Таянье тайны. Отблески

Таянье Тайны. 5 глава "Битва дерева в камнем". Подглавка "Отблески"


…огромная серая Скала, уходящая в море, омывается морем. И, оказывается, – она медленно движется! Она даже иногда выступает из воды, но этого пока не видно, ибо она, Скала, живёт в своём – по-настоящему огромном  – времени и ритме, а мы в ускоренном, суетливом. Мимо нас вращаются со свистом планеты, спутники, астероиды.
У нас – другое время, и мы, маленькие, как амфибии, плещемся в мутных водах.  Потому и не видим  Смысла. А она-то, Скала, и есть – Смысл. Смысл Жизни. И, если вглядеться, там тоже блеснут золотые вкрапления. Если пристально вглядеться.
 Так и звучало это во сне – Вот Смысл Жизни…

***
Смысл? Смысл в том, чтобы скала рассыпалась, стала песком. Чтобы вечное умирание продолжилось в разрыхленном, успокоенном виде. А ну, как песок снова соберётся в скалу? А ну, как заблещет крупицами? А ну, как змеисто-ползучие, с тихим шорохом и  шипением корешки снова расколют скалу?..
Боже, как же всё это печально, старо… непреодолённый и, видимо, долго ещё  непреодолимый хаос царит над Скалой, которая – Смысл, и смысл покрывается трещинами, а потом раскалывается. Зачем? Где «Ценностей незыблемая скала»?  Да нигде. В яви – нигде. В стихах разве…
Да и то нечасто. Да и в нечастом – сомнительно. Под вопросом.
Здесь всё – под вопросом.
 

***
…здесь, в этом хаосе скорбном, лишь резче
Трещины, скрытые в каждой судьбе.
Вот они, смысл источившие вещи,
Вещи, замкнувшиеся в себе.

Хмелем охлёстнуты рёбра корыта,
Под лопухом пламенеет горшок,
Череп мыслителя и сибарита.
Время истёрло мозги в порошок.

Вот она, вещь, корень мира, пружина
Внутрь, вглубь себя завитая, во тьму,
Непознаваема, непостижима…
Господи, непостижимо уму!

Звёзды надтреснуты, взорваны почки,
Хмелем охлёстнуты свалки, дворы.
Плачет сверчок в диогеновой бочке.
Слёзки сквозь щель заливают миры...

***
Старый-старый, старый старик Диоген…

***
Диоген Синопский, величайший циник, по философской фене – киник, умер в глубокой старости. Миновавший вершину славы, растерявший большинство учеников, он умер в один день с молодым владыкой полумира Александром Македонским.
А как Македонский восхищался Диогеном! В ответ на хамство знаменитого циника, которое иному стоило б жизни, владыка лишь взглянул на солнце, усмехнулся и молвил:
– «Не будь я Александром, я бы хотел быть только Диогеном».
А Диоген ничего особенного не сказал Александру, посетившему его в любимом Диогеном месте – в Крайнеоне, кипарисовой роще близ древнего святилища Афродиты. Там, где в повальном пьянстве и философских  беседах проводили киники золотое время.
Пили философы во главе с Учителем, возлежа на траве, пока не засыпали от ристалищного умствования и перепоя….
Нет, ничего оскорбительного Диоген не сказал. Просто выразил царю неудовольствие от того, что на своём громадном Буцефале тот заслонил ему солнечный свет. И на царственную милость: – «Проси у меня что хочешь, мудрейший», ответил, лениво поглаживая живот,  уже переполненный вином:
– «Не засти мне солнце». И всё. Сопровождавшие царя кавалькады оцепенели от ужаса. Один только Александр оценил эти слова, понял – перед ним равный.

***
Умер Диоген печально, практически в одиночестве, тогда как смерть царя оплакивала вся Эллада, в тот же самый день. К одинокой могиле философа пришли на закате лишь пять согбенных старцев – бывших его учеников…


***
Хороша старость на воле. Плачевно умирание в городе. Печально. Телевизор – последний собеседник умирающих горожан.
Толстой мечтал умереть, как тот крестьянин, лёжа в поле, на борозде, слушая прощальную песню жаворонка с поднебесья…
Шикарно! Граф любил шикарное. Хотя и стыдился.
Ну, какая в городе борозда? Автострада, разве что.
Приляг на неё, погляди на самолёт в небе, послушай мат «бомбилы», с визгом жмущего на тормоза, спасая твою, опостылевшую самому себе городскую старость…
Городская старость – голова профессора Доуэля. Остальное отсутствует. Да и  не больно нужно это остальное. Есть память…

***
Память свежее жизни…

***
В городской квартире, в «машине для жилья» есть всё: еда, лекарства, заказанные по интернету, общение по телефону… зачем энергия, мышцы, прочее, если живёт и действует Голова. Как у того профессора. Ещё  мочевой член. А если и были золотые песчинки, их давно смыло в унитаз. Ничего страшного. В Океане всё осядет на место. На самое нужное, самое главное место – на долгую переплавку в Кирпичик.

***
…интересно, а каким был в молодости этот Доуэль? И была ли молодость? Да и был ли он сам? А вдруг это вечный рыцарь печали, сам князь ночи, о котором ходят тихие слухи?..


***
Тихо, по шву, обновка бесшумная миpа...
Солнце и ночь, солнце и ночь ткали её полотно.
Вольнонаёмника
     тpеснувшая pапиpа
Выдеpнула из ткани
тоненькое волокно.

Вся и обновка – не миp, а подобье молчанья,
Всё и подобье – не смеpть, а колдующий сон,
Все сновиденья – князь ночи ведёт за плечами
Ратных печалей
осунувшийся
легион.

Не колдовство, а пpостые слова заклинаний,
Не заклинанья, а снятая в поле тpава,
Руки, котоpые воск над твоей головой наклоняли,
Розовым клевеpом наполнявшаяся голова...

Всё это пpимет когда-нибудь точную фоpму,
Станет пpостым и понятным – полезет по шву
Ветошь судьбы, постепенно входя в свою ноpму...

Я на земле.
Я ещё только живу.

***
     …а на земле сверкали одни только отблески. Отблески Битвы, идущей в горних, отблески Поэзии, которая чаще всего не в стихах.

***