X. Чёрная Мадонна

Когда Солнце стояло в зените и все добропорядочные граждане скучали на работе, красавица Майя обычно расчёсывала длинные чёрные кудри. После утреннего туалета тело её благоухало сандалом и лилией — ароматом, сводившим Рагуила с ума. Любуясь собой, Майя обычно сидела перед небольшим зеркалом и подкрашивала кармином губы. Важно было, чтобы солнечные лучи какое-то время накаляли зеркальную поверхность. Лишь после этого Майя гляделась на себя. Она верила, что через этот простой ритуал она получает частицу обольстительной силы солнечного света.
Приводя себя в порядок и занимаясь утренними делами, Майя обычно включала музыку, плавно танцевала на ходу и подпевала исполнителям, бренча браслетами на запястьях в такт ритмическому рисунку песни.
Но сегодня ей не хотелось танцевать — утреннее Солнце разморило её, при этом на душе затаилось неясное пугающее ощущение. Предчувствие бури. Словно бы скоро что-то в её привычной жизни должно было сломаться.
Майя приготовила кальян и карты таро. Всё может перемениться в мгновение ока, поэтому лучше ожидать сюрприза заранее. Колода Марсельского таро, доставшаяся Майе от прабабушки, ещё ни разу её не подводила.
Раскинув карты, Майя задумчиво вглядывалась в пёстрые карточные рубашки перед собой. Чувство беззащитности лишь усилилось. Майя выпустила густую струю сладковатого дыма изо рта. В такие моменты ей хотелось бы иметь не карты таро, а чёрную кошку. Или черепаховую. Чтобы зарыться пальцами в густую шёрстку, услышать низкое грудное мурлыканье, взять её на руки и почувствовать, как когтистые лапки маленькой дикарки доверчиво обвивают шею, подобно рукам ребёнка.
Майе вдруг стало одиноко. Она встала с изысканного восточного дивана, расшитого золотом, и задёрнула тяжёлые гардины. Похоже, она просто устала — вчера выдался тяжёлый вечер, эти занудные, педантичные  клиенты. Майя коснулась лица ладонью. Да, увы, эти едкие старые господа, подобные головке прогорклого чеснока, опустошили её. Майя была куртизанкой, куртизанкой себя и считала, ей никогда не было присуще любого рода самовозвеличение. Но иногда... довольно редко, впрочем, ей казалось, что она дарит посетителям нечто неоценимо более важное и могущественное, чем их паршивые деньги.
При том, что Майя была куртизанкой, Майя была и актрисой, и музыкантом — а как же иначе назвать человека, рядом с которым ты чувствуешь себя единственным на целой Земле, который умелым касанием помогает тебе достичь вершин блаженства! В отличие от заурядных ночных бабочек, Майя не вела охоту на деньги похотливых. Доставляя пришедшему наслаждение, она исследовала, она творила, и ощущала настоящее счастье, когда партнёр чувствовал её вдохновение, разделял его, когда чувственность другого человека распускалась, подобно цветку в её руках.
Что до этих скупердяев, то их она больше на порог не пустит. Гневно задёрнув занавеску, Майя вернулась к брошенному раскладу таро. Глубоко вдохнув струю густого дыма из кальяна, Майя задумалась о тех, кого она любила с удовольствием.
Раскрыв первую карту, она улыбнулась уголком рта, вскинула брови, и выпустила струю ароматного дыма в потолок. Ты смотри-ка, шестой аркан, «Возлюбленный»! Может быть, всё не так и страшно.
Затянувшись из кальяна  вновь, прекрасная мулатка занесла ладонь в перстнях над следующей картой, когда в дверь позвонили. Тревога вернулась и, подобно чёрному котёнку, свернулась дрожащим клубочком в самом тёмном и тёплом закоулке сердца Майи.
На пороге с огромным букетом тигровых лилий стоял Рагуил.      

***

- Дорогой, рада тебя видеть! Мы разве договаривались на сегодня? Я всё забыла...
Он тоже выглядит усталым и кажется бледнее, чем обычно. На лбу набухла жилка. Ах, милый Брахма, — ей бы хотелось целовать его бесконечно, ощущая биение его пульса — каждый удар дорогого сердца таял бы на её губах, как облачко благовонного тумана.
- Нет, Майя. Я просто хотел тебя увидеть. Ты сейчас занята?
Она покачала головой и игриво улыбнулась.
- Ну, конечно, я занята собой. А сейчас с удовольствием займусь тобой. Заходи, мой милый Брахма!
- Майя, подожди! - Он опёрся рукой о косяк. - Пожалуйста, возьми цветы — это тебе!
Майя внимательно вгляделась в лицо любовника. Прежде, чем принять цветы, она, тихо шелестя шёлком лёгких одежд, приблизилась к Рагуилу и нежно провела ладонью по его влажным волосам.
- Иди сюда, мой хороший. Иди и отдохни — у меня тихо, ты знаешь. А цветы чудесные, как всегда, спасибо тебе.
Любуясь костром тигровых лилий в тяжёлой напольной вазе, Майя обратилась к сидящему на кровати Рагуилу.
- Дорогой, у меня на сердце неспокойно. У тебя что-то случилось? И почему сегодня так много цветов?
Рагуил не ответил. Он долго смотрел на Майю исподлобья, упершись кулаками в кровать. Майя беспокойно обернулась — мелодично зазвенели её браслеты.
- Ты больше не придёшь, ведь так?
- Я уезжаю, Майя, - тихо ответил Рагуил.
Она прерывисто вздохнула, испуганно глядя на него влажными чёрными глазами, затем всплеснула руками исступлённо... Ей кажется, что пылинки в задымлённом воздухе комнаты планируют чересчур медленно — как маленькие парапланы. Будь они прокляты, эти пылинки! Если Брахма уйдёт, то перестанет светить Солнце... Но разве она властна над Брахмой?
- Далеко? - Не выдавая своего смятения, спокойным низким с хрипотцой голосом поинтересовалась Майя.
- Да, Майя, далеко.
- И мы больше не увидимся?
- Боюсь, что так.
Майя медленно прошлась по комнате и вернулась на своё прежнее место — на любимый восточный диван. Задумчиво она затянулась из кальяна, выпустила густое облако в сторону колоды таро, неосторожно взмахнула рукой — карты посыпались на пол. Майя безразлично взглянула на ворох пестрых картинок под ногами и медленно подняла глаза на Рагуила.
- Ты хочешь покончить с собой.
Рагуил нервно встрепал ладонью волосы и напряжённо улыбнулся, что, разумеется, не укрылось от чуткого взора Майи.
- Нет, ну что ты!
- Тогда влюбился.
Рагуил грустно улыбнулся и отвёл глаза.
- Майя, да неважно, почему я так решил. У меня никого, кроме тебя, нет в целом мире. Просто я так больше не могу.
Майя неслышно приблизилась и поцеловала его в лоб. Её губы пахли душистым травяным дымом.
- Всё будет хорошо, Брахма.
Она поскорее отстранилась, но подняв на неё глаза, Рагуил успел заметить крупные слёзы на кончиках ресниц. Она торопливо ушла в другую комнату.
- Майя! - Позвал Рагуил.
Она не отвечала. Опустив лицо в ладони, Рагуил корил себя за жестокость и слабость. Ради этой покорной красавицы он мог бы потерпеть ад ещё какое-то время... Но не будет ли жестокостью более изощрённой измучить не только себя, но и нежную Майю?
Прежде, чем Рагуил нашёл ответ, вернулась Майя с кокосовой чашечкой.
- Выпей это, - поднесла она напиток к губам Рагуила.
Пахло горьковатой травой.
- Майя, ну давай сегодня без зелий — только ты и я, такие, какие мы есть, -  отодвигая чашечку, начал Рагуил, но Майя только покачала головой, отчего её кудри красиво рассыпались по плечам и груди. Снова раздался тихий перезвон браслетов.
- Это лекарство от головной боли.
- Спасибо, - выпив из чашечки горький, вяжущий отвар, Рагуил нежно поцеловал её смуглые руки.
Майя же по-кошачьи грациозно забралась на кровать и поджала ноги. Прижавшись к плечу Рагуила сзади, она прошептала:
- Голова будет немного кружиться. Но это к лучшему. Ложись ко мне, мой Брахма. Ты скоро всё забудешь... Ты будешь свободен, ты полетишь...
И, уложив его к себе на колени, она нежно перебирала тёмные кудри и протяжно пела печальную песню на своём родном языке.

***

- Майя! - Играя с её кудрями, позвал Рагуил.
- Что? - Она отвлеклась от пения и опустила голову.
- Ты похожа на Чёрную Мадонну.
Майя кончиками пальцев дотронулась до его губ.
-Шшш... Ты говоришь глупости. Мне приятно, что Брахма ко мне добр, но тебе не стоит будить гнев западного Бога. Майя — либертина, с ней играют все.
Рагуил ласково взял её ладонь в свои и нежно поцеловал кончики пальцев. Затем задумчиво стал вглядываться в тонкую и частую паутину морщинок на её руке.
- Не бойся. Бог не разгневается на меня. А если и разгневается, так что ж? Я уже проклят старой цыганкой. Таково поверье нашей семьи. Не знаю, насколько это правда, но из нашего рода в живых остался только я. И у меня никогда не будет детей. Я так решил.
Рагуил вздохнул.
- Ты знаешь, дядя моей бабушки был инквизитором — ну, одним из тех, кто осуждал еретиков на эвтаназию в эпоху Нео-Средневековья. Его звали Иероним Санти... Ужасный Иероним, постылый Иероним.  Сама понимаешь, я в силу своего чересчур позднего рождения при всём желании не смог бы участвовать в героических деяниях своего великого прадеда...
Рагуил саркастически усмехнулся.
- Но мне до сих пор тошно, как подумаю, сколько крови пролили его морщинистые руки. Поэтому я и не согласился принять традиционную веру, несмотря на увещевания своих родственников.
Ну так вот. Обычно (по рассказам моей бабушки) осуждённые были людьми ничем не примечательными — скромные, напуганные до смерти... обычные горожане. Рыжеволосые девчонки, темноволосые обольстительницы, красоту которых почитали роковой, престарелые профессора-агностики... Но моему славному прадеду повезло! Он проводил аутодафе над настоящей гадательницей на таро и ведьмой. Она даже не была из числа горожан — приехала в цветном вагончике вместе с циркачами. Вот уж поистине удача!.. Говорят, она была молода и дьявольски хороша собой - высокого роста, с густыми кудрями и кожей, чёрной, словно эбен... Дикая — как пустынная кошка. Её пытали. А она хохотала и сыпала проклятьями, пока на губах не запеклась кровь. Когда же рука инквизитора коснулась её лица, чтобы утереть кровь, она впилась ему в руку и откусила большой палец. Сплюнув кровавый сгусток на пол, она прокричала:
- Так да будет низвергнут весь твой род, ублюдок!
Рагуил помолчал.
- То был инквизитор Санти, мой славный прадед. Моя фамилия — как у художника итальянского Возрождения. Это удивительное совпадение. Ведь я происхожу не из семьи художников, но из древнего клана мистиков и безумцев. Мой безбожный прадед — лишь один из поздних плодов чудного семейного древа. Печально, что этот-то плод-урод, упав и разложившись, отравил землю у корней. 
По воле инквизитора той женщине единственной отказали в эвтаназии. Ведьму заморили голодом... Когда же пришло время её кремировать, ни высохшего тела, ни её проклятого таро на месте не оказалось.
На шею Рагуилу упала солёная капля.
- Майя! Ты что, плачешь? Да что ты, брось! Ну что я за глупец, зачем рассказал тебе этот бред!
Майя не шелохнулась. Она сидела недвижимо, смуглая левая рука её так и лежала на кудрях Рагуила. Из расширившихся чёрных очей сыпались жемчужины слёз.
- Майя! - Рагуил приподнялся на локте и нежно гладил Майю по щекам. - Майя! Ну перестань, пожалуйста! Это же просто глупая легенда! Майя! Вот когда ты плачешь, ты ещё больше похожа на Мадонну. Знаешь, Мадонна в Иерусалиме тоже всё время плачет у распятия...
Майя попыталась что-то сказать, но разразилась лишь новой волной рыданий. Она закрыла лицо чёрной шевелюрой, словно траурным полотном, и продолжала тихо плакать.
Рагуил сел на кровати, и одинокий солнечный перст, раздвинув шторы, рассыпал янтарные отсветы по его лицу и волосам. Один из золотых мотылей сел ему прямо на губы. Но Рагуил ничего не заметил - бережно прижал он к себе печальную куртизанку, мягко склонил себе на плечо её голову:
- Маюша... Удивительная Майя... Прекрасная... Ну что ты как девочка? Послушай меня, ладно? Я больше тебя не напугаю, обещаю. Когда я путешествовал, я много чудесного перевидал. И вот однажды, скрывшись от палящего солнечного света во мраке собора, где-то на юге Европы, не помню уже точно, где... Я увидел её — маленькую Чёрную Мадонну. С огромными чёрными глазами, облачённую в чудесные одежды, с Младенцем на руках. Она смотрела куда-то сквозь меня. Почему-то её пронзительный взгляд не давал мне покоя.
Гораздо позже я узнал из книг, что эта крошечная Мадонна, так почитаемая доныне, когда-то раньше была вывезена из Египта. Там её почитали как Исиду, а чёрный мальчик на её коленях — никто иной, как Гор.
Только теперь я понимаю, почему я не мог оторвать глаз от неё. Она мне раскрыла одну тайну, которую я прочувствовал лишь теперь. Глядя на твои чудные руки, пропахшие тропической ночью, прекрасные, словно тебя сам Творец ваял из эбена, я понял, что только когда любим, мы становимся самими собой. И, когда я люблю тебя, я чувствую, что ты — моя Исида, что ты — моя Мадонна. Запомни это хорошенько и никогда, никогда никому не позволяй обижать тебя, никогда не называй себя либертиной, не дари себя глупцам, слышишь, не...
Не давая ему договорить, Майя вдруг приложила палец к его губам и замерла испуганно:
- Ты слышишь? Что это за звук?
Прижавшись тесней к Рагуилу, Майя настороженно прислушалась — незнакомый звук вновь раздался в тишине. Тихий электрический звон отдалённо напоминал звучание органного регистра Vox Humana... Звук нарастал. Казалось, слышен голос поющей чаши. Но ведь Брахма здесь, рядом с ней — так кто же играет? Майе стало страшно. Она боялась пошевелиться — да что там, даже дышать старалась неслышно.
- Ах, это?
Рагуил тихонько засмеялся.
- Это поёт моя кожа. Иногда на Солнце она начинает петь, вот смотри!
Мягко отстранившись от Майи, Рагуил энергичным шагом направился к окну — туда, где слабый солнечный луч пробивался сквозь щель меж неплотно задёрнутых гардин.
Торжествующе Рагуил коснулся подушечками пальцев солнечного луча, провёл по нему пальцами, словно по грифу виолы. Комнату наполнил нарастающим гулом аккорд — увеличенное мажорное трезвучие си бемоль. Лицо Рагуила преобразилось. Словно в небо, взглянул он в задымленный потолок — в комнате по-прежнему парил, подобно волшебной птице, разбуженный аккорд.
Только сейчас Майя заметила, как нити — белые, сияющие нити, срываясь с его рук, поднимались ввысь, кружили беспокойно по воздуху просторной комнаты, таяли под потолком, словно призрачные змеи.
Рагуил, тем временем, рванул гардину в сторону, впуская в комнату свет. И теперь, с головы до ног охваченный слепящим заревом, юноша в чёрном сиял, словно живой факел. Всё его тело улыбалось — звеня, дышала его кожа, кудри заливались беззвучным смехом, раскалывая лучи на бессчётное множество бликов. Глаза потемнели, но сияли и они, словно два чёрных солнца...
- Мой Брахма... ты... - Глядя на него во все глаза, удивлённо проговорила Майя.
- Ну что, не боишься больше? Иди ко мне, Майя, - позвал он, протянув к ней руки. С белых плеч, точно растрёпанные чёрные крылья, свисала рубашка. За спиной Рагуила солнечный фейерверк озарял небо огненными брызгами.
- Кто же ты такой, мой Брахма? - Доверчиво глядя на него, спросила Майя.
- Я Рагуил.
- Рагуил, - повторила Майя зачарованно. - Ра - это Солнце?
Прикрыв глаза, Рагуил снова тихо засмеялся:
- Да, Майя, Солнце.
Поющей ладонью коснулся он приоткрытых губ Майи, осторожно провёл пальцем по смуглой шее, отчего в воздухе повис на мгновение призвук, напоминавший верхний регистр флейты. Дослушав удивлённый флейтовый стон, Рагуил привлёк обомлевшую Майю к своему дивно звенящему телу, раскалённому Солнцем добела.
Она смеялась и плакала, неистово билась в его руках, а он целовал, целовал, тысячу раз целовал её влажные веки, её грудь и руки... Ему так хотелось, чтобы каждая клеточка её тела навсегда запомнила звонкую песнь, сыгранную его плотью, ему хотелось, и тело Майи запомнило. С тех самых пор каждый атом Майи помнил, что он -  маленькое Солнце... При этом Майе казалось, что всякий раз, когда она вспоминает Рагуила, её кожа начинает слегка мерцать. Так бывает и на небе, когда перед наступлением ночи тёмно-синие облака напоследок посещает забытый Солнцем бледно-жёлтый отсвет. Он стыдлив и невзрачен на первый взгляд, но этот луч — эта печальная дочь Солнца и Тени — истинное сокровище для любого солнцепоклонника, а также для сердца, с трепетом ожидающего ночь.

***

- Теперь мне пора, - облачившись в привычный чёрный, произнёс юноша. - Возьми этот дикий нарцисс на память обо мне. Это семейная реликвия. Если ты когда-нибудь будешь в нужде, продай его. Поди чего-то он да стоит.
Рагуил протянул Майе алую брошь-цветок.
В ответ мулатка из складок юбки извлекла колоду Марсельского таро.
- А это тебе. Таро цыганки-ведьмы. Мне оно всегда говорило правду, защищало от беды. Пусть теперь и тебе послужит.
Майя серьёзно взглянула Рагуилу в глаза.
Рагуил молча кивнул и принял подарок, в последний раз привлёк Майю к себе и чёрной тенью выскользнул прочь.
Вернувшись в комнату, Майя тяжело опустилась на опустевшую и смятую постель. В комнате ещё витал запах благовоний и пепла, запах тел, разгоряченных любовной игрой... Солнечные лучи мерцали возбуждённо на древесном полу, на старом восточном диване и обоях... Лучи — белы и горячи, словно его руки, словно его нежные губы... Майя покачала головой и задумчиво улыбнулась. Никогда, никогда больше Солнце не будет ей ненавистно или безразлично, никогда она не назовёт назойливыми его лучи.
Ей стало вдруг так больно и смешно, ей показалось, что она - это не она. Что значит это новое ощущение, Майя не могла понять, но ей вдруг показалось, что она — птица, поющая свою Canticum Solis , танцующая в безбрежной солнечной реке — ритмичной, полной жизни... Ей казалось, она может теперь говорить с Солнцем на его языке — на языке света, изо дня в день просыпаться вместе с ним на заре, пока однажды волшебная ладья заката не заберёт её с собой.
Как же теперь ей жить прежней жизнью, исполнять гнусные желания похотливых червей за деньги? Майя так не могла. Ей казалось, она сожжёт их, если только притронется.
Внезапно взгляд Майи оживился — пробираясь сквозь густую толчею дисгармонирующих запахов, её обоняния достиг особый мотив - аромат тигровых лилий. Смуглянка встрепенулась, откинула с лица выбившиеся пряди и резко поднялась с постели. Майя осторожно собрала цветы из напольной вазы, обняла их, словно ребёнка, уложила на левую руку, и поплыла из душной комнаты прочь, тихо шелестя шёлком.
Она мечтала однажды родиться лебедем и жить в траве у озера, вечно скользить по воде, в которой мерцают отблески заката...

***

Вечером её видели в церкви. Среди прихожан были и её ночные гости, но на них Майя старалась не смотреть. Следуя воле сердца, медленно и торжественно несла она костёр своих лилий всё выше по наполненным фимиамом и светом залам. Поднимаясь по винтовой лестнице, Майя дышала глубоко. Нежные кисти светила, лаская её тело, окрашивали его сияющими бликами разных цветов, когда она проходила Гранатовую и Сапфировую камеры, пока не вошла в темноту заветной Camera Obscura. О чём в тот день беседовала с Госпожой Девой-Матерью чёрная либертина, никому не ведомо. Camera Obscura хранит её тайну до сих пор. 
Доверив Хранительнице северного города свои цветы, на закате дня Майя отправилась в одиночестве прямо к Солнцу, заключившему её тёмную фигурку в ало-золотой ореол света, и только грозная башня Церкви Девы-Матери смотрела ей вслед.
С Рагуилом она с тех пор не виделась, но навсегда сохранила в сердце чувство любви и благодарности к нему. Говорят, она поселилась в маленькой квартирке с окнами, выходящими в парк в тёплом, прекрасном городе недалеко от столицы. А через некоторое время Майя, якобы, открыла лавку изысканных восточных ароматов, и не было во всей империи знатока благовоний и их удивительных свойств, подобного ей.
По вечерам, провожая закат, она прогуливалась по цветущему парку. Причем, чаще всего не одна — с ней гуляла кудрявая смуглая девочка с печальными чёрными глазами — Селеста Санти. На вопросы девочки о том, откуда она появилась у Майи, смуглая красавица, глядя на ребёнка сквозь ресницы и грустно улыбаясь, отвечала, что от Ангела.  Девочка улыбалась тоже и даже не подозревала, что, когда она бежит и смеётся, её кудряшки в лучах солнечного сияния издают мелодичный тихий перезвон.

________________________

15. Песнь Солнцу (лат.)