Ожидая солнце

Когда приходит ночь,
мне некого встречать.
Есть только звук
яростного ветра на вершинах,
срывающего листья с лоз

Сиреневая ветка чуть раскачивалась от ударов крупных капель. Левый бок сильно намок, и ноги затекли от долгого сидения.  Холодная вода пропитала кимоно, и оно прилипало к телу. Кацусиро сосредоточился на этих ощущениях, они увлекали его. Напомнил о себе и голод, но он был рад и этому чувству, столь часто его изводившему. Теперь оно было бессильно. От наслаждения самурай прикрыл глаза.
Дождь заканчивался, и вскоре от намокшей одежды стал подниматься пар. Под тяжелой тканью подрагивали мышцы. Кацусиро с трудом унимал нахлынувший веселый задор, терпеливо дожидаясь, когда разойдутся тучи. Он поднялся только когда  пар заклубился уже повсюду, поднятый горячим летним солнцем. Сезон дождей заканчивался. Пройдя несколько неровных шагов, не выдержал и рассмеялся. Его маленькое исхудавшее тело двигалось. Теперь он чувствовал, что взял над ним верх. От слабости и голода мутило, но он шел, поднимаясь вверх по холму. Больше никогда он не накормит его, больше никогда ему не придется ловить лягушек. Воистину, это самый счастливый день в его жизни.
На вершине он тяжело отдышался. Оттуда было хорошо видно деревню в долине, ряд низеньких лачуг, окружившие одну огромную. Кацусиро улыбнулся в последний раз, медленно вытащил катану, перехватил ее, и быстро зашагал по склону. Сердце надсадно стучало,он перешел на бег, больные суставы тяжело разгибались, но сейчас это не имело никакого значения. Конечно его заметили. Издав крик Кацусиро набросился на ближайшего солдата, но почему-то не долетел. Он упал в холодную грязь, правый бок обожгло нестерпимой болью. Он попытался подняться, но второй удар копья снова свалил его. Груда тел навалилась на него, несколько сильных рук вырвали оружие, и теперь пытались скрутить и его. Удар ножом не глядя, в месиво тел. Вспышка...




Несколько необходимых комментариев:
данный рассказ имеет иллюстративную форму бытия к смерти, когда все становится осмысленным. То же самое можно сказать и про творчество. Я творил, я чувствовал этот акт создания, мне было абсолютно плевать на все, на себя на других, я тянулся к этой идее.
Написано под впечатлений фразы из кодекса бусидо, когда-то мною прочитанной:
" Одного человека пристыдили за то, что он не отомстил. Зачастую месть заключается в том, чтобы просто ворваться к врагу и быть зарубленным. Это не постыдно. Если же ты думаешь, что должен вначале за­вершить свои дела, а потом мстить, время Для мести никогда не настанет. Размышляя о том, сколько людей есть у твоего врага, ты только теряешь время, и в конце концов обстоятельства вынудят тебя отказаться от мести."
В дополнение эти обстоятельства неизбежной гибели, очень хорошо могут показать бытие к смерти, которое я когда-то испытывал, и которое меня весьма интересует. О том что жить идеей нельзя, мир затягивает. Причем жизнь как раз больше всего затягивает на войне, нигде не строят планов больше. Важна неизбежность.

В качестве тематики рассказа, отражающая подобную точку зрения, была выбрана средневековая Япония. Герой стал ронином, после гибели его господина, смерть которого он не смог предотвратить, и теперь следуя понятию "чести" готовится к мести. На самом деле он просто открывает для себя Хайдеггерское бытие к смерти, не подумав о господине не разу. Все его мысли крайне эгоцентрированы. Это явно не святой самурай, он лишь действует по традиции, но не живет ей. Слишком слаб, чтобы идти своей дорогой, но не видит ценности предложенной. Человек, с его слабостями. Смерть его вполне нелепа. Дело не в ней, а в бытии к ней. В японистике совершенно не силен, поэтому возможны огрехи, тут нужна консультация историка.
Описано в прошедшем времени, что уже намекает на толстую пыль на этих событиях. Повествование ведется как бы от лица самого Кацусиро(ага того самого), но чуть со стороны, от третьего лица, отстраненно.  Он не видел что его ударило в первый раз, не видели этого и мы. Только со второго раза он понимает, что это копье.

Действия рассказа происходит во времена междоусобицы(буси неопрятны и утром обычного дня в товарных количествах уже вылезают из расположения), в июле(конец сезона дождей).
Как я ни пытался, складно писать у меня не получается, приходится подгонять рассказы под такой дырявый стиль, где элементы рассказа просто отсутствуют, и рассказ напоминает пазл, собранный наполовину.
Скажем мне очевидно, что самурай сидел в кустах сирени, прячась от лишнего наблюдения и от дождя, дожидаясь солнечного дня, чтобы погибнуть красиво, но от воды спрятался не слишком удачно, но выбрав себе место, переменить его уже не мог. Как это написать не в двух предложениях я не знаю. Опять таки довольно произвольный переход от одного ощущения к другому вызван тем, что ощущения фиксируются именно фрагментарно. Если дополнительные подробности повествования позволяют читателю лучше погрузиться в рассказ, наполнив его своими реакциями, то в моей случае такое погружение уже требуется заранее. Читатель(да и писатель) должен уже сидеть в мокрых кустах. Отсюда же и описательное повествование с акцентом на тех вещах, которое могут интересовать мокрого человека в кустах. Он не задумается о видах падения капель, ему достаточно того, что они прекратили падать, именно это фиксирует он.
"От наслаждения самурай прикрыл глаза."- ему уже не надо любоваться веточкой сакуры, он стал самодостаточным на этом пути.

С названием традиционные трудности, в рабочем варианте остановился на "Дорога к океану", с отсылкой на
«Трусость» японской поэтессы Ёсано в переводе Марковой:
В рассказе хотя проблематика смелости/трусости совсем не ставится. Поэтому "Прямая тропа" совсем не годится, не об этом рассказ. Да и "океан", для заштатного самурая(вместе с которым мы проживаем рассказ), понятие чуждое.

Сказали мне, что эта дорога
Меня приведёт к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся предо мною
Кривые, глухие окольные тропы…

Название конечно мне не нравится, тут прежде всего нужно сделать акцент на самом человеке, на его открытии этой дороги, на открытии того, что его жизнь, и каждое мгновение может быть наполнено смыслом, который он может для себя открыть(деконструировать общественный смысл). Что-то вроде "открытия", но как-то слишком обширно. Как вариант "Лицом к смерти", но в рассказе, в котором пустот больше, чем слов, такое прямолинейное название будет смотреться не органично. Могло бы подойти "Сумерки", если темнота-ночь окончание жизни, то перед ней конечно есть сумерки, но это уже так заезжено, что я не хочу пачкаться.
Если сфокусироваться на ожидании, во время которого он сделал свое открытие, то можно подобрать что-то нейтральное, вроде "Ожидая солнце". Вполне медитативно, и с намеком.