Изкарманные боги

Когда из дому выхожу, в левом переднем  кармане брюк у меня телефон, в правом - кошелек. Когда у меня появился первый кошелек, он мог находиться в любом кармане, а когда пришло время телефонов, то он угнездился в правом кармане, а телефон в левом. Это был выбор скорее тела, чем сознания.
И вот спустя годы он стал ворочаться. Начался ворочаться мой правый передний. Я по нему рукой проведу - перестанет, а потом опять копошение. Как будто жук какой, только без лапок. Головой и всем брюшком ворочается, выскочить пытается. Самоощущение так себе, когда идешь и по карману каждые несколько минут хлопаешь. Кажется, что все в этот момент смотрят только на тебя. Думал - нервное, решил карман не трогать. Но тяжело. А еще тяжело поверить и воспринять, что ворочается и бузит твой собственный кошелек. А еще мелочью плюётся.
Левый карман, с телефоном, долго молчал, и этим меня радовал. Люблю, когда телефон лежит тихонечко в другом кармане и молчит. Молчит и время показывает, когда необходимо. Ну и позванивает, конечно, хотя часы в телефоне – это совсем замечательно. Но скоро и он задвигался, затрясся, все норовя перебраться к кошельку поближе. Все мои попытки разделить их оканчивались ничем. Утром, идя на работу, клал в правый карман кошелек, в левый - телефон, а через пару часов они  всегда оказывались в правом. В гости бегал телефон к кошельку. А если я телефон клал в задний, то он мне мстил и заворачивался в носовой платок. А это отвратительно, когда хочешь нос вытереть, а в платке телефон.
А когда я сдался и разрешил им в одном кармане находиться, то телефон туда и платок вселил. Но я не растерялся и еще один стал брать. Теперь в одном платке у меня телефон сидит, а другой, который в заднем кармане, для меня, как положено.
По карманам у меня много всякого валялось. И так просто, и чтобы не скучно было; и чтобы ковырять, и чтобы в руках вертеть… Так вот, это все не бунтовало, а жило в кармане тихо и безмятежно. Вечером сяду в кресло, журнальный столик пододвину, светильник включу и всю мелочь из карманов на стол долой, чтобы оно там вертелось, бродило, общалось, ссорилось-мирилось: шина от игрушечной машинки каталась, папиросный табак рассыпался в причудливые узоры, ключи от квартиры ухаживали за зажигалкой, отвертки скользили по поверхности стола, а маленькие металлические водочные рюмки играли в прятки.
Когда я выходил из дому, вещи, что побывали в моих карманах, сами решали, кому идти со мной, кому оставаться. Они сами забирались туда или выпрыгивали.
Воли я не давал только ключам, кошельку и телефону,  но они были ответственные ребята и сами прыгали каждое утро в карманы брюк и пиджака, кроме тех дней, когда я был болен. Тогда они начинали действовать. Телефон искал хороших врачей, прослушивая разговоры собратьев. Кошелек с ключами исчезали на пару часов, а потом возвращались с деньгами. Как только появлялись чужие люди, карманные вещи замирали, чтобы меня не подводить. В общем, они молодцы у меня.
Однако к людям близким они испытывают неподдельный интерес, норовят показать себя и всячески приглашают к общению. Им очень хочется, чтобы их видел кто-то еще, кроме меня. А я боюсь. Боюсь, что не смогу объяснить близким людям, оставлю их в тревоге от происходящего, а моё понимание их еще больше разрушит.
Рассказать другим, что мой кошелек – бог всех кошельков, и поэтому легко может добыть деньги, а телефон бог всех телефонов; даже пуговицы, оторванные от рукавов рубашки, очень непростые ребята в иерархии пуговиц оторванных от рукавов рубашки.
А я – их Олимп. Ведь главные в своем роде боги жили на горе Олимп, вот и эти главные в своем роде вещи живут у меня. Как вам это объяснение? Мне оно очень нравится, а вот всем остальным точно не должно.
Само собой, с девушками у меня проблемы: карманные боги обязательно начнут являть им себя.
Вот, например, такая милая, образованная, тонко чувствующая, с челкой, в круглых очечках  невротичка начнет им подыгрывать, брать меня за руку и говорить, какие они милые и какой я особенный, и что им «бедненьким» нужен домик, и что «а давай мы с ними сходим куда-нибудь….». А я скажу, что ничего им не нужно, и не надо никаких «давай», и она будет плакать, а я страдать.
А если это будет спокойная, бывалая и уверенная в себе, то она скажет: «Все это конечно весело, но жизнь этим не заканчивается и надо идти дальше» и  что надо взять эти все самоходные и самовольные вещи и…что «я могу их положить в коробку и изредка на них поглядывать».
А я ей скажу, что все будет как раньше, потому что нас (меня и вещи) все устраивает, и она будет плакать, а я страдать.
Завел кота. Для него ничего не надо выдумывать, он все воспринимает как само собой разумеющееся. «Олимп завел кота, чтобы приструнить своих богов»  – я так и записал в своей священной записной книжечке. Изкарманные жильцы кота побаиваются, потому присмирели. Один раз ночью он так разыгрался с ними, что испуганный телефон вызвал пожарных с милицией, а расстроенный кошелек не хотел давать денег за ложный вызов.
Пришлось записать туда же: «И воззвали боги к Олимпу, и низверг он порождение ночи». Хотя никакого низверга не было, закрыл я мохнатого недотепу на кухне на ночь и все.
Февраль-март 2014