим, являлся административной единицей земли Форарльберг, куда также входили Фельдкирх, Блуденц и Альтенштадт. Поэтому в свидетельстве на передвижение речь идет о последнем районе сосредоточения сил 1-й РНА перед границей с Лихтенштейном.
Не лишне уточнить название местности, где Баун подписал Смысловскому последнее удостоверение?
В своих воспоминаниях Р. Гелен отмечал: «Штаб «Валли-I» находился с начала апреля в Альгое, через который в конце апреля прошли американские войска. Позднее этот район вошел во французскую оккупационную зону». Альгой — это юго-западный регион Баварии. Во времена Третьего рейха эта территория входила в состав гау Швабия. В составе гау находились такие административные округа, как Кемптен, Марктобердорф-Фюссен и Мемминген. Мемминген, как известно, Смысловский определил местом первоначальной концентрации сил 1-й РНА. Теперь уже не возникает сомнения в том, что маршрут, по которому двигалась его армия, заранее оговаривался с руководителями немецкой разведки. И вероятней всего, в районе Кемптена произошла последняя встреча Бориса Алексеевича с начальником штаба «Валли-I» подполковником В. Бауном, после чего 1-я РНА, пройдя «…через горные проходы Тироля, занятые частями СС» (здесь, по утверждению историка Клауса Гримма, находилось около 400 человек из индийского легиона СС), в ночь с 29 на 30 апреля 1945 г. продвинулась к городу Фельдкирху.
Смысловский, таким образом, не терял контакта с руководителями немецкой разведки до самого выхода в Лихтенштейн, постоянно находился с ними на связи. Не потерял он эти связи и в Лихтенштейне, позднее передав свои агентурные каналы организации генерала Гелена, находившегося в американской зоне оккупации Германии(39).
 Согласно материалам Государственного архива Лихтенштейна, в ночь со 2 на 3 мая 1945 г. границу княжества пересекло 494 человека в форме военнослужащих немецкой армии. Из них 462 военнослужащих 1-й PHА (в том числе 73 офицера), 30 женщин и 2 детей. Надо, однако, сказать, что эти сведения, подготовленные сотрудниками корпуса безопасности княжества и внесенные в отдельный список, датированы 8 марта 1948 г., когда Лихтенштейн покинули последние лица, находившиеся более двух лет на положении интернированных. Несмотря на дотошность, с которой проводился учет, не все люди Смысловского были внесены в список. Так, в документе отсутствуют сведения об Иване Мясоедове, а ведь он скрывался в Лихтенштейне под псевдонимом «профессор Е. Зотов».
Персональные данные об интернированных лицах полнотой и конкретикой не отличаются. Некоторые сотрудники штаба Бориса Смысловского при оформлении документов отказались назвать день и место рождения. Есть в списке и пустые графы, где нет никаких сведений о человеке. По мнению авторов, очень велика вероятность, что многие «смысловцы» использовали «легенды», разработанные в разведшколах, чтобы подзапутать свою биографию и скрыть свою принадлежность к вермахту. В колонне войск, перешедших границу Лихтенштейна, было немало мужчин в гражданской одежде. Лихтенштейнские историки указывают на интернированных как на людей, носивших в основном военную форму. Но ведь среди личного состава 1-й РНА были и те, кто совершал марш в гражданской одежде. Куда они делись? Может, они были среди тех 1254 русских, прошедших 1 и 2 мая через пограничный пункт в Шаанвальде? Такую возможность нельзя исключать, так как в статье С. К. Каширина, посвященной истории 1-й РНА и послевоенного «суворовского движения», встречается информация, что 30 апреля 1945 года, в Фельдкирхе армия Смысловского насчитывала около 1000 человек. Эта информация более правдоподобна. Самому Смысловскому по разным причинам не хотелось указывать полную численность подразделений, перешедших под его командованием на территорию нейтрального Лихтенштейна.
Среди интернированных были люди разных национальностей. По официальной информации, среди лиц, прошедших официальную регистрацию, были: 322 русских, 4 белоруса, 118 украинцев, 4 казака, 6 татар, 3 армянина, 3 чуваша, 1 чеченец, 1 коми, 1 таджик, 1 лезгин, 1 турок, 2 узбека, 2 калмыка, 1 мордвин, 1 башкир, 1 мариец, 20 немцев, 1 британец, 1 швейцарец и 2 поляка. Большинство чинов 1-й РНА являлись в прошлом советскими гражданами, и только незначительную часть составляли старые эмигранты (подданные Германии, Польши, Югославии, Румынии, Латвии и Эстонии, а также лица, не имевшие гражданства). Рядовой и унтер-офицерский состав был первоначально размещен в двух школах: в Шелленберге (около 250 человек) и Руггелле (168 человек). Для генерала и офицеров выделили гостиницу «Вальдек» в Гамприне. Женщин с детьми разместили в общине городка Маурен и в гостинице «Корона» в Шелленберге (всего 29 человек). О дальнейшей судьбе подчиненных генерала Смысловского можно прочитать в его воспоминаниях , а также в исследованиях его ближайших соратников(50,51,52).
 Будем исходить из предположения, навязанного нам следователями тульского МГБ, что Борис Ильинский, оставшись в альпийской деревеньке, ожидал подходящих условий для натурализации в качестве бывшего «младшего сержанта Бориса Лазарева». Логично было бы предположить наличие разветвленной и надежной разведывательной немецкой сети в этом районе. Зная характер и склонность к импровизации, нашего фигуранта нельзя исключать и того, что Борис Николаевич решился на «свободный поиск» с целью встречи со своей подругой, служивший до той поры в одной из частей группировки немецких войск в Северной Италии. Быть может, он планировал вместе с ней проскочить в Лихтенштейн, и только случайная встреча с американским патрулем сорвала его планы? Приходится поверить в то, что все последующие «приключения» Ильинского в России были заранее спланированы, а не явились вынужденной и вымученной импровизицией…
На фотографии, запечатлевшей Ильинского в долине на фоне швейцарских Альп, хорошо просматривается белоснежная рубашка и галстук, что весьма «типично»(!?) для бывшего военнопленного, скрывавшегося на крестьянском хуторе… По ряду признаков, фотография сделана в конце апреля - начале мая 1945 года. Следуя той легенде, которую избрал себе Борис Николаевич, эта фотография вполне могла оказаться среди его личных вещей, обнаруженных при задержании, либо находиться в одной из квартир, где он ранее проживал, и адреса которых вынужденно назвал при многочисленных допросах в Туле.
Остается уточнить, что разделяло момент , запечатленный на этой фотографии и , скажем, - период участия Бориса Ильинского в разведывательных и контразведывательных операциях начиная с декабря 1944 года?
 По моему убеждению, Борис Николаевич Ильинский с декабря 1944 года по середину апреля 1945 года выполнял задачи разведывательного и контрразведывательного характера в составе отдела 1-С при штабах армий группы «Зюйд». Поскольку в распоряжении органов СМЕРШ 2-го и 3-го Украинских фронтов и разведывательного отдела Дунайской флотилии не нашлось материалов и оперативных разработок, подтверждающих деятельность Бориса Ильинского в качестве сотрудника немецких специальных служб в этот период, то не будем безпредметно фантазировать на эту тему. Кстати, большая часть архивов штаба Дунайской флотилии, включая архив разведывательного и особого отдела, была утрачена в ходе спешной эвакуации через Дунай в феврале 1945 года(23). При этом стоит отметить, что в исследуемый период войска 2-го и 3-го Украинских фронтов и Дунайской военной флотилии в Придунайском регионе постоянно испытывали на себе серьезный прессинг венгерской, австрийской и, в первую очередь, - немецкой разведок. Для Германии и ее последних союзников это был период серьезных и фатальных неудач. В равной степени это отразилось на процессе противоборства разведок. Но не стоит забывать и о том, что в процессе трех этапов грандиозного сражения на Дунайском театре военных действий и особенно в районе озера Балатон в январе и марте 1945 года войска 3-го Украинского фронта как минимум дважды находились на грани грандиозного поражения… И, опять- таки, разведка не оставалась в стороне на этих этапах борьбы. Кстати, если бы фюрер принял к сведению данные разведки накануне трагедии, постигшей дивизии 6-й танковой армии генерала Зеппа Дитриха, то стоило бы повременить с наступлением и сберечь таковый резерв группы армий…
 Можно нисколько не сомневаться в том, что к моменту окончания войны территория стран Восточной Европы и западные области СССР была густо «нашпигована» агентами абвера, бывшими сотрудниками специальных служб Австрии, Венгрии, Чехии, Словакии, Румынии,- сориентированными на оперативную работу или длительную «консервацию». Для контроля, а при необходимости и руководства отдельными звеньями этой структуры требовались грамотные, многократно проверенные резиденты. Борис Смысловский в своих мемуарах и его биографы, «плотно» вошедшие в тему, утверждали, что вся разветвленная структура тотального шпионажа и разведки продолжала функционировать и пополняться «свежими» кадрами вплоть до середины апреля 1945 года. Более того, основной, или кадровый состав, так назыаемой, - 1-й РНА составляли преподаватели и инструктора разведывательных школ, бывшие сотрудники Зондерштаба «Р», давно работавшие со Смысловским и имевшие колоссальный опыт оперативно-разведывательной, административной и организационно-пропагандистской антисоветской работы, проводимой ими на ранее оккупированных территориях России и стран Европы. Здесь можно вспомнить таких специалистов, как генерал Рихтер, Борис Золотун, Алексей Хоментовский, Рихард Бенц, Сергей Каширин, Георгий Неронов и др. Освоение ими самых передовых практик и технологий разведки и контрразведки, опыт их работы в эстримальных условиях подполья мог пригодиться любой, самой требовательной и взыскательной разведке мира. Антисоветская и антикоммунистическая идеология, еще более заматеревшая и озверевшая за годы бескомпромиссной и жесточайшей войны, были залогом надежности ее носителей в борьбе с Советским строем. Более того, постоянный состав школ и разведывательных центров, сохраненный Борисом Смысловским, был готов продолжить подготовку разведчиков и диверсантов под любыми знаменами при условии сохранения антисоветской направленности. В этой связи любые споры о числе сотрудников Бориса Смысловского, перешедших границу и временно нашедших убежище на территории Лихтенштейна, не суть важны… Сам Борис Алексеевич называл число в 3 тысячи на момент формирования «Зеленой» или 1-й РНА; историки, анализировавшие документы архивов Лихтенштейна, называют 462 человека, но тут же упоминавют о том, что кроме военнослужащих, границу пересекли не монее 500-600 беженцев(?) в гражданской одежде(52)…
 Говоря о личном (переменном ) составе соединения генерала вермахта Бориса Смысловского, стоит обратить внимание на то, что основу его составили те военнослужащие, которые еще до создания 1-й Русской Национальной армии (PHА) обучались в Вайгельсдорфе и Эшенбахе. С августа 1944 г. по январь 1945 г. через одну Вайгельсдорфскую разведывательную школу прошло от 1,5 до 2,5 тыс. человек. И это не считая разведывательных подразделений и диверсионных групп, обучавшихся по отдельной программе или уже действовавших на Восточном фронте.
 Следует объективно оценивать обстановку на фоне целей и задач, стоявших перед Сысловским и его соратниками и сотрудниками. Даже с учетом немалых потерь, что понесли «смысловцы» от ударов союзнической авиации во время многодневного перехода в Лихтенштейн, следует учесть немалое число разведчиков, «осевших» в городах и стратегически важных районах Чехии, Венгрии, Австрии и Германии. Можно не сомневаться в том, что значительная часть руководителей военизированных бандформирований в Белосуси, Прибалтике и на Западной Украине даже не заметили смены источников финансирования и поставок оружия. И им, по большому счету, было безразлично, что их «координаторы» из Мюнхена и Франкфурта стали получать директивы не из Берлина, а из Лондона и Вашингтона… Кто сейчас скажет, сколько бывших сотрудников немецкой разведки «проявилось» в ходе массовых антисоветских протестов в Польше и Германии 1948 года, в ходе крестьянских и рабочих бунтов в Румынии и Югославии в 1949 году, в период Венгерского 1956 года и Пражского 1968 года восстаний?
 Проезжая неоднократно в районе Мухалатки, я всегда поглядываю на высокогорную дачу Юлиана Семенова. В этом экзотичеком уголке горного Крыма Семенов написал большую часть своих повестей и романов, посвященных разведке и контрразведке, лично общался с такими интересными персонажами как барон Эдуард фон Фаль-Цвейн… Из имеемых в нашем распоряжении документов следует, что барон Фаль-Цвейн проживал в исследуемый нами период в Лихтенштейне и неоднократно привлекался в качестве переводчика при общении «смысловцев» с представителями советской репатриационной миссии. С учетом того, что в 60-е годы Фаль-Цвейн, активно разыскивал «Янтарную комнату» и прочие культурные ценности, похищенные нацистами, хотелось бы знать,- не почерпнул ли он соответствующую «тематическую» информацию от сотрудников Бориса Смысловского, пребывавших в Лихтенштейне до 1947 года? Несколько дней назад на центральных телеканалах появилась информация о том, что немец и поляк обнаружили пропавший в последних числах апреля 1945 года бронепоезд, на котором вывозились ценности и документы из Бреслау…Несколько раньше появлялась информация о том, что на территории, ранее занимавшейся одной из частей советской группы войск в Германии, обнаружены следы пребывания «янтарной комнаты». Не заморачиваясь вопросом насколько объективна эта информация, примем к сведению лишь тот факт, что интерес к «пропавшим»(?) сокровищам Третьего рейха не исчез до сих пор.
 Стоит обратить внимание на то, что мы не гонимся за дешевыми сюжетами. Но, уже только тот факт, что один из отвественных сотрудников Бориса Смысловского, - ветеран Морского абвера Борис Ильинский в течение длительного времени находился в горной деревеньке в 8-10 милях от района соляных шахт вблизи Зальцбурга, настраивает на разные мысли... Ведь именно в этом районе и в это время делались судорожные попытки «схоронить» или «захоронить»(?) архивы специальных служб рейха , складировать или опять-таки «схоронить» громадные материальные и культурные ценности, награбленные нацистами в музеях Европы и России. Все эти «захоронки» можно рассматривать как резерв средств для возрождения или реанимации очередного германского рейха, а проще рассматривать как крупную взятку меркантильным воровитым англо-саксам за жизнь ветеранов Третьего рейха и «стартовый» капитал на борьбу с коммунистической угрозой.
 Поневоле приходится повторяться, напоминая о том, что, начиная с августа 1944 года, Смысловский по его воспоминаниям приступил в Вайгельсдорфе к подготовке кадров для ведения разведывательных и повстанческих действий на территории Восточной Европы и СССР. В Эшенбахе эта работа продолжилась с еще большим размахом. Для ведения партизанской войны, как и положено в таких случаях, отбирались люди, имевшие боевой опыт и неоднократно ходившие за линию фронта. В марте 1945 года, когда проходило формирование 1-й РНА, у Смысловского, безусловно, имелись подготовленные к разведывательно-диверсионной деятельности боевые кадры, он смог в этом убудить генерала Гелена и подполковника Баунера, - в противном случае запланированный отход в Лихтенштейн не получил бы их поддержки и не имел бы шансов на успех. Последняя информация может означать и то, что до момента исторического марша в Лихтенштейн учебные центры, подчиненные Борису Смысловскому, продолжали усиленную подготовку агентов и по готовности направляли их для последующего «оседания» на территориях, быстро захватываемых советской армией. Одной из форм будущей легализации агентов, предназначенных на длительное оседание в СССР и странах Восточной Европы, была их маскировка под сельскохозяйственных рабочих, «восточных» рабочих на шахтах и военных предприятиях Германии, Австрии, Венгрии, Чехии и Словакии заключенных многочисленных концентрационных лагерей. Тот факт, что Ильинский был задержан американским патрулем при попытке пересечь швейцарско-итальянскую границу, нами уже обговаривался с различными версиями и вариантами. Я лично нисколько не сомневаюсь в том, что при желании Борис Ильинский мог без особого труда «натурализоваться» в американской или английской зонах оккупации. Я не думаю, что Италия с большим числом прокоммунистических отрядов «маки», могла привлечь Ильинского как территория благоприятная для последующей легализации… Мы уже вели речь о том, что по информации, ставшей достоянием тульских чекистов, в одной из немецких частей, размещенных на территории Северной Италии, служила любовница Бориса Николаевича по «странному»(?) совпадению, носившая фамилию - Лазарева. Скорее всего, эта «Валентина Лазарева» была сотрудницей абвера и последние дни войны, «вживаясь» в новую роль, уже жила по подложным документам. По всему своему «менталитету» Борис Ильинский меньше всего был похож на потенциального самоубийцу, и, скорее всего, не возникни на его пути американский патруль, контролировавший горную местность, «супруги Лазаревы» имели все шансы успешно раствориться в том хаосе, в котором в первых числах мая 1945 года пребывала вся Европа… После же задержания Бориса Ильинского американцами, ему пришлось воспользоваться отработанной легендой прикрытия, по которой в лагерь для перемещенных лиц под Зальцбургом он уже попал как бывший сержант мостостроительного батальона «Борис Лазарев», бывший военнопленный, попавший в плен в мае 1942 года под Харьковом, и все последующие годы находившийся в концентрационном лагере или на принудительных работах в сельской местности горной Австрии…». Легенда «прикрытия» была подобрана грамотно, вплоть до того, что по факту призыва фактического Лазарева военкоматом города Горького, Борис Ильинский имел возможность при соответствующем стечении обстоятельств вернуться на свою родину.
 Судя по уровню подготовки и навыкам разведывательной работы, что к тому времени имел Борис Ильинский, очень похоже, что у него было отработано несколько легенд прикрытия с соответствующими комплектами документов, наверняка было заготовлено и несколько «схронов» с валютой… Как знать, быть может, направляясь в Италию, он собирался легализоваться с американским или английским паспортом, под видом английского солдата, или американского матроса?
 Так или иначе, но с первых чисел мая 1945 года Борис Ильинский был вынужден действовать в соответствии с перспективой легализации в советской зоне оккупации, с неизбежной «перспективой» возвращения в Советский Союз… Входил ли Борис Ильинский в состав штаба дивизии Русской Национальной армии Бориса Смысловского, или оставался в составе одного из мельдекопфов разведывательной сети, действовавшей в Австрии? Кто теперь даст на это ответ, если в свое время следователи тульского МГБ так до истины и не докопались…
 
 Отслеживание Советского Атомного проекта

 То, что возвращение так называемых «перемещенных лиц» из числа бывших наших граждан на Родину происходило по требованию советских властей и в большинстве случаев носило принудительный характер,- это общеизвестный факт. Кадровые советские офицеры, прошедшие плен, хорошо себе представляли все возможные последствия этого процесса… Сам факт нахождения в плену при возвращении в Советскую Россию, в лучшем случае грозил лишением воинских званий и длительным поражением в гражданских правах,- в стандартном случае факт нахождения в плену без тяжелых ранений и увечий, как в случае с генерал-лейтенантом Курочкиным, - грозил переходом из лагеря немецкого в лагерь советский… С рядовым и сержантским составом было проще,- уже только потому, что терять большинству из них было нечего… В большинстве случаев, проходя стандартный процесс «фильтрации»,- бывшие военнопленные из числа рядового и сержантского состава направлялись «дослуживать» на тот срок, что они «отсиживались»(?) в плену, а если по мнению следователей СМЕРШ они были замечены в чем-то предосудительном, то направлялись в так называемые «рабочие» батальоны, режим работы в которых по сути соответствовал - лагерному… Эти батальоны активно использовали на восстановлении шахт, домен, железных дорог и прочих объектов народного хозяйства, разрушенных войной… Но и здесь были свои «приоритеты»,- так военнослужащие бывшей 2-й Ударной армии генерала Власова, попавшие в плен в процессе ее разгрома в районе Мясного бора, - все без разбора направлялись в лагеря или эти батальоны… Более того, - за ними на многие годы закреплялось «погоняло»- «власовцы»…
 Казалось бы,- зная о том, что на родине его с 1943 года ждет «вышак», пройдя суровые испытания, уже единожды переступив через все святое(?), что связывало его с Родиной, стоило ли еще раз Борису Ильинскому испытывать судьбу? Можно нисколько не сомневаться в том, что у Ильинского были широчайшие возможности выбора «легенды» для последующей легализации и в Европе, с перспективой перебраться в ту же Латинскую Америку, или в США… Наверняка, у него было несколько «домашних» заготовок с отработанными «легендами», с комплектами надежных документов…. Но, чтобы в его положении стремиться к возвращению в СССР!? Более того,- сознательно и целенаправленно планировать свою «натурализацию» на родине,- в Горьком…? Тем не менее, действуя по этому, смелому и дерзкому плану, Ильинский присваивает себе имя «тезки» - земляка,- Бориса Николаевича Лазарева, призванного Сталинским райвоенкоматом города Горького, как и он сам - оружейного мастера по своей гражданской, рабочей специальности…
 Уже только тот факт, что в последних числах апреля 1945 года Ильинский находился на уединенном хуторе в альпийской долине, вблизи Зальцбурга, вызывает разные мысли… Прежде всего, - о чрезвачайной важности этого региона для разведывательных структур Германии и , соответсвенно, - повышенного интереса со стороны специальных служб СССР и западных союзников…
 Можно было бы принять к сведению и тот «простенький» факт, что именно в окрестностях Зальцбурга до самого последнего этапа войны находился учебный центр по подготовке морских диверсантов, первая партия которых составила 6-ю роту брандербуржцев, большая часть которых погибла при атаке авиации парома «Зибель» накануне десанта на Таманский берег… А соляные шахты в окрестностях Зальцбурга, в которых были «схованы» громадные материальные ценности, рассчитанные на возрождение очередной немецкой военной авантюры?? А высокогорные озера, в глубинах которых тайно исчезли ящики с архивами специальных служб вермахта?? Нет, явно неспроста в этих краях оказался Борис Ильинский в первых числах мая 1945 года…
 Судя по фотографиям разных лет, - Ильинский резко менял свой облик.








 На фотографии 1939 года - морской офицер - интеллектуал, с аккуратной прической, с ироничным прищуром глаз. На фотографии 1944 года - при всех прежних признаках - самодовольный взгляд властителя людских судеб, облаченного в форму офицера вермахта.
 На фотографии, сделанной в Альпах в апреле 1945 года - залихватский, бесшабашный взгляд, «простоватого»(?) , парня с заводской окраины… Это нисколько не противоречило легенде, - действуя по плану «грядущей» натурализации, «Борис Лазарев» изображал подневольного работника, батрачившего на хозяина –«мироеда», и с «нетерпением» ожидавшего возвращения домой… Появление последней фотографии - нетипичный случай для опытного разведчика, привычно избегавшего лишний раз «светиться», но вполне естественное явление для простоватого младшего сержанта, прошедшего плен, «томящегося» в ожидании грядущего возвращения на Родину, в российскую глубинку, и пожелавшего «запечатлеть» себя на фоне заснеженных горных вершин… Вот удивятся земляки-горьковчане… Действуя по такому проекту «натурализации», разведчику не нужно было фальсифицировать лагерную документацию, запасаться свидетелями своего патриотического поведения в плену… Сохранялась возможность при необходимости изменять свое местонахождение, что и предпринял Ильинский, покинув хутор и направившись в сторону итальянской границы…
 На фотографии, сделанной после ареста в 1952 году, - стриженая «под машинку» голова, сытая, самодовольная физиономия, сосредоточенный, спокойный, уверенный взгляд, свойственный профессиональным спортсменам и матерым бандитам…
 На фотографии, сделанной в шестидесятых годах, интеллигентное лицо, проницательный, спокойный, чуть иронический взгляд… Судя по одежде, в которой он был во время последнего фотографирования,- Борис Николаевич к тому времени был расконвоирован, либо жил на «поселении»…. Кстати, в следственном «деле» отмечено, что длительное время Ильинский «…работал бухгалтером»(?). Не станем до поры уточнять специальность, знания и навыки по которой были остро востребованы в «специальных» тюрьмах МГБ СССР той поры …
 Мы уже вели речь о том, что в первых числах мая 1945 года дивизии генерала Смысловского, выходящей к границе с Лихтенштейном, угрожали идущие по пятам французские войска. 1-я дивизия РОА генерала Шаповалова, не внявшего советам генерала Смысловского присоедениться к нему, 7-го мая пошла на Прагу… Американцы, зная, что Чехословакия отходит в зону советской оккупации, не спешили в район разгоравшихся боев… В этой обстановке Борис Ильинский, стремящийся выйти в район, контролируемый американцами, начал движение в направлении к итальянской границе и был задержал американским патрулем. Но что-то пошло не по плану… Американцы не позволили Ильинскому перейти на территорию Италии, а доставили его в лагерь под Зальцбургом, предназначенный для «перемещенных» лиц. В этой ситуации Борис Николаевич вынужден был выдать себя за «младшего сержанта Бориса Лазарева». В конце июля, по требованию советской оккупационной администрации, бывшие советские граждане были переведены в советскую зону оккупации и подвергнуты различным проверкам… В августе 1945 года «…бывший младший сержант «Борис Николаевич Лазарев» благополучно «отфильтровался» через сито оккупационных спецслужб и прибыл в венгерский городок Секишвар для прохождения службы в 356-м батальоне аэродромного обслуживания. Находясь в Венгрии, густо нашпигованной агентами разведок, Ильинскому не стоило большого труда выйти на контакт с бывшими агентами абвера и, учитывая изменившиеся обстоятельства и «вновь открывшиеся возможности», получить соответствующие инструкции от сотрудников того же генерала Гелена, возобновившего свою «привычную» деятельность теперь уже под крылом американской оккупационной администрации.
Теперь нам предстоит смоделировать наиболее вероятное задание, данное Ильинскому с учетом его навыков и интересов американской разведывательной службы…
 Скажите, ну все – понесло….Чем дальше в лес, - тем толще партизаны…. Ну а что прикажете делать, если всей исходной информации по теме - два листа, а требуется наворотить, как минимум, - листов на 200, иначе за эту тему и браться не стоило бы…
 Борис Алексеевич Смысловский в своих воспоминаниях неоднократно утверждал, что процесс подготовки агентов, предназначенных к работе в тылах наступавших советских армий с перспективой «оседания» на территориях стран восточной Европы и России, не прекращался до середины апреля. То, что Смысловский заранее планировал передачу своей агентуры в распоряжение западных специальных служб, он никогда не отрицал. Наверняка обсуждался вопрос о наиболее подходящих кандидатах на роли «координаторов» и резидентов разведывательно-диверсионной сети на территории Советской России. Можно не сомневаться и в том, что Бориса Ильинского предполагалось использовать в каком-то важном проекте. На меньшее он просто не согласился бы в тех, - «переходных» условиях…
 Уже не первый год для «глубинной» - зафронтовой-закордонной разведкок ставились задачи добывания «секретов», связанных с разработками атомного оружия. Немецкие специальные службы неоднократно фиксировали повышенный интерес советской, английской и американской военных разведок к объектам, связанным с разработками новых образцов оружия, в том числе и ядерного... Несмотря на крайне сложные для Германии условия последних месяцев борьбы, разведчики Гелена и Смысловского отслеживали эти процессы и, наверняка, делали соответствующие выводы…
 Достоверных, открытых и официально подтверждённых сведений об успешных испытаниях атомных бомб в Германии середины 40-х годов в настоящее время нет. В то же время имеется информация советской контрразведки по двум сверхмощным взрывам на полигоне Ордруф и немногочисленные свидетельства местных жителей о «…вспышках ярче солнца и грибовидных столбах пламени высотой около 1 километра»(62).
 Ряд исследователей-историков указывают на вполне успешные ядерные испытания в 1945 году на полигоне Ордруф в Тюрингии, также имеется официально не подтверждённый факт успешного первого испытания атомной бомбы на острове Рюген в Балтийском море, проведённого военно-морским ведомством третьего-рейха, после которого на вторичные испытания на полигоне Ордруф был приглашён А. Гитлер.
 В качестве косвенного свидетельства проведения ядерных испытаний тактических атомных зарядов в третьем рейхе приводятся отчёты полувековой давности об обнаружении на месте предполагаемых испытаний цезия-137, кобальта-60, урана-235, урана-238 и лития-6. С точки зрения ядерной физики, цезий-137 и кобальт-60 могут быть образованы только в результате деления ядер урана или иного ядерного топлива. Помимо деления кобальт-60 может образоваться в результате сильного импульсного облучения конструкционных сталей или природного кобальта, что свидетельствует о возникновении в местах испытаний сильного нейтронного излучения. Другие продукты, найденные в почве на местах испытаний (уран-235, уран-238, литий-6), свидетельствуют о безусловном факте испытания ядерного оружия, при этом имел место крайне низкий КПД расщепления начинки заряда и рассеяние большей части делящихся материалов в ходе взрыва.
 Первое испытание ядерного заряда на острове Рюген предположительно произошло 12 октября 1944 года.
 Когда и где именно произошел взрыв? Специальный эмиссар, представлявший в Германии интересы Муссолини, отмечал, что он был свидетелем испытания «небольшой»(?) ядерной бомбы и оно прозошло 11 октября 1944 на искусственной платформе у острова Рюген, недалеко от Пенемюнде. Двухсекундная вспышка соответствует взрыву примерно 1-килотонной бомбы (60).
 Второе испытание ядерного заряда в Тюрингии на полигоне Ордруф (Ohrdruf) проводилось в ночь с 3 на 4 марта 1945 года, и третье 25 марта 1945 года.
По словам немецкого историка профессора Райнера Карлша, основанных на донесениях ГРУ СССР, «Испытания в Тюрингии привели к тотальным разрушениям в радиусе 500-600 метров. В частности, были полностью разрушены специальные экспериментальные бетонные сооружения вокруг эпицентра взрыва, в радиусе 600 метров зафиксирован сплошной вывал леса и зафиксирован сильный радиоактивный эффект. В том числе были убиты несколько сотен советских военнопленных (примерно 700 человек), на которых испытывали эту мини-бомбу. Причём некоторые из них «…сгорели без следа».
Допрос Ганса Цинссера от 19 августа 1945, немецкого эксперта по ракетам ПВО, который, в частности, показал следующее:
 «… В начале октября 1944 я вылетел из Людвигслуста (южнее Любека) и находился на расстоянии 12-15 км от испытательной станции, когда заметил сильное, яркое освещение всего неба, продолжавшееся примерно 2 секунды. Ясно видна была удаляющаяся воздушная волна и облако, образованное в результате взрыва. Эта волна имела диаметр примерно в 1 км., когда я ее увидел и контуры облака быстро менялись. После короткого периода темноты его испещрили разного вида световые пятна, которые по сравнению с обычным взрывом были бледно-синего цвета. Примерно через 10 секунд четкие очертания облака исчезли и облако стало светлеть, выделяясь на фоне неба, покрытого серой дымкой. Диаметр воздушной волны, остававшейся видимой на протяжении 15 секунд достиг 9 км.
 Наблюдая за цветом облака, я увидел что в тени оно имеет сине-фиолетовый цвет. Я также наблюдал красноватые кольца, которые быстро сменили свой цвет на серый. Взрыв ощущался в моем наблюдательном самолете в форме неравномерного движения, как будто его кто-то толкал взад и вперед. Это продолжалось примерно 10 секунд.
 Час спустя я взлетел с аэродрома в Людвигслусте на «He-111» и полетел в восточном направлении. Вскоре после взлета я прошел через почти сплошную дымку на высоте 3-4 км. Облако в форме гриба с турбулентными изменениями до высоты 7 км все еще стояло над тем местом, где произошел взрыв. Отмечались сильные электрические помехи и невозможность ведения радиопередач, как после удара молнии.
 Из-за того что «P-38» оперировали в районе Виттенберг-Мерсебург, я повернул к северу, и налюдал что в нижней части облака видимость постепенно улучшается…»(61).
Подготовлено:
R.F.Hickey, капитан, ВМС США Tulley Shelley, коммодор, ВМС США, офицер разведки. В распоряжение командира части Хеленеса Фрейбергера, капитана A.C. Список для распространения: 248 копий.
 В свете последней информации становятся понятными «истерические»(?) заявления Гитлера о новом «чудо-оружии», способном изменить ход войны… Судя по трофеям из области ядерных исследований, немцам, должно быть, не хватало компонентов ядерного сырья, необходимого для создания очередных, боевых экземпляров ядерных боеприпасов и катастофически не хватило времени для их изготовления. Стоит ли сейчас полемизировать на тему,- имели, или не имели немцы носители, способные доставить до цели эти ядерные боезапасы? Кстати, в случае «сговора» немцев с союзниками эти носители немцам могли предоставить американцы, успешно использовавшие свои дальние бомбардировщики при доставке атомных зарядов в район Херосимы и Нагасаки в августе 1945 года. В этой связи видятся более оправданными те колоссальные жертвы, понесенные нашими войсками в ходе последнего этапа войны… Не стоит даже говорить о том, что ожидало многостродальные города и села России, если на них посыпались бы ядерные боезапасы в любом виде и качестве…
 Следует учесть, что несмотря на упоминание о допросе Ганса Цинссера в качестве свидетеля, он был ученым из Пенемюнде и занимался вопросами разработки ракет для целей ПВО. Известно, что к аэродрому в Карлсхагене были прикреплены «He-111», которые использовались для запуска ракет, фотографирования и ведения наблюдений. Цинссер был специально направлен в район испытания для ведения наблюдений. Это подготовленный наблюдатель, ведущий детальные наблюдения с борта «наблюдательного» самолета, оборудованного средствами наблюдения и документирования событий.
 Последняя информация позволяет нам предположить, что Борис Ильинский после выполнения задач по эвакуации разведывательных центров из Прибалтики вполне мог оказаться вместе с Петром Нойманом и Александром Целлариусом в Гермсдорфе, под Свинемюнде, куда эвакуировалось оборудование и персонал морской абверкоманды «Ак-166-М». Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в том, что остров Рюген и Пенемюнде находились в непосредственной близости от района дислокации «нашей» абверкоманды –АК-166-М», которую возглавлял Петр Нойман. С учетом же того, что испытания в Пенемюнде и на остове Рюген происходили во взаимодействии с Военно-морскими силами, становится понятной возможная роль специалистов «Ак-166-М» в обеспечении этих мероприятий. Вероятная «сопричастность» Бориса Ильинского к обеспечению испытаний ядерного оружия на Балтике позволяет с большим оптимизмом относиться к версии по участию Бориса Николаевича в отслеживании отдельных этапов осуществления «ядерного» проекта на территории СССР в 1946-1952 годах.
 Как уже говорилось, чем дальше откатывался фронт на Запад , тем большая сфера деятельности проматривалась для немецкой военной разведки, нацеливавшей своих агентов на длительное оседание и «консервацию». Уже тогда реально просматривались далеко идущие планы для глубинной разведки на территории СССР… Гелен, характеризуя подполковника Баунера в тот период, признавал «…возможности его агентуры контролировать обстановку, как минимум,- до Москвы»(9). А почему бы не предположить, что агентура абвера, активно отметившаяся в Куйбышеве и Новосибирске, не контролировала ситуацию по всей Западной Сибири?
 Из анализа исследований на тему разведывательной деятельности советских «охотников» за немецкими разработками образцов нового оружия и американским «атомным проектом», любопытная информация прослеживается по миссии генерала Завенягина в апреле-мае 1945 года по объектам , связанным с атомным проектом рейха.
Еще в середине апреля 1945 года, когда советские войска только овладели Веной, в Австрии появились первые «разведчики» от советской науки. Институт радия «навестили» директор НИИ-9 В.Б. Шевченко и представитель Лаборатории - 2 АН СССР И.Н. Головин. Они выясняли возможность изъятия оборудования и различных химреагентов, представлявших интерес для исследований по плану советского «атомного проекта». В день, когда пал Берлин, с подмосковного аэродрома вылетел самолёт с необычными пассажирами. На борту находились замнаркома внутренних дел Завенягин , В.А. Махнев , учёные, специалисты Лаборатории 2 АН СССР - Ю.Б. Харитон , И.К. Кикоин , Г.Н. Флёров , Л.А. Арцимович и Л.М. Неменов . По нашим сведениям был ещё один самолет, на котором прибыли 30 человек, направленных на усиление первой группы ученых. 3 мая они уже были в пункте назначения и 4-го мая началась кипучая деятельность, длившаяся полтора месяца. К выполнению этого задания были подключены два спецотдела НКВД под руководством генерала В.А. Кравченко . Конкретно речь шла о спецгруппе генерала П.М. Сидоренко (до перехода в ПГУ - начальник 5-го Спецотдела НКВД ), которую курировал лично генерал Завенягин. Для конспирации почти всех ученых обрядили полковниками, хотя многим военная форма явно не шла. Но это частности. Что предстояло им сделать? Как пишут И.С. Дровеников и С.В. Романов - «…какого-либо точного плана действий у группы, похоже, не было. О предстоящей поездке участники узнали в самом конце апреля. Посвящён в предстоящую задачу был лишь Ю.Б. Харитон, да и то в самом общем виде, а именно - посмотреть, каково же состояние дел, что удастся найти и в какой мере немцы продвинулись в разработке ядерного оружия…». Еще, находясь в самолёте, впервые официально огласив суть задания, Завенягин спросил И.К. Кикоина, знает ли тот немецкие институты, которые в принципе могли быть связаны с решением интересующих проблем. Такой список был тут же составлен, и первое место в нём занял Институт Кайзера Вильгельма (Kaiser Wilhelm Institute), за которым следовали Берлинский университет , Берлинское техническое училище и др. В некоторых источниках утверждается, что второй после розыска материалов о немецких разработках по использованию ядерной энергии была задача - «…найти уран и торий и их соединения, потому что с этим делом у нас было трудно…». Но предложенная интерпретация плана командировки менее правдоподобна, о чём ещё будет повод сказать. А Кручинин, к примеру, выделил основную задачу, решаемую генералом Завенягиным - «…Группа занималась поиском и отправкой в СССР немецких специалистов, имевших отношение к атомной проблеме, демонтажем и отправкой оборудования с предприятий». За время поездки комиссии Завенягина ГКО по меньшей мере дважды принимал решения, определявшие содержание работы группы. Так, уже 10 мая был «…узаконен» вывоз имущества Физического института Общества Кайзера Вильгельма для Лаборатории 2 АН СССР; Директива ГКО от 31 мая касалась изъятия специального лабораторного оборудования и научной библиотеки физического и химического институтов Грейфсвальдского и Ростокского университетов. О том, как выполнялось задание, рассказывал Кикоин : «Обследование мы начали с Kaiser-института. Среди секретных документов мы нашли урановый проект. Мы не ошиблись, действительно Kaiser-институт был основным в этой проблеме. По просмотренным документам нам стало ясно, что немцы нас не обогнали, напротив, они в интересующих нас вопросах находились на очень низком научно-техническом уровне. Правда, они экспериментально наблюдали начало цепной реакции (размножение нейтронов). В качестве замедлителя они использовали тяжёлую воду , которую получали из Норвегии . Мы обнаружили два 5-литровых бидона с тяжёлой водой, на которых были этикетки с надписью «Norsk Hydro». Там же мы нашли некоторое количество металлического урана и несколько килограммов окиси урана. Кое-что из оставшегося в Kaiser- институте оборудования мы демонтировали и отправили в Москву (электрощиты, приборы). Несколько весьма наивных установок для разделения изотопов мы также отправили в Москву. Судя по просмотренным документам, проф. Harteck в Гамбурге занимался центробежным методом разделения изотопов, но безуспешно. Мы выполнили поручение правительства и пригласили на работу в СССР профессоров Герца , Манфреда фон Арденне и Тиссена . Другая группа наших учёных привлекла профессора Риля , крупного специалиста по металлургии урана, и других известных немецких учёных…».
Из воспоминаний Д.Л. Симоненко: «Здесь (в Карлсхорсте) я встретился с И.К. Кикоиным и получил от него задание, аналогичное тому, о котором два дня тому назад говорил мне И.В. Курчатов в Москве. По поручению генерала Завенягина я обратился к коменданту берлинского пригорода Далем и получил от него в свое распоряжение сапёрный батальон, оснащённый мощными грузовиками и подъёмными устройствами. После этого я приступил к выполнению задания». Из воспоминаний А.В. Кручинина: «В срочном порядке был полностью демонтирован в Берлине Институт Кайзера Вильгельма, так как он находился в секторе, отходившем американцам; проводился демонтаж ускорителя под Берлином (Цоссен) и оборудования ряда предприятий и научно-исследовательских организаций в Лейпциге, Дрездене и других городах. Мне пришлось контактировать со многими немецкими учёными - Герцем , Фольмером , Байерлем , Позе , фон Арденне , Баером , Рилем и другими. Далеко не все специалисты покидали свою страну с радостью: приходилось и долго уговаривать, и настаивать, и обязывать - приходилось проявлять заботу о семьях отправленных в СССР специалистов». Из воспоминаний Н.В. Риль: «Конечно, я и мои сотрудники представляли интерес для советских властей, и они нас полудобровольно, полунедобровольно пригласили в Советский Союз. А кто это сделал? - В основном Завенягин и его штаб. Всё это я описываю в этой книжке «Десять лет в золотой клетке», изданной в 1988 году в Штутгарте». Судя по воспоминаниям Н.В. Риля, именно от него шли письма Завенягину, он контактировал с Берией, решая, в частности, вопросы, связанные с контрактами и т. д. Сам Риль был отправлен в СССР 9 июня 1945 года.
 Из воспоминаний С.М. Карпачёва : «Как потом мне рассказал [Завенягин], почти все эти учёные вызвались работать над советской атомной бомбой добровольно, чтобы таким образом отомстить американцам за варварские бомбардировки Дрездена и других германских городов, а у полунемца-полуяпонца физика-электронщика Рихтера был к американцам двойной счёт - за немецкие города, да ещё за Хиросиму и Нагасаки .... Не исключено, что кое-кого из «иммигрантов» привлекали заработки, других манила перспектива реализовать свои научные идеи.
 Из воспоминаний Харитона: « Когда объявленные задачи командировки были в целом выполнены мы решили с Кикоиным, что надо заняться другим делом. Поскольку немцы заняли практически всю Европу, они находились также и в Бельгии. Как всем хорошо известно, в бельгийской колонии в Африканском Конго крупные залежи урана, и поэтому очень вероятно, что какое-то количество урана немцы захватили в Бельгии и надо поискать, где же этот уран находится…».
Более объективно, на наш взгляд, об этом пишет А.К. Круглов: «Как союзники, так и руководство нашей страны при демонтаже в Германии ряда производств научных учреждений и других объектов, в первую очередь связанных с военной промышленностью, в ряде случаев предлагали ученым работу по контракту, с четким определением прав и взаимных обязательств. Наша сторона сделала такие предложения некоторым крупным ученым. Предложение приняли профессор, барон М. Арденне, руководивший в Берлине собственной лабораторией электронной и ионной физики, Нобелевский лауреат Г. Герц, возглавлявший лабораторию фирмы Сименс в Берлине, а также профессора Р. Доннель, М. Фольмер, Г. Позе, П. Тиссен, доктора В. Штуце, Р. Риль и другие специалисты. Всего из Германии в СССР прибыло примерно 200 специалистов, среди них 33 доктора наук, 77 инженеров и около 80 ассистентов и лаборантов» . Их усилия концентрировались в области добычи и обогащения урановых руд, химии, металлургии урана и плутония.
Для немецких специалистов в Сухуми организовали два научно-исследовательских института. Институтом «А», расположенным в санатории «Синоп», руководил М. Арденне. Другой институт – «Г» возглавил Г. Герц. Он находился в поселке Агудзера под Сухуми. В их задачу входила разработка методов обогащения урана, предназначенного для второго типа атомной бомбы, где взрывчаткой служил не плутоний, а уран. Наряду с советскими учеными, они пытались получить высокообогащенный уран с помощью электромагнитного и диффузионного методов. Более прогрессивный метод центрифугирования был временно отложен, так как по данным разведки американцы от него фактически отказались.
Профессор Р. Позе руководил лабораторией «В», расположенной на станции Обнинское, недалеко от Москвы. Лаборатория занималась созданием атомного реактора на слабообогащенном уране.
Еще одну лабораторию для немецких специалистов организовали в зданиях бывшего санатория НКВД «Сунгуль», расположенного недалеко от города Касли Челябинской области. Вместе с немецкими учеными К. Циммером, Г. Борном и другими здесь работали крупные советские ученые Н.В. Тимофеев-Ресовский (возглавлял радиобиологический отдел ) и С.А. Вознесенский (заведующий химическим отделом) .
Для работы ученых создали комфортабельные условия. Н.В. Тимофеев-Ресовский вспоминал: «Жили мы, как у Христа за пазухой. Прекрасная лаборатория. Прекрасный санаторий, трехэтажный отдельный корпус с высокими большими комнатами, такая коридорная система: сначала комната, потом на каком-то расстоянии, значит, уборная, рядом, отдельно, конечно, ванная и всякая такая штука». По карточкам ежедневно ученые получали в день: один килограмм мяса, полкилограмма рыбы, 125 граммов масла, поллитра сметаны, шоколад и многое другое. Научный консультант объекта - немец получал 12 тысяч рублей в месяц. Это столько же, сколько тогда получал начальник Первого главного управления - министр атомной промышленности СССР!
Отдельные группы немецких специалистов работали в Электростали, в НИИ-9, ЛИПАНе. Ряд немецких ученых был награжден Сталинскими премиями. За работы, связанные с разработкой технологии производства чистого металлического урана, Н. Рилю присвоили звание Героя Социалистического Труда.
В 1953-1955 годах немецкие специалисты покинули СССР и вернулись на Родину.
 Вышеприведенная информация дает представление о той лихорадочной суете, что развернулась в управленческих и научных кругах СССР, в связи с сообщениями нашей агентуры из США о разработках американских ученых-ядерщиков в этом направлении. До самого последнего этапа войны - шла напряженная борьба западных разведок за добывание секретных разработок по атомным проектам каждой из держав-союзниц… В последние годы среди специалистов по ядерной энергетике бытует версия о том, что атомные заряды, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были усовершенствованными аналагами немецких образцов, вывезенных в США группой ученых под руководством Вернера Брауна. По мнению этих же специалистов в распоряжении американцев был третий заряд того же уровня и происхождения, сброшенный на один из Алеутских островов, но не взорвавшийся и впоследствии, использованный советскими ученым в процессе разработки нашего образца атомной бомбы. Некоторым обоснованием этой версии может служить авторитетное утверждение все той же группы ученых о том, что уровень развития атомного проекта в США, что существовал на апрель-май 1945 года, без помощи немецких ученых и использования компонентов атомного боеприпаса, вывезенного из Германии, не позволил бы осуществить бомбардировки японских городов.
 Мы уже неоднократно констатировали тот факт, что Смысловский упорно придерживался основного условия - его агентура действовала исключительно против «советов»,- это было особенно актуально на последнем этапе войны, - когда нащупывались контакты с союзниками, в полной уверенности, что при смене «хозяев» цели и задачи антисоветской деятельности разведывательных структур будут сохранены. Впоследствии Борис Смысловский неоднократно утверждал, что в обстановке последних месяцев борьбы в Европе он нацеливал свою проверенную практикой агентуру на сотрудничество с американской разведкой против СССР…
 В октябре 1945 года Борис Николаевич Ильинский, он же – Борис Николаевич «Лазарев», демобилизовался и приехал на жительство по месту призыва «Лазарева» на военную службу - в город Горький. Действуя в соответсвии с установленными правилами, он встал на воинский учет, затем обменял красноармейскую книжку на временное удостоверение и устроился кочегаром в Квартирно-эксплутационную часть (КЭЧ) Горьковского гарнизона. В положенный срок сменный кочегар «Борис Лазарев» получил гражданский паспорт и оформил временную прописку «при части», как, кстати, у нас практикуется по сей день для военнослужащих и демобелизованных в запас воинов, не обеспеченных постоянным жильем. Посменные, суточные дежурства в котельной давали Ильинскому возможность на день-другой отлучаться из Горького. Не стоит фантазировать, - не ностальгия была причиной возвращения Бориса Ильинского на родину. Сотни тысяч таких как он, жестких, озлобленных на советский строй людей, хлебнувших по «самое не могу» военного лиха, оставались на Западе, овладевали «смежными» специальностями, создавали новые семьи. В те дни, когда я работал над последними главами своего исследования, по телеканалу ТВ «Центр» шли очередные серии сериала «Судьба резидента» с Георгием Жженовым в главной роли. В этом совпадении я усматриваю особый «знак», на остральном уровне подтверждающий правильность моей версии по задачам, выполняемым Борисом Ильинским в процессе своего «турне» по России в период с 1946 по 1952 год. Кстати, Георгий Жженов,- ровестник Бориса Ильинского, в юные годы совершенно не «вписывался» в советскую действительность второй половины тридцатых годов… Быть может, воспоминания о том, непростом, противоречивом и трагическом для него периоде помогли талантливому актеру так естественно и плотно вжиться в роль своего персонажа - агента ЦРУ - Михаила Тульева… Ведь , по сути дела, задачи , решаемые Борисом Ильинским по отслеживанию этапов реализации «атомного проекта» в СССР в конце 40-х годов, наверняка десятки и сотни раз отрабатывались западными спецслужбами весь последующий период, до середины 80-х годов, - до тех пор, пока настоящие изменники интересов России - такие как Горбачев, Жеварнадзе, Ельцын, Козырев, Калугин и проч. сволота не открыли наши ядерные центры и арсеналы для «свободного»!? посещения и ознакомления всем желающим…


Временное удостоверение Борису Ильинскому было дано на два с половиной месяца,- стандартный срок для получения гражданского паспорта, при условии постановки на учет в военкомате и в паспортном столе по месту регистрации


 Естественным было бы задать вопрос,- на чем основывается мое утверждение о том, что основной целью возвращения Бориса Ильинского в Россию, - состояло в добывании разведывательной информации по объектам советской атомной промышленности.
До сих пор в городах Российской федерации действует обязательная прописка по месту жительства и требование временной прописки во всех случаях вынужденного длительного пребывания в тех же городах… Более того, по сей день у мужчин призывного возраста требуются документы, подтверждающие их отношение к воинской службе – то есть - обязательная регистрация в военкомате. На территории СССР существовали города и целые области с особым режимом, пребывание в которых требовало наличия специальных пропусков или командировочных предписаний. Если бы не это требование,- нам никогда было бы не узнать – в каких городах побывал Борис Ильинский с 1946 по 1952 год. По отметкам в паспорте он регистрировал факт длительного пребывания в следующих городах:
- год в Горьком,
-6 месяцев в Муроме,
-год в Херсоне,
-4 месяца в Арцизе,
- 6 месяцев в Ярославле,
- 2 месяца в Перми,
- восемь месяцев в Уфе,
- 6 месяцев в Оренбурге,
 -6 месяцев в Куйбышеве,
 -6 месяцев в Черепанове Новосибирской области,
 - один год в Кемерово,
 -6 месяцев в Братске,
 -1 год в Новосибирске.
 Самый поверхностный взгляд на перечень городов, в которых основательно «отметился» Борис Ильинский, позволяет предположить целевую направленность, - определенную систему в этом «турне» продолжительностью в семь лет… Теперь нам предстоит ответить на вопрос,- что связывает между собой эти города?
Во всех этих городах, без исключения, создавались объекты, на которых закладывались основы «атомного» проекта СССР.
 В регионах, представлявших повышенный интерес, Ильинский находился не менее полугода… В городах, помеченных мной,- Борис Николаевич «отметился» более основательно, живя с женщинами, которые успели родить от него детей…
 Мы уже вели речь о том, что исходным пунктом пребывания Ильинского на родине стал город Горький. Это был родной город Бориса Николаевича. На погосте села Успенского Ардатовского уезда к тому времени упокоилились представители трех поколений Ильинских и породнившихся с ними родов… От Канавино, с которого он «стартовал» вместе с родителями в 1931 году, было рукой подать до Сормово. Здесь со второй половины сороковых годов закладывались основы советского атомного машиностроения. На базе Сормовского завода и Артиллерийского завода им. Сталина (завод № 42, позднее -Горьковский машино-строительный завод - ГМЗ ) было сформировано ОКБ для создания многоступенчатых установок газодиффузионного разделения урана по проекту Вознесенского и Кикоина (Лаборатория № 2). ОКБМ, создаваемому в те годы , предстояло на многие десятилетия играть значительную роль в становлении и развитии нашей атомной промышленности. Начиналось все с переработки урана. Здесь создавалось оборудование для диффузионного получения урана-235. Кстати, агрегаты, созданные в Нижнем Новгороде в 40-х годах, успешно работают по сей день. Как теперь мне представляется, Борису Ильинскому было где осмотреться и «развернуться» на своей родине… Судите сами.
Из директивных постановлений советского правительства тех лет:
27 декабря 1945 - Решение СНК СССР об организации Особого конструкторского бюро, ОКБ ЛКЗ (Ленинградский Кировский завод) и ОКБ ГМЗ (Горьковский машиностроительный завод) для создания установок по газодиффузионному разделению урана – Центральное конструкторское бюро машиностроения (главный конструктор ОКБ ЛКЗ - С.А.Аркин, главныйконструктор ОКБ ГМЗ - А.И.Савин).
1 марта 1947 на заводе № 92 в Горьком создано Специальное конструкторское бюро для разработки машин по диффузионному и центробежному разделению изотопов урана – Опытное конструкторское бюро машиностроения(ОКБМ) для разработки и создания оборудования для Уранового проекта. Вначале было два направления, первое - разработка диффузионных машин для обогащения урана и второе - создание промышленных реакторов для наработки плутония. С 1964 годаОКБМ выделилось в самостоятельное предприятие. Кстати, именно здесь разрабатывалась реакторная установка для ледокола "Ленин", проектировались реакторы для первых подводных лодок, оснащенных ядерными энергетическими установками. В недрах ОКБМ появились первые проекты реакторов на быстрых нейтронах.
 Середина 1947 года . На горьковском Машиностроительном заводе выпущена партия урановых блоков для загрузки первого промышленного реактора в Челябинске-40. Позже (после пуска первой АЭС) на заводе в городе Электростали начали выпускать твэлы для АЭС, ядерно-энергетических установок ВМФ и для экспериментальных реакторов.
 Представляя себе способности Ильинского по добыванию нужной информации и учитывая наличие в Горьком учреждений, напрямую «завязанных» на строительство исследовательского ядерного центра в районе Сарово, можно не сомневаться в том, что Борис Николаевич в течение года времени не терял и, судя по очередным его передвижениям , хорошо представлял обстановку на других объектах страны, где велись работы по планам атомного проекта. Рядом находился Кирово-Чепецкий комбинат. В военное время здесь функционировал известный на всю страну Бумажный комбинат. Начиная с послевоенного периода, история рабочего посёлка, а позже и города была многие десятилетия неразрывно связана со становлением крупнейшего в Европе Кирово-Чепецкого химического комбината. В 1946 году было принято решение о включении этого предприятия в программу создания «советской атомной бомбы», а именно — в решение задачи промышленного производства гексафторида урана, необходимого для последующего обогащения урана. В 1951 году предприятие первым начало наработку лёгкого изотопа лития — 6Li, необходимого для создания термоядерного оружия.
 Начиная с октября 1951 года в Горьком под «крышей» машиностроительного КБ действовала организация, впоследствии получившее название «АТОММАШЭНЕРГОПРОЕКТ». О существовании этой организации в Горьком той поры разве только самый ленивый не знал… Через 1-й отдел этого учреждения в рабочем порядке проходили все основные директивные документы по строительству и оборудованию специальной техникой большей части объектов атомного проекта СССР. О масштабах строительства по планам атомного проекта теперь пишут немало. В те же времена вся информация по этой теме была основательно засекречена.
Из истории «атомного» проекта СССР: «…С целью создания отраслевого комплекса, по данным на 9 августа 1948 г., в СССР строилось 62 предприятия для выполнения научно-исследовательских работ и изготовления оборудования, добычи руды, производства металлического урана и тория, обеспечения реакторов замедлителями и шестифтористым ураном, производства плутония и урана-235. Общая сметная стоимость этих объектов составила 12 млрд. руб., из них на 1 января 1949 г. должно быть реализовано 7,5 млрд. руб. Кроме того, планировалось в 1949 г. начать строительство двух новых металлургических заводов общей стоимостью 1,0 млрд. руб. и двух новых радиофизических заводов стоимостью около 6,0 млрд. руб.
На стройках Главпромстроя Министерства внутренних дел СССР трудились около 200 тыс. рабочих и 2,2 тыс. инженерно-технических работников. Абсолютное большинство рабочих состояло из заключённых, спецпереселенцев и солдат строительных батальонов. Ввиду невозможности набора большого количества строителей в порядке вербовки кадровая проблема решалась в основном за счёт призыва соответствующей численности (до 250 тыс. чел.) военнообязанных строителей. В Сибири намечалось построить несколько таких крупных предприятий. Но, несмотря на это, на стройплощадке развернулось строительство химико-металлургического завода № 250 — сооружение цехов и монтаж оборудования, поскольку намечался пуск в эксплуатацию в сжатые сроки. Такую поспешность можно объяснить только острой необходимостью в продукции названного производства. Основной специализацией завода был выпуск урана для переработки в уран-графитовых реакторах для получения оружейного плутония и урана-235.
 Завод по производству высокообогащенного урана на основе метода диффузии решили построить в поселке Верхне-Нейвинском Свердловской области (Свердловск-44). [1] В инженерном отношении это было самое сложное предприятие атомной промышленности. Огромное количество газа, содержащего уран, надо было прогнать через многие тысячи разделительных машин. Эти машины должны были работать непрерывно тысячи часов, поломка хотя бы одной из них вела к браку. Решение столь сложной технической задачи Спецкомитет поручил двум специально созданным организациям: Особому конструкторскому бюро Ленинградского Кировского завода и Особому конструкторскому бюро Горьковского механического завода. Это себя полностью оправдало. В ходе соревнования двух ОКБ появилась оптимальная конструкция и техническое решение разделительной машины. Это оказалась машина горьковчан, которой укомплектовали завод «Д-1» в Свердловске-44. Первые месяцы работы завода выявили много скрытых недостатков в конструкции диффузионных машин. Достаточно сказать, что почти у всех из них пришлось менять подшипники, принимать специальные меры по борьбе с коррозией оборудования, привлечь к решению возникших трудностей виднейших советских и немецких ученых. К 1950 году основные проблемы были устранены, завод стал работать стабильно. За 1950 год завод № 813 произвел несколько десятков килограммов урана, на базе которого в 1951 году собрана и испытана атомная бомба.
Одновременно с заводом «Д-1», там же, в Свердловской области, рядом с городом Нижняя Тура началось строительство установки для электромагнитного метода разделения изотопов урана (Свердловск-45).
Но электромагнитный метод не нашел применения для получения обогащенного урана из-за неэкономичной технологии производства, в десять раз уступающей центрифугутонной. В то же время он стал широко использоваться для разделения стабильных и радиоактивных изотопов.
О двух атомных центрах Челябинске-40 и Златоусте-20, строительство которых началось в 1952 году, будет подробно сказано ниже.
Похоже, что у Бориса Ильинского в плановом отделе АТОММАШЭНЕРГОПРОЕКТа был «свой» человек. В 1947 году Борис Ильинский был принят на работу автослесарем, а затем - водителем в гараж этого учреждения. При каждом строительстве существовали представительства проектных организаций, организаций «заказчика», как их называли - «шараги». В течение длительного времени Борис «Лазарев» работал водителем служебных машин, обслуживавших руководящих работников , доставлял на объекты техническую документацию. Уже только этой малозаметной должностью можно объяснить дальнейшее перемещение Бориса «Лазарева» по районам СССР, напрямую связанных с работами по реализации планов атомного проекта.
Я попытался на «обломках» той организации, которая ранее называлась АТОММАШЭНЕРГОПРОЕКТом, разыскать следы пребывания там Бориса Ильинского … Кроме пробем с 1-м отделом этого побочного детища мистера Кириенко, я ничего не вынес из темных, мрачных переходов и помещений, на каждой половице которых разместилось по десятку каких-то жуликовытых организаций… Продолжать же дальнейшие поиски в Нижегородском ФСБ у меня и мыслей не было…
 Связь Горького с Арзамасом уже в те годы была и железнодорожная и автомобильная. Рядом был Саров , в котором полным ходом шло строительство и оборудование научного центра по исследованиям, связанным с атомным проектом. Видимо, с этим связано длительное нахождение Ильинского в Муроме, который был в непосредственной близости от объекта, получившим впоследствии наименование «Арзамас-16», «Шатки11», «Москва-300», «Кремлев»… В Муроме Ильинский-Лазарев пробыл более полугода, что может свидетельствовать о серьезном уровне разведывательных мероприятий , проводимых его группой в этом районе.
Пребывание Ильинского в Ярославле могло быть связано со строительством объектов в Электростале, в Обнинске, быть может – в Липецке. Город Горький на момент прибытия туда Ильинского еще не входил в число городов, в которых ограничивалось проживание «отдельных» категорий граждан… На каких должностях «числился» в последующие годы Борис «Лазарев» проследить не удалось. Каким образом ему удавалось отслеживать работы, происходящие по планам «атомного» проекта не совсем понятно … Следует не забывать, что, Ильинский получая паспорт и военный билет на имя сержанта запаса Бориса Лазарева, вынужден был подтвердить факт «…пребывания в плену с мая 1942 года по апрель 1945 года….». А такие факты, не смотря на последующую службу в рядах Советской армии, обязательно учитывались соответствующими «компетентными» органами и обязательно отслеживались при регистрации милицией и военкоматами. В Москве же граждане, подобные Борису «Лазареву», в те годы проживали за 101-м километром… Видимо из этих условий и исходил Борис Ильинский , отслеживая объекты Атомного проекта в центральной части СССР из Ярославля. Еще в августе 1943года на местных предприятиях Москвы удалось разработать и освоить специальный технологический процесс получения графита нужной чистоты, а в мае 1944года его выпуск был налажен на Московском электродном заводе. В то же время необходимого количества урана, необходимого для продолжения эспериментального цикла исследований, до конца 1945года в стране не было. Немалый интерес у Ильинского мог вызвать объект в поселке Электросталь. В производственных цехах завода устанавливалось оборудование, вывезенное из Германии по репарации. На заводе при участии ученых из НИИ-9 и Гиредмета была отработана технология получения изделий из металлического урана. Первый слиток урана (для экспериментального реактора) необходимой чистоты был получен летом 1945г. В конце года на завод был доставлен уран из Германии. Осенью 1946г. сюда прибыла группа немецких ученый во главе с доктором Рилем. В сентябре 1945г. было принято решение ГКО об организации производства «тяжелой» воды, а в октябре было принято решение о производстве «тяжелой» воды на Чирчикском химическом комбинате и Московском электролизном заводе. В январе 1947года было сформулировано проектное задание Лаборатории № 3 и ОКБ Гидропресс Подольского завода на разработку опытного тяжеловодного реактора «ФДК». В апреле 1949года был осуществлен его пуск.
 Наверняка, в это время Ильинский работал не один. Кто входил в его группу, как распределялись обязанности членов его «команды», похоже, никто уже не скажет. НКВД-МГБ в ходе ведения следствия по уголовному делу на Бориса Ильинского в 1952-1953 годах не рассматривало версию шпионажа в пользу тех же США или Англии, - значит - предъявить ему по этой «тематике» было нечего… Да, похоже, и речь об этом не шла. Грамотно строил свою работу Борис Николаевич,- даже умудрялся «полезное»(?) совмещать с приятным… В перечне городов, в которых за семь лет проживал Ильинский - я пометил четыре города, в каждом из которых у него остались дети… Даже этот факты могли работать на его «легенду прикрытия»- дескать, - мотался по просторам родины, скрываясь от уплаты алиментов…
 Длительное нахождение Ильинского в Херсоне может быть обосновано целым рядом причин. По моей основной версии - была необходимость сформировать разведывательную группу, члены которой, действуя по особому плану, могли бы успешно вскрывать обстановку, добывая информацию по задачам, поставленным руководителем –резидентом на конкретных объектах. В этом регионе наверняка оставались на «консервации» агенты абвера из той категории, которым Ильинский мог в известной степени доверять, либо те, кто не посмел бы его ослушаться… Не исключено, что Борис Николаевич сформировал несколько мобильных разведывательных групп, нацеленных на конкретные объекты, где проводились работы по плану атомного проекта в СССР.
Мы уже вели речь о том, что в районах Николаева, Херсона, Одессы , начиная с осени 1941 года создавалась мощная и разветвленная сеть агентуры абвера. Сеть эта создавалась, как мы уже неоднократно отмечали, из бывших военных моряков, рабочих и инженеров кораблестроительных специальностей. Специалисты этого профиля, прошедшие подготовку в разведывательных школах абвера и имевшие практику оперативно-разведывательной работы, вполне могли стать основой разведывательной сети, нацеленной на добывание информации государственной важности по работам, ведущимся по планам атомного проекта.
Была и вторая, не менее важная причина, требовавшая выявления хода строительства в районе Херсон-Николаев. 14 августа 1947г. на Украине началось строительство завода № 906 (ныне «Приднепровский химический завод») для переработки руд Первомайского и Желтореченского месторождений урана. Для работы в шахтах и строительства обогатительных фабрик широко использовали заключенных и военизированных «рабочих» батальонов, в которых было немало бывших «клиентов» Ильинского, отметившихся в школах абвера…
 Повторяем список городов тех городов, что прослеживаются по материалам уголовного дела, но уже с некоторыми уточнениями:
Находясь в городе Горьком, Ильинский мог вполне контролировать ситуацию на предприятиях и учреждениях, связанных с секретными разработками по атомному проекту непосредственно в районах города, получать информацию из Сарова и Кирова. Когда обстановка требовала его личного присутствия рядом с объектами, как в случае с Саровым,- Борис Николаевич длительное время находился в Муроме. Кстати, отсюда было сподручнее контролировать ситуацию в поселке Заречном в районе Пензы…
Находясь в Ярославле, Ильинский мог получать информацию и контролировать ситуацию на предприятиях и научных учреждения Москвы, Электростали, где строился завод, впоследствии получивший №12, и научный центр в Обнинске.
o Находясь в Перми, можно было контролировать ситуацию в Кирово-Чепецке, в Глазове. На расстоянии устойчивой радиосвязи находились объекты в районе Свердловска: Вехне-Нейвинск - Новоуральск / Свердловск-44 (Свердловская область) — разделительное производство изотопов урана.
o г. Лесной / Свердловск-45 (Свердловская область) — утилизация, сборка ядерных боеприпасов, производство стабильных изотопов.
o  Заречный / Пенза-19 (Пензенская область) — производство компонентов ядерных боеприпасов.
(1)  цифровые дополнения к названиям городов приводятся из Распоряжения Правительства России от 4 января 1994 № 3-р и изменений от 11 октября 1995 № 1394-р)
o Находясь в Уфе, можно было контролировать ситуацию в г. Озёрск / Челябинск-65 (ранее Челябинск-40) (Челябинская область) — хранение и переработка отработанного ядерного топлива, наработка и обработка ядерных материалов военного назначения. Снежинск / Челябинск-70 (Челябинская область) — разработка ядерного оружия. Златоуст-20.
o Длительное пребывание Ильинского в Куйбышеве и Кемерове тоже вполне обосновано. Поселок - Берёзки, - позднее - город Северск / Томск-7 (Томская область) — создание компонентов ядерного оружия.
o По пребыванию в Братске - особый разговор. г. Железногорск / Красноярск-26 (Красноярский край) — производство оружейного плутония. В городе Зеленогорске рядом с Красноярском – Заозерный.
o Рядом с Братском – г. Железногорск / Красноярск-26 (Красноярский край) — производство оружейного плутония.
Особый разговор и по Новосибирску. Ильинский «окучивал» этой регион целый год,- сначала находился в Куйбышеве, затем - в Кемерово. И это вполне объяснимо. Первым предприятием атомной промышленности, сооружаемым в Сибири, был Новосибирский завод № 250 (затем предприятие п/я-80, ныне завод Химконцентратов). 25 сентября 1948 года Специальный комитет при Совете министров СССР принял постановление «О месте строительства второго в стране металлургического завода» (дублёра завода № 12 в г. Электростали), в котором просил Совет министров СССР принять постановление о передаче Первому главному управлению при Совете министров СССР стройплощадку Новосибирского автозавода под строительство химико-металлургического завода.
Уже 25 сентября 1948 г. Совет министров СССР принял постановление «О строительстве завода № 250» и обязал Министерство автомобильной и тракторной промышленности СССР передать Первому главному управлению при Совете министров СССР площадку строительства автозавода в Новосибирске со всеми зданиями и вспомогательными сооружениями, освободить все производственные помещения завода от имеющегося оборудования и других материальных ценностей.
 Строительство химико-металлургического завода № 250 — сооружение цехов и монтаж оборудования, поскольку намечался пуск в эксплуатацию в сжатые сроки. Такую поспешность можно объяснить только острой необходимостью в продукции названного производства. Основной специализацией завода был выпуск урана для переработки в уран-графитовых реакторах для последующего получения оружейного плутония и урана-235.
Строительство завода осуществляло управление № 600 МВД СССР. Это была крупнейшая строительная организация в Новосибирске, которая в основном состояла из заключённых, военных строителей, небольшого числа вольнонаёмных, главным образом, инженерно-технических работников. С 1948 г. эта организация осуществляла возведение завода № 250. По данным на 29 октября 1949 г., на строительстве завода общая численность персонала составляла 14 300 чел., из них инженерно-технических работников — 400 чел., вольнонаёмных рабочих — 300 чел., рабочих специальных воинских частей — 4 700 чел., заключённых — 7 500 чел., всего рабочих — 12 500 чел., служащих и административно-хозяйственного персонала — 500 чел., военизированной охраны МВД СССР — 900 чел. Этот многочисленный коллектив строителей сооружал не только промышленные объекты, но и производственную и социально-бытовую инфраструктуру. В течение года он осваивал 250–300 млн. руб. Начальником стройки был Г. Д. Соколов, главным инженером — Г. М. Кузовлев. В апреле 1955 г. Министерство среднего машиностроения СССР известило строительное управление № 600 о том, что за 4,5 месяца текущего года оно приняло в свой состав 3 399 солдат и 1854 заключённых, но было направлено на вышеназванные стройки 1 839 солдат и 1 839 заключённых, несмотря на то, что на ней не хватало почти тысячи человек. В соответствии с утверждённым планом министерство решило в мае направить на другие стройки 1 000 заключённых и 250 солдат, а взамен рекомендовало вести пополнение рабочей силы за счёт набора вольнонаёмных численностью 5 тыс. чел. Однако эти указания в последующем были выполнены частично. На стройке продолжали работать заключённые . Строящийся завод был ориентирован на выпуск металлического урана, изготовление деталей из природного урана в виде блоков, герметизированных в алюминиевую оболочку. Постановлением Совета Министров СССР от 25 сентября 1948 г. «О расширении действующих и создании новых мощностей по переработке руд А-9 (урана) в 40 % концентрат с доведением их в 1950 г. до 1 400 условных единиц (тонн) в год, в том числе на заводе № 250 — до 550 условных единиц, тогда как проектная мощность завода (первая очередь) составляла 500 условных единиц в год.
В самом Братске, где умудрился более полугода пробыть Борис Ильинский, шло строительство одного из крупнейших предприятий по планам атомного проекта. Специальный комитет при Совете министров СССР от 23 мая 1949 г. принял решение «О месте строительства, производственной мощности и сроках сооружения комбината № 815» и предложил в недельный срок представить сравнительные данные об условиях, объёмах и сроках строительства комбината на площадках севернее Красноярска или в районе посёлка Братск, имея в виду необходимость ускоренного возведения комбината.
В письме Б. Л. Ванникова, М. Г. Первухина, А. П. Завенягина на имя Л. П. Берии с представлением проекта постановления Совета министров СССР «О месте строительства комбината № 815» это предприятие предполагалось построить в Красноярском крае. Окончательный выбор площадки комбината в районе Красноярска был утверждён постановлением Совета министров СССР «О комбинате № 815» от 26 февраля 1950 г. Этим же постановлением были определены сроки строительства и производственные мощности комбината. Предприятие, основной специализацией которого являлась выработка оружейного плутония, планировалось создать под землёй. Комбинат строился на восточном берегу р. Енисей в 10 км от с. Додоново и в 64 км от Красноярска. Он размещался в толще гранитных скал на глубине 200–250 м от поверхности, то есть был защищён от возможного ядерного удара. Технический проект технологической части комбината № 815 (Красноярск-26) рассмотрен и утверждён Техническим советом Первого главного управления при Совете министров СССР 22 ноября 1952 года.
 Борис Ильинский был арестован в Туле 12 октября 1952 года. Казалось бы,- простое совпадение. Стоило ли после этого вести дальнейший разговор по этому комбинату, если дальнейшее его строительство ни коим образом не связать с именем вероятного разведчика проекта той поры?

Строительство комбината № 815
Комбинат № 815 сооружало строительное управление Главпромстроя МВД СССР, численность которого в начальный период составляла 27 тыс. чел. На объектах сверхзакрытой стройки работали тысячи тщательно отобранных вольнонаёмных горняков, метростроевцев, монтажников. В строительстве комбината до его ввода в эксплуатацию участвовало 70 тыс. заключённых, 135 тыс. строителей-военнослужащих. Для создания производственных площадей при строительстве комбината строители из таёжных сопок «…вынули грунта больше чем при прокладке московского метро».
 В Постановлении Совета министров СССР «О развитии атомной промышленности в 1950–1954 гг.» от 29 сентября 1949 г. предусматривалось производство металлического урана и его солей на 1950–1954 гг. в СССР и на заводе № 250 в следующем количестве (в тоннах)….
 Учитывая тот размах, с которым проводились работы по реализации мероприятий, предусмотренных атомным проектом, было бы наивным считать, что наши основные противники по «холодной» войне и конкуренты по разработке новых технологий и новых образцов атомных вооружений не предпримут решительных действий по отслеживанию всего этого процесса, происходившего в научных центрах, на промышленных предприятиях и на полигонах. Естественными видятся те усилия, что предпринимали основные разведывательные центры США по отслеживанию мероприятий, связанных с осуществлением отдельных этапов ядерного проекта в СССР. Похоже, агентурная разведка не всегда справлялась с поставленными задачами по отслеживанию работ по планам «атомного» проекта. В этой связи, вполне логичным видится и то, что Центральное разведывательное управление США 1 мая 1960 года направило в предполагаемый район размещения этого центра самолет-разведчик «Локхид-2», пилотируемый летчиком Ф. Пауэрсом. На высоте 22 километра ракетой системы противовоздушной обороны «В-753- Волхов» в районе Челябинска-70 самолет-шпион был сбит. Повышенный интерес американских специальных служб к этому объекту последовал в середине 80-х годов, когда госсекретарь США, Д. Бейкер настойчиво проявил желание посетить Челябинск-70 .
 Может показаться полнейшим бредом то моделирование событий, что я связал с Борисом Николаевичем Ильинским на фоне его «случайного»(?) проживания в течение семи лет именно в тех регионах и в тех городах, что были связаны с осуществлением в СССР мероприятий по реализации этапов плана атомного проекта… Если бы по «комсомольским» стройкам Урала и Сибири помотался бывший сержант Борис Лазарев, этому можно было бы поверить… В то, что в качестве «…любителя тумана и запахов тайги» отметился профессиональный разведчик, ветеран морской разведки абвера Борис Николаевич Ильинский, я лично не верю…
 


В качестве заключения.

 Не исключено, что последняя глава не имеет права на существование в заявленном варианте публикации. Быть может, завершая «одиссею» Бориса Николаевича Ильинского, следовало ограничиться сведениями, занесенными в последнюю часть уголовного дела, с комментариями тульского журналиста Софронова. Там , не мудрствуя лукаво, написано, естественно , со слов подследственного, что «… в течение длительного времени Ильинский—Лазарев «…умело скрывался от органов государственной безопасности. В течение семи лет он менял места работы, разъезжая по всей многонациональной стране. Больше чем на год он нигде не задерживался. Менял, как перчатки, женщин, у которых находил своё временное пристанище. Так и жил, чередуя общежития и частные дома, города, женщин и работу. Но судьба матери и близких не давала ему покоя. Впервые в Тулу Ильинский приехал в 1945 году. Второй раз он вернулся в родные края через четыре года. Но так как ни в 45-м, ни в 49-м он не смог найти свою родню, приехал туда и в третий раз… 12 октября 1952 года Борис Николаевич Ильинский но справке адресного бюро разыскал родную сестру Валентину, у которой хотел узнать адрес своей жены, проживающей в Ленинграде. Но та сообщила в Управление МГБ о предстоящей встрече, и Ильинский был задержан.…»(1).
 В последней информации прослеживаются явные нестыковки. Что, приезжая в Тулу в 1945 и 1949 году, Борис Николаевич не виделся с родной сестрой и не пытался уточнить место ее проживания. Не стал бы профессиональный разведчик «светиться» в адресных столах… Вечно наши женщины, теряющие разум в заботе о своих детях и внуках, готовы мать родную сдать в ГБ, чтобы только не нарушать покой своих чад… Скорее всего, Борис Николаевич прибыл в Тулу, чтобы попрощаться с сестрой и дать денег, которых бы хватило ей на всю оставшуюся жизнь… Именно реакция на предательство родной сестры явилось причиной, казалось бы, странного словосочетания в последнем заявлении суду: «…из серьёзного человека я сделался наивным и не в состоянии правильно мыслить…»(1).
 В чем еще могла проявиться та наивность, о которой Ильинский напомнил суду? Наверняка, сначала следователи, а затем и судьи давали Борису Ильинскому какие-то обещания и, наверняка, не выполнили их… Объявленный в 1947 году в СССР на государственном уровне отказ от смертной казни не был продолжительным. С 1950 года смертной казни подлежали изменники Родины, шпионы и диверсанты. Борис Николаевич в полной мере соответствовал всем трем категориям обвинений, отмеченных в Указе ВС СССР от 1950 года, казалось бы - все с ним ясно, по американской шкале наказаний он мог рассчитывавть на три «смертных» приговора… По каждому из них он был бы точно расстрелян, а вот по совокупности «трех смертных приговоров» - возникли проблемы…
3 марта 1953 года Военный трибунал Московского военного округа приговорил Ильинского Б.Н. к высшей мере наказания — расстрелу. Обратите внимание,- в день оглашения приговора Ильинскому, умер И.В. Сталин, официальное сообщение о смерти вождя было опубликовано 5 марта.
 Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 5 июня 1953 года ходатайство о помиловании было удовлетворено, расстрел заменили на 25 лет лагерей. Зная характер Ильинского, было бы наивно предполагать, что Борис Николаевич по личной инициаиве обратился к председателю ВС СССР с обращением о помиловании. Кому- то в самом высшем руководстве Государства Ильинский был нужен живым. Были востребованы его опыт успешного разведчика, его знания, - а главное – знания и связи…
 Смертный приговор был заменен на 25 лет строгого режима.
 Отбывать срок Бориса Николаевича отправили в особый лагерь МВД СССР, где, учитывая образование и богатый служебный опыт, Борису Николаевичу якобы «… доверили должность бухгалтера(?) на одном из закрытых производств». Учитывая тот факт, что после отбывания 25-ти летнего срока заключения Борису Ильинскому удалось выйти живым и сравнительно здоровым, можно предположить, что в период пребывания в заключении были востребованы его знания и навыки профессионала и аналитика экономической разведки.
 Скажу честно, во избежании всяких вопросов по происхождению документов, использованых для своих исследований , по качеству оформления источникой базы, последние свои публикации я представлял в качестве исторических очерков, а не «исторических исследований», как делал раньше. После этой публикации мне, похоже, придется плавно «переползти» в жанр военных приключений или военной фантастики. Но даже при таком развитии событий мое положение небезнадежно… Остается реальный шанс, что очередной журналист телеканала «Звезда», к примеру - Юрий Кириченко, прочитает мой очерк и появится очередной короткометражный телевизионный фильм, события в котором из бредового полуфантастического жанра чудесным образом трансформируются во вполне реальную, подтвержденную архивными источниками, шпионскую хронику…примерно как «Судьба резидента -2», или «Ошибка резидента-2», Где, естественно, – основной ошибкой резидента Ильинского будет его очередной визит в Тулу, где чекистам его «сдаст» родная сестра… Или, быть может, - «Кто вы, Борис Ильинский?», по аналогии с названием повести - «Кто вы, доктор Зорге?». Представители моего поколения хорошо помнят о том, что до начала 60-х годов о Рихарде Зорге, было известно очень мало, да и то больше шла речь о нем, как о двойном или тройном агенте… И так продолжалось до тех пор, пока не появились в прессе, казалось бы, ни к чему не обязывающие публикации, авторы которых неназойливо(?) заставили руководителей специальных служб той поры честно ответить на интересующие «любознательную» общественность вопросы, по фактической роли Рихарда Зорге в советской разведке…