Город неисполненных желаний

Ехал он уже довольно долго.
Солнце, и без того слишком жаркое для такого августовского дня, теперь палило просто немилосердно, словно желая изжарить его живьем в его автомобиле-сковороде. Кондиционера в машине не было, и хоть все окна были опущены, не только подмышки и воротник, но вся рубашка была мокрой от пота. Хоть выжимай. Филипп включил радио. Ничего, только звуки помех.
Он ехал к своей сестре и ее мужу, которые пригласили его погостить у них пару деньков. Делать ему было нечего, он был в отпуске, поэтому приглашение принял. "На свою голову", - как уже не раз думал он, свернув на эту дорогу.
Если верить Атласу автомобильных дорог, свернув сюда, он должен был сократить путь на добрых двести двадцать километров. Шоссе, по которому он ехал, образовывало петлю, а эта дорога, судя по тому же Атласу, позволяла делать не такой большой круг, а круг куда меньше. Длина этой дороги-перемычки должна быть где-то километров семьдесят. Обычно он ездил по шоссе и о существовании этой дороги даже не знал, но совершенно случайно ему в руки попался Атлас и вот... Поворот руля был совершен в половине девятого утра, сейчас маленькая стрелка часов была почти на двух и, хотя он выдерживал среднюю скорость примерно на ста двадцати километрах в час, конца этой дороги, наполовину занесенной песком, по-прежнему не было видно. "Жить сегодня в два часа дня", - усмехнулся он, - "увольте".
Он взял с приборной панели начатую пачку сигарет, повертел и бросил назад. В такую жару лучше не курить. После первых же затяжек кровь застучит в висках с такой силой, словно кто-то будет пытаться разнести молотком голову изнутри. Филипп бросил взгляд на термометр. +48 по Цельсию. "Дерьмо", - выругался он про себя, возвращая глаза на дорогу.
Филиппу было двадцать семь лет, его сестре тридцать, а ее мужу - розовощекому коротышке - тридцать пять. Он любил играть в шахматы, несмотря на то, что ни разу и ни у кого еще не выигрывал, и завел традицию вытаскивать летними вечерами мангал на лужайку перед их с сестрой домом и жарить на нем почему-то охотничьи сосиски. Филиппу эти сосиски нравились. Да и вообще он не имел ничего против этого коротышки, добродушие из которого так и перло через все щели, который всегда радовался как ребенок, когда Филипп их (пусть и не очень часто, не чаще раза в пару лет) навещал.
Филипп представил себе уже виденную им несколько раз вживую картину: как его свояк, пыхтя и отдуваясь, но с широченной счастливой улыбкой, словно Дед Мороз подарил ему одному весь мешок с подарками, прет на лужайку мангал, и невольно улыбнулся. Скоро он опять увидит это. И опять попытается подхватить мангал с одной стороны, чтобы помочь, а свояк лишь засеменит быстрее, словно ему предлагают не помощь, а пытаются отобрать эту дорогую его сердцу железяку.
Филипп улыбнулся еще шире.
А потом он увидел светло-серый квадрат на правой обочине, торчащий на какой-то перекладине из земли. Указатель.
Он сбросил скорость и, когда поравнялся с прямоугольным листом жести, приколоченным двумя гвоздями к толстому и посеревшему от времени и погоды брусу, остановился совсем. Дорога в обе стороны была пуста, поэтому на обочину он не съехал, остановился на полосе. Вышел из машины и подошел к указателю, оказавшемуся чуть выше его головы. Прочесть ничего было нельзя. Поверхность листа была какой-то расплывчатой.
Филипп провел ладонью, стирая слой грязи. Ничего не вышло. Эффект был таким же, как если нанести акварельные краски на стекло, а потом провести по ним рукой: все размазывалось, но не стиралось.
- Что за черт? - Филипп посмотрел на свою руку. Рука была чистой. Потом в удивлении воззрился на кусок жести. Поверхность оставалась такой же грязно-серой.
Он еще несколько раз поводил рукой. Безрезультатно. Смазывалось, но не стиралось, а рука оставалась чистой. Было похоже на что-то жидкое, но... "Этого же не может быть. Разве что кто-то покрыл знак слоем какого-то крема или каким-то подобием жира, но где следы на руке? И зачем? Для чего?"
Он помотал головой и сел в машину. Только что что-то произошло, но что именно? Вдалеке впереди сверкнула молния, и Филипп тронулся с места. Он поедет навстречу дождю. Хватит с него этой жары. Пора освежиться.

Это был небольшой поселок, даже скорее деревенька, сплошь состоящая из одно- и двухэтажных домишек, а указатель, который он видел ранее - щит с названием этой деревеньки, который кто-то шутки ради чем-то замазал, - в этом Филипп не сомневался. Все домики были покрыты вековым слоем пыли, впитавшимся в их стены, и все вокруг выглядело таким унылым и запущенным, а ни одного человека он до сих пор не увидел, так что Филиппу пришло на ум только одно: деревенька-призрак.
Он выехал на небольшую площадь, по-видимому, центр деревни, и остановился. На вывеске дома справа выцветшими буквами значилось "Кафе" и Филипп направился туда. "Надеюсь, даже здесь найдется бутылка чего-нибудь холодненького", - думал он, шагая к двери под вывеской.
Берясь за ручку, по температуре чуть уступавшей раскаленному паяльнику, он подивился, как все эти дома еще не вспыхнули как спички - все были деревянными и ни одного из камня или бетона.
Дверь оказалась запертой. "Чего и следовало ожидать", - огорченно подумал он. Большие стекла-витрины были мутными, поэтому разглядеть, что внутри, не удалось.
Филипп огляделся.
На открытой веранде дома напротив сидел дряхлый старик в кресле-качалке и смотрел на него. У его ног спала большая черная собака. Филипп направился к старику.
- День добрый... - начал он, а старик оттолкнулся ногами от пола и качнулся. Собака у его ног при этом встала и зевнула.
Филипп сморгнул. Старик оттолкнулся ногами от пола и качнулся. Собака у его ног встала и зевнула.
Филипп сморгнул еще раз. Старик оттолкнулся ногами от пола и качнулся. Собака у его ног встала и зевнула.
- Что за черт?! - Филипп почувствовал, как у него на лбу выступает холодный пот. - У меня глюки? Картинку заело?
Старик качался в кресле, а собака, лениво переставляя лапы, скрылась за углом дома. Филипп почувствовал, что его бросило в холод.
- Скоро будет дождь, - прокаркал старик.
- Да, по-видимому, - согласился Филипп, мельком глянув на небо. - Здесь...
- Если у тебя есть желания, которые ты не исполнил, оставляй их здесь и уходи. Скоро будет дождь. - Теперь его голос - скрип заржавевших петель, простоявших в бездействии тысячу лет.
Филипп молча посмотрел на него и обернулся.
По площади бегали дети.
Тысяча мальчиков и тысяча девочек.
Всем по пять лет, нет никого младше или старше.
Два по пять тысяч - десять тысяч, и еще на два по пять тысяч, и еще, и так десять тысяч раз на дважды по пять тысяч - вот это и есть настоящий возраст их всех в сумме.
С неба упала первая капля дождя - первый маленький никелированный револьвер. Упала следующая капля. Такая же. И еще. И еще. И сколько было детей, столько с неба падало капель-револьверов. Дети хватали их и убегали, но не совсем, а к остальным, бегающим здесь же. Филипп стоял в самой середине этого Хаоса. Дети бегали вокруг, бегали друг за другом, бегали друг от друга. Дети бежали вперед, бежали назад, бежали влево и вправо. Дети бежали сюда, бежали отсюда и бежали туда.
И Филипп знал их всех. Он знал, что он их знает, и они знали, что он их знает, и они его знали, и он знал, что они его знают.
И он знал о них, но не мог себе объяснить, почему...
И они знали о нем, но не могли себе объяснить, почему...
Они знают почему, но не могут себе этого объяснить...
Они знают для чего, но не могут себе этого объяснить...
Они не знают: до каких пор. И никто не знает, потому что здесь нет времени. Здесь есть только Сейчас...
Сейчас с неба прошел дождь из револьверов...
Сейчас детишки расхватали револьверы...
Сейчас они начнут убивать друг друга...
Раскатился стрекот взводимых курков...
Он закрыл глаза и приказал детям остановиться. Дети замерли. Они его слушались.
Он видел, как каждый револьвер в руке каждого ребенка превращается в воздушный шарик. Видел, потому что сам превращал. Превращал, потому что хотел превратить...
Он превратил все револьверы в шары и заставил все шары взорваться, а тех детей, у кого взорвались шары, заставил исчезнуть.
"Жить в два часа дня... - подумал он и закончил эту мысль, - ...стоит".
Он заставил всех детей исчезнуть, а вместе с ними заставил исчезнуть эту деревеньку. Он пожелал очутиться на главном шоссе и это было его последним желанием.

Он открыл глаза. Указатель на правой обочине сообщал, что он въезжает в тот город, где живет его сестра и ее муж.
В сантиметре от него слева, по разделительной полосе, с громким продолжительным гудком проскочил большой черный автомобиль, водитель которого грозил Филиппу кулаком и беззвучно открывал рот.
Филипп стоял посередине правой полосы.
Он сел в машину, завел двигатель и, глянув в зеркало заднего обзора, тронулся с места.
Путь подошел к концу.