Крымское солнце

КРЫМСКОЕ СОЛНЦЕ

Какая же твердая здесь земля! Долбишь ее лопаткой, долбишь, и все никак. Одни камни да известняк. А надо вырыть хотя бы небольшой окопчик, чтобы укрыться. Иначе где спрячешься, когда фрицы в атаку пойдут?
А в том, что пойдут, можно даже не сомневаться. Это же как пить дать! Знаем, проверено уже, на своей шкуре испытано. Переждут самое солнце, а к вечеру, как чуток спадет, и пойдут на нас. Они сейчас вон там, за той балкой прячутся, в совхозном саду. Заняли вчера, освоились, а теперь дальше наступать собираются, на Керчь. Вот по этой самой дороге, прямо через нас… До нее - всего двадцать километров по прямой... Оседлают они шоссе – и все, Керчь, считай, уже в их руках. И порт тоже. А значит – и переправа на Тамань…
А как их удержать? Считай, почти нечем! Пустят вперед танки и сметут нас, как листочки. Ни за что не устоять! Но, тем не менее, приказ есть – держаться до последнего, стоять насмерть. Значит, надо сражаться…
Эх, фрицам сейчас хорошо, сидят себе в тенечке под деревьями, самую жару пережидают. Отдыхают под яблонями и сливами - это хоть и небольшое, но все же укрытие от солнца. Можно даже прилечь на траву, растянуться поудобнее, а заодно и покурить. А еще в совхозном саду есть старый колодец, с еще прошлого века. Вода в нем – вкусная, свежая, всегда прохладная… Знаем, сами пили вчера, пока нас гитлеровцы не выбили…
И вот сидим мы сейчас в чистом поле, готовимся отражать атаки. Долбим этот проклятый холм, который даже саперная лопатка не берет – настолько твердый. И еще жара страшная, гимнастерка вся уже мокрая от пота, а снять нельзя – сразу на солнце сгоришь…
Рядовой Алексей Сомов отер ладонью пот со лба и распрямил спину, чтобы немного отдохнуть. Слева и справа от него добили горячую землю товарищи-красноармейцы, рыли такие же ячейки. Редкая цепочка ямочек протянулась вдоль невысокого холма, на плоской вершине которого расположилась артиллерийская батарея. Она и должна, как предполагалось, остановить немецкие танки. Если те пойдут на нее…
Три низенькие, приземистые «сорокапятки» – вот и все, что осталось от целого артдивизиона, последняя надежда полка. Больше ничего нет, другие орудия разнесли вчера «лаптежники». Весь день бомбили, сравняли пушки с землей … Три эти «сорокапятки» случайно уцелели - по какому-то наитию спрятали их в совхозном саду, укрыли под деревьями, вот «юнкерсы» и не заметили, проскочили мимо. И обрушили весь свой удар на передовые артиллерийские позиции. Знали, сволочи, что бомбить, разведали всё заранее, задолго до своего наступления...
Слава богу, что хоть эти «сорокапятки» уцелели, а то чем сейчас отбиваться? Танки одними гранатами и бутылками с зажигательной смесью не возьмешь! К тому же много их, прут обычно лавиной, давят стальной массой…
Так что эти три пушки – наша последняя надежда, до Керчи – больше ни одного рубежа обороны. Отступать некуда – позади голая степь, для немецких танков – сплошное раздолье. Им до города – всего полчаса ходу, и то – если особо не торопиться…
 Алексей отряхнул ладонью брюки – все одежда стала белой от известковой пыли. А также лицо, руки, волосы. Что было логично: рядом же – каменоломни, откуда испокон веков брали камень на строительство города. Вот и летит сейчас по ветру белая, невесомая «мука», противно скрипит на зубах… Очень хотелось промочить горло, да нечем – воды в фляге осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке. Один-два глотка, не больше. А подвезут ли еще – неизвестно, кухню два дня уже никто не видел. С самого начала немецкого наступления. Эх, вот жизнь!
Сомов тяжело вздохнул и снова принялся долбить твердую землю. Работа шла трудно, все руки были уже в кровавых мозолях… Но он терпел – для себя же старался, для укрытия. В голой степи каждая ямка - считай, как целый окоп…
Рядом с ним неожиданно возник старшина Степан Фильченко, критически осмотрел сделанное и едко заметил:
- Мелко копаешь, Сомов, задница наружу торчать будет. Фрицы по ней как раз и вмажут…
- Не земля, а сплошной камень, товарищ старшина, - ответил Алексей, - долбишь ее, проклятую, долбишь, а все без толку. Гранатой бы, а?
- Я тебе дам - гранатой! – нахмурил брови Фильченко. – Сам знаешь – совсем мало их осталось, только для танков. Надо беречь, а то как биться? В общем, копай глубже, Сомов, рой, как крот!
- Могилы себе готовим, - зло заметил красноармеец слева от Сомова, рядовой Айдер Мустафаев. – В которых нас и похоронят…
Старшина Фильченко услышал эти слова и строго крикнул:
- Типун тебе на язык, Мустафаев! Думай, что говоришь! Попадет тебе когда-нибудь за такие слова, вот увидишь. Чтобы не сеял панические настроения! Будешь тогда знать, как языком зря трепать…
Фильченко грозно посмотрел на Айдера, но тот сделал вид, что занят рытьем ячейки. Однако, когда старшина отошел, прищурился вслед:
- Это мы еще посмотрим, кому за что попадет.
Мустафаев был из местных, из крымских, его мобилизовали совсем недавно. И он был страшно недоволен тем, что его оторвали от дома, семьи и отправили на войну. Сражаться он совсем не хотел…
Алексей Сомов поковырялся еще немного, а затем сел передохнуть. Надо перевести дух… Снял пилотку, вытер мокрое лицо, затем вынул из кармана кисет с табаком. Старшина отошел, можно покурить... К нему тут же подскочил Айдер Мустафаев:
- Угости табачком!
- Свой иметь надо! – привычно ответил Сомов, но щепотку махорки все же дал.
Хоть и не нравился ему этот Мустафаев (скользкий он какой-то, злой, неприятный), но все-таки наш. Боец Красной армии… Значит, нужно дружить, поддерживать товарищеские отношения. Вместе воюем, одну Родину защищаем. Надо делиться последним глотком воды, куском хлеба, щепоткой табака. Это святое, так у нас принято... 
Мустафаев закурил и кивнул на совхозный сад: 
  - Как думаешь, скоро они полезут?
Алексей задумчиво посмотрел на солнце (еще высоко, почти в зените) и покачал головой.
- Нет, часа через три, не раньше. Когда жара спадет. Успеем ячейки свои выкопать и даже отдохнуть. Может, еще и поедим, если привезут…
- Как же, привезут тебе! – недовольно скривился Мустафаев. – Небось, эти кашевары сидят в тылу и трясутся от страха, за шкуры свои боятся! А мы здесь голодные воевать должны. И подыхать тоже…
Алексей пожал плечами – может, полевую кухню разнесли? Вчера как налетели «лаптежники», как начали бомбы бросать, как устроили концерт с «шарманками»… Думал тогда - все, конец пришел, точно сейчас убьют. И похоронят его здесь же, прямо в траншее: засыплют тело землей, скажут пару слов на прощанье, если время будет...
Но ничего, выжил, даже невредим остался, лишь слегка оглушило... Так что кухню могли тоже разбомбить, как и наши пушки. Да и жрать на такой жаре не особо хочется, лучше бы воду привезли, она гораздо нужнее. Впрочем, чего мечтать? Ясно же, что вряд ли привезут до вечера… А там видно будет.
Сомов бросил окурок в сухую, чахлую траву и снова принялся копать. Прав старшина, надо рыть глубже. А то и в самом деле задница наружу торчать будет…
Мустафаев тоже вернулся к своей ячейке, но работать не стал – лег рядом и сделал вид, что дремлет. Но время от времени приподнимал голову и быстро оглядывался – не идет ли старшина? Связываться с Фильченко он боялся: у старшины - кулаки пудовые, может и приложить. Исключительно в воспитательных целях. И не пожалуешься ведь никому – лейтенанта вчера убили, и Фильченко теперь у них за главного…

***

Густой, горячий воздух разорвал протяжный гул моторов.
- «Юнкерсы!» - крикнул кто-то, и все сразу побежали прятаться. Кто куда, в основном - под чахлые кустики или в свои же ячейки. Но какое это укрытие – летчикам сверху видно все, буквально - как на ладони!
Алексей поднял голову, посмотрел: в выжженном крымском небе появились самолеты с характерными обтекателями на шасси. Снова «лаптежники», Ю-87. Один за другим бомбардировщики срывались в пике и наносили удар по позициям. Основной их целью, конечно, была артиллерийская батарея на холме, но и пехоте тоже досталось. Взрывы накрыли редкую цепочку ячеек, разметали по склону не успевших окопаться красноармейцев...
При первых же воющих звуках Алексей упал на дно своей ячейки, закрыл голову руками и начал повторять: «Только бы мимо, только бы мимо!» Конечно, пользы от этого заклинания было мало, как и от ямки, в которой он прятался, но все же... В Бога Алексей не верил (комсомолец все-таки), а отбиваться от «юнкерсов» нечем, зениток в полку нет. Те, что раньше имелись, давно были отправлены в Керчь - прикрывать переправу, а из пулемета или винтовки «лаптежник» не собьешь. Проверено уже, можно даже не пытаться, только патроны зря потратишь. Значит, нужно надеяться только на везение – что бомба упадет далеко, не накроет взрывом, не похоронит в своей же ячейке.
Артиллеристам на холме досталось больше всего – батарея оказалась на голой вершине, на самом виду. Несколько прямых попаданий – и во все стороны полетели искореженные части орудий, разорванные тела бойцов... Затем детонировали снаряды, приготовленные для боя, что еще прибавило хаоса и огня. Воздух сразу стал вязким, густым от кислого запаха взрывчатки и горького дыма. Серые клубы закрыли небо – занялись жидкие кустики и трава на склоне. Казалось, горело все вокруг – и воздух, и сама земля, и даже камни…
Наконец «юнкерсы», довольные результатом, развернулись и полетели назад, на свой аэродром. Дело сделано, можно и домой…
Алексей снова остался жив. Правда, его опять оглушило и слегка присыпало землей, но это не страшно – не впервой уже. Он вылез из ямки, выплюнул изо рта сухие комки земли, отер рукавом лицо – кажется, не зацепило. Приподнялся, осмотрелся: вместо батареи на холме – одни дымящиеся воронки, пушек нет. Да, основательно поработали фрицы, накрыли цель.
Им, пехоте, впрочем, тоже досталось – повсюду слышались стоны, крики о помощи. А кто-то уже замолчал навсегда, уткнувшись лицом в сухую крымскую землю…
…И в это время началась танковая атака. Немцы не стали ждать, пока спадет жара, решили наступать сразу после бомбежки. Что логично – надо бить, пока противник не опомнился.
Из совхозного сада, проломив низенький заборчик, на дорогу вылезло несколько приземистых машин. Серо-зеленые, квадратные башни с короткими, тупыми орудиями смотрели прямо на красноармейцев. Панцеры шли открыто, в лоб. Не боялись - знали, что пушек у русских уже нет…
Перед самым холмом танки слегка притормозили и дали залп. В надежде, что пехота, оставшись без орудийного прикрытия, испугается и побежит. Алексей упал на дно ячейки и снова закрыл голову руками. Очень вовремя – рядом встал огненно-черный фонтан. Земля тяжело вздрогнула, на голову посыпались камушки и комки земли...
Немцы промахнулись – взяли чуть выше, поэтому новых потерь среди красноармейцев не оказалось. Немцам, разумеется, никто не отвечал – чего зря расходовать патроны? Вот подойдут ближе, можно будет швырнуть под гусеницы гранаты…
Следующий залп оказался более точным и накрыл-таки цепочку ячеек. Стало нечем дышать, уши заложило от близких взрывов. У Алексея загудело в голове, перед глазами поплыли красные круги…
Он вылил на лицо остатки воды, стало немного легче. Осторожно выглянул из ямки: вслед за танками в атаку пошла немецкая пехота. Солдаты в серо-зеленых мундирах растянулись вдоль дороги. Они не торопились – пусть сначала ударят танки, а мы добьем остальных. Кто уцелеет…
Алексей видел, как его сосед, Иван Левушкин, высунувшись из ячейки, открыл огонь из винтовки. И даже, кажется, в кого-то уже попал – судя по радостному выражению его лица…
Сомову стало стыдно – Левушкин гораздо моложе его, а смотри-ка – не испугался, палит в ответ. А он что же? Ведь не трус, воюет уже почти полгода, значит, опытный боец. К тому же комсомолец, значит, должен подавать пример…
Алексей поднял свою «трехлинейку», лег поудобнее, и несколько раз выстрелил по серым фигурам. Попал или нет – не разобрал, далеко очень, зато привлек к себе внимание. Один из танков развернулся и пошел прямо на него. Минута – и раздавит гусеницами. Алексей нервно оглянулся – не пора ли отступать? Вот только куда? Если бежать по дороге, то попадешь под танковый пулемет, если по степи – достанет из орудия. Танки простреливали все пространство перед собой, густо поливали русские позиции. «Все, отвоевался, - грустно подумал Алексей. – Сейчас точно сотрет в пыль…»
Но тут рядом возник старшина Фильченко. Вид его был страшен: на голове – глубокая рана, кожа содрана, волосы обожжены, лицо залито кровью… На немой вопрос Алексея коротко бросил: «Снарядом нас накрыло, но ничего, жив. А вот ребятам не повезло – в клочья! Ну, сейчас они мне за все ответят!»
В руках Фильченко сжимал противотанковую гранату – круглую, тяжелую, в стальном корпусе. Зло посмотрел на немецкий танк, упал на землю и ловко, по-пластунски заскользил ему навстречу. Умело - прячась за редкие кустики и таясь в неглубоких воронках…
Старшина приближался к ревущей, лязгающей машине. Немцы его не видели – из-за серого, клочковатого дыма, закрывшего всю степь. Когда до танка осталось не более десяти метров, Фильченко приподнялся и швырнул ему под гусеницу гранату. 
Попал: раздался глухой взрыв, танк проехал еще немного, разматывая стальные траки, а затем встал. Сверху открылся люк, показались два немца в черных комбинезонах. Один вскинул руку с пистолетом и выстрелил в Фильченко, старшина дернулся, схватился за шею руками и рухнул на обугленную траву. Из пробитого горла, пульсируя, потекла кровь. Которую тут же впитывала сухая, черная земля…   
Алексей видел все четко и ясно, как в кино. Только, в отличие от картины, нельзя было встать и выйти из зала. Оставалось лежать и ждать, чем все закончится.
Справа от него находилась ячейка Мустафаева, но ни одного выстрела оттуда не до сих пор сделано не было. Алексей думал, что Айдер убит или тяжело контужен, но затем с удивлением увидел, как он, подняв вверх руки, идет к немцам. Сдаваться в плен…
«Вот сволочь, - зло произнес про себя Сомов, - надо бы пристрелить гада…» И взял Мустафаева на мушку. Но выстрелить не успел – над головой раздался тонкий, противный свист, и рядом встал фонтан черно-желтого взрыва.
Алексея накрыло горячей волной, сильно оглушило, он на время потерял сознание. А когда очнулся, то с удивлением обнаружил, что над ним стоят два немца. Один, рыжий, молодой, уже приподнял свою винтовку - добить… Алексей замер, в голове мелькнуло: «Ну, теперь точно конец, сейчас выстрелит…» Однако второй солдат, немолодой фриц с серым, усатым лицом, отрицательно покачал головой. И повелительно махнул рукой – вылезай, мол!
Сомов с трудом поднялся, выпрямился. Если умирать, то с гордо поднятой головой. Как и положено советскому бойцу... Однако немец слегка подтолкнул его винтовкой по направлению к шоссе – двигай! И Алексею ничего не оставалось, как повиноваться. По черной, горящей земле он пошел в плен…
Но, перед тем, как пойти, еще раз оглянулся. И навсегда запомнил картину: возле подбитого танка лежит убитый старшина Фильченко… Немцы, не обращая ни на кого внимания, меняют трак на разорванной гусенице... А рядом, в ячейке, смотрит в выжженное крымское небо Левушкин. Немецкая пуля попала ему точно в лоб…