Случай на Эльбе

Уже 10 лет как нет моего деда Алексея Андреевича Фролова. Он оставил о себе светлую память и медаль «За взятие Берлина», которая хранится в моей семье как самая дорогая реликвия. Своего первого  сына я назвал в честь любимого деда, тем более что он появился на свет вечером 8-го мая, спустя 65 лет со дня рождения деда. 
Вообще-то, Алексей Андреевич родился не в мае, а морозным январским днем  1924 года. Бабушка по-доброму подсмеивалась над прихотью деда праздновать день рождения накануне Дня Победы. А он говорил мне, несмышленому мальчишке, что родиться —  это еще не значит стать человеком. «Вот когда ты одержишь победу над собой, сделаешь первый правильный выбор, вот тогда...», — при этих словах дед хитро подмигивал и ерошил мои непослушные вихры.
Я часто просил деда рассказать про войну и с замиранием сердца слушал его увлекательные истории. Для меня было большим открытием, что война — это не только сражения и битвы, смерть и горе, отвага и героизм, но и жизнь, наполненная обычными человеческими чувствами и поступками.  «Когда тебе всего двадцать,  — говорил дед, — даже на войне хочется жить».
Дед рассказывал, что служил в полковой разведке вместе с другом Леней Калашниковым. Леня был чуть младше, чуть ниже ростом, чуть спокойнее и рассудительнее. А в остальном они были похожи как братья. Роднило их и то, что оба  являлись  москвичами и по рождению, и по духу.  Вместе они не раз побывали в разных передрягах, и каждый из них отдал бы жизнь за другого не задумываясь — как за Родину.
2 мая 1945 года завершилось взятие Берлина. «Дали мы тогда жару фашистам!»  —  говорил дед, отчаянно хлопая себя по колену. Части 1-го Белорусского фронта, в котором воевали друзья, продолжили продвижение на запад, к Эльбе, чтобы соединиться с союзными войсками.  Все понимали, что война закончилась, и ждали  окончательной  капитуляции разгромленных немецких войск. Воздух еще звенел порохом и смертью, но люди уже мечтали вернуться домой, к мирной жизни.
Историческая встреча на Эльбе состоялась 8 мая. Полк расположился на берегу реки. Кто-то из саперов  поделился с разведчиками «секретной» информацией: на том берегу, в покинутой жителями деревне,  есть  разбитый снарядом винный погребок. Счастливый «язык» даже продемонстрировал пузатую бутыль из темного стекла с горлышком, залитым сургучом. Саперы  готовились  отметить победу, которую объявят со дня на день. Разведка же была уверена, что отсчет шел уже на часы — на то она и разведка. Здорово  отметить победу трофейным вином! Леня с Лехой решили прогуляться на ту сторону под прикрытием сумерек и добыть пару бутылок заморского напитка для своих ребят. 
Взорванный немцами мост только-только начали восстанавливать. Вместо разрушенного перекрытия успели проложить узкий настил   шириной в одну доску.  Дед рассказывал: «Мы шли друг за другом, Леня впереди, я за ним. Под нами бурлила река. Ее воды казались черными и бездонно глубокими. Я старался не смотреть вниз, Леня же болтал без умолку.
— Вернемся домой, — говорил он,— обязательно в нашей речке искупаемся. Я тебе покажу такие места! Там вода чистая, дно видно, рыбу хоть руками собирай.
Я признался, что совсем не умею плавать, не успел научиться до войны.
— Ну ничего, — подбадривал меня друг, — я тоже многого не умею. Мы еще все наверстаем, скорее бы только фриц сдался.
В деревню  добрались еще засветло.  По всему было похоже, что опустела она давно. Чужая земля, неприветливая. Даже сирень цвела и то не по-нашему».
Очень скоро друзья-разведчики наткнулись на большой дом, отличавшийся от других строений просторным двором. Здесь и оказалось то, что они искали. Тяжелая деревянная дверь погреба хоть и уцелела, но беспомощно болталась на одной петле. К своему удивлению, ребята обнаружили, что они не единственные  гости. В самом низу, в сводчатом помещении, уставленном пузатыми бочонками и полупустыми стеллажами с бутылками, уютно расположились трое офицеров-англичан. По всему было заметно, что дегустация в самом разгаре. Встретили их вполне гостеприимно. Леня немного говорил на английском, но так «немного», что англичане ничего не понимали и   весело хохотали. Общий язык все же найти удалось быстро. Отметив знакомство вином из раскупоренной бутыли, они выпили еще и за близкую победу,  за дружбу народов,  за мир во всем мире и только тогда дружески распрощались.
Когда ребята снова оказались на мосту, порядком стемнело. Им надо было спешить. У каждого за пазухой топорщилось по бутыли, выпитое с англичанами вино немного кружило голову. Леня опять пошел впереди и опять принялся болтать. Свежие доски едва заметно белели в сумерках  длинной тропой, и очень хорошо, что река, сливаясь с густеющей темнотой, теперь казалась ближе. «Эх, жаль Митьку Свиридова, — вздыхал и без конца оглядывался на друга  Леня. — Хороший парень был... Как он на гармошке играл, помнишь?» Леха помнил, как не помнить. Митька был родом из Сибири, веселый и бесшабашный. Погиб зимой еще, с задания его ребята принесли уже мертвым. А Коля Турбин? А Михаил Степаныч? Дошли до Берлина и...   Коля тоже их земляк, из Подмосковья, у Лехи есть адрес его родителей, надо будет к ним заехать.
Вспоминая погибших друзей, они прошли половину пути. Вдруг Леня покачнулся, взмахнул руками и упалв реку. Леха в тот же миг сиганул за ним. От холодной воды перехватило дыхание. Леха, отчаянно барахтаясь, увидел перед собой удивленное лицо друга.
« — Леха, дурак, ты чего прыгнул?  —  кричит Леня.
— А ты чего? — кричу я отплевываясь.
— У меня фуражка в реку упала! Я за фуражкой! А ты чего?!
— А я за тобой!
И принялись мы хохотать. Смеялись как сумасшедшие, при этом Леня нахлобучил спасенную фуражку на голову и одной рукой тыкал в меня. Мы, как заведенные  повторяли сквозь смех: «Ты чего? Я за фуражкой! А ты чего? Я за тобой!» Потом Леня сообразил:
— Леха! Ты же плавать не умеешь?! 
— Не умею! — кричу я весело, и что есть силы бью руками по воде...»
Захлебываясь хохотом и водой, друзья  вдруг осознали, что выпало им счастье не погибнуть в этой войне, что они живые, молодые и вся жизнь у них впереди!
Скоро Леха совсем выбился из сил. «Ленька, кажется, я тону!»  — осипшим голосом, все еще радостно прокричал он. «Держись... Я, кажется тоже тону!»
Леня как мог поддерживал друга на воде. Тяжелые намокшие шинели и  сапоги тянули вниз, к тому же от ледяной майской воды сводило мышцы. «Ах ты, мать честная! Чтоб тебя...»  — Леня выдал такую тираду выразительных слов, которые и на разных языках звучат одинаково понятно. Леха, оценив вдруг всю серьезность их положения, громко озвучил не литературный жаргон их старшины, который никогда не стеснялся в выражениях!
В это время на берегу стояли и вглядывались вдаль два офицера из комендатуры: «Что за черти там бесятся? То ржут, то матерятся.  А ну, давай бегом в лодку, проверьте, что там происходит!»  — распорядился один из них, подозвав сержанта.
«Я подумал, вот и все, не успели мы победу отпраздновать,  — дед вздохнул так тяжело, будто все еще чувствовал силу, тянущую его на дно Эльбы.  — Я говорил Леньке, мол, брось меня, выбирайся сам.  Ленька только головой мотал да ругался. Говорит, давай шинели скидывать, в них не доплыть. И тут вдруг наши глаза ослепил луч фонаря.  К нам приближалась лодка! Сержант наставил на нас автомат и выкрикнул:  — Руки вверх! — шутник оказался, понимаешь ли.
— Свои мы, братцы, свои! —  вопили мы, насколько еще  позволяли силы. Нас втащили в лодку...»
Как только Леня с Лехой оказались на суше, тот самый капитан, который заметил их на реке, выяснив, кто они такие, выругался не по уставу: «Куда вас нелегкая понесла, сопляки вы  этакие! Под трибунал захотели?! Да я вас...» Они направились к комендатуре. Ребята, продрогшие до костей, стучали зубами  в такт резким словам капитана.  В помещении  мирно топилась буржуйка. «Значит, два товарища, мать вашу. В огонь и в воду, говорите? Снимайте все, пока не околели!»  —  капитан, казалось, исчерпал свой словесный запас. Друзья, переглядываясь, поставили на стол чудом уцелевший «трофей», охотно разделись, разложили на лавке рядом с печкой мокрую одежду и вытянулись по стойке смирно — в одном исподнем!   Капитан с интересом рассмотрел бутылки, потом поставил на стол две кружки и плеснул в них из своей фляги: «Спирт, оно надежнее будет, —  и протянул кружки несостоявшимся утопленникам. —  Пейте. А рапорт составить придется». И тут распахнулась дверь: «Капитуляция! Ура! Товарищ капитан, капитуляция!» Капитан в этот раз  беззлобно выругался не понятно в чей адрес: «Вот ироды бестолковые, —  и крикнул: —  Победа! Победа, пацаны!» Он схватил в объятья ошалевших «пацанов» и крепко, по-отцовски, расцеловал.
...Дед промокнул ладонью влажные глаза и замолчал. Я знал, что через минуту он продолжит свой рассказ. «Капитан Иван Петрович Нефедов погиб в Чехословакии в августе 45-го. В тот вечер он сказал нам: «Повезло вам, чертяки. Считайте, что вы сегодня второй раз родились!» И такая пальба стояла, будто снова война началась. Все стреляли, обнимались, ликовали и кричали: «Ура, фашист сдался! Победа!» Мы тоже выскочили на улицу, забыв, что наши штаны сушатся возле печки».
В этом месте бабушка всегда спрашивала: «А как же вино заморское? Неужто даром в речке искупались?!» Дед улыбался и отвечал: «И вино пригодилось, а как же! Вино — оно кровь земли, как никак.  А земли чужой не бывает...»
Леонид Иванович Калашников стал известным кинооператором, а мой дед — хирургом-кардиологом. Их теплая дружба, освященная водами далекой Эльбы, длилась всю жизнь.


8 мая 1945 года в предместье Берлина Карлсхорсте в 22 часа 43 минуты по центрально-европейскому времени (9 мая в 0:43 по московскому времени) был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и ее вооруженных сил.