Поездка в Заполярье

В начале ноября я наконец-то собрался в далёкую дорогу на полуостров Ямал. Причина поездки была простой – надо было увидеться с моей родной сестрой. Жизнь так сложилась, что я не видел её (и не имел о ней никаких сведений) начиная с шестнадцатилетнего моего возраста. А ей вообще тогда было всего семь лет. Контакт мы восстановили только в 2012-м году.


Я настойчиво приглашал сестру приехать в Таллин, но сначала у неё была срочная хирургическая операция, а потом крепко разболелись колени. Пришлось мне самому ехать к ней (хотя я всегда считал, что по справедливости это младшие должны навещать старших). Сестра очень помогла справиться с покупкой билетов из Москвы до Лабытнанги через Интернет. Когда я выехал из Эстонии, то у меня в чемодане уже лежали распечатанные билеты на дорогу туда и обратно (за что ей отдельная благодарность). Мне частенько доводилось посещать Москву в восьмидесятые годы и в начале девяностых (работа была связана с частыми командировками). Тогда я бывал в Москве не меньше двух-трёх раз в году. После 1995-го года мне довелось побывать в Москве всего-то два раза. Последнее посещение Москвы (до нынешнего года) пришлось на начало 2006-го.

Прежде всего, хочу сказать, что вагоны поезда «Таллин – Москва» довольно новые, и купе оборудованы совсем неплохо. Мне кажется, что новые купе почти во всём лучше купе старого образца. Исключение только одно – ночные светильники в старых вагонах были намного удобней для любителей чтения перед сном. В Москве у меня было довольно времени в запасе, чтобы проехаться в метро до центра города, пройтись по книжным магазинам и пообедать в хорошей кулинарной лавке (ресторан быстрого питания в духе «Макдоналдса», только намного более русское меню) с названием «Братья Караваевы». Накормили вкусно, сытно и сравнительно недорого. Полноценный и разнообразный обед из четырёх блюд обошёлся мне в сумму менее десяти евро.

Свой чемодан из камеры хранения Ярославского вокзала я забрал за час до отправления поезда. Для начала надо было выйти из вокзала со стороны Комсомольской площади, найти место для курения и выкурить сигарету. На всей территории вокзала (не только внутри здания, но и на перронах) курить запрещено. В поездах сейчас курение тоже под запретом (хотя в поездах дальнего следования выход из положения желающие находят).
Должен отметить, что и на улицах Москвы курение разрешается только в специально обозначенных местах, иначе можно попасть на деньги – московская полиция любит собирать штрафы не меньше любой другой городской полиции.

В результате всех этих передвижений я подошёл к своему вагону за полчаса до отправления поезда. Проводник ещё не начал посадку. Ещё раньше меня подошли к вагону два высоких мужчины средних лет в походной одежде, с большой плоской коробкой и четырьмя объёмистыми сумками. Через пять минут началась посадка.

Едва я успел уместить свой чемодан под спальной полкой, как в купе вошли оба мужчины с сумками и коробкой. Один из них был провожающим, а второй, как оказалось, был моим попутчиком до конца поездки. После отправления поезда мы познакомились – мой попутчик был гидрологом из Петербурга, а провожающий его приятель просто по дружески подвёз его с грузом из Питера на своей машине. Саня (так назвался мой новый знакомый) работает на Ямале далеко не первый год. Дети уже взрослые, сам он, в свои сорок девять лет, уже дважды стал дедом, а с женой давно в разводе. Из-за всего этого он с удовольствием проводит на северной вахте не два положенных по стандартному договору месяца, а сразу месяцев по восемь (за что начальство его высоко ценит). Вот и сейчас он ехал с намерением оставаться на Ямале до августа следующего года. В большом картонном ящике у него была новенькая тарелка спутниковой связи с Интернетом – работа вынуждает передавать данные замеров изменения уровня воды в главную контору ежедневно. У Сани более двадцати объектов на линии обхода протяженностью почти в двести км. Тут без снегохода не обойтись.

Саня был на «земле» примерно три месяца – контролировал отделочные работы в своём новом сельском доме в Карелии. Дом построен почти полностью, остались всякие мелочи. На этот раз завершал работы по установке автоматики на систему газового (а как же!) отопления. Контролировать качество регулировки будет лучший друг Ким – тот самый парень, который подвозил Саню к поезду.

За чаепитием Саня всё время потирал лоб и говорил о том, что у него нехорошее чувство – что-то он позабыл прихватить. И через час он вспомнил, что оставил дефицитные ножи для ледобура в машине своего приятеля. А на поиск этих ножей было потрачено часа три-четыре поездок по городу…
Начались телефонные переговоры о наиболее удобном способе быстрой пересылки этих ножей (достать их на Севере – несбыточная мечта). Иначе лунки для замеров придётся всю зиму пилить вручную. Тут же Саня вспомнил и то, что забыл в своих бумагах ещё и разрешение на любимый охотничий нож, который вёз в багаже.
Опять огорчение.

Дело в том, что перед посадкой на поезд «Газпрома» (железнодорожная ветка маршрута Обская – Бованенко – Карская) пассажиры проходят досмотр не менее тщательный, чем в международном аэропорту. На территории «Газпрома» царит строжайший сухой закон (нарушители изгоняются с работы немедленно и никогда не смогут устроится ни в одну другую фирму на подконтрольных «Газпрому» территориях). Мало того – там ещё и курить разрешается строго в отведённых для этой цели местах: уж очень велик риск взрыва или пожара.
Перед сном мы ещё успели попробовать угадать, когда к нам подсадят попутчиков (поезд идёт от Москвы до Лабытнанги двое суток).

Утром, в Вологде, в наше купе зашёл широкоплечий здоровяк с окладистой бородой сельского батюшки. Затолкав свой баул на самую верхнюю полку, он представился – Пётр.
Коротко сообщил, что едет после многомесячной зимовки на арктической станции архипелага Северная земля. Ледокол вывез зимовщиков с острова Большевик и доставил в Архангельск. Приходится добираться с пересадками. Сам он родом из Лабытнанги, а дочка его живёт в Салехарде. Туда он и направляется.

Уже за завтраком мы соединили наши продуктовые запасы и начались долгие вагонные разговоры.
Прежде всего мои попутчики обсуждали достоинства северной рыбы. А реки и озёра Ямала рыбой богаты. Надо сказать, что реки Севера наиболее рыбные из всех рек России. Из них самая богатая рыбой — Обь. Главное богатство Оби — сиги. Такого количества сигов нет нигде в мире. Ежегодно здесь добывают более десяти тысяч тонн ряпушки, пеляди, муксуна, чира, сига-пыжьяна, тугуна, омуля и нельмы, что составляет почти половину всего вылова сиговых в России или треть мирового. Ямало-Ненецкий автономный округ (ЯНАО) дает товарной рыбы больше, чем вся Восточная Сибирь.
Помимо абсолютно незнакомых моему уху видов рыбы упоминались и хорошо известные – щука, ерш, гольян, таймень, хариус и корюшка. Встречаются тут и налим, язь, стерлядь и царь-рыба осётр. Есть даже такая экзотика, как арктический омуль. Величина средней местной щуки около шести килограмм. Но встречаются экземпляры и более двадцати кило. Среди местных карповых сибирский елец, язь, сибирская плотва, золотистый карась. Много крупного окуня, судака и ерша. И новичку довольно трудно отличить щёкура (чира) от муксуна – они довольно похожи внешне.

Пошли сравнения удачливости рыбалки на реке Соби, в посёлке Сёяха, на озере Нейто и т.д. Во время этих разговоров я уяснил для себя, что река на местном языке «- яха».
Если же из озера вытекает река, то название озера оканчивается на «-сё». А вот если река впадает в озеро, то название озера заканчивается на «-то». Мечта Сани – поставить рыбзавод по восстановлению стада муксуна на озёрах Нейто.
Потом пошли разговоры о замечательной охоте на куропаток, о деликатесном белом мясе полярных сов, о своеобразном вкусе сырого муксуна. Саня рассказывал о приблудившемся горностае, который заменил ему кота.

Как-то к слову пришлась история о двух знакомых ненцах, которые поехали на охоту, но у снегохода порвался ремень, а запасного с собой у них не было. Вот они и пошли пешком до ближайшего жилья – Саниного балка. Шли двое суток. Дошли. В этот раз им повезло. А несколько месяцев спустя они же отправились вдвоём на весеннюю рыбалку и их «Буран» провалился под лёд. Одного сразу утащило течением под лёд, а другой сумел выбраться из полыньи, но сильно поморозился и во время отъезда Сани в отпуск всё ещё находился в больнице в очень тяжёлом состоянии. Север не прощает ошибок.

Пётр рассказывал о своей зимовке рядом с островом Большевик. (Названия многих островов архипелага Северной земли остались вполне советскими: остров Комсомолец, остров Пионер, остров Октябрьской революции). Там довольно часто встречаются белые медведи, находят и отдельные черепа, и целые медвежьи туши (хотя и редко).
В качестве сувениров Пётр вёз большущий коготь белого медведя, белую шкурку копытного лемминга и… косточку из пениса белого медведя.
Косточка вызвала искреннюю зависть у Сани: - «Эх, кто бы мне такую прирастил»!

Жаловался Пётр на то, что кадровики института Арктики и Антарктики обдурили зимовщиков с трудовым договором – принесли на подпись за полтора часа до отплытия, времени на подробное ознакомление не оставалось, и подписывали полярники этот договор не читая.
Во время зимовки постоянно приходилось перерабатывать рабочие часы – он работал сразу по трём специальностям, водитель-механик, дизелист и электрик. Начальник обещал кучу дополнительных отгулов и полуторную оплату за переработанное время. Обещано было многое: полноценное питание, биотуалеты, полное обеспечение зимней спецодеждой.

Реальность была не такой радужной – для новой смены продукты не завезли, и два месяца зимовщики жили впроголодь. Бывало и так, что запоздавшим к началу обеда просто не хватало и так изрядно водянистого супчика.
Примерно через два месяца к базе полярников подошёл ледокол, но из-за сложной ледовой обстановки встал на рейд в миле от берега. Контейнеры с продуктами пришлось перебрасывать на берег вертолётом. Во время первого же рейса контейнер со свежими овощами выпал через неплотно закрытую дверь вертолёта и ушёл под лёд. Все последующие контейнера крепили гораздо основательней, но овощей от этого больше не стало.
Обещанный биотуалет на практике оказался разрезанной по горизонтали на две половинки бочкой из-под солярки, а само отхожее место было оборудовано между жилыми балками. Жилые модули ставят крестом, так, чтобы торцевые стенки образовали дополнительное помещение, которое остаётся только закрыть надёжно закреплённой крышей – ветра здесь бушуют не шуточные.
Техника на полярной станции оказалась старой, запчастей было впритык, зимней соляры больше, чем арктической. Мало того – на складах не смогли отыскать ни тёплой зимней куртки нужного Петру размера, ни тёплой обувки. Хорошо, что среди сменившихся зимовщиков один был примерно таких же габаритов – он и оставил свою поношенную (но тёплую) зимнюю куртку и утеплённые сапоги.
Резиновые покрышки использовать на зимовке было невозможно – камень трескается на морозе острыми, как нож пластинами, и покрышки за пару дней превращаются в лохмотья. Приходилось пользоваться только гусеничной техникой.

После длительной зимовки и разных неурядиц прибыл ледокол со сменой. Большинство из тридцати полярников получили замену и отправились на большую землю. Ледокол прибыл в Архангельск 27-го октября. В городе в этот день было плюс десять градусов. И тут полярники (впервые за много месяцев) увидели зелёную траву на газоне и ещё не вполне облетевшие кустики.
Они ожидали получить достойную оплату своего труда и пару месяцев отгулов, но им выплатили «голый» оклад из расчета 60 тысяч в месяц, незначительные премиальные и дали всего лишь месяц оплачиваемого отпуска. Когда полярники стали возмущаться, то кадровик заявил:
«- Ребята, вам договор надо было внимательней читать, перед тем, как подписываетесь».
И что тут скажешь?
Юридически всё корректно.

Я слушал эти беседы развесив уши – всё было для меня крайне интересно. В разговорах мелькали имена Байсарова (насколько я понял – бывший муж Кристины Орбакайте сейчас является ключевой фигурой в главных проектах Ямала). Обсуждались скрытые конфликты с другим крупным местным бизнесменом – Игорем Наком (это сын официального первостроителя города Лабытнанги Владимира Григорьевича Нака, заслуженного строителя РСФСР, долгое время возглавлявшего Производственное строительно-монтажное объединение Ямалтрансстрой). Именно Владимир Нак возглавлял строительство самой северной в мире железной дороги Обская - Бованенково. Благодаря нему в 90-е годы был спасен от остановки уникальный объект - железная дорога через Ямал.

Оба моих попутчика неоднократно говорили, как они стосковались по вкусу малосолки из муксуна и переживали за резкое падение уловов этой вкусной рыбы…
А поезд отсчитывал километры.
Печорскую железнодорожную магистраль (Коноша — Воркута) строили во время Великой Отечественной войны очень быстрыми темпами, чтобы как можно скорее наладить вывоз угля из Воркуты. Основной в то время угледобывающий регион страны, Донбасс, был захвачен немцами. По отзывам местных железнодорожников «дорога построена на костях зэков, здесь на каждую шпалу — по погибшему».
Вот за окном уже промелькнул Сольвычегодск – город с полутысячелетней историей, некогда бывший крупным торговым центром, а сейчас пришедший в упадок.
Началась республика Коми, славящаяся своими зековскими зонами. Насколько я знаю, сейчас их чуть больше тридцати, а ещё пару десятилетий назад было вдвое больше. Наверное, грешить криминалом в России стали меньше. Или ловить преступников стали реже…
Вот мы уже проехали Ухту, Сосногорск, Княж-Погост и за окном станция Каджером. Некогда, в конце семидесятых годов, мне довелось пару недель лежать в местной больнице с воспалением лёгких.

А вот и город Печора, на одноименной реке. Дальше по железной дороге мне ездить ранее не доводилось.
Отсюда начинается настоящий Север! Проезжаем Инту и вот уже за окном станция Сивая Маска. Это уже Заполярье.
Газета «Гудок» в давние времена опубликовала интересную версию происхождения этого странного названия. Этимология такова: строившим железную дорогу «зэкам» выдавали маски для защиты лица от обморожения, эти маски покрывались инеем, становились «сивыми».

К вечеру второго дня пути пейзаж за окном изменился. Если к виду снега и сугробов мы начали привыкать уже с Вологды, то деревья за окном резко изменили свой вид. Ёлки потеряли привычную разлапистость, и стали похожими на стройные кипарисы. Берёзки вытянулись ввысь, но их стволы потеряли объём.

Иду смотреть расписание станций – много ли их осталось до финала моего пути. Между окнами висит листок с графиком остановок: Никита, Елецкая, Хорота, Собь, Харп-Северное Сияние, Обская, Лабытнанги. После Хороты начинается Полярный Урал. Именно здесь стоит знак «Европа-Азия» и тут же пролегает граница между республикой Коми и Ямало–Ненецким автономным округом.
Звонит сестра на мобильник, говорит мне, чтобы я выходил в Харпе – она там встретит меня на машине. Сообщаю об этом своим попутчикам.

Саня рассказывает Петру историю, как недавно приехавший на заработки шофёр решил поиграть в таксиста на служебной машине – подвёз голосовавшую на трассе женщину и потребовал за проезд деньги, что по местным обычаям совсем не принято.Случай стал известным, коллеги популярно объяснили новичку, что так делать нельзя, а со временем и вовсе «выдавили» его с работы. Слишком жадных тут не любят.

Саня записывает свой номер телефона Петру и приглашает его на работу в проекте рыборазводного завода. Он ещё успевает рассказать мне о том, что железная дорога Лабытнанги – Бованенково славится не только тем, что это самая северная железная дорога в мире, но и тем, что тут построен четырёхкилометровый мост через пойму реки Юрибей. Он стал одним из самых протяжённых мостов в России и самым длинным мостом в мире за Полярным кругом.
Мы успеваем заметить стадо оленей, каслающее совсем рядом с железнодорожным полотном.
Вообще-то слово «каслание» применяется ненцами для обозначения перекочевки стойбища, а не стада. Но смена пастбища вынуждает менять и место стоянки.

Надо сказать, что на 50 миллионах гектаров тундры в Ямало-Ненецком автономном округе кочует около 600 тысяч голов северного домашнего оленя. Это на шестьдесят тысяч больше количества жителей этой территории. А общая площадь округа – 770 тысяч квадратных километров. Это примерно в семнадцать раз больше территории Эстонии. А населения в два с лишним раза меньше…

И Саня, и Пётр выходят в Лабытнанги.
Сане надо ещё сутки ждать в гостинице «Семь лиственниц» газпромовского поезда, а Петру нужно ещё переправляться через Обь в Салехард. Мне пора одеваться и выходить – через три минуты поезд прибывает на станцию Харп. Тут выходит больше половины пассажиров – поезд едет до Лабытнанги ещё два часа, а встречают родственников и друзей на машинах именно тут, потому что на автомобиле до Лабытнанги можно доехать меньше чем за час. А уж до Октябрьской, так и того меньше.

Я выхожу с чемоданом из поезда на свежий морозец и вижу метрах в пятидесяти свою сестру Марину, которая машет мне рукой. Мы обнимаемся.
Сестра знакомит меня с водителем машины – Виктором. Это сосед по дому, который помогает мне закинуть чемодан в багажник и по дороге успевает рассказать о некоторых особенностях местных дорог. Хоть шоссе и не совсем очищено от снега, но скорость у машины за сотню. Домчались к дому Марины меньше, чем за полчаса. Я сразу же отправился под душ с дороги, а когда вернулся, то увидел на кухне ещё и подругу моей сестры. Раиса Васильевна работает уже много лет на Севере поваром, вот она и помогает моей сестре с подготовкой стола.
А стол ломится от северных разносолов!

Тут и здоровенная чаша с золотистой икрой щёкура, и большое блюдо с розовой малосолкой из муксуна, и блюдо жаренной рыбы, и селёдка под шубой и множество других блюд, от обилия которых у меня разбегаются глаза. В Лабытнанги говорят, что Дмитрий Медведев в одном из своих интервью назвал муксуна своей любимой рыбой.
Но начинаем мы обед с традиционного вкуснейшего горячего борща. И, естественно, под рюмочку коньяка.
Разговоры затянулись далеко за полночь – ведь мы так долго с сестрой не виделись!

Утром я выхожу на улицу выкурить сигарету и встречаю Виктора, возвращающегося со своей таксой с прогулки. Он подзывает собачку:
«- Текила, домой!»
Кличка мне нравится. Да и сама собака выглядит неплохо.
Пока я курил, мимо меня прошло несколько соседей. И все со мной здоровались.
Надо отметить, что главной чертой северян является доброжелательность.

Муж моей сестры, Сергей Мелехов, сейчас на двухмесячной вахте. Сменится только в середине декабря. Он сейчас руководит участком строительства дороги где-то в центре Ямала. Марина рассказывала мне, как много лет назад он приходил устраиваться на работу в здешний «Мостострой» простым рабочим. Бригадир плотников (бывший парикмахер) был назначен на свою должность исключительно благодаря дружеским связям (начальство любит добровольных информаторов), и, когда увидел два диплома (строительного техникума и о высшем образовании инженера-механика), а также и другие «корочки», свидетельствующие о нескольких освоенных Сергеем строительных специальностях, то сразу заподозрил в нём потенциального конкурента.
«- Ты знаешь, мы тут конструкции по тридцать тонн поднимаем?» - начал он разговор.
«- Так не вручную же поднимаете. Кран справляется» - ответил Сергей. И после пятиминутного разговора начальник отказался принимать его на работу.
Причина понятна.

После завтрака мы вызвали такси и отправились в Харп.
Харп – небольшой посёлок в двадцати километрах от станции Октябрьской. И в тридцати трёх километрах от Лабытнанги. На въезде в посёлок нас встретили друзья Марины: супружеская пара Наталья Алевро и Григорий Китаев. Экзотическая фамилия Натальи – наследие родителей-греков из города Николаева на Чёрном море.
Пара произвела самое хорошее впечатление – рядом со смуглой и яркой красотой Наталии основательный и крепкий Григорий. Как-то сразу было понятно, что эти люди ценят и берегут сложившиеся между ними отношения. Мы с сестрой пересели в их недавно приобретённый «Ниссан» и поехали знакомиться с местными достопримечательностями.

Харп – в переводе с ненецкого «северное сияние».
Стоит он на реке Собь и находится на шестьдесят километров северней Полярного круга.
В маленьком посёлке (чуть больше шести тысяч жителей) две исправительно-трудовых колонии. Это колония ФБУ ИК-3 в центре посёлка, где до 2006 года отбывал наказание подручный Михаила Ходорковского Платон Лебедев. И вторая – ФБУ ИК-18 «Полярная сова» (колония особого режима), одна из пяти колоний для осужденных пожизненно. Здесь, в особо жёстком режиме содержания, отбывают свой пожизненный срок «битцевский маньяк» Александр Пичушкин и милиционер-убийца Денис Евсюков, бывший начальник ОВД Царицино в городе Москве. На территории «Полярной совы» стоит красивая церковь, которая первой мне бросилась в глаза при моём первом взгляде на посёлок (ещё из поезда).

Наталья привезла нас на вертолётную площадку, откуда открывался замечательный вид на посёлок, на довольно близко подступившие горы Полярного Урала и на протекающую совсем близко реку Собь. Подъехали мы и к запретке «Полярной совы», чтобы я смог сфотографировать вызолоченный купол церкви с самого выгодного ракурса. За четверть часа мы успели объездить весь небольшой посёлок и отправились в Лабытнанги.

Лабытнанги – в переводе с ненецкого «семь лиственниц». Так называлось стойбище в здешних местах. А в стародавние времена на этом месте стоял Обдорский острог.
Да и сейчас тут есть достаточно известная ФБУ ИК-8 «Белый медведь», печально известная издевательским отношением «вертухаев» к заключенным. История этой колонии началась ещё в 1954-м году, когда на территории посёлка Лабытнанги создали лагерное отделение Воркутинского исправительно-трудового лагеря МВД.

Город небольшой, но довольно хорошо выстроен – улицы широкие, площадь Нака красиво обустроена, дома (по большей части) покрыты цветной отделкой ярких и тёплых оттенков (что производит хорошее впечатление на морозном воздухе). В магазинах изобилие разнообразных продуктов. Снабжение мало отличается от крупных городов России. Единственно, что не могу сказать – это уровень цен. Слишком сложно для меня было переводить цены из рублей в евро. Сервис тоже вполне на уровне – когда я попросил развесной лук (выставлены были только упаковки по килограмму), то продавщица попросила минутку подождать и пошла на склад, чтобы упаковать мне нужные три луковки.

Потом мы проехали к переправе.
Там стояли большие «ТРЕКОЛ»-ы – своеобразные вездеходы на пневматических супершироких шинах. А по льду бойко бегали снегоходы и вездеходы на воздушной подушке. Официально переправа ещё не была открыта, и потому действовали коммерческие цены на переправу. Стоимость пересечения Оби на «Буране» была 500 рублей. Государственная цена билета на вездеход – всего семьдесят рублей. А при острой необходимости люди летают вертолётом. Тогда приходится платить полторы тысячи рублей за перелёт в один конец. Ширина Оби в районе переправы около четырёх километров. На том берегу, помощью зума фотоаппарата, можно было разглядеть статую мамонта.

Из Лабытнанги мы поехали на Обскую. Там я сфотографировался у столба «нулевого километра», откуда начинается зимник на Бованенково. Совсем рядом расположена небольшая церквушка (почти часовня) и здание воскресной церковной школы (во всяком случае у меня возникло именно такое мнение).

Утомившись от всех этих поездок мы отправились домой обедать. На столе опять появилась икра, жаренный щёкур, а Григорий взялся за строганину. Он вытащил тушку мороженного муксуна, дал ему пятнадцать минут оттаять, и ловко снял с него шкуру вместе с чешуёй. Предварительно он уже сделал в десертной тарелочке смесь соли и перца. Острым ножом он строгал бело-розовую тушку и тонкие полоски строганины складывал в широкую пиалу. Меня он торопил:
«- Нельзя давать строганине таять! Её надо есть с ледком».

Опять стол был заставлен салатами и закусками, опять появилась бутылочка коньяка, а мы привезли с собой пару бутылочек сухого красного вина. Начались застольные разговоры, из которых я понял, что Григорий в своей жизни хлебнул всякого, и за плечами у него такой опыт, что другим надо было бы три жизни прожить, чтобы это пережить. Наталья рассказывала о своих сыновьях, младший из которых отличается особенно развитым воображением и недюжинной фантазией. В свои двенадцать лет он уже блистает на главных ролях в школьном драматическом кружке, а в быту с ним постоянно случаются абсолютно анекдотические ситуации. Я этого начинающего актёра видел только одну минуту (он выносил нам из дома фотоаппарат), но зрелище было запоминающееся. Ваня (так зовут мальчонку) вышел к нам в толстом пуховике, зимней шапке и… в босоножках на босу ногу. И это в семнадцатиградусный мороз!
Наталья сразу его спросила:
«- А что же ты совсем босиком не выбежал?».
Тот только отмахнулся…

Застольное общение было на редкость тёплым.
Создавалось впечатление, что этих людей я знаю уже не первый год, настолько свободно шёл разговор. А когда гости ушли, то мы с сестрой ещё долго разговаривали.

У моей сестре очень сильны отцовские гены профессионального войскового разведчика – она уже долгие годы забрасывает запросами самые разные архивы России, чтобы восстановить нашу родословную и открыть утерянную информацию о наших родственниках. Многое она уже сумела раскопать, но загадок остаётся много. До сих пор мы не нашли никаких документальных подтверждений тому, что наш дед преподавал в военно-медицинском институте Ленинграда перед началом войны. О нём вообще не найти упоминаний в архивах. На единственной сохранившейся фотографии он запечатлен в форме НКВД со шпалой в петлице. Это соответствует военврачу третьего ранга. Или майору.
Бабушка у нас тоже была военврачом. И была тяжело ранена в грудь неподалёку от Синявино – но это совсем другая история…

Весь следующий день мы с сестрой провели в разговорах, а в последний день моего пребывания на станции Октябрьской опять к нам в гости приходили Наталья и Гриша. И опять у нас были славные посиделки с множеством интересных историй и житейских баек.

Хочется отметить, что в среде северян очень сильно развито чувство взаимовыручки. Вот вам только один пример – к моей сестре два или три раза приходила её начальница Любовь Геннадьевна – для того, чтобы сделать ей необходимые уколы. У нас такую ситуацию трудно представить. Вообще там люди гораздо охотней помогают друг другу.
Остаётся только позавидовать таким друзьям.
Настало время отъезда. Мой поезд отходил из Лабытнанги в 09:50 по местному времени. Все мои надежды, что в обратный путь я уеду налегке были порушены тем количеством продуктов, которые сестра решила упаковать мне в дорогу. Одних только консервных банок было ОДИННАДЦАТЬ штук! А ещё была копчёная рыба, яблоки, помидоры и вареные яйца.
Но Марина сказала: "- Тебе же не на себе тащить".

За нами заехала машина с работы Марины, и худощавый водитель Анатолий благополучно доставил нас к зданию вокзала в Лабытнанги. Кстати, здание вызывает интерес своеобразием архитектурного решения. Рекомендую найти фотографию этого сооружения через любой поисковик.

Мы с сестрой расцеловались и расстались с надеждой на то, что ещё успеем встретиться в этой жизни.
И я начал скучать по нашим вечерним разговорам уже в первый же вечер после расставания…