Грозное дело, роман, гл. 1-2

1.

В одна тысяча пятьсот восемьдесят первом году от Рождества Христова, в ноябре пятнадцатого… нет, уже шестнадцатого дня, но было ещё совсем темно, Трофим вдруг проснулся и, на всякий случай, сразу сунул руку под подушку, к ножу. Нож был на месте. Слава Тебе, Господи, с облегчением подумал Трофим, а то приснится же всякое. И отпустил нож, повернулся на спину, прислушался. В хоромах было тихо. Так же и во дворе никто не баловал. Тишина была полнейшая. Вот только Гапка нет-нет да похрапывала. Трофим протянул руку и толкнул Гапку в бок. Гапка заворчала и притихла. Время было ещё очень раннее, вполне можно было подремать, но Трофиму чуялось неладное. Он ещё немного полежал и подождал, а после неслышно приподнялся, сел на лавке и опять прислушался. Вначале было совсем тихо, а потом Трофим услышал, как наверху, на втором этаже, прямо у князя в сенях, заскрипели половицы. А вот ещё и ещё! Что там такое, подумал Трофим, кому не спится? Он опять потянулся к ножу, взял его наизготовку и осторожно спустил ноги с лавки. В сенях у князя опять заходили, уже почти не таясь. Ага, подумал Трофим, вот даже как, и, отложив нож, но рядом, начал одеваться. Темнотища была как в берлоге, свет шёл только от лампадки. Трофим чертыхнулся. Гапка сразу заворочалась.

— Лежи, — строго сказал Трофим.

Гапка послушно замерла.

А те, из княжьих сеней, уже почти что совсем не таясь, пошли вниз по лестнице. Трофим обулся, надел шапку, повернулся к Николе, к лампадке, и перекрестился. Эх, ещё успел подумать Трофим, какой был сон недобрый, ну да и не такие бывали, а всё равно отбивался. И, успокоившись, Трофим подошёл к задней двери, встал сбоку, прижал руку с ножом к поясу и затаился.

А те как раз подошли и остановились с той стороны. Трофим свободной рукой неслышно откинул задвижку и резко рванул дверь на себя. Оттуда полыхнуло светом. Это они пришли с огнём. Они — это Мартын, княжий дворский, он без ничего стоял, а с ним Степан и Илья, вот эти и были с огнём.

— Вам чего? — строго спросил Трофим.

— А ты чего? — злобно сказал Мартын. — Так и стоял здесь всю ночь?

— Так и стоял. Вас дожидался.

— Нож убери хотя бы!

Трофим убрал нож. Мартын уже не так злобно продолжил:

— Князь тебя спрашивал. Пойдём.

Они пошли. Трофим шёл и думал, что раньше он бы весь извёлся, гадал бы, что к чему, а теперь ему что, теперь всё едино. Заматерел, называется. Они поднялись по лестнице, подошли к княжьим сеням, сторожа расступились, Трофим сам открыл дверь и вошёл.

Это была ответная палата. Много здесь кто ответ держали! Ох, место бойкое! Бывало, как возьмёшь кого…

Но дальше Трофим думать не стал, а остановился и снял шапку. Напротив него, на мягкой лавке, покрытой коврами, сидел сам князь Михайло Борисович Лобанов-Ростовский. И хоть там свету тоже почти не было, Трофим всё равно сразу понял, что князь смотрит очень строго. А князь умел строго смотреть! И ещё как! Бывало, как глянет, так не только какого-сякого Трофима, а и родовитого боярина каких хочешь кровей сразу за бороду — и тащат к князю в Разбойный приказ, третий подъезд налево, а дальше прямо дверь, потом направо, на второй этаж — и там князь усмехнётся, обернётся и велит: «Трофимка»…

Да, крут был старый князь Михайло, умел силу показать! Но тут он был как сам не свой. Поднять в такую рань, и самому не спать, всё это очень неспроста и у князя не в обычае. Тут только если что от Самого, из Слободы пришло, думал, глядя на князя, Трофим. А потом подумал: ну и ладно.

Князь как будто бы это услышал — сразу же заулыбался и сказал:

— Чего так побелел? Грех за собой прочуял?

— Нет пока что, — ответил Трофим.

— А чего я тебя вдруг посреди ночи выдернул?

— Значит, беда какая-то случилась. И без меня никак.

— Ох, дерзок ты, Трофим! — строго сказал князь. — На виску бы тебя. Да повыспрашивать.

— Воля твоя, боярин, — так же строго ответил Трофим.

— Это я так, — сказал князь, усмехаясь. — А ты сразу зубы скалишь. Сколько в тебе зла, Трофим! Вот потому и живёшь бобылём. Никто за тебя идти не хочет. Один только срам разводишь. Тьфу на тебя!

Тут он и вправду сплюнул. Трофим молчал. Князь Михайло был прав, Трофим это знал и помалкивал. Гапка это грех, думал Трофим, в блуде они живут, невенчанно. Ну да и кто без греха, и он что, чернец, что ли?

Но тут князь сказал:

— Беда у нас, Трофимушка, ох, и беда!

Трофим молчал. Князь повторил:

— Беда!

Но так и не сказал, какая, а сразу прибавил:

— Надо тебе срочно ехать, Трофим. Прямо сейчас. Ты даже к себе обратно не ходи, чтобы разговоров не было. Я тебе здесь шубу дам. Двадцать рублей ефимками. И конь при крыльце стоит, и провожатый…

— Государь, что ли? — не выдержав, спросил Трофим.

— Что «государь»? — не понял князь. А когда понял, почернел, встал с лавки…

Но Трофим уже заговорил поспешно:

— Батюшка боярин! Куда ехать?

Князь сел обратно, сердито сказал:

— Провожатый скажет. Провожатого звать Клим. Клим дорогу знает. А это вот тебе.

И князь достал из-за пазухи и протянул Трофиму небольшой кусок овчины, вершковый кругляшок, не больше. Трофим перевернул овчинку и на её лысой стороне увидел царского орла. Орёл был очень необычный — не чёрный, жжёный, как всегда, а красный. Трофим сжал губы.

— Вот-вот! — сердито сказал князь. — Уразумел?

Трофим только вытер пот со лба, а вслух ничего не ответил.

— Вот так и дальше молчи, — сказал князь. — А только пикнешь, перетрут верёвками. На клочья разорвут и скормят псам. Понятно?

Трофим кивнул, что понятно.

— Иди!

Трофим пошёл. Как во сне.





2.

В сенях стоял Мартын со своими, свои держали свет, а у Мартына в руках была шуба. Шуба была богатая. Трофим не спеша оделся. Мартын подал кошель. Трофим взял кошель, встряхнул его. Кошель был тугой, даже не брякнул.

— Эх! — только и сказал Мартын сердито.

Мартын был недобрый человек, завистливый, все это знали. Трофим повернул к лестнице, Мартын пошёл за ним.

А свои зашли вперёд и светили, чтоб было удобней идти.

Когда Трофим вышел на крыльцо, свои уже спустились вниз, и там, при их свете, он сразу увидел двух коней, а возле них стоял кто-то в чёрной шубе, нарочно отвернувшись в сторону. А везде вокруг было ещё совсем темно, небо было всё в тучах, без звёзд. Дул ветер. Было холодно. Трофим перекрестился и пошёл с крыльца.

Когда он спустился во двор и подошёл к коням, то только прищёлкнул языком, такие они были справные. И тут повернулся тот, чьи это были кони. Человек он был как человек, ничего в нём недоброго не было, а вот не хотелось на него смотреть, и всё тут. Трофим нахмурился, сказал:

— Меня Трофимом звать.

Тот человек молчал.

— А тебя Климом, — продолжал Трофим.

Клим в ответ только усмехнулся, похлопал одного коня по холке, а после вскочил на него в один мах, поёрзал в седле, хмыкнул и сказал:

— Айда!

Трофим сел на второго коня. Они поехали. Один из Мартыновых людей, Илья, забежал им вперёд и начал махать огнём. Воротники это увидели и стали открывать ворота. Клим с Трофимом в них проехали. Илья, поджидая их, остановился. Клим подъехал к нему, забрал свет и, высоко подняв его, свернул налево — и они, Клим и Трофим, поехали по Житничной улице. К Никольским воротам, подумал Трофим.

И угадал, они подъехали к Никольским. Там, как только их увидели, тоже не стали спрашивать ни кто они такие, ни куда их несёт, а сразу побежали открывать. Но Клим всё равно был недоволен, назвал их сучьими детьми и прибавил, что он очень спешит. Они открыли ворота, подняли решётку, опустили мост — и Клим с Трофимом выехали из Кремля, и поехали дальше. Клим ехал впереди, Трофим за ним. Миновали Воскресенский мост, там перед ними тоже только разбегались, а дальше, Трофим так и думал, повернули к Сретенке. Было ещё совсем темно, только на рогатках горели костры. Рогатные, завидев Клима, поспешно вставали, раздвигали рогатки — и Клим с Трофимом ехали дальше. Было очень холодно, поднялся ветер, пошёл редкий снег, крепкий как крупа. Дурная примета, подумал Трофим, как бы их самих как крупу не сварили. И тут же додумал: а ведь и верно, их некормленых послали, как собак. Или, может, Клима покормили, а только его нет? И теперь, на голодное брюхо, пёс его знает, куда гонят.

Хотя, тут же подумал Трофим, как куда?! По Сретенке куда ещё можно попасть?! Да ещё ночью! Да с красным орлом! Пресвятая Богородица, Святой Никола, не выдайте! И Трофим уже в который раз за эту ночь перекрестился.

Тут они как раз выехали на площадь перед городскими Сретенскими воротами. Трофим посмотрел на небо и увидел, что оно с одного края уже начало светлеть. У ворот стояли сторожа. Старший из них спросил:

— Ну, как?

— Как, как! — сердито отозвался Клим. — Да как всегда. Открывайте!

Пошли открывать. Пока открывали, Трофим потрепал коня по гриве, провёл рукой по загривку. Конь был холёный, сытый. Сорок рублей, не меньше, подумал Трофим, такого гнать — грех какой. А ведь придётся.

И пришлось! Как только открылись ворота, Клим бросил огонь на землю, свирепо гикнул, пнул коня — и поскакал вперёд. Трофим поскакал следом. Протопотали по мосту и поскакали дальше. По государевой ямской дороге. На Ростов. Светало. Эх, думал Трофим, чего и спрашивать, ясное дело, куда они скачут, вот только зачем? Давненько он с красным орлом не езживал! Больше десяти годов, это когда ещё Малюта был живой. Вот где были времена! А что сейчас? Да одно баловство. А тогда таракан за печкой лапкой шваркнет — и ты уже вскочил и слушаешь, идут за тобой или нет. А теперь что, теперь с Гапкой лежал, вожжался, пришёл Мартын, а ты ему: «Пошёл вон!»… Да вот только Мартын никуда не пошёл, спохватился сердито Трофим, а это он сам же и вскочил, и поскакал невесть куда. А Мартын дома на печи лежит и в потолок поплёвывает.

Примерно вот с такими мыслями скакал тогда Трофим по ростовской дороге за Климом. Быстро скакал, чуть поспевал. А уже рассвело, небо было серое, ветер дул гадкий, сыпал снег, кони скакали справно, широко, на дороге было пусто.

А на душе погано. Давно пора, думал Трофим, спросить у Клима, куда они едут, но вот как-то не получалось, Клим же всё время скакал первым. А когда Трофим наддавал и подскакивал, Клим сразу тоже наддавал и опять ускакивал вперёд. Это он нарочно, пёс, сердито думал Трофим, это чтоб не разговаривать, они там все такие.

А где это «там», Трофим даже в мыслях не думал. И скакал себе, скакал за Климом. Стало уже совсем светло. Конь под Трофимом взмок и начал надсадно похрапывать, день был холодный, ветреный, эх, тяжело думал Трофим, так и коня недолго загубить, сорок рублей, свят-свят! И, не сдержавшись крикнул:

— Клим! Может, придержим? Мой стал что-то подсекать, как бы беды не вышло.

Клим обернулся, посмотрел и, ничего не сказав, отвернулся. И только ещё наддал. Эх, тяжко подумал Трофим, вот она, царская служба, и тоже наддал. Так они ещё с полверсты проскакали, когда Клим вдруг обернулся и сказал:

— Мало уже осталось. Не робей. Доскачем.

Как это мало, подумал Трофим, куда это они тогда скачут? Ничего же здесь такого нет, куда бы так спешить. Но переспрашивать не стал. Да если бы и стал, Клим не ответил бы.

А на дороге уже стали появляться встречные, а также и попутные. Клим тогда ещё издалека кричал:

— Поберегись! Ожгу!

И ожигал, если мешкались. У него для этого был кнут за голенищем. И скакали дальше. Но уже не так размашисто. И вот уже стали кони спотыкаться и громко захрапывать. Беда, думал Трофим, а если не доскачем? До яма, до Учи, ещё вон сколько, а раньше коней нигде не сменишь.

Но не угадал. Когда они стали подскакивать ещё к Тарасовке, Клим обернулся и со смехом крикнул:

— Доскакали!

Так оно и было. Только они вскакали в ту Тарасовку, как Клим начал кричать:

— Давай! Давай!

И сразу невесть откуда, из-за церкви, выбежали двое молодцов с конями. Клим доскакав до них, спрыгнул на землю. Трофим спрыгнул за ним. Молодцы подали им свежих коней. Трофим сразу полез было в седло, но Клим удержал его. Трофим остановился. Ему подали шкалик с пирожком. Пирожок был ещё тёплый, с мясом. Трофим выпил и начал закусывать. Клим тоже закусывал, молчал. А закусил — и сразу сел на свежего коня. Трофим сел на другого свежего. Этот конь, подумалось Трофиму, тоже не меньше сорока рублей потянет.

— Теперь до Учи, — сказал Клим, и они сразу поскакали, и почти сразу в галоп. У царя много коней, думал Трофим, и если царю надо спешно, то надо спешить. Не приведи Господь царя разгневать!

Так они скакали десять вёрст, до Учи, и загнали и этих коней. Да и самих себя тоже, подумал Трофим, слезая с седла на землю.

— Не садись! — строго прикрикнул Клим. — После не встанешь!

А и верно, подумал Трофим, и остался стоять. Ему подали шкалик, он выпил. И съел пирожок. Пирожок был рыбный и сбоку с икрой. Трофим посмотрел на молодцов. Молодцы дали ему ещё. Он съел и это.

— Поехали! — сердито сказал Клим. — А то казну обожрёшь.

Про казну он сказал ради шутки, но Трофиму это всё равно не понравилось. Он молча взлез на коня и поскакал за Климом. Было холодно, ветер разогнал тучи, показалось солнце. Оно было красное. Эх, тоскливо подумал Трофим, не по добру они скачут. Что там ещё за беда приключилась, кого государь казнил? А что казнил, это и к бабке не ходи, вон же какое солнце красное, значит, казнил. А вот кого? Кто там сейчас у него в Слободе?

А что они скачут в Слободу, Трофим уже не сомневался. Потому что куда ещё так скакать?! В Ростов мышей ловить? В Ярославль за гнилой рыбой?! Нет, только к государю в Слободу, а это ещё тридцать вёрст до Радонежа, а после в сторону и ещё столько, нет, даже ещё больше, до Слободы. Во аж куда! За один день! А обычно туда ехали два дня. На своих конях. Своих так не погонишь! И вот за первый день они доезжали до Радонежа, там проезжали ещё немного дальше, заезжали в Троицу и уже там ночевали. А утром в церковь, исповедался и причастился — и уже только тогда в Слободу, после причастия. Потому что мало ли! Вдруг государь разгневается! А тут, Трофим чуял, заезжать в Троицу они не будут, а, без покаяния, сразу поедут в Слободу и там предстанут пред грозные очи. Вот куда они сегодня скачут! Но зачем? Какая там крамола открылась? Да и что крамола? Для крамолы у государя есть нарочно на это натасканные люди, а что Трофим? Трофимово место — Разбойный приказ, вот он разбойников и ловит, а какой разбой в царских палатах?! Вот о чём думал Трофим, и так в этих думах доскакал сперва до Талицы, выпил шкалик, съел пирог и поскакал дальше, а после так же выпил и перекусил в Тишково. И только уже в Радонеже как сошёл, правильней, как слез с коня, так не удержался, ноги подогнулись, и он сел на землю. А попробовал подняться, но не смог, и посмотрел на Клима. Клим сказал:

— Ладно, сиди пока. Половину уже отмахали, засветло должны доехать.

— А ехать-то куда? — спросил Трофим.

Клим как будто не расслышал и продолжил:

— Славный сегодня день, нежаркий. По холодку справно скакать. А дальше будет ещё легче. Дорога пойдёт гладкая, ровная, будто твой стол.

И Клим усмехнулся. Трофим понимающе кивнул. Он же теперь знал наверняка, что они едут в Александрову Слободу, потому что во всём царстве была только одна такая славная дорога, чтобы снизу были брёвна, сверху глина битая и обожжённая — и так на пять саженей в ширину и на сорок вёрст в длину. До самой Слободы ни одного ухаба! По ней можно с закрытыми глазами ехать, не споткнёшься. Если, конечно, вас на ту дорогу пустят.