Евгений Бачурин

Евгений Бачурин

В июле 1997 года в Доме-музее Волошина был вечер памяти Булата Окуджавы. Много было стихов, песен. Выступал тогда и Евгений Бачурин. Спел несколько своих песен. Честно скажу: до этого знал я его только по песне «Дерева, дерева». Соглашаясь на встречу, он записал на бумаге, где его можно найти. Я сунул бумагу в карман и только на следующий день, собираясь на встречу с ним, обнаружил, что остановился он не в Коктебеле, а в какой-то Громовке.
Поплутав на машине до обеда, мы наконец-то подъехали к дому, который стоял в глубине сада. Ни звонка, ни людей не было видно. Пришлось долго кричать и даже посигналить, пока не появилась девушка, оказавшаяся дочкой известного барда. Она проводила нас прямо к столу, за которым, видимо, давно и хорошо сидела дружная компания. Стол был большой, уютный, среди южных деревьев. Несомненно, центр жизни этого дома находился здесь.
Поднялся хозяин и предложил нам со всеми пообедать. Мы скромно отказались. Высказав сожаление, он ушел в дом. Мы на секунду растерялись, но хозяин вновь появился с бутылкой крымского вина: «Штрафную за ваше опоздание. Не откажетесь?». Вопрос был риторическим.
Только сели, только наполнили стаканы – закапал дождь. Дружно натянули тент, установили видеокамеру и микрофон и, отрезанные от реальности дождем и крымским вином, повели разговор о судьбе и творчестве Евгения Владимировича Бачурина.
– Конец 1950-х годов. Бардовская песня ворвалась в студенческую жизнь страны и стала главной ее страстью. В вашу жизнь песня тоже пришла в студенческие годы?
– Я по образованию художник, учился в Ленинграде и Москве, окончил полиграфический институт. И работать стал по профессии – иллюстрировал газеты, журналы, книги. Конечно, я пел песни Окуджавы под гитару, но это было, как правило, в компании, под водочку. А сочинять сам стал гораздо позже, в 60-е. Я вошел в круг авторской песни уже после Окуджавы, Кима, Визбора и других. Первую песню написал в 1967 году. Я начал бродить по мастерским художников, и песни были о них.
– Крым не чужой для вас и вы не чужой для Крыма?
– Это точно. Я вообще южный человек. Родился я в Ленинграде, но вскоре родители (перед самой войной) переехали в Сочи. Там я окончил школу. Там впитал в себя южные краски, колорит и любовь к югу. В 1953 году мы переехали в Крым и больше 30 лет жили здесь. Я в 16 лет уехал в Москву учиться, но часто приезжал в Крым, и сегодня все лето живу здесь. Купил вот этот участок, строюсь потихоньку, пишу, рисую. Дети, внуки, друзья приезжают. В общем, все хоккей.
– Экологическая тема важная в вашем творчестве?
– Я давно должен уже быть членом Гринписа, но пока лишь член Союза художников и Союза писателей, Пен-клуба. Да, у меня немало песен о природе, о боли за нее и на картинах ее много. Это все из детства. Но много и других. Вы знаете только мою песню «Дерева», но я пишу и веселые, сатирические песни. У меня вышло много дисков, кассет. Я много где побывал со своими песнями. И известен я был благодаря своим песням. К сожалению, сегодня круг моих слушателей небольшой, но это не худшие люди. В Крыму у меня были удивительные поклонники песен. Сын Пастернака Леонид, Эдвард Радзинский, жена Волошина Марья Степановна. А сколько концертов здесь давал! В семидесятые годы в Коктебеле были своеобразные салоны, там собиралась интеллигенция, там не было «мерседесов», не ходили грузные люди в шортах. Была другая жизнь. Коктебель был местом встреч для всего Союза. Была оживленная духовная жизнь. Многих уже нет в этом мире.
– Вы много времени провели в Доме Волошина, хорошо знали Марию Степановну. Пиетет к этому дому у вас остался?
– Помимо хороших акварелей (говорю как художник) и потрясающих стихов, особенно в период, когда красные рубили белых, хочу отметить его главную миссию, которую выполнил именно он и довел ее до конца. Он объединил вокруг своего дома лучших людей России того времени, и потом из этого дома пошли невидимые нити во все стороны России и заграницу. Кого тут только не было! Приезжали к нему, жили, кормились, спали друг с другом, творили. Была потрясающая жизнь! Здесь, в Коктебеле, оказалась одна из болевых точек России. Так честь ему и хвала за это.
– Возвращение в Крым из Москвы каждое лето – это возвращение в детство?
– Нет, все банальнее. Москва – ужасный город, страшный каменный мешок, высасывает из человека все хорошее. Когда-то она мне казалась открытием, рвался туда. Сегодня рвусь в Крым. Вынужден уезжать в Москву, потому что все дела там, но, видимо, скоро придет время, когда я останусь здесь навсегда. Я уже и кладбище здесь присмотрел. Симпатичное, тихое. В духе Карамзина.
– То, что Крым сегодня стал заграницей не огорчает?
– Для меня это было ударом. Ну, ладно, татары, греки. Крым их Родина. Причем тут украинцы? Понимаю Хрущева. Хорошо выпил и подарил Крым от щедрости, но даже он не думал, что настанут такие времена. А кашу расхлебывать приходится нам.
– Вам удалось встроиться в новые экономические условия?
– Какой там встроиться! Я уже, мягко скажу, далеко не молодой человек. Поэтому я даже и не пытался никуда встраиваться. Всю жизнь я занимался двумя вещами. Когда приходило вдохновение, я писал стихи и песни или рисовал. Раньше песни кормили. Страна была огромной, я колесил по городам и миру, мои песни брали театры, даже кино. Сегодня основной заработок – живопись. Как художник, я имею свой рейтинг.
– Традиционный вопрос. Авторская песня вчера и сегодня…
– Всех творческих людей я делю на три категории. Первая – еженедельники или ежеминутники. Вторые – эпохальники. Третьи – вечнисты. Единственного, кого можно отнести к вечнистам – Булат Окуджава. Высоцкий, Галич очень эпохальны. Было много других интересных имен, которые оставили свой след в авторской песне. Перечислять не буду, они всем известны.
– Себя куда относите?
– У меня есть своя тема. Мой пик был в конце семидесятых, в начале восьмидесятых. Мне тоже хотелось быть приятным для всех, но судьба сложилась так, что я не вписываюсь ни в одну категорию. Здесь и характер мой, и язык (говорю, что думаю) сыграли не лучшую роль. Вот вы приехали ко мне, зная одну мою песню «Дерева». Это и есть моя оценка. Я прошел как бы стороной от общего потока, но в тайне надеюсь, что придет и мое время…
Евгений Владимирович предложил показать свой дом. Мы прогулялись по саду, по дому, заглянули в новую баню. Он комментировал экскурсию увлеченно и с гордостью. Вернувшись к столу, он принес гитару и был чудный вечер авторской песни. Пел он много. После каждой песни были длинные разговоры о бардах, о творчестве, о жизни. Его комментарии были глубоки и точны. Он хорошо играл, пел замечательные песни. Вспоминались громкие имена…Словами это не передать. На прощание он прочитал свои стихи, которые были девизом его жизни.

Кто как живет, кто тлеет, кто горит.
А кто судьбу за то благодарит,
Что есть еще и рощи, и сады,
Где можно петь, не чувствуя беды.

Все тот же лес, все те же дерева.
Они, как нерожденные слова,
Они, как облака над головой,
Мое смятенье и покой.

Пока живу, пока рассудком здрав,
Не откажусь от этих гордых прав.
Железо мнут и камень пусть дробят,
Но не тебя, мой лиственный собрат!
Но умер я. И голос мой затих.
И стану я одним из них,
И подниму зеленый парус мой,
Чтоб зашуметь над вашей головой!

После долгой паузы он негромко сказал:
– Я все-таки продолжаю заниматься