Драма среди звёзд. Часть 2

Ярость кипела во мне. На этот столь короткий промежуток времени перепало слишком большое напряжение в основах моего сознания. Сразу, после того, как я взошёл на борт звездолёта, у меня пропала какая-либо жалость и милосердие. Все мои предшествующие раздумия и переживания канули в пучины моего разума. Их отодвинул на задний план обжигающий гнев. Этот первобытный и безумный гнев переполнял мои пустые глазницы. Гарта с украдкой посматривал в мою сторону и удовлетворенно посмеивался.

Наконец-то мы начали сеять вокруг себя семена смерти. Я не жалел ни детей, ни женщин. Они сами выбрали свой путь, став наёмниками. А Гарта же выбрал нож. Он орудовал им с такой лихорадочной жестокостью, что его можно было спутать из самым холодным и ужасным убийцей, которого только знавала эта Вселенная. По сути, он таковым и являлся. Даже не отрицал. Просто не мог отрицать. Его переполненные отвратной жестокостью действия лишний раз подтверждали все за него: он убивал или с каменной рожей, или с удовлетворённой ухмылкой душевнобольного.

Я в нем не сомневался. Не сомневался до поры до времени. Хотя, я понимал, что такие люди, как он не могут предать своих ближайших соратников. Нет, соратники — слишком громко сказано. Скорее, подельников. Гартой, как и большинством наемников, как и мной в своё время, движило лишь стремление к наживе путём массового убийства и грабежа. Когда-то мне это даже нравилось. Я повторял себе это с бешеной интенсивностью. Но повторял то, что именно когда-то нравилось. Когда-то. Когда-то... Но все же, не всегда.

  ... Пред нами во всей своей удивительной красоте чистого и живого простора открылось бескрайнее поле. Изгибы рельефа сего ландшафтного чуда тянулись на сотни миль вперёд. В перспективе пейзаж отдавал синевой, что только подчеркивало всю глубину этой непостижимо прекрасной среды.
Я был влюблен в этот прекрасный вид. Я с первого взгляда полюбил те три спутника, которые так назойливого, но в то же время так востребованно освещали стремительно тускнеющий небосвод своими бирюзовыми серпами. Я был влюблен в то бесконечно зеленое поле, залитое фантазийными отблесками трёх лун цвета аквамарина. Я полностью был отдан любви к тем множественным вкраплениям причудливых фиолетовых цветочков, которыми было усеяно то невероятно глубинное поле. Наконец, я успел крепко и навсегда полюбить тот бешеный водоворот разнообразных и причудливых соединений красок в небе... Но ничто с этого не могло сравнится с моей любовью... К ней.

Когда-то я был счастлив. Но сейчас я вел себя так, как будто моё механизированное ество оставило за грнью моей странной повседневности понятия счастья и любви. В один момент я отчаянно хотел все вернуть. В один момент, мне даже казалось, что все получается. Но снова и снова все мои попытки и надежды разбивались о холодную сталь скал плотной реальности. Всякая моя надежда разбивалась на миллионы осколков сверкающего рубина, пропитанного моей кровью. Ну и пусть. Я бы отдал всю свою кровь, до последней капли, только чтобы вернуть её. Я не жалел бы себя. Я не жалею себя до сих пор. Я был готов водрузить все пороки человечества на свой позвоночник. Я был готов погасить мириады звёзд и засеять ими пространство вселенной заново. Чтобы хотя б на миг. Один чертов миг...
Когда-то мы бежали этим полем в даль. Бежали, отчаянно держась за руки и клялись друг другу жизнью и смертью, что станем любить друг друга до конца своих дней. И даже дольше. Мы убегали. Убегали от всего. Я убегал. Убегал от своего прошлого, но будущее все равно настигло меня. Единственным утешением для меня были её глаза. Её прекрасное бледное овальное личико с лёгким румянцем. Её тонкие нежно розовые губы, словно веревочка. Прямой и чуток вздернутый носик. Длинные пепельные пряди, которые так послушно вились в моих ладонях. Она была для меня всем. Меня приводило в восторг только сам взгляд на ее лицо, плечи, талию... Но единственно верным утешением для моей израненной души были её глаза... Большие голубые глаза, которые становились легкого серого оттенка, когда я глядел в них сверху — вся вселенная была запечатлена в этих бескрайних озерах, переполненных любовью... ко мне.

 Иногда мы останавливались среди этого поля, без видимой причины. Просто так. А потом продолжали убегать. Убегать от всех и от всего. Мы снова остановились. Наши глаза встретились. Внезапно её ладошки оказались в моих руках. И я их сжал с такой нежностью, которую даже не старался вообразить в своих самых сокровенных желаниях. Я снова глянул в её глаза. Я смотрел на отражения бесконечных звёзд в её радужке и в каждом из этого огонька я находил её прекрасный и чистый образ. Я смотрел и мой взгляд был переполнен любовью... и немым отчаянием. Я хотел быть с ней до конца своих дней. Но вместо этого я буду до конца своих дней проклинать себя. Мои глаза были полны безмолвного сожаления и молили о прощении. А её... Они выражали ребяческую эйфорию... Но были переполнены любовью не меньше. Но самое главное, что я смог прочитать в её взгляде — понимание. Веселье в вперемешку с бескрайней и всепоглощающей грустью. Она продолжала любить меня. И никогда не отпустит. Я это понимал, и это радовало меня сильнее всего. Но в то же время наводило на меня ещё большее отчаяние. Я стремительно переставал понимать, что она нашла во мне. Чем зацепил её гнусный убийца. Чем зацепил такую светлую и хорошую девчонку, как она. Я не знал. Но чем больше искал первоистоки, тем больше мне хотелось закончить своё жалкое существование.

Я снова поднял взгляд своих гетерохромированных глаз к её очам. И мои собственные наполнились слезами. Я был готов лицезреть её и ловить её непринужденно весёлый, лёгкий взгляд и в то же время, такой печальный... Я был готов испытывать эти краткие миги счастья вечно. Я снова наполнялся живой надеждой, когда читал на её лице понимание и бесконечную любовь. Понимание. Это все, что мне нужно. Но иногда мне казалось, что я хочу слишком многого от неё. И это меня неистово удручало. Я убивался этими мыслями. Вдруг, её взгляд пропитался печалью еще сильнее. Какой-то новой безмолвной печалью, которой я прежде не наблюдал. Наконец, она тихо молвила дрожащим голосом:
– Не уходи. Прошу тебя.
Но я только мог бессильно зарыдать в её грудь, что я, собственно и сделал. И я ушёл. Себе на погибель.
Я звал её Стар. Моя любимая и единственная Стар. Наша любовь останется с нами на веки. Уже теперь на веки. Моя верность её любви уйдет со мной в могилу.

Именно по этому, те небеса стали для  родными.

Мы вдвоём стояли уже на капитанской мостике. Я все ещё стоял в ступоре, когда Гарта уже думал, как побыстрее убраться отсюда и возился со всякими механизмами, пытаясь поднять посудину ввысь. Я ничего не понимал в этих делах. Да и зачем оно мне нужно. Меня сейчас заботили совсем другие вещи.
– Чего стал? Иди проверь моторный отсек, потом жыво в криокамеру. Некоторых нужно преждевременно разбудить, ибо их путешествие уже окончено.

Но я продолжал стоять на месте. От меня не исходило ни единой вибрации. Взгляд мой буравил пол, хотя, я так ничего и не увидел. Только пустота. Угловым зрением я замечал беспокойство Гарты. Я даже слышал его короткие вопросы, все ли впорядке, но я не реагировал. Не мог, точнее, не хотел.  Я все ещё переживал то болезненное воспоминание. Перед моими глазами плотными штабелями построились трупы — лица знакомые и не совсем. Первыми гордо стоял экипаж шаттла и надменно лицезрел меня. Почти их всех я убил сам. Убил жестоко. Я узнал молодого парня, которого прирезал на входе в уборную. Вспомнил, как вцепился ему в шею левой рукой, приподнял и повалил на унитаз. Перед моими глазами вспыхнула картина розможденного черепа и разбитого толчка. Я снова видел, как высовывал ножа из под четвертого междуреберья и протирал долы от крови лохмотьем убитой. Я снова увидел, как гонялся за бойцом по узким коридорам. Как настиг его и загнал в тупик. Мои локти полностью заляпаны чужой кровью. Я вспомнил своё отражение в луже его крови. Я был чужд даже себе... Вся эта орава завижжала хором: " она больше не твоя". Потом все просто исчезло. А я вернулся в реальность.

Гарта смотрел на меня непонятным непроницаемым взглядом. Физиономия его выражала жесточайшее недоумение и стремление разобратся в возникшей  ситуации. Немного попозже, оправившись от своего минутного ступора он наконец-то решился на свой вопрос:
– С тобой все хорошо? Что это только что было?
– Все прекрасно, друг. Не волнуйся. Я уже иду.
И я, собственно, ушел даже не став слушать дальнейшие расспросы Гарты. На самом деле все это происходило не дольше двух секунд. Мне пришлось хорошенько побродить в металлическом брюхе огромного звездного зверя. Я старался запомнить каждый заковулок, каждую кромку, каждый шов этой посудины. Как-никак, это было слишком полезное знание, которым нам и так пришлось бы располагать. Конечно, я не сомневался, что Гарта знает об этом шаттле все, что ему было нужно. Тогда я напомнил себе, что сделал этот обход исключительно для себя. По интеркому, который пронизывал весь этот корабль, я узнал от товарища, что было более, чем достаточно одного человека на борту, чтобы управится со всеми бортовыми системами. Это привело к нашему всеобщему облегчению.

На второй час импровизированной разведки по металлическим шахтам, я пришел в моторный отсек. Снова прозвучал знакомый голос с интеркома:
– Ты зря пришел в этот отсек. Я уже успел провести обширную диагностику и могу предполагать, что ты зря туда приперся.
– Пораньше никак нельзя было сказать? – Я начал кипеть от раздражения, и мое бледное лицо несимметрично начала заливать краска. – И куда мне теперь идти, расскажи мне на милость?
– К реактору.
– Что? Я не ослышался?
– К сожалению, нет, дружок. Но поторопись. Если ты еще не забыл, позади шаттла, в ангаре стоит спаренная нейтронка.

Я сумел отстрочить взрыв на пять часов, но все же. У нас осталось где-то меньше двух часиков, так что поторопись.
Черт возьми, а я действительно о ней забыл. Что ж, слова Гарты меня немножко подбодрили и я решительней стал пробиратся по узким проходам к носу корабля. Хотя, иногда мой пыл  подогревала моя невесть откуда взявшаяся лень. Где-то минут через десять я уже был в реакторном отсеке. Это при том, что в нормальном темпе туда нужно добиратся минут сорок. Я вылез из шлюза и прошелся по мостику поближе к самому реактору. Отсек был сферическим и по краям его окружал мостик с перилами, которые генерировали поле, непозволяющее случайному зеваке упасть и расплавить свою плоть возле самого ядра. А сам реактор находился в центре помещения.

Узел из темного зеркального материала, который завис в гравитационной ловушке в самом центре. Этот темный шарик был сосредоточением истинной разрушительной и в то же время, созидательной силы. Он приковал мой взгляд и я размышлял о бесконечности Вселенной. Центр его оставался темным, сокрытым от моих глаз, поглощяя все больше света. Но, каким-то странным образом он освещал пространство мягкими лазурными лучами, иногда весь отсек пронизывали искры тока, которые в свою очередь создавали яркие циановые вспышки. Меня весьма заворожило это величественное зрелище, которое демонстрировало необъятные возможности человека в области покорению сил природы. Мои мысли тянулись вялым хороводом невзрачных огоньков, которые танцуют вокруг черной дыры. Передо мной было ничто инное, как частичка голой сингулярности, которую бренному человеку таки удалось вырвать из древних жилистых рук нашей реальности.

Вдруг интерком снова загримел яростным голосом Гарты, который, выбранив меня последними словами, приказал подойти к интерфейсам пульта управления реактором и снять блокировку для центрального управления.
– Нам остается только молиться всем богам и духам, которых мы знаем, друг мой, что бы с этим черным красавцем по дороге ничего не случилось, иначе нас уже ничего не спасет. – Он противно хихикнул в конце своего предложения и мое нутро чуток похолодело.

Вот чертов ублюдок, подумал я. Хотя у меня не было никаких веских аргументов, почему именно я так о нем думаю. Но я решил пока оставить эту тему.
– А теперь иди и зарежь всех в криокамерах.
– Что?
– Ты меня слышал.
– Зачем тебе это? Мы и так достаточно убили, – вдруг я снова удивился своим словам и понял, что не слишком от него отличаюсь, если мои убеждения будут продолжать менятся с такой феноменольной быстротой, – они наши соратники, хоть и в прошлом. Разве это ничего уже не значит?

Прошло несколько мгновений, которые, казалось длились вечность, прежде чем Гарта снова соизволил произнести следующее оцифрованным голосом коммуникатора:
– Если ты так печешься об их жизнях… Разве не будет более жестоко оставить их на базе, на погибель от бомбы, или, если же она таки не взорвется, принести их в жертву псам лживой Республики?

Он хотел пристыдить меня и ему это удалось. Я понял всю глубину своего невежества в моральных вопросах, что лишний раз подтвердило, что я создан только для убийства антропоморфных существ.

Сначала, я подумал, может быть, Гарта не такой уж и законченный ублюдок и ему все-таки пресуще своеобразное милосердие. Но на этот раз я пристыдил сам себя. Этого просто не может быть. Он просто хочет избавиться от балласта и надо признатся, в чем-то он был прав. О, какой же я наивный. Теперь я нашел этот аргумент против своего старого товарища, для которого само понятие «товарищь» абсолютно не несло никакой смысловой нагрузки.
– Что ж. Если ты так хочешь, чтобы я их убил, я их убью.
– Поздно, я уже сделал это. Я думал, для тебя это будет прекрасной разрядкой, потыкать в кого-то ножечком. Но вижу, сегодня ты слишком уставший.
– Что ты с ними сделал? – Я старался кинуть эту фразу как можно будничнее и небрежнее, чтобы отогнать другие подозрения от его разума, ибо я уже успел засеять семена того самого подозрения.
– Просто вырубил питание. Ладно, поднимайся ко мне. Мы должны решить, куда отправимся. У меня нет ни малейшего представления… Хотя, есть. Но все-таки поднимись ко мне. Я поделюсь с тобой некоторыми соображениями на счет сбыта.
– Сейчас, но имей ввиду, ты не должен мне докучать после. Я действительно уставший, как ты заметил.
– Без проблем, друг мой. До встречи на мостике.

Варп-двигатель, установленный на этом судне, был в безупречном состоянии, как мне успел доложить Гарта. Он рассказывал, что когда-то ему случалось управлять звездолетами с похожими двигателями, но все-таки он честно мне признался, что встречался с таким типом реактора впервые, а ранее о таких только читал. Тут же он разразился страшной бранью в адрес нашего прежнего руководства, мол, зря они прятали такие штуки. Но я смог его охладить, мотивируя это тем, что все зависит от задач, которые ставят перед группами. Было такое ощущение, что он пропустил мимо ушей мое замечание и продолжил, как ни в чем не бывало, рассказывать мне ахинею об технических характеристиках данного реактора.

Весь этот процесс занял около пятнадцати минут. Потом мы взлетели. Удаленный пульт управления был соединен с бортовым компьютером, по этому не составило труда раскрыть купол ангара над нами, чтобы безопасно покинуть территорию.
Нас ждала хорошая встряска при подъеме, но тот момент я почти не помню. Еще большая встряска нас ждала немного попозже, где-то через минут шесть. Взрывчатка таки решила исполнить свое предназначение и мы, к сожелению, находились в радиусе ее действия и оказались на пути взрывной волны. В тот момент я не успел занять прочную позицю на своих двоих и таким образом, хорошенько приложился макушкой о стальной брусок непонятного назначения. В общем, с этого момента мое восприятие немножко помутилось. Я подозревал, что это случилось из-за повреждения кабеля питания каталептического узла. Самым интересным было то, что я решительно не понимал, каким образом я смог повредить тот кабель, если он находится в толще черепной кости на самой макушке и подходит, собственно, к гнезду для подключения к церебральной цепи и, собтвенно, кталептического узла.
Между этими двумя органами была большая разница – это наверное смог бы понять даже идиот. Основное тело и процессор цепи, как и узла, находились непосредственно в головном мозгу, а точнее, они были имплантировны в мозжечек, но цепь была более близкой к основанию мозга и имела полусинтетическое продолжение в полость позвоночника. Каталептический же узел был полностью синтетическим органом размером с горошину. Он позволял мне контролировать мой сон путем затормаживания и растормаживания определенных участков коры головного мозга и в некоторых случаях, даже обострять зрение. Я мог спать и быть на яву одновременно, хотя, с обычным сном то состояние в счет не принимается. На счет зрения – то это было лишь красивым побочным эффектом, который и вызвал у меня гетерохромию. Помню, когда-то этот свежий имплант вызывал у меня ужасные припадки и кататонический ступор. Ужасная участь, если честно. Но, различия между организмом гомункула и человека были колоссальны. Через несколько часов я снова мог контролировать деятельность своего мозга. Конечно, при помощи других имплантируемых органов.

Я таки нашел причину моего расстройства. Кабель чуть-чуть повредился на месте прикрепления к гнезду, которое до сих пор располагалось в основании моего черепа. В общем, это и не странно, ибо в том месте кабель выходит на поверхность и его уязвимость там сильнее всего. Я мысленно выругал себя за свою слабость и недалекоглядность, потому что это могло бы и стоить мне жизни. Теперь это могло исправить только хирургическое вмешательство. И я снова выругал себя в своем мозгу, который еще держал при себе гулкое эхо удара. Я едва успел оклематся, как мой предателский взор упал на широкое обозревательное окно. Мириады звезд. Несчислимая бесконечность. Я загруз своим взглядом в этом световом болоте. О черт возьми, до чего же красивое болото… Через минуту я уже успел пожалеть о том, что посмотрел в илюминатор. Все, что я там увидел начало распадатся на множетво калейдоскопичных фрактальных орнаментов, которые состояли из различных туманностей и по большей степени из самих звезд. Это погрузило меня в неизвиданные глубины моего собственного мира. Мое восприятие исказилось на столько, что я абсолютно перестал доверять собственному телу. Меня бросало то в жар, то в холод. Воздух вокруг меня менял свою фактуру, плотность и даже, как мне казалось, некоторые химические свойства. Меня резко начали мучать клокочущие слуховые галюцинации. Но самое страшное было только впереди, а именно осознание того, что это снова случилось. Снова в моем собственном мире стало не продыхнуть, ибо он наполнился чудовищными воплями миллионов и все, как один повторяли только одно: «Убей!».

Я понял слишком поздно. Случилось страшное, случилось то, чего я больше никогда не хотел вспоминать. Я впал в ступор, провалился в него с головой. Я застыл в невероятной позе, не в силах даже пошевелить кончиком пальца. Чувство безпросветного ужаса хлынуло на меня и с той же ужасающей силой вырвало из моего истощенного  мозга страшные картины былых дней. Я снова был лежащим мальчиком. Снова мою бедную головку сверлили. Снова боль, снова страдания. Я уже надеялся к ним привыкнуть, но каждая вибрация воздуха, которая исходила от небольшого бура, грубо намекала мне, что эти мои надежды тщетны. Тогда, когда я еще был столь мал… Я просто начал желать смерти. Но теперь…

Я все-еще не в силах шевельнутся. Обезумевшие картины окружющего пространства каждый раз ошеломляли меня с новой силой, и с каждым таким глухим накатом немого ужаса меня уносило с головой в красочный омут, гарячий и холодный одновременно. Со временем, мне это даже начало нравится. Но я старался не поддаватся чуству ироничной и обреченной эйфории. Последнее, что я ощутил – резкий укол в грудину. И все оборвалось.

Я пробудиля ото спячки и даже не удивился, что все пережитое мной не оставило ни единого следа на моем сиеминутном состоянии.
– Что? – Гарта сидел подле койки, на которой я располагался, но резко вскочил, увидив меня поднимающегося. – Как ты так быстро успел оклематся?
– А так. Ты же знаешь, что такому, как я это ничего не стоит. И да, я знаю, что со мной было.
– Каталептический ступор очень опасен в некоторых ситуациях, ты же должен это хорошо знать. Еще немного и твой мозг мог пойти по ****е. Мне пришлось ввогнать прямо в одно из твоих сердец тройную дозу ботулотоксина, а во второе галоперидол.

Идиот, яростно подумал я. Ты же запросто мог меня или расслабить на веки вечные, либо превратить в овоща, либо еще того похуже.
– Хорошо, что все хоршо обошлось. – Вдруг забота Гарты меня поразила, но только для того, чтобы вызвать раздражение в моем воспаленном разуме с новой силой – Тогда решено. Ты первым ныряешь в стаз. Через полтара месяца сменишь меня. И еще одно. Теперь уже Венера бесповоротно уничтожена. Пока тебя таращило в припадках, я успел навести кое-какие справки.

Венера была уничтожена. Теперь уже Венера. Твою мать, еще немножко и я бы перешел границу и стал бы еще на шаг ближе к безумию. Или настиг бы его. Я не хотел вспоминать то, что со мной только что случилось, но услышанная мною новость шокировала меня настолько, что чуть не вызвала новую волну припадков. Поврежденые соединения около основания моего черепа начали кровоточить и очень сильно болели. У висках снова заколотила острая боль. Вдруг, кто-то во мне задал один единтвенный громогласный вопрос, который затмил все мои физические ощущения на тот момент: «Что стало с той девчушкой?..»

Волна холодящей печали прошлась по чертогам моего механического разума. Она накрыла с головой даже ту мимолетную радость, что вместе с Венерой в небытие канули и те злощасные центры по разномастным хирургичеким оперциям. Я даже перестал думать о том, где меня теперь подлатают. Я остро осознал всю бренность бытия и весь масштаб моего одиночества в моей же утрате. Тот голос дал мне пищу для размышлений. Что с той рыжеволоской?..
– Расскажи по подробней. О гибели Венеры.
– Хм… Ты вдруг прибавил немножко металличекого тона в свой голос. Ты оставил там что-то важное?
– Не важно. Раскажи о гибели этой плнеты.

Скорее всего, Гарта подумал, что я удручен из-за того, что мне некуда возвращатся подлатать свои царапины. Пусть так и думает. Я и так разбросал слишком много семян подозрения вокруг него. С его рассказа я узнал, что Республика решилась на более масштабные методы борьбы из сепаратизмом и теперь уничтожала целые планеты, вместо локального выкуриваня деструктивных элементов. Я плотно сжал зубы, слушая его расказ. Он с восхищением начал мне рассказывать о способах унчтожения целых планет путем расчепления их ядер или что-то такое. Я не пытался вникнуть в его слова. Я просто еще больше начал испытывать к нему отвращение. И больше ничего. Я слишком поменялся за такой короткий срок времени, печально осознал я. Слишком много узнал и слишком много выводов сделал в течении всего нескольких часов. Но я чувствовал, что мне этого более, чем достаточно. И я был почти горд собой и наплевал на осторожность:
– Почему ты так бесстрастно убиваешь людей? Как ты можешь…

Услышав мои слова, он уставился на меня так, как будто все это время ждал этого вопроса. Он посмотрел мне прямо в глаза и перед тем, как дать ответ, позволил себе мягкую издевательскую ухмылку:
– Потому что я могу. Вижу, тебе действительно нужен отдых. Ложись в капсулу.

Я не знаю, почему, но я с ним согласился. Это странное согласие погрузило меня в криокамеру и последующие полтора месяца меня мучали беспокойные сны о будущем и прошлом. А порой, вообще непонятно о чем.