Римский цирюльник

С утра волосы не слушались и торчали в разные стороны вихрами, портя настроение. «Напрасно не постриглась в Баку перед поездкой, теперь здесь, в Риме, стрижка мне обойдется как минимум в пятьдесят-сто ЕВРО,» - сказала себя я, выйдя на via Corso и подсчитывая, смогу ли я позволить себе итальянского цирюльника.  На эту сумму я планировала обед из трех блюд в Мишленовском ресторане с белыми или черными трюфелями, информацию о котором с ценами предварительно нашла в интернете. Посмотрев на свое отражение в витринном стекле магазина «Stefanel», я еще раз поняла, что трюфелей tartufi bianchetto e nero так и не отведаю в этот раз.
Поди еще найди парихмахерскую на этой улице, пока еще не одна не попадалась на глаз.

Завернув в переулок, я попала  в менее населенный исторический центр, чем знаменитая Piazza di Spagna, переполненная туристами, с неменее знаменитой лестницой, вдоль которой расположились дорогие бутики. Расчет зодчих, создавших эту площадь с улицей, ведущей к ней, был совершенно точным маркетинговым ходом:  заманить гостей вечного города и опустошить их кошельки. В ее старинных домах с громадными окнами с тяжелой чугунной решеткой находились магазины известнейших брендов Max Mara, Chanel, Gucci, Prada и прочих. Когда-то римские купцы зарешечивали окна своих домов, чтобы в спальни жен во время их отсутствия не могли заглядывать местные и заезжие Казановы. А теперь многовековой чугун на окнах-витринах охранял манекенов в дорогих одеждах последней коллекции. Умнейшие головы итальянцы, что сохранили эти средневековые решетки, хотя отпала  нужда в них по истечении веков, и сейчас они так стильно украшают эти фешенебельные магазины.

До обеда неплохо было бы сходить в музей Ватикана и еще раз увидеть фрески Sistina Capelle великого Микеланджело. И не важно, что я была уже в этом музее раза два, во время предыдущих поездок. Я могу перечитывать интересную книгу несколько раз, точно так же могу и музей посещать не в первый раз. Фрески «Страшного суда» великого Микеланджело стоят того, чтобы взглянуть на них и остановить это прекрасное мгновенье. Особенно мое воображение летит на парусах, рисуя мне титана Возрождения, девяностолетнего старца в то время, когда он зашел в капеллу взглянуть на свои образы Страшного суда, на которых папа Юлий II приказал дорисовать набедренные повязки и прикрыть причинные места.  О чем он думал в это мгновенье, гнев ли, безразличие или всепобеждающая мудрость пробуждались в нем?

Совершенно неожиданно я набрела на парикмахерскую. Значит,  нужно сначала постричься. С каждым днем волосы растут, и никакие музеи не придадут мне уверенности и довольства, как хорошая стрижка. Вообще, дилемма постричься или нет каждый раз мучает меня, ровно как Гамлета донимал вопрос бытия.
Парикмахерский салон оказался таким же фешенебельным, как и те магазины вдоль Испанских лестниц. Снаружи -стены средневекового здания и внутри - хайтековский стиль в черно белых тонах. Рarrucchiere (парикмахер), подстригающий даму в летах, был предельно вежлив и любезен. Оказалось, я зашла к стилисту, маэстро Энио, который выглядел по меньшей мере как cовременный граф Строцци. Седые короткопостриженные волосы и аккуратная эспаньолка на лице и безупречно сидящий не нем костюм остудили мой пыл непременно здесь и сейчас привести волосы в порядок. Да и дама, которую он кружа причесывал, в черном бархате с большой брошью c драгоценными камнями на вороте, показалась мне по меньшей мере кантессой.

Я в своих стильно рваных джинсах почувствовала себя по-плебейски и сразу же решила ретироваться из расчета, что не по карману мне сей цюрильник.
Но дать заднего хода было поздно, так как смело зашла без предварительной записи к маэстро и уже потревожила его бесценное время, расчитанное на аристократов и знаменитостей. Маэстро Энио прекрасно говорил по-английски и попросил меня переждать минут сорок пять, пока он причешет «кантессу». Отступать было "некомильфо", и мне оставалось согласиться с ним.  И вот я, сидя в комнате ожидания, все эти минуты мучительно прикидывала, во что мне обойдется сия авантюра. «Была не была, где наша не пропадала», - подбадривала я себя.
 
Точно в назначеннoе время меня пригласили к il Maestro. Его помощница, направляя меня к нему, успела мне сказать, что мне просто повезло, вот так вот зайти и быть принятой самим Энио в тот же день. Энио перебирал мои волосы и маленькими ножничками вжиг-вжиг и слегка обстригал их со всех сторон, не ставая со своего крутящегося стула. На ручках этого стула были приспособлены масса разного размера ножниц и расчесок. Казалось, по моим волосам слегка прошелся ветерок - так бережно он прикасался к ним. Постригая мою каждой прядь волос, он отъезжал на своем стуле на полтора метра и пристально рассматривал результат. Подъезжая обратно к моей голове, Энио маленькими гребешками расчесывал небольшую прядку и затем ладонью взбивал мои волосы.

В итоге получилась аккуратная стрижка с прядями волос, которые свободно, как при легких порывах ветерка, расположились по моей голове. Никаких аэрозолей и прочих средств для волос маэстро не признавал. Все должно было быть naturale. Еще долго он водил пальцами по моей голове, перемещая волосы то в одну сторону, то в другую, и слегка просушивая их легким дуновением фена. Последний заезд в сторону и взгляд триумфатора на свое произведение. «Finito», - наконец воскликнул маэстро. Я решилась посмотреть на свою стрижку, так как все это время как завороженная наблюдала за действиями Энио.

В процессе работы это был не Энио, а сам Буаранотти Микеладжело при создании своего очередного шедевра.  Точно также, как гигант Возрождения, он творил и получал истинное удовольствие от своего ремесла. Его абсолютно не интересовало, чьи волосы он укладывает, важен был лишь момент созидания, творчества. Точно также Микеланджело бегал по лесам с кистями в руках, перемешивая краски  и одновременно нанося мазки по плафону Сикстинской капеллы в Ватикане, наслаждаясь мгновением творения. Оба были творцами, il Maestro.

Меня вдруг осенило, на "каких китах" стоит этот вечный город. Все его обитатели, независимо от времени, устоев, происхождения, статуса, занятия, ремесла и дела, являются настоящими художниками. Все, что бы они ни создавали, получается штучным произведением. Ничто и никогда не повторяется, так как производится ручным, сугубо индивидуальным способом. Практически, отсутствует массовое производство. Итальянцы работают скрупулезно, оттачивая каждую деталь и тратя на это всю душу. Поэтому в итоге получается истинная красота, изящество, роскошь, утонченность, уникальность и неповторимость. Поэтому вечный город навечно cлавится своими бесконечными шедеврами.
 
Из салона я вышла довольная и сияющая. Не было мне жаль ни восьмидесяти пяти ЕВРО, потраченных на стрижку, ни трюфелей, которых я так и не попробовала в лучших ресторанах, ни фресок Ватикана. Зато я чувствовала себя Галатеей, которую только что Пигмалион вырезал из слоновой кости.