Элегия

Можно не любить за что-то, но нельзя за что-то любить. Когда что-то за что-то,  это уже –рынок. Нелюбовь, по-видимому, рыночная категория, в отличии от любви. Нельзя любить за определенные вещи, иначе можно постараться и станешь любимым, а этого сделать нельзя даже если очень хочется. Это о  любви к женщине, к музыке,  к живописи. Можно разлюбить женщину  потому что полюбил другую. Возможно разлюбить второй концерт Рахманинова, потому что полюбил третий. Но, разве возможно сказать почему ты перестал слушать второй? Реально ли признаться в этом даже себе?...

О том, что Исаич не любит музыку Таривердиева он забыл на тридцать лет. Эти тридцать лет начались с тех дней, как весь Советский Народ как мухи к липкой ленте прилипли к голубому экрану на «Семнадцать мгновений весны». Экран на самом деле выглядел голубым, но это произошло из-за отечественной промышленности, которая не сумела сделать его бесцветным. Эти недостатки были представлены как взлет души советской молодежи к мечте будущего. 
Что касается песни «Не думай о секундах свысока», то Исаич ее тоже не любил. И с его точки зрения было за что. Во-первых, Исаич был убежден, что свысока о секундах никто не думает, потому что думать о секундах свысока – это клинический случай, инсценированный Союзом советских писателей и другими сопутствующими советскими союзами.

Исаичу это представлялось таким образом, что каждый вечер весь советский народ  поголовно сидит у телевизоров и думает свысока именно о секундах, а партия ему говорит – не делай этого. И, для того, чтобы персонализировать указание, она – партия об этом сообщает не обезличено, а музыкой и словами двух авторов, назначенных быть избранными  чьи имена Исаич уже давно забыл. И все это санкционировалось личными мозгами Брежнева. И все это играло не последнюю роль в бегстве Исаича за рубеж, потому что он по ошибке считал, что все это будет продолжаться вечно. Простому человеку вообще свойственно ошибаться не меньше чем лично генеральному секретарю.

И вот сейчас, сидя на открытой веранде в ресторане аэропорта Сан Хосе с аудио-плейером на ушах – дома не было времени, слушал по рекомендации данной хорошим человеком из России, сонеты Шекспира. Исаича предупредили, что сонеты исполняются на музыку некоего Тариевердиева и Исаич не мог вспомнить, кто такой Таривердиев и зачем сонетам Шекспира нужна музыка.

Понять Исаичу мешали пара факторов – ресторан находится на пересечении двух хайвэев – сто первого и восемьсот восьмидесятого, об этом важно сказать, потому что два хайвэя шумят вдвое сильнее, чем один и шум проникал в Исаичевы наушники, когда он слушал этого Шекспира-Таривердиева.  Но это было полбеды. Беда шла от вертолета, патрулирующего загруженный перекресток. Вертолет летал по окружности и каждые несколько минут оказывался над Исаичевыми ушами и тогда шум становился таким, что пропадала вся звуковая информация – и Таривердиев, а тем более Шекспир, то есть Шекспир – полностью, а Таривердиев – лишь частично. Хотя лучше было бы наоборот.  Все это напомнило Исаичу то время, когда он слушал Голос Америки, чему мешали глушилка и незнание Английского языка – оба. 

 
Но, Исаичево ухо, как и всякое человеческое умудрялось что-то выделить из казалось невероятной передышки.  Во время одной такой передышки Исаич расслышал, что куплеты сонета повторяются, чего Шекспир себе не позволял, потому что как начинаются повторения прекращается сонет. Так что это уже сделал некий Таривердиев, видимо, чтобы до слушателя лучше дошла идея... Правда, Шекспира тоже заботило , чтобы до слушателя дошло и он, писал об одном и том же в десятке сонетов подряд. В особенности, когда Шекспир доказывал, что надо родить сына иначе жизнь прожита напрасно и до героя это дойдет, когда будет уж поздно, видимо, когда будут в законе однополые браки и методика деторождения изменится.

Понять было трудно, потому что после секундной паузы хайвэи начинали шуметь с новой силой. Даже, когда наступала передышка с хайвэем,  слова все равно страдали, потому что музыка  старалась перекрыть слова своей громкостью, видимо, чтобы  показать кто здесь главный, Шекспир или его соавтор.
Но, мозги все же удивительная штука и постепенно Исаичу начало казаться, что он узнает слова и то, что ему показалось было ... «не думай о секундах свысока...» и, после этого, уже совершенно неожиданно  Исаич вспомнил – кто такой Таривердиев и вместе с Таривердиевым, Исаич вспомнили про голубой экран телевизора. То есть, Исаин вспомнил времена своей молодости и, кажется, на этот раз вспомнил ни с раздражением, а с теплом. Например, Исаич вспомнил жену... какая она была красивая и, вспомнили  двух сыновей, которым было тогда четыре и два года – двух кинематографических мальчишек, каждому из которых она передала черты своей красоты...

Потом, Исаич отчего-то вспомнил что вчера будучи в супермаркете он видел как какая-то молодая мама толкала шопинг карт наполовину заваленную покупками,  но там было еще место. И место было оккупировано двумя симпатичными мальчишками в возрасте где-то четыре и два года. Мальчишки крепко ухватились за поручень в коляске, чтобы не упасть, видимо, мама строго предупредила – держитесь!

Малыши разъезжающие по супермаркету скользили глазами по морю  рекламы, огням осветительных панелей не оставляющих тени, кассовым аппаратам с компьютерами, даже фотографиями политиков и прочей сверкающей мишурой этого моря «купи – продай» и Исаич видел, что мальчишкам в этой телеге – ни одному ни другому не за что зацепиться взглядом в этом море даже если этим четырем глазкам дать блуждать вечно. Но, так уж вышло, конечно случайно, что оба малыша, одновременно увидели глаза Исаича шедшего чуть сзади в параллельном ряду и наблюдающего за ними. И, как только увидели, в тот же миг у обоих малышей на лицах вспышкой загорелись улыбки...
 
А может малыши в действительности обрадовались, увидев, что они кому-то нужны. Кто-то как то сказал Исаичу, что детям дедушки вообще не нужны, а Исаич не знал что возразить, только чувствовал, что это не так. И, может быть, Исаич увидел  ответ, что дедушки все-таки нужны...
Исаич с хмурым, застывшим лицом,   каким оно бывает с утра после плохой ночи, когда безжалостно снилось настоящее вместо прошлого, включая собственный возраст и долго боролся с соблазном съесть две таблетки снотворного, чтобы больше помогло, таблетки заранее припасенные на всякий случай, если не удастся уснуть вовсе, а через часа два этой борьбы проваливаешься в сон так и не почувствовав себя победителем...

И, вот сейчас, увидев, что мальчишки смотрят на него, Исаич почувствовал, что его лицо разгладилось от возраста и он реально ощутил собственную светлую улыбку, какой она была когда-то...  и которая расплылась на его лице и держалась до тех пор, пока малыши в тележке вместе с их мамой не исчезли в проеме касс.  И тогда, Исаич почувствовал, что улыбка исчезла с его лица и ..., что он плачет, плачет на глазах других покупателей и поделать с собой не может...ничего... а потом подумал, что ничего делать то и не надо, что покупателей интересуют покупки, а не другие покупатели...
Вот и всё. Всё, что  случилось с Исаичем потому, что Таривердиев «замахнулся на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира» ...