Кошачья работа. Кеша

Рабочий день в стационаре крупной ветеринарной клиники перевалил за середину. Позади утренняя нервотрепка с осмотрами подопечных, изменением назначений, выпиской направлений на анализы и исследования. Впереди – вечерний заключительный осмотр, оформление карт, инструктаж ночной смены. Если не происходит ничего непредвиденного, то середина рабочего дня – самое спокойное время. Звонят и приезжают владельцы, озабоченные состоянием здоровья своих любимцев. Счастливчиков, закончивших курс интенсивного лечения, забирают домой.

В промежутках между общением с владельцами и бумажной работой (да-да, написание всевозможных бумажек и заполнение бланков – бич не только человеческих врачей, но и ветеринаров) можно заняться любимым делом: кормлением стрессующих кошек.

В условиях стационара – небольшая клетка, постоянные малоприятные процедуры, чужие люди, другие звери, страшные запахи и звуки – кошки обычно страдают гораздо больше, чем собаки. Многие становятся агрессивными или отказываются от корма. Но нельзя выздороветь, если не ешь и не хочешь жить. Поэтому моя задача – не только поставить диагноз, назначить нужные лекарства, но и успокоить зверя, пробудить в нем интерес к жизни. Для каждого найдется свой подход, свои маленькие хитрости. Кого-то достаточно почесать за ухом, кого-то – пересадить в более просторную или уединенную клетку, а для некоторых понадобится ложка на длинной ручке: доставлять вкусняшки к самому носу, держа свои руки на безопасном расстоянии от сердитых лап. Все коллеги знают мою слабость к привередливым кошачьим, и, поэтому, чаще всего такие звери достаются мне.

- Девочки, к вам клиент! – Юля-администратор положила карту на стол между мной и моей коллегой. – Заберите его, скорее, хозяйка очень нервничает.
Коллега взглянула на данные владельца.

- Ни за что! Мариш, прими его!

- Ир, у тебя совесть есть? Посмотри, сколько у меня пациентов осталось. А ты почти всех уже выписала.

- А давай я у тебя кого-нибудь заберу? Двоих! Нет, троих! Только возьми Кешу. Я с ним уже общалась, хозяйка меня ненавидит. А ты таких любишь…

- Договорились! – я протянула коллеге три карты своих пациентов. – А что с ним?

- Терминальная почечная недостаточность и шестнадцать лет. Когда ему становится совсем плохо, хозяйка кладет его в стационар и требует, чтоб он поправился и жил вечно.

Да, результаты последних анализов Кеши впечатляли. С такими показателями не живут. Или живут недолго, и очень плохо.
Кот выглядел как раз на свои анализы. Тощее черное тельце безразлично лежало на столе. Температура кота приближалась к температуре окружающей среды. Складка шкуры на загривке стояла колом, не делая ни малейших попыток распрямиться.

Хозяйка, пожилая полная женщина, неодобрительно смотрела на меня. Я явно не внушала ей доверия. Вздохнув, я успела только открыть рот, чтобы рассказать, что кот крайне плох, и шансов дожить до утра у него немного.

- Только не говорите мне, что он умирает!
 
- Но, мммм… - украдкой бросаю взгляд на карту – Мария Евгеньевна, это моя работа. Я обязана рассказать Вам о состоянии кота и прогнозах.

- Про его состояние я лучше вас знаю. Так что не тратьте время. Кеше плохо, а от капельниц ему легче. Вот и покапайте его!

Набросав на листке предварительный план назначений, отдаю кота ассистентам. Если его не начать немедленно согревать и обеспечивать жидкостью, то лечить вскоре станет некого.

Следующие два часа я подробно рассказывала, что я собираюсь делать, почему именно это, что означают изменения различных показателей в Кешиных анализах за все время его лечения в нашей клинике, почему болезнь развивается именно так... Хозяйку интересовало все. Она требовала объяснить выбор препаратов, планируемые анализы, выбор корма и распорядок дня. Из кабинета после «допроса» я выползла без сил и с распухшим языком, а Мария Евгеньевна, подобрав свою трость, одарила меня на прощание почти одобрительным взглядом.

Коллега, убедившись, что хозяйка Кеши скрылась, появилась из недр стационара.

- Теперь понимаешь, о чем я?

- Угу. Надо было на пять пациентов сторговаться. Не меньше!

Ирка, рассмеявшись, протянула мне шоколадную конфету (наш универсальный восстановитель сил), и упорхнула по своим делам, помахивая пробирками с анализами.

Наутро Кеша встретил меня заинтересованным взглядом. Еще большего внимания удостоилась миска в моих руках. Глядя, как кот, меньше суток назад лежавший тряпочкой, вылизывает опустевшую миску, я начала верить в девять кошачьих жизней.

- Вот, что инфузия животворящая делает! – я удовлетворенно почесала кота за ухом.

Тот, кто так ест – хочет жить. А кто хочет жить – не умрет. По крайней мере – не сегодня!

Вечером Кеша с мурлыканьем терся об руки Марии Евгеньевны. В ее взгляде, обращенном на меня, читалось восхищение. Всего-то восстановили коту водно-электролитный баланс, а какой эффект!

Через неделю Кеша отправился долечиваться домой. А еще через полгода – вернулся в таком же состоянии, как и при нашем знакомстве. Это повторялось каждые несколько месяцев. Через некоторое время после выписки кота домой, хозяйка переставала выполнять наши назначения: кот чувствовал себя хорошо, колоть его жалко. Но болезнь никуда не делась, погибшая ткань почек не восстанавливается. Едва живые почки не концентрировали мочу, вода покидала организм: кот банально высыхал, будучи не в силах восполнить потери жидкости только питьем. Кеша терял аппетит и волю к жизни, ложился в позу сфинкса и готовился к смерти.

Снова и снова, раз за разом, после суток непрерывной медленной хорошо рассчитанной инфузии кот вставал и требовал еды. Мария Евгеньевна отказывалась общаться с кем-либо, кроме меня. В мои выходные она только звонила администраторам, чтобы узнать о состоянии Кеши. Зато в мои смены, едва заслышав стук трости по ступенькам, коллеги словно испарялись, оставляя кабинет в мое полное распоряжение. Хозяйка Кеши пребывала в уверенности, что в нашей клиники стоящих врачей нет, и не стеснялась доносить свое мнение до всего персонала, не успевшего спрятаться при ее появлении. Для меня она сделала исключение. Наши многочасовые разговоры-допросы ушли в прошлое. Теперь я просто забирала Кешу, в двух словах объяснив свой план лечения, а потом так же кратко комментировала его состояние.

Через пару месяцев после очередной выписки из стационара Кеша попал ко мне на стол уже в позе не сфинкса, а, скорее, креветки. О том, что кот еще жив, свидетельствовало только слабое колебание стенки живота в такт дыханию.

- Сколько он уже не ест?

- Неделю.

- Почему же Вы его раньше не принесли?

- Вы были в отпуске. А другим врачам я не доверяю.

- Почему? У нас всех здесь единая тактика лечения, одни стандарты.

- Они мне постоянно говорят, что он умрет. Как будто я сама не знаю! А Вы просто делаете, что нужно, и Кеше сразу становится лучше.

В этот раз коту понадобилось три дня почти реанимационных мероприятий, чтобы вновь обрести желание жить. С каждым разом его пребывание в стационаре занимало все больше времени, а промежутки приличного самочувствия становились все короче. Но Кеша жил, вопреки всему, и большую часть времени чувствовал себя неплохо.

Постепенно любимая работа стала невыносимой. Нет, я по-прежнему любила «кормить кошек», любила своих коллег: умных, целеустремленных, надежных. Но работать в этом месте стало невозможно. Бесконечные бредовые приказы, штрафы, подозрения «в измене Родине». Казалось, что такой уютный и привычный мир вдруг сошел с ума. Друзья-коллеги увольнялись – кто сам, кто против воли, кто в знак протеста против увольнения других. Пришла пора уходить и мне.

Шли последние дни моей работы в стационаре. Шли последние дни жизни Кеши. Со времени нашей первой встречи прошло полтора года. Для Кешиной болезни – это много. Кот угасал. Наступил момент, когда я поняла: пора. Для решительного разговора приготовила стакан воды с корвалолом, результаты последних анализов, свидетельствующие об умирании Кеши, положила поближе.

Мария Евгеньевна не дала мне и рта раскрыть:

- Это конец?
- Да. Боюсь, мы уже бессильны.

- Что ж… Я ждала этого… Вы не заняты сейчас? Я Вам про Кешу хочу рассказать…
Я никогда не любила кошек. Кешку внук завел.
Сын мой, Женька, поздно женился. Я его одна растила, думала – будет мне на старости лет опора. А он притащил жену из глубинки, да еще и с ребенком! Ваньке тогда лет пять было. Они сначала у меня жили. Лена и приготовит, и приберет. Все угодить пыталась: «Мама, что Вы хотите на ужин?», «Мама, можно я Ваши коврики вытрясу?» А мне это ее «мама» аж до дрожи противно было. Так я ее и не полюбила. А к Ваньке прикипела. Хороший такой мальчишка был, умненький, добрый. В школу пошел – одни пятерки таскал. Зверей любил, мы думали, ветеринаром станет. После дождя червяков дождевых с асфальта на травку носил.
Потом они отдельно стали жить, но рядышком. Ванька ко мне после школы забегал: родители-то на работе. Потом девочку родили, Катюшку.
Сын машину купил, решили они на море на машине ехать. А Ванька за неделю до отъезда где-то котенка подобрал: черного, блохастого, грязнущего. Прибежал ко мне, выручай, говорит, ба! Ну я и согласилась присмотреть за котом на время их отдыха. Никогда ни в чем не могла Ванюшке отказать. Только, говорю, ты его забери от меня, я кошек не люблю! Он смеется: не волнуйся, мол, не оставлю тебя на съедение страшному зверю.
Под Ростовом в них фура въехала. Из машины болгаркой вырезали. Хоронили в закрытых гробах. Я после похорон домой пришла – дышать не могу. Достала пузырек со снотворным, все, что там было, в ладонь высыпала. Стаканом водки запила. Никогда не пила, даже вина, а тут…
Проснулась от того, что котенок по мне прыгает, орет, когтями по лицу бьет. Как увидел, что я очнулась – лег на грудь, лапами обнял, и замурлыкал. Я тогда первый раз заплакала. Прижала его к себе и выла. Удержал он меня тут. Я потом только узнала, что тем снотворным до смерти не отравишься. А тогда зарок дала – пока Кеша жив, мне умирать никак нельзя. Нельзя его одного в этом мире бросать.
Почти восемнадцать лет прошло. Заждались меня там мои любимые. А Ванька, наверное, по своему Кешке скучает.
Вы не переживайте. Я Вам очень благодарна, Вы все, что могли, сделали. Что я должна подписать?

Когда за Марией Евгеньевной закрылась дверь, я еще долго сидела, уставившись в стену, и слушала, как удаляется стук трости. Потом выпила корвалол, так и простоявший нетронутым на столе, подколола к карте Кеши бланки согласия на эутаназию и кремацию, отправила карту в коробку архива, и встала.

 Что ж, Кеша, я провожу тебя к Ваньке. И позабочусь, чтобы тебе не было ни больно, ни страшно. Это я тоже могу.