IV. Та, кто против

После того необычного вечера в парке, оба они - Леонардо и Тейе  - разошлись с чувством, что обрели родного человека в чужом городе.
Не обмениваясь телефонами, они договорились просто приходить по вечерам к старой раките, когда появится желание. Поэтому, выходя вечером на прогулку, Леонардо от случая к случаю проходил через парк. Кроме того, после встречи с Тейе он всегда носил с собой во внутреннем кармане куртки короткое стихотворение Уильяма Блейка, заботливо припасённое для загадочной нимфы, влюблённой в темноту. Стихотворение о больной розе.
Встретились они лишь через несколько дней. Когда на город опустилась ночь, Леонардо по привычке отправился на прогулку в старый парк. Вопреки его ожиданиям, Тейе уже сидела на траве у озера, опершись спиной о ветвистый ствол ракиты. На ней — всё те же потрёпанные греческие сандалии и короткая туника с лицом Гаутамы Будды. На шее и запястьях блестят этнические амулеты на ниточках и крупные бусины. Только увидев её, Леонардо сразу же понял — Тейе глубоко подавлена и отчего-то задумчива.
Кажется, с тех пор, как он видел её в последний раз, девушка немного похудела. Хотя как это возможно за такое короткое время? Просто её тёмные глаза, кажется, совсем почернели и словно бы стали больше от глодавшей её тоски.
На его радостное приветствие Тейе лишь вяло повела рукой и слегка улыбнулась. Её глубокий, почти старческий взгляд настораживал. «Взгляд, как у Сфинкса — словно вне времени», - подумалось Леонардо. Кажется, ветер стал холоднее...
Леонардо приблизился, и девушка похлопала ладонью по мягкой траве рядом, приглашая Да Винчи присесть. Когда он удобно уселся, сложив ноги по-турецки, Тейе внезапно спросила: 
- Леонардо, а ты когда-нибудь слышал о святой Антигоне?
- Нет, никогда, - Леонардо изумился. - А разве есть такая святая?
Тейе немного замялась.
- Ну, она малоизвестная, на самом деле. Просто я однажды нашла её стихотворение, которое хотела тебе прочитать… Оно заставило меня задуматься кое о чём. Но, раз ты её не знаешь, вероятно, тебе будет не интересно.
- Да почему же? Расскажи, я послушаю тебя! - Возразил Леонардо. - Кто такая святая Антигона?
Тейе задумчиво погладила траву, затем выпрямилась, кротко взглянула на Леонардо и начала рассказ:
- Ну, хорошо. На самом деле, Антигона не была святой. Может быть, святой её считаю только я одна. Антигона была еретичкой. Ей это было словно судьбой предначертано — даже имя её означает «та, кто против».
На секунду Тейе замолчала, снова взглянула на Леонардо, как бы ища поддержки. Леонардо смотрел на неё пристально, серьёзно, не моргая (этому взгляду научила его Йоко). Убедившись, что собеседник внимательно её слушает, Тейе продолжила:
— Как я уже сказала, Антигона была еретичкой. Не то, чтобы она не верила в Бога... Нет. Она просто отказалась топтать темноту в себе... Более того, она полюбила свою Тень, дала ей, как и Данте, звучное римское имя — Вергилий, и писала ему стихи.
Как видишь, она была довольно странной особой, за что и поплатилась. В ту пору, когда она жила — в эпоху Нео-Средневековья, то есть чуть более века назад, — у нас в городе поднялось какое-то невероятное движение за чистоту веры. Как будто инквизиция вернулась. Что тут было! Все доносили на всех. Разумеется, не укрылась от преследований и Антигона.
Рассказывают, что даже на собственном аутодафе Антигона не отреклась от своих убеждений, говоря, что Создатель допустил не только Свет, но и Тень в сердце каждого из нас. И только любя и раскрывая свою Тень, словно карту незримого континента, мы сможем по-настоящему стать собой, узнать себя,  как бы увидеть своё отражение в волшебном зеркале. Только так мы сможем по-настоящему соединить свои собственные Ад и Небо, ты понимаешь?
В общем-то, она не говорила ничего особенно нового. Ведь и до неё жили удивительные люди, примирившие в своём сердце Тьму и Свет, жили святые, которые молили Творца о дьяволе. А она говорила и не о дьяволе вовсе, а о непознанной части нас, которая жаждет жизни... Хотя, может быть, это я так поняла.
Тем не менее, в ту пору разбираться в тонкостях духовной жизни еретиков было не принято. Антигоне не было и двадцати лет, когда её казнили.
- Да неужели на костре сожгли? - Не выдержал Леонардо.
Тейе недобро усмехнулась.
- Ну что ты? На дворе был не 15 век всё-таки. Её подвергли вынужденной эвтаназии, после чего тело кремировали, а пепел развеяли по ветру. Рассказывают, что в момент её смерти две души вырвались из тела, фиолетовая и золотая — сиамские близнецы...   
Леонардо стало не по себе, силуэты деревьев показались зловещими, а Луна — пересмешницей. Он немного разозлился на Тейе за то, что она своими россказнями, напоминающими недописанный готический роман, портит ему дивный вечер. Но, взглянув на бледное лицо девушки, искажённое болезненной мимической игрой, Да Винчи словно прочувствовал, насколько важна эта мрачная легенда для Тейе. Маэстро стало горько. Боясь расстроить и без того печальную собеседницу, он лишь осторожно спросил:
— Тебе не кажется, что твоя история довольно жуткая?
Тейе взглянула лихорадочно блестящими глазами в лицо Леонардо:
— Да, жуткая. Но дело даже не в этом. Антигона была виновата лишь в том, что перепутала время рождения. Чуть более, чем через десяток лет после её смерти возникло новое течение веры, очень скоро возобладавшее в нашем городе. В это время и воздвигли Церковь Сердца Девы-Матери, куда каждый — неважно, верующий или нет, со Светом или Тенью на сердце — может прийти как к себе домой, где тепло, где его ждут и ему всегда рады, где он может доверить Святой Деве свои скорби, словно сестре или матери...
«Ага, и нальют стаканчик рома впридачу», - подумал Леонардо. Вслух же он поинтересовался:
— Тейе, а почему эта история так важна для тебя? Откуда это чувство отверженности?
Да Винчи тут же пожалел о том, что спросил, потому что лицо Тейе внезапно стало каким-то чужим - восковым, словно омертвевшим, лишь двумя чёрными огнями горели на нём чьи-то чужие глаза. Неожиданно глубоким с хрипотцой голосом заговорила девушка:
— Потому что я сама не настоящая, я Тень. Попробуй понять — сквозь меня ходят люди, не замечая. Даже те, кто дорог мне, не видят меня. Я прохожу сквозь толпы, как лезвие сквозь масло, как волнорез - не оставляя следов, незаметно... А волны их душ плывут себе дальше, оставляя меня в изгнании. Я не живу, Леонардо. А лишь пытаюсь найти себя... И ищу на ощупь… Я лишь бессильное отражение в зеркале, которое пытается подать знак смотрящемуся в него. Потому меня никто не замечает, никто не видит. А та, кого видят, ничегошеньки не помнит... Она и саму себя не помнит, глупая Кора!.. 
И Тейе бессильно застонала. Прижав колени к груди, она опустила лицо на колени и сидела, не шевелясь, будто каменная. Леонардо осторожно погладил её по спине и рукам, тихонько, словно касаясь цветка, поцеловал в макушку:
— Тейе, но вот есть я, я вижу тебя, говорю с тобой... - Леонардо осторожно и ласково коснулся её руки. - Я тебя чувствую, ты тёплая и живая...
Она лишь скорбно покачала головой и произнесла тихим голосом, лишенным эмоций:
— Таких, как ты, единицы... 
— Кто-то обидел тебя, так? Это Кора тебя расстроила, так? - Осторожно спросил маэстро. Он чувствовал себя уставшим и словно резко постаревшим рядом с печальной окаменевшей Тейе.
Тейе вдруг, словно опомнившись, подняла с колен голову, отряхнула одежду и, коротко взглянув в лицо Леонардо, порывисто поцеловала его в губы. В этом скором жесте не ощущалось ни капли романтики, лишь неведомая горечь. Пока Леонардо опомнился, Тейе быстрым движением натянула сандалии на влажные от ночной росы ступни, и, глядя Леонардо прямо в глаза, протянула ему свёрнутый вчетверо листок бумаги.
— Это стихотворение, которое я тебе обещала. Я не могу сейчас читать его.  Пожалуйста, не ходи за мной. Мне нужно побыть одной.
И, вложив в ладонь опешившему Леонардо небольшой свёрток бумаги, Тейе быстро побежала прочь по лугу, гибко увёртываясь от древесных ветвей, пока не просочилась куда-то в темноту меж древесных сучьев, словно молоко в раскалённый песок пустыни.
Глядя на сложенный вчетверо лист бумаги, растерянный и расстроенный маэстро вдруг вспомнил, что так и не вручил Тейе стихотворение Уильяма Блейка.