История без конца

По крыльцу раздался шаг тяжелый: топ-топ-топ!
Распахнулась дверь, впечатываясь ручкой в стенку: хлоп!
И в дверном проеме грузный силуэт большой возник,
Осветившийся яркой вспышкой молнии на миг.
Ненавистью силуэт тот и враждебностью дышал.
Дверь распахнутой оставив, тяжело в дом прошагал,
Оставляя следы грязи безразмерным сапогом,
Но во злобы сильном приступе не думая о том.
Ну а в доме была тьма – кабель где-то порвал ветер,
И те, кто жил в доме этом, находились там без света.
В доме том жила семья, а кто вошел – был их главой,
И его в приступе злобы наблюдали не впервой.
Пил он. Жутко пил. Неделями порой не просыхал,
И жену, двух дочерей и сына часто избивал.
Жена часто порывалась об управе власть просить,
Но власть есть – и власти нет, ну а им еще с ним жить.
Скрип ступенек лестницы. Лестницы наверх.
Скрип, звучавший словно крик. Как пинцет, задевший нерв.
Дверь распахнута пинком. Глас утробный: “Хорошо”,
Прерываемый одышкой. Снова: “Папочка пришел”.
В комнате же, на кровати, под в заплатах одеялом,
Спрятавшись от непогоды, вся семья его лежала.
Сын и дочери, жена, глаза закрыв, дождю внимали,
А теперь, с раскрытой дверью в унисон же задрожали.
Шаг. Рывок. Нет одеяла. Страх в глазах отца заводит.
Малы дети, понимают: что-то злое происходит.
Жена руки тянет, слышится в ответ удар глухой,
И впечатался сынишка в стенку сильно головой.
Плачут девочки. Бьют руки по лицу их наотмашь.
“Во какой я сильный, а!” – вошел папочка в кураж.
У одной из них теперь впереди зубов не будет,
А другая до конца дней так и не привыкнет к людям.
Жена в плаче затряслась: “Ты за что ж детей-то так?”
Рев: “Заткнись! Если ублюдков ты воспитывать никак
Не могла, то я смогу! Я сейчас их воспитаю!..”
И ремень с огромной бляхой из штанов он выдирает.
Потом, пивом, табаком, от чудовища разит.
Мать, воздевши руки к небу, в свете молнии кричит.
Дочки плачем захлебнулись, тихо сын в себя приходит.
Человек ужасен, если змий поганый верховодит.
Молит мать: “Детей не трожь… Сделаю тебе я все…”
Бляха, воздух рассекая, опустилась на лицо.
Кожа лопнула, кровь брызнула, осколки зубов тоже.
Нос вдавился. Здесь не каждый опытный хирург поможет.
Руки дернулись к лицу. Закрывают что осталось.
И на них с ударом каждым новая кровь появлялась.
А чудовище не слышит, что жена его кричит,
Лишь удары все наносит, возбужденное сопит.
Мальчуган еле поднялся. Пред глазами все плывет.
Знает он, как сделать нужно, что чудовище уйдет.
В темноте рукой по стенке лихорадочно искал,
И нашел тот самый гвоздь. Дробовик с гвоздя он снял.
В ствол большой патрон дослал он с превеликим напряженьем,
Грохот грома заглушил и тот щелчок, и то движенье.
Уперевшись спиной в стену, ствол дрожащий он направил
На чудовище, и криком обернуться он заставил.
Взгляд во взгляд. Отца взгляд мутный от разбрызганной им крови.
Сын с ружьем стоит. От этого взметнулись отца брови.
Рука вытянута. Шаг. “А ну, положь ружье! Щенок!..”
Мальчуган, глаза закрывши, пальцем надавил крючок…
Тишина. Времени нет. Время в мире том застыло.
Все затихли: и кто живы, и созрел кто для могилы.
Гнев стихий исчез. Исчезли вспышек молний яркий свет…
К сожаленью, у истории у этой конца нет…