9. Петина карьера

Тут в самый раз сделать хоть самое поверхностное отступление, чтобы рассказать о Пете Петровиче. О том, как он дожил до жизни такой, что стал экстрасенсом. Не родился ж он им, в самом деле. Больше того, он и слово-то экстрасенс узнал года два-три назад, и то случайно. Сидели, выпивали с ребятами после зарплаты. А ребята все из одного цеха, где примусы, или, как у них говорят, примуса делают. В цехе  же и сидели. Там еще такой чудной лозунг лежит: «Дадим стране больше примусов в…». дальше никто никогда не читал. Потому что как только написали лозунг, положили сушить, а тут перестроечка пошла, а в цехе реконструкция: старые станки меняли на программные. Половину лозунга всяческими железяками, всяким мусором завалили. Убрать же все некогда… Так лозунг целиком не удалось еще никому прочитать. А то бы, возможно, еще больше примусов выпустили.
Короче говоря, сидят ребята, выпивают, а кто-то из них возьми да и скажи:
– Ребя, а ребя, а чегой-то сейчас «Экстры» не видно?
«Экстра» – это водка такая.
– А черт ее знает, – откровенно так говорит один. – У нас все не слава Богу. Ее, говорят, экстрасексы всю выглушили, наверно.
– Не экстрасексы, а экстросенцы, – поправил другой. Давно известно: один ум – хорошо, три – академия. – Они, говорят, заряжаются ею. Как зарядятся, и Бог знает что вытворять начинают.
– И чего ж они начинают вытворять? – залюбопытничал Петя Петрович. Кстати, его в цехе и у себя во дворе только Петей и кликали. – Вот, например, что они могут вытворять?
– А все!
– А что все-то?
– Ну, все и все. А хрен их знает, что они могут вытворять, – наконец сдался самый умный.
С тех пор в Петю что-то словно вошло. Задумываться начал. Сам он, к примеру, когда как следует поддаст, тоже вроде ВСЕ может вытворять, а экстрасенсом не называют, и жена после этого недели две не хочет разговаривать. Наверное, пить надо «Экстру». А где ее возьмешь? Милое дело – самогон. Но от самогонки – одни неприятности, что дома, что на работе.
С задумчивости все и началось. Давно еще, до перестройки. Почему, например, у соседа по лестничной площадке свой «Жигуль», дача и телефон на квартире. Хотя сосед – прыщик прыщиком: лет на десять моложе Пети и к примусам никогда не прикасался. Даже, наверное, не знает, что это такое и как они достаются народному хозяйству. Похоже, он вообще не знает, как что достается стране. А вот на «Жигуле» катается, девок красивых возит и по телефону в любое время может звонить. Хоть днем, хоть ночью. Тогда еще о мобильниках не слышали.
Пете потребовалось как-то для малого дитя «скорую» вызвать. Три квартала обегал, исправную будку искал. Может, эту телефонную будку сосед исковеркал, чтобы все прочие знали, что телефон есть только у него и только ему можно им пользоваться.
Разумеется, соседу было не до телефонных будок. Он крепко усвоил известный афоризм: время, которое мы имеем, – это деньги, которых мы не имеем. Сосед промышлял спекуляцией, или бизнесом, по-нынешнему. Но Петя, чистая душа, был уверен: лучше всех может жить тот, кто делает примусы для своего отечества и других развивающихся стран.
Как-то в выходной, когда сосед копался во дворе дома со своим «Жигуленком», а бабки у подъезда услаждали себя перетиранием последних известий, ух какая гениальная мысль пришла в Петину голову. Душа взыграла. Мысль эту тут же и осуществил. Выволок до двор старый ковер в проплешинах, взгромоздил на перекладину, стал пыль выбивать. Грохает да на окна своей квартиры посматривает. Жене заранее сказал:
– Начну ковер чистить, выйди на балкон, позови меня, скажи, тебя, мол, к телефону просят.
– Эт что ж, на смех, что ль? Да у нас же нет никакого телефона. Нешто вон дочкин, игрушечный?
– Во дура! Какое тебе дело? Ты скажи, мол, тебя к телефону. Я скажу: пусть перезвонят, мол, через десять минут. А ты мне скажи: да ведь из Москвы ж звонят-то.
– Когда ж ты уймешься, уродина? – по привычке ругнулась жена. – Ладно, что с тобой спорить?
Одним словом, согласилась, вышла на балкон:
– Петь, а Петь!..
Петя грохает по ковру и ухом не ведет, будто не его кличут. Чувствует, бабки у подъезда, как подсолнухи, повернулись, ушки навострили.
– Да ты что, оглох, что ль?
«Ну что за баба такая? – как от зубной боли, морщится Петя. – У других бабы как бабы, а эта – ог-лох».
Но грохать перестал.
– Чего тебе?
– Телефон звонит, – слышит Петя и ушам своим не верит. Слаще музыки слова могут быть, оказывается. Медом душа обливается. У него в квартире телефон! Петя косит глазом на соседа, который бы должен хоть на миг оторваться от своей идиотский машины. Нет, гад, уткнулся мордой в карбюратор, головы не поднимает, копается.
– Звонит и звонит. А я што?
– Тебя спрашивают.
– Ну? – входит в роль Петя, стараясь все-таки привлечь внимание прыщика соседа.
Но и жена в роль вошла:
– Ну, ну! Баранки гну… Что сказать-то им?
«Кого это она имеет в виду? – думает Петя. – Кто это его так домогается? Прямо позарез нужен. От дела отрывают».
Он много раз видел, как начальник цеха отмахивался от этих самых телефонных звонков, кивал нормировщице Верке, скажи, мол, нет меня, ушел куда-нибудь, скажи. И Верка бойким разбитным голосом кричала в трубку? «Нету Васильича. А почем я знаю? Может, медным тазом накрылся!».
Петя не какой-нибудь начальник цеха. Тем более, домой звонят, не на работу.
– Скажи, чтоб подождали, – снисходительно бросает он жене. – Не видишь – ковер вытряхаю.
– Дык, из Москвы ж ведь, – на весь двор прямо-таки поет коронную фразу жена.
И Петя, слушая ее, думает: «Вот умница! С полуслова понимает, не то что у Федьки. Он ее и так, и сяк, а она стоит корова коровой. Только глазищи на него лупит». И тут Петю будто подмывает. Душа его аж под горло всплескивается:
– А хоть бы и из Парижу! – выдает он вроде бы экспромт и, уже не таясь, оглядывается вокруг, мол, вот как я их. Знай, мол, наших. Мы и сами с усами.
Но бабки, дуры, хитренько перемигиваются, а сосед, подлая его душа, как копался в своих затрюханных «Жигулях», так и копается.
Чье самолюбие может такое выдержать? Да ничье! Добро бы Петя каким-нибудь обсевком был, а то ведь в цехе на видном месте на Доске почета его фотография уж неизвестно сколько лет висела. Даже мухи, извините, всю загадили. Вот как долго. И всеобщим уважением пользуется. Особенно, если когда деньжат у него до зарплаты перехватить.
Во дворе же такое вот дурацкое отношение. Правда, давно это в прошлом. Сейчас об этом иной раз даже повспоминать приятно. Так же, как поросенку, наверно, когда ему бок чешут. Жмуриться хочется.
Способности экстрасенса у Пети проявились, кстати, как говорится, по пьяному делу.
Тоже как-то летом возвращался с работы после зарплаты под большой балдой. Но держался. Виду особенно не показывал: знал – мимо бабок в подъезд проходить придется.
Их в тот день видимо-невидимо возле дома жмурилось. Все лавочки заняли, свои табуретки да стульчики раскладные повыносили. Закат уж больно хорош был. Малиновый какой-то с лимонным отливом, а поверху – сизые облака, словно голуби с распластанными крыльями, и снизу расплавленным жарким золотом золоченые. Хороший закат.
Вдохнул Петя полную грудь воздуху, чтобы не дышать подольше, и уж было собрался строевым шагом мимо божьих одуванчиков дунуть, как, пораженный, заметил: они в его сторону – ноль внимания. Возле Михалыча сгрудились. Михалыч – это сосед с пятого этажа. Давнишний пенсионер. Бывший газетчик. Но выдумщик, каких свет не видывал. Дома один насидится, вечером со своего капитанского мостика спустится, трубку в зубы и давай бабкам байки травить.
А тут, Петя после узнал, не успел Михалыч выползти на закатное солнышко да примоститься на корточках возле скамейки, да трубочку заветную не успел раскурить как следует, вдруг повернулся неудобно, в шее что-то вроде бы как хрясть! Только ойкнул. А ни встать, ни сесть, ни, тем более, головой шевельнуть никак не моги.
Старушки заохали, заволновались, забегали, как муравьи по разбуженному муравейнику. С советами каждая лезет, «скорую помощь» вызывать побежали. Одна за растиркой какой-то подалась. Михалычу и без того нестерпимо больно, а от всяческих забот да советов хоть на крик кричи. Послать их от себя – сил нету.
В этот момент Петя, набравши в легкие воздуху, собрался промаршировать мимо. Глядит – толпа, ахи и охи. В обычный день он бы и мимо толпы тише воды, ниже травы проследовал. А нынче раздухарился.
– Что тут еще такое?
– Да иди ты! – сказали ему.
Петю заело. А кого не заест?
– Что значит: да иди ты? Что это значит? Вас я спрашиваю.
– Пе-е-тя! – застонал Михалыч, – Пе-е-тя! Ради Бога…
Он хотел сказать: «Ради Бога, турни их куда подальше», но Петя не дослушал. Решил показать, что все на лету схватывает.
– Замри, Михалыч. Один момент.
Тому и команду «замри» давать не надо, он уж и так замер, не шелохнется. Петя еще больше раздухарился:
– Глядите, мамаши, глядите, родненькие. Только внимательно. Зенки ваши растопыривайте.
И руками пассы всяческие над стариком: раз, два, три! Барабах-бах… и р-р-раз! Как нажмет! А ручищи здоровенные. Михалыч: «Ой!» и головой повел в разные стороны недоуменно, будто только что народился. Радостно стал шею собственную ощупывать: она это или не она? Только что вроде каменной была.
– Исцелил!
Тут и «скорая» подкатила, и бабка какая-то сердобольная растирку из тряпицы выпростала. А ничего и не требуется уже. Ничегошеньки нет. Шея мягче смазанного подшипника работает. Чудо, одним словом, да и только.
– Как же это ты?
Петя возьми да брякни: я, мол, это… экстрасенс. Не знали, что ль? Еще не такое могу. А это… тут и лечить нечего.
– Балабол ты, – засомневалась было одна из бабок.
Но выскочивший из «скорой помощи» мальчишка фельдшер, на всякий случай ощупавший Михалыча, солидно подтвердил.
– Вполне возможно, что и экстрасенс. Науке подобные факты известны.
И укатил. Он-то, дурачок, смехом бухнул и укатил, а бабки – живые души – остались. А у каждой за долгую-то жизнь столько всяческой хвори накопилось, что поначалу тайком друг от дружки одна за другой к Пете потянулись. Так-то его все Петей звали: Петя и Петя, а тут неудобно вроде, не блаженный какой, а эк… как он там называется-то? Эксрасенс этот. Сразу разузнали отчество и стали по имени-отчеству кликать – Петровичем величать. А до этого – Петя да Петя. Вот и получилось – Петя Петрович.
Пришлось Пете стать экстрасенсом. Назвался груздем… Грузчиком был, разнорабочим был, штамповщиком был, шлифовщиком был… Да кем только не был. Новую профессию осваивать – не привыкать. Оставил прежнее место работы, снял резиденцию в частном доме: бабки подыскали зеленый особнячок. А молва об исцелении сама впереди хозяина побежала.