IV. Зима

1


Жозефина Раж с небольшим саквояжем на худом плече вошла в тёмный подъезд. Она снимала относительно недорогую квартиру в центре города. Оставаться в мегаполисе надолго она не планировала - её привела сюда работа. В свете лампочки её худое лицо с умело наложенным естественным макияжем казалось болезненно бледным, губы - неестественно крупными и яркими, как сливы. Прекрасный, цвета чёрного дерева, локон выбился из-под небрежно накинутой винтажной беретки. Раж поднималась всё выше по узкой лестнице старинного дома.
Очень старая деревянная дверь на третьем этаже, ручка - медный лев, застывший в оскале,  крошечная кнопка звонка. Бледный указательный палец с огромным модным перстнем и коротким ногтем, покрытым прозрачным лаком, аккуратно надавил на кнопочку. За дверью раздалось мелодичное дребезжание. Вдруг Раж почувствовала в подъезде запах увядших цветов... кажется, камелий.
Тяжёлая дверь подалась вперёд, и  - луч света залил каменный пол.  На пороге её встретил мужчина – уже немолодой, но красивый. Он определённо умеет носить костюм. Ей нравятся его высокий лоб в глубоких горизонтальных морщинах, белые волосы, ясные глаза и прямая осанка. Лицо человека, заслуживающего доверия, образованного, порой печального, но явно мечтательного. Жозефина так представляла себе в детстве волшебника.
Профессионально продемонстрировав белозубую улыбку, Раж прямолинейным жестом протянула незнакомцу худую ухоженную ладонь.
- Я Жозефина Раж, здравствуйте! С Вами договаривались о квартире для меня.
Человек с удовольствием пожал протянутую руку, улыбнулся приветливо.
- Добрый день, леди Раж! Милости прошу!
Человек отошёл на шаг назад, и Жозефина лисичкой проскользнула в коридор.
Незнакомец забыл представиться, что не ускользнуло от внимания Жозефины.  Впрочем, ей не очень нравились имена - она видела в них мало смысла и любила придумывать людям имена сама. Поэтому она даже не поинтересовалась именем хозяина квартиры, но мысленно окрестила его Мерлином.   
Следуя за ним по немногочисленным комнатам, Жозефина больше слушала глубокий тембр его голоса, чем воспринимала информацию. Сознание концентрировалось на чепухе - на потемневших канделябрах, золочёных рамах зеркал, огромной кровати с древесным кружевом на спинке... В общем и целом создавалось впечатление некогда богато цветущего, но ныне оплетённого лианами и плющом, и всё же роскошного сада. В таком саду могли бы жить феи — смешливые и таинственные создания, которых так легко пугает человеческий взгляд... или же отшельник-колдун, что украдёт вашу душу, стоит лишь замечтаться...
- Надеюсь, вас не смущает некоторая мрачность квартиры? - настороженно спросил хозяин, глядя на задумчивое лицо Жозефины.
- Ну что вы? Я обожаю винтаж! - Снова широко улыбнулась женщина.


2


В углу одной из комнат между гардинами и фортепиано скромно и неприметно на первый взгляд стоял довольно крупный чёрный ящик.
- А что там? - Жозефина нетерпеливо ткнула пальцем в угол.
- Где? - Напряжённо обернулся в дверях комнаты хозяин.
Жозефина скользящим движением приблизилась к ящику.  На крышке лежала небольшая чёрно-белая фотография человека в костюме Пьеро. Жозефине нравятся его прекрасные длинные тёмные волосы и его обречённые жесты, грамотное световое оформление снимка и одинокая скрипочка в руке.
- Какой интересный... - очень тихо и словно бы зачарованно произносит она, держа снимок очень аккуратно на обеих ладонях.
- А, вы нашли снимок Йозефа... - протянул пожилой хозяин, взглянув через её плечо на фото.
- Ваш сын? - повернулась к нему Жозефина, лишь на мгновение отрывая взгляд от снимка.
- Нет, бывший жилец. Хороший человек и очень интересный, вы правы. Но он уже полгода не возвращался.
- То есть, он может вернуться? – Невольно повысила голос Раж.
- Ну, это вряд ли... Видите ли, ему срочно понадобилось кого-то встретить. Квартира ему нравилась, и мы хорошо ладили. Я согласился оставить квартиру на полгода за ним. Но далее я волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Йозефа нет полгода и две недели, а стало быть, заселяйтесь спокойно, мисс.
Господин снова улыбнулся, слегка обеспокоенно. Но Жозефина, казалось, не замечала этого, поглощённая необычной атмосферой фото.
- Расскажите мне о нём побольше! - Взглянула она проницательными синими глазами на хозяина.
- О Йозефе?
- Ну да. У такого необычного внешне человека, должно быть, и жизнь интересная!
Пожилой господин заметно вдохновился.
- Ну, в этом вы правы! Йозеф был мимом, играл Пьеро. У него было своё место - на центральной площади, возле театра, прямо в сердце города. Там ещё старушки кормят голубей. Он останавливался, бывало, недалеко от ступеней, крошил сдобную булку птицам... А потом раскрывал футляр от скрипки и играл, играл грустную музыку в костюме Пьеро... А девочки бросали в футляр монетки за радость сфотографироваться с ним. Иногда, там же на площади, в особенно радостный и светлый день, Йозеф выстукивал по рюмочкам "Хабанеру" Жоржа Бизе. Ещё он изумительно пел "Призрака оперы" - за Кристин и Фантома по очереди. Йозеф свистел как птичка, сочинял сказки, фотографировал необычные моменты в жизни... и всё искал, искал...
- Любовь? - Робко перебила Жозефина.
- Нет, чудеса... - по-доброму усмехнулся в белые усы Мерлин.
Повисло молчание.
- Если хотите, вещи можно вынести, - спохватился хозяин.
- Нет, что вы, они мне не мешают, пусть стоят! - снова улыбнулась Жозефина. На этот раз несколько отрешённо.
- Тогда хорошего вам вечера! - Откланялся пожилой господин.
- И вам всего доброго!  - Дружелюбно, но всё так же слегка отрешённо откликнулась Жозефина.


3


Лейт-мотив "Зимы" Вивальди дребезжит на рингтоне. Белая рука на ощупь движется в темноте к светящемуся экранчику.
- Прилетела, птичка? - Оптимистичный голос из трубки.
- Привет, Матеуш... Да, я дома.
- Звучишь усталой... и грустной. Что-то не так с квартирой?
- Нет, милый, квартира роскошна, спасибо...
- А теперь ты совсем потерялась. Ну?
- Тео, мне как-то одиноко... Знаешь, здесь окна такие огромные, просто шик, из них небо видно... а ещё напротив на доме какое-то украшение — похоже, Ангел с раскинутыми крыльями... Наверно, после перелёта устала. А ещё трансфер...
- Я выбирал для тебя самое подходящее помещение - ты же любишь небо, и звёзды, и Ангелов... Давай, я приеду, и полюбуемся на них вместе!
- Это правда будет здорово! Жду тебя!..
И положила трубку, не дослушав ответа. Матеуш... Лицо залито уличным мерцанием, струящимся из окна. Единственный друг в городе. А чего она ждала, приезжая сюда?
Жозефина подошла к зеркалу и зажгла свечу. Красивая. Очередной цветок на шляпке мегаполиса. К приходу Матеуша она будет пахнуть бризом и хризантемой и на ней будет бордовое платье - простое, мягкое и скромное, почти домашнее... но так изумительно подчёркивает красоту худого, почти мальчишеского тела!
В свете свечей она залюбовалась собой. Ей не хотелось электричества в этот вечер. Совсем. Свечи создавали иллюзию жизни теней за спиной. Холодный поцелуй ветра на шее слегка напугал Жозефину. Свечи колыхнулись. В коридоре за закрытой дверью слышны чьи-то шаги и звук закрываемой двери.
Как она отвыкла от шума многоквартирных домов! Но её интересовал дух города.
Взгляд снова упал на чёрный ящик. Конечно, Жозефина воспитанная барышня, и ей многократно говорили в детстве, как некрасиво рыться в чужих вещах... Но мим их бросил на произвол судьбы, они ему больше не нужны... они никому больше не нужны. А Жозефину так нестерпимо гложет любопытство... аж до противной щекотки под рёбрами!
Осторожненько... Как будто собираясь стянуть помаду из маминого шкафа, мышиными шажками Жозефина подобралась к чёрному ящику и боязливо приоткрыла крышку.
Её приветливо встретил запах пыли и тряпья... а ещё какой-то травы. Увядшей.
- Нет, ну это уже deja vu! Что за культ увядших растений!
Нос протестующе чесался. Но любопытство сильнее. Оно вынуждало высокую тонкую и разумную леди Жозефину с маниакальным видом копаться в чужом хламе.
Молодая женщина подняла и встряхнула сверху поношенное поблекшее покрывало - всё в разноцветных цветах - бросила его на пол. Зато под покрывалом... Чудо! Крохотная тоненькая скрипочка, как смуглая девочка... Старый футляр раскрылся, и она лежала доверчивая, обнажённая и беззащитная... А рядом со скрипочкой ещё одно старое помятое фото. Но цветное! Широко улыбаясь, некрасивая и сильно накрашенная загорелая худенькая девушка пляшет в длинном сарафане среди луговых цветов. Солнечные блики радостно рассыпались по татуированным рукам в крупных украшениях, по кудрявой голове, усыпанной разноцветными нитками хиппи-косичек. На обратной стороне подпись резким кривоватым почерком: "Карменсита".
Мелодичное дребезжание со стороны входной двери развеяло призраков, сплетавшихся перед Жозефиной в причудливые узоры паутины. Поспешно захлопнув крышку сундука, женщина вихрем полетела к двери.
- Привет, птичка!
На пороге Матеуш с привычной кривоватой улыбочкой, лукавыми искорками в глазах и взъерошенными жёлтыми волосами.


4


- Привет, Джо! - Ещё громче и радостней продекламировал он.
- Привет, входи!.. - Ещё мысленно проводя раскопки в ящике мима, ответила Жозефина.
- А чего так темно-то? Духов вызываешь? - Весело продолжал Матеуш.
- Да просто что-то задумалась...
- Опять меланхолия чёрной волной легла на её слишком слабые плечи... - Матеуш с видом юного тигра обошёл Жозефину, остановился за спиной... - И дуушит, и душит!!! - И крепко, как в тисках, сжал её в объятиях.
Перед носом Жозефины возникли цветы, вишни и итальянское полусладкое.
- Прекрати!!! - Раж, смеясь, высвободилась из кольца рук.
Она отошла от Матеуша на шаг и разглядывала его. Друг. Очень красивый. Гармонично сложенный, высокий, губы нежные, чувственные, большие карие глаза с ресницами, как крылья тропической бабочки, прекрасные брови... и ярко-жёлтые вечно растрёпанные волосы!!! И пусть не врёт, что этот цвет - его естественный! Деловой английский костюм, а под ним футболка с логотипом "Accept"... довершала картину изрядно потрёпанная алая гвоздичка, торчащая из верхнего кармана пиджака — с какой, интересно, клумбы спёр?
- Ты неисправим, бродяга! Тащи свою еду на кухню!
- Узнаю сестрицу Джо! А то было подумал, что ошибся дверью и зашёл в склеп.
Очень скоро они вдвоём сидели на подоконнике открытого окна спальни и свободно болтали спущенными за оконную раму ногами. Между ними на подоконнике - вино и вишни. На стене дома напротив Ангел бури угрожающе распускает широкие крылья.
- А давай конкурс: кто первый влепит косточкой ему в нос, давай? - Слегка опьянев, восторженно предлагает Матеуш.
- Смотри не упади, дуралей, а то твоих костей не соберём! Его не трогай, этот Ангел - мой! - Смеётся разомлевшая от вина Жозефина.
- Эй, друг, мы тебя не обидим! Залетай на огонёк! - Кричит Ангелу Матеуш.
- Да оставь его, наконец, в покое — как маленький, ей-богу! Ты что, к Ангелу поприставать пришёл? А я, было, подумала, ты по мне соскучился...
- А я и соскучился... - Как-то сразу взгрустнулось Матеушу.
Тишина и запах ночи, воздух кажется и свежим, и душным одновременно – низкая облачность и озон – быть дождю. Худенькая кисть руки в перстнях безуспешно шарила по дну плошки с вишней.
- Вишня... кончилась... - Трагически изогнув брови, широко раскрыв синие глаза, Жозефина беззащитно глядела в лицо друга. Его идеальные черты казались ещё более совершенными в вечерних огоньках.
- А у тебя платье как вишня!.. - Улыбается он в ответ.
- Да, - доверчиво кивает она.
- Любовью займёмся? - Предлагает Матеуш.
- Да, - не меняя выражения, кивает она в ответ.
Вечерние огоньки бессмысленно бегают по белому окну и опустевшим бокалам.


5


Тихое дыхание ветра скользит по комнате. Огоньки беспокойно мечутся по стенам в поисках чего-то... чего-то... Чего?
Женщина прислушивается к дыханию человека рядом.
- Ты не спишь?
- Нет... - Теперь его голос звучит отчуждённо.
- Почему?
- Не могу... Не хочу, наверно.
- Что-то не так? - Приподнимается на локте Жозефина.
- Не знаю, как сказать, Джо... мне не по себе...
- Принести воды? – Её голос звучит взволнованно.
- Нет, не в том смысле, - лунно-бледный профиль покачнулся в свете уличных огней. - Я слышу дыхание, Джо!
- Это моё дыхание, Тео, я живая!
- Нет, Джо! - Это не то!.. Как будто тени смотрят на нас, когда мы... - Матеуш возбуждённо жестикулирует, приподнимаясь на кровати.
- Какие глупости, милый! - Снова ложится Жозефина.
- Может и глупости, но я не могу здесь спать, Джо! - Продолжает Матеуш бунтовать.
- Тогда иди спать домой, я правда устала после перелёта... - Жозефина отворачивается и притворяется спящей.
Тишина тяжело накрыла комнату.
- Джо...
- А?
- Кто это?
- Где?
Жозефина приподнимается и видит в руках Матеуша чёрно-белое фото мима.
- Кто твой маленький друг?
- Тео... ты удивишься, но я не знаю, тебе виднее... он жил в этом городе, в этой квартире...
- Кажется, я припоминаю. Я его как-то видел... возле театра на площади... Вокруг него много народу и птиц. Мне он понравился... - Лоб бледного мужского лица покрыли глубокие складки - задумчивые, напряжённые, непривычные.
Вдруг, словно сомнамбула, Матеуш с приоткрытым ртом и широко открытыми глазами повернулся Жозефине навстречу.
- Почему он здесь больше не живёт? Он умер, Джо?..
Бедный испуганный Матеуш. Она покачала головой.
- Нет, дорогой. Он просто ушёл, переехал и случайно забыл фотографию.
Рябь на лице Тео заметно улеглась.
- Ну ладно...
- Останешься? Или вызвать тебе такси? Метро не работает уже...
- Я пройдусь - мне всего пару кварталов отсюда. Это безопасно.
- Хорошо, Тео. Спасибо, что пришёл!
- Тебе спасибо, Джо!
Нежный поцелуй в щёку. И всё - кровать пуста.
Жозефина опускает худые ладони на белую голую грудь. В трепещущем свете ей кажется, что её кровать - это корабль в море. Сейчас он терпит крушение, а Матеуш пытается добраться до берега. Вплавь. Тёмные кудри рассыпались по подушке, синие глаза остекленели.
Матеуш хороший человек. Но спать с ним - ошибка.


6


Утро началось привычной трелью "Зимы" из телефона. Худая бледная рука безошибочно скользит из-под тяжёлого облака одеяла в направлении трубки. Не открывая глаз, Жозефина подносит аппарат к уху:
- Алло... - после сна её голос звучит простуженным.
- Жозефина, птичка, ты проснулась? – послышался голос Матеуша. Ему очень хочется казаться беззаботным, но голос его выдал - слишком высокое звучание привычно нежного баритона. Что-то произошло.
- Доброе утро, дорогой! Спасибо, я в порядке. Какие у тебя новости? Мы сегодня увидимся на фотосессии? - Её голос снова звучал убаюкивающей виолончелью. Надо успокоить Матеуша - в конце концов, любой имеет право на иррациональные страхи.
Голос на другом конце трубки зазвучал ещё непривычнее... точно десятипудовую гирю привязали к горлу Матеуша, и он изо всех сил пытается плясать и улыбаться в этом пыточном механизме.
- Вот как раз по этому поводу я и звоню. Джо, ... фотосессии сегодня не будет. Она переносится минимум на неделю. Если ты согласишься остаться, расходы за квартиру оплатят. Да Винчи не в состоянии сегодня...
- Меня пугает твой голос, дорогой. Тео, что случилось? - Как можно спокойнее проворковала Жозефина. Восковые черты лица очень легко приняли форму разочарования.
- У Лео жена погибла. Сбили. Насмерть. Мне пытались дозвониться вчера вечером, но я не слышал звонка.
Жозефина молчала. Молчание длилось около полуминуты, но время точно остановилось. Где-то жужжит мушка, по полу гоняются друг за другом неугомонные солнечные зайчики... Все будильники разбиты вдребезги... Сердце времени спит.
- Передай маэстро мои соболезнования... - Очень медленно произнесла Жозефина упавшим обеззвученным голосом. - Если он действительно хочет видеть на обложке меня, я останусь.
- Спасибо, Джо... - В его интонациях наконец-то слышно небольшое облегчение. - Да Винчи будет признателен тебе. Ему очень хотелось видеть на своём первом диске именно тебя - не знаю, почему. Ты ему очень понравилась... Он собирался сам для тебя маску лепить к фотосессии. Правда, это был сюрприз... но теперь уже не очень важно. Если бы ещё и кавер пострадал после такой трагедии... хотя ему не до кавера сейчас...
Матеуш бессвязно и доверчиво разговаривал с ней, точно с самим собой. Шок пережившего цунами. Такое искреннее сочувствие потере заставило Жозефину снова проникнуться к нему нежностью. Её растрогал поток бессвязных оправданий, мягкость и искренность давно знакомого голоса.
- Тео... - Тихонько прервала его она.
- Да? - Тоже тихо, как-то по-детски беспомощно прозвучал его тембр.
- Если хочешь, встретимся сегодня вечером... Я бы посмотрела город... Какое-нибудь очень красивое место, твоё любимое, а? - Её голос звучал робко и вкрадчиво, словно шёпот сирени в ночном сквере. Пианиссимо. Штрих вибрато.
- Конечно, Джо. Я буду очень рад тебя видеть. Правда. Очень хочется развеяться...
Кажется, и впрямь обрадовался.
- Ну, тогда до вечера?
- До вечера, милая.
- Целую!
- Береги себя!
После разговора ночная тоска лишь усилилась. Жозефина несколько часов ворочалась в кровати, безуспешно пытаясь уснуть. Где-то не так далеко сейчас, наверняка, безутешно рыдал у холодного тела восходящая звезда мира масок, Леонардо.


7


Темнота и огоньки сигарет высоко над землёй. Непонятно зачем возведённая платформа над маковым полем - обеденный стол Хроноса?
Внизу ветер танцует на маковом море, от чего алые закрытые головки цветов тихо перешёптываются во сне. Ночь напоминает шёлк. Гуляя по городу, она с печальной улыбкой накидывает свою вуаль на открытые раны городских канав, смывая недоверие, обнажая хрупкую плоть волшебного потусторонья... Город тайн... Шаги ночи властны тишью.
- Ты опять закурила?
- Нет... просто не удержалась от аромата твоего табака.
И снова темнота впитывает слова, заставляет грезить наяву. Как можно говорить о таких глупостях столь дивной ночью?
- Очень красивое место... и очень печальное.
- Как-то это звучит... по-французски!
- По-французски - это если бы одинокая звезда взошла на небе... а на небе миллиарды звёзд. И какая из них смотрит на меня? - Синие озёра глаз переливались, точно новорождённые хрустальные цветы, отражая безмерную ласку неба.
- На тебя смотрят все звёзды - ты особенно прекрасна сегодня вечером.
Она смеётся.
- Ага, и не забудь сказать нечто вроде: "Леди Раж, ваша улыбка... она такая... опасная!"
Тео покачал головой, выпуская изо рта сизое облако дыма.
- Только не сегодня. Сегодня ты совсем не опасная - ты влюблена, сестрёнка? Словно бы со мной - и не со мной. Где ты витаешь?
Жозефина только пожала плечами в ответ.
- Ты как каменный цветок, Джо, - продолжал Тео. - Твоё лицо застыло - у тебя украли душу. Ты спряталась под маской. Уж мне-то поверь - я среди масок живу.
- Я хочу прыгнуть в алое море маков — сейчас, Тео!..
- Только не сейчас. Лучше дождаться рассвета — сейчас маки спят. Вот если ты будешь продолжать бредить, я точно спрыгну! И в моей глупой смерти будешь виновата ты... - Вздыхает. -  Честно, и так хреново, Джо...
Снимая кожаную куртку Матеуша, Жозефина медленно и решительно поднялась в полный рост на платформе.
- Докури за меня, - протянула она сигарету собеседнику, и, не разделяя ни секунды долее опустошённого молчания, чёткой сдержанной походкой направилась вниз по самой долгой лестнице на свете.


8


И снова ночь мучений в руках ведьмы-бессонницы. Такой измученной она себя не чувствовала уже очень давно. Разбирать вещи в целях гармонизации внутреннего состояния - не самое вдохновляющее занятие для молодой прекрасной женщины ночью. Придётся свыкнуться с домом ещё на некоторое время... Если бы не эти проклятые шаги в коридоре — может, было бы и сносно.
Вещи периодически выпадали из рук. Усталость безжалостно сжимала в тисках грудную клетку. Из элегантной чёрной сумочки ящеркой выскользнула любимая помада Жозефины - Шанель, алый. Крохотная античная колонна с завидным проворством закатилась прямиком под кровать.
И когда длинная, необычайно тонкая Жозефина, свернувшись в три погибели, скорбно шарила ладонью в пыли под кроватью, она неожиданно наткнулась на нечто, чего там быть определённо не должно. Перед её удивлённым взором предстал непонятно откуда взявшийся надорванный забытый конверт, на котором нервным, но по-своему стильным, напоминающим викторианский век, почерком начертано лишь одно небольшое слово: Йозефу.
Борьба страха и искушения в сердце молодой женщины была недолгой - она была настолько захвачена тайной, что оставить всё на своих местах казалось ей чуть ли не кощунственным... Как бы то ни было, конверт она вскрывала быстрым шпионским жестом. 
В конверте лежала великолепная цветная фотография мужчины, внешне чем-то напоминающего Ференца Листа - возможно, мученическим, полным внутреннего противостояния эпохи Романтизма, выражением лица. Худое лицо, немного вытянутое... Волосы цвета горького шоколада, длинные, до плеч. Огромные, напоминающие переливчатую поверхность Тихого океана в ясный день, синие глаза. Бледный, чувственный рот — печальный, уголки немного опущены... Его можно было бы назвать красивым, если бы не эта нарочитость каждой черты, характерная для пожилых актёров театра, если бы не внутренний разлом...
Кроме невероятно эмоционального фото, в конверте заключалось не менее выразительное письмо следующего содержания:


Йозефу...

Боль застилает глаза пеленою слёз, когда я слушаю твои слова. Но слёзы холодны и разбиваются, падая на гранитные плиты.
Ты говоришь, что я Ангел... ты говоришь, что твоя любовь спасёт меня в конце света... ты говоришь, что освободишь меня от дракона и из клетки... ты говоришь, что ты дикое дитя, нуждающееся в моей любви... ты говоришь, что любил бы меня, даже если я демон...  ты говоришь и говоришь... я молчу. А ты всё говоришь... даришь мне слишком много слов - я не могу принять их... они слишком серьёзны - мой интеллект сдаётся, но чувства в вакууме не расцветают. И мои кисти коченеют.
Ты даришь мне свою любовь или влюблённость... даришь мне тронный зал своей жизни. И требуешь, чтобы я пила этот яд. Но я не могу. Я не люблю серьёзных слов и серьёзных чувств не по поводу.
Любовь хороша, но она - яд, она смертельный яд. Ты хочешь меня спасти своей любовью... а как? Любовь - это природа, а природа иногда требует жертв ради развития... Эгоизм - как дуриан:  сладкий, как мёд, сладкоголосый, как Ангел, но пахнет разложением... Прости, мой нежный, но я не лягу в паутину войны!
Ты меня слишком хочешь, чтобы трезво увидеть лёд, застывший в волосах... Всё моё тело - огонь, но за ним последует тлен и пепел. Поэтому неси свою гримированную красоту настоящему огню... для меня твоё сердце - слишком тяжёлая ноша... и места в твоей жизни для меня нет - как не разгребай лунку на лужайке - моя крона разрушит пейзаж, закроет солнце.
Я резвая как пуля, острая как кинжал и неуловимая как ртуть. Меня брать голыми руками - что играть со змеями... ты хочешь спасать меня от драконов - а ведь они учат меня летать, они - мои крылья. Отрежешь крылья - и я умру на земле, пресмыкаясь и изрыгая яд при каждом телодвижении, из медовых ран на спине...
Прости, что меня невозможно держать с закрытыми глазами... Прости, милый, что я такая егоза... В солнечных лучах я быстро-быстро растаю... и дай Бог тебе забыть меня, как забывают тревожные сны, просыпаясь утром...
               
Лола

P. S. Забери, пожалуйста, свою фотографию! Мне будет невероятно больно уйти, если я унесу с собой твой взгляд.


Лола... Жозефина искренне пожалела, что взяла в руки её послание, которое, судя по потрёпанной бумаге, неоднократно перечитывалось Йозефом. Бедный-бедный... до чего же тяжело, вероятно, миму было получить подобный опус. Может, из-за этого он бежал так необдуманно?
Жозефина, точно боясь потревожить тяжелобольного, тихо приблизилась к ящику, подняла с пола цветастый плед и поднесла к лицу... Розмарин, бергамот, корица, жжёный сандал и кофе... и ещё много-много незнакомых магических ароматов.


9


Никто не знал за ней, хладнокровной леди Раж, этой запретной слабости... да она и не практиковала опасный ритуал уже очень много лет - с тех пор, как была длинным нескладным подростком, очень нервничала от ссор с родителями, от одиночества. Но сейчас... неимоверное напряжение танцевало непрестанными электрическими токами внутри вен - гораздо больше жизни, чем может вместить пожухлое деревце, именуемое Жозефиной... телом Жозефины. Ей стало казаться, что имя, всегда ей нравившееся, не идёт ей, что ей не идёт это ухоженное тело, похожее на тяжёлый камень, что они непомерно далеки... Заземления как не стало - странное чувство, напоминающее боль, но в миллион раз сильнее, завладело ею... Всё как раньше - шаги на лестничной клетке в любое время суток, запах стареющих цветов из ящика... Пожалуй, кое-что изменилось: воздух стал плотнее, кто-то во все глаза смотрел на неё прямо из воздуха... Воздух стал чьей-то кожей - кровью и плотью - … Воздух...
Теперь и ей стало почти страшно.
Казалось, что только белые двери обложенной кафельным покрытием ванной способны защитить её сердце от этого всепроникающего взора. Большую часть времени Жозефина проводила в бесцельных прогулках по городу и в горячем водном коконе в эмалированной ванне... Шум воды отгонял мысли прочь. Звон "Зимы" прекратился - телефон разряжен и забыт в кармане... Если Матеуш захочет сообщить что-либо по работе - сам зайдёт, не денется никуда... Непрофессионально - да, но жить так, как требуется, больше невозможно. Почему - Жозефина и сама толком не знала. Просто кровь побежала в ином ритме...
Итак, неизвестная сила нарастала в динамике стремительного крещендо внутри вен. Звуки одновременной настройки сотен инструментов не давали разуму ни секунды для свободного вздоха - разум капитулировал. Горячая вода заключила Жозефину в нежные объятия, влажная звукоизоляция... Голоса становились всё тише, тише... тише и растворились в мутном теле воды...
Расслабленная, ещё более бледная в неярком свете ванной, худая рука на ощупь потянулась за бритвой. Океанически-синий взгляд задумчиво ощупывал таинственные тонкие зеркальные поверхности лезвий... Сплошными потоками текли слёзы, но она, зачарованная, точно и не чувствовала... Медленно и торжественно, точно впервые касаясь смычком скрипки, она опускала бритву на гладкую кожу руки. Сыграем "Зиму".
Свет предательски задрожал, затрещал... и потухла одна из лампочек, и без того тусклых. Треск и шелест вперемешку с искорками в стеклянном сосуде напугали Жозефину, цвет глаз прояснился, взгляд приобрёл осознанность... и она отложила инструмент.
- Ага, а сейчас бы ещё саундтрек как у Дэвида Линча... - Неизвестно к кому обращаясь, пробормотала она и под протестующий громкий всплеск поднялась из ванны.
Влажные волосы оставляли круглые и напоминающие осьминожек лужицы на кафеле... Розовые ступни неминуемо несли её к настенному зеркалу, ведомые многолетней привычкой...
И вот, в перекошенном, насылающем резкие тени освещении ванной на Жозефину из зеркала смотрело иное лицо - чужое. Глубокие тени под экстремально синими маниакально сияющими глазами, каждая черта точно гипертрофирована, прямые мокрые волосы до плеч... Руки... нет, руки её, женские. Да и лицо её. Показалось, слава Богу!.. Жозефина умылась холодной водой и, стараясь не заглядывать в зеркало, поскорее потушила издевательское освещение.


10


Лживая зима. Разноцветная зима. Радостная зима взрослых детей. Нигде Карнавал не проходил и не пройдёт более радостно и беспутно, чем в Вавилоне. Нигде в ночь Карнавала не будет затеяно столько интриг, перерезано столько глоток... Нигде вы не выпьете за одну ночь столько крепчайшего вина - и нигде не посетите бал, невероятнее, чем здесь - именно в ночь Карнавала...
Разноцветные маски и шапочки в великом множестве затопили улицу - смех заглушал музыку, заливал алкоголем проблемы, убивал тоску. Миллионы сапог попирали старинную каменную улицу в ту ночь. Человеческая река разливалась на множество потоков, чтобы вновь слиться воедино в самом сердце древней нечестивой королевы - у театра. Сегодня давал праздничное представление выдающийся Шут, и именно поэтому город с неба, вероятно, напоминал огромного паука, состоящего из крошечных человечков, стекающихся к телу - в центр круга.
Среди алых щёк, сливовых губ и искусственных цветов в головных уборах мужчин и женщин мелькало одно лицо - выбеленное. Ну и что ж? Выбеленным лицом никого не удивишь в этот развесёлый вечер. Мало ли по улицам бродит Пьеро в поисках утех, вина и фейерверков?
Но почему-то именно этот высокий худой человек обернулся на мосту, когда его окликнул высокий хрипловатый девчоночий голос: "Джооооу!!!" На мосту не так много народу, но всё же требуется достаточно времени, чтобы разглядеть друг друга в разномастной толпе... Пьеро явно не мог найти ту, кого искал - беспомощно шарил он синими гримированными глазами по вьющемуся потоку лиц.
Вот снова: "Джооооооу!!!!!". Вот она: среднего роста, худенькая и кудрявая смугляночка в коротеньком платье из лоскутков и алой маске-домино. Кричит со всей силы, сложив длинные ладошки рупором, тело напряжено. Затем резко вскидывает руки вверх над головой, совершая ими движения, напоминающие работу дворников автомобиля. Кудряшки лезут под маску и в глаза, и девушка хохочет во весь свой непропорционально большой рот. А затем, радостно подпрыгивая, ловко, словно пустынная ящерка, просачивается сквозь толпу к огорошенному Пьеро. Ещё момент, и она нежно целует его в разрисованные чёрным губы, повиснув на его плечах.
- Ах, Йозеф! Ты всё-таки вернулся! А я так переживала! До чего хорошо... - И она снова запрыгала козлёнком, радостно хлопая в ладоши. Совсем как ребёнок! И глаза сияют, и хохочет с удовольствием - во весь рот...
- Карменсита? - Удивлённо отступает на шаг Пьеро.
- Нет, душка! Только не это глупое имя! Моё настоящее... ты ведь не забыл его, нет? - И два огромных, напоминающих переливчатые камушки, глаза требовательно впились в чёрно-белую маску.
- Лола? - Снова с опаской, точно самому себе не веря, спрашивает Пьеро, наклоняя длинноволосую голову налево, вглядываясь в её лицо, припоминая...
- А полное? - Не отстаёт девчушка.
Человек в белом разглядывает её лицо напряжённо, изучает коричневые веснушки на курносом носу.
Издалека по направлению к ним сквозь расступающуюся толпу легко и ритмично, словно танцуя, движется высокий длинноволосый человек в чёрно-алой маске с двумя рожками мороженого в руках.
- Твой Арлекин? - Внезапно спрашивает Пьеро, отвлекаясь и кивая в его сторону.
- Ага, - кивает девушка и тут же упирается руками в чёрных кружевных перчатках в обтянутые корсетом бока. - И не отлынивай от вопроса, хитрец!
Загорелая кожа, худенькая... И высокий мужчина с восточными волосами... что-то знакомое всплывает со дна озера... Вглядеться в отражение повнимательней - и:
- Суламифь!
- Ну да... Душка, ты вспомнил! Только вот я тебе его никогда не говорила... Как ты вспомнил? - И снова это щенячье радостное любопытство.
- Да отстань ты - сам не знаю! - Уже хохотал Пьеро, в шутку отмахиваясь от девчонки, как от надоедливой мухи.
- Но он зовёт меня Коломбиной... Джо, представь, только недавно додумался спросить: "Послушай, Коломбина, а как тебя зовут?" - Лола и сама заливисто захихикала, потрясываясь при этом всем телом. И неожиданно смех прервался, Коломбина нахмурилась:
- Слушай, а ты не сердишься на меня за...
- За что? - Поднял чёрные брови Пьеро.
- Ну, за то письмо...
Лицо Пьеро стало больше походить на маску.
- Ой, вот послушай! Только без этих твоих штучек! Я и сама тогда расстроилась... - Активно жестикулируя худенькими руками, принялась за сбивчивые объяснения Коломбина. - А вот ты думаешь, мне легко было подкинуть тебе это письмо, нажать на кнопку звонка, сбежать, не дождавшись, по лестнице... прекрасно осознавая, что больше не вернусь!!!
Губы девушки болезненно скривились, глаза заблестели ярко-ярко, как звёздочки.
Пьеро сочувственно провёл ладонью по обтянутой гладкой тканью спине. Она горестно продолжала:
- С чего ты вообще тогда всё это начал? Ведь между нами ничего не было... нам было просто... весело!
Она помолчала, Пьеро ласковыми синими глазами нежно смотрел на нервные черты смуглого личика.
- А потом я пошла на набережную... и курила под дождём весь день... Там ещё собака пристроилась рядом... Нам так хорошо было вместе помолчать...
И она снова прильнула лицом к чёрно-белой груди.
- Обещай мне, что не будешь обижаться - обещаешь, Джо? - Еле слышно говорила Коломбина в мятую ткань на его груди. Пьеро только снова погладил её по спине.
- Ты чем сейчас занимаешься, Лола? - Через некоторое время тихо поинтересовался Пьеро.
- Да мы ездим с Арлекином - то там, то сям... сами не знаем, где окажемся завтра... Он в этом смысле мастер, мой Арлекин.
Она подошла к мостовым перилам и поглядела в воду. Затем снова повернула лучистые глаза к Пьеро и произнесла тише ветра в лесу.
- Знаешь, душка... мы собираемся съезжать из Вавилона. Вавилон выпивает нас дочиста.
- Куда, Лола? - Голос мима звучал самой безысходностью.
- В Иерусалим, - ещё тише, но твёрдо произнесла Коломбина.
- А где он? - Всё так же безысходно спрашивал Йозеф, не глядя на своё размытое отражение в мутной воде.
- А там, где твоё сердце. Вот мой Иерусалим - он, - кивнула она в сторону приближающегося Арлекина. - А где наш Иерусалим... пока не знаем, будем искать.
Ещё пару секунд подержав маску серьёзности на лице, она внезапно сменила её на улыбку, игристую, точно вино.
- Так что думай сам... Может, и свидимся ещё... Жозефина! - И смех Коломбины зазвенел колокольчиком, отскакивая от глади воды.
- Откуда ты узнала? - Лицо Пьеро исказилось от глуповатого изумления.
- Ну, девушка-Йозеф - как её ещё могут звать? Я же тебя обнимала, глупышка! И целовала... ой! - И Коломбина снова шкодливо захихикала. - Передашь это всё Йозефу!
В это время к ним подошёл Арлекин. Высокий, излучающий радостное спокойствие, он лишь отдалённо походил на человека. Скорее на Ангела или сфинкса. Его глаза напоминали небо своей переменчивостью. Он молча протянул Жозефине рожок клубничного мороженого, второй рожок отдал Коломбине и всё так же невозмутимо открытым взором погрузился во взгляд Жозефины.
Ему удивительно шёл чёрный костюм и алый галстук. Коломбина рядом с ним казалась совсем ребёнком, но вместе они смотрелись на удивление гармонично.
- Ладно, нам пора, сестрёнка...- снова зазвучал флейтой голос Коломбины.
- В театр? - Полюбопытствовала Жозефина.
Лицо Коломбины скривилось насмешливо-разочарованно:
- Ой, да ну-у! Там же сегодня одни мажоры! Мы лучше тут по мосточку погуляем, мороженого поедим...
Арлекин усмехнулся.
- А раньше с таким лицом она говорила только о Карлосе Кастанеде...
- Зато вот он Кастанеду обожает! Всю машину им заставил - уже мне пристроиться поспать негде! - С агрессивным смехом парировала Коломбина, тыкая острым пальчиком в высокого стройного человека.
- Ага, обожаю... Только вот не читал ни книжки! У него обложки красивые, - продолжал с невозмутимым видом задирать её Арлекин. Было странно слышать, как его глубокий голос вдохновенно вещает вздор.
- С тобой я ещё разберусь! - Ткнула его в бок Коломбина. И, повернувшись к улыбающейся Жозефине, продолжила:
- А ты, сестрёнка, сегодня гостей жди!
- Кого? - Широко раскрыла синие глаза молодая женщина.
- Кого-кого... полицейского тебе вызову!
И без объяснений Коломбина снова крепко обняла опешившую Жозефину.
 Не успел Пьеро опомниться, как разноцветная юбка уже мелькала вдали. Эта парочка, несмотря на ритмическую прерывистость движений, точно не шла, а скользила в иной, своей собственной реальности, легко танцевала сквозь цветную толпу. Ещё долго Жозефина наблюдала, как растворяются в синеватом полумраке античная фигура Арлекина и тоненькая егоза Коломбина, через каждые пару шагов на скаку целившая ему в рот рожком подтаявшего мороженого.


X


Чем ближе к дому, тем громче колотится сердце. Чем ближе к дому, тем выше скорость шагов... ещё немного - и сверхзвуковая. Коломбина не соврала - наверняка не соврала - всё чётче следы гостей в загустевшем воздухе чувствовала и Жозефина... И от этого сердечко отчаянно билось о стенки решётки.
Пьеро, распустив шикарную копну волос по ветру, как птицы, повинуясь внутреннему компасу, уже почти летел домой - сквозь старинную каменную арку со страстно целующейся парочкой в темноте у стенки, мимо неизвестного разумной науке каменного зверя и крошечной часовенки с сияющими окнами, мимо фонтанов, дверей, людей... предметы и живые существа смешались в сплошную бесконечную линию краски... как на детской карусели.
Вот и дверь подъезда. Знакомое дребезжание лампочки и запах увядших камелий на площадке... непослушный ключ в упрямом замке... вот, наконец, и родная прихожая. Пустая. А кого ты там ожидала увидеть? Никого. Подожди, присядь. Он позже подойдёт.
И она, спешно миновав коридор, порывом свежего весеннего ветра пронеслась в тёмную комнату и, не переодеваясь и не зажигая свеч, уселась на чёрный ящик в наполненной фиолетовым воздухом душной комнате...
Встала, открыла окно... Незнакомый ветер нещадно терзал занавески. Никогда ожидание не длилось дольше. Но Пьеро терпелив. С каким-то волчьим усердием в невероятно синих глазах ждала она - не двигаясь - часами, днями, годами, эрами... За окном проходили войны, перевороты, праздники и похороны - её это не касалось. Она ждала.
Тоненькая Жозефина слилась с чёрным ящиком в темноте в единый монолит. Как гимнаст на картине Пикассо, любующийся девочкой на шаре.
Как всегда, её преследовал вездесущий ветер и вечные шаги в коридоре. Но ветер был ласков к ней в ту ночь, а шаги... она их слышала, но не замечала - она не срывалась к двери, лишь заслышав ритмы чужой поступи. Жозефина - зверь, а звери ждать умеют. Она даже и не думала ни о чём на свете - просто тянула со всей силы из тёмных пучин космических путей того, на чей след напала... Как люди посмели забыть, что и они космические тела, что и они следуют своим орбитам, повинуясь законам Любви и Притяжения?..
Очень скоро... очень скоро... течение времени остановилось, когда в гулком коридоре раздался прерывистый ритм незнакомых шагов. Дверь осторожно открылась... Жозефина не срывается, она ждёт... Жозефина не срывается, она знала... она почти спокойна... только вот что с сердцем? - Оно само не своё - но тем монолитней Жозефина.
Тихие осторожные шаги по коридору, прямиком в комнату - конечно же, он ведь тоже волк. Он тоже чует неладное... Вот и пришло время. И Пьеро, не двигаясь с места в холодных огоньках, долетающих из окна, невыносимо медленно поворачивает гримированное белое лицо с широко открытыми синими глазами в сторону дверного проёма.
Удушающий страх, слившийся воедино с изумлением и трепетом перед тайной, искажает  лицо мужчины в дверях, концентрируясь в глазах - невыносимо синих. Он застывает на месте... Самая виртуозно выполненная статуя столетия. Жозефине кажется, что откуда-то издали долетают легко разлетающиеся на ветру бабочками звуки фуги Баха... из часовенки... Вне ритма и вне времени, ибо континуум замкнулся в кольцо... на мир форм и плоти пролился звёздный мёд Безвременья...