Когда деревья стали белыми. 15

Мы вышли из храма. Зосимыч проследил, чтобы веник снова остался стоять за дверью справа и осторожно закрыл дверь.

- Что же прошлый-то раз он всё время падал? – удивился старик.

-  Чтобы обязательно запомнил, что веник у тебя справа. Чтобы ты обратил внимание, что на этот раз он оказался слева. Чтобы показать тебе, что в храм ходят и другие люди.

- Зачем?
 
- Затем, что на смену тебе пришёл другой хранитель. Более молодой.

- Это ещё почему? – в голосе старика послышалась некоторая ревность.

- Потому что лазать ремонтировать крышу храма в твоём возрасте уже не под силу.
Значит, тот человек моложе. И не один.

- В общем, списали старика на покой. Пора и в ящик… - Зосимыч вздохнул.

Да, логика у стариков довольна странная, и как ты ни пытаешься обходить некоторые углы, как ни стремишься показывать им только хорошее, они обязательно найдут признак приближающейся смерти.

- Зосимыч, ну почему ты думаешь только об этом? – спросил я с укоризной. – Нельзя же так…

- Только так нам, Вячеслав, жить и подобает. Пора готовиться…

- Ладно тебе себя хоронить-то.

Мы вышли за церковную ограду.

- Вон дядя Аким, – старик махнул рукой на ближайший дом так, словно этот дядя Аким стоял сейчас возле него, - ему в аккурат семьдесят пять было, как мне. Пошёл на улицу, да и упал с крыльца насмерть.

- Разбился?

- Нет. Умер, оттого и упал. Лицо такое спокойное у него было, тихое… А ведь первый буян был на селе. Работник первый и гармонист. Никакая работа, ни одна гулянка, ни одна драка в округе без него не обходились. Ему уж под семьдесят было, когда он жениха на свадьбе у внучки в окно выкинул. Вместе со стулом… дело заводить хотели, но жених не сильно ушибся, да и родственником, как-никак, уже стал. Или вот его Глафиру взять – всю жизнь тише воды, ниже травы. Тишайший человек была, а умирала громко, словно всё, не сказанное за жизнь, за последние часы пыталась выкричать. Так что, я хочу к смерти подготовиться. Чтобы пришла она, а я уже все дела переделал. Сижу вот на завалинке, её дожидаюсь. Встану, и пойдём мы с ней вместе…

Старик остановился.

- Да ну тебя, Славка. Заговорил меня совсем. Надо же к Марье домой зайти, – и он повернул вправо.

Дом Марьи Ивановны был не так велик, как тот, в котором мы ночевали. Не было ни веранды, ни балкончика, да и сам дом пониже и поуже кокиного. Но добротная шиферная крыша давала ему ещё не один десяток лет жизни.

- Да, крышу покрыли года за два до того, как переехать. Столько денег и вина перевели. Ладно, хоть не зря.

- Почему не зря, Зосимыч? Ведь уехали почти сразу.

- Потому и не зря. За дранкой какой-никакой присмотр нужен, а шиферок лежит сам по себе и не течёт. Без него дому уже конец бы пришёл.

Зосимыч извлёк веник и, обметясь, передал его мне.
- Заходи сам, – сказал он и вошёл в сени.

Через минуту я последовал за ним. В сенях было темновато, благо свет проникал в незакрытую стариком дверь в дом, которую он специально оставил нараспашку. Поднявшись по ступеням небольшой лестницы с точёными перилами, я вошёл в дом.
Внутри стены не были обиты ничем, но брёвна сруба были так тщательно отёсаны, что мне сначала показалось, что это такие обои под старину. И только слишком тёмный для обоев цвет выдавал старое дерево. Перегородки по деревенской традиции не доходили до потолка, чтобы тепло могло расползаться по комнатам от единственной печи, так же стоящей на своём месте. Домотканые половики с разноцветными полосками скрадывали мои шаги, а потому, когда я уже вошёл в комнату к Зосимычу, стоящему ко мне спиной, он вдруг крикнул:

- Слав, ну где ты там? Иди, помоги.

Старик пытался открыть киот.

- А, ты уже здесь, – сказал он, не поворачиваясь, после того, как я откликнулся, – помоги открыть. Ничего не вижу сослепу.

Запорчик на киоте был довольно хитрым и мелким. Даже мне пришлось повозиться, прежде чем удалось его открыть.

- Марья просила одну из икон ей привезти, – Зосимыч уже достал из внутреннего кармана листок бумаги, на котором довольно точно был нарисован киот, и расположение икон на нём было обозначено квадратиками. Каждый квадратик был подписан заглавными буквами названия икон, и я подивился стариковской памяти:

- О, я ж говорю ей, что здесь Николай Угодник, а она знай талдычит, про «Двенадцать Апостолов», – сказал Зосимыч, указав пальцем на квадратик рисунка, единственный отмеченный не буквами, а числом «12».

В киоте, согласно рисунку, была икона с одним единственным святым, так что даже мне было понятно, что это не Апостолы.

Один из квадратиков, расположенный в нижнем левом углу рисунка, был помечен крестиком. Видимо, это и есть та самая икона, которую старику нужно было забрать. Но вынимать её Зосимыч не спешил. Сначала он подошёл к огромному комоду, стоящему около окна, и выдвинул верхний ящик. Затем достал оттуда старинное вышитое полотенце, осмотрел его внимательно, даже понюхал, затем разложил его во весь стол.

- Нюхал-то зачем? – поинтересовался я, понимая, что раз старик это сделал, значит,  для чего-то это было нужно.

- Не задохлось ли за столько лет лежанья. Да только чистому белью чего от этого будет? – ответил он, и, перекрестившись, полез на табуретку.

- Господи, прости, – сказал он и вынул икону из киота.

Потом медленно и торжественно встал  с табуретки и, уложив икону на середину, аккуратно свернул полотенце.

- Слава, закрой киот, – попросил он, – и табуретку поставь на место.
- Ну вот, - сказал старик, закончив работу, и осмотрел комнату, – прощайте Иван Михалыч и Зоя Павловна! Больше я к вам не загляну. Разве что девки сподобятся… так их и к нам-то не дозовёшься.

Зосимыч вздохнул, перекрестился, поклонился и вышел.
В этот раз я уже дожидался его на крыльце.

- Пойдём, пойдём, Слава… - снова потянул меня за собой старик. К нему опять вернулась привычная торопливость.

Вернувшись в свой дом, мы стали собираться. Поскольку с утра было ещё темно, то посуду, пусть её было и немного, пришлось мыть сейчас. Растапливать печку, чтобы согреть воду для сковороды было уже некогда, так что пришлось мыть тёплой, что осталась в чайнике. Жир поддавался тяжело, но дело шло, и когда я повесил сковороду на её место, старик одобрительно крякнул. Сам уже успел убраться в комнате, где мы ужинали, и навести такой порядок на кухне, словно нас здесь никогда и не было.

- Ну, вроде всё… - сказал он, – собирайся. Пошли.

Взяв ружья и рюкзаки, я пошёл к выходу. А Зосимыч снова остался.
Не было его добрых десять минут. Я уже начал было переживать, не случилось ли чего с ним, как вон с Акимом, но он уже  появился на крыльце.

- Всё, Слава, – сказал Зосимыч, – с прошлым я попрощался. Осталось только будущее. Уж сколько его мне отмерено - всё моё. И первым в этом будущем у нас с тобой - лось. Сколько времени?
- Без четверти три…

- Ох ты ж! – удивился он. – Тогда давай поскорее!

И мы тронулись в лес.

Продолжение:
http://proza.ru/2015/11/24/2084