История первая Тот, кто рычит за железной дверью

 Зорова Галина А
   
  ГОРЮША
   
  ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ: ТОТ, КТО РЫЧИТ ЗА ЖЕЛЕЗНОЙ ДВЕРЬЮ
   
  Жил себе в маленькой деревне посреди больших лесов и гор паренёк, которого все звали Горюша.
  Почему именно Горюша?
  "А как же ещё называть?" - разводили руками некоторые жители. Родители его были богатыми людьми из самой столицы, торговали с заморскими странами, но как-то поплыли на корабле, не вернулись, и остался мальчишка один-одинёшенек. Пришлось дяде по отцу забрать его, кормить и воспитывать. Мальчуган был добрый, послушный, но что ни сделает, за что ни примется - через малое время обязательно послышатся не дяди, так соседа хохот и насмешливые жалобы: "Да что ж это за горе такое: он три полешка нарубил и топорище сломал?" - "Вот горе: он не рыбу с перемётов снял, а все лески перепутал!" - "Ну и горюшко: он печь затопил, но заслоночку плотно закрыл - чуть не угорели!"
  Год смеялись, два смеялись, вырос мальчуган в паренька, но как и прежде не везло ему: то вместо сухих веток с яблонь самые плодородные спилит, то захочет стрелой птиц с огорода пугнуть и в нарядную шляпку племянницы кузнеца попадёт, так что бедная девушка после этого никогда больше к родным не осмеливалась приезжать. О рыбной ловле и говорить страшно: а вдруг Горюша в речку упадёт, да не выплывет?
  А сам такой худой и чахлый, как будто дядя голодом его морил, хотя каждый день за обедом уписывал по две миски жареной рыбы или заячьего паштета или пышек с мёдом, которые они покупали у жены мельника.
  Горюша и Горюша, может, и лучше так его называть, чтобы лишние беды отпугивать.
  Одно только ему кое-как удавалось: охотиться. Не только за дичью. За грибами пойдёт - ни одного червивого не принесёт, все тугие и крупные, как на подбор. Орехи собирает - крупные и тяжёлые, словно нарочно для него одного выращены. Ну, а крылатые и четвероногие обитатели леса не раз убегали от неточных выстрелов, и всё же хоть с зайчишкой, хоть с уткой Горюша домой приходил, хотя на обратном пути по десятку стрел приходилось ему в траве и ветках разыскивать.
  Как-то утром он проверил стрелы, повесил на спину колчан, взял лук и быстрым шагом направился к лесу. Но его остановил голос:
  - Горюша! А как же сумка с едой, фляга с водой?
  Паренёк только хлопнул себя по лбу - забыл. Пришлось возвращаться на крыльцо и забирать припасы из дядиных рук, а тот изо всех сил старался сохранить серьёзный вид и только уже за спиной племянника позволил себе улыбнуться: Горюша как Горюша.
  Но паренёк уже и думать забыл о происшествии, спешил по тропе, которая спускалась вниз с холма и через овраг, через пустошь вела прямо к Старым горам. Не очень высоки были горы, но всё же одна из них - Белая Шапка - обычно прятала свою вершину в тумане или низких облаках, и всегда Горюша мечтательно смотрел на неё и представлял, как взбирается на самую её макушку. Напрасные мечты!
  И не только потому, что такое путешествие заняло бы целый день, даже если выйти затемно. И не только потому, что полезнее не бродить по горам для собственного удовольствия, а охотиться. Многие хотели бы побывать на вершине Белой Шапки, но всех отпугивала жутковатая легенда.
  Говорили - и не только в их деревне, но во всей округе - что внутри горы живут мохнатые. Так и называли их все, только кое-кто из особо посвящённых, такие, как старый охотник Ильм или друг Горюшиного дяди Шрота учёный господин Волюм, знали их истинное прозвание.
  Мохнатые были очень странные существа, похожие на людей, но низенькие, коренастые и... ну, конечно же мохнатые. Говорили, что они не только косматые сами по себе, но и носят одежду из оленьих и волчьих шкур. Поэтому волки их боятся, а вот они сами кого хочешь схватят и уволокут в свои каменные горные жилища. Якобы сорок человек ушло к Белой Шапке и ни один не вернулся. И это неспроста.
  Дело в том, что когда Старые горы поднялись из-под земли, то на их склонах открылись входы в пещеры и оттуда вышли будущие мохнатые. Тогда они были красивые и стройные, но никогда не видели солнца. Оно опалило их жаркими лучами, испугало, семерых превратило в холодные каменные изваяния. Испуганные подземные жители, почерневшие, скорченные от боли и страха, бежали назад, в темноту горных недр. Там они и остались, в холоде и сырости покрылись густой шерстью и только ночами выходили, чтобы охотиться при месяце и звёздах. А когда люди, заметив издалека странные камни, пытались добраться до них и уволочь к себе, то мохнатые выслеживали их на горных тропах и сталкивали вниз, где они разбивались на каменных осыпях или о стволы деревьев. Мохнатые начали ненавидеть всех, кто не боится солнца.
  Дядя Шрот строго запрещал Горюше приближаться к подножию Белой Шапки и хмурился, даже если племянник смотрел в её сторону.
  Но Горюша давно пообещал себе вопреки легендам и всеобщим страхам обойти и осмотреть всю лесную и горную страну вдоль и поперёк.
   
   
  И вот он на пути к Белой Шапке.
  Нет, пока и речи нет о восхождении на её вершину! Но... но всё же Горюшу непременно и постоянно тянуло в ту сторону и именно там он выбирал места для охоты с луком и установки силков. Сам Горюша оправдывался перед собой (и заранее приготовил оправдания для дяди Шрота) тем, что именно в той местности больше всего было небольших родничков, маленьких ручьёв и неглубоких ям с водой, возле которых охотно собираются небольшие животные и птицы, чтобы напиться, искупаться или просто побродить по воде.
  Спустившись с холма, на котором была расположена деревенька, Горюша оказался в лесу. Лес это тянулся до самых гор, сначала в виде перелесков и лугов, окружающих реку, а потом становился всё гуще и гуще, превращаясь в почти непроходимые дебри. Те, кто бывали там, рассказывали, что причина этого не во тьме под пологом густых ветвей, не в тесноте стволов, а в буреломе и валежнике. Поваленных, вывороченных с корнями деревьев, упавших веток и сучьев там столько, что ни под ними не пролезешь, ни над ним не проберёшься. И хотя изредка попадаются узенькие и довольно прямые вытоптанные дорожки, но вот по ним-то идти ещё опаснее: это тропки или звериные, или - ой, пронеси беду! - тех самых загадочных мохнатых.
  Но пока Горюша шагал по рощицам, по знакомой стёжке, до того заросшей травой, что только привычный к этим местам человек мог угадать все её повороты. Шёл, не ожидая пока никакой дичи. И вдруг услышал впереди треск. Звук донёсся снизу: это не птица, но и не заяц, который слишком лёгок. Сердце Горюши радостно заколотилось: наверняка косуля неудачно оступилась на трухлявом корне. Замер на месте и прислушался.
  - Фи...
  Этот свист заставил его улыбнуться.
  - Фи...
  Ну конечно - косуля! Две стрелы всегда держал в руках и сейчас снял лук и наложил одну из них на тетиву. Присел, заставил себя дышать ровно.
  Косуля опять пошевелилась и свистнула. Тогда Горюша медленно натянул тетиву, не спуская глаз с кустов, которые прятали от него добычу.
  - Фи...
  Для него стихли птичьи голоса и шум ветра, все звуки мира сейчас заключались в негромком косульем посвистывании. Пора!
  Стрела прервала очередное "фи", скользнула меж ветвей и... попала точнёхонько в белый стволик осинки. Дерево задрожало, косуля, судя по звукам, вместо того, чтобы кинуться наутёк, упала на землю! Горюша с надеждой на чудо - косуля споткнулась и сломала ногу, она поскользнулась и потеряла равновесие, что угодно произошло, что поможет ему схватить её прямо руками - не теряя ни мгновения, вломился в осинник.
  - Какой недоумок прозевал мои флажки?!
  "Недоумок" остановился, словно столб, и, как назло, именно сейчас увидел несколько кусков раскрашенной коры, которыми охотники помечали места скрадков, в которых караулили дичь, приманивая свистом, голосом или специальными дудочками-манками. А прямо из-под стрелы, которая наглядно показывала его опасную ошибку, выглянула голова Зюты. Девушка была в ярости, но, увидев Горюшу, только фыркнула. "Чего ещё ожидать от этого... этого!" - было словно написано на её лице. "Этот" вздохнул и попытался оправдаться:
  - Прости меня, я стрелял в косулю.
  Уже на последнем слове понял, что лучше было не открывать рта и сразу уйти.
  - Правда? В косулю? Славная была бы из меня ветчина!
  - Что ты говоришь? - замахал он руками, роняя лук, стрелу и, вдобавок, скользя по траве. - Как ты можешь...
  - А ты? - ехидно спросила она, выходя из-за осинника. Серые глаза её насмешливо щурились, русые кудряшки выбивались из-под туго повязанной косынки, широкую и длинную юбку подоткнула на манер штанов и смело показывала стройные ножки в полосатых вязаных носках и лапотках из липового луба.
  Горюша понурил голову и уставился взглядом в землю. Был без ума от Зюты, с удовольствием смотрел бы на неё часами, но сейчас был готов провалиться под землю подальше от её насмешек. Но земля оставалась неумолимо твёрдой, и он робко сказал:
  - Ты приманивала косулю? Давай охотиться вместе?
  - Шутишь? После того, как ты своим топотом и треском разогнал всю дичь? Ищи другого остолопа. - Собрала свои охотничьи припасы, еще раз насмешливо взглянула на Горюшу и быстрым шагом скрылась за деревьями.
   
   
  Если бы дело происходило в городе в те счастливые дни детства, когда с ним были папа и мама, он позволил бы себе пошмыгать носом, пустить слезу, погоревать с полчаса, а потом купить в кондитерской пирожков с черникой или миндальных пирожных. Но сейчас он был добытчик и взрослый, бывший мальчуган. Никто, кроме дяди и него не принесет в дом еду, а еда здесь ещё не приготовлена к употреблению, её нужно терпеливо выследить и ловко добыть.
  Оставалось вздохнуть в последний раз и перейти в другое место, где дичь ещё сегодня не распугана.
  Горюша сориентировался, куда направилась Зюта. Ага, в сторону Ореховой лощины, тогда он смело может продолжать свой обычный путь в сторону Белой Шапки. Эх, ведь и было с ним не какое-то там невезение, а самая настоящая расплата за жадность: собирался охотиться в своих обычных местах, там наверняка уже силки пора проверить. Но "клюнул" на косулю, хотя обещал дяде принести зайцев и уток. Вот и получил - выговор от Зюты. Хорошо ещё, что Зюта - как говорится, свой парень, не выдаст его, не растрезвонит всё по деревне. Однако же... горько, печально.
  Уныло вздыхая и не оглядываясь на самые соблазнительные шорохи и крики зверей и птиц, Горюша упрямо шёл и шёл к намеченной цели, так что опомнился только в самой глубине лесного массива, когда усталость, аппетит и жажда напомнили ему, что можно сделать сумку намного легче, пообедав дядиным угощением.
  Он сел на солнышке, стол и скамью ему заменил ствол повалившегося дерева, но не успел прожевать первый кусок заячьего паштета, как из-под трухлявой коры вылезли целые стаи жуков.
  - Ну вот, только вас ещё и не хватало! - с горьким смехом Горюша схватил свои вещи и перенёс их подальше, к груде камней на краю поляны.
  Но пустяковое как будто событие почему-то расстроило его ещё больше. Он жевал и паштет, и белый хлеб со свежим маслом и вареньем безо всякого удовольствия, а запив еду несколькими глотками из фляги с водой, неожиданно даже для себя вдруг схватил из-под ног своих камень и с досадой швырнул в заросли.
  - Сейчас ещё кто-то вы... - хотел крикнуть в насмешку над собой.
  Но вместо треска веток, услышал странный звук. Нет, не падения косули или испуганного человека и не сердитый крик. Камень гулко брякнул. Но стволы, ветки и даже камни не брякают. Железо?
  Первая мысль была самая безумная и дурацкая: одним ударом он попал по голове охотника и стволу его ружья. А впрочем, Горюша уже ничему не удивлялся!
  Осторожно переступая, почему-то пригнувшись, он подкрался к ореховым деревцам, сквозь которые пролетел его камень. Опасливо сев на землю, он долго прислушивался и приглядывался, прежде чем раздвинуть первые ветки. Наконец осмелел, заметил просвет в стороне, обогнул орешник и... увидел удивительную картину.
  Нет, поначалу ничего особенного он, к сожалению, не заметил, вошёл-то в густую тень с поляны, залитой дневным ярким светом. Только сразу же наткнулся на ещё одно поваленное дерево, которое то ли буря, то ли тяжесть ствола вывернули с корнем, так что Горюша по своему злополучному обычаю свалился в яму. Но он был готов к неприятностям и не упал, а почти спрыгнул, приземлившись на согнутые ноги. И тут же испуганно выпрямился и даже вцепился в край ямы, ведь то, на что он спрыгнул, отозвалось на его приземление металлическим гулом.
  Но, как уже говорилось, готовый к новым неприятностям, Горюша замер, постоял немного на странном предмете, а потом, так как ничего страшного не произошло, начал отгребать ногой в сторону землю и камешки. Из-под них выступило что-то вроде большой металлической плиты, но не гладкой, а покрытой вмятинами и выпуклостями. Ржавчина почти не тронула её, Горюшины ноги в башмаках из оленьей кожи тоже не могли повредить, поэтому он сразу же подумал, что это какой-то рисунок или надпись вроде тех, что делают, например, на могильных плитах или дверях. Вот это находка! Он расскажет дяде и господину Волюму, они вместе рассмотрят находку, и тогда окажется, что он, очень даже может... Стараясь лучше рассмотреть находку, Горюша присел на корточки и провёл ладонью по её поверхности.
  - О-ой!
  Ему показалось, что в сильный мороз он неосторожно дотронулся до стылого металла или пробил ладонью лёд в кадке с водой. Показалось?! Но почему изо рта его идёт пар, словно в зимний день, а лицо и уши защипало?
  - Оар-ру-у!
  Зловещее утробное рычание донеслось как будто из-под плиты, и Горюше вдруг стало так жарко, словно его после морозной улицы втолкнули в горящую печку...
  - Оар-р-ру-у-у!
  Опомнился он уже на поляне, когда выпутывался из орешника. Из леса доносился громкий треск: не то ломались деревья, не то поднималась странная плита. Горюша тотчас подумал о рычании и бросился наутёк. Всё же не забыл на бегу схватить в охапку лук и колчан, а вот сумку даже не пытался.
  И побежал.
  Он и в обычное время мог обогнать кого угодно. Но сейчас, гонимый страхом, всё ещё представляя жуткое рычание и треск, Горюша помчался словно олень, не глядя, куда бежит, не соображая, где горы, а где река и деревня. Паника толкала его в новую ловушку, потому что за поляной начался опять лес, теперь уже тёмный и густой, и Горюша не сразу сообразил, что свернул в сторону от привычных мест своей охоты, и приближается к опасному подножию Белой Шапки.
   
   
  Наконец он устал, перешёл с отчаянного галопа на трусцу, с трусцы на шаг, в горле у него пересохло от жажды, а в голове постепенно появились сомнения в том, правильно ли он идёт. Он не узнавал ни полян, ни ложбин, ни деревьев. Но не такой уж он хороший бегун, чтобы забежать очень далеко от реки или местности с родниками и ручьями. Проще всего было выяснить это забравшись на верхушку дерева, но сил на такой подвиг не осталось. Горюша уронил лук и колчан на землю и прислонился к стволу.
  Теперь, когда стоял неподвижно, заметил кое-что ещё, что должно было его тоже обеспокоить. Лес притих, словно перед непогодой. Но утром не было никаких примет, которые бы обещали грозу или бурю!
  И всё же он не слышал ни одного голоса пробирающегося в лесу зверя или треска веток, не хлопали крылья птиц. Птицы молчали, а это плохой знак! Лес притих!
  И вдруг далеко, с той стороны, откуда он пришёл, Горюша услышал крик сойки. Ему стало не по себе. Сойки - птицы сварливые и часто перекликаются между собой, словно хриплые сплетницы, обсуждающие соседей. Но сейчас сойка кричала тревожно и недовольно, словно видела опасное существо: хищника или человека. Горюша искренне пожелал, чтобы это был человек, какой угодно человек, только бы... Он вздрогнул, вспоминая рычание из-под плиты. Что это было? Показалось ему? Может быть, плита проседала и скрежетала о камни?
  Он потряс головой: "Не нужно себя обманывать, это был не скрежет, а голос живого существа, большого зверя. А потом что-то затрещало так, что я удрал и даже не помнил как. Что если зверь выбрался из-под плиты и идёт по моему следу? И все, кроме сойки, спрятались и притихли".
  Сойка закричала ближе, а потом Горюша услышал шелест и похрустывание лесной подстилки, как будто кто-то медленно шёл совсем рядом, за ближними деревьями.
  Он опять не успел ничего подумать, а тело само решило спасаться: колчан оказался за спиной, лук повис через плечо, а спина и плечо вместе с руками, ногами прочим начало взбираться на вяз, возле которого стоял.
  Конечно, вяз - дерево раскидистое и удобное для лазанья, зверь мог легко последовать за Горюшей. Но куда проще отбиваться от врага, сидя на удобной ветке и обстреливая его сверху, а не пятясь перед ним по скользкой и неровной лесной почве.
  Тем временем хруст и шуршание усилились, да ещё к ним прибавилось низкое, утробное рычание, напоминающее звук дрожащей толстой струны, когда к ней слегка прикасается смычок. Некстати сделав такое музыкальное сравнение, Горюша замер, прижался к стволу и попытался дышать реже и тише, хотя и здорово запыхался. Понятное дело, при этом он не видел что творилось под деревом или вокруг него, и только лихорадочно вслушивался в то, как что-то, сопровождаемое отрывистыми криками сойки, прошуршало и прохрустело внизу и так же неторопливо удалилось в противоположную сторону леса.
  Всё опять стихло. Лес замер. Но Горюша был слишком опытным охотником, чтобы вот так, сгоряча, сразу же бежать.
  Ну нет, он выждал ещё довольно долго, до тех пор, пока своими чуткими ушами перестал слышать сойку. Потом перевёл дыхание, но не стал слазить, а только спустился на три ветки вниз, внимательно рассматривая лесную подстилку под деревом. К его изумлению он не увидел ничего, что могло быть следами большого зверя, разве что в нескольких местах листья были как будто примяты. Но он не смотрел на землю до того, как забрался на дерево, поэтому не мог ничего решить определённо.
  Одно было ясно - нужно убегать. Хорошо, если существо случайно прошло мимо дерева. А если оно выслеживало Горюшу, но, не обладая хорошим нюхом, потеряло его след и отправилось дальше наудачу. В конце концом ему надоест идти без всякой цели, и оно вернётся туда, где след исчез.
  Горюша спустился вниз, глубоко вздохнул и побежал назад, что называется по своим горячим следам. Сейчас, когда он уже пришёл в себя и не мчался, что есть дух и куда глаза глядят, он даже удивлялся, как мог развить такую скорость и ни разу не упасть на кочковатой земле и скользких листьях. Тогда его бездумно несли как будто невидимые крылья, но стоило ему начать смотреть под ноги и опасаться падения, как он тут же опять стал наземным созданием и то и дело спотыкался и терял равновесие. Кроме того, когда он бежал, то шум его шагов одновременно казался ему и звуком прыжков и скачков преследующего его зверя, заставляя оборачиваться, смотреть через плечо и опять спотыкаться.
  И вот это случилось: в очередной раз оглянувшись, Горюша вдруг запнулся о коварный корень, взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, но небо не приняло его, и он закувыркался по каменистому склону. "Только бы выдержал лук", - успел подумать он, услышал зловещий треск и уткнулся головой в мокрые заросли папоротника.
  Лук не сломался, треснули две стрелы. Но зато яма с водой, к которой Горюша скатился, оказалась знакомой. Там, справа, среди лип, он поставил силки, сейчас было не до них, но теперь ему было известно, где он. Из ямы вытекал ручеёк и шагов через сто впадал в большой ручей, а тот через липовую рощу вёл прямёхонько к реке, ниже по которой стояла его деревня.
  Не долго думая, Горюша шагнул в ручей и торопливо пошлёпал по нему: если загадочное существо всё же выслеживает его нюхом, он собьёт его со следа.
  Так и сделал и добрался до деревни ещё до того, как стало темнеть.
  Ребятишки, которые купались на мелководье, увидели его издалека, но почему-то замолчали, а некоторые даже отбежали подальше. Дальше встретил жену кузнеца, но и она ничего не сказала, только глядела круглыми глазами. А на пороге своего дома стоял дядя Шрот, явно приготовившийся идти в лес искать племянника. Он тоже ничего не сказал, взял его за руку и повёл в комнату, где висело зеркало. Горюша всё порывался рассказать о своих приключениях, взглянул в него и тоже замолчал.
  Из тусклого зеркала на него смотрела поцарапанная и грязная физиономия, на которую космами свисали волосы, словно медвежья шерсть набитые сухими веточками и травинками; шея была тоже поцарапана, но почему-то удивительно чистая; зато рубашка и штаны, которые он оглядывал уже не в зеркало - оно было слишком мало, чтобы вместить всего Горюшу - измазаны и рыжей лесной подстилкой, и травой, и речной глиной.
  - Где ты был? - спросил его дядя Шрот тихо, словно племянник был болен.
  - Я был везде, - тоже тихо ответил Горюша и невольно оглянулся на дверь.
   
   
  Он рассказал свои приключения (кроме выстрела в Зюту) дяде Шроту.
  Потом рассказал их ему же ещё раз, то и дело отвечая на вопросы.
  Потом дядя Шрот позвал охотника Ильма и господина Волюма, чтобы Горюша рассказал всё им тоже. И они тоже задавали вопросы.
  Даже охрип и обрадовался, что в конце концов перестали спрашивать, а, сидя за столом, начали обсуждать его рассказ между собой. Он же под шумок достал из буфета кусок пирога со смородиной, налил кружку молока и подкрепился.
  - Что толку строить предположения? - говорил господин Волюм. - Нужно пойти туда и осмотреть следы и плиту.
  - Пойти туда - дело нехитрое, - отвечал Ильм. Только знать бы, что там нас ожидает. Я всегда думал, что в наших местах не водятся звери крупнее волка и оленя - и вот на тебе.
  - Возьмём только луки и мой арбалет, - сказал дядя Шрот. - Ещё возьмём рогатину.
  - Можно взять что угодно. Но я вот давно уже не охотился на медведя. И ты. Кто из вас знает охотника, который добывает медведей?
  - Я. Правда, этот человек не местный, - сказал Волюм. - Но послушайте, у каждого животного свой нрав и привычки! Зачем нам охотник на медведя, если то существо совсем не медведь? И почему вы так уверены, что оно большое, как медведь? Почему вы так уверены в этом, Умил? - Только Волюм называл паренька по настоящему имени и говорил ему "вы".
  - Я не уверен, - смутился Горюша. - Я ведь не видел его. Но на опаде остались примятины. Если это его следы, то он размером с крупного оленя, но без копыт.
  - Вы определяете его размер по этим... гм... возможным следам?
  - Нет, по размаху его хода.
  - Ах вот как, - пробормотал Волюм, и все опять замолчали.
  Горюше было не по себе. Он своим рассказом вызвал столько забот и хлопот. Но смолчать тоже не годилось: а вдруг существо придёт в деревню?
  - Ну что ж, - вздохнул дядя Шрот, - как это вы говорили, господин Волюм? Предупреждён значит вооружён.
  - При необходимости и палка стреляет, но лучше, чтобы это было оружие, - усмехнулся Волюм. - Вот когда пригодилось бы ружьё, эх...
  - Что зря мечтать? - махнул рукой Ильм. - Будем говорить о насущном. У нас есть луки, арбалет, две рогатины, потому что вторую можно взять у кузнеца. Есть ножи и даже длинные ножи. Есть дубинки. Но вот люди...
  Теперь уже все сидящие за столом начали вздыхать, а дядя Шрот так посмотрел на Горюшу, что тот отставил кружку и вышел вон. Мужчины собирались говорить без свидетелей.
  Интересно, о чём?
  По мнению Горюши обсуждать тут было нечего, разве что поспорить о том, следы он видел или не следы и чьи следы это были. В прошлом году безо всяких особых разговоров люди из нескольких деревень, которые стояли у реки и на лесных окраинах собрали ватагу и пошли ловить волков, которых тогда появилось без меры. А дядя, Ильм и Волюм, видите ли, разводят таинственность, выгоняют его посреди интереснейшего разговора! Его, который и предупредил их об опасности! Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь спросил его, почему он бродит у крыльца и не заходит в дом!
  Горюша в сердцах пнул ногой щепку и побрел вон со двора.
  И тут же наткнулся на Зюту.
  Хотя и довольный встречей, он приготовился обиваться от её обычных насмешек и колкостей. Но Зюта заговорила с ним неожиданно добродушно:
  - Гуляешь? И я с тобой! - Лицо её сияло улыбкой и румянцем.
  Зюта не было хитрой или притворщицей, а Горюша за время знакомства изучил все её настроения очень хорошо. Сейчас же она была не обычно весёлой, нет! она чему-то очень радовалась.
  - Что-то хорошее случилось? - спросил он.
  - Очень хорошее. Сегодня вечером должен приехать друг моего отца, Ивар, я тебе как-то о нём рассказывала.
  Горюша чуть не начал вздыхать, как участники совещания, которых он оставил только что в доме. Об Иваре, друге своего отца, Зюта не как-то рассказывала, а раз десять рассказывала, можно сказать, даже хвастала его охотничьими трофеями и многочисленными путешествиями. Горюша первый-третий раз слушал разве что с завистью, но потом начал досадовать и даже невзлюбил этого молодца, еще ни разу не видя в глаза. А так как из родных, по словам Зюты, у Ивара были только родители и бабка, и к тому же, когда Зюта и её отец бывали у них в гостях, то Ивар катал их по реке и озеру на своём шлюпе, да ещё Зюта всегда возвращалась из таких поездок с множеством рассказов о том, какой Ивар замечательных... Короче говоря, Горюша терпеть не мог этого господчика и все рассказы о нём вместе взятые!
  Но не смел возражать, когда Зюта, как и сейчас, расхваливала смелого, умелого и премудрого Ивара. Шёл рядом, можно сказать, неохотно тащился нога за ногу и, стиснув зубы, вежливо кивал и поддакивал, чтобы Зюта ничего не заметила и не разозлилась на него опять. Но она ничего не замечала: была увлечена рассказом, да ещё и наступили сумерки. Так что он мог хотя бы не смотреть на её оживлённое, улыбающееся лицо.
  Уставился взглядом на берег реки.
  К счастью для всех, как много позже пришло ему в голову.
  Но тогда он тоскливо таращил глаза на водную гладь, на песчаный берег, на ребятишек, которым уже надоело купаться и они затеяли игру вперегонки, на иву, на птиц, которые кружили над скалой...
  "Погодите, а откуда у нас здесь скала? Что за утёс? И почему птицы..."
  - Дети! - заорал он так, что горло его опять охрипло. - Ребята! Бегите сюда, в деревню! Бегите в деревню! Опасность!
  Сам же торопливо начал спускаться вниз, к берегу. Знал, что не успеет вернуться за оружием. Вернее сказать, он-то успеет, он всё успеет, даже убежать, но вот ребятишки...
  - Зюта! - сказал быстро, не сводя глаз с одной точки внизу. - Беги в наш дом, там мужчины, скажи: "Он пришёл". Поняла? "Он пришёл!"
  Она ничего не сказала, только услышал её торопливые шаги за спиной. Толковая девушка Зюта, понимающая, припустила со всех ног.
  Но что же делать ему, Горюше, без оружия, на открытом берегу?
  Тем временем, ребятишки послушались его крика, кинулись бежать к деревне. Жизнь на краю диких лесов и в виде суровых гор приучает к осторожности даже малышей, знают, что взрослые такими словами не шутят.
  И всё-таки двое мальчишек лет двенадцати, как это часто бывает, закапризничали, заупрямились, стали посреди берега руки в боки и стали оглядываться: где же та опасность, которую такие ухари, как они, не испугаются ничуточки. Глядя на них, остановился и малыш лет четырёх, тоже огляделся. И вот он-то первый из всех детей заметил "утёс" и указал на неё рукой. "Ухари" тоже глянули и завизжали от страха. И тут же кинулись бежать. Но не бросили малыша, схватили его за руки и поволокли за собой. Но только вот "утёс" уже двигался и очень быстро.
  - Оар-р-ру-у-у! - рычание почти заглушило детские голоса.
  Горюша стиснул кулаки, зажмурился, глубоко вдохнул... и прыгнул прямо с откоса вниз. Удалось ему удержать равновесие, не покатился кубарем, а съехал на спине прямо в песок, вскочил и быстро пошёл наискосок по берегу. Чувствовал себя сыром в мышеловке, червяком на крючке, живцом на перемёте, ноги так и порывались сами собой унести его наверх по обрыву или назад, по берегу, в деревню, к свету. Но он заставлял их, проваливаясь по щиколотку, идти так, чтобы всё время быть между "утёсом" и ребятами, на тёмном берегу. А когда крики детей стихли вдали, он осмелел и начал швырять в "утёс" камни.
  - Оар-р-ру-у-у!
  Самое досадное было то, что Горюша уже не видел его, только слышал его, хотя он шевелился и рычал совсем близко. Голос указывал, куда примерно кидать камни, но было бы лучше видеть глаза этого существа и другие его уязвимые места, а так, наугад, он всё время слышал, что попадает по чему-то твёрдому, наверное по панцирю или, скажем, рогам.
  Наконец за спиной опять закричали, теперь уже не дети, а мужчины. Где-то сбоку свистнула стрела.
  Но "утёс" не стал их дожидаться, развернулся и прыгнул в воду. Горюша слышал, как он шлёпает вправо, спеша скрыться за поворотом, в зарослях ивняка. Потом плеск стих, как будто "утёс" выбрался на берег, но это было невозможно, там был отвесный обрыв. Значит, нырнул?
  - Умил! Умил, ты где?
  Горюша не сразу понял, что зовут его и кричат дядя Шрот и охотник Ильм. Над берегом мигали и двигались огни фонарей.
  - Я здесь, - отозвался он. - Сюда. Не бойтесь, он нырнул.
  К нему осторожно и оглядываясь подошли дядя, Ильм и ещё трое мужчин. Охотник и дядя вооружились луками, остальные держали дубинки и рогатину. По рогатине и голосу он узнал кузнеца:
  - Куда нырнул?
  - За мысом, вон там.
  - Никого не схватил? Тебя не ранил?
  - Вот ещё! - гордо ответил Горюша, но тут же смутился.
  Однако никто не засмеялся.
  Все смотрели на него и молчали, а потом Ильм хлопнул его по плечу, дядя обнял, и тогда все вдруг заговорили сразу.
  Какой молодец этот Умил, говорили они, какой смелый и хваткий! Как смело и толково он отвлёк чудище от детей! Как жестоко погнал его прочь!
  Дядя Шрот чуть не лопался от гордости за племянника. Ильм пожимал ему руку. Остальные, пока все шли в деревню, составляли его свиту, настоящий почётный караул!
  Горюша не мог поверить своим глазам и ушам, особенно, когда в деревне его окружили остальные жители и мужчины на руках понесли на площадь к Древнему Дубу. А ребятишки и женщины шли следом и радостно кричали. Ещё недавно он был смешным и неуклюжим сиротой, а теперь все называли его героем, и Зюта дёргала его за руку, обещала десять раз поцеловать и не только в щеку, а высокий человек, который оказался, конечно же, приехавшим Иваром, с явной завистью расспрашивал его о скрывшемся чудище.
  Так родился новый герой по имени Умил. Смелый. Отважный. Сразился с опасным чудищем, победил его и прогнал. Стал всеобщим любимцем, примером для мужчин и мечтой любой самой красивой девушки.
  И так далее, и тому подобное.
  Он же сам вежливо кивал, но мысленно смеялся от души. Знал, что если бы "утёс" сожрал его или утащил с собой, то он так и остался бы навсегда только Горюшей. И ничем больше.