Что-то изменилось

Я курю в предлифтовой зоне. В общественных местах и подъездах с недавнего времени это дело запрещено, но у меня балконная дверь без защелки и круглосуточно открытое окно детской выходит туда же, куда и балкон, так что дым, как ни крути, полностью засасывается в помещение. Окно лестничной площадки выходит на противоположную сторону дома и потому, там я курю смело. Там же курит и мой сосед – действующий районный судья. Этот факт автоматически снимает с меня упомянутую ответственность за административное правонарушение.
Дети сводят меня с ума, высасывают все соки и мысли, постоянно требуют внимания и участия, поэтому подымить удается не часто. Но, в очередной раз, когда из-за гвалта младенцев, достигшего предела моего терпения, я перестаю понимать, что происходит, моя кружка наполняется горячим кофе. Уходя, я заявляю старшему сыну твердой интонацией, не терпящей возражений, что выйду на пару минут и оставляю его с младшим. Вернуться к их неугомонности быстро не получается, не помогает даже чувство вины и опасения за детскую безопасность. Раз уж вырвалась в курилку, надо оттянуться как следует, вернее затянуться. Иногда проходит полчаса, прежде чем удается прийти в себя и начать снова дышать ровно.
По утрам курилка наполняется моими бредовыми мыслями. Спросонья я часто мысленно разговариваю с Богом, спорю со своими навязчивыми идеями и выстраиваю в воображении абсурдные сюжеты. Обычно с этой гадостью удается покончить и прийти в норму адекватной реальности после большой кружки несладкого черного кофе и полуторной сигареты.
В середине дня курилка является комнатой отдыха, где я собираюсь с духом и обращаясь к внутреннему тайм-менеджменту, решаю, что делать дальше: готовить, читать детям книжки или вести их к педиатру. За день удается выкурить не больше двух-трех сигарет.
К вечеру, понятно, я всегда выжатая как лимон. После ряда стандартных действий, как то, проверка уроков, купание обоих сыновей и цыканье в ответ на их нытье о желании дальнейшего бодрствования, я, наконец, валюсь на кровать и отдаюсь получасовому тупизму игры Plants VS Zombies. После пары десятков атак выключаю телефон и снова наливаю горький кофе в ту же чашку, что и утром. В это время суток чашка в миллион раз ярче, а изображенная на ней кошка красивее. Вкус кофе более внятный, аромат насыщенней, выход за дверь размеренный, а ощущения свободы совершенно неописуемые.  Я опираюсь локтями на раму открытого окна, чиркаю зажигалкой, прикуриваю и наслаждаюсь наступившей тишиной, нарушаемой только звуками глубоких, но не частых вдохов и выдохов.
Это предисловие нужно было, чтобы объяснить мою расслабленность в запретных перекурах и неспешность пребывания у окна в подъезде по вечерам. В один из таких моментов я как всегда блуждала мыслями по прошедшему дню и рассеянно смотрела на окна дома напротив. Длинная преломленная ровно посередине девятиэтажка давно развлекала меня зрелищами а-ля реалити-шоу «За стеклом», подсвеченными настольными лампами, модными люстрами и гаджетами. Этажи с первого по третий скрыты деревьями, но на мою долю подробностей чужих жизней осталось с лихвой.
Вот окно извечно мерцающее синим. Кто-то там никогда не включает свет и непрерывно переключает каналы телевизора. Владельца не видно, но мне любопытно это бессмысленное постоянство скучной привычки.
Где-то в левом крыле дома живет «мерзкая разведенка» с двумя, как и у меня, сыновьями. Мне рассказывали о ней сплетницы на детской площадке. После вторых родов она обабилась, разжирела до нестандартных, даже среди упитанных людей, размеров, обленилась. Как-то раз, когда женщина в очередной раз пыталась утолить ненасытный голод, пребывая на кухне, её младший трехлетний ребенок уронил на себя телевизор и тот раскрошил ему череп. Мальчика спасли, голову собрали по кусочкам и скрепили ювелирную работу металлической пластиной. В семье же началась постоянная нервотрепка, волнение, слежка за пострадавшим ребенком и преследования его старшего брата за любую неаккуратность, мальчишескую говорливость, активные игры и детство без инвалидности. Отец влюбился в другую и ушел, а может, не выдержал и ушел, после чего влюбился в другую. Словом, жена осталась без мужа и без разрядки в виде редкого секса. Лень усилилась, интерес к жизни пропал, дети стали обузой. Теперь она регулярно выпивает, жалуется всей округе на невыносимую тяжесть бытия, поколачивает младшего (преимущественно по нижней части тела) и «придушивает» старшего. Впрочем, последнее бывает только в конце месяца, когда холодильник почти полностью пустеет, а до перечисления пособия по инвалидности и алиментов надо жить ещё неделю. Затем жизнь снова налаживается и приобретает градус, в основном алкогольный. С моей точки обзора их окна не видны, и я этому честно радуюсь.
Раз в неделю свет в серединном окне на седьмом этаже не гаснет до глубокой ночи. В нем девочка дет десяти сосредоточенно развешивает на металлическую сушилку постиранное белье. Носочки к носкам, трусики к трусам, белые блузочки к линялым футболкам. Девочка не просто чья-то дочка, а хозяйка в доме. Периодически в комнату заходит мужик в трусах, стоит и некоторое время наблюдает за действиями маленькой женщины. Не сказав ни слова, чешет живот или затылок, после чего удаляется. Я за ними наблюдала через бинокль и потому могу утверждать, что из взрослых там только отец, не открывающий рта, пока маленькие ручонки распределяют влажные вещи на прутьях сушилки. Сложно иметь твердую руку в воспитании и отправлять ребенка спать вовремя, когда ты по-мужски беспомощен перед некоторыми бытовыми вопросами.
Есть два окна: спальня и кухня, где строго соблюдается режим. Ровно в одиннадцать вечера в них гаснет свет, и жильцы уходят на боковую. Можно подумать, что они очень правильные, но это не совсем так. Ко сну начинают готовиться за полчаса, еще когда электричество не выключено. Через кухонное окно просматривается часть коридора и мне видно, как двое молодых мужчин иногда вместе, а иногда поочередно выходят из душа. Затем я перевожу взгляд и уже через комнатное окно наблюдаю как они расстилают постельное белье и хлопают друг друга по упругим задницам. Если парни вышли из ванной вместе, то шлепки приходятся по обтягивающим боксерам, а значит всё интересное уже произошло. Если же заходят и выходят по отдельности, то жесты заигрывания приходятся по голым ягодицам. В таком случае понятно - после щелчка выключателя в квартире еще некоторое время будет не до сна. Так происходит каждый раз, привычки и манера поведения не меняются. Это то, что я называю гармонией в отношениях и умением радоваться тому, что имеешь. Всё у них выверено и поставлено на рельсы постоянства. Взять хотя бы простыни и одеяла: если их расстилают каждую ночь, значит каждое утро складывают? Кто-то усмотрит в этом рутину, но здесь речь явно о стабильности и удовлетворенности. Иначе стали бы эти молодцы так игриво и регулярно прикладываться к пятой точке друг друга?!
Этот дом напротив напоминает формикарий, где люди с муравьиной строгостью выполняют одни и те же действия для существования. Разница только в том, что здесь колония поделена на семьи и сожительства межкомнатными перегородками и несущими стенами, но она оставила за собой право воссоединяться за пределами дома и отправляться каждое утро общим потоком для работы на чужих муравьиных фермах.
Я вовсе не вуайерист. Наблюдение за чужой жизнью через окна не носит характер любопытства и не призван возбуждать сексуально. Подглядывание скорее вынужденное, ведь начинается оно с первой затяжки и кончается «бычкованием» сигареты с немедленным уходом в собственный формикарий.
Сначала я просто смотрела, потом стала размышлять и делать банальные философские выводы о жизни, но где-то с неделю назад мне все это наскучило, потому что в окнах, так мною изученных, ничего не менялось многие месяцы. Я знаю где во сколько ужинают, у кого какая пижама, где спят нагишом, кто в тайне от домочадцев прикладывается по ночам к бутылке, кто любит футбол, кто почитать перед сном, кто попрыгать на кровати. Знаю кто злоупотребляет ковырянием в носу и даже об отсутствии или интенсивности сексуальной жизни некоторых из них. Лишь процентов десять обитателей девятиэтажки зашторивают окна и это всегда одни и те же окна. Еще примерно столько же зашториваются наполовину или на треть, что совершенно не мешает фиксировать какие-то действия жильцов. Есть несколько квартир, где на окна приклеена теневая пленка, но хозяевам невдомек, что внутренний свет помещения по вечерам делает её прозрачной для внешнего мира.
Мне наскучило, но я продолжала смотреть на дом как на большую приевшуюся декорацию, не подлежащую замене и навязывающую своё присутствие моему рассеянному взгляду. Так смотрят на бессмысленную картинку с визуальной иллюзией, постепенно уходя в зрительный расфокус и в собственные мысли, а потом вдруг проступает скрытое 3D-изображение и, ты как будто просыпаешься, приходишь в восторг от эффекта, но тут же понимаешь, что снова смотришь на исходную кляксу или дурацкие мелкие цветочки на скатерти. Ты пытаешься делать искусственный расфокус, напрягаешься, психуешь, потом опять о чем-то задумываешься и бац – вот оно снова сработало. Рано или поздно ты доходишь до того, что надо смотреть как бы сквозь картинку и тогда скрытое изображение срабатывает как по команде, но тут же теряешь интерес, ведь любая рассекреченная загадка лишается статуса феномена.
Я как всегда многословна, но уже подошла к главному – тому, что чуть не заставило меня добровольно сдаться в психушку.
ГОЛОПУКИ!!! Именно они проступили на моей картинке в момент расфокуса и задумчивости.
Впервые я обнаружила их в окне геев. Партнёры как обычно разобрали постели, совершили ритуал шутливой порки (в этот раз они были в трусах - видно сразу намеревались лечь спать) и погасили свет минут за пятнадцать до появления инородных гостей. Сначала проступили полупрозрачные голубоватые субстанции и, будто живые калейдоскопы, сложились в образы толстых дядек - их было по меньшей мере пять. Затем они разделились на зрителей и исполнителей.  После чего последние по очереди стали хлопать друг дружку по желеобразным задницам, а другие хохотали и увлеченно хлопали в ладоши.
День был обычный, на солнышке я не перегрелась, ничего крепче кофе не пила. Что же это тогда сейчас было?! А?! Можно предположить, что в сигареты добавили какое-то запрещенное вещество, но пачку я распечатала еще вчера, а ничего подобного не видела.
Пока я растерянно разводила руками и хаотично думала о произошедшем, снова ушла в расфокус и уловила синеватое свечение в окнах геев. Стараясь сохранять манеру взгляда, я перевела его на источник света и издала нечленораздельный звук. Это снова были ОНИ и страшно сказать, чем они были заняты. По-прежнему пребывая в образах голых толстяков, слегка присев и наклонившись вперед, они выпускали на спящих газы. Они пукали! Пукали облачками цвета индиго, которые одновременно были и источником освещения. Они пукали в лицо спящим людям.
Меня кинуло в жар, потом в озноб, я не могла на это смотреть, тем более, что не понимала, по-настоящему ли это происходит, или я неожиданно сошла с ума. Дети. Что с ними теперь будет? С кем они останутся, если меня упекут? Нет-нет-нет! Нужно срочно поспать. Всё пройдет. Это просто переутомление плюс врожденная изощренность воображения. Всё-всё-всё…
Я ввалилась в квартиру как пьяная, пошатываясь и держась за стены. Выпила воды, поставила будильник, легла и, отгоняя навязчивые видения, попыталась уснуть. Ничего не вышло. Уже через десять минут я была на своём наблюдательном пункте с биноклем. До этого я пользовалась им только однажды, чтобы убедиться в безопасности девочки из серединного окна седьмого этажа, когда поняла, что ни разу не видела рядом с ней матери. Теперь устройство было мне нужно, чтобы убедиться или разубедиться в безопасности собственной.
Размыв четкость изображения с помощью специального колесика я вновь уловила синеватый свет и, направив в нужную точку бинокль, стала наводить резкость линз, параллельно расслабляя мышцы глаз. Снова они, по восприятию на расстоянии вытянутой руки, нереальные, кисельные и прозрачные, окрашенные в колор своих же газов. От увиденного я поперхнулась, но твердо решив, что должна познакомиться со своим недугом как можно ближе, или убедиться в сторонней природе разыгравшейся сцены, я крепче вцепилась в бинокль и сосредоточилась на особенностях видения. Я решила ничему не удивляться и досмотреть до конца. Ведь должен быть конец у всего, даже у галлюцинаций!
Когда обряд «опукивания» был закончен, желеобразные дядьки, немного посовещавшись, организовали групповуху всё с теми же бедными геями. На каждого реального пришлось по двое потусторонних, пристроившихся у переднего и заднего отверстия спящего, соответственно. То есть у рта и у задницы. Пятый сказочный персонаж наблюдал за всем со стороны, сидя в кресле-груше с широко расставленными ногами и удовлетворяя себя рукой. Сексуальный акт был отвратителен своей изощренностью, но к счастью для спящих голубков он также был просто постановкой, поскольку полупрозрачные субстанции не могли физически воздействовать на жертв своего насилия. Надо ли говорить, что досмотреть до конца этот ужас у меня не хватило духу, впрочем, заснуть в ту ночь я тоже не смогла.
С трудом пережив следующий день и уложив наконец детей, я вооружилась биноклем и заняла свой пост в подъезде. Теперь я была почти уверена, что накануне пережила нездоровые видения и как бы в подтверждение этому ничего потустороннего в доме напротив не происходило. Я проверила девочку с седьмого этажа – она собирала портфель и прибиралась на письменном столе. Минут через пять к ней заглянул отец и что-то сказал, она кивнула и захватив с кровати пижаму, вышла из комнаты. Наверное, пошла мыться, решила я и перевела «двуглазку» произвольно вниз по диагонали.
Это было окно пятого этажа после преломления дома под другим углом. Изнутри  шёл красноватый свет из-за алой ткани на торшере в углу комнаты, посередине которой стояло кресло спинкой к окну, над ней виднелась чья-то макушка. Перед креслом стояла женщина в длинном халате и с распущенными длинными волосами. Она очень эмоционально что-то вещала, то активно жестикулируя, то подбочениваясь, а то нервно вышагивая, будто по воображаемой сцене, туда-сюда. Макушка, возвышающаяся над креслом не подавала признаков жизни. Минут через пять женщина резко остановилась и пнула того, кто её всё это время так терпеливо слушал, после чего села на табурет справа от кресла и, повернувшись лицом к трюмо, стала аккуратно прочесывать прядь за прядью шикарную темную шевелюру. Специфическое освещение придавало её волосам такой оттенок, что казалось, сама Маргарита в кульминации своей ведьминской сущности готовится к темному балу, но прежде, решила уладить домашние вопросы, внушая Мастеру его предназначение, распаляясь в процессе, не в силах справиться с унынием и меланхоличностью суженого.
Блин, кажется я просто переутомилась. Вот опять какая-то чертовщина в голову лезет. Обычные они, обычные муж и жена - ссорятся из-за тёщи, или дачи, или денег. Тьфу! Хватит! Выкуриваю последнюю и спа-а-ать, наконец-то. Глубоко затянувшись, я привычно расслабилась.
Чёрт, вот оно! Опять свечение! Так, раз, два, три, четыре, пять… Да что ж я считаю?! Это последнее окно, девятый этаж в той же части дома, где и прототипы булгаковских героев. Выстроив снова мудреную систему взаимодействия линз и глаз, я добилась необходимого фокуса. Так-так... В окне нет освещения, только голубоватое свечение моих загадочных героев, но его достаточно, чтобы увидеть скудную обстановку квартиры. Справа что-то типа тумбочки с телевизором, телевизор старый, с выпирающей задней частью, толстым кинескопом и с вязаной салфеткой сверху. На салфетке стоит вазочка без цветов и, кажется, фотография в рамке.  Возле тумбы небольшое креслице советской модели с тонкими железными ножками и деревянными планками вместо мягкой обивки подлокотников, седушка также застелена вязаным кружком. Судя по всему, в квартире живут пожилые люди. Так, дальше, на полу виднеется ковёр, у стены рядом с дверью сервант прошлого столетия, в нём поблескивает хрустальная посуда. Слева вдоль боковой стены одноместная кровать, в ней кто-то спит головой к выходу. Сущности на этот раз не веселятся. Обступив кровать, они выкристаллизовались в какой-то Ку-клукс-клан. Так кажется по силуэтам: острые капюшоны длиннополых накидок застыли, чуть наклонившись к спящему человеку, руки соединены ладонями на уровне солнечного сплетения. Со стороны кажется, что это монахи молятся перед ложем усопшего, провожая его в колыбель забвения.
Ах ты чёрт! А ведь это на самом деле происходит! Я вижу это. Снова вижу этих существ, и они теперь в другом окне и в другом амплуа. Это какие-то гребаные актеры, вот что. Но почему же люди, над которыми они измываются, не просыпаются?! Должно быть объяснение. Думай, думай! Ага! Вот оно! Наверное… Ну, других объяснений просто нет. Итак, пока я осматривала комнату, эти твари снова пукали своим смрадом на спящую бабушку, или дедушку, отсюда не разобрать. Значит, они опукивают неспроста. Это своего рода наркоз, анестезия, одурманивание, чтобы человек не смог открыть глаза, не услышал, не увидел запретного. Запретного? Значит, мне тоже нельзя это видеть. Что если они меня заметят? Вдруг они не только одурманивать, но и по-настоящему убивать умеют, здоровье, например, высасывать, или душу? Может это что-то типа Дементоров?
Размышляя, я поймала себя на том, что, съёжившись, пячусь от окна. Затем, развернувшись лицом к двери, я быстро-быстро открыла её и запрыгнув в предбанник, захлопнула. Повернув замок по часовой стрелке на все обороты, я ринулась к двери своей квартиры и уже медленно нажав на ручку, открыла её меньше, чем наполовину и аккуратно боком втиснулась внутрь. Затем, осторожно нажав на ручку уже с внутренней стороны, я закрыла за собой дверь, вспомнив, что  замок давно сломан, а я так и не удосужилась поменять личинку; чертыхнулась. Итак, я в безопасности, дети спят, всё нормально. Нормально?! Разве всё нормально? Я стояла посреди тёмного коридора как истукан и хаотично думала, что дальше делать со своим открытием. В ту ночь мне пришлось принять снотворное, чтобы ничего больше не предпринимать и как следует отдохнуть, а наутро уже всё обстоятельно обдумать.
На следующий день, выпустив сыновей на простор новенькой, а потому пока ещё интересной для них детской площадки, я села на скамейку и расслабилась. Следующий час они вряд ли обо мне вспомнят. Чужие малыши под руководством мам и редких пап делали песчаные куличики и иногда били друг друга лопатками. Подростки группой раскачивались на большой сетчатой качеле, прозванной «ватрушкой» и не в силах противостоять бурлящим гормонам, то и дело толкались, визжали и тыкали друг друга под рёбра, пытаясь в то же время не свалиться с аттракциона. Мои присоединились к компании детей среднего возраста, играли в «стоп земля» на веревочном городке. Над головой шумел клён и переругивались воробьи. Всё, что я помнила из своих двух последних суток, снова казалось бредом.
Я скрупулёзно просматривала странные видения в памяти и неосознанно ковыряла прыщики на подбородке, когда детские крики вернули меня к действительности. Средняя группа детей, в составе которой были и мои, копошилась возле старой яблони. Девчонки трещали и тыкали в сторону пальцами, мальчишки резво наклонялись и поднимали с земли опавшие плоды, после чего быстро бросали их туда, куда указывали девчонки. Все страшно суетились, бурлили и веселились, в то время как метрах в трёх от них, прямо под железной горкой, сидел живой комок и плакал.
- Эй, ты, труполёт, не пугай собой народ! – кричала ватага и тут же обрушивала на жестяную горку очередной боевой запас.
Вскочив, я побежала в их сторону, ругаясь и грозя кулаком. Дети, как ни в чем не бывало рассредоточились по площадке и сделали вид, что ничего такого не произошло.
- привет, что случилось? – спросила я у девчушки, забившейся от безысходности под горку, - почему они тебя обижают? Где твоя мама?
- она умерла.
- что? – обомлела я, - а ну-ка, иди сюда, давай поговорим.
Когда она вылезла из своего убежища, я тут же узнала в ней девочку с седьмого этажа. Оказалось, что её мама умерла год назад от рака и теперь они с папой живут одни. Также она поделилась, что мечтает быть космонавтом и полететь на луну, о чём нечаянно проговорилась единственной подружке, оказавшейся засланным казачком детской банды. Естественно, подружка растрезвонила и про маму, и про мечты о будущем всему двору, после чего за бедняжкой закрепилось прозвище труполёт. Девочка боится теперь выходить на улицу, но это обязательный пункт в расписании, которое составил для неё отец, как и тот, что гулять она должна исключительно на этой детской площадке, чтобы быть на глазах у соседей, пока папа работает.
- как же тебя зовут?
- Вася.
- Это Василиса что ли?
- Так меня только мама называла, а папа говорит: Вася ты и есть Вася. Особенно если я молоко нечаянно разолью, или тарелку выроню.
- Не обращай внимания, это он так шутит. Можно тебя полным именем называть?
- ладно.
- Василиса, я поговорю с ребятами, они не правы. Если они извинятся, ты не испугаешься, будешь с ними играть?
- наверное… Только давайте не сегодня? Мне всё равно гулять осталось десять минут, я у подъезда посижу. Вообще, я всегда в домике песочницы прячусь, но сегодня меня оттуда тёти выгнали, сказали, что это для маленьких домик.
- эээх, что ж за невезуха у тебя сплошная. Ну ладно, на вот тебе салфетку, вытри слёзы. Завтра во сколько выйдешь?
- я всегда с двух до трёх гуляю.
- хорошо, мы тогда тоже в это время опять придём. Познакомлю тебя со своими сыновьями и будет тебе личная охрана, договорились?
- угу – боязливо произнесла она и покосилась в сторону ребят, снова сгрудившихся возле яблони и явно задумывая что-то недоброе.
- не бойся, я всё улажу. Веришь?
- угу – снова сказала она и со всех ног рванула к подъезду.
- а ну-ка цыц! – вскричала я детям, находящихся уже на изготовке яблочного артобстрела.
Через десять минут я увидела как Василиса набрала код подъездной двери и скрылась за ней – теперь она в безопасности. Еще через полчаса мы с детьми тоже ушли, но в свой дом - напротив. Пока поднимались на лифте, я успела прочитать отпрыскам целую лекцию о морали и доброте. Младший сын во всём копирует старшего, а старший – мальчик с закидонами, но в сущности не злой, поэтому, думается, мне удалось донести до них обоих необходимость рыцарского поступка по отношению к Василисе. Дети согласились. Остаток дня прошёл по накатанной и закончился сказкой на ночь. Причем, как для детей, так и для меня.
- Нет, только не это. Вы не посмеете! – воскликнула я, как только отыскала окно с нечистью.
 Сегодня голопуки пришли к Василисе. Во сне девочка скинула с себя одеяло и теперь спала на правом боку, поджав ножки, волосы рассыпались по подушке, а одна прядь лежала прямо на лице, правой рукой она обняла себя за живот, а левая осталась свисать с кровати. Я знала, что сейчас будет и намеренно опустила бинокль. Прикурила сигарету и сделала несколько затяжек. За дверью предбанника послышались голоса соседей – это судья с женой выходят покурить. Ну как же вы не вовремя, ё-моё! Я едва успеваю схватить бинокль, пачку, зажигалку и кружку, еле-еле удерживая это кончиками пальцев, прячусь за дверью, ведущую от лифтов к лестнице. Сижу на бетонной ступеньке, не шевелюсь, чувствую как досадно, что не к лысому моему нагловатому соседу, не к его жене – склочной курве явились эти мерзкие существа с повышенным метеоризмом, а к сиротке, к ребенку, к ангелочку безгрешному, которого они прямо сейчас оскверняют. Во имя чего? Как узнать? Как помочь? Если б только можно было побежать туда, разбудить, спрятать! Эээх. Ну что вы, докурите уже блин когда-нибудь, индюки напыщенные, лица правосудия, ёкэлэмэнэ. Где оно ваше правосудие?
Стукнула крышка от банки, куда обычно бросают окурки, голоса стали удаляться, хлопнула дверь предбанника, затем дверь в квартиру судьи, но я не спешила возвращаться к окну, потому что вдруг вспомнила, что могу быть замеченной. Здесь тоже есть окно, но слуховое – прямо под потолком. Как до него добраться? Вспомнила, что на каком-то этаже когда-то, когда был сломан лифт и надо было воспользоваться архаичным способом подъема на свой двенадцатый этаж, стояла табуретка. Я пустилась вниз по лестнице и нашла то, что искала двумя этажами ниже. Чтоб не терять время, не стала подниматься обратно, а взобралась на стул прямо на месте. Оконная ниша на десятом оказалась даже удобней – теперь я не заглядывала сверху, а практически смотрела напрямик.
К счастью, традиционный обряд голопуков над Василисой к моменту возобновления моего наблюдения закончился. Девочка лежала в той же позе. Твари же неспешно перевоплощались, вернее сжимались, росли в обратную сторону. Через пару минут над спящей столпилась ватага призрачно-голубых ребятишек, которые щипали, пинали и прыгали по ничего не подозревающей Васе. Одно из существ превратилось в качели прямо у изголовья кровати и доведя амплитуду движения до максимума, грозило отсечь девчонке голову, однако сидушка  снова и снова проходила сквозь  нетронутое тельце и я, уже относительно спокойно глядя на это стихийное насилие, молилась, чтобы всё скорей закончилось. А сколько? Сколько это обычно длится? Ведь я еще ни разу не досмотрела спектакль до конца – сегодня придётся. 
Ещё около получаса сущности перевоплощались в мячи, палки и, очевидно, в камни, которыми другие, оставаясь в образах детей, бросались и били малышку.  А потом голопуки снова распределили роли и определили зрителей. Четверо стали по углам, а трое превратились в женщину, мужчину и девочку. Надо сказать, эти сволочи хоть и безлико, но довольно в точных пропорциях изображали предметы и людей. В полупрозрачной девочке я легко угадала образ Василисы, а в мужчине - её отца. Образ женщины оказался незнакомым, но каким-то зловещим. Она хищно вцепилась в мужчину руками и что есть силы тащила за собой, он же изо всех сил упирался и простирал руки к дочке. Та в свою очередь топала быстро-быстро ногами на месте, сжималась и хватала себя за волосы – судя по всему, сущность пыталась изобразить истерику и беззащитность девочки и её отца перед какой-то женщиной. Закончилась сцена тем, что мужчина сдался и позволил утащить себя сквозь стену. Те сущности, что стояли по углам, снова превратились в детей и показывая на девочку пальцами, стали хохотать, надрывая животы. Девочка в полусогнутом состоянии стала пятиться к подоконнику, потом, взобралась на него и, пройдя сквозь стекло, прыгнула, тут же растворившись в воздухе. Я быстро перевела бинокль снова на окно, но оно уже было черно внутри, а снаружи отражало какие-то дальние фонари. «Спектакль окончен, гаснет свет. И притяженья больше нет…» - тихонечко протянула я себе под нос дрожащим голосом и захихикала. Надо было спасать себя от шока, хоть и таким психическим способом, поскольку привыкнуть к открывшемуся феномену, наверное, невозможно.
На следующий день я поспешила вывести детей уже к часу дня и создавая в единственном лице броуновское движение, металась по площадке. Остановилась я лишь тогда, когда час спустя наконец увидела Василису, опасливо выходящую из подъезда. Некоторое время она сосредоточенно оглядывала пространство, пока не увидела меня, после чего неуверенно пошла навстречу.
Как ты? – спросила я несколько сдавленно и притянула её к себе. Вася не стала отстраняться и я с удивлением заметила, что она тихо плачет.
- Мне снились страшные сны, очень страшные. А когда я проснулась папа уже ушёл. Я прогуляла школу. Мне было очень-очень страшно…
Я отвела девочку к скамейке и стала расспрашивать.
- Расскажи, что тебе приснилось и станет легче.
- Мне снились злые дети, они хотели меня убить.
- кто-то конкретный?
- Нет, я их никогда не видела, но всё было как будто по-настоящему. Меня били качелями, бросали в меня камни, а я не могла даже пошевелиться, как будто меня связали.
Услышанное вызвало страшную догадку – голопуки не устраивали спектакль ради собственного развлечения. Они создавали что-то вроде виртуальной реальности для спящего наяву, проецируя это каким-то образом на содержание сна, причём во сне образы были полными: с глазами, волосами и одеждой – настоящие люди. Подтверждением тому было молчание девочки о голубых светящихся субстанциях. О таком ребенок просто не мог не рассказать.
- ужас какой. Зайка, всё это страшно, я знаю, но, если настраивать себя на хорошее, то можно сделать так, что тебе приснится чудесный остров, где на карликовых пальмах растут пирожные. Их можно рвать, лишь протянув руку, а по вкусу они будут точь-в-точь настоящие. Веришь?
- угу – девочка чуть отстранилась, почувствовав фальшь
- ну хорошо, ты можешь, конечно, не верить, но вспомни, вчера ребята бросали в тебя яблоки по- настоящему. Так?
- так.
- Тебе было страшно. Ты переволновалась и наверняка думала об этом весь вечер. Так?
- Так.
- Вот тебе и результат, а заодно и доказательство, что моя гипотеза верна.
- Чего?
- Ну, версия про пирожные на пальмах.
- Ааа. Ладно, я попробую думать про этот остров.
- Ну вот и прекрасно. – сказала я, напрягшись, а потом всё-таки решила уточнить: А больше тебе ничего не снилось?
Василиса поставила на меня расширенные немигающие глаза, но те её тут же предали и пустили крупные слёзы. Я крепко обняла её и попросила рассказать.
- Мне снилась мама. Она пришла, чтобы забрать папу к себе. Я её просила отпустить его, но она меня не видела и не слышала. А папа не хотел с ней. Он хотел со мной остаться. Но она его все равно пересилила и утащила во тьму. А потом надо мной снова стали дети издеваться. Мне было так ужасно, я осталась одна, никто не хотел мне помочь. И я…
- спрыгнула из окна… – закончила я задумчиво.
- Откуда вы знаете?! – Василиса перестала плакать и отстранившись уставилась на меня.
- Э…ну…я просто подумала, чтобы я сделала в такой ситуации – сказав это, я спохватилась, потому что в реальности практически склоняла ребёнка к суициду – Знаешь, что мы сделаем? Будем дружить семьями, вот что! Будем ходить в походы и в кино по выходным. А в будни, пока твой папа на работе, ты будешь приходить со школы прямо к нам и с ребятами вместе уроки делать. Как тебе идея?
- мне нравится, но папа, наверное, не разрешит.
- с папой я поговорю. Какой у вас телефон?
- Мам! Мам! – с диким воплем несся к лавочке мой старший сын. – Представляешь, что Гриша насочинял?!
- мне сейчас некогда, давай попозже. Я с Василисой договорю, ладно?
Сын, несколько смутившись, осёкся, но не совладав со своей впечатлительностью, продолжил.
- Он говорит, что вчера ночью к ним домой приходили большие синие чудовища. И что они пукали на его родителей.
-Что?!
- я не придумываю, правда, спроси у самого Гриши!!!
Когда мы подоспели к мальчику, вокруг него уже столпились другие дети и родители. Он взахлёб рассказывал про чудищ, которые превращались в чертей и разрывали на куски какого-то младенца. Дети смеялись, а взрослые неодобрительно качали головой и грозили Грише, что нажалуются родителям, и что влетит ему не по-детски за такие плохие сказки. Одна я стояла как вкопанная, потому что знала Гришину маму, как и то, что после него она никак не может выносить ребенка, хотя беременела уже три раза. Плод просто «замирает» внутри неё на третьем месяце, а потом его из неё выскабливают. Таких совпадений сложно не заметить.
Так вот оно что! Вот оно что… Эти призрачные сущности  - вампиры, питающиеся страхами и в то же время культивирующие их. Паразиты вроде комаров, только прихлопнуть их не так просто.
Я забрала детей, убедила в безопасности Василису и оставила её сердобольным соседям свой адрес. Дома я включила детям фильм, а сама пошла рыскать в интернете. Пожалуй, с моего IP-адреса еще никогда не поступало подобного рода запроса, но поисковики нисколько не смутились и выдали бесчисленное количество сайтов, посвященным аномалиям физического и метафизического свойства. Версия о сущностях, питающихся страхами людей была не внове. Кто-то называл их демонами, кто-то призраками, но всё это были околоописания без конкретики. Зато совпадали признаки их появления в жизни разных людей, выражавшихся в неврозе, беспокойстве по пустякам, измученном виде и постепенном истончении человеческих тел и психик. При отсутствии сублимации негативной энергии носители разрастающихся страхов в лучшем случае заканчивали смертью, в худшем – «дуркой» с обреченностью на многие годы оставаться высосанным растением. Единственный рецепт от энергетических укусов сверхъестественных гадов были положительные эмоции в качестве блокировки негативных мыслей. Если опять сравнивать с комарами, то радость носила здесь значение репелента – защитного средства, отпугивающего паразитов. Мдя, это конечно очень индивидуальная штука. Массово людям не помочь. Но, к счастью, большинство, испытывая дисгармонию, не пускают дело на самотёк и используют различные способы спасения как то, медитация, аутотренинг, спорт и прочие прелести, доступные современному человеку. Погибают самые слабые и не приспособленные.
Так, а что же о среде обитания пишут? Ага… Излюбленное место – города. Действительно, это ж целая пирушка получается. Я бы даже сказала, вечно изобилующая, самозаполняющаяся кормушка, скатерть самобранка. Так, предпочитают собираться группами для большей выработки страхов с каждого отдельного человека – хе-хе, как будто речь об удое скота. Кочуют из дома в дом после опустошения предыдущего. А вот это уже интересно… Значит наш дом следующий, ведь мне уже давно кошмары не снились, значит к нам голопуки еще не являлись. Во всем этом есть один успокаивающий фактор – я не одна, кто знает об их существовании, но настораживает, что авторы сайтов пишут как-то отстраненно, мол есть версия, существует поверье. Никто не описывает конкретно голопуков и не даёт точных показаний. Так, дальше… Считается, что сущности невидимы, но при определенном искажении человек может их заметить. Этому способствует переферическое зрение, а также случайная размывка взгляда. Также визуальный контакт доступен полусонному человеку, сознание которого уже отошло от реальности, но еще не провалилось в глубокую фазу сна. А вот и объяснение, почему голопуки попали в поле моего зрения, а также были обнаружены мальчиком Гришей, который, судя по всему, почти заснул, когда заявились незваные гости.
В дверь позвонили. Пришлось прервать логическую цепочку расследования и открыть. На пороге стоял симпатичный мужчина в костюме. В одной руке он держал кожаный портфель, в другой пакет из Пятерочки, полный продуктов.
- эээ, здравствуйте…
- здравствуйте, вы, наверное, Василисин папа? – спросила я, как будто не знала наверняка.
- Да. Можно её?
- Знаете, она смотрит фильм с моими детьми. Им осталось минут двадцать. Может подождёте? А я вас чаем напою. – я постаралась пустить в ход самую обаятельную улыбку и дружеский тон. – К тому же, мне нужно убедить вас, что ничего страшного не произошло. Василиса ни в чем не виновата. Очень не хочется, чтоб её досталось.
Мужчина чуть расслабился и подумав пару секунд, согласился.
-Что ж, ладно. Я как раз конфет купил.
Мы прошли на кухню. Я включила электрочайник и приготовила заварку, мужчина выудил из пакета конфеты и бисквитный рулет. Мы познакомились. Тема разговора была предсказуема.
- А ваш муж?
- Давно развелись.
- вы сказали дети…
- да, двое сыновей.
- сложно, наверное, женщине одной с двумя бандитами?
- ровно в два раза сложней, чем мужчине, который занимается самостоятельным воспитанием одной дочери.
Мы засмеялись. Из комнаты с телевизором появились дети. Василиса запрыгала от радости при виде отца, а мои мужики при виде сладостей. Мы пили чай и играли в Симорон – увлечение моего детства, когда нужно представлять себя чем-то другим и давать определение. Например, я – пакет, летящий над городом, или, дворняга, которая спешит не в школу. Дети в основном представляли себя робокопами, которые любят манную кашу и трансформерами, катающимися на американских горках. Василиса была одной из литл пони, которая любила лазать по деревьям, а её отец увидел себя в старом мудром вороне, который умеет печатать на компьютере. Детям так понравилось, что они наперебой стали придумывать себе образы, не давая вставить слово взрослым.
- Простите, мне нужно выйти в подъезд – прошептала я Васиному отцу на ухо.
- Курите? – спросил он также шепотом и заговорщицки подмигнул.
- ага – ответила я с наигранным стыдом.
- я тоже. Пойдемте вместе?
- ничего себе, а с виду такой правильный. Ну пойдемте.
Дети продолжали играть и мы вышли незамеченными.
- ну надо же, мы смотрим прямо на наш дом. Вон там на седьмом этаже наши окна. – он показал рукой в известном мне направлении.
- вот это да! Будем, значит, регулярно видеться. А может, даже перемигиваться фонариками.
Мы смеялись, курили и наслаждались непринужденностью и умиротворением.
- у меня такое чувство, что мы как будто давно друг друга знаем – вдруг сказал он.
- да, есть такое чувство – улыбнулась я.
Тихонько шуршали лифты, слышалось наше дыхание. В доме напротив горели окна и продолжали жить известные мне в подробностях люди. Но что-то изменилось.