Васина смешинка

Мама у меня такая веселая. Любит посмеяться. И я тоже люблю. Мы всегда вместе смеёмся. Она придет с работы усталая и сердитая. А я ей: “Это сок – бруснический?”  Мама сразу и засмеётся: “Сливический!” - говорит. Или: “Землянический!” И хохочем вместе. Это наш с ней такой пароль. Смешинка. Мы каждый раз новые смешинки придумываем, кто смешнее. Если мама грустная, я придумываю, а если я раскапризничаюсь,  - она придумывает. Мы так играем. А началось всё, когда  к нам в гости пришёл Вася-дурачок.
В один выходной день мама отпустила меня на улицу погулять. А я упала в строительную яму, полную воды. Нечаянно. И прямо с велосипедом.  Это был не мой велосипед, а Валеркин. Валере  Минаеву купили новый велосипед. Я попросила у него чуть-чуть покататься.
- А ты умеешь? -
-  Не знаю! -
- Как же я тебе дам, если ты даже не знаешь? Ты же его сразу  сломаешь! А он же - новый! -
- Ну и жадина ты, Валерка! Ты же тоже не знал, когда тебе его ещё не купили, а теперь вот едешь! Погоди! Мне мама что-нибудь новое купит, я тебе тоже не дам!
-Да, я не знал! Но мне “велик” сзади держали, когда я ещё садиться не умел ...
- Ну и ты мне подержи!
Мы прислонили велосипед к стене, я залезла, Валерка подержал чуть-чуть, а я как на педали нажму! Да ещё Валерка меня сзади подтолкнул. “Велик “ рулём повилял, повилял - и я поехала!
Сразу получилось! Поехала - поехала... Я только ещё не знала, как заворачивать  и как останавливаться. А про эту яму я, конечно, знала: она давным-давно на этом месте выкопана была. Она всем мешала, и все ругали строителей и говорили, что они выкопать - выкопали, а закопать просто забыли. А я не забыла про эту яму, но я остановиться не могла. “Велик” сразу утонул, а я на цыпочки встала у края, - мне воды - до бороды. Только на цыпочках долго я не умею стоять. И вылезти я не могу, потому что яма глубокая и скользкая, а меня из этой ямы никому не видно. Я стала кричать. Люди собрались. Все в чистой одежде, никто пачкаться об глину не хочет. Одна тетенька на коленки встала, руку мне протянула, а я не могу: высоко очень, не достать до руки. И ещё,  я же на цыпочках стою, я пошевелиться боюсь, чтобы совсем не “умирнуть”. Кто-то сказал: “ Надо лестницу принести!”  “Хотя бы веревку какую-нибудь раздобыть!” “ Кто знает, где тут телефон поблизости?” “ В пожарку! В пожарку надо бежать за помощью” “Нет! Надо “скорую помощь “вызвать!” “ При чём тут “скорая”! В милицию надо звонить!” Так все кричат. А я уже еле стою,  сейчас захлебнусь. Тут Валерка подбежал:
- Где мой велосипед?” - кричит.
Я ему из ямы тихо-тихо говорю, чтобы от крика не соскользнуться и не потонуть:
- Здесь твой велосипед. Позови скорее мою маму, а то я скоро утону. 
Валерка побежал за мамой. Но тут ко мне в яму прыгнул Вася-дурачок.
У нас все его знают и так зовут, потому что он всегда грязный и пьяный. И ещё он нигде не работает. Вася-дурачок меня  руками поднял, тогда я смогла за кустик у ямы схватиться. И кто-то мне ещё руку  протянул. Я  за неё уцепилась  и вылезла. А Вася-дурачок, когда меня подтолкнул, и увидел, что я уже на сухой земле, он тут же ещё и велосипед достал  со дна и подал  наверх. Потом он ухватился руками за края ямы, подтянулся на ручищах, раз! - и  вылез! Никто даже ахнуть не успел. Сам выскочил, хотя яма была высокая, выше, чем он, да еще и скользкая. Вася сказал:
- Вон твоя мамка бегит. Сейчас тебе всыпет.
И совсем она не всыпала! Она прямо с разбегу стала обнимать меня и  целовать, а потом  Васю.  И так по очереди, то меня, то Васю. А я ей быстро-быстро все рассказываю, и она мне тоже что-то  говорит, только я ничего не могу разобрать, потому что она ещё и плачет. А Вася-дурачок от неё прямо остолбенел. Он терпел-терпел, потом оторвал её от себя и говорит:
- Ты, мать, совсем ополоумела! Глянь-ко, вся в грязи вымазалась об нас. Да ты не три глаза-то. Руки у тебя в глине! Ну и смешная ты!
И стал громко смеяться во весь рот, да так, что и я не выдержала и тоже засмеялась - за ним. Мама перестала плакать, посмотрела на нас, сначала так понемногу заулыбалась, а потом побольше, а потом, глядя на нас, и сама начала смеяться. Мы хохотали все втроем и отколупывали друг у друга грязь с  носов, со лбов, даже с ушей... И всё не могли остановиться. Ну, просто аж до слёз. И люди вокруг тоже смеялись. Наверное, всем было радостно и весело, что я не утонула и что велосипед оказался целеньким... Первой всё- таки остановилась мама. Она сказала Васе, что таким мокрым и грязным она его не отпустит и что мы сейчас пойдем к нам. Вася не ломался:
-  “К нам”, так к нам. “Пойдем”, так пойдем, - сказал он, - На вот, пока лопухами с обутки глину сдери, - это он уже мне перед нашей дверью сказал. А потом даже не повернулся - и маме  говорит, без всякой остановки:
- А чего это ты, мать, такую истерику закатила? -
- Боже мой! Так как ведь этот Валера Минаев прибежал и кричит: “Ваша Юля в яме утопла!” Так вот прямо и сказал: “ Утопла!”
- Так утопла же... -
-  Вася! “Утопла” - это значит утонула! Понимаете? -
Вася - дурачок посмотрел на меня, пожал плечами, покачал головой:
- Не знаю, как ей растолковать…
- Я знаю, Вася! ... Мамочка, понимаешь? Тут, в поселке нашем, все местные так говорят. На прошлой неделе Коля Казаков из нашей  подготовительной группы, на прогулке во дворе детсадика с дерева упал, сильно коленки расшиб и локти, а за ухом у него такая царапина, что даже кровь бежала. Вечером, когда за Колей пришли, воспитательница и говорит: “ Вы, мамаша, пожалуйста, не волнуйтесь, Ваш Коля перед обедом убился, он с дерева упал. Но сейчас уже он вон как бегает!” И Колина мама совсем не испугалась, она, наоборот, все сразу поняла и даже хотела Кольке поддать, чтобы он на прогулках гулял, а не по деревьям лазал.
Вася-дурачок хлопнул меня по плечу, поднял длинный, грязный палец вверх и сказал: ”Во -о -т!” и  стал такой радостный, как будто это он сам всё  маме объяснил.
- Во - о -т!  - сказала я точно так же, как он,  - а про меня тебе Валерка так и сказал,  как привык: “ Утопла”. На самом-то деле он видел, что вода мне там была - до бороды... -   
- Ну, Юля! Ну, где у тебя борода? У Васи - борода! Причем – рыжая. Ау тебя... Ой! Вася! У Вас там, в бороде, что-то шевелится! Ай! По- моему, это  головастик! Вы там, в яме, ныряли что ли?
- Не нырял он, он Валеркин велосипед по дну шарил, - заступилась я за Васю, - Ладно! У Васи - борода, а у меня - подбородок. Я правильно теперь говорю?
В это время Вася, наконец, вытащил из своей бороды головастика. И нам стало ещё смешнее, у нас аж прям сил не стало от смеха. На наш такой громкий и ненормальный смех в коридоре все соседи повысовывали головы из своих комнат-квартир, но сразу же  и захлопывали двери, и Вася поэтому сказал “Здравствуйте” уже пустому коридору. Мама завела нас на общую кухню. Поставила на керогаз большую кастрюлю с водой. Принесла корыто, тазик, ковшик. Мне велела снять с себя  всё мокрое и грязное, завернуться в плед  и сидеть в нашей комнате, которую мы давно-давно, ещё когда я была в средней группе, назвали смешным длинным именем: “ ЭтиПроклятые11КвадратныхМетров”.
- В термосе кипяток. Пей чай с малиновыми листьями! А Вы, Вася, пожалуйте мыться!
Вася сначала не хотел:
- Ты зря это выдумала. Я из той ямы в прошлом годе Кабыздоха вытянул. Никто меня после этого не мыл. Кабыздох был ничейный.  Встряхнулись мы  с ним, да и пошли в разные стороны...
Но мама у меня иногда бывает такая строгая, что её все слушаются, всё равно - хоть умные, хоть - дурачки. Вася согласился неохотно, но потом,  наверное, ему понравилось. Я сидела в нашей каморке - по имени “ЭтиПроклятые 11 КвадратныхМетров”, и слышала, как Вася на кухне весело фыркал  и смеялся. А может, ему смешинка в рот попала? Потому что, когда он в мамином розовом халатике зашёл в комнату, тут мы уже и не хотели, но всё равно все трое начали опять смеяться: Вася был такой чистенький, большой, рыжий, но лохматущий... И, когда мама дала ему расческу и зеркало, он, совсем как я, закричал “Ура!”, подпрыгнул и, конечно же, ударился, как я всегда ударяюсь, об мамину кровать. А халатик на его спине и под мышками  тут же треснул. Потом мама повела на  кухню меня, а когда  выкупала, стала стирать мою и Васину грязную одежду, а меня выпроводила назад в каморку. Я вижу: Вася двигается бочком между нашими кроватями и голову задрал вверх: там у нас книжные полки на стене до потолка. Мы с мамой очень книжки любим,  и мама говорит, что расставлять их надо не в два ряда, а в один. Потому что в два – не интересно.  Ну, книжный шкаф нам поставить негде, так его у нас и вовсе нет. Зато и полки - до потолка.  Вася увидел на  самой верхотуре музыкальную сигаретницу. Он встал на деревянную спинку  кровати, дотянулся до верхней полки (так и мама всегда делает, когда хочет достать какую-нибудь книгу с верхней полки, поэтому спинка на маминой  кровати много раз ломалась, и мама каждый раз падала, но всегда удачно, потому что - на кровать) взял в руки сигаретницу, и я испугалась:
- Вася, не трогай! Это - папина! Это - память! Мама нас заругает. Она и мне не разрешает, боится, что поломаю!
Вася стал осторожно рассматривать сигаретницу:
- Не поломаю! Что я, маленький что ли? Смотри  у меня  борода седая уже. -
- Какая она седая! Она рыжая!
Но Вася меня не слушал. Он поставил сигаретницу на стол и стал осторожно длинным пальцем стирать с неё пыль:
- Электрическая? -
- Механическая. Тут сбоку такая пипочка есть, как у будильника, её заводят. А потом  крышку открывают и эта штука начинает играть.
Вася голову набок склонил, засопел. Он смотрел на сигаретницу, прямо не отрываясь,  но больше не дотрагивался до неё. Мы и не заметили, как вошла мама. Она не рассердилась совсем. Взяла сама сигаретницу, завела её, раскрыла. И - заиграла музыка, тоненько так, колокольчиками.
Вася слушал, и губы его шевелились. Наверное, он тоже знал эту песню. Потому что... Ну, кто на  всём белом свете не знает этих слов!
                “Я другой такой страны не знаю,
                где так вольно дышит человек!”
Музыка всё повторялась и повторялась, потом стала замедляться. И совсем стало тихо... Вася  прям  чуть не плакал. А может, даже и плакал. Он стоял ко мне спиной, и я не видела... я только слышала, как он шёпотом попросил маму: “ Ещё!” Мама завела не до конца, отдала сигаретницу в его руки и сказала:
- Покрутите три раза. -
Вася покрутил, поставил её на стол, как будто она стеклянная, и уже смелее, но одним длинным, тонким пальцем открыл крышку...
Снова зазвучали “колокольчики”  Вася был счастлив.  Мы тоже... А Вася все так же  - одним пальцем - осторожно то открывал, то закрывал крышку. И каждый раз, когда снова играла музыка, он громко смеялся и говорил при этом радостно то мне, то маме:
- Механизическая! -
- Вася! Ну, что ты меня подводишь! Я же тебе не так сказала! Я правильно сказала: “механическая”  Вася! Ну, скажи, а то мама думает, что  это я так неправильно сказала...! Вася, правда  же я сказала  “механическая”!?
- Правда, - закивал Вася своей рыжей, седеющей бородой и повторил, - механи-зическая, механизическая.
Ну, разве можно было не смеяться вместе с ним!?
Васину и мою одежду  мама вывесила  на улице, во дворе:
- Там солнышко и ветерок. Высохнет в два счета! Пообедаем. Давай, дочка,  собираем на стол –
Мама очень вкусно пожарила хек с луком. Мама всегда в выходной день жарит хек. Другой рыбы в магазине нет. Зато хек дешёвый, и его можно нажарить целую сковороду. А еще мы наварили картошки.
Мы её сами вырастили: нам от маминой работы маленький участок земли дали. И петрушку мы вырастили, которой эту вареную картошку  посыпали. В каморке вкусно запахло... Я достала из  тумбочки наш с мамой  “Запас”  - бутылочку с соком  лесной земляники. Эту землянику мы тоже сами набирали. Несколько раз  ездили на целый день в лес. Варенья наварили, да ещё соку  надавили,  на всякий случай. Мама сказала, что это от простуды хорошо помогает. Я подумала,  что раз мы с Васей в яме искупались, значит это вот и есть - “всякий случай”.
Мама достала маленькие фужеры  и сказала:
- Разлейте, Вася, пожалуйста, а то эта  “матеха”  обязательно прольет. А я пока салфетки достану.-
Вася очень внимательно осмотрел бутылочку, зубами вытащил пробку, понюхал, сказал, что ему  фужер не нужен, ему стакан дайте, налил себе почти полный, но не до самых краев,  подождал,  когда мы уселись, потом очень осторожно взял стакан, сказал: “Ну, бывайте здоровы”, быстро, одним глотком, выпил. А потом сразу обиделся:
- Что ты, мать, мне такое дала? -
- Сок... -
- Со - о -к? Какой такой сок ?!  -
Мама вложила ему в руку  вилку, пододвинула тарелку с хеком и картошкой. А я объяснила:
- Землянический! Понял, Васенька? Сок – земляни-ческий! Для здоровья.
Вася ещё больше обиделся. Он отодвинул тарелку, вилку положил рядом аккуратно. Очень вежливо сказал: ”Ну, спасибочки... Я пошел” и начал развязывать  на животе пояс от маминого розового халатика. Мама вскочила, уронила стул:
- Вася! Что Вы! Куда? Ваша одежда ещё не высохла. Вы сначала поешьте... Да вы  обиделись что ли? -
Вася опустил голову и честно признался:
- Есть малость...
- Да на что обиделись? -
Тут даже я удивилась, какая у меня мама смешная. Я думала, что это мы с ней так по-нарошку над Васей пошутили, подсунули ему сок вместо вина. А она, оказывается, его взаправду  соком угощает!
- Мамочка! Ну, как ты не понимаешь! Вася не сок любит. Он вино любит... Или - водку!
Он опять хлопнул меня по плечу, поднял свой худой и длинный палец вверх:
- Во-о- т!-
И опять мы все трое засмеялись, так это у него смешно получалось его “Во- о - т “. Мама засуетилась, стала называть себя всякими смешными словами: “идеалистка проклятая!”, “идиотка кисейная!” Потом сказала: ”Сейчас все будет”, потом побежала к соседям и вернулась очень быстро с “коленвалом”. Ну, это выпивка такая. Водка. Валерка Минаев говорит, что она всех “с колен валит”, поэтому - “коленвал”. А Лена Осипова (она все знает!) говорит, что это такая запчасть от машины - “коленвал”, а водку так называют, потому что её шофёры и механизаторы любят пить.  А я  не поверила и заспорила: “А почему тогда её, эту водку, ещё зовут “Два - шестьдесят -два”? И вообще! Её не только шоферы пьют и механизаторы, а многие другие папы... и мамы тоже...!” А Лена Осипова сказала, что это потому, что другого ничего в нашем магазине не продают! А может, ничего другого и вовсе не бывает!
Вася перестал обижаться, поискал глазами свою “авоську”, которую он всегда таскал по поселку с  собой и очень берег, потому что там лежали все его вещи,  сказал: “Открывашку бы...“ Но потом  сковырнул блестящую крышечку “коленвала” ногтем и сказал маме:
- Ты допей свою земляническую, освободи тару-то! -
А когда мама отказалась: “ Я, Вася, не пью водку...”, он спорить не стал, налил себе стакан полный, но не до краев, вежливо сказал: “Ну, бывайте здоровы” и быстро выпил. Одним глотком полстакана.
Отломил своими длинными худыми  пальцами кусочек хека, откусил с краюшку, пожевал. Посидел молча немного, посмотрел на нас с мамой, еще раз сказал свое “Бывайте...” и вторым глотком допил водку. Вася опять поискал свою “авоську”, вынул оттуда мятую пачку “Примы”: “Хорошо, что курево не в  кармане было...”, закурил.
Мама дала ему треснутое блюдце для пепла. Но Вася скрутил из кусочка газеты маленький кулёк и пепел сыпал в него. А потом он выпил ещё и уснул на маминой кровати. Мама накрыла Васю пледом и велела мне собрать тихонько посуду, отнести её на кухню:
- Пойдем, помоем, А Вася  пусть поспит...
Вася спал долго. Мы погрели на керогазе воду, помыли в двух тазиках посуду. Потом мама принесла со двора Васину одежду и попросила меня тихонько, чтоб не разбудить Васю, расстелить на столе в  нашей каморке старое одеялко:
- Утюгом досушу. А то проснётся и опять засобирается уходить... -
Наши соседки по квартире стали маму ругать. Одна сказала:
- Ты совсем сума сошла! То баню тут для дурака развела, всех из кухни выжила, то обглаживать его собралась! Да он сроду и в стираном-то не ходил! На “Вы” его величает! Районного дурочка!  Вот уж, считай, пять лет в цеху нашем вкалываешь с нами наравне, а как была интеллигенточкой - интел-лю-лю... так и осталась. Нет в тебе нашей рабочей закваски. Живешь, как мышь под метлой! Постоять за себя не можешь! Мальчишка, сопляк, чернорабочий без году неделя, как в цех пришел, матюгнулся на тебя, так ты... нет, чтоб  послать его - куда подальше! Ты в туалет побежала, плакать! Наревелась там втихомолку, глаза разбухлила, как пельмени. Слова поперек не умеешь сказать! Постоять за себя...
Вторая соседка не дала ей договорить, прямо поймала её слова на лету, как мячик:
-  Постоять за себя не умеешь! Вам с Юлькой твоей, как жене и дочке погибшего офицера,  отдельная квартира положена. Со всеми удобствами! А ты тут - в семейном общежитии, в коммуналке, гниёшь. В 11-ти квадратных! Сама вся в синяках и дочка тоже - об кровати бьётесь... Воду - с уличного крана... Помои - ведрами на улицу через двор, дрова для печки...
- Да ходила я, просила ...  Говорят: ”Нет пока, ждите” -
- Так ты всю жизнь прождешь! Тебя же даже на очередь ещё не поставили! Не просить надо,  а кулаком по столу. Требовать. Жаловаться.  Сама ведь знаешь, что есть в поселке квартиры! Пустуют... Только за взятки всё! Да  за высокие должности.
-  Ну, этого у меня  нет... и никогда не будет...  -
- То-то, что и не будет! Так мы и не дождёмся этой твоей каморки  на расширение. Не  умеешь ты, да и не хочешь постараться. Молодая, красивая баба! Грамотная! Мастер  вон к тебе - со всей душой... и так и сяк клинья подбивает... Так нет! Она - принцесса! Я б на твоем месте веревки бы из него вила! Он бы мне все 200 процентов бы писал в табель!
- В Партию тебя как рабочую - передовицу производства продвигали? Была бы ты партийная,  тебе давно бы квартирку-то нашли бы! А путевки всякие в санатории, в дома отдыхов!.. Так нет же! Одно слово - интел-лю-лю! Вот только дурачку “Выкать” и можешь!
- При чём тут - интеллигентка, не интеллигентка...? Он же по возрасту мне в отцы годится!
- Тоже мне! Нашла отца родного!
Первая соседка отдохнула и опять на маму напала:
- Гляди! Повадится этот дурак сюда ходить на похмелки – то, не рада будешь! -
Мама только вздохнула. И тихо так:
- Кажется мне, что не такой уж он и дурак. Просто больной, несчастный человек.
- Алкаш он несчастный, вот он кто! - Ты вота и не знаешь, а ведь он у нас – на сто первом километре! Его принудиловкой за какую-то политику на химкомбинат отправили, а он там  какой-то дряни и хлебнул... Ну, выходили его и - в психушку, потом, значит… и отпустили. Вроде, повредился, но не буйный, чего же держать, государственные деньги растрачивать. Так вот и ходит в дурачках...
Соседки хихикнули, а третья сказала, будто Вася уже и вправду каждый день ходит к нам похмеляться:
- Дурачок - дурачок, а выпить не дурак! -
Тут мама увидала, что я еще с Васиной  недосохшей одеждой так и стою на кухне, а в каморку и  не пошла. Она рассердилась:
- Ты ещё тут? Ступай в комнату! Смотри, у тебя  уже ушки со щечек на макушку переползли!
Я бы сразу ушла. Но я хотела понять: вроде эти соседки  маму ругали,  а вроде - жалели и  защищали. Как будто и заботились о нас, но как будто  и чего-то боялись... Одна даже кричала-кричала, а потом вдруг шёпотом зашипела... Я быстренько в каморку шагнула, дверь не закрыла, и начала на столе расстилать мое розовое одеялко, в которое меня мама пеленала, когда я ещё ребеночком была.
Потом разложила на нем Васину одежду. И  раз - и опять на кухню.
Мама там уже  раскладывала посуду в  висячий ящик над столом.
А соседки все ещё учили маму:
- Ты на дочку свою глянь: она ещё детсадница, а жизнь нашу лучше тебя понимает. Она ему не “Выкает”! И сама ж говоришь, что сразу догадалась и тебя надоумила, что  ему, алкашу, не соку надо, а водки... -  И соседка погладила меня по косичкам, - вот эта нашенская будет! Да - а-а.
Мама меня отодвинула от соседки, обняла рукой  мою голову. И прижала к себе:
- Ну - нет! Дочь я вам не отдам! - так сказала, как будто меня у неё отбирали... Насовсем... А никто и не отбирал, соседки хоть и кричали,  а сами все свои дела делали: варили, картохи  чистили, посуду мыли. А меня и не держал никто. Но мама аж  вся побелела. И еще раз тихо, как будто только  себе, повторила:
- Дочь - не отдам вам, - а потом уже громче так быстро- быстро, аж задохнулась, - Юля моя - добрая... У неё  чуткая душа! Мы читаем с ней Фета, Державина, Пас... Пушкина...  Она замечательно чувствует слово...!
- При чем тут “слово”? Ты этих слов много знаешь! Разных, тонких! А как живёшь? В стороне живешь. В родном рабочем коллективе даже на праздник рюмку не выпьешь! Зато  дурак вот тебе - “отец  родной”!-
- Мой отец родной... Он, может, тоже вот так же... Где-нибудь... После комбинатов или  после рудника, после лесоповала... таким же Васей - дурачком... ходил... скитался...
Соседки - одна губы поджала, другая рот открыла, но ничего не говорила, а ещё одна наоборот рот рукой закрыла. И не отнимая руки, тихо-тихо шёпотом спросила:
- Так он из тех? Из репрессированных, что ли? -       
- Из них. Только наш  - давно... И без права переписки...
У мамы, наверное, уже болела голова. Потому что она стала говорить совсем  без желания, и никому:
- Вот и дурачок он, Вася этот, и алкоголик, и ещё кто-то там... А в яму кто прыгнул? Он. Ребёнок захлебнуться мог, все стояли и советы давали, выпачкаться боялись. А он полез…
- Да чего ему терять-то,  - опять разом  проснулись тётеньки.
- Ты не об этом сейчас думай! Ты - о другом! Ты где работаешь- то? В типографии ты  работаешь! Будто ты не знаешь, что типографии на особом учете... И Райком не дремлет,  и там не спят...               
Тут соседка закатила глаза и ложкой, которой мешала кашу, ткнула куда-то вверх, я не поняла - куда.
- Как узнают, что этот “стопервый” повадился к тебе... Думаешь, кто-то разбираться станет, что ты его за геройский поступок привечаешь?! Поишь его! А хуш и захотят разбираться, так и ещё не слаще. Затаскают... И нас вместе с тобой, ни в чём не повинных. Добром  тебе говорю: отрежь сразу! Пока не повадился! 
- А уж, что повадится, то повадится! -
Все так увлеклись своими разговорами, что не заметили: на кухню Вася вошёл, уже одетый в свою чистую одежду. Мама увидела его первая:
- Вася! Да что же Вы! Одежда ведь ещё влажная! Погодите, я сейчас утюгом досушу.
Вася похлопал себя по груди, по животу, по плечам:
- Пойдет так. На мне досохнет. Я там... это  ... допил всё. Ты не сердись, мать. Пошёл я. Спасибочки.
Мама сказала:
-Минутку, Вася! - побежала в комнату, вернулась с музыкальной сигаретницей и отдала  её Васе:
- Это Вам спасибо, Вася, за мою девочку.
Вася рот раскрыл, как он делал, когда хотел начать смеяться. Но смеха не было. Вася так нежно, нежно, аккуратно держал сигаретницу, и всё  смотрел на неё, смотрел, так и пошёл к двери. А мама очень гордо посмотрела в сторону соседок и громко сказала:
- До свидания, Василий! Приходите к нам! Мы с дочкой всегда Вам рады!
Он остановился, обернулся,  помотал лохматой головой и ответил:
- Не, мать. Не обижайся. Ходить не буду. Привязчивый я... Нельзя!
Мама хотела что-то сказать, но он слушать не стал. Только подмигнул мне, бороду вверх поднял:
- Музыка! А!? Механизическая! - и громко засмеялся во весь свой беззубый рот.
Шел по коридору и смеялся. Долго-долго. И весело. У нас в квартире никогда и никто так весело не  смеялся. И всем тоже захотелось посмеяться. Потому что, когда кто-то так смеется, то просто нельзя удержаться, чтоб тоже не засмеяться. Вот и мы стали: и мама, и я, и даже соседки... Так Вася и ушёл, пока мы смеялись. В этот день мы  до вечера хохотали то и дело. Вот я сижу на маминой кровати, смотрю картинки в новой книжке, и в это время идет передача по  радио. Я побежала к маме на кухню и кричу:
- Мамочка, мамочка! Иди скорее! Там ХАМ поет. -
У мамы блинчики могут сгореть, она не бросает, печет их и спрашивает:
- Какой хам?
- Ну, вот тот, что Игорю говорит: (чтобы было понятно быстрее, пока передача не закончилась, я руку в сторону подняла, ноги расставила и пропела  грубым голосом, хотя мотива совсем не запомнила) ”Если хочешь, любую из них выбирай!”
- Юля! Девочка моя! Господи, какая у ребенка каша в голове! Так это не Хам, а хан.
- Ну, как же, -  говорю, - не хам? Ты же мне сама рассказывала про этого разбойника, который на Русь напал и взял плен Игоря, а потом пел ему (и я опять спела): “Ты не  враг мне, а друг дорогой!”
И опять мама смеётся, и я за ней. А она смеётся, но всё-таки и пытается разобраться:
-  Нет, я конечно, с тобой согласна, он, несомненно, разбойник, раз посмел напасть на Русь... но...
Тут соседский сын на кухню пришёл. Он тоже умный, как Лена Осипова. И он большой -  он уже в четвёртом классе учится. Они уже историю, науку такую, изучают. Вот он сразу всё понял  и врезался прямо в разговор, как я - в яму с водой:
- Никакой он не разбойник! Что вы! И не хам! А это - ХАН КАЛЧАК!
Тут мама опять почему - то начала хохотать, даже блинчик чуть не сожгла. А что оставалось  нам делать, нам с этим соседским сыном? Мы тоже посмеялись! А чего смеялись-то! Мы с этим сыном только и всего-то по одной буквочке перепутали!
Оказывается, это пел не хам, а хан, и не Колчак, а Кончак! Наверное, мы так весело смеялись,  потому что нам Васина смешинка в рот попала.