В лесу

       – Нооо, Карько, трогай! – легонько тронул вожжами отец коня. И покатились дрожки, мягко покачиваясь,  вдоль сельской улочки. Деревня ещё спала, но, то тут, то там горланили уже петухи, оповещая о приближении рассвета. Хотя какой это рассвет? Летом ночи короткие, светлые – одна заря спешит другую сменить, не позволяя надолго погаснуть горизонту. «Вот интересно, – думала Соня, – а как, там далеко-далеко, зори встречаются? –  она, конечно же, знала о том, что земля круглая и что солнышко её освещает, но всё-таки было интересно, – Как? И почему зимой ночь такая тёмная и длинная, а летом наоборот? Почему летом солнце садится в одной стороне, а зимой – закатывается  немного левее?». Вопросов было много, а спросить она стеснялась, так как побаивалась отца, он всегда ей казался каким-то чужим. Дорога, как сказал отец, будет дальней, потому она начала придумывала разные истории, где и солнце, и земля были живыми, и зори живыми, и даже разговаривали они между собой совсем как люди…

     Они почти уже проехали пшеничное поле и приближались к лесу.
     – Папа, а земля живая? – насмелилась Соня обратиться к задумавшемуся отцу.
     – Конечно живая! Вот сейчас ты поймёшь, как она дышит… – отец остановил коня, ссадил девочку, а сам встал на колено, – поднеси ладошку к земле. Чувствуешь?
Соня действительно ощутила тепло, исходящее от земли.
     – Да! – радостно воскликнула она, – Какое тёплое у земли дыхание!
     – У всего живого тёплое дыхание, дочка.
     – А деревья живые? А эти колоски?
     – Конечно! Всё, что ты видишь вокруг живое! – он подсадил девочку на повозку, и они тронулись дальше. Тихий лес встретил их приветливо, так показалось Соне.  Ёлки и сосны кивали, берёзки улыбались каждым листочком, а осинки радостно шелестели.
     – Папа, а они здороваются с нами! Ты видишь?
Отец улыбнулся и подстегнул коня, который пофыркивая, перешёл на лёгкий бег.
     – Ты зачем Карьку бьёшь?
     – Чтобы бежал быстрее.
     – Так скажи! Он тоже живой и поймёт без кнута. Не бей больше!
Отец снова улыбнулся и неожиданно запел: «Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет входа никому…». Он обладал хорошим слухом и красивым голосом, самые высокие ноты звучали чисто, без малейшей фальши. Соня и раньше слышала, как поёт отец, но сейчас, как ей показалось, он пел по-особому, как-то широко и радостно.
     – Чуешь, какой запах в лесу? А дышится-то как привольно! – раскинул он широко руки и вдохнул полной грудью.
     – Пахнет чем-то остреньким, даже горьким маленько, – потянула носиком Соня.
     –  От живицы такой дух идёт.  Живица, этот сосновый сок.  Она очень важна и необходима для людей.
    – А для чего?
    – Ну… для лекарства, например, или изготовления спирта, да много для чего, я всего и не знаю.

     Восходящее солнце уже проглядывало между деревьями и красило стволы сосен в розоватый цвет, когда они остановились возле небольшой, но срубленной из добротных брёвен избушки, притулившейся к огромной ели.
     – Красиииво, – залюбовалась Соня.
     – Вот здесь и заночуем. Я стану мочало мочить, а ты – лес слушать да ягодки брать. Вот сколько по берегу ручья красной смородины!
     – Как это – мочало мочить?
     – Да сама скоро всё увидишь, вот чайку попьём и за дело. – Отец быстро развёл костерок, набросал в чайник смородиновых веточек и поставил на огонь, – Ну-ка, доставай сумку, посмотрим, что нам мать собрала. Ууу… дочка, живём! Тут и шанежки, и молоко, и творог, и тушёнка, а главное, – покачал он перед её носом конфетой, – твой «Золотой ключик». Вечером супчик сварганим. А сейчас надо плотненько подкрепиться, работа мне предстоит тяжелая.

      Наскоро перекусив, они отравились в расположенный неподалёку липняк. Отец выбирал не толстые деревца, срубал и очень тщательно очищал ствол от веток, аккуратно складывая их в сторонке. Затем делал надрез с комля и специальной заострённой лопаткой, очень ловко снимал длинные слои коры. Очищенные брёвнышки он, так же аккуратно укладывал в штабель.
     – А для чего ты их складываешь все в кучку, – поинтересовалась Соня.
     – А для того, чтобы был в лесу порядок. После я увезу их домой, ими станем баньку подтапливать,  жара  большого, конечно, не будет, но для лета этого достаточно, а веточки в костре сгорят. Ничего не должно пропадать зря, захламлять лес не следует. Он может обидеться.
     – Ну и где тут твоё мочало?
     – Здесь. Посмотри, здесь не всё кора, здесь половина лыка, чтобы отделить лыко от коры, нужно её замочить в воде на некоторое время.
Из длинных лент он сворачивал трубочки-тюки,  корой вовнутрь, перевязал их такой же полоской и опускал в неглубокое озерко.
     – И зачем нам это лыко-мочало! Какая от него польза? Деревья только зря погубил, – нахмурилась Соня.
     – Эээ, погоди сердиться. Липа растёт быстро, её даже необходимо прореживать и если относиться к делу с умом и бережно обращаться с лесом, он не пострадает. Вот послушай, в старину из лыка плели лапти, делали рогожи, мешки, плели веревки. У нас и сейчас дома веревки все из лыка, они легкие и прочные.  Древесина у липы очень мягкая, поэтому из середины ствола и толстых веточек делали ложки, чашки и прочие вещи, необходимые в хозяйстве. А мочалки у нас в бане тоже из мочала, на первых порах они жёсткие, но потом мягче становятся, кроме того старые люди говорят, что очень полезно натирать тело именно мочальной вехоткой, мол от этого большая польза для тела. Мама потолок и печку белит мочальными кистями. Видишь, сколько пользы приносит нам лыко. Ты пока пойди, лес послушай, если хочешь, ягодки побери, а у меня тут ещё много работы. Только смотри, глубоко в лес не заходи, когда пойдёшь – дорогу примечай, чтоб не заблудиться. Ничего не бойся, звери не тронут, если опасности от тебя не почуют, но по сторонам поглядывай, если что – кричи громко, я услышу.

     Соня ещё некоторое время понаблюдала за отцом, который легко орудовал топором и с большой сноровкой управлялся с деревьями, и направилась к избушке. Солнце стояло уже высоко, и кроны деревьев вычерчивали на ясном небе замысловатые узоры. Зрелище было завораживающим. Девочка подняла голову и стала медленно поворачиваться, картины стали меняться как в калейдоскопе. Перещелкивались птички, поскрипывали деревья, где-то дятел упорно долбил по стволу.  Девочка была спокойна – папа рядом, такой сильный и уверенный.
      Свернув с тропинки,  Соня углубилась в лес. Мягкий светло-зелёный мох устилал поверхность, так приятно было по нему ступать. В ложбинке ласково журчал ручеёк, по берегу которого, до самой воды опускались кисти красной смородины. На солнце они казались прозрачными и горели, переливались яркими огоньками. Вода в ручейке была чистой и настолько прозрачной, что видны были разноцветные гальки и камушки.  Девочка достала несколько, но на солнышке они быстро поблекли и утратили прежнюю красоту, и она опустила их в воду: «Вам, наверное, лучше там, вот и живите на своём месте».  Внимание привлекла  большая развесистая сосна, Соня приложилась щекой к её шероховатому стволу и стала прислушиваться. Сначала, кроме биения своего сердечка ничего не чувствовала, но вскоре появилось ещё какое-то слабое движение. Соня обняла дерево руками, прижавшись к нему всем тельцем, и закрыла глаза. Скорее всего, это происходило на уровне подсознания, а возможно впечатлительная девочка сама вызвала в себе это чувство, только она ясно ощутила, как по стволу снизу вверх движется волна, именно волна, а не что-либо другое. Эта волна увлекала её за собой ввысь, даже голова закружилась немного. Соня отстранилась от дерева на какое-то время, затем, наложила вновь руки на сосну и удивилась – волна снова подхватывала и влекла. «Живая! Ты живая, – шептала девочка, – так вот значит, как бьётся твоё сердце… я тебя слышу…». Она погладила сосну, направилась к берёзе и всё повторилось. Восхищению ребёнка не было предела. Перед ней открывался не ведомый доселе мир, загадочный, но ставший близким, интересным и понятным.  Углубляясь всё дальше в лес, она переходила от дерева к дереву, гладила шелковистые стволы берёз, ласкала бархатные осинки и тёплые сосны, разглядывала их, разговаривала с ними и всё больше убеждалась, что лес живёт своей, особенной жизнью.  «Как ты думаешь, папа добрый?» –  прислонилась она спиной к берёзе, – Он такой сильный и умелый, вон как много всего знает. Глаза сегодня у него такие тёплые и добрые, совсем как у мамы». Налетел ветерок, и листочки березы легонько зашелестели. «Вот! – обрадовалась Соня, – Ты со мной согласна, берёзонька! Добрый и хороший!  Он знает, что ты умеешь разговаривать, а я теперь знаю его тайну и никому не расскажу, даже маме. Нет, маме я всё-таки расскажу», – решила она.

     – Соня… Соня… Эге-гей… Соня.. – донеслось издалека. Девочка увлеклась новыми знакомыми и не заметила, что удалилась от тропинки, она растерялась, не зная в какую сторону пойти, но папин голос звал и приближался, Соня успокоилась.
     – Иду! – громко прокричала она в ответ.
     – Я же тебе не велел далеко уходить! Почему своевольничаешь! Я уже почти час тебя ищу, – грубо прокричал отец, схватил  за руку и быстро пошагал по лесу. «Снова стал таким же, как дома, злым и грубым, – думала она, еле поспевая, – а весь был, был другим! Почему?». От обиды девочка была готова расплакаться, сегодня она узнала отца с новой, необычной стороны, успела полюбить его «такого», теперь у них была общая тайна и вот всё пропало. Каждодневный страх перед отцом, который выпивал и частенько устраивал дома скандалы, почти перечеркнул  едва зародившееся чувство любви к нему. Соня резко остановилась и выдернула руку из его ладони:
     – Я не люблю тебя! Ты злой! Я тебя боюсь!
Ни жена, ни кто-либо из детей не смели перечить отцу. Этот резкий и открытый протест младшей дочери словно окатил его студёной водой.  Он любил своих детей, по-своему, но любил. Особенно эту маленькую, бойкую и как две капли похожую на мать. Слова дочери глубоко ранили: «Значит и другие дети так же считают и не любят меня». Это открытие огорчило, расстроило и заставило впервые об этом задуматься. Несмотря на вспыльчивость, в душе он был добрым и отходчивым человеком.  Страх от того, что Соня могла заблудиться и пропасть в непроходимом лесу, уже миновал и нервы успокоились. Отец присел на корточки рядом и обнял:
     – А я тебя люблю. Очень люблю, доченька моя ненаглядная! Пойдём, надо ужин готовить.
И сразу стал близким и понятным, таким, каким очень понравился сегодня, она не хотела расставаться с этим новым чувством. Хотелось снова окунуться в отцовскую ласку, слушать его спокойный голос. Соня сама взяла за руку отца:
     – Пойдём.
Некоторое время они шли, молча, девочка чувствовала тепло отцовской сильной руки, и от этого ей было очень уютно, хорошо и не терпелось поделиться с отцом всем, что она открыла для себя:
     – А я знаю твою тайну.
     – Какую?
     – Я слушала лес, разговаривала с деревьями. Ты ведь тоже это умеешь, правда, папа?
     – Не умею. Как разговаривала? – забеспокоился отец, подозрительно посматривая на дочь, – Ладно ли всё с тобой, Сонюшка? Голова не болит?
    – Ну как же, папа! Ты сам сказал – иди и слушай лес.
    – Говорил, и что?
    – Вот я и слушала!
    – Ничего не понимаю, – потрогал он лоб девочки.
    – Да вот так! – Соня подтащила отца к дереву и прижала его руки к стволу, – Слышишь?
Отец недоумённо пожал плечами:
    – Что я должен слышать? Шумит и шумит себе сосна.
    – А как волна идёт вверх, чувствуешь? Сильная волна!
    – Нет. Ничего не чувствую.
Немного разочарованная, недоверчиво поглядывая на отца, девочка поволокла его к берёзе:
    – А тут слышишь? Берёзка она… как тихая река… Ну, папа!
Отец, молча, взял её на руки, и понёс осторожно, как драгоценную ношу.
 
      Потом они варили суп из тушёнки и долго пили чай со смородиной и лесной мятой и, конечно же, с любимым «Золотым ключиком».
    – Смотри, Соня, как заря горит… – задумчиво сказал отец, – Заря горит – работать велит!
    – И что это значит?
    – А то и значит, что завтра будет хороший, солнечный день.
Костерок горел, весело потрескивая, искры вырывались вверх, как от маленького фейерверка и гасли. Соне хотелось вот так сидеть и сидеть рядышком с отцом на брёвнышке и бесконечно слушать его голос. Задавать вопросы, на которые у него всегда есть ответы. В сердечке маленькой девочки росло и крепло большое и светлое чувство любви к отцу. Возможно, именно подобные моменты и сближают людей.
    – Папа, а ты меня не обманываешь, ты  правда не слышишь деревья?
    – Это большой дар, Сонюшка! Не каждому он даётся. Тебя, видимо, Боженька в макушку поцеловал, а я просто очень хорошо в лесу себя чувствую. Тишь здесь такая, что душа отдыхает, как в храме Господнем. Лес, наверное, и есть тот самый Храм. Всё уходит куда-то, становится малозначимым... – и после паузы добавил, – Ты только никому не рассказывай, доченька, что чувствуют ручки твои золотые, – погладил он её по голове, – люди смеяться будут, потому что им этого не понять.
    – И маме?
    – Маме всё можно рассказывать, как и мне.
Отец забросал землей угли костра и запалил у порога избушки дымокур – гнилую корягу. Улеглись на топчане, покрытом толстым слоем душистого свежего сена. Как же хорошо лежать вот так рядом с отцом! Соня раньше никогда не чувствовала себя такой счастливой и спокойной.
     – Папа, а ты дома совсем не такой, – осторожно заметила Соня. Отец привлек её к себе, чмокнул в нос и проворчал:
     – Такой, не такой! Спи, давай, завтра рано вставать.