Пионерские сны

Проснулся Конский сам, без помощи родных и близких. Не нуждались и они в его помощи. Лежа наблюдал в окно, как снег падает, и сон недавний переживал: Конский, кажется, с какими-то приятелями (их лиц он вспомнить не мог, да и неважно, а его самого тогда Саньком Педальным звали) ходит по городу и покупает в киосках Союзпечати значки на олимпийскую тему. А тут через стекло киоска (не того, что у вокзала, и не того, который возле школы, а другого, подальше) разглядел он значок исключительной красоты: со звездой, букетом и надписью на ленте: «9 мая». «А-а-а…, – стонет Конский, Санек Педальный, от внутреннего восторга. – Б-е-р-у!» И взял! 29 копеек значок стоил.
Теперь лежит Конский, и восторг его переполняет. Хочется поделиться, крикнуть в пространство квартиры: «Ма-ам! Хочешь, чего покажу?» Это он про значок. Но мамы рядом нет, есть враждебная его снам и восторгам жена и сын тоже враждебный. Они теперь в соседней комнате живут, отдельно от него. Сын в их комнату переехал, а его в «детскую» запёрли, «согласно теперешнему его развитию», как жена выразилась.
«Это даже лучше», – подумал Конский, и стало лучше. Он себе «детскую» оформил, как всегда мечтал. Коллекцию значков над кроватью повесил (когда был маленький, он ее в коробке, в шкафу держал, чтобы одноклассники не клянчили и не тырили), на дверь – дартс, на одну стену – Битлов (вырезка из «Ровесника»), на вторую – Kiss (футляр от пластинки, а пластинки отродясь не было).
Жена его последнее время смущала, особенно после сна про учительниц. В том сне Лариса Витальевна (2-3 класс) его конфузила перед всем классом, а после другая учительница, Лариса Степановна (4 класс), громко и властно что-то трубила про несделанную или плохо сделанную математику. Подробностей Конский уже не помнил, только голос склочный, выражение лица свинское, а еще он перед всем классом стоял почти голый, со сна, в трусах и майке. И так ему от этого всего дурно стало, что он в воздух поднялся и медленно-медленно к форточке полетел. Он слышал, как ему вслед продолжают говорить глупости и как удивленно-осуждающе шумит класс.
«Да пошло оно всё!» – подумал Санька, и оно пошло. Из фортки он летел как ракета. Мелькнула даже мысль в милицию залететь и про Ларисок рассказать, а потом подумал: «Да ну их! Больше в школу ни ногой», – и проснулся.
Жена после этого сна, как профиль на монете, заиграла новыми гранями. То на одну Ларису похожа, то на другую, а то и вовсе на Ирину Константиновну (бедняжка молодой умерла), но это добрая учительница была, ее Конский вспоминал с симпатией. Про нее тоже сон был, но странный. Он подглядывает, как она переодевается, а она, вместо того, чтобы кофточку снять, хватает себя за шикарную косу и р-р-р-раз – с себя волосы снимает. Ужас!
Сыну его, любимому сыну, был странен этот новый расслабленный и притихший папа. Взгляд отца стал какой-то птичий, шебутной.
Папа хвастался значками, монетками, разными уменьями – тем, что писал дальше всех в классе и что горохом стрелялся и яйцами куриными бросался. В книгах сказано: радоваться такому отцу, но сын не радовался, а недоумевал.
Телефонный звонок (не сотовый):
– Простите, это квартира Александра Конского? (мужской решительный голос)
– Да, а кто его спрашивает? (женский решительный голос)
– Это Сергей Ильич, работник С. Н. А. Вы, вероятно, жена Александра Конского?
– Да, позвать его к аппарату?
– Нет-нет, я с вами хочу пообщаться.
– Пожалуйста, слушаю вас.
– У вас как? Все в порядке?
– Да! А что случилось? (крепчает женский голос)
– Мы очень уважаем Сашу, он человек работящий, но с ним что-то происходит. Охранник наш жалуется, что Саша с крыши самолетики пускал и ему язык показывал, он уже милицию собирался вызвать, как по инструкции, а Саша ему угрожал, что он тогда окна побьет и его маме скажет, что тот курит и картинки с голыми женщинами в столе держит, а у охранника мама строгая. Он Сашу боится и обязанности свои выполнять не может. Техперсонал тоже смущен поступками вашего мужа: рисунками женщин в туалете, приклеенными жвачками и…и… вот! Он еще кнопки в лифте поджигал. Елизавете Георгиевне, секретарше нашей, подсунул безумный рисунок с подписью «Лизка дура». Это, конечно, так, но он ей волосы пластилином и жеваной бумагой заплевал. Безобразие же! А эти постоянные щелбаны подчиненным! Позавчера шеф зашёл за отчетом в его кабинет, вылетел с воем и теперь лежит дома с больным сердцем, и все из-за Саши. (Все это время жена Конского охает в трубку и приговаривает: «Боже мой, Боже мой»).
– Да, да, я вас понимаю. Он сейчас сам не свой. Мы тоже страдаем, – всхлипывает она.
– Руководство С. Н. А. дает Конскому месяц. Сейчас лето, пусть отдохнет, – говорит мужской голос в трубке (Конский с этого места подслушивает). Если он продолжит чудить, больше пусть даже не приходит. Охранник говорит, что не пустит, да и нам с его состоянием тяжело ужиться, так ему и передайте, только помягче, может, все наладится, он же ценный работник. Был.
– Поняла.
– До свидания (кладет трубку).
Жена тоже кладет трубку.
– Саша, поди сюда, – властно и скорбно призывает она Конского.
Конский приближается боком, лицо его печально.
– Что ты сделал с шефом? Он из-за тебя заболел.
– Ничего я ему не сделал, он первый начал, – колюче вступил Конский.
– Что у вас произошло? Вы поругались? Подрались? Ты его ударил?
– А чо он! Подкрался и давай орать! «Что это такое! что это такое! Чем ты тут занимаешься»? Рот раззявил, а я ему: «У!», а он: «Ой!», а я ему р-раз – и саечку за испуг.
– Что ты ему? – ошалело спросила жена.
– Саечку! – победно сказал Конский. – За испуг.
– Ты совсем сдурел! – скорбит жена.– А пусть не выступает! – победно вторит Конский.
– Ага! А за что он на тебя кричал? А?
Конский заозирался.
 – Ну! Я жду!
У Конского краснеют уши.
– Может, мне сына позвать, чтобы ты при нем все сказал?
Удар действует. Конский закрывает глаза и шепчет.
– Танчики рисовал.
Жена немеет и голову вытягивает, стараясь понять.
– Ну-у-у-у, войнушка, понимаешь. Курскую дугу рисовал. Наши танчики
против фашистских.
Конский с тупой тоской наблюдал, как жена, милая жена, с косой, как у Ирины Константиновны, превращается в обеих Ларисок.
Скорее бы все кончилось, – томился Конский. И все кончилось.
С сумкой через плечо он беззаботно катится к маме.
«У-х-х-х, все кончилось, – думает он. – Прогнали меня Лариски. Да и фиг с ними, маме чего-нибудь совру.
В сумке коллекция значков и календариков (сын успел вынести). Сейчас к маме, поесть и в лес клопов-солдатиков собирать. Круто было бы жужелицу найти. Жаль, мало их сейчас. Главное – спички взять и в кеды переодеться», – сосредоточенно бормочет Конский.
Впереди месяц каникул. Или больше.