Близкий человек

Совет читателю от автора – не стоит воспринимать вышесказанное всерьёз. Оно создавалось легко и весело, так же надо относиться к этой истории и при чтении.  И ни в коем случае не стоит понимать всё, что случилось с героиней, буквально. Это, в общем-то - шутка.

1.

Ирина Владимировна, на работе просто Ирочка, несмотря на довольно солидный возраст – ей исполнилось тридцать семь, в последнее время как-то особенно страдала от одиночества. У неё не было никого, кроме старенькой бабушки, живущей далеко в деревне. Страдание отягчало ещё и то обстоятельство, что Ира чувствовала себя безнадёжной старухой, у которой ничего нет впереди. Поэтому она сильно сутулилась и разговаривала со всеми каким-то заискивающим голосом. Изящно сложенная, с тонкими аристократическими чертами лица, на котором мягко светились  голубые глаз,  с белокурыми вьющимися волосами, обрамляющими лицо,  Ира выглядела лет на пятнадцать моложе своего возраста. Но сама она этого как-то не замечала.

Надо сказать, что она обладала поистине золотым характером. Помимо крайней щепетильности в вопросах, касающихся честности и добросовестности во всём, она отличалась мягкостью характера и бесконечной добротой. Во всех людях она видела только хорошее, а то и вообще что-то особенное. При этом она в упор не замечала в других ничего негативного.

Себя же она считала и ни к чему не способной, и некрасивой, и, вообще, никуда не годной. Самоунижение сказывалось на её поведении. Оно бросалось всем в глаза  и способствовало соответствующему  отношению к ней окружающих. Как можно с уважением относиться к человеку, если  он сам считает себя ничтожеством?

Правда, все понимали, что Ирочка – отличный специалист в своём деле, прекрасный работник. На самом деле, её уважали, по своему, любили, но  относились к ней с оттенком снисходительности и, даже, некоторого, ничем не оправданного,  презрения. Поэтому и называли её до сих пор просто Ирочкой, и нагружали, зная о её безотказности, любой общественной малозаметной работой. Серьёзные же общественные должности ей не поручали, да и сама она считала, что ни с чем подобным не справится.

Работала Ирочка концертмейстером в музыкальном институте. Суть её работы заключалась в том, чтобы на уроках , экзаменах и выступлениях аккомпанировать на фортепиано студентам – домристам, балалаечникам, а, иногда, и баянистам. Чтобы лучше понимать нашу героиню,  будет уместно пару слов сказать вообще о работе концертмейстера, которую, за редчайшим исключением, выполняют женщины.

Как-то так сложилось в музыкальном мире, что должность концертмейстера считается малопрестижной, бесправной, несмотря на то, что без концертмейстера учебный процесс, равно как и концертная деятельность  для большинства музыкальных специальностей, вообще, не могут существовать. Концертмейстер же вуза имеет высшее музыкальное образование, порой, лучше разбирается в музыке, чем сам педагог, так как, в отличие от последнего, концертмейстер  всё время занимается исполнительством и обязан быть в любое время в профессиональной форме. Концертмейстер помогает педагогу в занятиях со студентами, а когда педагог, по какой-либо причине, отсутствует – болеет, или находится в командировке, концертмейстер полностью его заменяет.

И, тем не менее, концертмейстер является чем-то вроде прислуги. Зарплата у него меньше, чем у педагога, а нагрузки больше. Научная работа концертмейстеру не засчитывается, и, вообще, если он исполняет где-то сольную программу (что бывает довольно редко), на него смотрят как-то косо, не то, что на педагога.

Во время учебного процесса, если попадается вредный педагог,  все шишки валятся на концертмейстера. Студент плохо подготовился – обвиняют концертмейстера, педагог два месяца был  на гастролях и студенты не готовы должным образом к экзамену – снова виноват пианист.  Даже если педагогу не удаётся научить чему-либо студента, вся вина ложится на концертмейстера. Он, видите ли, не так аккомпанирует, поэтому у студента ничего не получается.

В общем, неудачное выступление студента, студенческая лень, неумение педагога – для всего этого есть козёл отпущения.  И есть закономерность - чем хуже педагог, тем больше он придирается к концертмейстеру, чем нерадивее студент – тем больше несправедливых  замечаний получает концертмейстер и от него. Все считают нужным лезть не в свои дела, и, понимая в фортепианной игре не больше коровы, тычут в инструмент негнущимися пальцами, пытаясь показать пианисту, как надо играть.

Иногда дело доходит до того, что педагог без всяких  оснований заявляет, что работать с данным концертмейстером он не может. Тогда весь педагогический состав,  не считая нужным спросить мнение самого концертмейстера о педагоге, выносит концертмейстеру приговор - у него неуживчивый характер, и, к тому же,  он плохой специалист. И это только со слов педагога. Попробуй-ка что-нибудь возразить!

Зато, если всё хорошо, выступление прошло отлично, в  чём, без сомнения, роль концертмейстера не меньшая, чем педагога, то о концертмейстере, можно сказать, не вспоминают, а хвалят студента и педагога.  Концертмейстеры не принимают участия в кафедрах и обсуждениях после экзаменов, концертмейстеры не получают званий, как педагоги.

К вышесказанному можно добавить, что если концертмейстеру повезло в жизни, и он имеет возможность   выступать на серьёзных концертах с каким-либо артистом, то он получает денег, как правило,  раз в десять меньше этого артиста.  Безусловно, это несправедливо и обидно для концертмейстера, потому   что он исполняет с солистом равноценную, а то и более сложную  партию,  а во время репетиций  заниматься с солистом в качестве педагога, разучивая с ним репертуар, выправляя его ошибки и работая над выразительностью исполнения.

Ко всему вышеизложенному следует добавить, что, в отличие от педагога, концертмейстер и дома не имеет минуты свободного времени, так как вынужден часами  заниматься на фортепиано, поддерживая форму и выучивая произведения, которые  должен безукоризненно исполнять, аккомпанируя  студентам.  Поэтому люди, работающие на этой должности, находятся в постоянном нервном напряжении. Попробуй концертмейстер, не дай Бог, как-нибудь  не так сыграть, или просто не угодить педагогу и студенту. Слёз, неприятностей не оберёшься.

 Если же у концертмейстера не удалась ещё и личная жизнь, что при такой занятости случается довольно часто, он, стараясь отдавать все силы работе, привязывается чисто по-человечески и к педагогам, с которыми работает, и к студентам. И не  чувствуя  с их стороны взаимности,  что вполне естественно, он  ощущает себя вдвойне несчастным.

Чтобы как-то морально выжить в этих условиях, многие надевают на себя защитную маску. У одних  это – непомерные наряды и высокомерный вид, у других – якобы отличное настроение и всегда весёлый смех, у третьих – слёзы по любому поводу. И за всем этим стоит одно – полнейшая неудовлетворённость тем, что они получают за столь самоотверженную работу не столько в материальном плане (хотя и это немаловажно),  сколько в моральном.

Наша героиня принадлежала к последней категории, за исключением того, что её поведение было искренним. В некотором смысле ей повезло – особо вредных педагогов ей не попадалось. Если же ей предъявляли несправедливые претензии, у неё на глазах появлялись слёзы и её, как правило, оставляли в покое.  Ей всё время казалось, что на неё обращают мало внимания, что мало говорят добрых слов, и это приводило её в полнейшее уныние. Так что  жизнь не приносила ей никаких радостей, кроме общения с музыкой, которую она любила более всего.

Но и сама музыка, заставляла Иру находиться в постоянном эмоциональном накале,  без  чего невозможно хорошее исполнение.  Это только ещё больше расшатывало ей нервы.  Был  бы у неё  хоть один родной человек! Было бы с кем отвести душу! Он, конечно же, не допустил бы того, чтобы Ира довела себя до полного нервного истощения.  Но об его отсутствии Ира  могла только сожалеть, чем и занималась, растравляя себя ещё больше.

2.

В детстве Ира, как и все девочки, представляла себе будущее довольно светлым -  замечательная, красивая специальность, которая определилась с детства, и, конечно, семья. Ира от природы была хорошей хозяйкой и очень любила заниматься домашними делами, когда выпадала пара свободных минут. Но получилась так, что у других девочек, её детских подружек, жизнь сложилась, на Ирин взгляд, куда более счастливо. Ира была красивее и привлекательнее их всех, но, тем не менее, они давно обзавелись какими-никакими мужьями и имели детей.

Ребёнок, дети были самой заветной Ириной мечтой, но она долго не решалась пойти на то, чтобы родить  без мужа. Она надеялась, всё-таки, когда-нибудь встретить своё счастье. Теперь же она считала, что всё для неё потеряно безвозвратно.

Влюбчивая по натуре, Ира в ранней молодости имела некоторый успех. В музыкальной школе, как и на первых курсах  училища, предметами её обожания были педагоги, независимо, мужчины или женщины.  Одно время кумиром был, даже, известный  киноартист. На мальчиков в ту пору она внимания не обращала.
Однажды, на первом курсе училища, один второкурсник предложил Ире пойти вечером в театр. Она очень удивилась и сказала, что сегодня она идти не может, так как у неё завтра утром  специальность, и ей надо заниматься.  Причина была вполне уважительной – каждый музыкант знает, что такое урок по специальности, а также и то, что в средних  музыкальных учебных заведениях, чтобы удержаться на должном уровне и иметь какие-то шансы поступить в ВУЗ, заниматься на инструменте необходимо не менее шести, а то и восьми часов в день. И хотя это на деле удаётся крайне редко, сознание, что идёт время, а часы занятий пропущены, отравляет любое удовольствие. Вот если бы была только одна специальность и никаких предметов больше! Тогда можно было бы всё успеть.

В тот раз Ира сказала, что можно было бы пойти в театр в какой-нибудь другой день.  И она потом долго удивлялась, почему после этого случая парень перестал с ней здороваться.

А на третьем курсе училища пришла первая любовь.  До этого Ира всегда чувствовала себя как бы вне части училищного общества. Ребята и девочки собирались группами, о чём-то шушукались, почему-то боялись, что о встрече Нового Года узнает педагог – в общем, складывалось впечатление, что жизнь их наполнена до края и у них множество собственных, взрослых тайн. Иру это отталкивало, она видела во всём нечто фальшивое, тайны эти казались пустыми, словно мыльные пузыри.  Раза два ей предлагали принять участие в каких-то полулегальных мероприятиях, а затем её оставили в покое, полностью перестав замечать.  Об этом Ира не сожалела, хотя ей и было неприятно. Но на курсе учились и другие девочки,  с которыми можно было поговорить об искусстве,  о книгах, о музыке, и с которыми можно было просто погулять по улицам.

 И вот теперь Ира тоже стала причастна и к этой, полулегальной стороне жизни.  На чёрной лестнице училищного здания, у самого входа на чердак, находилась замечательная полутёмная площадка. Чердак был всегда заперт, а площадка служила местом для иной стороны училищной жизни, нежели сам учебный процесс.  Самые отъявленные сорвиголовы распивали там, пронесённые с большими предосторожностями, алкогольные напитки, прекрасно сознавая, что их может ждать в случае раскрытия преступления.  Зачем они делали это в училище, будто во всём городе не могло найтись более подходящего места, остаётся загадкой. Ребята выясняли там свои взаимоотношения, влюблённые пары проводили часы, полные нескончаемых объяснений. Здесь же собирались и различные группки, обсуждая свои проблемы. Сколько идей, осуществлённых и неосуществлённых, рождалось здесь! Сколько было выяснений всего, что касается человеческих чувств!

И самым главным в этом, если можно так выразиться, заведении, всеми признавался однокурсник Иры, Костик Тройский. Он был главным заводилой, основным поставщиком идей.  Никакие мероприятия не обходились без его ведения и поддержки, и, даже, если он сам не принимал в них участия, его рука чувствовалась во всём. Сам он проводил в своих владениях большую часть учебного и не учебного времени, задумчиво покуривая и смотря в никуда ясными голубыми глазами, наполненными романтическим блеском. Естественно, что там собирался и круг девочек, видевших в нём нечто необычное, а также и ребята, в свою очередь из-за девочек.
 Мальчики входили с Костиком в дружбу, чувствуя, что так выгоднее и, в глубине души, жгуче ему завидуя. Да и было, чему! Костик, именующий сам себя Каем Железным, считался самым талантливым пианистом в училище. Он как-то обходился без бесконечного сидения за фортепиано, и, всё же, мог намного более того, что другим не суждено достигнуть, несмотря на долгие часы занятий.  Ему всё сходило с рук, даже попойки и бесконечные пропуски уроков (руководство училища, на самом деле, понимало, что это - возрастное, и скоро должно  пройти). 

Костик был способен перелезть из окна лестничной площадки третьего этажа в окно класса, находящегося полуэтажами выше. Он мог, как и небезызвестный скрипач,  Коля Жарков, именующий себя Жорой  Чёрным из второго музыкального училища (ведь главари всегда друг друга знают и соревнуются в доблести),  сбить ребром ладони с первого удара выключатель на лестничной клетке. Он мог остановить лифт с педагогом внутри, сжечь в коридоре расчёску из какой-то особой химии, наполнив училище ужасной вонью и чёрными, висящими в воздухе, перьеподобными хлопьями.  В общем, он много чего мог и делал, привлекая сердца некоторых девочек, которые ни на кого больше не хотели смотреть, и, подражая ему, тоже курили на площадке в свободное время. Он же никому из них предпочтения не отдавал, а просто наслаждался властью, не желая никого терять, и, в то же время, ни с кем не связываясь всерьёз.

Ира, в первые два года обучения в училище, относилась к этому клубу безразлично, её туда ни капельки не влекло, и она мало задумывалась, что происходит над её головой, когда она, после урока по специальности, торопилась по этой лестнице на выход.  И, вообще, к красавчикам, подобным Косте, она относилась подозрительно.  Костик же её замечал, и каждый раз ей вслед задумчиво пускал кольцо дыма, в чём он был непревзойдённым мастером.

Как ни странно, его задевало то, что эта хорошенькая девушка не обращает внимания не только на него, но и, вообще, на ребят. Человеку ведь всегда мало. Привычный круг знакомств его уже не удовлетворял.  Надо сказать, что Ира, не подозревая об этом, служила интересной темой обсуждения среди ребят, и её отказ пойти с Валиком Пятным – местным ловеласом,  в театр стал легендой, свидетельствующей о её недоступности.

И вот, Костик решил попробовать – была не была! Однажды на  вечере, устроенном в училище к Новогоднему празднику, он пригласил Иру, к величайшему изумлению всех присутствующих,  на танец. До этого он никогда никого танцевать не приглашал, да и Иру тоже почти никогда не приглашали.  Она, вообще, избегала подобных мероприятий и в этот раз оказалась на вечере, можно сказать, случайно. Её просто затянула туда Катя после занятий.

Они танцевали с Костиком тот современный медленный танец, что ничего не требует от танцоров, кроме как переступать на месте с ноги на ногу.  Ира чувствовала  обнимающие её руки молодого человека, его горячее дыхание. Она видела и нежный взгляд. То, что некоторые мужчины в совершенстве владеют искусством обольщения неопытных душ, и что Костику это дар был дан  самой природой, ей было ещё неведомо. Она почувствовала какое-то странное волнение. Костик протанцевал с ней ещё несколько танцев, а потом исчез.

Всю ночь Ира, почему-то, не могла уснуть. Хотя причин, вроде бы, этому не было, но что-то её тревожило. Дня через два, когда она вышла после специальности на известную нам лестницу, Костик её окликнул, пригласил к себе наверх, усадил на деревянный ящик из-под бутылок и кое-что рассказал ей о себе, а так же расспросил и её о жизни.

Он блестяще сыпал остротами, показывая эрудицию. И, в то же время, он, как-то ненароком дал понять, что ему не так уж сладко живётся.  Ира уловила во всём этом какой-то душевный надлом, и её потянуло к этому новому знакомому. Теперь она стала наведываться на площадку, стараясь выбрать время, когда там никого постороннего не было. Их  романтические  взаимоотношения она находила замечательными.

Иру многие девочки возненавидели, многие стали уважать, а ребята всерьёз ею заинтересовались, и стали, даже, оказывать знаки внимания. Иногда она не могла избежать лестничного общества, в котором она стояла как-то особняком, так и не начав курить.  Её признали, как бы, за хозяйку, а она, сама не заметив как, влюбилась по уши и мечтала наставить своего кумира на путь истинный.

Педагогами было замечено её благотворное влияние на Костика, а она уже мало думала о занятиях.  Она гуляла с ним по улицам, готовила с ним домашние задания, заставляя его заниматься. Она радовалась любому сдвигу в положительную сторону.

Так длилось почти полтора года. Однако, Костик,  охотно проводя с Ирой время, боялся, почему-то,  к ней подступиться поближе. Ему казалось, что Ира будет требовать от него чего-то особенного, чего у него не было. 

Как-то они поцеловались. Это случилось в начале четвёртого, последнего курса и было в жизни Иры целым событием.  Но дальше иметь с ней дело Костик не смог. Он привык к инициативе от самих девушек, и, распалённый Ирой, втайне от неё, завёл роман со Светой Кошкиной, давней его поклонницей. Дело шло к диплому, и он вдруг всерьёз взялся за занятия, ведь с его данными ему было вполне под силу наверстать упущенное. Вскоре он женился на Свете, уже беременной.

Для Иры это было ударом. Она никуда не стала поступать, а поехала по распределению в глухой северный город. Костик же поступил в консерваторию и стал известным пианистом. Правда, своё обаяние он полностью потерял, глаза его уже не светились, и, вообще, он стал каким-то деловым и обрюзгшим.

Ира же, после возвращения поступила в музыкальный институт, который  окончила, и в котором осталась, после окончания, работать. Были у неё и ещё романы, если это можно так назвать. Но всегда дело кончалось тем же – мужчина или парень, в конечном счёте, находили себе любовницу, а с Ирой дальше поцелуев дело не заходило.  Её целомудрие, ум и цельность натуры их, в последний момент, отпугивала, и они предпочитали иметь дело с более непритязательным контингентом женщин. А тут, одни за другим, умерли родители, и Ира осталась совсем одна.

Однажды, уже в возрасте около двадцати восьми лет, у Иры был знакомый, единственный, который настойчиво предлагал ей пожениться. У них были хорошие добрые отношения, но тут Ира, почему-то  не решилась. Позже она об этом горько сожалела, но ничего вернуть было уже нельзя. Вообще, она, честно говоря, ждала чего-то особенного, сказочного и так же, как в молодости, продолжала влюбляться в педагогов, теперь уже в тех, с которыми работала. Влюблялась Ира и в некоторых студентов, и в аспирантов, жестоко ревнуя их ко всем подряд. Но это, конечно, оставалось  её личной тайной.

Со специальностью Ире тоже не особенно  повезло. В музыкальной школе у неё был замечательный педагог, заложивший  крепкую основу. Без него Ира, безусловно, музыкантом бы не стала. А дальше всё было плохо. Педагог по специальности в училище, знаменитый профессор, попасть к которому считалось великим счастьем, так её запугал, что она долгое время боялась выступлений, как самого страшного на свете. В институте ею, практически, не занимались.  Конечно, по своим данным, она могла бы и выступать с сольными произведениями и, даже, давать концерты. К этому, собственно, и готовят студентов в музыкальных учебных заведениях, это и называется священным словом «специальность», в отличии от презренных камерного ансамбля и концертмейстерского класса. Ира, хоть и добилась в исполнительском плане определённых высот, чувствовала, что работает, вроде бы, не по прямой специальности, что она могла бы делать много больше. Но она вошла в привычную колею, и у неё не возникало даже мысли что-либо менять.

Короче говоря, в последнее время Ира совсем потеряла вкус к жизни, а с ним, и волю. Она всё чаще плакала на уроках прямо во время игры, и, можно было подумать, что звери-педагоги всячески над ней издеваются. Ни к чему не приводили и попытки других концертмейстеров куда-нибудь её вытащить, чтобы развлечь. Так, замкнувшись в себе, до крайности переутомлённая, она с трудом доработала до конца очередного учебного года и решила съездить в деревню, где она в детстве проводила лето, и где жила её единственная бабушка.  Ира страстно любила цветы, и она надеялась что-нибудь вырастить в саду, немного отдохнуть на природе и окрепнуть.



3.

Перед отъездом Ира написала бабушке открытку. Но та её не получила, так как ещё раньше выехала в гости на два месяца к своей двоюродной сестре куда-то на юг. Ира пришла к пустому дому. Соседка ей всё рассказала, дала ключ от дома и предложила пока пожить одной в бабушкиных апартаментах.  Она ужасно сокрушалась о том, что Мария Ивановна уехала, не повидавшись с  горячо любимой внучкой. Но делать было нечего, и Ира поселилась в столь знакомом доме,  снова проводя долгие часы в одиночестве.

Как ни странно, природа не подействовала на Иру целебно. Её всё удручало. Окружающий мир казался  пустым, ненужным, как и она сама. Вот если бы у неё была сестра или брат! Было бы совершенно другое дело. А так, ничего не остаётся, как только умереть. Да у неё и есть, наверно, какая-нибудь болезнь, может рак, может туберкулёз, и оттого она так скверно себя чувствует.

Ира всё чаще придавалась подобным мыслям, ей всё труднее было вставать по утрам с постели, готовить себе еду, есть, вообще, двигаться.

И тут она почувствовала, что с ней, действительно, неладно, и у неё возник какой-то первородный страх. Что-то непонятное делалось с телом – оно всё начало как-то странно напухать. Вернее, не всё, а спина, затылок, ноги и руки, не исключая пальцев с задней и боковых сторон.  Это было совершенно безболезненно, но неудобно, и, надо сказать, жутковато.

 Понятно, что первой мыслью, пришедшей ей в голову, в то утро, когда она обнаружила в себе это новое состояние, было бежать к врачу. Но в этой глуши до ближайшего фельдшера надо было протопать по лесам около двенадцати километров.  Ира чувствовала, что на это у неё нет сил. О такой болезни она никогда раньше не слышала, это было что-то особое, и она, подумав, решила, что, возможно, фельдшер, вообще,  не знаком с чем-либо подобным.  Да и врачи вряд ли в курсе. Ведь о такой страшной болезни, наверняка, было бы что-то известно всем. Не исключена и возможность, что начнутся исследования, а Ира совершенно не хотела играть роль подопытного кролика. 

Наконец, Ира решила, что у неё, просто, какой-то особенный вид рака и больше ничего. Врачи здесь не помогут, а, значит, нужно самой ждать, что будет. Да и не всё ли ей равно? Её жизнь никому  не нужна, не то, что тем, у кого есть дети, а, значит, ей и не следует беспокоиться. Будь, что будет. Может, само пройдёт, что маловероятно, а нет - тем лучше. С этого дня Ира не выходила и, вообще, не проявляла никаких признаков жизни.  Одежда трещала по швам, и Ира, избавившись от неё, просто лежала в постели под одеялом. Соседка, Мария Фёдоровна, несколько раз безрезультатно пыталась к ней достучаться, и, в конце концов, решила, что Ира уехала, по-видимому, ненадолго, ведь она не вернула ключ от бабушкиного дома.

А Ира, между тем, лежала на животе без движения, ничего не ела, и, можно сказать, ни о чём не думала. Ещё бы! С ней действительно творилось нечто невероятное. Вначале опухоль с каждым днём увеличивалась, набухала, пока не достигла чудовищных размеров толщиной чуть ли ни с саму Иру. Сама Ира, наоборот, совершенно истощилась. Нарост был какой-то неоднородный, структура его была в разных местах иная, по-видимому, соответствующая той части тела, на которой он находился.

Ира уже боялась исследовать, что такое получается с её телом, растущим с задней и левой сторон. Она просто ждала. Затем опухоль стала как-то суживаться в том месте, где заканчивалась здоровая Ира, образуя как бы разделяющую канавку, а затем, с каждым днём начала всё более обособляться, образуя какие-то странные формы. Вскоре между нею и Ирой осталась очень узкая часть тела.

Несмотря на полную подавленность, Ира не могла не поражаться. Разобрать, что находится у неё сзади, она не могла, так как «это» мешало двигаться. Но «это»  было чем-то самостоятельным. Ира  чувствовала в «нём» что-то вроде нервного тика, то есть, «оно» само делало какие-то попытки шевелиться.  Сама она ничего особенно болезненного не ощущала, только сильная слабость заставляла её почти всё время находиться в каком-то полузабытье.

Затем Ира стала ощущать, что опухоль существует всё более как бы вне её, затем между ней и «тем» остался только кусочек кожи, который оттягивался и болел при любом движении, а «оно» двигалось всё больше. Подавленной психике Иры было уже всё равно, что там такое.

Наконец, как-то утром Ира обнаружила, что совершенно свободно от «этого». Ничего не тянуло, не мешало, она могла свободно шевелиться. Приподнявшись, она заметила рядом кого-то ещё, спавшего крепким сном.  В голове было как-то тупо, и ужасно хотелось есть. Она стала рассматривать того, кто лежал рядом и ужас поразил всё её существо – перед ней лежала она сама!

4.

«Ну, всё ясно» - подумала Ира, оцепенев – «никакой ни рак, а в психлечебницу надо. Галлюцинации это просто, вот и всё!». И она совершенно без сил повалилась на подушку, уставившись окаменевшими глазами на спящую рядом женщину. Та вдруг пошевелилась, потянулась, открыла глаза. Ира была безучастна.

- Ну, привет - вдруг заговорила Ирина копия – Наконец-то ты ночью спокойно спала, а я освободилась и никак не могу взять в толк, как же это получилось.  Ну, чего молчишь, чего испугалась? Лучше бы о еде подумала, небось, тоже голодна, как собака! Шутка ли, более дух  недель ничего не ела!
- Ты откуда? – выдавила потрясённая Ира.
- Как откуда? Ты от меня отпочковалась, или наоборот, не знаю. В общем, разделилась, как амёба. Я сама никак не могла понять, что это такое, только сегодня ночью додумалась.
- Но этого не может быть! – Ира начала чуть-чуть приходить в себя.
- Как видишь, может – парировала собеседница – Ведь что происходило в последние дни? Разве это не доказательство? Или ты уже не веришь своим глазам?

Действительно, и странная болезнь, и её неожиданное окончание, всё говорило о том, что это действительно так, хотя, в то же время, это было чем-то совершенно невероятным, из ряда вон выходящим.

- Ладно – наконец решила Ира – давай поедим, а там видно будет.  И двойники, наскоро одевшись, нашли сухари и принялись за них.
- Так что же это? – рассуждала Ира – Выходит, человек может размножаться не только обычным путём? Кто бы мог подумать? Но это, наверно, исключение, крайний случай?
- Безусловно – подтвердил Ирин двойник – наверно в запасе у природы есть всякие способы. Мужчина может превратиться в женщину, родить и выкормить ребёнка, женщина тоже может стать мужчиной. Ну и, по-видимому, в крайнем случае, может проходить размножение делением, как у простейших. Меня, наверно, природа сочла таким крайним случаем – очень уж я много сокрушалась, что одинока, не смогу, вероятно, иметь детей…
- Почему ты? – удивилась Ира – Это я сокрушалась.
- Ну,  может быть, не всё ли равно теперь, кто? Во всяком случае, у меня было впечатление во время всего этого непонятного процесса, что я освобождаюсь от чего-то лишнего в моём теле.  Теперь я, наконец, свободна!
- А я, наоборот, думала, что у меня какой-то чудовищный нарост отделился.
И обе, уставившись  друг на дружку, одновременно вскричали:
- Так как же это, я ведь теперь не одинока!

Это надо было осмыслить, это надо было пережить, и к этому надо было привыкнуть. Такое безысходное одиночество, почти что смерть и вдруг…   Нет, это немыслимое счастье! А может быть, Ира, действительно, сумасшедшая и ей всё это кажется? Да, вроде, не похоже, ведь перед газами реальность, живой человек.

Двойники стали сравнивать, что у них общего. Оказалось, что они являются абсолютными копиями друг друга, только у Иры второй в зубе не было пломбы, а зияло дупло. Из этого стало ясным, что первичной всё же является наша Ира. «Немедленно надо поставить пломбу» - решили обе.

Говорить было пока почти не о чем, так как обе, будучи до сегодняшнего дня одним человеком, знали о себе всё без слов, а новых впечатлений пока не набралось.  Но они почувствовали друг к другу глубочайшую симпатию и теплоту, и не могли друг на друга наглядеться. Так незаметно прошёл весь день, а ночью обе, после такого волнующего дня, крепко спали, держась за руки.

На следующий день встал вопрос, как им жить дальше. Во-первых, как они будут называться? Обе вправе считали себя Ирами и не хотели быть кем-либо другим. Это решилось наиболее просто – обе Ирами и остались. А вот остальное было сложнее.  Дело касалось прописки, работы, документов и тому подобных формальностей.

- Понимаешь – говорила Ира вторая, проявляющая больше рассудочности, нежели просто Ира – мы ведь не сёстры-близнецы, а, практически, один человек. Правда, до вчерашнего дня – добавила она.
- Да, страшно подумать – подтвердила Ира.
Вторая продолжила развивать свою мысль:
- И каким, интересно, образом докажешь, что произошло между нами? Сочтут нас обеих психически помешенными близнецами, одна из которых в детстве потерялась и стала рецидивисткой, бежала из заключения.  Иначе, почему у неё нет документов? А потом они встретились и на радостях обе свихнулись.  Или того хуже, решат, что мы придумали такую вот фантастическую, мягко говоря,  историю, чтобы доказать законность существования второй, откуда-то взявшейся сестры.
- Но, может, рассказать очень убедительно, с подробностями, и они признают, что так может быть на самом деле. Пусть теоретически… - робко предложила Ира.
- Как же! Так и поверили! А поверят – того хуже. Всю оставшуюся жизнь служить материалом для исследования! Положат нас в клинику, будут анализы брать. А ещё какой-нибудь маньяк решит собрать материал для докторской и захочет обратно соединить нас в одну…
- Ну уж нет! – возмутилась Ира – Но что же делать? – беспомощно развела она руками.
- Выход один, во всяком случае, иного я пока не вижу.  Просто так ниоткуда взрослая женщина взяться не может. А раз так, значит, её и нет.
- Это ещё как? – всполошилась Ира.
- А очень просто. Есть одна Ирина Михайловна Родионова, и мы по очереди будем выполнять её роль в жизни. Нет, ты послушай, как здорово получается! Ты берёшь на работе полторы ставки – ведь раньше это было невозможно из-за слабого здоровья. И мы по-очереди  работаем – несколько дней в неделю ты, несколько – я. Ещё несколько частных уроков – этим уж я займусь. Знаю, что ты этого никогда не хотела и мне не давала, а я всегда мечтала преподавать.
- Почему это? – изумилась Ира – ведь мы – один человек!
- Один-то, один, а я ведь, когда этим одним была, всегда чувствовала, что мне что-то мешало делать то, что мне хотелось.
- Да, я помню – подтвердила Ира – какой-то внутренний голос много чего хотел.
- Вот-вот, а что-то ему мешало воплощать его желания, и это была ты. Теперь мне ничего не мешает. Так что денег нам хватит. Далее. Выходить за покупками, и гулять будем тоже по- очереди, чтобы никто ни о чём не догадался, комнаты в квартире две, места много, есть куда спрятаться, если кто зайдёт. Рай, а не жизнь. Одна в двух лицах! А вечером делимся впечатлениями. Теперь-то уж, думаю, ты до депрессии не дойдёшь, я не допущу.
- А ты? – поинтересовалась Ира.
- Знаешь, кажется,  теперь мне до этого далеко – весело заявила Ира вторая, и во весь голос запела «Калинку» - любимую Ирину песню.  Сама  Ира никогда её не пела (как, впрочем, и что-либо другое), стесняясь и считая, что у неё некрасивый голос.

5.

Мария Фёдоровна очень обрадовалась, снова увидев Иру. Она уже начала опасаться, что Ира уехала совсем, так и не вернув ключа, и придётся вместе с Ириной бабушкой взламывать замок, или разбивать окно в комнате.

- Ой, как ты, бедненькая, похудала - запричитала она – замуж тебе надо.  Тут, как раз Герасим из города вернулся. Помнишь, вы с ним ещё детьми играли? Жена бросила.  Мужик, что надо -  стройный, красивый, непьющий. Давай, представлю вас друг другу?
- Куда уж мне, тётя Маня – Ира привыкла к таким разговорам – не могу я так, когда специально, не раз пробовала, да и поздно уже.
- Эх, не доведёт тебя до добра разборчивость твоя – покачала головой Мария Фёдоровна.
- Что вы, тётя Маня, какая разборчивость, просто в моём-то возрасте, да о таких вещах…
- Что за возраст такой? – возразила собеседница – Что за ерунда?  Да разве можно человеку без семьи? Вон, у Дуси Мокиной, помнишь, что вон там живёт, мужик в позапрошлом году помер, так она в семьдесят два года за вдовца из Поддубок вышла. А ты говоришь, поздно.
- Нет, тётя Маня, я знаю, что поздно, и не уговаривайте, да и не могу я так.
И Ира, наладив, таким образом, контакт с соседкой, пошла домой. В глубине души она понимала, что тётя Маня была права, но, помимо всего, Ира считала Герасима компанией для себя малоподходящей. Уж если она в своё время отказала Валере, о чём может быть ещё речь?
- Ну, теперь твоя очередь гулять – сказала она Ире второй – Наверно, ждёшь  - не дождёшься на воздух выйти. Я с тётей Маней беседовала. Представляешь, вернулся из города Герасим, Герка, У него что-то с женой не получилось и она меня, вздумала за него сватать!
- Ну, и что же ты?
- Да уж куда мне.
- А Герка – прелесть мальчишка был, чего только мы с ним не вытворяли! Интересно, какой он сейчас?
И Ира вторая, переодевшись в Ирино платье, вышла из дома.

Этот день и вечер были полны для Иры неописуемого волнения – уже ходики пробили двенадцать часов ночи, а Иры второй всё не было. Что могло с ней случиться? Ведь здесь и машин нет, чтобы задавили, и высоких крыш, чтобы кирпич на голову упал. Утонула в реке? Заблудилась в лесу? Вдруг она не вернётся? Куда обращаться, как объяснить, кто пропал?

Ира не находила  себе места. В  темноте, чтобы не показывать, что кто-то есть дома, она металась по комнате и по кухне, то и дело припадая к окнам. А вдруг всё приснилось, и она так же одинока, как и раньше? Здраво рассуждая…

Но в это время в сенях раздался шум, потом стук в дверь, и Ира вторая, растрёпанная и совершенно счастливая, появилась на пороге.
- Что с тобой? Что случилось? Где была? Почему так долго?– накинулась на неё Ира.
- Успокойся – Ира вторая так и светилась – ничего страшного не случилось, я просто гуляла с Герасимом. Он ничуть не изменился, только возмужал, похорошел!

Ира была шокирована:
- Я тут умираю за тебя со страху, выйти никуда не могу, а ты, оказывается, гуляешь с мужчиной, в твоём-то возрасте! Ну ладно, что делать, может тебе повезёт. Вы что, поженитесь?
- Ещё чего! Буду я сейчас терять свободу, только её получив! А ты не сердись. Я не виновата, что до сих пор что-то не давало мне возможности гулять. Подумаешь, возраст! Герасим, ведь, не младше. Ну, извини, что пришлось без меня дома посидеть, но тебе  и выходить незачем, ты же сама отказалась от Герки. И не волнуйся за меня никогда – судьба есть судьба, а в случае чего – удобно. Никуда заявлять не надо, меня ведь, практически, нет. Кстати, как я могу, при таком положении вещей, вообще с кем-нибудь пожениться? Ведь это, получается, выходишь замуж ты, так, что ли?

Ира была подавлена. Она не могла не признать правоту двойника, и, в то же время, сама она так бы не поступила. Откуда такая прыть у человека, являющегося, практически, ею?
- Так что, имей в виду – продолжала Ира вторая – завтра, когда будешь выходить, с Герасимом будь поласковей, не выдавай меня, и не порть наши с ним отношения.  Помни, ты – это я. Если обнимет или поцелует – не отталкивай. Наоборот, ответь тем же.
- Ну, уж нет! Да я его и узнать-то не смогу. Не буду я лучше, вообще, выходить, мне незачем.
- Ладно, как знаешь. Можешь выйти днём, Герасим в соседний совхоз поедет. А потом уж я, к вечеру поближе.
Ира вздохнула с облегчением.

Отпуск подходил к концу, а бабушки всё не было. Да и, здраво рассуждая, лучше было бы уехать, пока она не застала двух Ир. Они могли бы уехать ещё раньше, если бы им это пришло в голову с самого начала. Роман с Герасимом у Иры второй продолжал развиваться. Ира только дивилась, представляя, что главную роль могла бы играть она, что Герасим уверен, что имеет дело с ней. В тайне она завидовала самой себе в виде подруги. Герасим предлагал Ире второй выйти за него замуж, а  при случайной встрече с Ирой на улице нежно посмотрел на неё. Ира же постаралась поскорее скрыться с его глаз.

- Ну, Ирочка, молодчина! – говорила Мария Фёдоровна – давно бы так. Ишь, как закрутила парню голову. Когда свадьба-то? А такой невинной прикидывалась.

Ира не знала, куда деться со стыда, но глубоко любимой подруге ничего не говорила, только мечтала поскорее уехать. И вот, этот день настал, и Ира только тогда вздохнула с облегчением, когда послышался равномерный стук колёс поезда, увозящего «близнецов» всё дальше от этого памятного места.

Надо сказать, что в психологии Иры за последнее время произошли некоторые перемены. Пока ещё мысли и чувства её были в смятении, ещё не пришли в порядок нервы, и она чувствовала себя  как-то неопределённо. Но ощущение одиночества, во всяком случае, исчезло. В то же время, то обстоятельство, что Ира вторая имела успех, заставляло Иру иначе отнестись и к себе, по-другому на себя взглянуть. Она стала понимать, что не так дурна и стара, как считала раньше. Та часть её натуры, которая с детства подавлялась и строгим воспитанием, и каким-то подсознательным страхом, и  неуверенностью, теперь  необычайно живо воплотилась в Ире второй. И Ира ежедневно видела своими глазами как бы себя, но другую. И та, другая, передавала ей энергию, жизнеспособность, но уже со стороны.  Конечно, это было куда действеннее того несчастного забитого голоса, который прежде робко давал о себе знать где-то в самой глубине Ириной души.

6.

Старый вахтёр, дежуривший при входе в дом, немного удивился, когда Ира прошла перед ним два раза подряд через некоторый промежуток времени. Он никак не мог  взять в толк, как он пропустил её выход. Но, вскоре он совсем перестал об этом думать, занявшись, как всегда, кроссвордом.

На работу первой должна была пойти Ира вторая. Так решили обе Иры, потому что Ира вторая безапелляционно  заявила, что ей на работе кое-что не нравится, и она хочет это коренным образом изменить. Её не устраивало то, что она до сих пор Ирочка, а не Ирина Михайловна, что не относятся к ней с должным уважением, что не уделяют должного внимания, что на неё наваливают слишком много общественных поручений, что суют во все дыры…

- Знаешь, тут уж ничего не поделаешь – пробовала её урезонить Ира – Это уж так принято.
- Это ты не поделаешь – сердилась Ира вторая – а я, вот, поделаю! Пойду на работу первой, и не возражай. Буду целую неделю ходить и, увидишь, всё будет по-другому. Ты придёшь на готовенькое, и тебе только и останется, что поддерживать мою линию. А пока ты приучайся держаться совершенно прямо. Как палка.
- Нет уж, и не проси, я не могу, у меня это не получится. А, вообще, зачем это?
- Прежде всего, затем, что так буду держаться я. Не хочу выглядеть побитой собачонкой. Ради чего? По тому, как человек держится, можно сразу видеть, как он себя чувствует в обществе. А я чувствую себя прекрасно! Я красива, талантлива, имею успех у мужчин и мне палец в рот не клади.  А тебе придётся так же держаться, чтобы никто ничего не заподозрил, иначе ты знаешь, какие могут быть последствия. И не надо так смотреть на меня! Всё это относится и к тебе, но тебе просто так этого не внушишь, а для меня ты ведь всё сделаешь, правда?

- А вообще – веско продолжала  Ира вторая – я считаю, что тебе и без этого ни к чему горбатиться. Руки зажимаются – можно и переиграть, радикулит к старости заработаешь.  И, притом, ты ведь сейчас уже не должна себя чувствовать несчастной. У тебя есть я, ты не одинока, и если ты будешь и дальше строить из себя то, что ты привыкла, я буду оскорблена до глубины души!

С этим нельзя было не согласиться, и Ира пообещала, что как ей не трудно, она будет выпрямляться настолько, насколько ей позволяют мышцы.
- Вот и прекрасно – обрадовалась её наставница – держись так, будто у тебя дядя в правительстве и тебе ничего не страшно. Поверь, я достойна этого дяди, ты ещё увидишь!

Первое время Ира изнемогала от трудности держаться так, будто у неё высокопоставленный дядя. Спина затекала, все мышцы ломило, но она боялась обидеть Иру вторую, боялась её взгляда, под которым невольно вытягивалась к потолку. А та, в свою очередь, тоже старалась, выпрямляясь, и успокаивала Иру тем, что ей ничуть не легче. Постепенно боль стала проходить, и Ира нашла, что такое положение куда  естественнее, чем прежнее, согнутое, когда человек уже и не на четырёх ногах, но ещё и не совсем на двух, поскольку он всё ещё тянется к прежнему, доисторическому состоянию. Она даже стала лучше себя чувствовать и как-то повеселела.

И вот настал день, когда надо было выходить на работу. Даже отметиться накануне ходила Ира вторая, не доверяя этого дела Ире. Она боялась, что та в первый же день всё напортит и, тем самым, помешает ей выполнить задуманное. Отмечаясь, она всех поразила своим независимым и неприступным видом. Коллеги теперь не знали, как с ней разговаривать, как к ней подступиться. В тот раз она долго не задержалась, чтобы не дать им прийти в себя.

На следующий день наступил важный момент. Ира волновалась, сидя дома. По правде говоря, она соскучилась по работе, её немного задевало, что первой идёт на работу не она. Но делать было нечего, и ей оставалось только ждать результатов компании, задуманной Ирой второй. На самом деле, она не надеялась ни на какие перемены, так как всё существующее она считала в порядке вещей, и от неё, по её мнению, если что и зависело, то в бесконечно малой степени.

-Ну как? Что нового? Как Борис Сергеевич? Как Анатолий Абрамович? – засыпала она вопросами Иру вторую, как только она появилась.

- Знаешь, на меня  все так таращатся, будто я чудо какое! Не поймут, что случилось. Спрашивали, не вышла ли я замуж.
- Ну и что ты ответила?
- Я объяснила, что не намерена раньше времени калечить себе жизнь замужествами, терять свою сущность и делаться бесплатной прислугой. Некоторые были этим шокированы.
- А как педагоги?
- Ну, прежде всего, я поставила точки над «и», объяснив как студентам, так и им, что концертмейстера в годах желательно называть по имени-отчеству.
- Так прямо и сказала?
- Да, так вот и сказала, и, представь, ничего не случилось, все поняли.  Анатолий Абрамович стал вдруг смотреть на меня с интересом каким-то необычным взглядом. Голову даю на отсечение, что в ближайшее время он начнёт за мной ухаживать. А Борис Сергеевич очень внимательно смотрел на меня, стараясь заглянуть в глаза. Для его мудрой головы это – непростая задача. Я тоже посмотрела ему прямо в глаза, мне стало смешно, и я сказала: «Борис Сергеевич, это совершенно не то, что Вы думаете, а нечто столь сложное, что понять просто так невозможно. И как бы Вы мысли  не угадывали, до сути тут не добраться». Он так смутился, что не нашёл, что сказать. Ты представляешь, с его этим даром, он чувствует, что человек, вроде бы, тот же, и, в то же время, что-то принципиально другое? Вот загвоздка! Ну, пусть улавливает биотоки, сколько хочет.
- Нет, ты ему это напрасно так сказала, и, вообще, это всё так ужасно. Мне бы и в голову не пришло так….  Не смогла бы… Что они обо мне подумают?
- Уважать будут, наконец, только и всего. А твоя чрезмерная скромность никому не нужна!

7.

Только через две недели Ира вторая допустила Иру к работе, и то, на один только день. Ежедневно она, в мельчайших подробностях, передавала то, что происходило в течение дня, а потом ещё прочла Ире нотацию, как себя держать:

- Если только я на следующий день почувствую, что ты в чём-то не так себя вела, полгода не выйдешь – говорила она тоном, не терпящим возражений.
– Пока я от тебя ничего иного не требую, как только держаться прямо, ничего почти не говорить,  и ни в коем случае не извиняться за какую-нибудь неверную ноту, которую всё равно никто не замечает.  А то, заведёшь, как всегда: «Вот, не получилось, я потом выучу», и тому подобную чепуху. Помни, это ты была уже две недели на работе. Не я, а ты! Ты вела себя гордо, независимо, как подобает человеку, а не подопытному кролику. Здороваться свысока! Будь весела, ни на минуту не сгибайся, отвечай односложно, иначе такого наболтаешь! И если хоть одна слезинка на замечание…
- Нет, я так не могу – возопила Ира – это для меня никак невозможно!
- Прекрасно, ты, я вижу, морально для работы не созрела, иду я и буду ходить всё полугодие. Ведь скоро начнётся подготовка к зачётам и экзаменам, и тебе будет трудно подключиться.
- Нет, подожди, зачем так сразу? Я постараюсь! Ладно, постараюсь сделать всё так, как ты того хочешь.
- «Постараюсь» меня не устраивает! То ли получится, то ли нет. Не пойдёт! Мне надо наверняка! Да  что ты беспокоишься, думаешь, я не справлюсь? Посиди полгодика, отдохни. Нервы окрепнут…
- Нет, я пойду, ты изверг, садистка! Но я пойду и всё выполню в точности, что ты от меня требуешь.
- Ну вот, раньше бы так. И представь себе, чтобы легче было, что это пошла не ты, а я.
- Хорошо, так себе и представлю, а то получается что-то противоестественное.

Ира вторая заставила Иру перед работой подкраситься, как делала сама, чего Ира терпеть не могла. И, наконец, ещё раз, в краткой форме изложив правила поведения, отпустила её с миром.

Ира ощущала себя в тисках. Ей приходилось делать над собой колоссальные усилия, чтобы случайно не выдать себя и подругу.  Однако, ежесекундное напряжение из-за того, чтобы по привычке не согнуться, чтобы удержать слёзы, чтобы не улыбнуться виновато, чтобы не показать, что видит человека в этом году впервые (Ира чуть было не начала расспрашивать одну концертмейстершу, как та провела лето), привело к сильнейшей головной боли и ломоте во всём теле.

Но она героически крепилась, беспрестанно повторяя про себя наставления Иры второй. В то же время, она испытывала странное ощущение – будто она – не она, а, действительно, какой-то самозванец, и отношение окружающих к ней, на самом деле, ни в какой мере не относится. Ей были непривычны взгляды, в которых виделось уважение, смешанное с каким-то,  даже, не то, что страхом, но осторожностью. В них так и читалось: «Наверно, за ней кто-то стоит, раз она позволяет себе так держаться». Она с трудом скрывала удивление, когда её называли «Ирина Михайловна». И она даже опешила, но вовремя опомнилась и не подала вида, когда Анатолий Абрамович,  улучшив момент, когда в классе не было студентов, каким-то особенным голосом, сказал, глядя на неё маслеными глазами: «Ирина Михайловна, прошу Вас, зайдёмте, пожалуйста, после занятий со мной в кафе».
 
Чего стоило Ире не разрыдаться при этих словах, описать трудно. Но она собрала всю волю, не смотря на то, что в этот момент у неё в душе пронеслась масса не очень весёлых  мыслей. Вот, столько лет, и никакого внимания, а тут вдруг! И из-за чего?! Из-за форса пустого. Могла ведь раньше. И знала ведь это, на самом деле, а противно было. Никакие заслуги, значит, тут не причём. И не её он приглашает, а ту Иру. Это так обидно!

Всё это  в один миг пронеслось в Ириной голове. Но она, видимо повинуясь навязанной ей роли,  неожиданно для себя кокетливо на него посмотрела и, понизив голос, многозначительно молвила: «Только не сегодня, у меня уже назначена встреча». И замолчала, будто сказала нечто лишнее. Ей стало противно до тошноты, но она продолжала гордо сидеть за инструментом, пока не появился следующий студент.

В общем, она с огромным трудом додержалась до конца рабочего дня и дома без сил повалилась на диван.
- Только не спрашивай сейчас – умоляла она – иначе я умру. Всё в порядке, потом расскажу.
Ира вторая только посмотрела на неё, и занялась, прерванной было, игрой на фортепиано.

8.

Как-то Ира вторая пришла домой в особо радостном настроении.
- Не хотела бы ты – обратилась она к Ире – сегодня вечером погулять? Ну, побродить по парку, сходить в кино?
- Нет, я никак об этом не думала, с чего это ты?
- Понимаешь, ко мне вечером придёт Вася.
- Какой Вася? – опешила Ира.
- Ты что, Васи Лебёдкина не знаешь? Третьекурсника нашего, самого талантливого.

Конечно, Ира знала. Он был самым любимым её студентом, и не только самым талантливым, но и самым красивым и воспитанным. Ира могла им только любоваться со стороны.
- Ты хочешь с ним отдельно позаниматься? Вот молодец! Я бы никогда не решилась предложить ему это. Только, можно мне не уходить? Я из соседней комнаты послушаю.
- Да нет, ты не так поняла. У меня с ним здесь свидание.
- Как свидание? Он же ещё… Ещё совсем мальчик!
- А вот так! Пусть свидание с двадцатидвухлетним мальчиком, если ты в этом уверена. Ну, как ты думаешь, долго можно вздыхать в уединении? Посмотрите, какая скромность! Всё равно ведь никто не ценит!

Ира не знала, что сказать.
- Да ты не волнуйся – успокоила её Ира вторая – тебе не придётся ночевать на улице, я его ровно в одиннадцать выпровожу.
- Да как же это, я не понимаю – Ира пыталась придать голосу нравоучительный тон – я, конечно, уйду, дело не в этом. Ведь Герасим до сих пор тебе пишет, и ты ему отвечаешь, а теперь заводишь другого? Это же не хорошо!
- Подумаешь, нехорошо. А сколько они женщин обманывают! Ты думаешь, у него там Катьки и Таньки нет? Или я уже должна считать себя его рабыней? А не ревнуешь ли ты Васю ко мне? Так я не ревнивая, могу и сама по парку прогуляться, уступаю его тебе.
- Нет уж, не нужен мне твой Вася, я так не могу. Он же студент! Я с удовольствием выйду на улицу,  посмотрю, что в парке.
- Ну, как знаешь, я Васеньку тебе не навязываю, только собирайся быстрей, а то придётся принимать его тебе.

Ира, от нечего делать, не без обиды и какого-то щемящего чувства, действительно, пошла в парк. Ей было грустно. Она постояла у аттракционов, посмотрела выступления артистов цирка – её ничего не радовало. До одиннадцати было так далеко, как до Васи Лебёдкина, и она бездумно села на скамью в тёмном месте.

Тут же к ней подсел некто. 
- Девушка, вам одной скучно, пойдёмте в кино.
«Вот бы сюда ту Иру» - подумала Ира. Она была категорически против уличных знакомств, и всегда в таких случаях либо уходила, либо просила оставить её в покое. Но сейчас она, сама себе удивляясь,  не спеша выпрямилась, с достоинством посмотрела на собеседника и улыбнулась ему. Терять ей было нечего, потому что она, как ей теперь казалось, по милости Иры второй навсегда потеряла своё доброе имя. Да и как показывала практика, оно ничего в жизни не значило, скорей наоборот. А сосед был ничего, не пьяный, не старый, даже симпатичный.

И  она решила поговорить с ним.
- А почему вы решили, что мне скучно?
- Да у вас вид грустный, вы одна.
- Да и вы один, вам тоже скучно?
- Конечно, и мне скучно. Ну, так покатаемся на машинках, потом в кино, идёт?
Ира согласилась, и они так и сделали.

Оказалось, что новый знакомый – инженер, зовут его Игорь, он часто гуляет вечерами по парку, а Ира ему просто очень понравилась. После кино Ира взглянула на часы, сказала, что её ждут, записала его телефон, хотя звонить  не собиралась – сказывалось отношение к уличным знакомствам – мало ли какой это окажется жулик.  Не разрешив новому знакомому себя проводить, она быстро ушла.

Ира вторая очень обрадовалась тому, что Ира была вечером не одна.
- Ну вот, видишь, как хорошо получилось. А Вася, похоже, тихий хам. Так что ты не жалей. Нет, ничего такого, просто я делаю это заключение на основе наблюдений – мельчайшие чёрточки поведения выдают. Ну, ничего, долго я с ним возиться не буду. Да не смотри на меня так! Нечего всех идеализировать!

9.

После того, как Ира выдержала экзамен в первый день работы, ей было позволено работать чаще, а затем, и столько же раз в неделю, сколько работала и  Ира вторая.  Она привыкла к новой роли, перестала от неё уставать, и ей даже стало нравиться отношение окружающих. В последнее время ей стал оказывать особое внимание Вася Лебёдкин, и она принимала это, как должное, представляя вместо себя Иру вторую. А та вертела Васей, как хотела, всё время держа его в состоянии неуверенности. Вроде, между ними всё шло замечательно, но не успевал Вася почувствовать себя счастливым, как настроение подруги резко менялось, и он смотрел на Иру, в дни её работы, робким умоляющим взглядом.  Ей было жаль Васю до глубины души, она не верила другой Ире, что Вася в душе подлец  и держится возле неё только благодаря неуверенности в её хорошем к нему отношении.  Ведь этому, на самом деле, не было никаких весомых доказательств. Ире хотелось как-то согреть Васю, утешить его, но она не имела на это права и была вынуждена сидеть за роялем с неприступным, как стенка, видом.

Между тем, Анатолий Абрамович снова стал намекать о встрече. Ира не знала, что говорить, а Ира вторая, на просьбы дать совет, только посмеивалась. Наконец он решительно припёр её к стенке, требуя, чтобы она точно назвала день свидания. Ира пообещала поговорить об этом завтра, как раз, когда должна была работать Ира вторая.

Она хотела тот час же по приходе домой рассказать Ире второй о предстоящем разговоре с педагогом, но забыла  об этом, так как та заявила:
- Знаешь, у меня подозрение, что я жду ребёнка.
- Как это? Кто же отец? – изумилась Ира. У неё даже закружилась голова.
- Естественно, Вася.
- Неужели ты могла зайти так далеко?
- Как это далеко? Я тебя, дружок, не понимаю, где тут близко, а где чуть дальше. Однако,  если это так, то ребёнок будет считаться твоим.
- Почему, это же невозможно! Тебе надо срочно оформить брак.
- Да ведь меня нет, не забывай этого. Есть только ты, по документам, во всяком случае.  А уж это, как известно, самое главное. Так что готовься называться матерью.
- Нет уж, если ты решишь родить ребёнка, то возьми мои бумаги, зарегистрируйся с Васей. Пусть лучше меня не будет. А я куда-нибудь уеду в глушь, буду там тихо жить.
- Что за благородные порывы? Да и где ты проживёшь без бумаг? Нет, если моё предположение подтвердится, я регистрировать брак не буду, запишем дочь или сына на тебя и будет у ребёнка две матери. Какой из Васи отец? Да и не хочу я с ним всю жизнь связанной быть, если что, то мне настоящий мужчина бы подошёл. А этот молокосос…
- Как ты можешь о Васе такое говорить? О Васе!
- Ну, раз заступаешься, регистрируйся с ним сама.
- Но ведь ребёнок-то у тебя!
- Может быть и два ребёнка – ты ведь тоже можешь родить. Им веселее будет.
- Нет, мне поздно.
- А мне, тогда, как же?
- И тебе, по-настоящему, поздно.
- Посмотрим, я думаю, это перестраховка, люди и после пятидесяти рожают.

Так они ничего в этот раз не решили, а Ира совсем забыла рассказать о разговоре с Анатолием Абрамовичем.

На следующий вечер Ира вторая, возвратясь с работы, заявила:
- Одевайся, тебя около «Молота» будет через час ждать Анатолий Абрамович. После кафе – к нему на всю ночь, у меня тут тоже кое-что намечено.
- Никогда! – отчаянно уперлась Ира – как ты могла без меня за меня решить?
- Но ведь ты первая кашу заварила, ты первая пообещала ему встретиться когда-нибудь, я тут не причём.  Откуда я знаю, о чём вы вчера говорили? Ты мне ничего не рассказывала. Я думала, у вас обо всём договорено.
- Не пойду, и всё! У него жена, дети, я, вообще, не хочу!
- Как раз сегодня они уехали на пару дней к бабушке. Думаешь, ты у него единственная, кроме жены и детей? Да у него на каждом шагу, не ты, так другая.
- Тем более, пусть это будет на их совести, я не хочу быть причастной к разрушению семьи, и не проси! И ещё, чтобы я была в числе многих!  Как это гадко!
- Разрушить семью! Наивный же ты человек! Да он ведь не романтик, человек дела. Ему  семья выгодна, она ни за что не разрушится. Я бы сама пошла, да ведь если тебя с Васей оставить, он тут же поймёт, что дело не ладно. И ты ему, конечно, проболтаешься. Благо, ты к нему давно неравнодушна. Смотри, не расскажи о нас с тобой Анатолию Абрамовичу. Давно пора бы тебе женщиной стать, а он мужчина опытный…
- Нет, это невозможно – Ира не могла сдвинуться с места – это уж слишком, это свыше моих сил. Я лучше умру, чем терпеть такой позор!

- Нет, зачем тебе умирать? – вдруг как-то кротко заговорила Ира вторая – умру лучше я. Я ведь и так живу без всяких на то прав, меня до самого недавнего времени не было. Кому я нужна? Тебе, единственному человеку, которого я люблю по-настоящему, я мешаю. А если ты умрёшь, я тоже я не смогу жить, погибну. Ты сможешь снова согнуться в три погибели, пускать слёзы. Все постепенно снова начнут тебя жалеть, называть Ирочкой. Они решат, что у тебя был роман, но кончился несчастливо. Неизвестно, долго ли будет жить бабушка, ты будешь одна в целом свете стареть, слабеть. Наконец, тебя отправят, подарив пуховый платок и шлёпанцы, на пенсию, и тут же все о тебе забудут, так как Бориса Сергеевича уже не будет на свете, а Анатолию Абрамовичу, молодым педагогам, студентам до несчастной старухи не будет дела. А мне будет хорошо, я всего этого не буду видеть...
- Замолчи! – со слезами прервала её Ира, я так не могу. Зачем тебе уходить из жизни? Давай жить просто спокойно, как раньше.
- Действительно, как хорошо было раньше. Ты наверно забыла. Да, но теперь ведь нас двое, и ты думаешь, мы не будем скучать? А вдруг будем вдвойне? Хорошо, я остаюсь с тобой. Я делаюсь, как ты. Смотри – и Ира вторая вдруг постарела, сгорбилась, глаза её остекленело уставились в одну точку и наполнились слезами.
- Вот так нам лучше – продолжала она тихим грустным голосом – мы, две старые несчастные девушки никому не нужны. Одна из нас вообще живёт на этом свете нелегально. Каждый момент может зайти по какому-то делу участковый или какой-нибудь общественник, кто-то из нас не успеет спрятаться, и что тогда? Обман раскроется, страшно! У нас нет ни на что сил, мы больны всеми болезнями, которые, как известно, порождаются депрессией, мы для всего умерли и можем только и говорить, что об этом.  Никакого другого интереса с таким здоровьем. Одной жалкой пенсии едва хватает на двоих. И так целыми днями. То тащимся по-очереди в магазин, то в карты играем.
- Не люблю карты – передёрнулась Ира.
- Я тоже, естественно. Но ничего, полюбим. Надо же что-то делать. Телевизор к тому времени совсем смотреть будет невозможно, да он и сломается. А чинить его не захотят из-за того, что он безнадёжно устарел. И денег на новый нет и быть не может.  Замечательная перспектива, не правда ли? Но я пойду ради тебя на это и с сегодняшнего дня остаюсь такой, какой ты видишь меня сейчас. Ты тоже будешь так же выглядеть. Васе сегодня не откроем, к Анатолию Абрамовичу не пойдём. Он, увидев тебя завтра в таком виде, ни о чём и не спросит. Пусть всё будет, как ты хочешь.

Ире стало страшно и холодно на душе.
- А если у тебя ребёнок? – промелькнул луч надежды.
- Какой ребёнок, тихо-мирно аборт сделаю, никто и не узнает. Лучше ему у такой матери не появляться на свет.
- Нет! – закричала Ира во весь голос, она вся дрожала – нет, ни в коем случае! Я иду к Анатолию Абрамовичу, остаюсь на ночь у всех подряд, делаю что угодно, всё, что ты хочешь! Только не это! Не могу видеть тебя в таком виде, это хуже всего!
- Ну вот – недовольно отозвалась Ира вторая – разве можно так менять свои решения? Я ведь уже свыклась со своей участью. Давай оставим всё, как решили.

Но Ира уже лихорадочно одевалась.

10.

Через некоторое время оказалось, что опасение Иры второй насчёт беременности оказались напрасными. Она тут же порвала с Васей, которого считала инфантильным, не способным нести ответственность за отношения, и принялась за инженера, того самого Ириного знакомого, с которым Ира познакомилась в парке. Ира отдала ей записку телефоном Игоря, так как сама не собиралась иметь с ним дела.

Ира регулярно встречалась с Анатолием Абрамовичем, то на квартире его друзей, то на даче, придерживаясь во время  этих встреч рекомендаций Иры второй. Затем, как-то раз она призналась, что он ей до ужаса надоел.
- Ну ладно, раз так, передай его мне, я уж разберусь с этим старым Дон-Жуаном  – предложила подруга.
- Как, ты будешь разбираться сразу с двумя?
- А что делать, если ты от своего отказываешься. Не бросать же его. Ты всё ещё верна себе. Только мне нужны ещё кое-какие подробности  о ваших взаимоотношениях.

Уже через неделю Анатолий Абрамович смотрел на Иру тем же взглядом, как раньше Вася, а она, развлекаясь, стала позволять себе гораздо больше, чем положено концертмейстеру. Она делала ему замечания, указывая, когда он был не прав (конечно, тогда, когда студентов не было в классе). Один раз она даже высмеяла его после того, как он попытался показать ей что-то на рояле. Он всё сносил, боясь открыть рот.

Да, Ира чувствовала, что постепенно становится другим человеком.  Особенно ей стало это ясно, когда она захотела посетить приехавшую выставку французской живописи, а затем, вообще, Третьяковку и Пушкинский музей, в которых она не была уже, по меньшей мере, два десятка лет. Затем она стала выбираться и в театры, и на концерты. Вечерами она честно делилась впечатлениями с Ирой второй, образ жизни которой она, впрочем, никак не могла признать.

В конечном счёте, её мягкие нравоучения и упрёки вывели Иру вторую из себя.
- Я тебя не понимаю – возмутилась та – тебе всё не так! Как живу я, тебе не нравится, жить по-твоему ты не хочешь. Тебе надо, честно, замуж. Вот что, ты мне надоела. Поезжай к Герасиму, он всё ещё пишет, что любит. Ты теперь человек опытный, знаешь, как действовать.  У нас с ним ничего такого ещё не было, так что закружи ему голову и живи там с ним.  Народишь детей, станешь домохозяйкой. Это как раз для тебя. А мы будем встречаться иногда где-нибудь в нейтральном месте.
- А как же ты? – Ира была совсем озадачена.
- Я заявлю, что паспорт потеряла, мне выдадут новый. Думаю, не скоро разберутся, может быть, никогда. Ты только с паспортом не особо светись.  Буду работать – я ведь без депрессии, справлюсь одна со всей нагрузкой.
- А как же я без работы?
- Ничего, расти детей, ты ведь этого всегда хотела.

Таким образом, поразмыслив, и решив попробовать семейного счастья, Ира, в середине зимы,  снова отправилась в глухую деревню к бабушке.

11.

Ира с Герасимом встретились, как родные. Детская дружба, в таких случаях, имеет большое значение. Она довольно скоро поселилась у него в доме. Чтобы не было лишних разговоров, они съездили в город, а затем сообщили, что подали заявление в ЗАГС. Хотя Герасим оказался человеком приятным, деликатным, добрым, Ира ощущала, что что-то не так. И это что-то было, в первую очередь, в ней самой. Она не знала, сможет ли привыкнуть к столь необычной для неё жизни.

Герасим, поселившись в деревне, завёл хозяйство – корову, кур, гусей, несколько овец и много кроликов. Была ещё большая собака и три кошки. Конечно, ему нужна была хозяйка. И Ира вступила в эту роль. Она замечательно относилась к животным, любила их, но сама, почему-то, не держала даже кошки. Теперь же она заново обучалась новой профессии – ухаживать за животными, вести деревенское домашнее хозяйство.

Бабушка была Ире терпеливой наставницей, и, с её помощью, у Иры скоро многое начало получаться. Она даже с удовольствием выполняла все женские обязанности – целыми днями убирала в доме, стирала, готовила, приводила в порядок одежду друга. Вставала она очень рано, чтобы всё успеть и, к концу дня, ужасно уставала.

Вскоре она стала замечать, что всё, что бы она ни делала, остальным, да и самому Герасиму казалось неправильным, а, следовательно, никуда не годным. В этой деревне было положено вести хозяйство определённым образом, а у Иры была своя голова на плечах. По её мнению, многое следовало  делать иначе, чем это было принято.  Ира была, по натуре, творческим человеком, в своём роде рационализатором и не считала нужным поступать именно так, как того требовало общество, особенно, если она знала, что можно что-либо сделать проще и лучше. Тем более, что какое им всем дело до её личного хозяйства?

Но любопытным женщинам было до всего дело, и они  беспощадно осуждали всё, что делала Ира,  вплоть до мелочей, наставляя её, например, как именно надо стирать бельё.  Местные считали, что Ира, вообще, ни к чему не может быть способна. Ведь она  - городская, и, хуже того - музыкантша. Ире это было неприятно, она считала такое отношение несправедливым, но терпела до поры до времени. В сложившейся обстановке она решила, что с детьми следует обождать. Не хватает ещё, чтобы кто-то вмешивался в их воспитание, как вмешивались в её хозяйственные дела!

Как-то Герасим в день получки пришёл выпившим. Это было для Иры новостью. Она так близко никогда не видела пьяных мужчин, они, вообще, вызывали в ней чувство брезгливости. Она ушла на ночь к бабушке и впервые задумалась о том, что же она здесь делает.

Ещё Ира стала замечать, что Герасим как-то с насмешкой отзывается о её специальности при других. Это её сильно задевало. Возможно, он чувствовал, что Ира умнее, образованнее его. Постепенно эти чувства, подзадориваемые соседками, стали расти, он начал потихоньку всё больше несправедливо оскорблять Иру, самоутверждаясь таким образом.  К тому же, он продолжал, время от времени, выпивать. Ира уже не уходила к бабушке – Герасим, выпивши, не был агрессивным, но он становился необыкновенно разговорчивым на тему, какой он чудесный человек, и какое ничтожество Ира. При этом он не стеснялся в нецензурных выражениях, что очень коробило изысканный Ирин вкус.

Наконец, дело дошло до того, что Герасим, будучи в совершенно трезвом состоянии, попрекнул Иру тем, что неизвестно, какую жизнь она вела до него в городе, ведь она артистка, а все артисты, как известно….  Ничего не значит, что она такая тихоня, ведь в тихом омуте понятно всем, что водится.

Ира не знала, как наладить отношения. Говорить с Герасимом о чём-нибудь другом, кроме как о хозяйственных делах, было просто невозможно, его  ничего больше не интересовало. А в хозяйственных делах он был Ирой недоволен по причине всё той же – Ира кое-что  делала не так, как принято.

В конечном счёте, она стала себя чувствовать нехорошо физически, и, в какой-то момент, её объял ужас. Куда она попала? Что за дыра? Что за темень? Что её здесь ждёт? Что ждёт её детей, если таковые появятся на свет? Кто её близкий человек? Да и какой он близкий, если ни в чём нет взаимопонимания, да и быть не может?

Ира почувствовала такую тоску по работе, по Ире второй, что решила сию же минуту бросить всё и ехать обратно. Но, подавив этот порыв, она поразмыслила и решила чуть-чуть обождать. Дело  в том, что ей надоело  нелегальное положение вещей. Надо было что-то делать, чтобы кем-то числиться - ей, или Ире второй - кому именно, не имело значения. Как было бы тогда хорошо! Они могли бы появляться везде вместе, не боясь ничего, а при случае разыгрывать того, кто этого заслуживает. Они могли бы, даже, играть, дуэтом – такие мысли об открытых выступлениях раньше были для Иры невозможны. Но теперь она, видимо, настолько изменилась, что готова была реализовывать себя и по своей специальности.

Ира долго ломала голову, как осуществить задуманное и почти совсем перестала заниматься хозяйством. Герасим почувствовал неладное, увидев, что Ира больше не интересуется домашними  делами, и не пытается, как раньше, налаживать с ним отношения,  Как ни странно, он стал ласков, предупредителен, и взял все домашние заботы на себя.  Но с этим он  опоздал. Ире было это даже противным из-за того, что хорошее отношение появилось не тогда, когда она старалась изо всех сил, а тогда, когда она проявила  ко всему, что важно для Герасима, наплевательское отношение.  Неужели только так можно добиться уважения? Получается, что только постель, на самом деле, важна, для Герасима?

Наконец, Иру осенило вдохновение, у неё  появилась идея, пока чисто теоретическая и, ещё не очень ясная, как можно было бы получить нужный документ. Решив, что настало время, она, собрав вместе Герасима и бабушку за чашкой чая, изложила им все свои мысли о бесперспективности дальнейших  её отношений с Герасимом и о невозможности для неё оставаться здесь навсегда. Она  пожелала Герасиму счастливой жизни со  Светой Лупкиной, хорошей хозяйкой, которая была явно к нему неравнодушна, или ещё с кем-то, более достойным его, чем Ира.

 В тот же день Ира уехала, взяв,  на первое время, взаймы у бабушки довольно крупную сумму, которая составляла все сбережения старушки.  Но уехала она не в Москву, а подальше, в самую глушь соседнего района. Долг  она собиралась перевести бабушке из собственных сбережений сразу, как только окажется в Москве.

12.

Ира, держась так, будто у неё дядя в правительстве,  сняла комнату и представилась ревизором ОБХСС (никто и не подумал потребовать у неё документы, подтверждающие её должность). Она тут же завела очень близкое знакомство с большим местным начальником и при этом даже не почувствовала какие-либо угрызения совести. Задуманное дело было для неё теперь превыше всего. 
Это был уже не та Ира, что прежде. Она твёрдо решила жить по-новому, и пользоваться для достижений своих целей тем, чем пользуются многие другие женщины. Со своим новым другом она встречалась тайно в своей комнате, и никто не догадывался об их связи. Это было то, что надо. В ведении этого человека находилось много техники, он отвечал за многих людей. Техника, как, впрочем, и везде, была в неисправном состоянии, люди часто выходили на работу нетрезвыми.

Возможно, Ире пришлось бы долго ждать подходящего случая, но ей повезло. Начиналась весна, то и дело приходили вести о несчастных случаях с людьми и техникой. Ира выпытывала у возлюбленного подробности жизни района и убеждалась, что во всём этом была немалая доля его вины.

 И тут, из-за неисправности какого-то агрегата, погибла женщина.  Ира в момент звонка об этом происшествии находилась в кабинете друга, «проверяя» какие-то документы, и сразу же выехала с ним на место происшествия. По дороге она у него  узнала, что  погибшая была примерно её возраста, жила одна  и вела замкнутый образ жизни. Надо было не упустить момента, такой удачи могло больше не представиться.

- А тебе должно здорово попасть, снять могут. Это я не имею права тебе говорить, но наши давно за тобой следят – сказала она ему многозначительно.
- Что же  будет? – похолодел он.
- Что всегда бывает в таких случаях – суд.  Но я, пожалуй, могу тебе помочь. Только учти, техника должна теперь быть в образцовом порядке, больше таких инцидентов допускать нельзя. И за народом следи, чтобы никто, выпивши, к механизмам не допускался.
- Будь спокойна, я сделаю всё возможное, чтобы больше этого не повторилось. Как же мне быть, что сделать?

- Для начала, никуда не заявляй о смерти. Отвези её сейчас к себе на своей машине, пока свидетель -  только бригадир. Припугни его хорошенько тем, что он виноват, и пусть поймёт, что должен молчал в тряпочку.  А потом скажи, что она, к счастью, оказалась жива, и что ты отправил её на длительное лечение в центр, а затем, в Москву.  Тебе поверят. Далее.  Милиция  ведь, практически, в твоей власти – скажи там, что она потеряла паспорт и попросила тебя выписать ей новый. И пусть там будет моя фотография, а не её. Так надёжнее. Как ты это устроишь, тебе виднее. Все остальные её документы, старый и новый паспорта отдай мне, а уж дальше я знаю, что делать. Похорони её на кладбище в другой деревне, потихоньку, в какой-нибудь старой безымянной могиле. Позаботься, чтобы не было видно, что там недавно копали. Дёрном замаскировать можно, мхом.  Найди для этого надёжных людей, родственников, что ли.  Через пару лет можешь табличку с её именем на крест прибить, или на памятнике высечь. Только фамилию не забудь немного изменить, даты тоже. Но будь осторожен, чтобы никто ничего не заподозрил.
- Постой, я не понимаю, чем замена паспорта может мне помочь?
- Ну, этого я тебе не имею права говорить, не хочешь, давай, заявляй о смерти и жди последствий. И так я слишком многим ради тебя рискую.

Так Ира получила документ, по счастливой случайности, на Ирину Степановну Ямскую, и, в один прекрасный день,  явилась с ним к несказанно удивлённой Ире второй.

13.

- Вот это да! Никак я от тебя такого не ожидала! Что с тобой случилось? Ты ведь привыкла терпеть, страдать… Я тебе такую устроила тёплую и спокойную семейную жизнь вдали от городской пыли и волнений. Но ты не только её бросаешь, но и добываешь фальшивку, да каким способом! И это с твоими чистыми помыслами и убеждениями! Как я рада, если бы ты знала!  - так выразила Ира вторая свои чувства по поводу Ириного поведения. Ира, в свою очередь, пожелала ей такой же спокойной деревенской жизни.

- Услала меня в глушь и рада, что отделалась. Нет, я тоже хочу жить, как и ты, в центре. И, вообще, я теперь лимитчица, устраиваюсь дворником и получаю жилплощадь. Только, чур, работу пополам и твою и мою.
- Да, это было бы здорово. Немного физического труда не помешало бы. Только есть нюансы. Я, представь себе, влюбилась по-настоящему и выхожу замуж за Игоря. Спасибо тебе огромное за него! Буду жить у него, так что квартира освобождается для тебя, я тебя там, как родственницу, пропишу.  Игорь ведь по соседству живёт, будем видеться, сколько нам захочется.
- Вот это да! Какая же ты молодец! Поздравляю!
- Спасибо. И ещё – на сей раз без ошибки.  Я жду малыша.
Ира обняла подругу. Радости её не было границ.
- Так что тебе совсем не обязательно лимитчицей быть. Покажи-ка ещё раз твой паспорт. Ага, тебе по паспорту тридцать три года, ты можешь ещё и в училище  поступить. Лучше выбрать какое-нибудь  в области. Ты ведь из совхоза, значит, сельский рабочий кадр, самородок. Тебе льготы при поступлении полагаются. Думаю, без труда поступишь, только позаниматься надо. В крайнем случае, ты ведь и кого-нибудь из руководства очаровать сможешь, опыт уже имеется.  Я могу помочь, если что, но ты и сама справишься.
- Да я это училище за два года экстерном закончу, и ещё где-нибудь в музыкальной школе устроюсь. Так преподавать охота! Ты мне  с учёбой поможешь?
- С удовольствием, только с перерывом на пару месяцев. Понимаешь, почему? Давненько я сольные произведения  не играла. Даже ничего нового учить не надо, достаточно прежнего репертуара.
 - А потом и в институт на заочное можно…
- Обязательно.  А не родить ли тебе тоже ребёнка? Вместе расти будут, в воспитании друг другу поможем. Вон Вася всё сохнет, думаю, рад будет несказанно.
- Да, время идёт, наверно, так и сделаю. Если же когда-нибудь хороший человек встретится, ребёнок не будет помехой.
- Безусловно. Если Вася сам не захочет на тебе жениться.
- Ты смеёшься? Такая разница в возрасте!
- Но в жизни и не такое бывает.
- Тогда  ему уж очень постараться придётся. Пусть  докажет, что ради него стоит свободу терять.
- Да, вижу,  изменилась ты, совсем как я стала. Прав, значит, был тот внутренний  голос, который заглушался всю жизнь. Надо к нему чаще прислушиваться. Таким, как мы раньше были, то есть я, нет, ты…  Да нет, я – ну, неважно…  Нет таким места в этой жизни.

- Представляешь, как все будут удивляться нашему сходству, когда нас вместе увидят? – рассуждала Ира -  Причёски и макияж надо бы разными сделать, чтобы, когда нам этого не надо, нас не путали. Но это мы  ещё обсудим. А сейчас расскажи подробно, что было на работе, пока я семейной жизнью занималась, мне не терпится снова приступить. И с Васей встретиться тоже… Он ведь, пока, не знает о твоих планах? Ну и отлично. Сначала пусть  думает, что это ты, просто за пару месяцев немного изменилась.  А потом, если  будет надо,  признаюсь ему,  что я твоя родственница и заменяла тебя, когда ты хотела отдохнуть.  Спасибо тебе! Наконец-то я поняла, как может быть интересна жизнь.


Август 1980.