Жало обезьяны - часть 41

В коридоре нас взяли в полукольцо три охранника с автоматами наперевес. "Хеклер и Кох" новой модели. Для местных условий немного неожиданный выбор оружия. Но, видимо, начиная с определенного этажа Белого дома цена вопроса значения не имела. На пути через коридоры генерал вынул трубку. Нажал кнопку быстрого вызова. Джанибек ответил на первом звонке. Разговор по-киргизски занял минуты две. Дюшебиев задал вопрос. Кивая на ходу головой, выслушал ответ. Короткими фразами что-то то ли попросил, то ли приказал. Дал отбой и объяснил:

- Сексоту своему яйцо отрежь. Джанибек клянется, что у него и в мыслях ничего такого не было. Врать не будет. Ты же знаешь, мы с ним старые друзья. Я ему сказал, что ты ко мне приходил, очень меня выручил. И чтобы он тебя не обижал.

Мы вышли на улицу через другой подъезд. Дюшебиев дал мне пожать ему руку и нырнул в теплый салон "мерина", урчавшего мотором между двух джипов охраны. Изнутри "мерина" пахнуло духами. Мне, чтобы дойти до машины, пришлось обогнуть половину здания. Против ветра, швырявшего в лицо первые снежинки, сухие, мелкие и колючие, как песок.

Офис уже опустел. Но в кабинете зама горел свет и жужжал компьютер. В пепельнице лежали свежие окурки. Около клавиатуры стояли два пустых стакана, вонявших дешевым местным коньяком. Я набрал Эрталу на трубку, но ответа на гудки не получил. Закрыл распахнутое настежь окно и вернулся в свой кабинет. Тепло светло, и даже уютно. А на улице ветрюга ледяной и вообще мерзко. Захотелось выпить. Вспомнил о стаканах у Эртала в кабинете. Зашел к нему, заглянул в один шкафчик, в другой. Коньяк, не иначе, выдули весь. Нашел только  бутылку портвейна,  и то початую. Приложился к горлышку и винтом выдул половину. Давненько не пил портвейна. Лет тридцать, не меньше. Как ни странно, эффект получился приятный. Вернулся в свой кабинет. Готовясь выйти на ветер, сделал еще пяток глотков.

События дня продолжали крутиться в моей голове. Никак не мог решить, связаны ли они. Мне очень хотелось верить, что нет. Так было бы гораздо проще их переварить. Но в глубине души я понимал, что особых оснований для такого оптимизма  у меня нет. В последние недели всё чаще казалось, что происходящее со мной или вокруг меня следует единому сценарию. Мне ни на чем не удавалось сосредоточиться больше чем на день-другой. Как только подбирался к разгадке очередных событий, вновь случалось что-то неожиданное, надежно выбивавшее меня из колеи и заставлявшее переключить всё внимание на новую тему. Даже такое многократное повторение одной и той же схемы выглядело подозрительным. Причем с каждым витком событий меня поднимало всё выше. Никогда бы не подумал, что встречусь с Директором СНБ и ключевой фигурой в Аппарате Президента с интервалом всего в пару часов. Такое внимание льстило самолюбию. Но на этих командных высотах мне не хватало воздуха.

Злые автомобильные гудки отвлекли меня от попыток постигнуть тайный смысл суеты вокруг себя. Я шел по левой стороне Манаса, навстречу движению. Обычно автоматически предпочитаю правую. Сегодня почему-то свернул налево не пересекая проспекта. В памяти не отложилось, как я вышел из офиса. Опустился сырой туман, фонари опирались на асфальт конусами желтого света. На осевой стояли трое мужчин. Один в кепке. Другой держал руки в карманах короткого плаща. Третий неуверенно топтался на месте. Гости столицы. Местные давно научились переходить проспект там, где есть светофор. Закон Дарвина живет и побеждает. Трое кандидатов в бессмертие стояли, втянув животы и попы, стараясь создать минимальную мишень для водителей. При всем при том они не спускали глаз с меня. Шутки в сторону, тут что-то не так.
 
Инстинктивно обернулся. Ко мне быстрым шагом приближались ещё двое. Нас разделяло секунд двадцать. Всех пятерых неизвестных объединяла целеустремленность. В их действиях я не заметил никаких сомнений. Они работали по схеме. Рядом остановилась маршрутка, закрыв меня от троицы на осевой. Автопилот отключил ручное управление мозгами. Не успев ни о чем подумать, оказался на сиденье рядом с водителем. Он рванул с места ещё до того, как я успел захлопнуть дверь. Преследователи спрыгнули с тротуара нам под колеса. Из любви к человечеству водитель пошел на жертву. Прижался на полметра влево. Но я сумел исправить последствия его секундной слабости, приложив одного еще распахнутой дверью.

Все шоферы маршруток произошли от Шумахера. В крайнем случае, от Веттеля. Этот оказался близким родственником обоих. Когда мы тронулись... нет, не так... когда он начал разгон, светофор на перекрестке Манаса и Бекенбаева уже мигал зеленым. Маршрутка просвистела по крайнему правому ряду и вылетела на перекресток почти на восьмидесяти, зацепив самый краешек желтого. Гаишник  остался стоять столбом. Тупо не успел среагировать. Мы спустились в туннель и проскочили под железнодорожной веткой и Льва Толстого.

-  Останови, - попросил я водителя, кинув на приборную доску сто сомов.

- Нельзя здесь, - процедил он сквозь зубы.

Я не стал пререкаться. Левой рукой рванул ручник, находившийся справа от его сиденья. Маршрутку крутануло. Водитель заорал с перепугу. Сзади в салоне кто-то взвизгнул. Скорость резко упала. Открыл дверь и спрыгнул на ходу. Сумел удержаться на ногах. Могу, когда захочу. Ограждающая туннель стена здесь имела высоту мне по плечи. Обегать её времени не осталось. Взялся за край, подтянулся, отталкиваясь ногами от облупившегося слоя толстой штукатурки, закинул колено и вылез в проезд, спускавшийся с Толстого. Водитель маршрутки орал мне что-то в спину, но нас разделяло метров пятьдесят и я мог не обращать на него внимания. Кишка тонка добросить. А ещё попасть надо. Слабак. Резво потрусил вверх к Толстого. На бегу попытался понять, в чем состоял мой план. Пять человек уже не хвост. Судя по маневру, группа захвата. Ради ликвидации нечего было огород городить. Я от них оторвался максимум на две минуты. Надо сделать очень короткую петлю и залечь. Чем я и был занят. Нормальный план. Ничем не хуже любого другого.

Многое зависело от того, как пятерка нападавших разделилась по правой и левой стороне проспекта. Чтобы добежать до Толстого мне потребовалось секунд сорок. Дальше железная дорога. Ещё дальше две нитки то ли теплоцентрали, то ли трубопровода. Трубы диаметром в два с половиной метра. Вприпрыжку по шпалам на правую сторону Манаса. Еще десять секунд. Желтый свет фонарей делал четким каждый камешек, каждую вмятинку на трубе. И мой силуэт тоже. На той стороне, откуда я бежал, с визгом остановилась машина. В окне вспышка. Пуля ударила в рельсу метрах в пяти впереди. Если поверху, через трубы, то надо пробежать еще метров двадцать, где есть через них мостки. На трубе я хорошая мишень. Между трубами в западне. Не годится. Значит, понизу. Тремя прыжками сиганул назад через Толстого. Машина рванула ко мне, ревя мотором. Стреляли или нет, не заметил. Не до этого. Шлепнулся на попу и, руля каблуками на пожухлой траве крутого, но не вертикального откоса, съехал прямиком на пешеходную дорожку, которая в трех метрах от меня ныряла в свой собственный мелкий тоннель под железкой и трубами.

Его задумали для толп пешеходов, которые по замыслу советских архитекторов непременно должны были фланировать между проспектами Мира и Манаса. Заведомо дурная идея, которая, в сложившихся обстоятельствах получила неожиданный шанс заслужить горячую благодарность представителя целевой аудитории. Если, конечно, ему, то есть мне, удастся выжить. Последние лет десять тоннель служил общественным туалетом и прибежищем бомжей. Внутри не видно ни зги. Полная кромешная тьма. Квадрат выхода бледно рыжел вдалеке. Сколько до него? Метров пятьдесят? В переходе воняло как внутри выгребной ямы. Вдоль стен тут и там угадывались кучи дерьма. Только самая середина прохода оставалась более или менее свободной от испражнений. Я как-то заглянул сюда из любопытства еще в августе, солнечным днем. То что удалось разглядеть, врезалось в память. Надо же, пригодилось.

Дыша широко открытым ртом, скользя и спотыкаясь, помчался к противоположному выходу. Давно я так не бегал. Очень возможно, что никогда. У меня оставалось секунд пятнадцать. От силы. Пятнадцать секунд это почти тридцать пять метров. Остановился в десяти метрах от выхода. За ним ярко светили городские огни. Распластался спиной по стене и стал двигаться боком, стараясь дышать беззвучно. Пару раз ботинки увязали в дерьме. В пяти метрах от выхода сел на корточки у самой стены и пошарил рукой по полу. Есть! Сложил руки ковшиком и сгрёб, сколько поместилось. С той стороны, откуда я прибежал, зажглись колкие звездочки двух фонариков. Дурная затея. Их свет не доставал и до середины туннеля. Хотя... Не такая уж дурная. Если учесть, что у меня нет оружия, о чем противник вполне мог догадываться. В любом случае, меня гораздо больше интересовало происходящее с моей стороны тоннеля. Прислушался. Совсем рядом, по ту сторону выхода, послышалось тихое и невнятное бормотание. Я медленно досчитал до четырех и прыгнул вперед, вытянув сложенные ковшиком руки. В проеме появились два силуэта, и в то же мгновение мои руки наткнулись на лицо одного из них. В ответ раздалось "shit!". Вполне к месту.

Представьте себя в похожем положении. Делаете шаг и получаете из темноты прямо в рожу полкило кала. Ваши действия? Тыльной стороной кулаков протереть глаза. Почему кулаков? Потому что в одной руке у вас фонарик, в другой пистолет. Элементарно, Уотсон. Фонарик меня не очень интересовал. Поэтому своими двумя руками я ухватился за кулак противник с зажатым в нем пистолетом. Черт, ладони скользят…  Завернул пистолет противнику за спину и, прикрываясь его телом, два раза нажал на спуск. Получилось почти в упор второму в грудь. Тот упал как подкошенный. Ударил под колено хозяина пистолета, тот потерял равновесие. Пока он трепыхался, его контроль над собственным кулаком ослаб. Без особых усилий развернул пистолет дулом ему в лицо и сделал два выстрела. Бум-бум, две пули в голову тому, кто упал первым. Всегда делать два выстрела. Не меньше. Никаких колебаний. Всё произошло в считанные секунды. Думаю, максимум за четыре.

С другого конца тоннеля послышались хлопки. Одна пуля свистнула поблизости, остальные разбросало по стенкам перехода. Я не очень испугался. На таком расстоянии прицельный огонь невозможен. Перекинул ствол в левую руку, отставил её подальше в бок на случай, если ответят по вспышке, и дострелял обойму в темноту тоннеля. Дал понять, что шансы уравнялись. Два, два, снова два, четыре серии по три. Неяркие стробы дульных вспышек запрыгали по кафельным стенкам тоннеля. Хорошая обойма. Оружие показалось знакомым. В ладонь легло привычно, и рычажки-кнопки руки помнили. Поднес к глазам. Девяносто вторая Беретта. Вообще-то из этого ствола на пятьдесят метров вполне можно попасть, куда надо.

На всякий случай сделал шаг в сторону из проема тоннеля. Оказалось, вовремя. С той стороны прилетел сразу десяток пуль. Откуда не возьмись стеной обрушился мокрый снег. Взял пистолет у второго, нашарил на двоих три обоймы. Ни один, ни другой не одели бронежилет. Понятно... Думали, что я не вооружен. Не думали, знали. Остальные тоже, значит, мягкая цель. Жизнь налаживалась. Дослал патрон и нырнул в переход. Метрах в пятнадцати впереди на фоне другого проема, серого, справа налево мелькнула тень. Подбираются. Я успел сделать три выстрела и упал плашмя. Ответные вспышки, пули прошли в метре надо мной. Четыре выстрела во вспышку, два шага вперед, спиной плашмя к левой стене. Из темноты послышался сдавленный стон. Остался последний.
Что он станет делать? Ждать пятого? Подкрепления? Вряд ли. Противник выделил столько бойцов, сколько посчитал возможном и достаточным. Другое дело, обязательно заберут тела. Но тут спешки нет, здесь по одному прохожему в месяц. Выстрелов никто не слышал. Проспект, промзона. Последний полежит-полежит, а потом поползет к выходу. Вряд ли мимо меня. Худо-бедно я трех его коллег положил. В такой ситуации начинаешь трезво оценивать свои шансы. Точно поползет. Или пойдет по стенке. Чтобы не засветиться в проеме выхода. Хорошо, допустим, дошел он до конца тоннеля. На выходе из перехода с левой стороны вверх идет откос, по которому я съехал. С правой, вертикальная стена по краю проезжей части. Метров десять, не меньше. Внизу интенсивное движение. Ни на откос ему не влезть, ни вниз не спрыгнуть. Западня. Плохо. Ну, и денёк...

Не поднимется, пока не убедиться в том, что тоннель пустой. Что для этого требуется? Как минимум, мощный фонарь. А если к нему ещё и автомат, дело окончательно в шляпе. И то, и другое у них вполне могло лежать в машине. На всякий случай. Чтобы полностью освободить сектор обстрела пятому номеру, когда тот подоспеет с автоматом и фонарем, мой противник попытается залечь у самого выхода.  Вдоль стены. Правой или левой? Чет или нечет? Ставьте на красное, ставьте на черное, все равно выпадет зеро... Дерьмо. Кучи дерьма. Кучи дерьма вдоль стен. Когда будет раком отползать, обязательно их размажет по полу. Если пойдет цаплей, все равно наследит.

Во время последнего обмена выстрелами я находился меньше чем в десяти метрах от входа в тоннель. Дистанцию между нами я тогда определил в пятнадцать метров. Почему, не помню, но допустим. С тех пор, как всё стихло, прошло минуты две от силы. Нас сейчас разделяет метров двадцать пять. Надо спешить. Я затаил дыхание и начал скользить спиной по стенке, цаплей переставляя ноги. Он станет стрелять только наверняка. Я заскользил смелее. По мере приближения к выходу гул машин снаружи становился громче. Это мне на руку. Нога опустилась на что-то упругое, и я чуть не потерял равновесие. Судя по всему, предпоследний. Я присел и быстро ощупал ему голову. У головы на затылке не хватало четвертинки черепа. Надо же, как удачно попал.

Продвинулся ещё на пару метров. Присел. Пошарил вперед руками. Нетронутые кучи. Ещё пара метров. Присел. Пошарил. Целые. До выхода уже недалеко. Больше десяти, но меньше пятнадцати. Достал второй пистолет, проверил предохранитель. Зажал между зубами сменные обоймы. Вытянул руки вперед к противоположной стене примерно на половине расстояния до выхода. Одну повыше, другую пониже. Кто не спрятался, я не виноват... В последний момент левую руку отвел вдоль ближней стены. На то, чтобы сделать двадцать выстрелов правой рукой у меня ушло около восьми секунд. Левой на две секунды больше. Палец устал нажимать на спусковой крючок. В ушах звенело от выстрелов. Сбросил из рукояток пустые обоймы, потянулся ко рту за запасными. Вспышка света парализовала и ослепила меня. Погасла. В глазах стояла рыжая муть. Еще одна вспышка. Острая боль в правом ухе. Ещё серия вспышек, одна за другой. Боль в руке. Рванулся всем телом вперед... и очнулся, очумело хлопая глазами и сжимая до боли в скулах челюсти.

Я лежал лицом на рабочем столе у себя в кабинете. Под щекой растекалась липкая жидкость. Ныло завернувшееся пополам ухо. Уколами иголок просыпалась затекшая рука. Послышались легкие удаляющиеся шаги. Частые, но неторопливые. Кто-то почти бесшумно сбежал по обычно скрипучей лестнице на первый этаж, словно едва касаясь ступенек. Или это глюк спросонья? Выпрямился в кресле. По столу растеклась лужей и капала на пол липкая жидкость бурого цвета. От неожиданности вздрогнул, но сообразил, что это давешний портвейн. Среди лужи стояло блюдечко с надкусанной шоколадной конфетой. В голове было нехорошо. Все вокруг выглядело тягучим как вареная сгущенка. И ужасно сладким. Взглянул на время. Половина четвертого утра.

Что-то не припомню, чтобы я от портвейна так дурел. И куда делась бутылка? И почему на столе лужа? Один пьяный может столько дурацких вопросов задать, что сто трезвых не ответят. Нашел тряпку, прибрался. Прополоскал. Прошелся по столу и полу еще раз. Опять прополоскал и повесил сушиться на радиатор отопления. Сам умылся, посмотрелся в зеркало. Глаза безумные, а так вроде ничего. Выключил настольную лампу и чертыхнулся, оказавшись в кромешной темноте. Свет в коридоре кто-то погасил. В соседних кабинетах тоже темно. На ощупь добрался до лестницы. Держась за перила, осторожно спустился в холл, где согласно инструкции горел ночной плафон. Охранник смотрел телевизор в дежурке. Он помахал мне рукой, но взгляда от экрана не оторвал. На всякий случай? Вроде и видел меня, и не заметил? Ситуация впрямь двусмысленная. Пятый час утра, шаги эти. Спросить у него, что ли? Вспомнил свой безумный взгляд в зеркале и раздумал. Надо тихо уносить ноги. На улице прохватило ледяным ветром. Голова проветрилась и начала соображать побойчее. Вышел на Манас. Взглянул направо, где светился фонарями тоннель под железкой. Бред...  Решительно перешел через абсолютно пустынный проспект на правую сторону. Ну её к чертям, эту левую.

Продолжение - http://www.proza.ru/2015/11/25/1751