И вот имена

Родители оставили Файку как всегда с бабушкой, а сами разбежались по работам. Бабушка покормила ее манной кашей, сказала, что она сегодня что-то очень уж вертлявая и шумная, а потом они стали раскладывать по полу антоновские яблоки. Погода была исключительная – стоял теплый сентябрь, пахло увядающими цветами, за забором седело на солнце когда-то картофельное, а теперь заросшее сушеницей поле. Файка разрывалась между всей этой красотой и раскладыванием яблок.
Бабушка подвывала «Утомленное солнце» и методично один к одному строила ряды из яблок, отбраковывая червивые и битые. Их сразу же отбирала Файка и, откусив пару кусков для порядка, неслась отдавать остальное козе Музе с двумя безымянными козлятами, что жили за соседским забором. Сосед – хозяин коз – отказывался давать имена козлятам, хотя Файка настаивала. Отчество у соседа было замысловатое, а имя – Степан.
Вот Файка ему и говорила: «Степан Витентич (а может Викентич, или Тирентич).  Степан Титентич, а давайте их назовем Пат и Паташон?»
– Не надо никого называть, они не мои, я их скоро продам, – рычал Титентич в который раз.
– Ну и что, продайте с именами, дороже будут. Или пусть они будут Мария и Мирабелла, а? – продолжала Файка.
– Не будут. И вообще, иди домой, тебя родители заждались, – пытался увернуться Витент Титентич.
– Или еще Дорогой Леонид Ильич и Марк Фрадкин, а? А родители на работе, вот, – щебетала Файка.
– Боже упаси! – хватался за сердце Титент Степантыч. – А бабушка! Бабушка не волнуется, что единственная внучка неизвестно где ошивается? – завывал сосед.
– Как это? Известно где. Я возле Вас и Музы и ее деточек. Может, Титом и Ливием, а?
– Сора Гершковна, онуця ваша заплутала, идить спасайте! – орал на всю округу Степан бабушке. И, спасаясь от пигалицы, убегал вглубь своего двора.
– А может, Низ и Верх, Аврум и Сора! – гоняла голосом соседа Файка.
– Нет! Нет! Нееет! – неслось из-за кустов и деревьев от Степана Пупенпыча.
– Бедненькие, бедненькие, беззванцы, – гладила по просовывающимся мордочкам козлят Файка.
– Фая, кого ты снова мучишь? – спрашивала бабушка, выглядывая в форточку.
– Степана Титечича просила козочек обозвать, – отозвалась Фая.
– А зачем ты хочешь обозвать мной козу? – любезно улыбалась бабушка?
– Они оба козлята, – ответила Файка, продолжая гладить и подкармливать «козиных детишек».
– И зачем? – брови бабушки пошли прятаться в шапку волос.
– Их же двое? – с той же интонацией и бровями сказала Файка.
– Это ответ! – хихикнула бабушка.
– Иди яблоки спасать, посмотри, как им, бедненьким, плохо кучками лежать, – пригласила бабушка.
И они стали работать вместе: Ууутомленное солнце тихо с морем прощаааалось… – пели они. Яблоками было уложено с полверанды, а потом бабушка остро посмотрела вбок, почти на Файку, и аккуратно легла на деревянный пол телом, а головой на яблоки.
– Что, бабушка? – спросила Файка.
Бабушка вытянулась на полу, руки ее были, как у солдата – по швам, а лицо повернуто в сторону окна, через которое некоторое время назад она звала Файку, спасая коз и Степана.
– Что, бабушка? – подпрыгнув от неожиданности, снова спросила Файка.
– Ты умерла? – спросила она себя.
– Бабушка, ты умерла, как дедушка?! – возмущенно крикнула в пустоту Файка.
– Умерла, – изнутри поняла и повторила вслух Файка.
– Как дедушка умерла, – снова уличила бабушку Файка.
Она тихонько, почти на цыпочках, пошла с веранды, оставляя позади себя запах антоновки и бабушку. Уселась на деревянную ступеньку крыльца и замерла, уставясь на поле сушеницы, а когда за забором сильно шумели какие-то люди и собаки, то и туда поглядывала.
Случилось это за полдень, но часов шесть на крыльце Файка просидела точно.
– Утомленное солнце нежно с морем прощалось, – себе под нос комаром звенела Файка, покачиваясь из стороны в сторону.
А потом пришли мама, папа, набежали соседи, родственники.
– Ну, как ты? Ну? – кричал Степан Какинтич, или как там его.
– Хорошо, – тише обычного сказала Файка, считая, что так положено.
– Может Эник и Беник, а? – глазами она не отпускала соседа, что метался, перед крыльцом.
– Давай Эник-Беник, – сдался он. – Все одно на продажу, жуть-то какая, вот горе-то, а?
Смерть бабушки принесла массу неудобств: не с кем было разговаривать, играть в карты часами, а еще пришлось две недели оставаться у ворчливой соседки, пока Файку в детский сад не определили, а потом еще в саду год до школы маяться.
В саду Файку уважали, так как слышали, что она один на один провела с мертвой целый день.
– Сильно страшно было? – спрашивали ее.
– Нет, совсем нет, – пожимала плечами Файка.
– А как это – умереть? – не отставали другие дети.
– Нуууу…– закатывала она глаза к небу. – Нуууу…это…ложишься, в общем, на пол и умираешь.
– И все? – переспрашивали ее.
– Ну, еще тихо вокруг, никто ничего не делает и яблоками пахнет…
А вот когда дедушка Аврум помер, сметаной пахло – он котю кормил возле печки.