По банановым республикам без охраны Панама

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ БЕЗ ОХРАНЫ
ПАНАМА
     Граница с Панамой, особенно ее панамская часть, чем-то болезненно напоминает границу с Никарагуа. На коста-риканской стороне мы быстро проходим все формальности, чем-то новым для нас здесь только является добровольно-обязательный взнос в пользу местного общества Красного Креста и Красного Полумесяца. Ну, да, Бог с ним. А вот на панамской стороне нас ждут знакомая грязь, летающий по ветру мусор, назойливые посредники в оформлении документов и полный  пофигизм полусонных  пограничников. 
     Начинает смеркаться, но наш посредник довольно быстро проходит все офисы, мы получаем документы, отдаем ему 20 долларов (которые в Панаме называются «бальбоа» в честь осчастливившего ее конкистадора Васко Нуньес де Бальбоа) и трогаемся. Сразу при выезде с погранзоны на нас обрушивается тропический ливень, подобный  тому, что чуть было не смыл нас три дня тому назад в Либерии. В сумерках, да еще при  разверзнувшихся заново хлябях небесных, ничего не видно уже в десяти метрах перед машиной, и мы битых два часа тащимся каких-то несчастных сто километров до Давида, ближайшего крупного города на Панамериканском Хайвэе и центра провинции Чирики. В Давиде приходиться заночевать в первом попавшемся придорожном отеле,  ибо двигаться в наступившей темноте по такому дождю особого желания ни у кого нет. Утро вечера мудренее, как верно подмечает народная панамская пословица.
     Пока семья принимает душ, я иду на разведку на ресепшн и устраиваю допрос с пристрастием принявшему нас полчаса назад пареньку. Почти двухнедельное путешествие из Гондураса порядком утомило и меня, и моих домочадцев, и мы хотели  бы провести пару-тройку дней без длительных марш-бросков, наслаждаясь только  местными достопримечательностями. Оказывается, что окрестности Давида таковыми  изобилуют.
      По словам ресепшиониста, нам стоит посетить Бокете, поселок богатых плантаторов кофе, расположенный на склонах самой высокой вершины Панамы – вулкана Бару, и провести ночь в отеле «Бамбито», расположенном на берегу одной из многочисленных горных рек, рождаемых этим потухшим гигантом. В Бокете, помимо оригинальных сортов кофе, на одной из финок (поместье) выращивают в невероятном количестве  цветы, стригут фигурки животных из кустарников и в определенные часы пускают  туда всех желающих. А «Бамбито» построен так, что с балконов его этажей можно сколько угодно любоваться дикой природой Национального парка «Бару» и слушать хоть до одури счастливые трели его пернатых обитателей. 
     Если же у сеньора найдется достаточно времени и денег, то можно даже проехаться  до Бокас-Дель-Торо, расположенного на карибском побережье. Исключительно красивое место. И лобстеры изумительные, и осьминоги недорогие. Там сейчас как раз ваши соотечественники съемки какого-то реалити-шоу проводят. «Последний герой», кажется, называется. Уже месяц, как местную флору и фауну первобытной охотой и разными прочими экспериментами терроризируют, а по вечерам в ресторане на острове отрываются по полной программе. Техники навезли разной – жуть сколько. Деньжищ  вложили, наверно, в это самое шоу не меряно. А что, в России все такие богатые? Я не могу ответить на этот вопрос словоохотливому пареньку: слишком уж долго придется объяснять особенности современного социального устройства нашей великой и «не измеряемой общим аршином» Родины.
     Утром мы, отдохнувшие и выспавшиеся, отправляемся по совету вчерашнего паренька назад по Панамериканскому шоссе до деревни Ла Консепсьон. Там нам предстоит повернуть направо и ехать еще километров пятьдесят до знаменитого отеля. Чем дальше от шоссе, тем живописнее становится местность. Приходиться пересекать много быстрых горных речек, по берегам которых обустроились сербские и хорватские эмигранты. Дома свои они возводят в живописнейших местах, с прекрасными панорамными видами на природу, иногда прямо на прибрежных скалах. Скалы омывают быстрые горные реки, и строения, кажется, порой вырастают прямо из них. Жаль, что время водяных мельниц уже прошло! 
     Остановившись, чтобы сделать фотографии на фоне одного такого оригинального жилища, в буквальном смысле нависшего над стремниной – хоть белье с балкона полощи! - я замечаю, что с машиной творится что-то неладное. Стоя носом вниз, то есть  к мосту, она потихоньку начинает ехать назад, то есть в гору. Я, конечно, не сэр Исаак Ньютон, но даже я кое-что слышал в школе о законе тяготения, и, согласно этому закону, яблоки и машины должны падать и катиться вниз, а никак не вверх. Аномалия, однако. 
     Повторив, для подтверждения результатов эксперимента, наш опыт еще пару раз, мы решаем, что лучше будет поискать объяснение данному феномену в специальной литературе потом. А сейчас нужно продолжить движение к поставленной цели, то есть  к отелю «Бамбито». Мы доезжаем до него буквально через несколько минут после прохождения магнитной аномалии. Отель действительно очень живописен и ничуть не смотрится чужеродным телом среди густейших предгорных зарослей. Но цены на постой, к сожалению, оказываются выше заложенных в нашем семейном бюджете, и нам  приходится просто полюбоваться окрестностями и покинуть его не солоно хлебавши. 
     Мы возвращаемся той же дорогой назад, в Давид, хотя, для того, чтобы попасть в Бокете, было бы логичным и экономичным обогнуть вулкан с севера. Но там дорогу  еще не проложили. Обещали расстараться к следующему нашему приезду. А пока нам приходится делать изрядный крюк, и в Бокете мы попадаем уже ближе к вечеру, когда солнце вот-вот готово спрятаться за спящего гиганта Бару. Находим цветочную финку и целый час гуляем среди буйства красочных наполеонов, ирисов, пеонов, жасмина и прочих представителей местного рафинированного общества. Ходим по гравиевым тропинкам между выстриженными из высохших миртовых деревьев слонами, жирафами и динозавриками, и даже пытаемся омочить ноги в ледяной воде протекающего по финке ручья. Вот только местного кофе, увы, попробовать не удается: на складе, еще  открытом, нам говорят, что зерна здесь продают только оптом, то есть, мешками. Нам  мешок ни к чему, даже по друзьям раздавать замучаешься, и мы идем покофейничать в уютный ресторанчик, выстроенный в местных традициях прямо над обрывом. Кофе и настоящий яблочный штрудель оказываются выше всяческих похвал. День заканчивается великолепно, а нам пора домой. 
     Утром решаем, что в Бокас-Дель-Торо мы в этот раз не поедем. Подождем, пока  оттуда не уедут наши доморощенные любители пиара и экстрима. Держим курс на  Панама-Сити, столицу страны, который находится в пятистах километрах на восток от «града Давидова». Дорога вполне себе приличная, и я позволяю себе слегка «втопить  тапки» в педаль газа. Мы проезжаем несколько мостов над горными реками, несущими свои бурные воды в сторону тихоокеанского побережья. Однако не проходит и часа, как на административной границе провинций Чирики и Сантьяго меня останавливает радостно выскочивший прытким зайцем из тени огромной хакаранды полицейский. Тааак…  Ну, думаю, началось. Сам сижу.
- Вы нарушили скоростной режим при проезде полицейского пункта! – Сообщает он  мне с очаровательной и многозначительной улыбкой. – Предъявите ваши документы.                – Пожалуйста! – Протягиваю я ему документы на машину и водительское удостоверение.               
– Вам придется пройти со мной в офис. – Объявляет страж дорожного порядка, даже не заглядывая в них.               
– А позвольте поинтересоваться, это зачем? – Спрашиваю я, как будто в неведении. А сам со вздохом сожаления вспоминаю дорожную полицию покинутой два дня назад  Коста-Рики.   Нет, братцы, здесь скорее подойдет никарагуанский сценарий.                - Для выяснения всех обстоятельств дела.- Заученно отвечает офицер.         
– Ладно. – Говорю, а сам прикидываю в голове, во сколько же нам это «выяснение» обойдется. На всякий случай беру с собой один билет по 20, два по 10, и два по 5 долларов. На большее я не согласен. Да и не тянет на большее простое превышение  скорости, ну их всех к лешему!
      В офисе без долгих разговоров я разворачиваю соблазнительным веером мои банкноты и протягиваю их бдительному полицейскому. I come to you, people, with peace. Тот, с абсолютно серьезным лицом и неподражаемым достоинством государственного хранителя покоя автомагистралей в провинции Сантьяго, сгребает с моей ладони всю приготовленную композицию, возвращает мне документы и заявляет, что я могу спокойно ехать дальше. А он (в качестве бонуса, наверно) предупредит по рации своих коллег, дежурящих в придорожных кустах и в тени деревьев, о том, чтобы нас больше нигде не останавливали. Я молча сглатываю слюну и разворачиваюсь на выход. Делать  что-либо бесполезно: я только что добровольно отдал этому чмырю шестую часть его месячной зарплаты. И сделал это без камеры и без свидетелей. Что ж, едем дальше. 
     Не проехав и тридцати километров, видим еще одного госслужащего с полосатым жезлом, поднятым высоко, как знамя свободы у защитников Парижской коммуны. Он не спеша отходит от служебного мотоцикла и преграждает нам дорогу. Сворачиваю на обочину, но выходить из машины отнюдь не собираюсь. Все-таки, наш автомобиль с гондурасскими номерами – это, на всякий случай - территория иностранного государства, и я имею право выслушать полицию, но не обязан никуда ходить с ними. Да и документы можно показать бдительным стражам из слегка приоткрытого окошка или вообще из-за закрытого стекла. Вот такой вот был у меня решительный настрой после финансового поражения на посту. Однако дело оказалось намного серьезнее.
- Вы не подчинились инспектору на стационарном посту. – С ходу заявляет сей блюститель дорожного порядка. И продолжает развивать атаку: – Не остановились по его  приказу. Вас и Вашу машину ждет арест за невыполнение законных распоряжений представителя властей страны.               
– Как это? – Искренне изумляюсь я. Наверно, мое лицо в этот момент имеет настолько идиотское выражение, что офицер еле может сдержать кривую ухмылку. Но через мгновение выправляется и говорит с еще большей строгостью:                - Выключите мотор, выйдите из машины и предъявите документы, включая паспорта  всех едущих с Вами.
«Так», - думаю про себя, - «идти здесь некуда, чистое поле кукурузное, значит, он тоже хочет денег. Этот гад, который загреб у меня 50 долларов, наверняка сообщил по рации, что по шоссе едет богатый лох, которого будет не грех подоить. Вот только, судя по предъявленным обвинениям, здесь меньше, чем сотней долларов не обойдешься. Но документы ты у меня в любом случае хрен получишь». И я решаю начать качать права.
- Сеньор! – Заявляю я. – У Вас неверная информация. Во-первых, мы остановились на предыдущем посту, и я даже прошел с инспектором в его офис, хотя мог бы, как  иностранец, и не покидать машины. Моя жена и дети тому свидетели. Сейчас же, вместо того, чтобы сказать мне, по какой действительно причине меня остановили,  Вы предъявляете мне обвинения в преступлении, которого я не совершал. Мы едем  в Панаму по приглашению Министерства культуры на Международный фестиваль, и о маршруте нашей поездки знают в столице. Извольте связаться со своим коллегой в  моем присутствии, и мы выясним, что в реальности произошло на посту. 
     Мои напор и убежденность в своей правоте явно оказывают на полицейского воздействие. Все-таки, хоть и наполовину безграмотный, он понимает, что сдаваться без боя я не собираюсь. К тому же, в машине есть свидетели, да и упоминание о том, что мы не просто туристы, а приглашенные его правительством музыканты, тоже имеет  свое воздействие. Но, с другой стороны, ему нужно как-то выходить из нелепой ситуации, в которую его поставил коллега, пообещавший легкую стрижку купонов с бледнолицего лоха. Я почти физически чувствую, как непросто ему сделать следующий ход, он ведь не шахматист, а всего лишь простой полицай. И я решаю ему «помочь».
- Я вижу, у Вас сломана рация. Так ведь? – Инспектор настораживается, не понимая, куда я клоню. – Почему бы нам не доехать до ближайшего стационарного пункта и не связаться оттуда с тем офицером, который утверждает, что я ему не подчинился?                – И что тогда? – Пытается он разгадать мой хитроумный план.               
– Тогда будет понятно, кто из нас двоих врет: он или я. – Отвечаю. А сам понимаю, что мужику это не выгодно: и меня упустит без навара для себя, и с места снимется, не собрав дань с других возможных нарушителей. Но тот неожиданно выбирает компромиссный для себя вариант. – Нет, я останусь здесь на дежурстве, как мне приказано. И сообщу о происшедшем на стационарный пост в Сантьяго. А они там пусть сами решают. Можете ехать.
     Так, час от часу не легче… Теперь они будут передавать меня по рации на каждый следующий пост, и мотать нервы мне и семье. Однако, это лучше, чем ехать с эскортом  до ближайшего полицейского участка и оставлять семью без защиты и транспорта на несколько дней. Так что едем. До Сантьяго в машине воцаряется унылое молчание. Да  и как по-другому? Приехали, ядрена мать, познакомиться со страной! В начавшемся  Сантьяго я, уже не дожидаясь специальных указателей, снижаю скорость и жду, когда же появится кассета, на которой будет написано Posta de Policia. А вот и она, голубонька, справа по курсу. И, разумеется, нас уже тут поджидают с хлебом-солью, показывая  жезлом, где нужно остановиться. Выключаю мотор и выхожу.
- Добрый день, господа! – Приветствую я двух полицейских, не без любопытства разглядывающих машину и иностранца, по наивности или, скорее, неопытности своей задавшего им неожиданную задачку.               
– Добрый день, синьор! – Отвечает один из них. И заводит ту же бодягу о неподчинении требованиям дорожной полиции, которую я уже слышал час назад от второго остановившего нас полицейского. Я же продолжаю придерживаться выбранного мною курса.               
 – Почему бы вам не позвонить на тот пост, где я якобы не остановился, господа? – И  тут они, переглянувшись, обыгрывают меня вчистую.               
– Мы уже связались по телефону с постом. – Лучезарно улыбаясь, сообщает один из  инспекторов. – Тот офицер, которому Вы не подчинились (вот скотина какая, уже фактом доказанным это представил!), час назад передал смену своему напарнику и ушел с  поста.               
- Да? – Говорю. – И что же мы теперь со всем этим будем делать? Нас ведь ждут в столице к открытию фестиваля.               
– Да, мы навели справки об этом. – Говорит офицер. – Нам подтвердили, что Вы с Вашей супругой действительно приглашены Министерством культуры. И мы приветствуем Вас, как гостя нашей страны. Но Вы не подчинились требованию инспектора дорожной полиции, и мы вынуждены отобрать у Вас водительское удостоверение до  полного выяснения обстоятельств этого дела. Когда следствие будет закончено, вас вызовут на судебное заседание в Сантьяго. Вы можете приехать сюда со своим адвокатом. До этого момента Вы можете ездить по временному разрешению на управление автомобилем.                – А, простите, сколько времени будет продолжаться следствие? – Уныло спрашиваю я их. Вот ведь гады, и своего не упустили, и меня на кукан посадили! – Нам где-то, недели через три, нужно будет домой возвращаться.               
– Не беспокойтесь! – «Успокаивает» меня тот, что постарше. – В нашей стране законность соблюдается строго. Вас непременно известят о ходе и результатах расследования. А сейчас, будьте любезны, пройдите в кассету. Вам там выпишут временное  удостоверение, и Вы сможете спокойно ехать дальше. 
     Вот спасибочки, я уже «спокойно» поездил сегодня. Чтоб этому говнюку, что предоставил мне такое «спокойствие» за мои же 50 баксов, ни дна, ни покрышки не видать! Или, как выразился обожаемый мною Н.В.Гоголь в своей бессмертной «Ночи перед  Рождеством»: «Чтоб ему, собаке, не довелось поутру рюмку горилки выпить»! Забегая  вперед, скажу, что восстановить свое водительское удостоверение мне так и не довелось. Никакие знакомства и адвокаты не помогли. Так и пришлось возвращаться через  три страны, не имея при себе прав на управление автомобилем. Но никто больше, ни один дорожный инспектор, меня ни в одной стране не остановил. Вот так я и проехал я назад в Тегусигальпу больше 2000 километров без вынужденных остановок. А это рекорд, что ни говори. 
     Вообще же провинция Сантьяго вместе с двумя другими – Лос Сантос и Лас Таблас  расположена на живописном полуострове Асуэро и, в культурном смысле, сильно отличается от остальных провинций Панамы. Дело в том, что, как я уже имел честь упомянуть, любознательные испанские идальго сплавлялись в поисках южноамериканских эльдорадо вдоль берегов Тихого океана и именно здесь устроили свою перевалочную базу. Так что архитектура, культура и жизненный уклад этих провинций имеют свое собственное, отличное от других мест, лицо. 
     Именно отсюда берут свое начало национальные костюмы Панамы: мужские белые  рубахи с матерчатым кошельком на веревочке через плечо, небольшие, по сравнению с  мексиканскими, соломенные сомбреро и знаменитые женские polleras (птичник) – ярко  расшитые платья гофре со множеством оборок, рюшей и кружев. Платья эти, раскрывающиеся во время танца, как купол парашюта, действительно напоминают наседку, распластывающую свои перья над цыплятами во время опасности. Поэтому, наверно,  они и получили такое название. Традиционная музыка этих мест – это торрентес, исполняемые всенародно уважаемыми певцами под аккомпанемент маленьких гармошек, почти наших трехрядок, и mejoranera – пятиструнных гитар. Гитары эти по звуку  напоминают смесь азиатского дутара и русской балалайки, а по технике исполнения  вообще полностью соответствуют нашему народному инструменту. Я было даже хотел подарить один такой инструмент моему приятелю Леше Архиповскому, лучшему балалаечнику мира, но потом отказался от этой затеи. Ему и его балалайки вполне хватает, чтобы держать в непрерывном концертном очаровании любой зал в любой стране. Из  прочих музыкальных достопримечательностей стоит обратить внимание на saloma –  стиль горлового пения, ведущий свое начало от севильского стиля исполнения фламенко. Звучит поначалу непривычно, и даже напоминает женские утробные завывания по пьяни, но местные граждане просто обожают этот стиль, и исполнительницы его идут  на фиестах нарасхват. 

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ БЕЗ ОХРАНЫ
ПАНАМА-СИТИ
     Вскоре после Сантьяго дорога становится двухполосной, с разделительным заграждением посередине. Начинают попадаться дорогие авто. Я даже вижу пару приземистых спортивных  «Феррари». Наверно, приближаемся к цели нашего почти двухнедельного путешествия. С правой стороны нет-нет, да и блеснет полоска воды – это началась курортная  зона длиной приблизительно в сто километров. Столичные жители давно застроили ее виллами, ресторанами и просто дворцами, и проводят здесь все выходные и праздники. Самым известным «дачным кооперативом» является Плайя Коронадо, фешенебельный  поселок на самом берегу океана со всей необходимой для постоянного проживания инфраструктурой. Впоследствии мы много времени проводили на местных пляжах в разных местах, от Санта Клары до того же Коронадо, но более всего мне запомнилось знакомство с гостиницей Плайя Корона, и ее хозяином – доном Павлом Ульянцевым.
     Господин Ульянцев – чистокровный русский, родившийся близ Белграда в семье эмигрировавшего во время гражданской войны 1918-1920 годов священника. Матерью его была сестра милосердия, выхаживавшая раненых солдат корпусов генералов Кутепова и Корнилова и вместе с остатками этих корпусов, разгромленных Красной  Армией, бежавшая за границу. Родившийся в конце 20-х годов Павел в отрочестве стал кадетом Первого Русского Великого князя Константина Константиновича кадетского корпуса, созданного в Югославии (в то время Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев) после эвакуации немногих выживших после Октябрьской революции военных училищ Императорской России. Зимой 1944-1945 годов Корпус влился в состав РОА под командованием одиозного генерала Власова. Шестнадцатилетний Павел даже ездил к генералу в Берлин с каким-то письмом от командования. События весной  1945 года развивались стремительно, и в апреле Корпусу пришлось спешно уходить  из Югославии, занятой советскими войсками. Оставшихся офицеров и кадетов партизаны Тито просто вылавливали, расстреливали и забирали их имущество. Корпус, после тяжелых арьергардных боев, был выведен командованием в Австрию и там сдался британским  войскам. Англичане проявили милосердие и не отдали офицеров и кадетов советским особистам, мотивируя это тем, что пленные никогда не были гражданами СССР. 
     Павел с несколькими товарищами и семьей смог вскоре бежать через Италию в  Аргентину, а потом перебрался в Чили. Там жизнь дисциплинированных и целеустремленных эмигрантов постепенно наладилась, и Павел даже смог стать хозяином горнолыжного курорта в Андах и владельцем нескольких пароходов. (Заводами и газетами, в отличие от мистера Твистера, кстати, никогда не интересовался). Все изменилось в  одночасье, когда к власти в Чили пришли социалисты во главе с Сальвадором Альенде. Начался революционный передел собственности, известный в истории нашей страны под названием «экспроприация экспроприаторов», или, проще, по-шариковски  - «отобрать все, да и поделить». Мудро решив не дожидаться, пока за ним придут Шариковы и Швондеры, и, продав, что удалось, за полцены, Павел с родителями опять  бежал. На этот раз, в Панаму. 
     Купил приличный кусок пляжа под застройку, поставил там гостиницу и ресторан на крутом берегу и зажил своей жизнью. Когда умерли родители, похоронил их не на  пляже, а в горах километрах в тридцати от побережья, там, где мягко шумят длинными  иголками под ветром сосны, единственные здесь деревья, хоть чем-то напоминающие  Россию. Поставил рядом с могилкой настоящую православную часовенку, побеленную, с луковичным синим куполом и - запил. Мы встретили его, настоящего русака, крепко сложенного, с пушкинскими бакенбардами, когда ему оставалось уже совсем  немного. Как он сам, ничуть не рисуясь, сказал нам как-то за обедом: «Мне подошел конец жизни». Мы  поняли, что он хотел сказать этим не совсем правильно построенным предложением и не стали переспрашивать. Главное не в грамотной речи, ведь он никогда не был в России, а в ощущении Родины, которую он так любил и берег в своем сердце. Всех  православных батюшек, приезжавших к нему в гости (да даже и не одних батюшек,  а поголовно всех сопровождавших их лиц!) он принимал и кормил бесплатно. А сам, спиваясь потихоньку, не смог, в конце концов, отстоять свой курорт и был вынужден  продать его хищным девелоперам (слово-то какое мерзкое!) как минимум в три раза дешевле, чем он стоил на самом деле. Купил в Панаме квартиру, да так в ней, наверно, и помер, забытый своими дочерьми и всем остальным миром. Печально это, господа. 
     Дорога после Коронадо немедленно начинает подниматься кругами в гору. Повороты крутые, а подъемы такие резкие, что, пожалуй, старенькой машине и не одолеть. Слава Богу, наше авто со всем справляется, только у детей от панамских горок появляется тошнота. Но все проходит, прошло и это. За придорожным поселком начинается  совершенно прямая и безлюдная полоса, где нас один за другим со свистом обгоняют возвращающиеся в столицу спортивные автомобили. Может, мы заехали на местный  автодром? 
     После истории в Сантьяго я очень осторожен. Но пример обгоняющих нас болидов  заразителен, и мы поддаем газку вплоть до начала какого-то городка. Здесь образуется  пробка, которая тянется до настоящей сельвы, внезапно окружившей шоссе с двух сторон. Зеленая территория вокруг шоссе тщательно охраняется для поддержания оптимального водного баланса в приканальной зоне. Здесь запрещена любая вырубка леса и любые земляные работы, не говоря уже об охоте и прочем собирательстве. Посреди  дороги вырастает бетонный разделительный забор высотой более метра, и мы становимся невольными заложниками Панамериканского шоссе вплоть до выезда на Мост Америк, протянувшемся над знаменитым Панамским каналом. 
     Мост сей официально отделяет Северную Америку от Южной, и проезжая по нему, вы, таким образом, находитесь, с одной стороны, еще в Америке, а с другой – уже неизвестно где. Под мостом проплывают в сторону шлюзов дождавшиеся своей очереди морские суда, а в заливе, с правой стороны от моста, на якоре терпеливо ждут часа счастья десятки других. После моста пробка растворяется в уходящих туда и сюда автострадах. Мы же продолжаем двигаться строго в центр, между внушительным зеленым  холмом слева и обшарпанными домишками исторического центра справа. Поплутав  еще немного, выезжаем на великолепную набережную с бульваром посередине, соединившую старый город и фешенебельный район Пунта Паитийя с пучком небоскребов,  стоящих чуть не по щиколотку в воде. Такой себе панамский Манхэттен.
     Посередине набережной, задрав в правой руке меч, а левой схватив на всякий случай знамя, стоит, спиной к Панамскому заливу, Васко Нуньес де Бальбоа, отважный  худородный идальго, в честь которого названа валюта этой страны. То есть, валюта-то это обыкновенный сермяжный доллар США, но в Панаме она повсеместно зовется  «бальбоа». Из чувства национальной гордости, наверно, хотя в стране с профилем конкистадора чеканят только монеты. Вообще, по идее, Бальбоа должен бы стоять не спиной, а лицом к океану, который он увидел первым из испанцев. 
     В 1513 конкистадор высадился на карибском побережье Дарьена, пограничной с  Колумбией провинции, на предмет поискать более спокойного места для испанских  колонистов. Дело в том, что тех первопоселенцев, которые остановили вначале свой выбор на колумбийском берегу в Картахене де лас Индиас, очень уж доставали всякие там туземцы с их луками и отравленными ядом кураре стрелами. Бальбоа же рыскал по Караибам в  поисках, чего бы такое сотворить, еще с 1500 года. Был, как говорится, и сец, и жнец, и на дуде игрец, но что-то у него не ладился мирный труд. А после того, как бедный идальго попробовал себя в роли фермера на Эспаньоле (Гаити), но скоро разорился, он  решил, что хватит Ваньку валять и пора пристраиваться к настоящему делу. Вот и записался конкистадор в экспедицию, направлявшуюся в Колумбию для облегчения участи колумбийских колонистов. 
     Высадившись на диком Дарьенском берегу с командой в 190 человек голубых кровей и около 600 носильщиков, Бальбоа основал, таким образом, первое «еуропейское  поселение на  территории того, что сейчас называется Панамой. Жизнь у поселенцев была мирной, но условия ее, этой жизни, были весьма неудовлетворительными. Ну,  посудите сами: дневная жара 30 градусов и выше, влажность 100%, комары лихорадку разносят, все гниет на корню, от сгнившей пищи воины с толчка, пардон, не слезают.  Сколько же ее еще, такой жизни? А?? 
     Короче, собрал Бальбоа манатки и тех, кто еще не успел дать дуба от лихорадки и дизентерии, и повел их прямиком через джунгли к «большому морю», которое лежит по ту сторону перешейка, как ему рассказали местные индейцы. И что бы вы думали? Вышел-таки, настырный, на берег океанский, недалеко от того места, где сейчас находится столица провинции Дарьен, город Ла Пальма. Только толку от этого было мало. Климат продолжал потихоньку убивать соратников отважного конкистадора, а уж пахли они ничуть не лучше, чем носки Василия Ивановича Чапаева после месячного  похода по южно-уральским степям. 
     В Панаме, как и во всех завоеванных странах, есть трогательная легенда о любви сурового Васьки де Бальбоа и индейской принцессы Анайянси. Ну, такой панамский вариант лавстори Джона Смита и Покахонтас. Я, честно, не могу поверить в эти легенды.  Ну, ладно, там, в Вирджинии, но здесь-то ведь к возлюбленному после его дневных трудов за километр ведь не подойдешь без носового платка, смоченного «Шанелью №5». А сама мадам Шанель в те времена еще даже в проекте не существовала! Так как же после этого в такие сказки верить?  Где тут, скажите на милость, логика и научные доказательства??
     В общем, стал неутешный Бальбоа раскручивать испанского короля на субсидирование экспедиции на юг, где, по самым надежным донесениям, люди едят на золотой  посуде и в нее же потом испражняются съеденным. А потом выбрасывают за ненадобностью. Типа, еще отольем, сколько надо. Король загорелся, что твой половозрелый отрок перед первым свиданьем и дал Бальбоа вдвое больше людей и лошадей, чем тот попросил. А еще, «для вящей острастки», как писал Гашек, послал в придачу с десяток королевских догов, натренированных рвать на куски любого противника Его Величества, в особенности, местных туземцев. 
     Но остальные идальго тоже не дремали и постоянно искали себе чести и славы (желательно в золотом эквиваленте!), поскольку бедных, но честолюбивых дворян в  то время в Испании и на Карибах было больше, чем вшей в тюфяке тифозного больного. Вот в интригах с ними, проклятыми конкурентами, и провел остаток своих дней этот человек, чье имя носит сейчас валюта Панамы. В борьбе за милость короля и за должность губернатора фортуна улыбалась то ему, то его заклятым сподвижникам, и, в конце концов, они отрубили Бальбоа голову прямо там, где он открыл просвещенному  миру Тихий океан. Sic  transit gloria mundi!
     Сам же город Панама был основан чуть позднее и потом не раз разрушался то землетрясением, то набегами славного флибустьера Моргана. От тех полулегендарных  времен осталась стоять пара кирпичных стен в местечке, называемом Старая Панама. Но ходить туда я вам не советую: во-первых, смотреть на развалины – занятие  довольно скучное, а во-вторых – кто знает, не продолжат ли падать кирпичи, только в этот раз прямо на вашу голову? Лучше посетите старый центр Панамы, называемый Каско Вьехо. Там, по крайней мере, есть, где побродить по уютным, мощеным булыжником,  улочкам и полюбоваться колониальной архитектурой жилых кварталов и миниатюрных площадей. Мне, например, очень и очень нравилось, глядя на стреноженные суда  в заливе, помечтать с бутылочкой пива на вершине крепостной стены Пласа де Армас о далеких караванах, о морях и океанах, где какая рыба (и почем!). И, кстати, рынок  морепродуктов – Mercado de mariscos– в Панаме один из лучших, которые мне доводилось посещать. Могу сравнить его только разве с подобным в эмирате Шарджа, но это будет уже другой продуктовый набор. Цены тоже приятно удивляют. Например, любимые мною лангусты, которых в аэропорту Гаваны вам выловят из аквариума по 25 долларов за фунт, здесь стоят в 4 раза дешевле. Рекомендую!
     В столице нам довелось жить в разных местах: в баррио Ла Лосерия, в Альтос дель  Диабло и даже одно время в помещении православной миссии в Альбруке, откуда мы впоследствии были с позором изгнаны, как Адам и Ева из рая. Но в первый свой приезд в Панаму мы остановились в апарт-отеле на углу Виа Эспанья и Авенида Самуэль  Льюис. Отсюда было удобно ездить и в Национальный театр, и в Театр Бальбоа, где проходили концерты фестиваля, на который мы были приглашены. 
     По сравнению с другими столицами стран Центральной Америки, Панама кажется  намного более современным городом. Частью впечатление обязано соседству канала, благодаря которому и разросся этот мегаполис, но, в большей степени, постепенному созданию эмигрантами со всего мира, осевшими в стране, мощной финансово-торговой инфраструктуры. Кого здесь только нет, и только диву даешься как, с течением  времени, четко распределились места приезжих в этом невероятном социальном котле наций. 
     Местная буржуазия, вернее с десяток семей или, кланов, остается крупнейшим землевладельцами со времен, когда территория страны еще являлась частью Великой  Колумбии, и ни о каких каналах не было и речи. Они составляют элиту, политическую, экономическую и культурную, владеют землями, производствами, сетями оптовой и  розничной торговли, и имеют ощутимое влияние на все решения, принимаемые регулярно сменяющимися правительствами. Иудеи, почти целиком заселившие респектабельную Паитийю, и построившие самый роскошный клуб прямо на каменистом мысу этого района, крепко держат в руках финансовые и торговые рычаги, как в Панаме, так и в особой экономической зоне Колона на Карибском входе в Канал. Французы, начавшие приезжать сюда еще в XVI веке после бегства из своей страны от религиозных преследований, закончившихся в 1575 году Варфоломеевской ночью в Париже, занимаются недвижимостью и традиционными производствами. От них не отстают индусы,  перебравшиеся сюда в ХХ веке и успевшие прибрать к рукам половину вторичного  рынка и новостроек. А этим, в свою очередь, дышат в затылок колумбийцы, уже в наши дни строящие небоскребы со скоростью, прямо пропорциональной увеличению потребления кокаина в США. Не стоит забывать также вездесущих греков, потомков  хитроумного Одиссея, продолжающих бороздить океанские просторы по обе стороны канала на сухогрузах и контейнеровозах, коих у них в собственности вагон и маленькая  тележка. А еще арабов, непревзойденных мастеров торговли, китайцев, живущих своим, непонятных для непосвященных, мирком, негров, не нашедших себя нигде, кроме наркотрафика и сезонных работ на фруктовых плантациях, и разных прочих метисов и мулатов, мотающихся по социальной лестнице панамского общества то вверх, то вниз. Добавьте к этому немного бланманже из чопорных англичан и суховатых немцев,  посыпьте сверху кокосовой стружкой из эмигрантов с карибских островов, полейте рассолом из никак не хотящей жить дружно русскоязычной общины и поставьте в духовку мощного североамериканского присутствия последнего столетия. Вот это блюдо  и будет называться Панама. Ну, а на вкус и цвет…
     Про американцев, то есть граждан США, нужно сказать особо. В этой стране у них были стратегические интересы с самого начала ХХ века, когда молодой капитализм Нового Света яростно пробивал себе дорогу на мировые рынки, прикупая, в том числе, по дешевке прибрежные земли будущих «банановых республик». Тут-то и замаячил на горизонте новый проект строительства канала из Карибского моря в Тихий океан. Вернее, маячил-то он давно, еще со времен, когда этими землями владела испанская корона, но, как справедливо учит Маркс, уровень развития «производительных сил и производственных отношений» в то время не соответствовал масштабу поставленной  задачи.   
     Однако во второй половине XIX века, благодаря постоянно растущему товарообороту между морскими державами, нужда в «коротком пути» из Атлантики в Пасифико ощущалась с каждым годом все больше и больше, а выгоды от транзита по нему могли превзойти бум всех золотых лихорадок вместе взятых. Кстати, одна из них, калифорнийская, как раз и была одним из стимулов поиска более быстрого пути из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Кроме того, владевший будущим каналом, владел и стратегическим положением во всем регионе, контролируя не только проход судов по нему, но и влияя на политику соседних, да и более отдаленных, государств Южной Америки. А это уже была геополитическая выгода, упустить которую Штаты никак не могли, иначе  они не были ли бы Штатами. 
     Правду сказать, в первоначальном проекте рассматривалась и кандидатура Никарагуа, тем более что через ее территорию мистер Вандербильт, под конвоем отважного  флибустьера Уолкера, уже возил старателей тысячами, но впоследствии она была отвергнута из-за угрозы постоянных землетрясений. За никарагуанский вариант, конечно, больше всех радели США, но Англии это шибко не нравилось, и, в конце концов, выбрали Панаму, где строить канал было спокойнее, короче и дешевле. Концессия  правительства Колумбии на строительство канала, после продолжительной, захватывающей дух «борьбы бульдогов под ковром», оказалась у Франции, недавно успешно  запустившей Суэцкий канал и уже стригшей с этого дела неплохие купоны. 
     В 1879 году в Париже, под руководством руководителя постройки Суэца Фернанда Лессепса, была создана «Всеобщая компания межокеанского канала», разработан проект и начались первые работы. Лессепс упорно ратовал за рытье канала на уровне моря, без шлюзов и искусственных озер, и никто поначалу не мог переубедить этого успешного копателя египетских песков. В 1888-ом стало ясно, что проект и, соответственно, его смета, были сделаны слегка в отрыве от действительности, и деньги, использовавшиеся, в том числе, и на подкупы должностных лиц и прессы, как-то сами собой закончились. Словосочетание «Панамский канал» стало ассоциироваться у всех с самой грандиозной аферой в истории человечества. Разразился эпических размеров скандал с привлечением к суду незадачливых антрепренеров. Строительство отнюдь не завершилось триумфальной постановкой на открытом воздухе «Аиды» великого Верди, как это было в Египте, или, на худой конец, хотя бы одной из комедий Мольера. Вместо этого компания стала полным банкротом, разорившим доверчивых акционеров, да еще загубила при строительстве жизни около 20000 наемных  рабочих. Дело в том, что не только сам проект и организация работ были из рук вон плохи, но и прелести  тропического климата, такие как лихорадка и малярия, не были взяты французами во внимание. Может, это и утка, но некоторые французские газеты в ту пору писали, что рабочие берут с собой в поездку за океан не только чистое белье, но и гробы про запас. 
     Вот что доподлинно известно, так это то, что знаменитый Поль Гоген, от хронического безденежья тоже завербовавшийся рабочим на стройку, но так и не получивший  своего жалованья от разорившейся компании, в порыве праведного гнева смачно плюнул в харю кассиру, обмочил по периметру здание администрации Канала и отбыл, не  попрощавшись, на остров Таити писать полуобнаженных туземных красавиц. Картины  его стали шедеврами импрессионизма, и все желающие могут посмотреть их в лучших музеях мира, а вот здание администрации после такого демарша сперва просело, а затем и вовсе рухнуло, не выдержав последствий напора из брандспойта гениального француза. Кстати, инженер Гюстав Эйфель, тоже поучаствовавший в проектировке  канала, после всех судебных разборок смог таки реабилитироваться в общественном  мнении, водрузив на Парижской набережной своего знаменитого железного уродца. А вот бедный Лессепс не выдержал позора и в одночасье сошел с ума. Вот бы в современной России так было!
     А что же американцы, спросите вы? А вот они-то как раз времени даром не теряли. Вначале США воспользовались трудностями Англии в южноафриканской войне с бурами и вынудили короля Георга удалиться с панамской сцены, даже не отслюнявив британцам отступных. Ну, а потом мягко намекнули французам, что если те не отдадут концессию по разумной цене, то они таки построят канал в Никарагуа, и тогда акции компании Лессепса гарантированно станут дешевле той бумаги, на которой их напечатали. Вот так-с. Ничего личного, просто бизнес. 
     Тут, правда, очнулась, и начала громко вопить независимая и суверенная Колумбия по поводу того, что ее обходят, якобы, стороной в финансовом вопросе. Наглая ложь! В ответ США и Франция, пошептавшись в кулуарах, решили, что пора выводить из игры третьего лишнего и быстренько сварганили небольшое восстание порабощенного панамского народа, имевшее своей целью отделение провинции от метрополии. В 1903 году предлагаемая ампутация части колумбийского тела была успешно произведена опытными, искушенными в таких операциях хирургами с европейским образованием. Правда,  без анестезии, но зато с использованием мачете и винтовок! Французский гражданин Филипп Бюно-Варийа, поднявший народ на баррикады, даже не стал ждать прибытия официальной панамской делегации, а сам подписал в Вашингтоне Договор от имени новоиспеченной республики. Колумбию оставили с большущим носом, а США в результате получили в свое вечное владение территорию вокруг будущего канала. Что характерно, кроме земель и вод Штаты получили «права поддерживать порядок в городах Панама и Колон в случае, если Республика Панама, по мнению США, оказалась бы неспособной  поддержать порядок». Вот такой вот получился аншлюс по-карибски! 
     В следующем, 1904 году, военное Министерство США приступило к продолжению  строительства канала, в корне поменяв основной проект. В него были включены шлюзы и вновь создаваемые озера, а полностью завершить строительство планировалось  через 10 лет. А пока Штаты нанимали рабочих, в основном, квалифицированных из Европы, завозили технику и разбивали приканальную зону под военные и административные городки. В общем, устраивались «всерьез и надолго».
     Кстати, эпидемиология тоже на месте не стояла и рвалась на помощь предприимчивым американцам. В Гаване ученые под руководством Карлоса Финлая уже нашли причину распространения малярии и желтой лихорадки – зловредного комара, и порекомендовали нещадно травить его, опыляя химикатами все соседствующие с поселениями гуманоидов травы и кусты. Работа по опылению регулярно проводится в Панаме по сей день, и проклятые комары  уже более не дерзают открыто соседствовать с человеком. Это может показаться невероятным, но кровососущие и заразоразносящие насекомые особо нас не беспокоили даже в самой чаще окружающих Канал джунглей! Интересно, а как было с опылением при строительстве «Беломорканала»? 
     Да, так вот американцы, как говаривал булгаковский Шарик, с той поры «окончательно утвердились» на этой земле, свидетельством чему был звезднополосатый флаг,  гордо развевавшийся над приканальной зоной, сплошь застроенной военными городками. Когда ехали на шлюзы Мирафлорес через эти городки, ощущение было такое, что мы не в Панаме, а в Майями, настолько основательно, по-хозяйски обустроили здесь свой быт гости (или, все-таки, хозяева?) с севера. В Панаме, помимо всего прочего, вплоть до передачи Канала в 1999 году, располагалось Южное командование армии и флота США, и вход самим панамцам сюда разрешался только по спецпропускам. 
     В популярном греческом кафе «Никос», чьи заведения разбросаны по всему городу, можно увидеть многочисленные фотографии 20-30-х годов прошлого столетия, на которых хорошо видно, как северные конкистадоры обустраивали выданную им в вековое пользование территорию. Здесь и собственный аэродром, офисные здания и жилые, для разных чинов, корпуса, и порт, и спортивные площадки, и церкви, и заправки, и несколько кинотеатров и даже один настоящий театр, в котором пишущий эти строки не раз выступал. Словом, живи - не хочу! А какой замечательный ландшафтный дизайн в этих поселках, какие дороги, школы, больницы, да и вообще вся инфраструктура – просто диву даешься, насколько некоторые страны заботятся о своих гражданах, проходящих службу в отдаленных районах (чуть не сказал «севера»!) юга. 
     К моменту нашего приезда многие из территорий, в преддверии передачи Канала в управление новой администрации, уже были возвращены панамским властям, но такие районы, как Клайтон, еще оставались под юрисдикцией США. Удивительно, но никаких особых мер безопасности в таких местах мы не увидели. Сразу вспомнились  наши «стой, кто идет» и бесконечные согласования с руководством заведений и зон, в которых когда-то было расположено то, что непременно, по мнению начальства всех рангов, могло быть сфотографировано и передано на Запад врагам. Помню, как нас, простых советских музыкантов, захотевших искупаться в море после концерта в Анапе в жарком июле1982 года, снял прямо с причала наряд бравых пограничников во главе с прапорщиком и долго мурыжил на предмет, что же это мы в реале такое собирались тут сделать! Смотреть в глаза, когда отвечаешь! 
     Да, так вот, все здания в американской зоне устроены с одной-единственной целью:  максимально способствовать людям в выполнении задач, поставленных перед ними партией и правительством вашингтонского обкома. А для этого у военнослужащих не должно возникать ни малейшего беспокойства о своем семейном быте. Служите  Родине, и она вас не забудет! 
     Миссия нашей православной церкви, кстати, располагалась в одном из зданий в местечке Альбрук, переданным среди прочих пригородов американцами панамским властям. Сам Альбрук сейчас – это фешенебельный район типовых двухэтажных особняков, в которых жили раньше офицеры, и типовых же трехэтажных офисных зданий, в которых расположились министерства и ведомства панамской администрации, а также Национальная консерватория. Все дороги здесь усажены высоченными королевскими пальмами, а вокруг домов разбиты клумбы с цветами и декоративными кустарниками. Сами дороги, по причине обязательных, как по расписанию, проливных дождей с мая по декабрь, проложены по стандартной схеме – ячейки, залитые бетоном. Ливневая  канализация успешно справляется с самыми мощными потоками с небес, и, даже в низинах, вода никогда не застаивается после дождя больше, чем на полчаса. Особо нужно  отметить воду питьевую. Очистные сооружения, построенные американцами возле шлюзов Мирафлорес, позволяют употреблять эту воду непосредственно из-под крана,  чем мы, прожившие в Центральной Америке много лет, были немало поражены. 
     Ах, если бы не панамская стопроцентная влажность большую часть года! Поистине не было бы более привлекательного и перспективного во всех отношениях места на  Земле. От влаги никуда не спрятаться – она везде вас найдет, даже в шкафу собственной квартиры, где оставленные без использования кожаные вещи за три дня могут покрыться белесой плесенью или даже зеленоватым грибковым налетом. Раньше коренные жители Панамы и многонациональные переселенцы строили свои жилища только на сваях. Это позволяло, во-первых, избавить жилые помещения от прямого контакта с вечно сырой землей, и, во-вторых – освежать поддомовое пространство дующими здесь изредка бризами. 
     Переносить такой климат нам, северянам, можно только с помощью кондиционеров,  установленных во всех без исключения местах, где мы бываем более получаса: домах,  автомобилях, офисах, магазинах и т.д. Единственное исключение составляют парки и спортивные площадки, коих в Панаме и пригородах великое превеликое множество. Теннисные корты есть чуть ли не в каждом квартале, и мы с друзьями по нескольку раз в неделю по утрам сбрасывали с себя лишние килограммы веса и лишние литры  жидкости, выходившей через обильный пот. Особенно вспоминаются поединки с моим другом, хирургом Освальдо Кинтеро, который, несмотря на нашу двадцатилетнюю разницу в возрасте, частенько давал мне «прикурить» на корте и в клубе на Тумба Муэрто, и в парке «Омар», недалеко от которого он жил. 
     Дом его, кстати, до сих пор стоит рядом с владением бывшего диктатора Панамы -  Мануэля Норьеги, успешно курировавшего торговлю наркотой в регионе и эффектно стучавшего по трибуне мачете, когда он что-то там не поделил с американцами. Ну, прям, как Никита Хрущев в свое время башмаком на заседании Генассамблеи ООН в  Нью-Йорке! Вот только с темпераментным Никитушкой президент Кеннеди захотел договориться по-хорошему, а рябого «дуче» американцы без долгих разговоров повязали в собственном дворце и отправили в Штаты прямиком на скамью подсудимых. Сейчас этот эпизод в жизни независимого и суверенного государства представляется  как «героическая борьба панамского народа против агрессоров», сбросивших десантный батальон на Каско Вьехо. Говорят, что до недавнего времени можно даже было посмотреть на останки якобы сбитого повстанцами американского вертолета, но я в  это не верю. За таким каудильо, как Норьега, могли последовать только его высокопоставленные подельники в наркотрафике, да зомбированные подачками люмпены. А вот их потомки уже наверняка разобрали вертолет на металлолом и сдали на приемный пункт за стакан дешевого рома. Если вообще вертолет был. 
     Тем не менее, дом диктатора пуст, но не запущен, в чем я не раз мог убедиться, бывая в гостях у моего друга. Зелень аккуратно подстригалась, упавшие листья и сучья вывозились, а многочисленные птицы и животные в клетках, расположенных по периметру широкого двора, почему-то никак не хотели погибать от голода. Освальдо рассказывал, что время от времени тут появлялись по вечерам какие-то люди и тогда в помещении загорался свет, а вся дворовая живность начинала жутко выть и метаться по клеткам в предвкушении кормежки. Но в гости его с женой никто никогда по-соседски не звал. Да и сам он, по его словам, особого желания познакомиться с соседями поближе не испытывал. Но, что характерно, на этот лакомый кусок частной собственности никто не покушался даже во время отсидки бывшего диктатора в США и во Франции. Вот что значит неприкосновенность частной собственности! 
     Характер моего друга выгодно отличался от большинства знакомых мне панамцев  спокойствием, размеренностью и сдержанностью. Наверно потому, что предки его,  перебравшиеся сюда лет двести тому назад, были из Страны Басков. В основном же жители этой страны отличаются типичной для тропического побережья импульсивностью, эмоциональностью и, скажем так, словоохотливостью, что, как мы знаем из истории нашей страны, является находкой для шпионов. 
     В нашем доме, расположенном в тихом баррио Ла Лосерия на границе природоохранной зоны Канала, этажом ниже проживал один такой веселущий представитель многонационального панамского народа. Ежедневные разборки с женой с обильным употреблением ненормативной лексики, неподдельная горячая любовь к детям, футболу и местной музыке, тоже демонстрируемая напоказ и без удержу, не являлись для нас, выросших на примерах коммунальных квартир, чем-то необычным. Но однажды ночью мы были разбужены какой-то особо изощренной бранью разъяренного соседа, направленной в сторону окружавшего дом тропического леса. А уж когда вслед за бранью послышались два пистолетных выстрела, то мне пришлось-таки подняться с  дивана и выйти на балкон, чтобы узнать, кто же это так раздосадовал мужика в тихие предрассветные часы. 
     Оказалось, что какой-то оборванец решил подняться по веревке на второй этаж к соседу в квартиру с целью очистить помещение от мелких, но ценных предметов быта. Может, ему показалось, что квартира пустует? Хотя странно. Я допускаю, что такой воришка мог существовать в действительности, так как однажды моей жене, во время ее пребывания в православной миссии, забравшийся вовнутрь вор приставил нож к горлу и заставил отдать все золото, что было на ней. Но что понадобилось каскадеру на втором, высоком, этаже нашего шестиквартирного дома, где обязательно должны были быть мужчины, мне понять было трудновато. 
     Короче, мой сосед проснулся от подозрительных звуков, сопровождавших штурм балкона явно неадекватным взломщиком, немедля стал орать что-то про «пасть порву и моргалы выколю», потом нашел в тумбочке свой шестизарядный кольт и стал палить почем зря. Незадачливый воришка мигом слетел по веревке вниз, наверняка ободрав себе до крови руки, пересек в два прыжка небольшую площадку под домом, служащую  парковкой для автомобилей и без шеста перемахнул через двухметровый забор из сетки-рабицы, отделявший наш двор от буйной сельвы. Стрелял сосед, конечно, больше на звук, чем по мишени, поэтому до смертоубийства на этот раз не дошло. 
     Проснувшийся дворник, индеец племени куна по имени Кантуле, посветил фонарем в сторону джунглей, но не высветил там ничего, кроме повисшего на ветке дерева мангостин ленивца в состоянии, приближенном к нирване. Ленивец не спеша раскрыл задумчивые глаза, прищурился на слепящий свет фонаря, медленно закрыл когтистой правой лапой сморщившуюся от недовольства морду и тяжелым газовым выхлопом послал Кантуле куда подальше, за бананами. То есть, это явно был не вор. Обидевшийся на животное Кантуле предложил было вызвать полицию, но уже остывший от поединка сосед только зевнул в ответ и пообещал в темноту, туда, где висел ленивец, оторвать в следующий раз паршивцу гениталии. 
     А наш низкорослый и щуплый дворник утром, пока все в доме еще спали, подтянул  продавленную сетку забора, помыл нам машину и стал наигрывать какую-то незатейливую мелодию из двух с половиной нот на маленьких, не больше баклажана, продолговатых тыковках по имени «деде». Я вышел на балкон, чтобы получше расслышать  его негромкие напевы, да так и остался стоять, вдыхая прохладный утренний воздух пробуждающейся сельвы. 
     Насильно выведенный ночью из нирваны ленивец уже куда-то уполз по ветвям,  видимо, в более приспособленное для медитации место. Мимо пролетали два тукана. Один из них, заслушавшись тыквенных мелодий Кантуле, попытался развернуть  в направлении сладких звуков свою голову, увенчанную непомерным клювом, но не справился с сопротивлением воздуха и спикировал прямо на спелый зеленый плод  дерева гуанабаны, росшего напротив нашего балкона. Сочная мякоть шишковатого  плода, похожего по размерам на небольшую дыню сорта «торпеда», разлетелась от удара, забрызгав молочной жидкостью траву и асфальт вокруг ствола, а тукан, виляя всем  корпусом, как попавший в маятниковый занос автомобиль, с удвоенной силой взмыл прямо в кроны окружавших дом деревьев и там растворился среди зелени. 
     Я продолжал стоять на балконе, не зная, что предпринять в сложившейся ситуации. Но тут, потревоженные звуком разверзшегося в результате прямого попадания клюва тукана плода, немедля заверещали волнистые попугайчики, устроившие себе  гостиницу на огромной сейбе в соседнем сквере. Звук их небольшой, в пару сотен глоток, стаи, сходный по силе и доставучести со звуком противопожарной сирены, немедленно пробудил к жизни все остальное лесное братство, а также людей и машины. Все разом зашелестело, задвигалось, заурчало, запрыгало и, наконец, разразилось проклятиями в адрес пернатых свиристелок, не давших доспать какие-то жалких полчаса  всему нашему району. Начинался новый панамский день.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ БЕЗ ОХРАНЫ
ВДОЛЬ КАНАЛА И ДАЛЬШЕ 
     Самой главной достопримечательностью Панамы является, разумеется, Канал, и вся жизнь страны, так или иначе, завязана на него. Туризм ли, сельское хозяйство, торговля или культура – абсолютно все несет на себе печать, пусть маленького, но явно различимого эффекта присутствия главного источника благополучия страны. Несколько  миллиардов долларов стабильного годового дохода в государственный бюджет – это,  согласитесь, совсем неплохо. 
     В то время как остальные страны Центральной Америки, включая высокоразвитую Коста-Рику, ежемесячно стоят в очереди на получение «братской» помощи от США, Панама вполне может себе позволить обходиться собственными доходами и очень гордится данным фактом. Протянувшееся на 80 километров рукотворное чудо стало для  страны поистине курицей, несущей золотые яйца, и вот-вот должен пройти референдум о строительстве второй ветки Канала, могущей пропускать через себя значительно выросшие за последнее время океанские тяжеловозы. 
     Сам Канал начинается задолго до шлюзов со стороны Тихого океана, а именно – с  нескольких островов, соединенных насыпью из бетонных блоков и камней. Над насыпью проложена отличная автомобильная дорога, соседствующая с пешеходным и велосипедно-роликовым бульваром. Все это многокилометровое чудо, излюбленное  место пеших и автомобильных прогулок столичной публики, называется Косуэй. На первом из островов нашел себе пристанище знаменитый Смитсоновский Институт, изучающий флору и фауну приканальной зоны. Когда мы жили в Панаме, там еще можно было отдохнуть на пляже, расположившемся как раз между территорией Института и автодорогой, уводящей к следующему острову и даже пообедать в ресторане. Помимо  островов у входа в Канал, здесь есть еще немало других, очень живописных, но значительно дальше расположенных. Особенно славятся Табога и Контадора, на которые из  порта Бальбоа наш соотечественник Алексей Воротников организовал туристические  экскурсии. Алексей, или как его прозвал в шутку кто-то из посольских – «олигарх»,  купил несколько списанных пассажирских пароходиков, перегнал их из России в Панаму, нанял русскоязычную команду и теперь возит на острова всех, кто желает провести уикенд или даже неделю-другую в уединении с островной природой. Удачи ему!
     Недалеко от Моста Америк находится обязательный для элитарных приморских сообществ яхт-клуб. Мы не раз забирались на его территорию под покровом ночи, чтобы порыбачить на мостках, ведущих к офисному кубрику перед самым фарватером. В кубрике всегда кто-то дежурит, так как яхтсменам не сидится на своих суденышках, и для них 24 часа в сутки должно курсировать каботажное такси. Свет фонарей над диспетчерской привлекает столько разнообразной рыбы, сколько я никогда не видел в своей  жизни. Робало, корвина, угри, морские сомы, барракуды, рыбы-иглы, катарника – все, что мне и моим приятелям удалось выловить во время наших ночных рейдов, я сейчас просто не в силах вспомнить и перечислить. 
     Но особо запомнилась ночная рыбалка с нашими соотечественниками из Омска,  построившими своими руками настоящую яхту, сплавившимися на ней по Енисею до Северного Атлантического океана, прошедшими Берингов пролив и стоявшими сейчас на якоре у входа в Канал в ожидании своей очереди на проход по нему. Мы встретились с ребятами случайно, в доме православной миссии в Альбруке, на заутрене. После  литургии отец Товиа, настоятель миссии, несший послушание во всем Карибском регионе, всегда устраивал чаепитие в гостиной дома, и там собиралось немалое количество русскоговорящих граждан. 
     Всем у батюшки было место: и белорусам, и грузинам, и, разумеется, коренным  панамцам, женившимся на наших красавицах и, по такой причине, поневоле продолжавшим говорить по-русски. Так вот, наши яхтсмены пришли на службу, за чаем мы познакомились, и я спросил, как они порыбачили во всех этих многочисленных морях по дороге сюда? И тут они заявляют: а мы не рыбачили, поскольку не знаем как. Я, конечно, первым делом подумал, что парни меня разыгрывают. Нет, ну, как это – идти  в кругосветку и не уметь ловить рыбу? Да идите вы якоря затачивать! Но оказалось, что это правда – не знали наши земляки, как пополнить свой скудный рацион свежей  морской рыбкой, так и питались всю дорогу опостылевшими консервными шпротами  латвийского производства. Нельзя было оставлять соотечественников в таком немыслимом положении, и мы с одной дамочкой из Питера и ее пятнадцатилетним сыном   Филиппом вызвались им немедленно помочь. 
     В назначенный час подошли к мосткам яхт-клуба и затаились в засаде. Ребята  приехали почему-то не на морском такси, а на обыкновенном городском. Оказалось,  что они предусмотрительно решили запастись «Абсолютом», который, как известно всякому заядлому рыбаку, нужно обязательно добавлять в уху на последней стадии ее приготовления. Мы сели на такси, теперь уже плавучее, у диспетчерской и через пять минут подплыли к десятиметровой красавице яхте, стоящей крайней в стройных рядах ее соседок, вплотную к фарватеру канала. Как оказалось, яхтсменов было в два раза больше, чем утром на службе, но, спешу заверить, это нисколько не повлияло на результаты начавшейся рыбалки. 
     Креветок, лучшей наживки для хищников, у нас не было, поэтому вахтенный матрос включил по моей просьбе свет, фонарь осветил воду канала и буквально через минуту привлек к яхте стаю сардин. Один из яхтсменов немедля вооружился мощным сачком и тут же натаскал с полведра маленьких рыбешек, после чего они по очереди отправились на крючки спиннингов в качестве приманки. Было начало прилива, то есть скорость потока была довольно приличной, поэтому я скомандовал добавить на леску груза и ловить со дна, чтобы не запутать снасти. 
     Не прошло и пяти минут, как молодой матрос Саша с воплем восторга подсек что-то на шестиметровой глубине и потащил это на борт яхты. При вынимании улова из воды оказалось, что это метровый угорь грязно-бурого цвета. Вытащенная на борт рыба извивалась, как уж, и пыталась ухватить Сашка за палец острыми зубами. Пришлось применить анестезию в виде дубины по башке, после чего Саша для закрепления результата воткнул угрю под жабры нож, а я придавил рыбине хвост, чтобы можно было спокойно вытащить крючок из хищной пасти. После экзекуции угорь был отправлен на камбуз, где его немедленно обезглавили, почистили, выпотрошили и порезали на куски, а куски отправили на шкворчащую в нетерпении сковородку. 
     Теперь, когда технология добычи морских ресурсов была нами отработана, дело пошло значительно веселее и уже через час с камбуза донеслась команда «стоп машина!». Мы оставили на вахте только Филиппа со спиннингом, а сами спустились на открытую корму яхты. Стол был накрыт по-царски, не хватало только цветов для единственной дамы. Но зато рядом с тривиальной электроплиткой производства челябинского металлокомбината стояло два (!) ведра, полные только что зажаренного с лучком  угря. Разлив из запотевшей в кулере бутылки по хорошему глотку, мы произнесли тост за дружбу всех братских народов нашей развалившейся десять лет тому назад Родины и оставшееся взаимопонимание между ними. 
     Ужин под луной, на слегка покачивающейся на приливных волнах яхте, удался на  славу. В довершение памятного события один из матросов полез куда-то в закрома каюты и, порывшись как следует, вытащил оттуда настоящую русскую трехрядку. Звуки  знакомых с детства песен огласили безветренное пространство над сонным Панамским заливом. Мы запели хором и, под магией родных мелодий, на мгновение даже забыли,  что стоим на рейде Канала, в 10000 километров от России. «Черный ворон, что ты  вьешься над моею головой? Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой!» 
     Однако допеть до конца про ворона не удалось потому, как с носа яхты внезапно  раздался панический крик: «Дядя Игорь, дядя Игорь!». Это оставленный один на один  с рыбособаками Филипп звал взрослых на помощь, и мы тут же, побросав рюмки, угря и гармошку, поспешили на отчаянный «сос!» паренька. Он стоял, извиваясь всем  телом, на самом борту, упершись левой кроссовкой в тросовый талреп, и пытался приподнять ушедший в воду конец изогнутого в бараний рог спиннинга. Но отпускать  орудие ловли не хотел: вот что значат русские гены в панамском организме! 
     Самое главное сейчас было не дать неведомому чудовищу утащить пацаненка на дно Канала, в черную бездну. Я перехватил у него спиннинг, встал к борту полубоком, уперевшись ступней правой ноги в киповую планку и попытался хоть немного сдвинуть с места неведомое подводное чудище. Хоть и с трудом, но мне это удалось. Тогда я медленно поднял над головой спиннинг, а затем опустил его назад к воде, быстро прокручивая катушку, чтобы намотать освободившуюся леску на барабан. После нескольких повторов этой операции подводный противник ослабил напор и позволил поднять себя на поверхность. Ко всеобщему изумлению, им оказался скат, до самого конца пытавшийся ускользнуть под корпус судна в спасительную темноту. Он парил  под водой подобно воздушному змею в облаках, используя свое квадратное тело для создания максимальной площади сопротивления среде. Вот почему Филиппу так трудно было оторвать его ото дна! 
     Наконец, противник был затащен на борт под всеобщее ликование и улюлюканье.  Мы с Сашком перевернули его на спину, чтобы добраться до рта с засевшим в нем намертво крючком. После изъятия крючка из пасти я спихнул животное обратно в море. Негры-гарифуна говорили мне как-то, что они ловят скатов и едят их за милую душу, но для нас подобное блюдо все-таки было чересчур экзотическим. Мало ли что? Наши  земляки еще несколько дней простояли не рейде, подарили нам коробку со шпротами,  а потом мы им спроворили грузовичок-тягач, который и отвез благополучно их яхту на  Карибское море. А ребята за такой нестандартный проход Канала еще и сэкономили, чуть ли не 20000 долларов. Вот это, я понимаю,  рыбалка!
     Я почему-то вспомнил о ней, когда мы проезжали через девственную сельву, закрывшую с обеих сторон шоссе сразу после тихоокеанских шлюзов и гольф-клуба.  По пути заехали в зоопарк, где с удовольствием созерцали среди прочих обитателей тропических лесов двух тапиров, самых больших млекопитающих Латинской Америки. Размером с небольшого бегемота, эти гиганты почти полностью исчезли из остатков лесов Центральной Америки, и увидеть их живьем скоро будет возможно только в дебрях Амазонки. Там, где жил пират угрюмый, не верящий в любовь. Хотя и туда когда-нибудь доберутся гомо сапиенсы, дайте только срок! 
     Жаль, что наши тапиры порядком одурели от жары и влажности и практически не поднимались из грязевой ванны, как мы не старались их привлечь разными вкусностями, типа бананов и манго. Тут же неподалеку нам показали деревню индейцев племени гуаймие, живущих по принципу: если бледнолицые придурки готовы нам платить за первобытность, то мы с превеликим удовольствием изобразим для них первобытных. Лишь бы к кока-коле и сигаретам «Мальборо» не придирались. Ну-ка, живо всем попрятать продукты цивилизации, белые лохи на лодках плывут! Мне в этой, с позволения сказать, резервации, понравились только две вещи: необхватное бутылочное  дерево с опавшими на сухой сезон листьями и привязанная за заднюю лапку гуатуса –  лесная крыса размером с большую кошку. И у того, и у другой вид был такой задумчивый, философский, я бы сказал. В общем, куда более естественный, чем у обитателей  деревни.
     А потом мы выехали на шоссе Трансистмика, протянувшееся из Панамы до самого Колона, стоящего на Атлантическом выходе из Канала. Дорога здесь хорошая, укатанная, а пейзажи очень напоминают другие страны Центральной Америки, так что останавливаться на их описании я не буду, ну их нафиг. Единственно, что привлекло мое внимание, так это цементный завод, смачно изгадивший своей серой пылью сочную окрестную зелень, да река Чагрес, мост через которую мы пересекли где-то в середине  пути. 
     Река эта стратегическая, так как питает своими водами озеро Гатун, по которому, после поднятия в шлюзах на океанических входах, проходят все идущие через Канал суда. А еще потому, что в этой реке и в этом озере мы не раз с отцом Товия таскали  местную разновидность пресноводного окуня, называемого американцами «басс», а  панамцами – sargento (сержант), за параллельные темные полосы на спине. 
     Ближе к Колону, у огромного супермаркета под названием “Machetazo” (удар мачете), поворачиваем направо в направлении Портобело, старинной испанской крепости,  построенной в глубокой бухте для защиты главной перевалочной таможни. Колон сам по себе скучен до безобразия. Но, конечно, не для иудеев, давно прибравших к рукам созданную здесь зону свободной торговли, привлекающую беспошлинными товарами оптовиков со всей Латинской Америки. Крепости для охраны многочисленных складов торгового царства потомков Соломона построено так и не было. Хватило колючей проволоки по периметру.
     Население в придорожных поселках становится намного чернее по цвету кожи, чем в интернациональной Панаме. Это говорит о том, что берег близко. И еще, что от машины лучше не отходить далеко. Нет-нет, да и вынырнет из зарослей какая-нибудь ободранная до костей пятиэтажка, местный вариант социального жилья, похожая, кстати, на своих сестер из пригородов Гаваны. Но если на Кубе «хрущевки» явно строили по патенту Советского Союза, то тут их появление для меня остается загадкой. Надо  будет порасспрашивать знающих людей по возвращении в столицу. 
     А дорога тем временем выныривает чуть не прямо в море, да так и продолжает извиваться вместе с береговой линией вплоть до самого Портобело. От крепости остались  хорошо сохранившийся, несмотря на постоянные флибустьерские осады с бомбометаниями, каменный форт и даже что-то от таможни. Но нам это не интересно: подобные сооружения десятками разбросаны по карибскому побережью, а самые  известные и достопримечательные находятся в гаванях колумбийской Картахены де лас Индиас и кубинской Гаваны. Так что мы проезжаем Портобело, не останавливаясь,  и продолжаем ехать по изрядно сузившейся после него дороге в направлении Исла Гранде.  Там можно оставить машину на стоянке и перебраться на водном такси на сам остров, где наши темнокожие друзья родом из колониального Конго держат несколько туристических отелей. Отелями в полном понимании этого слова назвать их, конечно, было бы преувеличением, но кондиционер и пресная вода в душе имеются, а это, в островных условиях, уже значит очень много. 
     Недалеко за поселком дорога становится грунтовой, а потом и вообще теряется в джунглях. Говорили, что на джипе еще можно добраться в сухой сезон до Эль Порвенир, столицы специально отведенного для проживания индейцев племени куна района, называемого Комарка Сан Блас. Но, во-первых, у нас нет джипа, а во-вторых, жить на этих распрекрасных островах – удовольствие отнюдь не из дешевых, особенно для  всей семьи. Чего стоят одни  только опреснительные установки и бензиновые генераторы! 
     Конечно, сами куна достойны внимания и более близкого знакомства. Племя это, несмотря на невысокий рост и щуплость его представителей, всегда было крайне воинственным и никак не желало ассимилироваться с метисами и мулатами, заселившими более доступные территории. И если мужчины куна уже давно влезли в брюки и рубашки европейского покроя, то женщины (как и майя в Гватемале, кстати) до сих пор ходят везде в своих ярких традиционных нарядах. Да еще и увешанные с ушей по щиколотки тяжелыми золотыми украшениями! 
     Индейцы продают туристам вышитые путем накладывания разных кусков ткани молы, и каждая такая мола стоит не менее 50 долларов. Они говорят, что это их национальная традиция, но, на самом деле, этому способу вышивки их обучили французские протестанты, или гугеноты, бежавшие в Америку от религиозных преследований. А вот музыка и танцы куна действительно не имеют ничего общего с фольклором других этносов Центральной Америки. Скорее, можно провести какие-то параллели с культурными традициями амазонских племен. Мне пришлось-таки побывать у них в гостях,  когда мы с моим партнером Соломоном Шама, владельцем звукозаписывающей студии  и будущим министром туризма республики, собирали по всей стране материал для  нового диска. 
     Мы попали к ним прямо на какой-то праздник, то ли по случаю окончания сельскохозяйственных работ (хотя какие там, на каменистых и песчаных островах, работы?),  то ли в связи с открытием рыболовного сезона. Что опять-таки не совсем понятно, ибо лангусты и лобстеры ползают вокруг островов без ограничений в любое время года, лишь бы не штормило. В общем, в деревне была грандиозная фиеста и мы, с нашей аппаратурой и микрофонами, попали, что называется, с корабля на бал. 
     Пока Сало, как он сам не кошерно просил себя называть, расставлял свои приборы, меня пригласили в одну из тростниковых хижин. Внутри, конечно, был минимальный набор того, что с определенной натяжкой могло бы называться мебелью, но зато хозяйка, женщина неопределяемого возраста, была увешана массивными золотыми браслетами, как пасхальная елка гирляндами. Она лущила короткие, крепкие, еще зеленые бананы, ломала их на мелкие куски и складывала в большой таз. Я вежливо поздоровался, но говорить по-испански тетенька явно не хотела (где-то со мной уже было нечто подобное), так что пришлось прибегать к переводческим услугам пригласившего меня паренька. 
     Индейка продолжала сосредоточенно, с наработанным годами автоматизмом, отделять, так сказать, зерна от плевел, и я спросил переводчика, что за блюдо она готовит. На что получил ответ, что это не блюдо, а напиток под названием пиво. Я давно привык к тому, чтобы ничему в гостях не удивляться, но тут, признаюсь, меня чуть не задушил приступ любопытства, и я немедленно напал на паренька с вопросами. Оказалось, что растертую до состояния каши банановую массу заливают водой и оставляют на несколько дней на солнце, чтобы она забродила. А что же является инициатором брожения, спросите вы, ведь закваски или, там, дрожжей-то наверняка нет на проклятом острове? И я тоже спросил. И получил на это ответ, что самые старые и уважаемые  дамы данного племени набирают полный рот слюны и сплевывают ее прямо в таз. А остальное уже дело времени. 
     Тут женщина завершила свою работу и что-то спросила парня, слегка кивнув в мою сторону головой. Тот усмехнулся и спросил, не желаю ли я поучаствовать в процессе?  Ну, то есть, набрать своей чужеземной слюны полон рот и поделиться ей с коммуной, чтобы придать будущему напитку некий новый привкус? Господа, я, конечно всегда готов к международному сотрудничеству и гуманитарной помощи коренному населению, но в тот момент у меня почему-то все пересохло во рту, и я даже ощутил легкий приступ тошноты. Парень, видимо, ожидал такой реакции и что-то сказал хозяйке в мое оправдание. Та только молча пожала плечами, а потом вдруг неожиданно обратилась ко мне по-испански с просьбой взять на учебу в столицу одного из ее сыновей.  Я в ответ только и смог из себя выдавить, что поговорю с хозяином студии, то есть, с  Сало, но за результат не ручаюсь. И постыдно сбежал из хижины, не дожидаясь новых  предложений.
     На улице, то есть, на открытом воздухе, под большим навесом из ветвей кокосовой  пальмы Сало уже расставил аппарат и коммутировал кабеля. Народ к концу светового дня тоже начал подтягиваться к площадке, ну, а ребятишки уже давно окружили моего партнера и усиленно досаждали ему, раздираемые любопытством по поводу невиданных приборов. Сало, кстати, упрекнул меня за долгое отсутствие. Я извинился, рассказал ему о поступивших от аборигенов предложениях и предложил посильную помощь в настройке.
      Как раз, когда мы закончили, один из индейцев, судя по росту – местный касик, зажег в плашках масляные фитили и тусклый свет озарил лица собравшихся. Можно было, конечно, воспользоваться и бензиновым генератором, но его рев нам для записи, ну, никак не был нужен. Куна выстроились попарно, мужчина и женщина, причем  у мужчин в руках были бамбуковые пан флейты, а у женщин – маракасы из полых плодов тыквы. Не помню, кто дал команду, но в какой-то момент женщины разом встряхнули маракасами, а мужчины засопели в свои флейты. Причем сопели они по  очереди, не играя мелодию целиком, а разбивая ее понотно, как это делалось в старинных роговых оркестрах помещичьей России. Слаженность исполнителей в этом случае  должна быть просто невероятной, ибо музыкальное полотно легко может разорваться из-за одной-единственной пропущенной, или не вовремя сыгранной ноты. Но и это  было еще далеко не все!
     Куна не играют свои мелодии, стоя на одном месте, а постоянно передвигаются в сложном танце, включающем в себя различные элементы массового хоровода. Тут есть и разделения, и схождения, и сольные проходы и движение по кругу – все, к чему мы привыкли в исполнении наших русских фольклорных ансамблей. И во время всего этого великолепия танцоры приседают поочередно, то на одну, то на другую ногу, наклоняя голову к плечам, и не перестают при этом дуть в свои флейты. Это, какие ж легкие должны быть у тщедушных индейцев, чтобы выдерживать подобную нагрузку? И это,  заметьте, не на один танец, хоть и он длиться минут 7-8, а на многочасовое представление! 
     Сало предположил, что обязательно образующийся, при таком упражнении, дефицит кислорода в легких вызывает асфиксию, а она приводит исступленных индейцев  в состояние легкого опьянения. Не знаю, не пробовал, да и физиологических экспериментов ни на ком, как академик Павлов, не проводил, и проводить не собираюсь. Да и не хочу, честно говоря, как не хочу пробовать и местного пива. Знаю только, что мы с  партнером на этом празднике неизвестно чего выдохлись значительно быстрее исполнителей.
     Пока вспоминал о путешествии к индейцам куна, мы незаметно подъехали к Isla Grande, то есть – Большому Острову. Вон и местечко в тенечке, где можно оставить машину на ночь. А вон и лодочное такси на берегу с таксистами, берущими поклажу у пассажиров и складывающими ее на носу лодки. Причала здесь нет, так что можно сразу разуваться – пешеходные дороги кончились. 
     Меня кто-то из российских журналистов как-то раз пытал не по-детски на предмет, можно ли проехать через всю Америку на автомобиле. Бизнес-план у него был такой, панимашь. Задумка творческая. На мой взгляд, скорее это была идея-фикс. Ну, не  важно. Отвечаю по существу: нельзя. Но он не унимается, и, показывая карту с Панамериканским шоссе, прорезающим всю Центральную Америку и вылезающим аж в Колумбию, продолжает что-то доказывать. Граждане, объясняю для всех и только один раз: не верьте картам. 
     Дорога из Северной в Южную Америку обрывается недалеко от города Ла Пальма, центра провинции Дарьен, месте вечного упокоения многих и многих авантюристов, на чьих плодородных останках сейчас успешно произрастают посевы слыхом не слыхавших об удобрителях фермеров. Дальше, вплоть до границы с Колумбией, вас ждут только дикие джунгли, по которым бродят дикие индейцы и не менее дикие революционеры так называемых вооруженных повстанческих сил Колумбии, с нетерпением  ждущие новых бледнолицых авантюристов к себе в гости. 
     Так что, прежде чем строить из себя новых конкистадоров а ля Бальбоа и Писарро, подумайте хорошенько о своем здоровье. Может статься, что на его восстановление вам не хватит душевных и материальных сил-возможностей. И посмотрите на досуге один из живописных голливудских фильмов про пленных гордецов, за которых пламенные лесные Ильичи Рамиресы обожают драть миллионы долларов выкупа. Арнольд Шварценеггер и Рассел Кроуи великолепно показывают через своих персонажей, почем в этих краях может быть фунт лиха и понюшка табаку. Или кокаина - кому что милее. Так что дышите глубже морским воздухом одиноких островов, ешьте толстозадых лангуст и королевских креветок, исследуйте с аквалангом фантастический подводный мир карибских коралловых рифов и выкиньте из головы «всех этих глупостей», как говаривал когда-то в Одессе ныне покойный Беня Крик. 
     На Исла Гранде, вернее, в его бухте, обращенной лицом к морю, стоят отельчики и ресторанчики, где гостеприимные хозяева всегда рады облегчить карманы приезжих. В стоимость обслуживания входит и пользование пляжем, песчаным, и очень, из-за  закрытости бухты, уютным. В общем, идеальное место для отдыха с детьми, особенно, если бабушка с дедушкой остались в далекой России и вам некуда сплавить отпрысков на выходные. Здесь, по причине удаленности от крупных населенных пунктов и отсутствия у населения этих пунктов моторных средств передвижения, очень спокойно. Единственный раз, когда я напрягся, был во время захода в бухту двух яхт без флагов и прочих опознавательных знаков. 
     Некоторые члены их команд, состоявших из полуголых девиц и накачанных стероидами татуированных парней, видимо, решили купить еды и напитков в ресторанчике, где мы расположились. При закупке мужчины говорили по-матерному, с добавлением  русских слов. Смысл разговора воспроизводить я здесь не осмелюсь, не комильфо, так сказать, но затаривались ребятки по полной программе. У хозяев даже, по-моему, не нашлось в наличии такого количества виски и водки, которое было затребовано бритоголовыми братками. Дополнив напитки жареной рыбой, свиными стейками и картофелем фри, яхтсмены расплатились долларами, сложили добычу в сумки и спустились на пляж, не дожидаясь, пока им отсчитают сдачу. У хозяина только челюсть отвисла от такой щедрости. 
     Их попутчицы, о чем-то без умолку треща по-испански, тем временем плескались  на мелководье рядом с нашими детьми, и вот этот факт меня как раз и насторожил. А вдруг эти эскортные красавицы больны какой-нибудь заразной профессиональной болезнью? Что тогда?? В общем, позвал я детишек на берег от греха подальше. Естественно, по-русски позвал. Один из парней обернулся на звуки родной забытой речи, но ничего не сказал, только прикрикнул на дамочек, и те, как послушные овечки, немедля поплюхались в резиновую лодку. Лодка отчалила и направилась к яхте. Часа через два они подняли якорь и ушли из бухты. Больше мы их не видели. 
     Зато видели в разных странах множество других наших крепких соотечественников,  респектабельных и не очень. В той же Панаме один джентльмен по имени Анатолий,  здоровенный детина почти двухметрового роста, очень любил поиграть в теннис, а  потом раскатать бутылочку-другую вискаря. Он вел загадочный, таинственный образ жизни, как граф Монте-Кристо, то появлялся, то исчезал на недели, но всегда был здоров, весел, и щедр на угощение. Жена его с дочерью жили отдельно от него, если  мне не изменяет память - в Австрии. Там, в Европах, согласитесь, чадам и домочадцам все-таки жить спокойнее при такой-то интенсивной работе. 
     А вот другой наш соотечественник, по имени Андрей, вначале не был так спокоен и обеспечен, и только со временем остепенился, приобрел квартиру в фешенебельном  районе столицы, и даже устроил в ней что-то вроде кунсткамеры. Наверно, поскольку сам был родом из Питера. Он был очень креативный человек, да еще, к тому же, бывший ди-джей и любимец вечно окружавших его женщин. Вот как раз с помощью одной из них, диспетчера международной логистической компании, он и наладил поставку свежих колумбийских ананасов в Европу. Не могу сказать, чем там закончилось дело, может ананасы были не такие уж свежие, или, там не мякоть была внутри, а что-то  совсем другое, но только пришлось парню в авральном порядке делать ноги из страны. Не знаю, как он сумел ускользнуть от пронырливых и вездесущих интерполовцев, а самое главное – от хозяев содержимого ананасов. Может, зафрахтовал в одной из потаенных островных гаваней подводную лодку и поднялся на ее борт, как разбогатевший  Остап Бендер - в медвежьей шубе со вшитыми в подол золотыми «бранзулетками». Хотя, с другой стороны, шубу в этом случае пришлось бы натягивать прямо на прорезиненный костюм аквалангиста. Не знаю, я в этой эскападе не участвовал, да и капитан таинственной подлодки, говорят, давно спился на Ямайке от вынужденного безделья и страшных, терзающих по ночам душу, воспоминаний. 
     Знаю только, что вынырнул наш Андрюша аж в Барселоне, но уже без квартиры, без денег и без своих золотых и зоологических раритетов, включая говорящего не по-нашему лемура. Я так думаю, ему еще повезло, ибо колумбийские  революционеры, в отличие от корректных полицейских, прощать не умеют и обычно оставляют неудачников и предателей с перерезанной гортанью и выпущенным через нее языком. В Центральной Америке это художество так и называется - «колумбийский  галстук». Типа, спрашивают: «А куда это у нас запропастился NN? Что-то давненько мы с ним не пропускали по маленькой!». А ему и отвечают: «Все, мол, нету его. Повязали NN «колумбийский галстук». Вот не знали Ильф и Петров такого образного выражения перехода из этого мира в мир иной, а то бы обязательно дополнили лексикон  мастера гробовых дел Безенчука! 
     В общем, нам, без всякого сомнения, везет в том смысле, что во время этномузыкальных экспедиций с моим партнером я познакомился с местными жителями – темнокожими потомками рабов, привезенных из Конго. Их в Панаме так и зовут  – «конго». Так что с нас не дерут, как с остальных иностранцев, за ночлег и питание, да еще и улыбаются при этом белозубыми улыбками, такими контрастными на общем черном фоне. 
     Вообще, по моим наблюдениям, простой народ, если только у него нет новопривнесенных цивилизацией  потребительских закидонов, в любой стране гораздо более способен к открытому и непредвзятому общению, нежели правящие им элиты. Нужно смениться трем поколениям, не меньше, прежде чем разбогатевшие простолюдины хоть немного отрафинируют свою культуру посредством воспитания и образования. Как же верна наша универсальная поговорка «из грязи, да в князи» применительно ко всем странам, где нам довелось побывать! Азия и Европа, Америка и Африка (вот Австралию еще не успели обследовать!) – абсолютно везде факт обладания несколько большим состоянием, чем твой сосед, дает индивидууму, как ему кажется, священное право устанавливать свои правила и порядки в нижестоящих сословиях. 
     До колик смешно смотреть на дипломатов, не знающих толком ни одного иностранного языка, на представителей СМИ, говорящих и пишущих с бесчисленными  ошибками, на профессионалов, подменяющих мастерство апломбом и на бывших простолюдинов, определяющих статус собеседника маркой его автомобиля. Все они «близнецы-братья», как сказал Маяковский, и все, на самом деле, принадлежат к одной и той же категории потребителей, или, как сейчас стало модно говорить – компрадоров, не  способных долго концентрироваться на чем-либо, кроме собственных приобретений. 
     А еще до слез обидно за бедных наших соотечественников, променявших с неподражаемой легкостью право быть духовными и культурными наследниками великого народа на право кичиться друг перед другом безделушками, чья ценность преходяща так же, как и все материальное в этом мире. Мне лично не раз доводилось слышать разговоры-сравнения о том, кто и чем обладает в нашем окружении,  кто сколько получает и какими знакомствами знаменит.
      Отец Товия рассказывал, что во время одного из собраний русскоязычной общины в Санто-Доминго, столице Доминиканской республики, братья-предприниматели из Тамбова предложили проспонсировать строительство храма. Какой тут поднялся  хай среди наших дорогих соотечественников! Типа, зачем нам церковь, давайте лучше  кооператив построим - и сами жить будем, и другим квартиры продадим. Это сейчас называется «бизнес-мышление», и еще – «эффективное управление активами». Ну,  вот и допродавались на свою голову. Ни церкви, ни кооператива, только по огромному прыщу самомнения у каждого под подбородком и на брюхе отвисло, да любимая жаба зависти в сарае, не переставая, квакает, новую порцию корма просит.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
ЭПИЛОГ
      Ну, вот и настала пора прощаться, друзья мои. Много стран мы посетили вместе, много приключений выпало на нашу долю, многих людей узнали, много сравнений сделали. А все зачем? «Или по какой причине? И какой из этого следует вывод?»  - спрашивал себя, а заодно и всех присутствующих ослик Иа из обожаемого мной «Винни-Пуха». Вот и я думал, думал - чем же закончить эти наброски о «банановых  республиках»? - да так ничего путного и не пришло мне в голову. Так что просто хочу напоследок поделиться с вами историей генезиса из «Пополь-Вуха» - книги, которую я обещал прочесть, еще будучи в Гватемале, потомку индейцев Майя. Мне этот вариант сотворения мира очень понравился. А дальше я и читать не стал. Больно мудрено все  изложено. 
      «И слепили боги некое человекоподобное существо из грязи. Но глиняный уродец, хотя и был в состоянии говорить, был совершенно лишен разума, плохо видел, глиняная голова бессильно свисала, лицо перекосило на одну сторону, и ко всему прочему, намокнув, существо без сил сползло на землю. Раздосадованные творцы расплющили истукана, тем более, что, не обладая парой, он не мог и воспроизводить себе подобных  (хорошо представляю себе его мычащее и блеющее потомство!). 
      Призвав на помощь своих духов-помощников, судьбу и магию, боги тут же без промедления создали мужские и женские фигуры, первые — из древесины кораллового дерева, вторые — из сердцевины тростника. Но и на этот раз их постигла неудача.  Деревянные человечки вполне сносно научились передвигаться на четвереньках (!), говорить, строить дома, рожать детей и даже разводить собак и индюков. Но, лишенные  разума, они жили исключительно по собственному произволу, не желая знать о тех, кто их создал и уж тем более молиться им или приносить необходимые жертвы (тоже кого- то напоминает, правда?). 
      В конечном итоге, потеряв терпение, боги решили уничтожить свои негодные творения жестоким, но действенным способом — на землю пролился смоляной дождь, хищные звери напали на деревянных людей, и, в довершение всех бед, их собственная домашняя утварь и животные, припомнив, как бездушно относились к ним хозяева, также восстали. Сковороды и зернотерки избивали их, каменные очаги жгли, животные кусали - в отчаянии деревянные люди бросились бежать, но ни дома, ни деревья, ни даже пещеры не пожелали принять их. Так сгинула деревянная раса, оставив, быть  может, единственными своими потомками обезьян, бесцельно скачущих по деревьям».  А дальше, по Дарвину, была эволюция этих самых обезьян.
 Вот и все. 
А вы разве еще чего-то ждали?