Кыкрит Прамот 4царствования

КЫКРИТ ПРОМОТ
«4ЦАРСТВОВАНИЯ»(начальные главы роман)
 

 
Перевод с тайского:  Эльдар А. Ахохов

                ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ
 
                ГЛАВА  1
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
 
 
«Плой!» – позвала Мать.
 
В этот момент лодка оставила за собой пределы канала  и вышла на широкий простор реки, направляясь в сторону Дворцового Пирса.
 
«Плой, запомни мои слова! - мгновение она молчала.  – Никогда, ни при каких обстоятельствах, не выходи замуж за того, кому для счастья нужно много женщин! Твой избранник должен быть человеком с «одним сердцем». Не будь как я!  И главное, ни за что и никогда не соглашайся быть чьей-то младшей женой!»
 
Слушая Мать, Плой обернулась к ней. Но скоро её взгляд отвлёкся и опять заскользил по проплывающим мимо лодкам, плавучим домам, строениям и торговым лавкам по обеим сторонам реки. Всё это вместе с суетой на реке и на берегах вызывало её живейший интерес. Впервые она покинула дом и отправилась в захватывающее путешествие. Восхитительно и весело! Даже несмотря на обескураживающие слова Матери, сказанные перед самым отъездом. «В этой жизни нога моя больше не коснётся ступеней этой  усадьбы», - отчеканила она тогда.
 
Дом Плой находился на канале Банг Луанг. Подход к нему начинался с причала, который венчала ажурная, большая и тенистая беседка. От неё ступени вели наверх к чугунной изгороди, за которой раскинулась большая территория с просторным садом, и в самой глубине возвышалась усадьба Его Сиятельства отца. 
 
В 2425 – 2435 годах буддистской эры (1882 – 1892гг.)  это строение слыло в Бангкоке одним из самых «прогрессивных». Блестящая эпоха царствования Чулалонгкорна Великого! Белое здание  было построено из кирпича и крыто обливной фигурной черепицей в китайском стиле. С обеих сторон фасада поднимались ступени, заканчивавшиеся террасой. Оттуда ещё одна лестница вела на следующий уровень, где весь дом обегала галерея с керамической балюстрадой тёмно-нефритового цвета. Внутренние покои состояли из трёх зал, в которых обитал Его Сиятельство. Была здесь рядом ещё и комната с буддистским алтарём и аккуратным рядом священных сосудов.  Плой боялась проходить мимо этой комнаты из-за особенной, застоявшейся тишины, которая чувствовавалась даже через наглухо закрытые двери. Двери распахивались лишь раз в году, когда Его Сиятельство проводил ритуал поклонения предкам. Однажды, когда Плой было лет 6 или 7, её призвали к Отцу и впервые допустили к участию в ритуале. В этот день она увидела  и узнала, что то, что хранилось в этих сосудах,  каким-то образом было её дедушкой, а также бабушкой, и прадедушкой, и прабабушкой, и прапрадедушкой и т.д. и т.п.  В этот день, когда Плой, зажав в руках свечки и благовония, застыла, простёршись перед рядом урн с покойными предками, начался её страх комнаты.
 
Любимым местом отдыха Его Сиятельства отца была самая отдалённая от входа часть галереи, где он проводил почти всё своё время, когда находился в усадьбе.   Здесь ему сервировали еду, здесь он отдыхал и принимал посетителей и гостей. Пол галереи был выстлан широкими досками, отполированными на протяжении лет до блеска трудолюбивой домашней прислугой. Его Сиятельство обычно сидел на ковре в окружении множества создающих уют предметов. Тут и серебряная плевательница, и сервиз для бетеля, чайник с кипятком, чашки, коробка сигар, маленький поднос для пепла.... В день отъезда мать велела Плой пойти попрощаться с Отцом, и сделать это она должна была одна.  Тогда Плой было всего десять лет, но и многие годы спустя, каждый раз, когда она думала об Отце, в её памяти всплывали детали того прощания: Отец, сидящий на ковре в позе самадхи; жёлтый, сандалового оттенка узор на тёмной ткани его панунга*; спокойный, рассеянный взгляд. После того как она в прощальном поклоне склонилась у его ног, он  долгое время не сводил с её лица глаз, словно в попытке поймать мгновение, запомнить её такой, какой она была в этот день. Ей казалось, что он вот-вот что-то скажет, но, так и не дождавшись слов поощрения или запрета, ещё раз низко поклонилась и спустилась вниз.
 
Стоял 2435 год ( 1892г.)  В те времена на вопрос «кто твои родители?» Плой отвечала, что она дочь Его Сиятельства Пипита, чао-праи, и Чэм, главной жены Его Сиятельства чао-праи. Несмотря на положение главной жены, мать Плой не носила титула Её Сиятельства, по той причине, что Её Сиятельство «кун-йинг» уже существовала в природе, хотя давно не жила с мужем. Звали её Ыам, и она вернулась жить в родные места, оставив на попечении Его Сиятельства троих детей. Это случилось ещё до рождения Плой. Таким образом, у неё были старшие сёстры кун-Ун и кун-Чый, 19-ти и 12-ти лет, и старший брат кун-Чит, 16-ти лет.  Кроме них у Плой был родной брат по-Пым, всего на год с небольшим старше её, и ещё одна младшая сводная сестра по имени Уан, Сладкая, 8-ми лет. Не считая родного брата по-Пыма, ближе всех остальных детей к Плой была кун-Чый, что неудивительно: разница в возрасте у них была невелика, и главное, озорная и непоседливая, кун-Чый была великой выдумщицей, когда дело касалось игр, что Плой очень нравилось. А вот на старшую сестру кун-Ун она смотрела с трепетом и страхом. Ведь кун-Ун обитала непосредственно в самой усадьбе Его Сиятельства отца, в огромной комнате, и была кем-то вроде хранительницы фамильного золота и серебра, которое держали здесь же. В распоряжении кун-Ун были все без исключения ключи, и она одна отвечала за всех, кого брали на работу, и решала, сколько им платить. Одним словом, Его Сиятельство доверил всю власть в доме старшей дочери. Что касается матери Плой, к которой все обращались мэ-Чэм, то для неё отец построил рядом с усадьбой тиковый дом на пять комнат. Каждый день слуги носили туда подносы с едой, поскольку мэ-Чэм принимала пищу вместе со своими детьми, отдельно от обитателей усадьбы. В её доме прислуживала служанка по имени Пит, и кун-Ун выплачивала ей за услуги 48 бат.
 
Из двух своих братьев Плой почти совсем не знала кун-Чита.  Ему было 16, и он жил своими, уже совсем не детскими, интересами. По вечерам Плой иногда видела его одетым в дорогой атлас, с напомаженными волосами и специальным пластырем от головной боли на висках (последнее соответствовало моде тогдашней рафинированной молодёжи). Он  нервно мерил шагами беседку, пока с наступлением темноты не исчезал на лодке в компании одного из служивших у Его Сиятельства молодых людей. Однажды кун-Чит пропал на несколько дней. По возвращении его ждали большие неприятности. Ему и его компаньону связали руки и высекли прямо во дворе по приказу Отца. Их вскрики были слышны по всей усадьбе. Плой видела всю сцену наказания из-за густой изгороди душистой мурраи, где они прятались вместе с сестрой.  Кун-Чый этот скандал развеселил, и она уверенным голосом сообщила Плой, что старший брат Чит получил по заслугам. В другой раз она видела кун-Чита очень худого, измождённого какой-то болезнью. Он лежал на веранде своего отдельного от усадьбы дома, где жил со слугой-сверстником, и тот по нескольку раз в день поил его лечебными отварами.  Однажды к Плой прибежала кун-Чый и зашептала с таинственным видом на ухо:
 
«Мэ-Плой, что я тебе сейчас скажу! Только ты никому-никому не рассказывай, или я очень на тебя рассержусь! В общем, кун-Чит заболел «мужской» болезнью! Только представить себе такое!»
 
Единственный из всех детей, кто чувствовал симпатию к кун-Читу, был родной брат Плой -  по-Пым, которому приходилось прибегать к ухищрениям, чтобы в тайне навещать его. Причина была проста: Мать запрещала Пыму дружить со старшим братом, и за непослушание больно наказывала. Что касается последней сестры - Уан, дочери младшей жены Его Сиятельства, то она была недостаточно большой, чтобы Плой было интересно с ней играть.
 
Как-то раз Плой спросила у Матери, почему их, детей, называют по-разному. Отчего перед именами одних из них ставят слово «кун», а перед именами других «по», «мэ»? Сначала Мать молчала, но потом что-то показалось ей очень смешным, и она долго смеялась.
 
«Всё очень просто. Вы трое – дети жён Его Сиятельства, которые мало что значат в этом доме. Поэтому вас всегда будут называть по-Пым, мэ-Плой и мэ-Уан.  Тогда как к детям, рождённым  кун-йинг, необходимо обращаться «кун». Неплохо уже то, что ты избавлена от рыночного обращения «и-Плой». Как думаешь?»
 
Плой всегда, сколько себя помнила, чувствовала огромное напряжение между Матерью и старшей сестрой кун-Ун. Они обе никогда не позволяли этой напряжённости обрести голос, а в присутствии Его Сиятельства беседовали друг с другом с заинтересованной любезностью. Но за преувеличенной почтительностью обращения «кун-Старшая», единственного, которым Мать пользовалась в разговоре с кун-Ун, за безупречной чёткостью её произношения и церемонностью манер, угадывалась подмороженная вода.
После нескольких случаев, когда Мать, не сдержавшись, в присутствии детей дала волю слезам, Плой поняла, насколько она подавлена и несчастна.  Кун-Ун являлась хозяйкой дома и распоряжалась всем, но, в конце концов, была лишь дочерью своего отца, тогда как мать Плой была главной женой. Поэтому чем большую власть Его Сиятельство давал кун-Ун, тем больше Мать угнетало её собственное положение. Однажды, после горьких рыданий, она сказала Плой, что в этом доме у неё нет подобающих ей прав и что даже в заботе своей Его Сиятельство, кажется, не отличает её от прислуги или бедной родственницы.
 
Младшая жена мэ-Уэу чувствовала себя под тиранией кун-Ун совсем иначе. Она и кун-Ун проводили почти всё время вместе, редко когда разлучались, и это казалось естественным, поскольку мэ-Уэу была лишь на 4-5 лет старше кун-Ун и ещё в девушках служила в усадьбе: была любимой горничной кун-Ун. Мать Плой была уверена, что единственной причиной возвышения служанки до статуса жены Его Сиятельства было желание кун-Ун причинить ей боль и заставить уйти из дома. Ей это почти удалось. По словам Матери, этот брак вызвал в ней опустошающую ревность, и ей не удалось бы противиться желанию всё бросить, если бы не маленькая Плой, нуждавшаяся в ней.
Напряжение, которое создавали между собой Мать и кун-Ун, было так велико, что порой Плой было страшно приближаться к обеим.   В противоположность этому, одно только присутствие Его Сиятельства разгоняло любые тучи.  Он души не чаял в детях, своих, чужих – всё равно, и временами собирал их в усадьбе целую свору, позволяя с визгом носиться повсюду. Шум при этом стоял невообразимый, но это было ничего, потому что громче всех шумел и смеялся сам Его Сиятельство.  Однако к повзрослевшим детям его отношение менялось. Например, кун-Ун он боялся и уважал, а кун-Чит, первый сын, вызывал у него устойчивое чувство досады и раздражения.
 
Каждого из своих детей Его Сиятельство назвал сам лично, поэтому у всех были одинаково короткие, легко запоминающиеся имена. Плой помнила, как смешно он рассказывал о высокопоставленных друзьях, дающих своим отпрыскам до невозможного помпезные и длинные, в подражание королевским, имена.  «И не боятся же гнева небесного!» – смеялся тогда Отец, и привёл в качестве примера их соседа, благородного пра-Пипата, у которого имена детей были составлены из ритмически подобранных слов и походили скорее на поэтические строки.  Возлюбленная Луна – Пэнпхисамай, Безупречный Цветок Пассифлоры  – Сайсуконтарот,  Чистый Радостный Ум – Сотсамранчит,  Сердечная Привязанность – Санитсанеха.  Отец, чтобы развеселить Мать, произносил имена протяжно и заунывно, утверждая, что это очень похоже на песнопения огнепоклонников.
 
Незадолго до того, как Плой навсегда уехала из дома, стало заметно, что отношения между Матерью и кун-Ун стали ещё напряжённее, чем всегда. Кун-Ун постоянно окружала себя целой толпой служанок, и самой миловидной из них была девушка по имени Йыан.
 
«Кун-Старшая подготавливает взлёт своей Йыан. Все прочат ей роль второй младшей жены Его Сиятельства», – голос матери был странным и не предвещал ничего хорошего. Действительно, совсем скоро произошли события, которые принесли с собой перемены. Однажды ночью Мать ушла в усадьбу поговорить с Его Сиятельством. Было уже одиннадцать часов, и как Плой ни старалась её дождаться, всё же незаметно для себя уснула. Проснулась она с испугом. Был четвёртый час ночи, Мать стояла над ней с зажжённой лампой и трясла за плечо. Брат Пым, который до этого спал на веранде, почему-то стоял тут же, не вполне проснувшийся, с ничего непонимающим выражением на лице.
 
«Плой, ты поедешь со мной! – её голос был резким, лицо мокрым от слёз. – Раз он больше не желает заботиться обо мне, мне остаётся довериться своей карме. Ваша мать тоже не без рода, и не позволит, чтобы с ней обращались как с рабыней! Пым, Его Сиятельство отказался отпустить тебя со мной. Ты его сын и должен остаться при нём, хотя его кун-Старшая никогда не будет воспринимать тебя как равного. Но что бы ни случилось, ты должен любить отца и быть ему хорошим, послушным сыном. Я настояла на том, чтобы забрать тебя, Плой. Легко представить себе, как тобой здесь без меня помыкали бы. Решено, что я представлю тебя  садэт, и буду просить принять тебя ко двору».
 
Сказав это, она заплакала, спрятав лицо в перекинутый через плечо свободный конец своего одеяния. Одеяние того дивного жёлтого цвета, который придаёт ткани только ночной жасмин. К её плачу присоединился и Пым, вдруг поняв, его его оставляют одного.
 
Плой знала, о какой садэт идёт речь. Всё детство было раскрашено рассказами Матери о её «садэт, которая живёт во Дворце». Часть детства и всю юность, до самого своего замужества, Мать провела в свите садэт. Её отец, дедушка Плой, и одна из жён короля, мать садэт, находились друг с другом в родстве. Родство было не близким, и Мать считала упоминание о нём проявлением недостаточного воспитания, о чём предупредила Плой:
 
«Не вздумай рассказывать об этом другим. Мы все – лишь слуги Его Величества. В данном случае хвастаться своим отдалённым родством всё равно, что «завести себе полную голову блох» и гневить небо».
 
Плой тогда чрезвычайно озадачили эти слова. Оба - и отец, и мать - часто упоминали «голову, полную блох», говоря о самых разных людях и всегда в связи с королевской семьёй. Смысл слов оставался тёмным, и она подумала, не похоже ли это на то, как у неё после игр с некоторыми из детей прислуги, каждый раз голова чешется от насекомых?  Когда она спросила об этом Его Сиятельство, он смеялся до слёз, но так ничего и не объяснил.

Мать с  самого начала решила насчёт Плой, что пошлёт её во дворец по достижении ею соответствующего возраста. Его Сиятельство, зная, что там она получит превосходное воспитание, не возражал, но попросил не торопиться, потому что ничто не доставляло ему столько удовольствия, как присутствие рядом маленьких детей.  Таким образом, услышав теперь о садэт, Плой понимала, что это значит для неё, но рядом с плачущими Матерью и братом, думать об этом не получалось. Мать стояла, крепко прижав к себе по-Пыма,  долго гладила его по спине и шептала утешения, пока не успокоила и его, и себя. Только после этого она ушла помочь служанке Пим укладывать вещи. Ночь была на исходе и на краю неба уже начинал заниматься рассвет. Когда всё было собрано, Мать велела служанке снести вещи в беседку и нанять лодку. После этого она быстро умыла Плой, распустила ей на макушке прядь волос и, расчесав, снова завязала в красивый узел, потом со всей тщательностью одела и отправила ждать на веранду. Плой сидела на тёмной веранде одна, окружённая тишиной, и вдруг её кто-то еле слышно позвал. Посмотрев вниз, Плой увидела взволнованное лицо кун-Чый. В руках у неё белел какой-то свёрток.
 
«Мэ-Плой, ничего не говори! Просто тихо спускайся!» – шёпотом сказала она.
 
Плой быстро огляделась по сторонам, увидела через открытую дверь Мать, занятую чем-то, и, крадучись, проскользнула на лестницу. Как только она подошла к Чый, та сразу потянула её вглубь площадки под домом и прерывисто зашептала:
 
«Это правда, что ты уезжаешь? Сестра кун-Ун только что мне сказала, но я ей не поверила».
 
Плой заметила, что Чый была бледной и поэтому непохожей на саму себя, какой она обычно бывала во время их бесконечных игр. А когда Плой утвердительно кивнула, кун-Чый крепко сжала ей запястья (пальцы её были совсем холодными), и крупные слёзы закапали вниз по щекам и дальше на их скрещенные ладони.
 
«С кем же теперь я буду играть? Ты не должна забывать меня! Слышишь? Ты ни за что,  ни за что не должна меня забывать!» – она повторила это несколько раз.
 
Какое-то время они молча стояли, глядя друг на друга. Потом кун-Чый протянула ей свёрток:
 
«Возьми! Это тян-ап* *. Я специально украла его для тебя из комнаты кун-Ун. Ты должна съесть это в дороге».
 
Плой взяла тян-ап обеими руками, так словно это была самая драгоценная вещь на свете, но даже не сказала «спасибо», потому что чувство было такое, что ей сжали горло. Так она и стояла, глядя на Чый и не видя её, из-за пелены слёз, которыми глаза наполнялись и наполнялись с непонятной быстротой. Поэтому, когда сверху донесся зов Матери, а потом повторился ещё раз и ещё, Плой воспользовалась этим, чтобы скорее отвернуться, и, не оглядываясь, помчалась наверх. 
 
«Плой, иди же сюда!» – в четвёртый раз позвала Мать.
 
Плой влетела в комнату и села с ней рядом. Все вещи были аккуратно сложены. Отдельно стояли чаши и чашки, плошки и блюдца, и  большие, и маленькие, лакированные и нет. Рядом лежали покрывала, подушки, валики для головы и спины, москитные сетки и ещё множество других предметов. Всё это Мать оставляла здесь и брала с собой только свои личные, бесспорно принадлежащие ей вещи, которые к этому времени были уже собраны и снесены вниз. Это были два короба, сафьяновые снаружи и деревянные внутри, чёрные с узором из золотых фениксов и драконов. Одежду Плой сложили в такой же красный короб размером поменьше.  Смотреть на вещи, которыми они пользовались втроём и которые теперь одиноко стояли посреди комнаты, было грустно и рождало какое-то незнакомое быстро растущее чувство. Это привело к тому, что глаза Плой опять наполнились до краёв, и слёзы потекли по щекам, несмотря на усилие их сдержать. Мать протянула ей платок и, заметив, что руки у неё заняты, спросила:
 
«Что это у тебя, милая?»
 
«Это… это... Ну, … это тян-ап, мамочка».
 
«Кто дал тебе? Подожди, дай угадаю. Это, должно быть, кун-Чый?»
 
Глотая слёзы, она кивнула. Мать, закрывавшая в этот момент коробку, оперлась руками о крышку и застыла, глядя в окно отсутствующим взглядом. Потом она как будто что-то решила, встряхнулась и, подойдя к Плой, прижала её к сердцу и вытерла ей слёз:.
 
«Не плачь, радость моя, перестань! Никто не сможет любить тебя так сильно, как я. Ты поедешь со мной. Я сделаю всё, чтобы в жизни у тебя было много счастья. Представь, ты будешь жить во Дворце, в резиденции самой садэт! А скоро ты привыкнешь к новой жизни и забудешь дом».
 
Потом она снова о чём-то задумалась и изменившимся хрипловатым голосом закончила:
 
«Сходи, Плой, в усадьбу! Поклонись в ноги Его Сиятельству и попрощайся. Я буду ждать тебя в беседке у причала. Иди же!»
 
Затем она отвернулась и суетливо стала запихивать в уже полную коробку какие-то вещи и шумно прилаживать крышку, словно эти негармоничные звуки должны были увеличить окончательную силу её решимости.
 
Плой выскользнула из комнаты и пошла по веранде. Ступая очень тихо, она медленно обошла дом, касаясь рукой каждой стены, чувствуя ступнями каждую половицу. Казалось, все черты дома проявились с особенной резкостью и требовали к себе её внимания. Вот завиток глазка на гладком дереве, а вот длинная узкая щель. А здесь она играла и спала. Каждая выемка на полу была ей знакома. Вот перила лестницы, на которых они с кун-Чый любили раскачиваться на спор, кто дольше. Всё было как прежде, и одновременно, словно увеличилось в размерах и стало значительнее.  Кун-Чый на площадке под домом уже не было. «Где она сейчас прячется?» – думала Плой, пересекая двор и останавливаясь, чтобы осмотреться. Всё это надо запомнить. Огромное пробковое дерево, в тени которого они с кун-Чый играли в «кухню». Цветы этого дерева Мать использовала в  курительной смеси отца, поэтому вдвоём с кун-Чый они собирали для неё только что опавшие, на длинной ножке, кремовые цветы. Кто же теперь будет сворачивать отцу сигары? Это всегда делала для него Мать. Кто теперь сможет в нужной пропорции сварить в меду ананасовый сок и лакрицу, аккуратно смешать с полученной патокой табак из двух провинций? Кто до совершенной шелковистости выгладит палевые листья банана и скрутит идеально ровные сигары?....  А вот  чудесный куст коффеи, цветами которой, как белыми звёздочками, Мать всегда украшала ей завязанный на макушке пучок волос. А это ночной жасмин. Из него получается самый красивый жёлтый цвет для шёлка. Каждое утро Плой собирала для Матери опавшие за ночь цветы. А вот любимая аликсия!  Мелкие цветы и не разглядеть, зато коричный аромат от них на весь двор! Всё здесь заставляло повернуть голову и просило задержаться. Но надо было идти, и в конце концов Плой добралась до лестницы усадьбы. Поднявшись наверх, она опустилась на колени и, так приблизившись к Отцу, простёрлась у его ног. Потом выпрямилась и в неловком молчании, ожидая пока Отец что-нибудь скажет, с минуту расковыривала пальцем половицу. Но было тихо. Отец так ничего и не сказал, только прочистил горло и сплюнул в чашу бетель. Подождав ещё немного, Плой низко поклонилась и, пятясь, выбралась на лестницу.
 
«Плой! – донёсся из внутренних покоев голос кун-Ун. – Зайди-ка ко мне!»
 
Плой вздрогнула от неожиданности. Обязательно ли ей отзываться? Очень не хотелось идти в эту комнату. В растерянности она посмотрела на Отца. Её позвали снова, и Отец кивнул ей, словно ободряя.
 
Комната, как всегда, была затемнена. Кун-Ун избегала малейшего контакта с солнцем, оберегая безупречно ровный оттенок кожи.  И, как всегда, воздух комнаты был напоён ароматами. Вдоль трёх стен тянулись в ряд комоды, шкафы и шкафчики, в которых хранилось фамильное серебро. В дальнем, самом тёмном конце, стояло несколько металлических сундучков с драгоценностями, ключи от которых были только у кун-Ун. Сама она сидела в центре комнаты, рядом стоял бетелевый сервиз из чистого серебра и серебряная же изящная плевательница. Поскольку была среда, то на ней был панунг из зелёной, как лист баньяна, вощёной ткани и охристо-оранжевый верх. Кун-Ун серьёзно относилась к правильному подбору одежды, к тому, чтобы цвета строго гармонировали с днём недели.  Всё на ней было безупречно, каждый волосок на голове приглажен и на месте, закреплён ароматной помадой для волос, а линия лба подбрита и доведена до совершенства. Увидев Плой, она взяла миниатюрную коробочку из слоновой кости, медленно нанесла на губы пунцовый пчелиный воск и спросила:
 
«Значит, уходишь? Вместе с маменькой своей?»
 
Плой даже не пошевелилась. Склонив низко голову, она не сводила глаз с пола и чувствовала себя так, словно всю её сковало холодом.
 
«Вот и уходи! – продолжила кун-Ун, не дождавшись ответа. – И надеюсь, ты не прибежишь назад, когда выяснится, что кое-кто слишком уж высоко о себе мнил. Оставайтесь там, потому что мне очевидно, что тигров и крокодилов к дому не приучишь».
 
Таково было прощальное напутствие кун-Ун. Когда стало ясно, что больше она ничего говорить не собирается,  Плой сложила ладони перед собой, низко поклонилась и  попятилась к выходу.  Оказавшись в коридоре, она кубарем скатилась с лестницы и со всех ног помчалась к пристани, где её уже в нетерпении ожидала Мать вместе со служанкой Пит и братом.  По-Пым плакал, уткнувшись в столб беседки. Мать, увидев Плой, не стала ни о чём её спрашивать, лишь жестом велела Пит побыстрее усадить Плой в лодку. Потом подошла к сыну и, обняв его, зашептала последние прощальные слова. По-Пым зарыдал ещё громче и безнадёжнее, а Мать торопливо села в лодку и приказала лодочнику отплывать.
 
В этот час вода была на спаде, и всё, что можно было разглядеть из лодки, – это уходящие в воду подпорки беседки.  Но вскоре, по мере удаления, Плой стали видны ступени, ведущие наверх к чугунному ограждению, а потом и сама усадьба. Беседка теперь была видна вся целиком, а в ней бедный Пым, который, не изменив положения, всё так же рыдал, обняв один из резных столбов.  Постепенно всё это уменьшалось, пока и вовсе не скрылось из виду.  И тогда перед Плой, как на подсвеченном экране театра теней, поплыли картинки: дома разнообразных очертаний и свисающие над каналом пышные сады. Чем ближе они подплывали к месту, где канал вливается в реку, тем скученнее становились плавучие дома и обычные дома на суше, тем больше вокруг сновало лодок и людей на обоих берегах. Всё казалось очень ярким и радостным. Новые впечатления вместе с переживаниями этого утра: испуг при пробуждении от вида плачущей Матери, грусть при прощании с кун-Чый, с домом, неприятный осадок от сказанного кун-Ун – всё это ввело Плой в состояние полусна, как будто всё происходит не с ней. Поэтому печальные слова Матери, предостерегающие от повторения её судьбы, почти не коснулись её сознания.
 
После того как лодка вошла в реку и достигла середины Чао-Праи, у Плой перехватило дух от картины, представшей взору. Не в состоянии сдержать восторга, она легко коснулась руки Матери, чтобы привлечь её внимание:
 
«Мамочка, что это?! Что это там?!»
 
И она показала в сторону ослепительно переливающейся на солнце крыши, окаймлённой небесными нагами в золотой чешуе.
 
«Это?! Резиденция-на-Набережной, конечно!»
 
Плой этот ответ ничего не объяснил. Но прежде чем она успела спросить, что за резиденция и кто в ней живёт, она увидела то, что заставило её про всё забыть. Ткнув пальцем в сторону противоположного берега, она спросила:
 
«А это?! Это что?! Такие высокие-высокие ступы! Такие необъятно огромные храмы!»
 
Мать со смехом прижала её к себе.
 
«О, это не храмы, милая! Это – Королевский Двор, на территории которого ты с сегодняшнего дня будешь жить. А вон видишь здание, похожее на бот храмового ансамбля, взмывающий в небо? Это – Большой Дворец Его Королевского Величества! Сейчас мы сойдём на Дворцовом Пирсе, пройдём немного пешком в обратном направлении и войдём на территорию через Врата Шри-Судавонг».
 
«А садэт живёт в этом похожем на храм огромном здании?»
 
Мать опять засмеялась:
 
«Нет, милая. Садэт не живёт в Большом Дворце. Её очень позабавит, когда я ей об этом расскажу. Нет, у садэт своя, отдельная резиденция, отсюда не видно…. Плой! Не высовывайся так далеко из лодки, не то свалишься в воду!»
 
Плой послушно втянулась под навес лодки. Сердце колотилось у неё в самых ушах. Значит, здесь теперь они будут жить?! Среди всей этой головокружительной красоты?! А какой огромной ей казалась усадьба Отца ещё только этим утром!
 
«И всё это принадлежит садэт?» – спросила она.
 
«Да нет же, какая ты смешная. Во Дворце живёт сам король, и всё, что ты видела, принадлежит ему. Высокопоставленные особы при дворе живут отдельно в своих резиденциях. Например, резиденция садэт находится во Внутреннем Дворе,  куда допускаются только женщины. По этой именно причине я и не смогла взять с собой бедняжку Пыма».
 
«Но мы с тобой будем жить там вдвоём, правда?» – спросила Плой, чувствуя начало какой-то смутной тревоги.
 
Сперва Мать ничего не ответила, потом, шумно выдохнув, сказала:
 
«Первое время, да. Но позже мне надо будет устраиваться в жизни самостоятельно».
 
Между тем лодка причалила к Дворцовому Пирсу, и Плой, ухватившись за руку Матери, выбралась наверх. Пит было велено распорядиться насчёт вещей: оставить их на хранение на причале и договориться о том, чтобы носильщик потом доставил всё ко Дворцу. Всё, кроме красного короба Плой, который Пит сразу взяла с собой.  Через минуту они уже шли вдоль дворцовой стены и скоро достигла периферийных врат. Пройдя через них, они оказались во Внешнем Дворе, где взору открывались гигантские, поразительной красоты строения. Вокруг было множество людей, всюду шла энергичная торговля, а прямо впереди путь преграждала ещё одна широкая стена с массивными вратами.  Они были распахнуты настежь, и в обоих направлениях сновали люди. Одни оживлённо беседовали друг с другом, другие, ни на кого не глядя, спешили по каким-то важным делам. Бросалось в глаза то, что всё это были женщины, к тому же необычно, по-особенному одетые.  И Плой подумала, что то, как была одета в этот день Мать, и то, как она держится, делает её очень похожей на входящих и выходящих из этих врат женщин. Мать узнавали, и некоторые громко её приветствовали, сетуя на то, как много прошло времени с последней встречи. Иных Мать с подчёркнутой почтительностью приветствовала первой. Но были и такие, поймав чей взгляд, она отворачивалась, ничем не выказывая своего узнавания. Если не считать замечания, которым она один раз обменялась с Пит:
 
«Ты только посмотри, Пит, насколько неистребим некоторый тип людей!»
 
«Это вы, госпожа, верно сказали», – и служанка с чувством сплюнула бетель.
 
«О! Чуть не забыла! Плой, когда будем входить, смотри, ни в коем случае не коснись ногой порога! Не то …».
 
И, сказав это, Мать повела её прямо к Вратам. У Плой ослабли ноги. Радостное возбуждение от окружающего исчезло. Врата вдруг и сразу надвинулись и оказались над ней. Квадратный деревянный порог был покрыт ритуальными золотыми лепестками, а с двух концов густо утыкан курящимися благовониями.  Порог казался высоким, но всё же не настолько, чтобы через него трудно было переступить. За Вратами с обеих сторон восседали «клоны» – стражницы королевских врат.
 
Не предупреди мать в последний момент о важности правильного проникновения через Врата, Плой, пожалуй, удалось бы сделать это естественно и легко.  Но теперь она не видела вокруг себя ничего, кроме единственно этого препятствия. От волнения у неё всё поплыло перед глазами. С каждой секундой порог увеличивался в размерах, а люди, сновавшие вокруг, отдалялись, как в тумане.  Но удивительнее всего было то, что  из обыкновенного обтёсанного и отполированного дерева порог стал превращаться в страшное чудовище, с холодящим кровь рычанием залёгшее в основании Врат. Казалось, оно шипит: «Плой, не смей приближаться! Только попробуй наступить на меня, Плой!»
 
«У меня не получится, – с ужасом думала она. – Я точно знаю, что не получится. Это же Дворец! А в королевском дворце, наверное, за каждый проступок бросают в темницу, секут и рубят головы. Да-да! Нарушишь правило, наступишь на порог - и голову с плеч долой! Вот ведь вокруг все как ловко перескакивают. Я одна не смогу. Потому что этот порог почему-то всё растёт и растёт…»
 
 
Ладони Плой взмокли от напряжения, и ноги перестали подчиняться, поэтому Мать успела уйти вперёд. Пит, шедшая с коробом прямо за ней, в нетерпении прикрикнула:
 
«Давай-ка, мэ-Плой, не отвлекайся! Видишь, Госпожа уже внутри». 
 
Действительно, Мать была уже по другую сторону Врат и оживлённо с кем-то беседовала. Плой мгновенно решилась, подняла ногу и, зажмурившись, сделала длинный шаг, самый длинный в жизни, пронеслось у неё в голове. Наконец, нога опустилась на землю, и Плой, быстро подтянув к ней и вторую, разжала глаза.  Обе её стопы стояли ровно поверх порога.
 
Секунда, и она вся покрылась холодным потом, а сердце сорвалось куда-то вниз. Даже не посмотрев на застывших от удивления клонов и не обернувшись на закашлявшуюся Пит, Плой ринулась со всех ног, спасая свою жизнь, вперёд.
 
«Стоять! – голос, как удар молнии. – Назад, сейчас же!»
 
В панике она промчалась было мимо Матери, но та вовремя ухватила её за руку:
 
«Плой! Милая, куда ты несёшься? Что с тобой?»
 
Но, быстро сообразив что произошло, она присела на корточки, прижала к себе Плой и смеялась до тех пор, пока слёзы не потекли из глаз.
 
«Ты что же, взяла и наступила на порог?» – и снова неудержимый смех.
 
Видя, как веселится Мать, Плой начала успокаиваться и даже осторожно посмотрела в сторону злосчастных Врат. Одна из клонов, видимо, владелица громового голоса, указывала другим клонам на неё, а, заметив, что она на них смотрит, сделала знак подойти к ним. Плой в тревоге повернулась к Матери, но та успокаивающе ей кивнула.
 
«Иди, подойди к ним. Я буду с тобой, не бойся. Тебе никто ничего не сделает. Надо только попросить прощения у Врат».
 
И сразу вслед за этим шепнула на ухо:
 
«Чтобы жить при Дворе, ты должна усвоить одно правило: никогда не ссорься с клонами! У них непобедимый язык, и они могут одним только им исхлестать человека».
 
Когда они подошли к Вратам, к ним обратилась женщина средних лет, сидевшая на циновке. 
 
«Значит, это твоя дочка, мэ-Чэм?! Впервые во дворце?»
 
«Да, кун-Тя, это моя дочь. Я хочу представить её садэт. Прошу для неё также и вашего покровительства».
 
Плой с опаской посмотрела на женщину. Та как раз сворачивала в конус бетелевый перечный лист с табаком и арекой. Одета она была странно, в однотонную безо всяких узоров одежду, с длинными, похожими на стволы бамбука рукавами. Но необычнее всего то, что на этих рукавах были нашивки, как у мужчин-военных. Целых четыре штуки! Плой никогда не видела ничего подобного на одежде женщин.
 
Занятая этими мыслями, она лишь теперь заметила, что все находящиеся поблизости смотрят на неё. Куда бы эти женщины ни торопились, они прервали свой путь, для того чтобы посмотреть, как она будет извиняться перед охраняемыми клонами Вратами и для того, чтобы не дать ей безнаказанно убежать. Под их взглядами Плой бросило в холодный пот, а потом сразу в жар, так что она вся покрылась испариной. Интересно, откуда только берётся столько воды?!  Мать тем временем отпустила её руку и велела, не затягивая дела, побыстрее извиниться.   Поскольку жгучий стыд не давал поднять головы и заставлял смотреть себе под ноги, Плой не видела того, какое удовольствие она доставляет окружающим. Мягко посмеиваясь, женщины переговаривались между собой в ожидании веселья.  Наконец Плой опустилась перед Вратами на колени, прижала сложенные горкой ладони ко лбу и коснулась ими порога. Застыв в этом положении, она крепко зажмурилась, и … послышался смех.  Даже неумолимые клоны еле сдерживались, чтобы не рассмеяться. Но у неё не было сил замечать что-либо. Ей хотелось одного: раствориться и исчезнуть.  Поэтому, покончив со всем, она, не помня себя, бросилась туда, где ожидала её Мать.  И … ничего не случилось. Мать, как ни в чём не бывало, взяла её за руку и повела дальше.
 
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ (;)
 
Медленно они пошли мимо Придворного театра, почти безлюдного и в это время дня похожего на обычный храмовый «открытый павильон», только увеличенный до огромных размеров.  Потом Мать указала ей на виднеющееся вдали Озеро Благородных Дам, «Оратай». Дальше их путь шёл мимо здания, состоящего из целой анфилады комнат. Это был Дом Клонов, и после только что пережитого страха хотелось пройти его как можно быстрее. Некоторые из встреченных стражниц были одеты строго по форме, другие, напротив, выглядели совершенно по-домашнему и занимались своими обыденными делами. Многие, особенно те, что постарше, узнавали Мать и громко, со всякими шутками, приветствовали её. Сетовали на то, как быстро летит время, и отмечали, как мало за прошедшие годы она изменилась. Кто-то спросил, удалось ли ей хоть немного остепениться, учитывая, какой она была в детстве проказницей. Интересовались, что это за девочка с ней, и куда они направляются.
 
«Собственная моя дочь, представьте себе! Мы идём в Резиденцию».
 
«Коли дочка пошла в мать, за ней потребуется глаз да глаз», – и все весело рассмеялись.
 
Когда смех утих, Мать спросила:
 
«Как поживает матушка-голова?»
 
«Да известно как. Здоровье у неё неважное. Да и возраст немалый».
 
Страх Плой быстро рассеивался, уступая место любопытству.
 
«Мамочка! А что это за матушка-голова?» – не удержалась она от вопроса, когда они пошли дальше.
 
«О, это знать важно! Матушка-голова – начальница стражи, главный человек над всеми клонами».
 
Через некоторое время они вышли к месту, от которого во все стороны разбегались улочки и тенистые аллеи. Каждая из них была вымощена большими каменными плитами, и куда ни брось взгляд, повсюду виднелись непохожие друг на друга дома и домики, перемежающиеся величественными резиденциями. Мать свернула в одну из аллей, вдоль которой, покуда хватало глаз, тянулись длинные, в два этажа, здания. В открытые двери можно было разглядеть множество людей, и Плой стало любопытно, как называется это место.
 
«Это Шорейный Ряд»***, – коротко ответила Мать. 
 
«А кто живёт в Шорейном Ряду?»
 
«О, кого здесь только нет!» – и дальше последовал такой длинный перечень занятий, чинов и профессий, что Плой отчаялась удержать в памяти хоть что-нибудь. Осталось только последнее из услышанного: «личная прислуга Их-Высочеств-Сверху». И Плой поторопилась узнать, что же это такое.
 
«Это люди, которые лично прислуживают Верхним садэт», – сказала Мать, и тут же отвлеклась, чтобы поприветствовать кого-то. Видимо, она считала, что этот ответ всё объяснял.
 
В Шорейном Ряду было действительно многолюдно. Некоторые отдыхали, сидя у своих дверей, другие занимались домашними делами: развешивали выстиранное бельё, проветривали коробы с одеждой. Тут же торговали всякой съестной мелочью, и повсюду царило лёгкое гудение голосов. Плой подумала, что во Внутреннем Дворе понятие «дом» совсем не походит на то, к чему привыкла она. Это было отдельное государство со своими законами и укладом, и гражданами этого государства были женщины. Мужчин здесь не было совсем.
 
Наконец они дошли до большого охристого здания с лепными гирляндами вокруг дверей и окон, створки и ставни которых были плотно прикрыты. К парадному входу вела невысокая мраморная лестница. Мать велела Пит оставаться снаружи, а сама, взяв Плой за руку, тихо проскользнула в двери. Внутри царил полумрак. Двери комнат, мимо которых они проходили, были закрыты, за исключением нескольких, открытых настежь, и Плой успела заметить их внутреннее убранство: изящную мебель, застеклённые кабинеты и шкафы, таящие в себе какие-то необыкновенные предметы... Мать наклонилась и шёпотом велела Плой ступать тихо-тихо, дабы не потревожить сна садэт. Но это предупреждение было излишним. Полумрак, тишина, прохлада и новизна происходящего так повлияли на неё, что она шла совершенно бесшумно, почти не дышала… Необычность места и сознание того, что это резиденция самой садэт, внушили ей никогда прежде не испытанный трепет. Направляясь вглубь дома, они прошли мимо большой, словно парящей в воздухе лестницы. Мать сказала, что они идут повидать кун-Сай, управляющую садэт.
 
Плой прекрасно знала, кто это.  Мать любила рассказывать о кун-Сай, которая попала к Её Высочеству – тогда ещё совсем юной девушке – ребёнком, и провела при ней всю жизнь. Кун-Сай была самым доверенным лицом садэт, незаменимой во всех делах, и хотя, будучи её любимицей, она главенствовала над всеми остальными обитательницами Резиденции, держалась она очень просто. Все её любили за доброту и необычайную лёгкость, с которой она отзывалась на любую чужую беду и просьбу о помощи. Когда Мать девочкой попала во Дворец, кун-Сай уже достигла своего высокого положения. Она сразу взяла её под своё крыло и позаботилась не только о её физическом благополучии, но и о том, чтобы привить ей множество нужных навыков и знаний.  Мать говорила детям, и просила их это запомнить, что кроме садэт она в этой жизни в неоплатном долгу перед одним человеком, и это – кун-Сай. Наверное, из-за того, что Плой так свыклась с рассказами Матери о необычайной доброте её покровительницы, теперь, следуя за Матерью, она не испытывала ни страха, ни смущения перед предстоящим знакомством.  Прибыв на место, она по велению Матери опустилась в почтительном поклоне на пол, а потом, разогнувшись, увидела лицо кун-Сай. В то же мгновение она уже без тени сомнения знала, что всё, услышанное о ней, не было преувеличением.
 
Сидевшая в центре комнаты женщина с милым добродушным лицом была пухленькой и уютной. Несмотря на свой зрелый возраст и уже появившуюся седину, на её лице совершенно не было морщин, а лоб был гладким, без следов гневливости, страданий и недовольства другими.  Она была одета в узорный панунг с металлическим отливом в сочетании с охристо-оранжевым верхом и полулежала в удобной позе на прохладном навощённом полу. Перед ней стояла плоская плетёнка с ворохом перечных листьев плу, часть которых уже была аккуратно скручена в конусы, в ожидании начинки. Рядом стояла тыквенная бутыль с известью, ароматизированной коричной камфарой и листьями хлоранта. Хозяйка комнаты была занята приготовлением бетеля на день, и изящество длиннохвостых конусов, которые она сворачивала, могло бы посрамить даже кун-Ун. Сбоку от неё стоял сервиз для бетеля, без которого тогда не обходилась ни одна дама, и пара плошек с крышками.
 
Увидев Мать, кун-Сай сразу села и, оттолкнув от себя плетёнку, замахала руками, чтобы та быстрее, быстрее шла к ней в объятия. Радость её была велика, и она всё гладила её по спине и лицу и спрашивала обо всём сразу.  Вначале Мать отвечала лёгко и весёло, но потом перешла к грустному и к слезам. Кун-Сай кивала и слушала с выражением крайнего сочувствия, и голосом, которым утешают плачущих детей, умоляла её не расстраиваться так сильно и развеселиться. Тем временем Плой, предоставленная сама себе, разглядывала комнату. У одной из стен стояла пара комодов; у другой, с окном, сафьяновые коробы; а у третьей по обеим сторонам от двери высились внушительных размеров кувшины.
Кувшины были фаянсовые, с синим узором из бабочек и цветов, и специально предназначались для хранения гофрированной одежды. А вот то, что Плой увидела вдоль четвёртой стены, вселило в её сердце настоящую радость. Желудок как раз начал подавать ей сигналы, урчанием напоминая о пропущенном завтраке. И тут, пожалуйста! Полки во всю стену, уставленные плотными рядами стеклянных жбанов. Чего в них только не было! И рисовые с кокосовой глазурью хрустящие галеты; и острая приправа из сушёных перчиков и крошечных креветок;  и  сладко-остро-солёная вата из свинины; и тамаринд в сахарной пудре; и полупрозрачные мунговые пирожные; и жаренные в сладких кокосовых сливках рыбные нити; и ломкий «золотой» фой-тонг из взбитых с сахаром желтков! В общем, всё то, мимо чего ни один десятилетний ребёнок не сможет пройти равнодушно.
Кун-Сай слушала рассказы Матери очень внимательно, но всё же раз отвлеклась, чтобы посмотреть, удобно ли сидится Плой.
 
"А вы, случаем, не голодные?" - воскликнула она, перехватив её взгляд.
 
Мать ахнула и приложила ладонь ко рту:
 
"Как же я забыла?! У Плой с утра и рисового зёрнышка во рту не было! А теперь, пожалуй, поздновато искать завтрак".
 
"Милостивый Будда! Мэ-Чэм, как можно так увлечься ссорой с мужем, чтобы забыть покормить ребёнка?! Представляю себе, как у неё живот подвело. Иди сюда поближе, маленькая!"
 
Как только Плой пересела, она подвинула к ней те две чашки, которые стояли у неё под боком.
 
"Побалуйся пока этим, а я схожу попрошу приготовить вам поднос с завтраком," - и, быстрым ловким движением поправив на себе одежду, она выскользнула из комнаты, не слушая возражений.
 
"Давай, Плой, попробуй! Я тоже сильно проголодалась. Здесь тебе будет очень хорошо, поверь мне, милая. За всю жизнь я не чувствовала себя нигде настолько дома, как здесь у садэт, - и, сняв крышки с обеих плошек, она воскликнула. - Ах ты, чудо какое! Как же я по этому всему соскучилась!"
 
Плой заглянула в плошки, и на лице её отразилось явное сомнение в съедобности их содержимого. В одной была крабовая икра, а в другой крошечные креветки. Разумеется, она не раз ела суп, в который для вкуса добавляют икру королевских крабов, жаренную с кусочками ананаса. Знакомы ей были и крошечные сушёные креветки - привычная приправа к  горячим блюдам. Несъедобность для Плой заключалась в том, что  и икра, и креветки были выварены в сиропе и засахарены! Такого она не ела никогда и теперь с недоумением смотрела на Мать, которая со сладострастной улыбкой подцепила пальцами несколько засахаренных креветок и отправила в рот.
 
"Мама, я не могу это есть. Это что-то странное", - прошептала она, потихоньку придвигаясь к ней. А та засмеялась и, схватив пальцами щепоть засахаренной икры, точнее даже сказать, варенья из икры, быстро вложила ей это в рот:
 
"Попробуй-попробуй! Ну разве не объеденье?!"
 
Даже не прожевав, Плой проглотила всё как есть, потому что от приторности щипало язык. После этого она уже не задавала вопросов и сидела смирно из страха, что вместо ответа её опять угостят сладким.
 
Скоро вернулась кун-Сай в сопровождении женщины с подносом, уставленным закрытыми плошками и двумя чашами с рисом. Вслед за ними девочка внесла всё, что нужно для того, чтобы освежить лицо и помыть руки. После того как кушанья были расставлены, кун-Сай велела Пад, женщине, принесшей поднос, достать с полки банку с рыбными "нитями" и предложить гостьям.
Плой, несмотря на разыгравшийся аппетит, наблюдала за всеми этими приготовлениями  с опаской, ошибочно предполагая, что под фарфоровыми крышками всё те же дворцовые странности. Но стоило Пад открыть все плошки, и Плой с облегчением увидела, что это всё знакомая, привычная еда. Был тут кокосовый суп с зеленью таро, зажаренные на быстром огне стручки длинной фасоли, папаевый салат с икрой и т.д.
 
"Если б мне только знать, что ты придёшь, у меня бы сейчас было всего наготовлено, всё, что тебе больше всего нравится", - сокрушалась между тем кун-Сай.
 
"Вот-вот. Таким манером ты меня и испортила. Чего же удивляться, что я не прижилась в другом месте и жаловаться на жизнь теперь прибежала к тебе?"
 
Всласть насмеявшись, Мать вместе с Плой принялись за еду. Кун-Сай отперла один из комодов и достала оттуда золотой поднос. Из другого она взяла связку благовоний и восковых свечей. Потом она сказала Пад, что собирается сплести цветочную ладью, и послала её принести нарезаннные банановые листья.
 
"К чему это?" - спросила Мать.
 
"Ну, как же?! Как прикажешь без этого  представлять садэт Плой?"
 
"А нужно ли делать это настолько официально? В конце концов, Плой всего лишь моя дочь".
 
"Мэ-Чэм, когда ты повзрослеешь?! Если я не ошибаюсь, в первую очередь, Плой - дочь высокородного праи. Представь себе возмущение клана! И в данном случае оно будет направлено на меня. Совершенно необходимо соблюсти все церемонии. Необходимое для этого у меня есть, так что это будет несложно".
 
"Посмотри, Плой! - рассмеялась Мать. - Как хвастает госпожа своим богатством! Шутка ли, все сокровища Резиденции в её руках!"
 
"Ну, скажем так, золотой поднос принадлежит лично мне", - весело парировала кун-Сай.
 
"А как насчёт дорогих благовоний и свечей?" - не хотела оставлять её в покое Мать.
 
"Тут ты меня поймала. Но ведь у меня обязанность такая: принимать  и хранить все подношения, которые делают садэт. Вот так иногда не удержишься и поднесёшь ей что-нибудь из этого по второму разу".
 
Пока они веселились, Плой мало на что обращала внимания, целиком погрузившись в поглощение еды. А между тем, слух о возвращении Матери быстро распространился, и к кун-Сай стали стекаться гостьи. Скоро переполненная комната уже гудела голосами женщин, в основном молодых, но не только: были здесь и весьма пожилые дамы. Всех объединяло желание снова увидеть Мать и разузнать из первых рук о том, как она жила все эти годы. То были её добрые знакомые и друзья, с которыми теперь Мать знакомила Плой. Находиться среди всех этих объятий, поцелуев и поглаживаний было одновременно и неловко, и захватывающе. Никогда ещё Плой не была в центре внимания стольких людей. Всё это было так ново и интересно, что даже смущение не помешало разглядывать всех этих женщин во все глаза. Каждая из них была изумительно ухожена и изъящна одета в одинаковые по стилю и цветам одежды. Различия в основном касались драгоценностей. От кожи, от идеально причёсанных волос и всей их одежды исходил тонкий цветочной аромат.
 
Как ни странно, наблюдать за Матерью оказалось не менее увлекательно. Встретив старых друзей, она как будто разом забыла свои несчастья и всю ту безысходную тоску, которая утром вынудила её забрать младшего своего ребёнка и уйти из дома. Здесь она окунулась, и с явным наслаждением, в смех и безудержное веселье. Её как будто подменили. Куда девались раздражительность, хмурость, а иногда и безучастность? Всё это, оказывается, очень старило Мать. А сейчас, в кругу друзей, после всего лишь нескольких часов во Дворце, она стала другой. Сразу бросалось в глаза, что Мать ещё очень молодая женщина и у неё  живой, задорный характер.  Вся комната буквально взрывалась смехом от каждого её замечания или шутки, запас которых у неё оказался неистощимым.
 
Завтрак был съеден, и Пад давно унесла поднос. Все, не отрываясь, слушали рассказы Матери, смысл которых Плой был не очень понятен, и поэтому внимание её стало блуждать, пока взгляд не остановился на кун-Сай. Кун-Сай, как и все, с удовольствием слушала истории, которыми их потчевала Мать. При этом её руки ни на миг не прерывали работы: она мастерила цветочную ладью "гратонг", никогда прежде не виданным Плой образом. Каждый из нарезанных из бананового листа квадратов она сгибала и складывала каким-то хитроумным способом, а края прочно скрепляла  заточенными крошечными щепами, пока не получился самый чудесный, какой только можно себе представить, маленький гратонг. Потом из специального футляра, который тоже был сделан из бананового листа, она достала несколько удлинённых "восковых" цветков чампаки, только что сорванных с дерева, и закрепила их на ладье. В последнюю очередь кун-Сай смастерила замысловатую заострённую кверху крышку и, плотно прикрыв ею гратонг, водрузила его на золотой поднос поверх основания, сложенного из благовоний и свечей. Лишь закончив, кун-Сай заметила, что Плой, не отрываясь, следила за ней заворожённым взором.
 
"Нравится?" - спросила она, улыбнувшись.
 
Плой ответила на её улыбку и кивнула.
 
"Поживёшь у меня и тоже научишься.  Но меня вот что немного пугает: вдруг, чуть осмотревшись тут у нас  и привыкнув, ты начнёшь озорничать, как твоя мать? Сколько лет живу, а другого такого озорного ребёнка не встречала".
 
"Ну правильно! Обвиняйте меня во всём, в чём только можно! Плой, прекрати на время верить всему, что здесь слышишь!"
 
Все согнулись от смеха. Как раз в это время мимо двери проходила юная девушка, и кун-Сай окликнула её. Та тут же остановилась и, входя в двери, опустилась на колени.
 
"Мэ-Ламай, - обратилась к ней кун-Сай. - Её Высочество проснулись?"
 
"Давно уже, Госпожа. Я направляюсь на кухню велеть подавать завтрак".
 
Услышав эти слова, кун-Сай засуетилась с подносом и стала торопить Мать.
 
"Мэ-Чэм, давай-ка собирайся! Сейчас и устроим тебе аудиенцию. Всё очень удачно складывается. Разговор с тобой поднимет Её Высочеству аппетит".
 
"Но как же?! - заволновалась Мать. - Как я могу надеяться, что, увидев меня, садэт не разгневается? Выскочила замуж и ни разу за эти годы даже не показалась во Дворце. А теперь явилась и дочку привела на воспитание!"
 
Говоря это, Мать, тем не менее, вскочила, аккуратно поправила на себе и Плой одежду и встала в дверях. Кун-Сай взяла поднос и пошла первой. Ступая мелкими бесшумными шагами, они прошли мимо всё ещё закрытых комнат и стали подниматься по той грандиозной лестнице, которая поразила Плой утром. Стоило ей коснуться ногой этих ступеней, как сердце бешено заколотилось. Вдруг стала очевидной мысль, что первая встреча с садэт, воплощением всех добродетелей и величия, произойдёт всего через несколько шагов! На полпути вверх по этой лестнице кун-Сай передала поднос Плой и повела их дальше. Чем выше они поднимались, тем собраннее и строже становились Мать и кун-Сай. В сравнении с напряжением от приближения к покоям садэт, Плой уже стало казаться, что там внизу она чувствовала себя совсем свободно и непринуждённо.
 
Вдруг их лиц коснулся сквозняк, который принёс с собой аромат благовоний и духов, а вместе с этим и едва слышные голоса и журчание смеха. Преодолев последнюю ступень, кун-Сай опустилась на колени, её примеру последовала Мать и затем Плой. К этому моменту ею настолько овладела паника, что даже при всём желании она не смогла бы поднять голову и хоть немного осмотреться. Прибавить к этому неудобство позы, оттого что двигаться приходилось на коленках, опираясь на одну руку, а во второй нести поднос с гратонгом, который с каждой секундой становился всё тяжелее. Было бы куда удобнее нести его в обеих руках, а передвигаться на одних коленках. Но для этого пришлось бы выпрямиться и поднять голову, а на это Плой ни за что не решилась бы.
 
Казалось, что времени прошло очень много, прежде чем кун-Сай, наконец, остановилась. Отодвинувшись чуть в сторону, она прижала сложенные ладони ко лбу и низко поклонилась. Плой в тревоге скосила глаза на Мать, и, увидев, что та тоже совершает церемониальный поклон, быстро опустила поднос на пол, и поторопилась последовать их примеру.
 
"Кто это с тобой, Сай?" - спросил женский голос.
 
Источник звука был прямо впереди, и Плой, сразу решив, что это садэт, со всей силой вжала голову в плечи.
 
"Не наша ли это Чэм?" - снова заговорил голос, прежде чем кун-Сай успела ответить.
 
 
Заметив краем глаза, что Мать ещё раз простёрлась в поклоне, Плой сделала то же самое.
 
«Кланяться довольно, Чэм. Мы бы лучше послушали, что ты нам расскажешь. Сколько же лет прошло? Вышла замуж и как умерла. Я уже полагала, что больше и не увидимся».
 
 
"Сегодня в услужение Вашему Высочеству я привела свою дочь".
 
"Значит, дочь, говоришь? Давно ли сама ребёнком повсюду здесь носилась?! Потом исчезла. Теперь вот у тебя у самой девочка".
 
С обеих сторон послышались лёгкие смешки.
 
"Почему-то спокойной жизни без забот вам становится недостаточно. Вам всем непременно подавай замужество, даже хоть и в младшие жёны..... И что же теперь, Чэм? Он прогнал тебя или ты ушла?"
 
"Я ушла сама, Ваше Высочество. А он как-то не стал мне этого запрещать".
 
"С чувством юмора, как я посмотрю, дела у тебя обстоят не хуже, чем прежде. Дочку зовут как? И сколько ей лет?"
 
"Её зовут Плой, Ваше Высочество. Ей уже исполнилось 10 лет", - с поклоном ответила Мать.
 
"Покажись-ка, Плой! Не прячь личико, подобно обезьянке-лорис!"
 
Оттого что садэт обратилась к ней напрямую, Плой совсем уже сковал смертный ужас. Мать, желая помочь, положила ей на спину руку, и тогда, пересилив страх, она выпрямилась.
 
Все присутствующие располагались посреди сверкающей галереи. Вдоль одной из сторон длинным рядом тянулись окна, из-за чего всё вокруг было ярко и воздушно. Напротив находились комнаты с распахнутыми дверями. Прямо впереди на алом шёлковом сидении со спинкой восседала садэт. Вокруг неё на тёмно-зелёном ковре стояли разнообразные предметы на крошечных подносах, а ещё чайный и бетелевый сервизы.
 
Садэт была почти одного возраста с кун-Сай, но кожа лица у  неё  была сияющей. Возможно, это объяснялось тем, что она сидела в широком луче света, прямо льющемся на неё из окна. Но с этой первой встречи Плой навсегда уверовала, что Её Высочеству свойственны особое величие и красота, которые не встречаются в обычных людях. При всём том, что одета садэт была таким образом, что это никак не выделяло её среди нарядных придворных дам, она не была похожа ни на кого. На её лице больше всего выделялись глаза, очень блестящие и тёмные, проникающие в самое сердце. В них чувствовалась одновременно и сила, и большая доброта.  Человеку с такими глазами хотелось доверить саму свою жизнь, сразу и навсегда.
 
Заметив, что все взгляды обращены на неё одну, Плой хотела было снова опустить как можно ниже голову, но Мать подтолкнула её вперёд и шепнула:
 
“Сейчас, Плой! Преподнеси садэт свой гратонг сейчас!”
 
А вслух сказала:
 
«Она очень стесняется, Ваше Высочество. Сегодня её первый выход в свет”.
 
 
"Коли она так стеснительна, возможно, это даже и хорошо. Не то я несколько робею, впоминая, какой ты была бойкой в её возрасте".
 
Мать ещё раз легко подтолкнула застывшую в неловкой позе Плой, и та, дойдя до границы зелёного ковра, остановилась, не зная, что делать дальше. На этот раз на помощь ей пришла сама садэт:
 
"Подойди поближе, Плой!"
 
Она повиновалась. Потом, зажмурив глаза, вытянула руки вперёд и поставила поднос на ковёр.
 
"Смотри, Плой, ты не сняла крышку, - подсказала ей садэт. - Гратонг необходимо прежде открыть".
 
Дрожащей рукой Плой сняла крышку.
 
 
"Хорошо. Теперь подними поднос и передай его мне".
 
Приняв подношение, садэт поставила его сбоку от себя и осторожно погладила Плой по голове.
 
"Да, она ещё очень неопытна. Боюсь, ей будет трудно среди чужих людей.....  Послушай-ка, Плой, теперь, когда ты будешь жить с нами, ты не должна меня бояться. Я не страшный якшас и не демон Марра".
 
И, приподняв лицо Плой за подбородок, добавила:
 
«Да ты, как я посмотрю, прехорошенькая! Пожалуй, красивее даже, чем мать. И кожа замечательная. Лицо, достойное дочери благородного праи!”
 
Эти слова заставили Плой чуть не взлететь от восторга. Ни разу в жизни ей ещё не говорили таких замечательных слов. Самое большее, что ей приходилось слышать в усадьбе в свой адрес, - это "миленькая". Замечание садэт доставило ей несказанное наслаждение.
 
"Но я чувствую, что всё повторится, - продолжила садэт. - Я к ней привяжусь, а через несколько лет вы с мужем подыщите ей подходящую партию и заберёте её у меня".
 
"Никогда, Ваше Высочество! Я целиком вверяю судьбу дочери в ваши руки. И если я посмею когда-нибудь вмешаться, то пусть меня на месте испепелит ваш гнев!"
 
"Это ты сейчас так говоришь, Чэм. А так, что же может прервать связь дочери с матерью? Я возьму её к себе, пока она не подрастёт, а дальше посмотрим. Ну а ты, Чэм, как намереваешься собой распорядиться?"
 
"Мне это предстоит ещё решить, Ваше Высочество. А пока я хотела бы ненадолго побыть под сенью вашего покровительства".
 
"Хочешь отсидеться у нас в ожидании дня, когда муж сделает попытку вернуть тебя?" - весело спросила садэт.
 
"О нет! В этой жизни этому не бывать. Во Дворце я не знала ничего, кроме радости, и поэтому обмануться было так легко. Теперь, после стольких испытаний, меня ничто не заставит вернуться к той мучительной жизни".
 
"Всем вам всегда становится мало спокойных радостей жизни во Дворце, - заметила садэт. - Вдруг вам начинает казаться, что в этих стенах вы как взаперти. Вам хочется вырваться на свободу, создать собственные семьи, начать жизнь уважаемых матрон и прожить свой век в нескончаемом счастье. Но потом оказывается, что не всё так хорошо, и тогда вы со своими жалобами приходите ко мне. А я, по правде сказать, не знаю, что обо всём этом думать, и нужно ли вмешиваться. Пока вы в ссоре с мужьями, они всегда во всём виноваты. А как помиритесь, так лучше них никого нет".
 
"Это как в старину говорили, - присоединилась к разговору кун-Сай. - И мудрец не найдёт правой стороны там, где супруги ссорятся".
 
"О..! У нашей Сай, оказывается, есть опыт супружеских горестей, о которых мы ничего не знали!" - весело сказала садэт, и все рассмеялись.
 
"Нет-нет, это в старину так говорили! Я тут не при чём!" - сквозь смех пыталась протестовать кун-Сай.
 
"Так откуда же нам, незамужним, знать, что это не просто расхожий старинный анекдот?!" - спросила садэт, вызвав ещё одну вспышку смеха.
 
В этот момент две служанки принялись сервировать для садэт завтрак, и Плой забеспокоилась, не зная, что ей дальше делать.  Мать заметила это и кивком подозвала её к себе. Перед садэт появились серебряные подносы на высокой ножке с серебряной утварью. Плой очень удивилась, увидев размеры тарелок и количество еды на них. Всё это было немногим больше миниатюрной посуды, которую обычно используют для подношений Будде. Поэтому у неё в голове, так же как в раннем детстве в связи с Буддой, возник тот же самый вопрос: разве этого достаточно, чтобы насытиться?!
 
Когда всё было готово, садэт прополоскала рот водой и приступила к трапезе. За едой она продолжала беседовать с Матерью, расспрашивая её о семье, вспоминая прошлое. Впрочем, говорила в основном Мать, и ей не раз удалось вызвать у садэт улыбку и смех.
 
Плой заметила, что садэт ела так, словно исполняла возложенную на неё повинность. И хотя всей еды на тарелках было по несколько чайных ложек, прошло на удивление много времени, прежде чем всё было съедено и служанки смогли сервировать десерт.
 
"Сай, сегодня я думаю присутствовать на службе в Тронном Зале. Если это не противоречит планам садэт из Верхней Резиденции, то я хотела бы пригласить её присоединиться ко мне".
 
"Я немедленно пошлю передать ваше приглашение, Ваше Высочество".
 
Кун-Сай едва успела договорить, когда по ступеням поднялась служанка и, простершись перед садэт, доложила:
 
"Ваше Высочество, здесь мэ-Малай из Верхней Резиденции".
 
Тут же из-за её спины появилась женщина, которая, совершив церемонный поклон, быстро проговорила что-то совершенно непонятное.
 
"Её Высочество садэт прислала меня узнать у Вашего Высочества, садэт ли на сегодняшнюю вечернюю службу садэт  или садэт не садэт?  Если садэт решит садэт, то садэт доставит удовольствие садэт в Тронный Зал с садэт ".
 
Мать учила Плой королевскому языку. Но эта, скороговоркой, на одном дыхании, произнесённая речь, состояла почти только из одного слова. Это так поразило Плой, что она забыла об этикете и в изумлении обернулась посмотреть на говорившую. Заметив это, садэт не смогла сдержать смеха.
 
"Плой, поскольку ты слышишь придворную речь в первый раз, тебе не помешает упражнение. Попробуй, Плой, передать от меня Малай, что садэт, мол, передаёт садэт,  что садэт садэт. И что садэт с удовольствием принимает приглашение садэт садэт вместе с садэт****". 
 
Когда садэт договорила, всё потонуло в дружном взрыве смеха.
 
________________________________________________
*панунг - (здесь и далее примечания переводчика) нижняя часть мужской или женской одежды. Может носиться в разных стилях, напоминающих бриджи или юбку.
**тян-ап - праздничное китайское лакомство: сладкое арахисово-рисовое ассорти.
***патэп - верхнее одеяние, обычно из шёлка, которое охватывает стан, наподобие корсета, а один свободный конец перекидывается назад через плечо.
****шорея - ценная порода дерева с плотной древесиной.
*****садэт -   1. принц, принцесса;  2. глагол движения, в применении к особам королевской крови.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА  2 (;)
 
 
 
 
После отбытия садэт и её свиты, в Резиденции воцарилась тишина. Как только они снова оказались в комнате кун-Сай, Мать, пожаловавшись на сонливость, без лишних слов достала подголовник и устроилась спать. Поскольку накануне ей не удалось даже просто прилечь, теперь она, лишь раз перевернувшись, через мгновение уже крепко спала. Плой же, напротив, не представляла себе, как можно спать, когда столько всего произошло и продолжает происходить. Что касается кун-Сай, та сразу уселась на своё, по всей видимости, излюбленное место и положила перед собой стопку свежевыстиранной одежды. Она подозвала Плой к себе поближе и объяснила, что собирается сложить складка к складке всю эту гофрированную одежду, которая принадлежит садэт. Она показала, как это делается и предложила попробовать самой. У Плой получилось с первой попытки. Ведь это была одна из её обязанностей дома: помогать матери складывать гофр.
 
Так в молчании за работой они провели уже некоторое время, когда лёгкое шуршание у дверей привлекло внимание Плой. Она подняла голову и увидела девочку лет десяти. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что девочка - настоящая сорви-голова! Это становилось ясно по тому, как она смотрела, по всей её позе и по степени хаоса, в котором пребывал её наряд. Встретившись глазами с Плой, она первым делом показала язык, заставив её в смущении опустить глаза. Наконец, на шорох в дверях обернулась кун-Сай. Выждав секундную паузу, она похлопола ладонью по месту на полу рядом с собой.
 
"Иди сюда, Чой! Иди-иди! Ну, и где же ты была? Где с самого утра пропадала? ... Отлупить бы тебя как следует! Доведёшь ты меня всё таки до этого."
 
На этих словах девочка проскользнула в комнату, плюхнулась на место, указанное ей кун-Сай.
 
"Нет, только полюбуйтесь: вид совершенно невинный! Это при том, что у садэт на утренней аудиенции, насколько я знаю, тебя никто не видел. Говори по-хорошему, где тебя носило?"
 
"Я была в Шорейном Ряду", - как ни в чём не бывала ответила девочка.
 
"Где именно в Шорейном Ряду?"
 
"У кун-Ламай?"
 
"Это у которой?"
 
"У чиновницы-Ламай".
 
"И зачем же тебя туда понесло?"
 
"Мы играли с её младшей сестрой мэ-Ламун".
 
"Ага! Играли, значит? Весь день?!"
 
"Нет. Потом я забежала к тётушке Киян".
 
"Опять за угощением, полагаю?"
 
"Ну, она настояла на том, чтобы я перекусила немножко".
 
"Ладно. Что потом? Говори, ничего не утаивая!"
 
"Потом? Потом я заглянула в мастерскую кун-Глип".
 
"Что?! Какие демоны затащили тебя в такую даль?!" - теряя самообладание, прикрикнула на неё кун-Сай.
 
"Мне хотелось посмотреть на фарфоровые фигурки придворных", - последовал невозмутимый ответ, который, видимо, окончательно истощил запасы терпения кун-Сай, потому что за этим последовал шлепок по ноге.
 
"Вот тебе! Вот тебе фигурки придворных", - и, повернувшись к Плой, сказала: Я очень надеюсь, что ты не будешь ни в чём брать примера с этой вот моей Чой. Это ужас что такое! Не слушается, делает, что взбредёт в голову. Всех она знает, везде её носит. Пропадает на целый день, и попробуй её удержи! Просочится в любую щель! Я с ней не справляюсь. Этот ребёнок - наказание небесное и пустая трата риса. Не будь она дитя родного моего брата, давно бы домой отослала!"
 
Тем временем Чой от шлепка мгновенно обмякла, и по щекам её заструились слёзы. Настоящий потоп! Не будь Плой свидетелем всей сцены, легко можно было бы предположить, что Чой действительно сильно наказали, и ей очень больно.
 
Закончив говорить с Плой, кун-Сай снова перевела взгляд на Чой:
 
"Нет, только посмотрите! Слёз натекло столько, что можно одежду отжимать! Ты или сейчас же прекращаешь это представление, или я по-настоящему тебя накажу!"
 
Возможно, Чой точно знала, дальше какой черты ей с кун-Сай заходить не следует, или же в этом потопе истощился весь излишек слёз, но она послушалась и резко перестала плакать. После этого она, подтянув к себе бетелевую шкатулку кун-Сай, принялась играть с содержимым шкатулки. И глаза её уже были совершенно сухими.
 
 
"Давайте, знакомьтесь! - сказала кун-Сай. - Это Плой, её сегодня представили ко Двору. Она дочь мэ-Чэм, что спит вон там в позе десятиликого Раваны. А это моя племянница Чой, ей тоже 10 лет, и она всё тебе здесь покажет и всему научит. За исключением, я очень на это надеюсь, того, как делать всё наперекор тому, что тебе говорят".
 
 
Кун-Сай сделала особое ударение на последней фразе. Из услышанного Плой поняла, что Чой здесь живёт уже достаточно долго, учитывая, что она "всех знает и везде её носит". 
 
Своими повадками, дерзким видом и непослушанием Чой вызвала в ней немедленную симпатию и напомнила о кун-Чый. От мысли, как, должно быть, одиноко без неё сейчас кун-Чый, ей стало грустно, и в голове сам собой возник вопрос: а где же коробочка тян-апа, подаренного ей кун-Чый? Вспомнив, что коробку взяла у неё из рук служанка, Плой успокоилась.Скорее всего, Пит принесла её сюда вместе с другими вещами и оставила у дверей.
 
Всё то время, пока кун-Сай представляла их друг другу, Чой спокойно и внимательно смотрела ей прямо в лицо, а потом улыбнулась такой очаровательной улыбкой, что и не описать. Но стоило кун-Сай вернуться к своей работе, как она с силой ткнула Плой в ногу. И тогда уже, удостоверившись в её полном к себе вниманиии, из-за всех сил высунула язык, одновременно пальцами неимоверно растопырив веки. Плой отвела глаза. Проделка Чой вызвала у неё не то чтобы смущение и точно не досаду, а как раз наоборот: головокружительное радостное чувство. Просто любовь с первой встречи.
 
Сама не будучи ни особенно бесстрашной, ни непослушной, в других Плой эти качества нравились и сразу вызывали чувство увереннности в том, кто ими обладал. Причина, наверное, скрывалась в кун-Чый, которая была именно такой: бесстрашной и непослушной, а одновременно с этим, очень щедрой, доброй и верной. Домыслив за повадками Чой знакомые черты, она уже видела в ней друга.
 
Какое-то время в комнате стояла тишина. Кун-Сай с Плой были заняты одеждой, а Чой погрузилась в какую-то свою игру, используя для этого то палочку для ушей, то маленькое зеркало, с помощью которого она посылала солнечных зайчиков гулять по комнате, по вещам и лицам. Потом она достала коробочку с пчелиным воском и размазала его толстым слоем на губах. Всё это вынуждало кун-Сай то и дело прикрикивать на неё и делать замечания. Мать к этому времени проснулась и лежала с открытыми глазами, сонно наблюдая за ними.
 
"Тё-ё-ё-ть!" - нарушила тишину Чой.
 
"Что?"
 
"Сегодня утром в гостях у кун-Ламай я видела кун-Сают. Она велела спросить, что ты решила насчёт её шкатулки?"
 
"Насчёт её шкатулки?!" - с возмущением отреагировала кун-Сай. И оттого что она вслеснула руками, складки только что тщательно сложенного патэпа рассыпались в её руках.
 
"Вот что я скажу! Передай своей кун-Сают, что я не купаюсь в золоте. А это значит, что мне совершенно не пристало ходить со шкатулкой ценой в 20-30 чангов! В моём случае это было бы как минимум неуместно".
 
"Кун-Сают сказала, что согласна отдать её всего за 10 чангов".
 
"Нет, ну что за ребёнок! Тебя-то как это касается?! Я уж не говорю о том, что всё это не детского ума дело!"
 
На это Чой промолчала, зато разговором заитнересовалась Мать.
 
 
"О какой шкатулке идёт речь, кун? Это за такие-то огромные деньги?!"
 
"Да о шкатулке кун-Сают. Помнишь её, мэ-Чэм? Она ещё приходилась какой-то роднёй твоему мужу".
 
"Неужели та самая?! Кун-Сают-Богаче-Которой-Нет-Никого?!"
 
"Она-она. Где ж вторую такую найдёшь? Аристократка чистейшей воды! Отец - Его Сиятельство чао-прая; семья как-то связана с родом Его Величества; денег в семье столько, что трудно понять, что со всем этим делать. Помнишь, ты ещё была девочкой, и кто-то привёз нам сюда угощение, никогда прежде не виданное заграничное лакомство: пшеничные булочки? Так это угощала кун-Сают. Тогда же все рассказывали историю о том, что её отец был первым человеком, завёзшим в Сиам лёд. Когда лёд доставили из самого Сингапура, он, не решаясь первым его попробовать, приказал  сделать это слуге. Рассказывают, что крик мальчика был слышен в трёх, а то и в семи соседних усадьбах. Можно только себе представить ужас ребёнка, когда тот перестал чувствовать язык, и на миг поверил, что он у него отвалился!"
 
Мать, развлечённая рассказом, уже полностью проснулась и сидела посмеиваясь.
 
"Ага! Значит, та самая Сают! Как у неё сложилась жизнь, кун?"
 
"Ну, как-как ... Уже на следующий день после Церемонии Взросления, как только ей состригли узел волос с макушки, она взяла и заявила всем и каждому, что ей нет никакой необходимости заводить бетелевую шкатулку, потому что ей-то на роду написано пользоваться королевской шкатулкой, и никак не меньше!   Тогда она ещё заглядывала ко мне в гости, и я, ради её же пользы, посоветовала ей остерегаться строить планы, предупреждающие монаршие волеизъявления, по причине самонадеянности и бестактности таковых. Но она перебила меня и возразила, что её судьба предопределена свыше! При её рождении, видишь ли, предсказатель предрёк ей головокружительное, вследствие хорошей кармы, будущее. Поэтому, мол, Его Сиятельство отец отдал её на воспитание во Дворец и надеется насладиться в будущем счастливой старостью в окружении царственных внуков".
 
"Не может быть! Она что, правда, всем об этом рассказывала?!!" - Мать не могла разогнуться от смеха.
 
"Увы! И я помню всё так, словно это было вчера".
 
Мать подсела к кун-Сай, взяла с её сервиза бетель и, принявшись с аппетитом жевать, спросила:
 
"И что с ней было дальше?"
 
 
"А ничего. Она продолжала жить здесь в роскоши и высокомерии, ожидая свершения судьбы. Но время всё шло, и даже ей наконец стало ясно, что никаких признаков того, что она когда-нибудь станет одной из младших жён Его Величества просто не существует. А потом она пропала. Через некоторое время вернулась, уже с бетелевой шкатулкой, роскошной до умопомрачения, той самой, которую она теперь надеется продать мне. Первым делом она всем объяснила, что шкатулка сделана за границей по заказу Его Сиятельства отца. Представь себе шкатулку из чистого золота, крышка вся по кругу украшена бриллиантами, а в самом центре из маленьких изумрудов выложена змейка! Это, значит, потому что родилась она в Год Малого Змея. Ну вот.  С этого времени она перестала говорить о своём предназначении. Напротив, теперь она стала выражать сомнения в том, что в участи младших жён есть хоть что-нибудь приятное. Их взлёт и сияние, мол, длятся мгновение, а потом лишь безмерная скука стояния на коленях в Жёлтой Зале каждый день. Не говоря уж о том, что таких шкатулок, как у них, много, а другой, подобной её, нет. Так прошло где-то ещё года два. А потом она вдруг опять исчезла. До меня доходили слухи о том, что она вышла замуж; что по роскоши свадьба превосходила всё, что можно себе представить; что на Церемонии Воды молодожёнам оказали честь своим высочайшим присутствием несколько принцев и принцесс; ещё рассказывали, что она была в изумительных по красоте рубинах, и т.д. и т.д. После этого о ней долгое время опять ничего не было слышно. И вот дней двенадцать тому назад она вернулась во Дворец! Ночует по очереди у друзей, похудела до неузнаваемости! Оказывается, с ней случилось горе: умер Его Сиятельство отец. А человек, за которого она вышла замуж, обобрал её до нитки.  Вчера она пришла ко мне с визитом, а в руках что-то обёрнутое в шёлк. Ну, поговорили мы для начала о том, о другом, а потом она разворачивает свёрток, в котором, как ты понимаешь, та самая её шкатулка с изумрудной змеёй! И тут она принимается за меня всерьёз, наседает, чтобы я купила у неё эту вещь. Это я-то?!! Вот смеху-то! Как она себе это представляет? Что я пойду и раздобуду где-нибудь 20 чангов, и зачем? Затем, чтобы купить себе шкатулку, которая не  идёт ни к моему статусу, ни к положению в резиденции?! Это я молчу, что и родилась я в год Тигра, а не Малой Змеи. Только представить себе потеху, удайся ей меня убедить! В общем, визит длился долго, но ни к чему не привёл. А сейчас, по тому, что она велела передать Чой, что согласна и на половину, я понимаю, что дела у неё обстоят действительно плохо".
 
Плой не пропустила ни слова из рассказа кун-Сай и решила при первой же возможности попросить Мать разъяснить ей нескольких непонятных мест. Во-первых, правильно ли она поняла, что при Дворе принято, чтобы девушки с хорошей кармой становились младшими жёнами Его Величества? Ещё, понять бы, какие они, эти младшие жёны? Пока ясно только то, что все они, как ни удивительно, вынуждены постоянно одалживать бетель из шкатулки самого короля! Но возможно ли такое? Во-вторых, куда и как взлетают младшие жёны? И что это за сияние, которое заканчивается, и поэтому  они попадают в жёлтый зал, где и вынуждены все дни стоять на коленях? Было страшно даже узнавать что-нибудь про этот жёлтый зал.
 
"Чем дольше слушаю, тем больше её жалею, кун, - сказала Мать. - Я помню кун-Сают, хотя она была несколько старше. Когда я появилась при Дворе, она уже ходила в девушках и нас с ней ничего не связывало. Когда же я сама повзрослела и вышла замуж за Его Сиятельство, нам тоже не приходилось встречаться, потому что это две разные ветви клана. И вот как странно: как бы долго человек, отмеченный благосклонной судьбой, ни жил в счастье и изобилии, стоит ему раз попасть в беду, и жалко его не меньше любого другого". 
 
"Я тоже ей очень сочувствую, мэ-Чэм. Но поверь, человеку моих возможностей не разрешить затруднений людей с привычками кун-Сают. Сейчас она пришла ко мне, низко держа голову, а сколько лет и не вспоминала. Но тогда у неё всё было хорошо. А теперь ей и пойти, наверное, больше не к кому. Если всю жизнь окружать себя льстивыми друзьями, которые не удержат от беды, не предостерегут, а только будут во всём с тобой соглашаться, не удивительно, что когда остаёшься без ничего, говорить с ними становится не о чем. Сейчас она гостит у подруг, но, думаю, она уже замечает, что те с каждым днём подпускают в отношении к ней всё больше холодной воды".
 
Кун-Сай шумно вздохнула и закрыла тему: "Что ж, увы, такова природа отношений!"
 
Наступила тишина, которую нарушила Мать. Она пожаловалась на жару и со словами, что неплохо бы искупаться, посмотрела на Плой.
 
"Вот и замечательно! - поддержала её кун-Сай. - Сходите искупайтесь, а переодеться возвращайтесь сюда. Где купальня, ты знаешь".
 
Когда Мать с Плой встали и пошли к выходу, Чой, не отставая ни на шаг, последовала за ними. За дверями стояли чёрные коробы, оставленные ими с утра на причале. Пит, видимо, успела за ними сходить. Мать сняла с одного крышку и села рядом на корточки. Пока она доставала то, что ей нужно для купания, Чой маячила у неё за спиной, пытаясь разглядеть, что там внутри. Уже через мгновение, убедившись, что Мать не проявляет признаков недовольства, Чой принялась вытягивать из короба то одно, то другое, с азартом вертя это в руках и разглядывая. А Плой вдруг со всей настоятельностью вспомнила о той естественной потребности, на которую ей среди невероятных событий дня удавалось не обращать внимания.
 
Дома утро для неё начиналось с привычного горшка, который Пит потом относила к каналу. Но сегодня было необычное, нарушающее все привычки утро. С сегодняшнего дня она будет жить в резиденции, и значит, ей нужно как можно скорее узнать, как в подобных случаях поступают живущие здесь придворные. Можно было бы потихоньку расспросить об этом Пит, но Плой не видела её с самого прибытия во Дворец и даже не представляла себе, куда та запропастилась. Выхода не было. Преодолев стыдливость из-за того, что Чой сидит совсем рядом, она как можно тише шепнула Матери о своём затруднении. На что Мать, к её ещё большему смущению, громко рассмеялась:
 
"Ну конечно. Только сделаем так: ты пойдёшь с мэ-Чой, а я пока искупаюсь. Хорошо? Мэ-Чой, будь добра, проводи Плой до Подземного Туннеля!"
 
 
Плой с опаской повернулась к Чой. Почему в туннель? И отчего он называется подземным? Но Чой на её испуганный взгляд ответила уверенным кивком и, бодро вскочив, направилась к выходу.
 
"Как закончишь дело, Плой, сразу возвращайся назад! Нигде не задерживайтесь, - попросила Мать. - Я дождусь тебя и искупаю".
 
Минуту спустя они с Чой уже были на улице, и Плой приходилось очень стараться, чтобы не отстать. Через некоторое время Чой обернулась и спросила:
 
"Терпеть очень трудно?"
 
"Нет, не очень. Спасибо, мэ-Чой".
 
"О! И не думай важничать, называя меня мэ-Чой!"
 
Плой смутилась. Какая явная и глупая оплошность с её стороны! Раз Мать обращается к кун-Сай "кун", значит и для Плой племянница кун-Сай должна быть "кун".
 
"Я извиняюсь! Прошу меня простить кун-Чой!" - сказала она со всем смирением человека, ещё не разобравшегося в новых порядках.
 
А Чой захлебнулась от смеха:
 
"Эй, девочка, ты что дурочка?! Называй меня Чой, ясно? Меня никто иначе не называет. Одна только тётина Пад твердит мне кун-Чой. Я тоже собираюсь называть тебя просто Плой".
 
От этих слов стало так тепло, что Плой как-то сразу развесилилась и почувствовала себя с Чой совсем уже легко. Настолько, что осмелилась высказать своё сомнение:
 
"Чой! А зачем нам идти в этот подземный туннель, а?" 
 
"Вот это вопрос! Разве не тебе надо было "сходить в кусты"?"
 
"Да, но ..... Мне просто не очень хочется идти именно туда".
 
"Хо! А куда же ты пойдёшь, если не в Подземный Туннель?! - удивилась она, словно всё было исключительно очевидно. - Ладно. Довольно уже болтать. Нужно успеть до того, как хлынет народ".
 
И она так припустила, что Плой пришлось за ней почти бежать. Скоро они были на мощённой плитами широкой улице с особняками по обеим сторонам. Свернули во Внутренний Шорейный Ряд. После этого пронеслись мимо Врат Шри Судавонг, которые доставили Плой утром столько неприятностей, и, наконец, углубились в переулки.  Чой за всю дорогу ни разу не замедлила хода, несмотря на доносившиеся со совсех сторон приветствия знакомых девочек и даже взрослых, пока в конце концов они не влетели в действительно настоящий туннель, который ответвлялся от большой стены Внутреннего Двора.  Туннель был построен из кирпича и покрашен в белый цвет. Внутри по обеим сторонам от длинного прохода пол был приподнят и перегорожен на маленькие "домики". Стоило в таком "домике" сесть и стены скрывали человека, но не полностью, а только по грудь. Плой увидела торчащие женские головки всех возрастов, и детские тоже. К своему удивлению, она не заметила ни у кого даже и намёка на смущение. Напротив! Некоторые в соседних "домиках" или в тех, что напротив друг друга, оживлённо переговаривались, а столкнувшись у выхода, весело здоровались.
 
Видя, как многолюдно это место и как лишено уединённости, Плой остановилась и с самым жалобным видом позвала:
 
"Чо-о-ой! Чой, я здесь не смогу ..... Среди людей .....".
 
"Эй! - нетерпеливо прикрикнула на неё Чой. - Давай без этого! Нам нужно торопиться. Всё равно ты будешь приходить сюда, потому что туннель существует специально для этого!"
 
И поскольку Плой не сдвинулась с места, она схватила её за руку и потянула вперёд.
 
"Пошли говорю! И я с тобой пойду за компанию".
 
Заведя Плой в один из"домиков", Чой вошла в другой и тут же пустилась рассказывать какую-то крайне сумбурную, без начала и конца, историю, которой ловко и незаметно отвлекла её от чувства неловкости. Плой с радостью думала о том, что они с Чой знакомы несколько часов, а она уже чувствует себя ей обязанной. И это чувство ей нравится.
 
Всё же задерживаться в таком месте не хотелось, поэтому скоро она уже была готова пуститься бегом в обратный путь.  Но Чой почему-то пошла неспешным, прогулочным шагом, показывая ей по дороге разные резиденции и особняки и объясняя, кто где живёт. Так что Плой оставалось только поражаться всезнанию Чой.
 
Тем временем начало смеркаться, и когда они проходили мимо Врат, те уже были закрыты, и клоны запирали их с оглушительным лязгом. Эти звуки почему-то навеяли грусть. При том, что дома ворота тоже закрывались, через них всё равно продолжали ходить. И хотя Плой до этого дня никогда даже не покидала усадьбы, было странно оказаться вдруг взаперти. Словно её наказали. Чой сказала ей, что нет такой силы, которая заставит клонов нарушить правило и отпереть Врата раньше, чем истечёт ночь и наступит рассвет. 
 
Неожиданно Чой сорвалась с места и помчалась бегом, на ходу объясняя, что скоро стемнеет, а у них нет свечей. А это означает неприятности.
 
"Почему?" - удивилась Плой.
 
"Потому! При Дворе нельзя ходить в темноте, не имея при себе огня!"
 
Среди всех этих ослепительных зданий было трудно представить себе наступление такой темноты, чтобы для ходьбы понадобилась свеча. И воображение Плой сразу нарисовало страшные картины: разбойников, сползающихся в ночи змей и свирепых злокозненных духов.
 
"Чой! А из-за чего у нас будут неприятности?" - спросила она с замиранием.
 
"Ну как же! Из-за клонов, конечно! Они тут же нас схватят. Клоны останавливают каждого, кто оказывается на улице без свечи или фонаря! - по-детски объяснила Чой "Придворный указ о ночном времени".
 
И этого объяснения было достаточно, для того чтобы Плой уже неслась, опережая Чой. Свирепость клонов ей казалась очевидной и не требовала доказательства. Страшно было даже подумать о столкновении с ними теперь, когда рядом нет Матери.
 
Наконец они добежали до Резиденции. Не останавливаясь, Чой повела новую подркгу мимо комнаты кун-Сай и через заднюю дверь вывела  в просторный внутренний дворик. Он был выложен такими же каменными плитами, что и улица снаружи, а три из его четырёх сторон образовывала галерея, шедшая вокруг всего нижнего этажа. Каждую из этих сторон украшали, чередуясь друг с другом, пышные кусты в больших глиняных кадках и наполненные водой драконовые кувшины, в которых выращивают лотосы. С четвёртой стороны двор закрывала толстая в глубину, но не слишком высокая стена с маленькой дверцей, выводящей наружу. Вдоль стены стояли кусты белоцветной мурраи вперемежку с алой иксорой. А в самом дальнем углу, вокруг большого дерева, стояли огромные драконовые сосуды с водой для купания.
 
Мать уже искупалась, но ещё не ушла. Она сидела на кирпичной ограде, построенной вокруг дерева, и разговаривала с одной из камеристок садэт. Та, сидя на маленьком табурете, обливалась водой и уже заканчивала купаться. Увидев Плой, Мать обрадовалась. Она весело поблагодарила Чой за то, что та не забыла о её просьбе не задерживаться, и пообещала ей за это хороший подарок. Потом она взялась за Плой. Поливая её водой, хорошенько помыла, и это было так уютно, так по-домашнему, словно они никуда и не уезжали. Потом в комнате кун-Сай Мать опрыскала её всю ароматной водой, чуть-чуть попудрила тальком и переодела в свежую одежду. Только после этого она занялась собой.  Плой заметила, что Мать вкладывает в свои действия гораздо больше внимания к деталям, чем это бывало дома. Она нанесла на лицо, шею, плечи, руки и ноги взвесь ароматной воды с тальком и обмахивала себя веером, пока не высохла. Затем повторила всё снова, используя на этот раз простую ароматную воду. И в завершение она обволоклась вся тончайшим слоем пудры с жёлтой цветочной пыльцой. Мать долго, не двигаясь, смотрела на себя в зеркало. Потом достала гребёнку, тщательно зачесала волосы назад и аккуратно выщипала волоски, выбивающиеся из безупречно плавной линии лба. Восстанавливая дворцовые привычки ухода за собой, она как будто возвращалась к себе дозамужней.
 
Теперь настал черёд выбора одежды, и мать открыла чёрные коробы, которые кто-то уже занёс внутрь и оставил в углу. Подозвав к себе Плой, Мать достала оттуда две стопки одежды: понунги для низа и патэпы для верха. Вернувшаяся в этот момент кун-Сай поинтересовалась, чем это они заняты, не перебиранием ли сокровищ? На что Мать ответила:
 
"Не совсем, кун. Хочу разобрать свою одежду по цветам. Когда так долго живёшь вне Дворца, отвыкаешь одеваться изящно. Ты бы удивилась, кун, если бы увидела, как сейчас одеваются люди снаружи. Цвета носят просто какие захотелось, не вкладывая в их сочетание никакого особого смысла. Часто бывает так, что всё, и верх и низ, одного и того же цвета. И этим сейчас никого не удивить. Помню, в самом начале замужества я как-то возьми и заметь старшей дочери Его Сиятельства, что она одета не так, как во Дворце. Так обиды потом было ..... Не разговаривала со мной много дней!"
 
Мать коснулась руки Плой.
 
"А теперь, милая, смотри и запоминай! Это тебе первый урок настоящей элегантности, которая необходима для жизни при Дворе. Мы сейчас разберём все эти наряды на гармоничные пары.  Итак, понедельник. Для понедельника мы выбираем палевый панунг с синим верхом или лиловым, как цветок мирабили. Если же в этот день ты предпочтёшь панунг синий с голубиным отливом, то верх к нему полагается охристый, как цветок чампаки", - и Мать положила на пол перед Плой охристый патэп, а потом вытянула из стопки  синий с отливом панунг и приложила его к нему, чтобы Плой могла полюбоваться этим сочетанием.
 
"Так. Теперь день -вторник. Во вторник надевают панунг розового цвета или насыщенно сиреневого, как косточка мапранга. А верх надевают нежно-зелёный, цвета неспелой мякоти того же мапранга. Но если у тебя будет светло-зелёным низ, то верх к нему нужно подобрать бледно-фиолетовый. Вот так .....
По средам подходящие цвета для панунга - это вощённо-зелёный, как стручок индийского горошка, или же стальной. Верх к нему должен быть бледно-жёлтым.
Наступил четверг, значит выбирай тёмно-зелёный панунг с рубиновым верхом. Или наоборот, пусть панунг будет тёмно-оранжевым, а верх нежно-зелёным.
В пятницу удачно сочетать тёмно-синий с жёлтым, а в субботу сиреневый с нежно-зелёным. Всё равно что рассечь надвое фрукт мапранга: косточка сиреневая, мякоть зелёная.
В субботу также хорошо носить узорный панунг цвета индиго - если удастся такой найти: он очень редкий и ценный - с нежно-зелёным верхом. Панунг цвета индиго уместен и в дни траура. Только в этом случае верх должен быть цвета слоновой кости. 
И, наконец, воскресенье. В этот день нужно выбрать узорный панунг тёплого оттенка, как гранатовые гроздья личи, вместе с нежно-зелёным патэпом. И ещё в воскресенье можно носить цвета четверга: тёмно-зелёный с рубиновым. Ну вот, Плой! Теперь ты знаешь всё, чтобы не выглядеть при Дворе, как гостья из деревни".
 
"Ох, мэ-Чэм, - сказала кун-Сай. - Ты же не рассчитываешь, что после одного урока такой скороговоркой Плой всё это запомнит? Да это и некспеху. Поживёт, присмотрится и прекрасно сама во всём разберётся".
 
Мать закончила переодеваться и уютно беседовала о чём-то с кун-Сай, когда в комнату начали заглядывать гостьи: те, что только теперь прослышали о её возвращении. Они закидали Мать вопросами о её жизни, и сами тоже увлеченно рассказывали о разном из  своей.  Через некоторое время Плой заскучала и стала оглядываться в поисках, чем бы себя занять. Тут она увидела, что из-за двери ей делает отчаянные жесты Чой. Плой, как сидела на четвереньках, устремилась в её сторону, на ходу умудрившись прихватить коробку тян-апа. Чой сразу повела её во двор, и там они уселись под большим деревом. В этот час в окнах Резиденции уже начали зажигаться огни, поэтому двор был неплохо освещён. В темноте оставались только середина двора и круг под деревом.
 
"Давай здесь посидим, - сказала Чой. - Гулять вечером мне не разрешают. Если ослушаюсь, тётя обещала меня побить. ... Кстати, что это у тебя за коробка?"
 
"О! Пожалуйста, бери! - Плой открыла коробку. - Это тян-ап из дома".
 
Чой быстрым движением выхватила прямоугольник тян-апа и минуту с азартом жевала, а потом неожиданно спросила:
 
 
"Ты по дому скучаешь?"
 
Плой хотела ответить, но у неё вдруг перехватило горло, так что она смогла только кивнуть. Днём ей несколько раз без причины хотелось плакать. А с наступлением сумерек вообще всё стало окрашиваться в неуютные тона печали и одиночества. Странно, что только вопрос Чой заставил её обратить внимание на это. Она действительно невыразимо скучала по привычному, надёжному, единственно-знакомому с рожденья дому. Подробно, как наяву, представились все черты и запахи вечерней усадьбы. В этот час Его Сиятельство отец уже, конечно, вернулся и отдыхает в своей любимой галерее. Будь это обычный вечер, Плой бы сейчас прервала игру и бегом возвращалась в тиковый дом Матери. Какое тёплое и уютное чувство от одних этих воспоминаний! Конечно, блеск и красота Дворца подействовали на неё. Но огромные, скрытые в ночи пространства стали казаться чёрной пустотой, в которой маленькой девочке легко затеряться. Очень хотелось бежать к Матери, чтобы зарыться в её объятиях. Но сегодня делать этого ни в коем случае нельзя. Мать не одна, к ней пришли гости, и Плой впервые не чувствовала, что важнее её для Матери никого на свете нет.
 
"Ты вообще-то молодец, - нарушила молчание Чой. - А я проплакала три дня, когда меня сюда привезли. Даже рис не хотела есть.  Тёте чуть не пришлось везти меня назад. ... Больше всего на свете мне не хватает Ныанга. Дня не было, чтобы мы не играли вместе. И тут меня забрали сюда. А он же мальчик, ему нельзя".
 
Из рассказа Чой Плой поняла, что её отец - чиновник, старший брат кун-Сай, что её семья живёт на улице Чанов, и что у неё единственный брат, по имени Ныанг, на два года старше неё.
 
«Отец стал жаловаться, что из-за того, что я с братом с утра до вечера, меня не отличить от мальчишки. Потом он попросил тётю забрать меня и воспитать как барышню, - объяснила Чой. - Тётя, конечно, добрая. Даже очень. Но если разозлится, то держись! Обратила внимание, как она утром сказала, что воспитание меня -  пустая трата риса? Ну так я не стану есть её рис. Подожди, увидишь!"
 
Удивлённая, Плой не нашлась, что на это сказать.
 
"Слушай, а ты не боишься привидений?" - обыденным голосом спросила Чой.
 
И именно из-за того, как она это сказала, Плой покрылась вся гусиной кожей. Ей и без того было не по себе.
 
"В эбеновом дереве прямо за этой стеной живёт злющее привидение, - не дожидаясь ответа, продолжила она. - Говорят, это дух женщины, которая там когда-то повесилась. Когда стемнеет, ты лучше туда не ходи. Жутко!"
 
Плой поспешила сменить тему.
 
"Чой, а что это там, вдали?"
 
И показала рукой за стену Резиденции, где, доминируя на всём ночном небосклоне, сказочно мерцал Большой Королевский Дворец. От него отвлетвлялись здания с высоко расположенными террасами и длинный подвесной мост. И вдруг, прямо на их глазах,  повсюду начали зажигаться огни, и через мгновение уже полнеба полыхало ярмарочными огнями.
 
"Так это же Верхний Двор! А вот это Махапхарат, главный дворец, где живёт Его Величество наш король и его королевы. Террасы, которые от него расходятся, называются Небесными Садами. Сама я там никогда не была. А вон там подвесной мост, видишь? Знаешь куда ведёт?" - и Чой, вскочив, потащила её на середину двора.
 
"Этот мост соединяет дворец вон с той огромной резиденцией. А маленькое здание на пути между ними - это Дом Изумрудного Будды".
 
Зрелище было невероятное! Из всех окон Верхнего Двора лился золотой свет, и, глядя на этот свет, воображение дорисовывало за ним сказочные узорные покои.
 
"Кун-Чой! - совсем близко раздался голос служанки Пад. - Велено идти ужинать! И поторапливайтесь! Не сердите зря кун-Сай!"
 
Когда они подходили к дверям, Чой шепнула:
 
"Ты иди первой, ладно! Я сейчас догоню тебя", - и исчезла.
 
Мать и кун-Сай сидели перед расставленной едой. Увидев её, кун-Сай похлопала ладонью рядом с собой, приглашая её скорее садиться. На вопрос о Чой, Плой ответила, что та будет через минуту.
 
Они уже некоторое время ели, когда в комнату ворвалась Чой. В одной руке она несла большой гратонг из бананового листа.
 
"Что это у тебя?" - спросила кун-Сай.
 
"Горячий рис".
 
"Не понимаю, зачем было бегать за рисом? У нас всегда его много".
 
"Я его заказала ещё днём, - обычным голосом ответила Чой. - Тётя, кажется, жаловалась на пустую трату риса. Так я пошла и купила его сама. Из еды только прошу позволения насчёт всего остального".
 
Мать поперхнулась едой и чуть не задохнулась от смеха, так что по щекам хлынули слёзы. Кун-Сай хотела возмутиться:
 
"Нет, ну что за невозможный ребё…!" - но не смогла договорить.
 
Пока они с Матерью умирали от смеха, а потом пытались отдышаться и высушить слёзы, Чой успела устроиться между ними и положить поверх своего риса горки самой разной еды. Вид у неё был победный.
 
За ужином было очень хорошо. Еда была вкусной, а настроение у  всех лёгким. Но потом кун-Сай задала Матери вопрос:
 
"Мэ-Чэм, ты как, надолго к нам? Мне бы хотелось, чтобы ты осталась  здесь подольше, после стольких лет разлуки".
 
"Ох, кун, не знаю. У меня сейчас в груди  всё словно разбито. Я боюсь, это мирное спокойное место больше не для меня. И есть ещё одна причина: живя здесь, я буду только тратить. Так моих денег надолго не хватит, а мне нужно вложить их в дело и попробовать зарабатывать на жизнь. Ты ведь знаешь, у меня есть родственники в Чачынгсао. Они зовут меня к себе, и говорят, что там есть неплохие возможности".
 
Комната на глазах качнулась и поплыла. Значит, Мать скоро уедет, а Плой останется! Останется здесь навсегда одна, без неё! То, что Мать сказала дальше, не оставляло никакой надежды.
 
"Я должна просить кун взять мою Плой и позаботиться о ней. Я буду приезжать как можно чаще".
 
"О чём речь, мэ-Чэм, конечно. Твой ребёнок мне не чужой. Буду приглядывать за ней, как за родной племянницей. А по сравнению с Чой, так это будет чистой воды отдых".
 
Потом кун-Сай повернулась к Плой.
 
"Останешься у меня? Бояться не надо, я позабочусь, чтобы тебе здесь было хорошо. Служа садэт, мы наслаждаемся её неисчерпаемой милостью. Трудно найти более великодушную покровительницу, чем садэт. Так как ты ещё маленькая, у тебя обязаностей пока никаких не будет. Однако предупрежу, что трудолюбие в себе лучше воспитывать сразу, не то его место займёт обыкновенная лень. И вот ещё что очень важно: садэт с нами держится запросто. Но не допустимо, чтобы это вскружило голову. Милость садэт безгранична, и только собственной глупостью и самонадеянностью можно лишить себя её, потому что даже гнев садэт - проявление любви".
 
"О, как хорошо я это знаю! - поддержала её Мать. - Сначала, только появившись здесь, я часто заслуживала нарекания. Но скоро перестала бояться гнева садэт, поняв, что она всегда хочет только добра. Помнишь, кун, как Её Высочество была мною недовольна, когда я прибежала просить разрешения уйти жить своим домом? И её недовольство было совершенно естественным. Кто я была? Девица со знанием жизни младенца! А когда я, наконец, поняла, как права была садэт в своей отповеди мне, говоря, что я совершаю глупость, давая сладкими речами увлечь себя человеку, у которого дома сидит жена и есть дети, одумываться было поздно. И всё равно на прощальной аудиенции садэт была невероятно ласкова со мной. А под конец преподнесла мне королевский подарок. Эти 30 чангов были моим капиталом в течение всех замужних лет. Процент с них давал мне чувство независимости. И даже теперь именно на эти деньги я собираюсь начать дело".
 
Это повторное упоминание Матерью предстоящего  отъезда тяжестью легло на сердце Плой. Но заговорить с ней об этом сейчас, в присутствии кун-Сай, было бы неудобно. Оставалось сидеть и ждать, пока они не остануться одни. У еды пропал вкус, и её невозможно было проглотить, потому что она застревала в горле, подобно сухой муке. Плой сказалась сытой и всё оставшееся время не поднимала лица, усилием воли удерживая слёзы в глазах, не давая им пролиться. После ужина кун-Сай с Матерью ушли наверх, на вечернюю аудиенцию. Чой оставили с Плой, чтобы она с ней поиграла, а позже помогла устроиться спать. Пришла Пад со служанкой Матери Пит. Вместе они развесили москитные сетки и расстелили постель: под одной сеткой постель для кун-Сай с Чой, под второй - для Плой с Матерью. Чой тем временем вытащила откуда-то коробку с фарфоровыми игрушками и показала Плой свои сокровища. Чой собирала фигурки придворных уже долгое время и могла похвастаться внушительной коллекцией.  Тут были даже миниатюрные предметы быта и кукольная утварь. В любое другое время всё это оказало бы на Плой легко предсказуемое впечатление. Но сейчас она могла лишь пытаться казаться  заинтересованной. Выручила Пит, которая, подсев к ним, присоединилась к игре. Её счастливый смех, азарт и вопросы, которыми она засыпала Чой, сделали бы честь любому ребёнку. Но вскоре Чой пожаловалась на сонливость и нырнула под сетку. Плой последовала её примеру, а Пит осталась сидеть в центре комнаты, клюя носом в ожидании возвращения Матери.
 
Плой держала глаза широко открытыми, чтобы не спать, чтобы дождаться Матери и просить её объяснить всё, но даже не заметила момента, когда соскользнула в тревожный беспокойный сон.
Проснулась она от присутствия Матери. И сразу обвила её руками, прижалась всем телом и зашептала:
 
"Мамочка! Неужели ты правда уедешь? Неужели это не понарошку?"
 
Мать длинно вздохнула, а потом прижала её к себе, так что у обеих перехватило дыхание.
 
“Спи, Плой! Спи, любовь моя!»
 
Потом добавила:
 
«Ты всегда должна помнить, что нет у меня никого дороже тебя. И как бы я ни поступила, это только потому, что я верю, для тебя так будет намного лучше. И никогда, никогда не думай иначе!”
 
В голове Плой не прояснилось и не стало понятнее. Но лежать рядом с Матерью, вот так тесно прижавшись к ней, было так хорошо, так уютно, что через мгновение она уже крепко спала.
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 3 (;)
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
 
Прошли дни, в которые Мать ни разу даже не упомянула о своём отъезде. И потихоньку страх Плой стал ослабевать. Каждый день полнился новыми впечатлениями и открытиями, которые, казалось, так и будут сменять друг друга вечно. Уже на третий день кун-Сай засадила её за учёбу. Теперь каждое утро они с Чой читали вслух из книжки, а кун-Сай, не отрываясь от своих обычных дел, внимательно слушала и направляла их. У каждой была своя книга, и у Чой она отличалась нещадно потрёпанным видом и обилием пятен. Во время чтения они водили по странице длинной щепой красного цвета, какие обычно остаются от благовонных палочек. Так как озорство Чой почти всегда вынуждало кун-Сай усмирять её шлепком, то каждый раз это приводило к немедленным слезам. Слёзы растирались по лицу, смешивались на пальцах с краской от щепы и оседали по всей странице ярко-розовыми мазками. Плой очень сочувствовала Чой в такие минуты. И каждый раз заново удивлялась тому, как сразу после "поклона благодарности книге", завершающего урок, оказывалось, что глаза у Чой уже сухие, а вид совершенно беззаботный.
 
Вернушись с аудиенции, кун-Сай ежедневно выделяла время на обучение Плой разным навыкам, для начала просто позволяя ей наблюдать за разнообразными функциями в Резиденции: от приготовления изысканно сервированного бетеля для садэт и до заботы о гардеробе садэт. И тем и другим кун-Сай занималась лично. Работа с одеждой была трудоёмкой. Например, панунги садэт попадали от прачек в вощильную мастерскую, где с потолка, накрепко привязанный раттаном, свисал толстый бамбуковый шест. К нижнему его концу крепился кусок агата, которым ритмично водили по расстеленной ткани, полируя её пядь за пядью. Плой попробовала было помочь, но быстро утомилась. Сила рук здесь требовалась не детская.
 
По вечерам кун-Сай учила Плой мастерству обвеивания опахалом, чтобы в будущем она могла исполнять эту обязанность при садэт или при ком-нибудь другом из принцесс крови. Относилась кун-Сай к этому навыку серьёзно, в обучении была требовательна, жаловалась на "нынешних", которые ничего толком не умеют и обмахивают опахалом так, словно раздувают веером огонь в очаге. Во время обучения кун-Сай привязывала к спинке стула шёлковую ткань, длиной в один локоть, и давала Плой  в руки опахало из длинных перьев. Её задачей было научиться пользоваться одними запястьями. Ветер, создаваемый ею, должен был быть настолько лёгким, чтобы завязанный на свободный узел шёлк не взлетал. С другой стороны, движения запястий должны были быть непрерывными и текучими, чтобы добиться ровного и постоянного трепыхания шёлка.
 
Иногда в течение дня у кун-Сай находилось для Плой особое поручение или она просила её просто посидеть, составить ей компанию. Но обычно всё послеобеденное время до ужина было свободно, и Плой с удовольствием присоединялась к Чой в её походах за пределы Резиденции. Оказалось, что мир резиденций, в которых обитали принцессы и младшие жёны Его Величества, не был единообразным. Одни резиденции были великолепны и возносились на несколько уровней вверх. Другие, напротив, были сравнительно скромны и несли на себе явные следы упадка. Кроме того, каждую резиденцию окружала своя собственная, особая атмосфера. В некоторых даже шла торговля дворцовыми сладостями, ароматным тальком и душистыми эссенциями. Или, например, предметами роскоши: шёлком и драгоценными камнями. Удивительно было обнаружить, что есть резиденции, где у всех обитательниц выговор жителей провинции Петбури, или, скажем, где все говорят на одном из диалектов Юга. Но необычнее всего Плой показался огромный особняк в четыре этажа с высокой смотровой башней, который принадлежал одной из младших жён короля чао-Даре. Её Высочество чао-Дара прибыла ко двору со всем своим антуражем из Чиянг-Мая, поэтому вся резиденция говорила на непривычном для уха северном диалекте. Кроме того, там все одевались в характерные для северянок одежды и носили длинные волосы, забранные наверх. Самым расхожим лакомством среди них был не бетель, а миянг*. Благодаря Чой , Плой побывала и там, и во многих других местах, где у Чой жили подруги. Но сама Чой с трудом выносила церемонную атмосферу резиденций. Гораздо больше ей нравился Шорейный Ряд, чьи обитательницы вели себя куда естественнее и не шикали на тебя каждую секунду, умоляя говорить тише.
Чой водила Плой не только по гостям. У неё было излюбленное место, куда они бегали почти каждый день. Место называлось "Сад Черепах", и это действительно был сад, тенистый и красивый, с большим мелководным прудом. Его можно было спокойно пересечь  вдоль и поперёк, потому что  ровное дно было выложено камушками. Чой научила  Плой своей любимой игре в “скольжение”. Суть игры  была в том, чтобы  на большой скорости промчаться через весь пруд, скользя по мшистому дну и не теряя равновесия. Только после множества попыток Плой научилась не лететь со всего размаха в воду.
 
Среди великого множества отношений, установившихся между многочисленными резиденциями Дворца, были также и окрашенные некоторым враждебным чувством. Причём, если у взрослых напряжённость в отношениях проявлялась только в том, что без крайней необходимости они не вступали друг с другом в общение, то дети, особенно такие признанные заводилы, как Чой, могли себе позволить и более явные выражения.
По пути в Сад Черепах Чой каждый раз отпускала язвительные замечания в адрес резиденции, отношения с обитательницами которой, были как раз натянутыми. Как-то они столкнулись на улице с девочкой из этой резиденции, и та бросила на Чой откровенно недружелюбный взгляд. Чой остановилась как вкопанная, не сводя с неё ещё более воинственного взора. Прохожие, посмеиваясь, шли дальше или останавливались посмотреть, чем закончится поединок. Чой определённо пользовалась у детей популярностью, потому что скоро она уже сидела на принесённом кем-то складном стуле и в её распоряжении была вода и сладости для поддержания сил. Поединок, за время которого Чой ни разу не моргнула, длился бы, наверное, ещё дольше, если бы вдруг не появилась кун-Сай. Она за руку потащила её домой, пообещав, что теперь-то уж точно её отлупит. По единодушному мнению, победительницей из этого поединка вышла Чой, и они с Плой ещё несколько дней  чувствовали себя очень гордыми всей этой историей. Чой, вопреки прочно закрепившейся за ней репутации самого непослушного и неуправляемого ребёнка, была поразительно мягкой по сути своей. С ней легко получалось делиться своими горестями. А ещё у неё был дар смотреть на чужую беду как на свою и находить неожиданный выход там, где никто его не видит. У неё было в недостаточной мере развито чувство иерархии и уважения к обладателям более высокого статуса.  Выражалось это в том, что такие люди не вызывали у неё никакого особого интереса, и в отличие от других, она вполне могла сказать в их адрес что-нибудь вовсе не столь уважительное. Но одновременно с этим на неё могла рассчитывать любая допущенная из милосердия прислуживать в Галерее Множества Будд или одиноко доживающая свой век на задворках Внутреннего Двора старушка. Чой нравилось бегать к ним в гости, чтобы поболтать и выполнить какое-нибудь их поручение. Удивительно было наблюдать, какой нежной она становилась в разговоре с этими женщинами.
Ещё Чой обожала малышей, и это было взаимно. Они повсюду увязывались за ней хвостом, и её это нисколько не раздражало. Но удивительнее всего было её отношение к животным. Жалость и симпатию у неё вызывали не только, скажем, птенцы, выпавшие из гнезда, но и какая-нибудь полуживая мышь или ящерица, при виде которых, другие лишь брезгливо вздрогнули бы.
 
 
Как-то утром Чой исчезла, ничего не сказав Плой. А когда вернулась, в руках у неё была связка палочек коротко нарезанного сахарного тростника. С торжественным видом она продемонстрировала Плой, что сегменты разделены надвое и открываются, подобно футляру.
 
"Смотри! Здесь внутри выращивают детей жука-носорожки. Вообще-то они питаются листьями кокосовой пальмы, но сахарная сердцевина тростника им нравится ещё больше. Вот послушай, как хрустят!" - и она приложила золотой тростник к уху Плой.
 
На протяжении всех последующих дней они обе носились со своими носорожками, следя за тем, чтобы тем было хорошо. Даже ночью, не в состоянии расстаться с ними, тайком прятали у изголовья по палочке тростника и засыпали под, скорее воображаемое, чем слышное, хрумкание.
 
Но вот настал день, когда тростник надо было вернуть поварам на кухню. Именно у них Чой и одолжила носорожек, вызвавшись ухаживать за ними до определённого срока. С утра Чой плакала, зная об их скорой участи оказаться на блюде и затеряться в числе многих других придворных деликатесов. Плой вызвалась сопровождать Чой в этом печальном походе на кухню. Там у них со словами благодарности забрали тростник. Не мешкая, повара вскрыли все палочки и переложили здорово вымахавшие личинки носорожек в миску с кокосовыми сливками. Дав им напитаться сливками, их выложили на горячую сковороду и быстро поджарили на масле. Потом ловко нарезали колечками, и вот они готовы быть подданными с соусом!
 
Только когда всё было кончено и необратимо загублено, Чой развернулась и пошла к выходу. На обратном пути она не сказала ни слова, потому что её душили рыдания. Прохожие с тревогой и сочувствием смотрели ей вслед, гадая о том, кого же из близких она потеряла.
 
 
Вот из-за подобных особенностей характера Плой и любила её. Сама она была скованной и тихой и не умела выражать свои чувства ярким, заметным для окружающих образом. Все, кто знал её, согласились бы с тем, что она, пожалуй, слишком стеснительна. Именно поэтому дружба с Чой, такой уверенной в себе и свободной, была для Плой счастьем и спасением от собственной замкнутости. Через Чой она каждый день знакомилась с людьми, местами и явлениями. Перебирая в памяти свои впечатления за день, Плой удивлялась обилию нового, и всерьёз спрашивала себя, было бы у неё хоть что-нибудь из этого, не будь с ней рядом Чой?
 
День, которого Плой так боялась, пришёл неожиданно. В одно прекрасное утро Мать объявила, что покидает Дворец. Оказалось, к отъезду всё готово и накануне она попрощалась с садэт.  Время было сразу после завтрака, и солнце, успевшее набрать в силе, заливало всё ярким светом. Однако Плой показалось, что её обступила темнота. Вся кожа покрылась испариной, и одновременно стало холодно. Даже в желудке. Было полное ощущение того, что она не ела целую вечность! Навалившаяся вдруг слабость не давала ни пошевелиться, ни по-настоящему, в голос, заплакать. Просто из глаз текли и текли, мешая дышать, слёзы, и остановить их не было сил. Мать быстро притянула к себе Плой и зашептала ей на ухо:
 
"Ну я прошу тебя, не плачь! Помоги мне немного!"
 
 
Она крепко сжала её в объятиях и не двигалась, словно застыла. Но Плой точно знала, что по её лицу тоже текут слёзы.
 
"Спокойно! Спокойно, любовь моя! Счастье моё! Такова карма, которую твоя мать заслужила, Но не отчаивайся, слышишь! Я буду навещать тебя очень часто. Я буду много работать. И у тебя будет всё, что у тебя должно быть".
 
Плой замерла, давая своему сердцу ухватиться за эти чудесные слова о частом возвращении.
 
“Все свои шёлковые наряды и дорогие вещи я оставляю для тебя у кун-Сай. Список драгоценностей будет храниться у садэт.  Их не слишком много, но в них не стыдно будет появиться в обществе, когда придёт время. Там есть кулон с крупным рубином. Это подарок садэт. И ещё кольцо в стиле "девять драгоценных камней" - память о твоём дедушке. Остальное - это то, что выбирала я сама, или то, что дарил мне твой отец. Ты можешь, как только вырастешь, распоряжаться этим по своему усмотрению: поменять их или продать. Но  "девять драгоценных камней" ты должна сохранить и передать дальше кому-нибудь из своих детей».
 
Мать долго сидела, обнимая Плой, целуя и шепча нежности сквозь слёзы. А потом решительно встала и, велев Пит ждать её с вещами на пристани, пошла прощаться с кун-Сай и другими обитательницами Резиденции. Скоро они с Плой уже шли торопливым шагом к Вратам Шри-Судавонг. Там она обняла Плой в последний раз, поцеловала в обе щеки и сказала:
 
"Будь прилежна. Веди себя хорошо. Служи садэт и слушайся кун-Сай, что бы она ни велела тебе делать. Очень скоро я навещу тебя".
 
И с этими словами она перешагнула через порог и растворилась в толпе Внешнего Двора.
 
 
"Эй, Плой! - послышалось из-за спины. - Давай на спор, кто первый добежит до дома!"
 
Это была Чой. Сказав это, она тут же бросилась бежать сломя голову. Плой сквозь слёзы, едва разбирая дорогу, понеслась вслед за ней. Но добежав до Резиденции, не останавливаясь, влетела в двери, и дальше в комнату кун-Сай. И больше уже не слушала Чой и её предложения дальнейших игр.
 
Кун-Сай лежала в центре комнаты на животе и нанизывала на нить бутоны буддова жасмина.
 
"Вернулась уже?" - мягко спросила она.
 
Ответа от Плой не последовало, потому что её сотрясали рыдания.
 
"Поди, сядь со мной, милая! - попросила кун-Сай. - Помоги мне с гирляндами. Оборви цветы вот с этих веток".
 
Плой села и занялась ветками, хотя из-за слёз ничего не видела. Всё же это было лучше, чем просто сидеть.
 
Так в тишине они провели некоторое время, за которое кун-Сай сплела три гирлянды и сделала ещё кое-какие мелочи по хозяйству. Потом со словами: "Я поднимусь наверх к садэт, а ты посиди здесь, если хочешь", - она тихо вышла из комнаты.
 
Плой потеряла счёт времени, пока сидела одна и плакала. Мысли ходили по кругу: о том, что она больше не мамина любимая дочка, а просто Плой, и как взрослая должна жить сама по себе; о том, что Мать оставила её одну в этом огромном месте, где она почти никого не знает; где будет жить Мать? что с ней станется? Внешний мир казался необъятным. Плой вспомнила, что Мать упоминала провинциальную столицу Чачынгсао. Но это ведь на краю света! Одно дело, если бы мать вернулась в усадьбу. Такое расстояние Плой могла себе представить. Но совсем другое дело - неведомый Чачынгосао. Сумеет ли Мать в безопасности добраться к ней из такой дали? Что если в пути с ней стрясётся беда? Что если она заболеет или даже умрёт? Что если  умрёт сама Плой, не дождавшись её возвращения? Что если она натворит что-нибудь, а Матери, чтобы заступиться за неё, рядом не будет? Всё это было слишком страшно, и мысли Плой обратились к менее ужасающим бедам: кто её теперь будет купать, причёсывать и одевать? Кто будет вместе с ней спать? Возможно ли проснуться среди ночи от кошмара и не найти рядом Мать?
 
Уже некоторое время Плой чувствовала какое-то движение за дверью. Обернувшись, она успела заметить быстро исчезнувшую голову Чой. Это была не первая попытка Чой проверить, как там Плой. На большее она не решалась. Перед уходом кун-Сай строго-настрого наказала не беспокоить Плой, оставить её одну и дать поплакать. В противном случае  она обещала, что плачущих станет двое.
 
 
 
 
 
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ (;)
 
 
 
Плой сама не заметила, как уснула. Разбудила её вернувшаяся кун-Сай. Время было уже за полдень.
 
"Садэт желает видеть тебя, - сказала она ей. - Умойся и пойдём со мной!"
 
Садэт была чем-то занята. Перед ней стояло небольшое блюдо с водой. Несколько девушек сидели рядом с ней, склонившись над работой.
 
"А! Вот и ты! Присоединяйся к нам, Плой! - позвала садэт. - Мы тут занимаемся резьбой фигурок из овощей. Потом на кухне из них сделают изысканные пикули".
 
Приблизившись, Плой увидела нежные бутоны цветов из имбиря и карпов, искусно сплетённых из тонко нарезанной водяной ипомеи. Кун-Сай тут же взяла нож и тоже занялась делом.
 
"Садись поближе, рядом со мной! - сказала садэт. - Вот тебе чаша с имбирем, его надо очистить. И вот тебе маленький нож. Смотри, не порежься!"
 
Плой принялась за работу. Садэт подняла и приблизила к  её глазам блюдо. На нём лежали только что сделанные имбирные цветы.
 
"Ну как, красиво?"
 
"Очень", - ответила Плой.
 
«Отложи на блюдце те из них, которые нравятся тебе больше”.
 
Плой выбрала три наиболее совершенные имитации цветка.
 
"Каково! - рассмеялась садэт. - Каждый выбранный тобой цветок вырезала я!"
 
"И не мудрено, - сказала кун-Сай. - У садэт золотые руки. А у меня уже зрение не то. Годы... Нет больше в пальцах точности".
 
"Что ты говоришь! Притворщица! Жалуешься на возраст, при том, что я тебя старше. Да ты дитя почти! Так что всё у тебя одна лень".
 
Отсмеявшись, все снова погрузились в работу. Садэт несколько раз давала совет Плой, как удобнее держать нож и как лучше чистить имбирь, но потом отложила всё и громко вздохнула. Взяв с подноса конус бетеля, она пожевала его некоторое время в молчании и вдруг спросила:
 
"Сильно скучаешь по маме, Плой?"
 
"Очень", - и глаза Плой снова заволокли слёзы.
 
"Я тебя понимаю, - голос садэт был полон нежности. - И мне жаль, что она уехала. Но, полагаю, у неё не было выхода. И в конце концов Чачынгсао не так уж и далеко. Я уверена, скоро она приедет повидать тебя". 
 
Слова садэт о том, что Чачынгсао находится не так уж и далеко, были хорошей, очень хорошей новостью.
 
"Поживёшь со мной. В этом нет ничего страшного. А мама твоя никуда не денется. Я её хорошо знаю: она примчится к тебе при первой возможности. Не веришь? Подожди, сама увидишь!" - и погладила её по голове.
 
"Сай, постарайся, чтобы ей с нами было хорошо. Жалко как! Маленькая она ещё.
А тебе, Плой, я скажу вот что: приходи ко мне часто, не бойся меня. Ты можешь говорить со мной обо всём. Не стесняйся обращаться, когда тебе что-то нужно или что-то беспокоит. Дети не должны скрывать свои беды от взрослых. Иначе как нам вовремя помочь или дать совет? Если бы твоя мама была здесь, я, конечно, не волновалась бы. Но сейчас ..... - и, повысив голос, словно обращаясь ко всем в резиденции, садэт добавила: - С вами, девушками, сладу нет! Привязываешься к вам всем сердцем, а вы чуть подрастёте, и всё! След ваш простыл! А потом вдруг вспоминаете обо мне и приводите уже своих детей, чтобы я начинала всё сначала".
 
Все тихо посмеивались, слушая садэт, не прерывая при этом своего занятия.
 
С утра, как только Мать уехала, Плой почувствовала в груди пустоту. А ещё ощущение потерянности. Переживая своё первое в жизни горе, она нуждалась в утешении. Но кун-Сай верила, что лучшее лекарство - время. И, возможно, надеялась на то, что Плой ещё слишком маленькая, чтобы глубоко переживать своё горе. Да и сколько всего их прошло перед ней: заплаканных детей, разлучённых с родителями, с тем чтобы иметь возможность получить воспитание при Дворе! По всем этим причинам кун-Сай и считала, что лучше всего вести себя с Плой как обычно, так, будто ничего не произошло. Что касается Чой, первого её друга на новом месте, то её сочувствие было явным. Но требовалось время, чтобы привыкнуть к тому, как необычно оно у неё выражалось. Приглашение Чой побегать на перегонки или взобраться на высокое дерево сейчас ничем не могли помочь ей. Она нуждалась в присутствии человека материнского типа, а не другой, такой же одинокой, девочки. Садэт была первой, кто заговорил о том, что у неё на сердце, и высказал своё сострадание. Кун-Сай, например, старалась вообще избегать упоминаний о Матери даже вскользь, из страха причинить Плой ещё большую боль. Садэт же, напротив, прямо заговорила об отъезде Матери и о том, что понимает отчаяние, в котором она сейчас пребывает. Её ласка и доброта наполнили Плой восторгом. Разве можно было об этом даже подумать?! Что недосягаемая садэт может так полно понимать то, что творится в мыслях и на сердце у какой-то незначительной Плой! Пока Мать оставалась с ней во Дворце, у Плой было ощущение, что садэт не помнит о её существовании. Но в день, когда ей это было нужнее всего, садэт приблизила её к себе и утешила, одна на всём белом свете! И тут Плой разревелась уже по-настоящщему. И никакие усилия, направленные на то, чтобы справиться с собой, чтобы не нарушать приличий в присутствии садэт, не помогали. Захлёбываясь слезами, она в отчаянии огляделась в поиске подсказки, что же ей теперь делать? У девушек, что сидели слева от садэт, были такие лица, будто они сами вот-вот расплачутся, и поэтому они низко опустили головы, чтобы не смотреть на неё. Что касается кун-Сай, то она, встретившись с ней взглядом, покачала головой и бровями сделала знак взять себя в руки. Плой попыталась послушаться, но тщетно.
 
"Не смотри на неё так неодобрительно, Сай! - сказала садэт. - Пусть поплачет! Вода глаз, как ничто иное, гасит огонь страдания".
 
В тишине прошла пара минут. Садэт жестом подозвала к себе горничную:
 
"Сой, сходи, принеси шкатулку с туалетного столика в спальне".
 
Через минуту мэ-Сой поставила перед садэт небольшую шкатулку.
 
"Плой, придвинься ко мне, чтобы тебе было видно," - сказала садэт, открывая крышку с зеркалом на внутренней стороне. Шкатулка содержала в себе другие, миниатюрные, шкатулки, коробочки с лекарствами и ещё всякую мелочь.
 
"Ну вот, поплакала и хватит. Смотри сама! - и садэт жестом пригласила её заглянуть в зеркало. - Видишь, что получается, если долго плакать? От слёз веки воспаляются и выглядит это совсем не красиво".
 
Посмотрев в зеркало и убедившись, что никакого преувеличения в словах садэт нет, Плой поспешила вытереть лицо.
 
Садэт открывала одну за другой маленькие шкатулки, пока не нашла то, что искала. Это был золотой браслет из переплетённых цепочек в стиле "три золота", и на нём висел золотой ключик с вставленным рубином.
 
"Вот! - сказала садэт, надевая браслет ей на запястье. - Этим я покупаю твои слёзы. Потому что если ты будешь продолжать плакать, эти барышни непременно захотят присоединиться".
 
У Плой сердце подскочило от радости. Какая доброта! Бесконечная доброта! И в своём энтузиазме выразить благодарность она так подалась в поклоне вперёд, что лбом чуть не приземлилась на коленях у садэт. Выпрямившись, Плой по инерции всхлипнула ещё раз.
 
"Ага! Значит, я заплатила недостаточно, - улыбнулась садэт. - Ну хорошо! Вот тебе ещё кое-что на забаву".
 
 
И она достала маленькую шкатулку, завела её как часы. Крышка распахнулась, и дальше произошло чудо! Из шкатулки выскочила на маленькой пружине птичка, вся покрытая ярким оперением из цветной эмали! Потом она затрепыхала крыльями и запела что-то неописуемо трогательное!
 
Сумей садэт заглянуть в будущее, она бы знала, что эту музыкальную шкатулку Плой будет хранить среди других важных для неё предметов на домашнем алтаре в течение многих десятилетий. Знала бы, как много раз она будет искать успокоения мыслей, просто сев в тишине с открытой шкатулкой на коленях.
 
После отъезда Матери, кун-Сай забрала Плой спать к себе под сетку, из-за чего две девочки сделались совсем уже неразлучными. И поскольку ходили они везде вместе, скоро Плой знала не меньше людей, чем сама Чой.
 
"Выйдешь завтра со мной за Врата?" - спросила как-то Чой перед тем, как укладываться спать.
 
"Конечно! А что такое?"
 
"Да ничего. Просто ведь завтра храмовый день, середина месяца. А значит, мой отец придёт проведать меня. Хотя бывает, что иногда и не приходит. А мы в любом случае сбегаем к Вратам и посмотрим".
 
"А кун-Сай не станет ругаться?" - засомневалась Плой, памятуя, сколько раз Чой попадало из-за её любви к далёким прогулкам.
 
"Не станет. А вот если не пойду, тогда влетит, потому что отец каждый раз приносит из дома всякое для тёти. Иногда, когда у неё есть к отцу дело, мы ходим вместе".
 
Наступило утро. Чой вскочила и понеслась в купальню. Сели завтракать. Плой едва только принялась за еду, как Чой заявила ей, что сыта, и как, мол, насчёт того, чтобы, не теряя времени, припустить прямо сейчас. Что они и сделали. Прибыв на место, Чой всего несколько секунд всматривалась в толпу, а потом с криком: "Вот они! Пришли!" бросилась за Врата. Плой понеслась за ней следом через толчею Внешнего Двора. Скоро они уже стояли перед мужчиной в панунге и белой рубашке и мальчиком чуть старше Чой с бамбуковой корзиной в руке. Мальчик был тоненький и яснолицый, и сразу бросалось в глаза, что он совсем недавно прошёл Церемонию Взросления и ему сбрили его детский пучок. Об этом говорили смешно торчавшие на макушке волосы. Попытки прилизать их на модный теперь заграничный манер не увенчались успехом, и он был очень похож на скворчонка.  Что касается старшего мужчины, то он был стрижен в старомодном стиле махат-тай.
 
Подбежав к ним, Чой от радости запрыгала вокруг них.
 
"Как поживаешь, Чой?" - спросил с весёлой улыбкой её отец.
 
"О, замечательно! - и не дав себе времени перевести дух. - А что у вас в корзине?"
 
"Спелые финиковые сливы. Я сам выбирал для тебя самые сладкие. И перечная приправа, которую мама передала для Сай. А что же, Сай не выйдет сегодня?"
 
"Неа. У тёти важное дело. Но я привела с собой подругу, - сказала Чой, поворачиваясь к Плой. - Вот, Плой, познакомься, это мой отец!"
 
Голос её звенел от гордости, так словно она хвасталась самым большим своим сокровищем. И Плой моментально переняла у неё это  отношение к её отцу. Соединив ладони, она поднесла их ко лбу и почтительно поклонилась.
 
 
"А это вот - старший брат Ныанг, о котором я тебе всё время рассказываю. Ныанг, знакомься, Плой!"
 
Тот мельком посмотрел на неё и спросил:
 
"Судя по внешнему виду, ты, наверное, ещё та плакса?"
 
Плой растерялась, и у неё вытянулось лицо. Заметив это, отец Чой со смехом заметил сыну:
 
"Молодой человек, советую аккуратнее выбирать выражения в беседах с будущими придворными дамами. Не забывай, что сам ты лишь нерадивый ученик монаха при храме".
 
А Чой даже разозлилась.
 
"Слушай внимательно! Ты не смеешь обзываться и называть мою лучшую подругу плаксой. Вот!"
 
Атакованный с обеих сторон, мальчик рассмеялся и поспешно пробормотал что-то вроде извинений. Чой же принялась расспрашивать о  делах дома отца. Тот гладил её по волосам, улыбался тому, как она, перебивая сама себя, пытается узнать обо всём сразу, и, как мог, удовлетворил её любопытство.
 
"Ныанг, как там моя Пятнашка?" - обратилась Чой снова к брату.
 
"Да у неё опять щенята. Целых пять штук! Не представляешь себе, какое у нас во дворе стоит оглушительное тявкание!"
 
В восторге от этой новости Чой захотелось узнать все-все подробности. Её отец тем временем заговорил с Плой.
 
"А ты, мышонок**, чьих будешь?"
 
Услышав ответ, он приятно удивился.
 
"Когда-то я хорошо знал Его Сиятельство. В нашей весёлой юности мы провели немало времени вместе. Добрейшей души человек, надо сказать. А мать, ты говоришь, зовут Чэм? Это не та ли Чэм, что в своё время была в свите садэт?"
 
Плой утвердительно кивнула.
 
"Ты подумай! - воскликнул он. - Я её знал совсем девочкой! Он была неразлучна с нашей Сай. Потом я о ней ничего не слышал. А теперь, оказывается, у неё уже подрастает дочь! Дивно красивая была девушка".
 
Смущённая такой похвалой в адрес Матери, Плой лишь улыбнулась, не зная, что на это сказать.
 
"Да уж..... Настоящая была красавица...... Молва о ней, помню, просочилась и за пределы Дворца. Так что, все только о ней и говорили, - и, бросив внимательный взгляд на Плой, заключил. - Мышонок Плой очень на неё похожа. И думаю, повзрослев, ты превратишься в не меньшую красавицу".
 
Тут Чой снова обратилась с каким-то вопросом к отцу. Ныанг, встретившись взглядом с Плой, дружелюбно ей улыбнулся.
 
Наконец, отец Чой сказал, что его ждут дела и им пора уходить. Он попросил передать кун-Сай, что скучает по ней, и, попрощавшись, направился с Ныангом к выходу. Однако через пару шагов мальчик обернулся и крикнул:
 
"Эй, плакса! Смотри там не реви всё время! Держись!"
 
Плой даже притопнула от обиды. А Чой бросив в сторону брата досадливый взгляд, пожаловалась:
 
"Не знаю, что с ним не так. Наверное, это из-за того, что ему сбрили пучок с макушки, что он стал задаваться. Строит из себя взрослого или я не знаю что ....."
 
Какое-то время они шли, думая каждая о своём. Потом Чой прервала молчание:
 
"Ныанг спросил меня, как ты сюда попала, с кем живёшь и насколько близко мы с тобой сдружились".
 
"Да? А ты что?"
 
"Ничего особенного. Просто сказала, что мы  с тобой подруги, и чтобы запомнил, что я тебя очень люблю. Ну и всякое в том роде, что мы живём в одной резиденции".
 
"Знаешь, Чой, - сказала Плой волнуясь. - Я так ненавижу мальчишек! Ещё с дома. Слишком они грубые и противные, чтобы с ними хотелось играть".
 
"Вот и я о том же думаю. Мне очень нравилось играть с братом раньше. Но это, наверное, потому что больше было не с кем. Сейчас мне этого совсем не хочется".
 
 
Было очень приятно, что их мнение о мальчиках совпало. Это обещало долгую дружбу.
 
И всё же на протяжении многих дней после первого знакомства Плой продолжала думать о родных Чой. Несмотря на то, что Ныанг нашёл нужным дразнить её и обозвал плаксой, она почувствовала, насколько восхитительно знать, что к тебе придёт кто-то из родителей или братьев и сестёр. Навещая, родные обычно приносили с собой гостинцы. В случае с Чой это могли быть свежие, сушёные и засахаренные фрукты, которыми она с радостью делилась с друзьями, а кун-Сай обязательно относила лучшее на кухню садэт. Возможность делиться чем-нибудь, что специально, с мыслью о тебе, прислали из дома, давало ощущение твоей нужности, что ты для кого-то очень важен. Кроме того, возня с полученными гостинцами дарила удивительно уютное ощущение.  И больше не казалось, что ты сам по себе. Поэтому, несмотря на неловкость первой встречи, Плой никогда не отказывалась от приглашения Чой повидаться с её отцом и братом. Ожидание дня их визита и сам этот день привносили в их быт элемент новизны и причастности к жизни за пределами Дворца. При всём том, что родные Чой прямого отношения к ней не имели, Плой было достаточно того, что это близкие и любимые Чой люди.
 
Прошли месяцы. Отец и брат Чой привыкли к Плой настолько, что обращались с ней, как с членом собственной семьи. И в тех редких случаях, когда ей не удавалось прийти на встречу, расстраивались. Они завели привычку приносить отдельно гостинцы и для неё. И это было ценнейшим подарком для Плой, которую из дома не навещал никто. Их следующего визита она ждала с нетерпением, не меньшим, чем сама Чой. С той первой встречи Ныанг больше не дразнил её и держался с ней просто и мило. Сама она чаще всего молчала, не умея поддержать беседу и не зная, о чём рассказать. Но она не пропускала ни слова из беседы Чой с отцом и братом об их домашних делах или из эмоциональных переложений Чой их собственной жизни в Резиденции. Раз им случилось выйти за Врата и не найти там никого. Плой тогда расстроилась сильнее, пожалуй, чем даже Чой. А когда отец пришёл один, без Ныанга, вопрос о том, не случилось ли с ним чего, слетел с её уст у первой. Несколько раз Ныанг приносил им тайком угощение, которое незаметно передавал в руки Плой, пока отец был занят разговором с Чой. То были разные кисло-сладкие пикули, притягательные вдвойне, оттого что взрослые запрещали их детям из-за раздражающего воздействия на желудок.
 
Первое время после отъезда Матери Плой было нелегко справляться с чувством подавленности. Доброта и участие садэт стали большим утешением для неё в этот период. А через пару месяцев тоска стала ослабевать, так что она уже могла думать о Матери, не впадая в отчаяние. Жизнь во Дворце становилась привычной. Скоро она уже начала различать окружающих людей, понимать их особый язык. А с этим пришло знание о симпатиях и антипатиях, о любовных историях и о чинах и рангах. Плой теперь понимала разницу между, например, просто младшей женой и младшей женой, матерью принцев крови.  Разницу между фрейлинами и экономками, между матушкой-головой клонов и начальницами дворцовых департаментов. Стали понятнее отношения между обитательницами некоторых резиденций, их взаимная сдержанность и холодность. В резиденции садэт Плой знала всех по их роду занятий. Кто постоянно находится при садэт наверху, имена горничных, кто во время трапез прислуживает с опахалом и многое другое. Также Плой исподволь обучалась всему, чем на её глазах занимались взрослые, будь то плетение цветочных гирлянд или приготовление особенных, по дворцовым рецептам, блюд. Загадочные, совершенно непонятные за пределами Дворца слова и выражения постепенно становились не только понятными, но их можно было даже употребить самой. Таких загадочных слов было множество. Например, говоря о приближающемся празднестве, которое требовало огромных затрат и приготовлений, все употребляли следующее выражениие: "роскошный, как приём для царевича". Слово "царевич" относилось к крон-принцу России Николасу, который несколькими месяцами раньше, путешествуя по Азии, посетил Сиам. Весь двор участвовал в приготовлениях к этому событию, и приём получился исключительным по красоте, изысканности и роскоши, став на время синонимом этих качеств. Или у всех на слуху было слово "фрэн", которое применялось к придворным, между которыми были замечены особенно нежные и близкие отношения. И то, что Плой не знала того, что оно происходит от английского слова friend, не мешало ей понимать смысла.
 
Так незаметно пролетели пять с лишним месяцев. Тоска по Матери почти совсем прошла. И теперь мысли о ней приносили с собой скорее радость и восторг, уже без примеси безнадёжности. Причиной отчаяния раньше была мысль о необходимости жить вдали от Матери, не чувствуя её тепла. Но за прошедшие месяцы Плой с этим смирилась и научилась самостоятельности.
 
Как-то во время дневной трапезы наверху Плой прислуживала садэт с опахалом. Садэт была в прекрасном расположении духа и рассказывала об одном приключении времён своей юности. Как раз в это время с боковой лестницы появилась Чой, запыхавшаяся и взволнованная.  Бесшумно приблизившись к Плой со спины, она зашептала:
 
"Давай сюда опахало! Я вместо тебя. А ты бегом несись вниз к нам в комнату!"
 
"Что стряслось?!"
 
"Быстрее беги! Меня прислала тётя. Сама сейчас всё и узнаешь!"
 
От передавшегося волнения у Плой застучало в ушах. Она пятилась до самой служебной лестницы в дальней части галереи. И как только садэт скрылась из её поля зрения, она вскочила на ноги и помчалась вниз. Плой ещё только подбегала к дверям кун-Сай, когда до её слуха донеслось то, от чего её сердце поднялось и расширилось, заняв собой всю грудную клетку.
 
"Мама!!!" - закричала она, врываясь в комнату. И набросилась на Мать, и повисла на ней во вдруг нахлынувшем изнеможении, смеясь и плача одновременно.
 
"Плой! Моя! Моя! Выросла-то как! Вытянулась-то как! А тяжёлая какая! Ноги подо мной чуть не подломились от твоего прыжка!" - счастливо смеялась Мать сквозь слёзы, прижимая её к себе и зацеловывая. Кун-Сай наблюдала за этой сценой с выражением блаженства на лице.
 
"Мамочка, ты давно?! Ты когда?!"
 
"Да вот только что, милая. Как сошла с лодки, даже не умылась, сразу послала за тобой. Как ты без меня тут справлялась? Не болела? Слушалась ли кун-Сай? А по мне скучала?"
 
"О как скучала! До смерти скучала! Как долго! Как долго тебя не было!"
 
"К сожалению, да. Из Чачынгсао сюда так просто не приехать. Дня не проходило, чтобы я не думала о том, как бы мне к тебе выбраться. Спасибо родственнику, который помог с лодкой. Это большое везенье. Не то сидеть бы мне там безвылазно ещё неизвестно сколько времени. А теперь отпусти меня и отсядь немного. Дай посмотреть на тебя, какая ты стала".
 
Плой послушно отодвинулась, и Мать, удивлённо покачивая головой, разглядывала её с макушки до пят, так, словно не могла насытить глаза.
 
"Кожа лица у тебя стала просто чудо, как хороша! И манеры совершенно придворные! Это сразу бросается в глаза!" - восхитилась она.
 
"Кун, а вам не кажется, что Плой очень похорошела за время моего отсутствия? - повернулась Мать к кун-Сай.
 
"Совершенно верно. Я не раз об этом сама говорила, - согласилась кун-Сай. - И у меня сомнений нет, что когда подрастёт, то в красоте она даже тебе не уступит".
 
"Уй! - запротестовала Мать. - Когда это, кун, я была красивой?! А в её возрасте так и вообще была страшной, как смерть! Нет, кун. Плой будет несравненно более хорошенькой!"
 
В этот момент в комнату вошла служанка матери Пит и ещё одна, совсем пожилая женщина крестьянского вида. Они внесли в комнату целую партию корзин. Мать представила пожилую женщину как новую служанку Сэм, нанятую ею в помощь Пит, работы  у которой настолько прибавилось, что она одна не справлялась. Когда Пит заметила наконец присутствие в комнате Плой, то она вскрикнула и бросилаась ей в ноги с громкими причитаниями. Да так, словно кто умер.
 
"О-хо! Кун-Плой! - сказала она, более или менее справившись с собой. - Подросли-то как! Я и не сразу признала. А как я по вас скучала! Как скучала!"
 
И снова зарыдала и запричитала, так что Мать в конце-концов рассердилась и отослала её прочь, велев заняться делом.
 
Когда закончили вносить все корзины, пол ими был буквально заставлен. Тут были отборные фрукты, овощи и прочее, чем богата провинция. Большую часть этого Мать намеревалась преподнести садэт.
 
"Просто завидно, как подумаешь, какие у садэт заботливые фрейлины, - шутила кун-Сай. - Даже когда судьба забрасывает их за семь сотен рек да деревень, они остаются её преданными слугами! А приедут во Дворец, так навезут с собой столько всего, что прислуге потом полдня требуется, чтобы только занести всё это в комнату!"
 
"Кун не должна слишком завидовать, потому что для кун тут тоже кое-что есть".
 
"Слав небесам! - смеялась кун-Сай. - Значит и нас с Плой сейчас уважут!"
 
Мать нагнулась над корзинами и, выбрав среди них одну, подозвала Плой, чтобы вместе разобрать содержимое.
 
"Это тебе! - сказала она, и тут же принялась доставать из этой большой корзины другие, совсем маленькие. Все они были с изумительным мастерством сплетены из кожуры ареки и выглядели как игрушечные. В одну аккуратными рядами была уложена нанизанная на палочки хрустящая рыба. Только размером каждая  была не больше детского мизинца. Другая была наполнена плодами засахаренной эмбуки. При этом все изумрудные ягоды были одинаковыми, из числа самых маленьких, какие только бывают. В двух следующих лежали яйца: в одной - ослепительно белые черепашьи, в другой - чёрные от выдерживания в пепле и соли яйца рисовки. И те, и другие размером не больше подушечки большого пальца. Ещё в одном была гирлянда маленьких цилиндров с дуриановым повидлом.
 
"Умереть, да и только! - заметила кун-Сай, глядя на всю эту прелесть. - Да уж, мэ-Чэм, придворная выучка со временем никуда не девается! И проявляется во всём, до чего бы человек ни дотронулся".
 
А Плой сидела как заворожённая. Ей вдруг вспомнилось, как Мать часть говорила ей о своей любви, о том, что дороже Плой у неё никого нет. Слова эти делали её счастливой. Но иногда вера её колебалась, и тогда возникала неуверенность в себе. Сомнения возникали в те дни, когда Матери из-за занятости было не до неё, или теперь, когда она уехала, оставив её во Дворце одну. Сегодня же вся неуверенность Плой рассеялась без следа! Эти гостинцы, привезённые издалека специально для неё, невозможно было просто купить где-нибудь. Всё это, включая миниатюрные корзинки, Мать кропотливо мастерила, отбирала и готовила своими руками на протяжении долгого времени. Такое не станешь делать ради того, о ком не думаешь ежедневно.
 
"Тебе нравится?" - спросила Мать, закончив расставлять перед ней подарки.
 
Вместо ответа Плой, за неимением слов, чтобы выразить свои счастливые мысли, просто уткнулась лицом в патэп на груди матери. Когда выяснилось, что всех видов гостинцев для неё Мать привезла по два или даже три, Плой с надеждой спросила, не может ли она поделиться этим с друзьями.
 
"Разумеется, милая! - ответила Мать. - Я так и подумала, что у тебя обязательно есть друзья. Поэтому всего сделала по несколько корзинок, чтобы с лихвой хватило".
 
О таком можно было только мечтать! И Плой, придвинув к себе большую корзину, разобрала всё, что в ней оставалось. А потом углубилась в подсчёты: сколько у неё друзей, и кому что достанется.
 
"Если дела с торговлей пойдут так хорошо, как я думаю, - продолжила Мать, видимо, начатый ещё ранее разговор с кун-Сай. - Я смогу зарабатывать достаточно, чтобы встать на ноги крепко".
 
"О какого рода торговле идёт речь, мэ-Чэм?" - поинтересовалась кун-Сай.
 
"Сначала я планировала задёшево скупать у крестьян то, что они производят, и продавать это оптовым закупщикам, которые приплывают на лодках из Бангкока и других мест. Но по-Чим объяснил мне, что это не даст большой прибыли. Он предложил мне воспользоваться тем, что у него есть лодки, и самой привозить товар в столицу. А назад отвозить одежду, форфор, керамику и лакированную утварь. Так что мой приезд отчасти и деловой".
 
"А что это за по-Чим?" - спроила кун-Сай с неожиданной серьёзностью в голосе, так что Плой непроизвольно  стала внимательнее прислушиваться к их разговору.
 
"Это ... один дальний родственник," - ответила Мать, пряча глаза.
 
И Плой показалось, что на её щеках проступил румянец. Хотя, возможно, это свет из окна так упал на её лицо.
 
"Я ведь рассказывала, кун, что у меня есть родственник в Чачынгсао", - торопливо добавила Мать.
 
"Если родственник, тогда, конечно, можно довериться," - сказала кун-Сай и вздохнула. Потом, словно смутившись из-за этого своего вздоха, она придвинула к себе бетелевую шкатулку и низко склонилась над ней, делая вид, что что-то ищет. Однако скоро кун-Сай не выдержала и прервала молчание.
 
 
"Мэ-Чэм, я тебя знаю с детства. И хотя твои дела касаются только тебя и мне не следует вмешиваться, я прошу тебя подумать в данном случае не о себе, а о детях. У них есть имя, они принадлежат роду, интересы которого тебе следует учитывать. Не принимай поспешных решений!  Я осмеливаюсь говорить тебе об этом только потому, что ты для меня всё равно, что любимая младшая сестра. Подумай, хорошо?"
 
"Именно потому, что я думаю о детях, я и работаю не покладая рук, - ответила Мать, и в голосе её появились жёсткие нотки. - Я должна сделать так, чтобы они могли опереться на меня и не зависели ни от кого".
 
"Наверное, ты права. Но таким, как мы, сформировавшимся при Дворе в окружении роскоши и удобств и не привыкшим к изнурительному труду ради выживания, трудно привыкнуть к другой жизни. Мэ-Чэм, как ты одна со всем справишься? И даже если этот человек твой родственник и обещает свою поддержку и помощь, не торопись! Узнай прежде его характер, чтобы потом не жалеть всю жизнь".
 
Мать бросила взгляд на Плой, а потом опустила голову и погрузилась в молчание. Кун-Сай какое-то время смотрела на неё, а потом снова заговорила, но уже без тревоги в голосе, а так, словно смирилась с чем-то.
 
"Не обращай на меня внимания! Говорю я много, а что я видела за пределами Дворца? Ничего! Когда любишь кого-нибудь, бывает, и позволишь себе непрошенный совет. А так я, конечно, как та "мудрая" жаба, всю жизнь прожившая в кокосовой скорлупе, Забудь мои навязчивые слова и сходи лучше искупайся! А потом мы, не откладывая дела, поднимемся к садэт. Вот уж она будет тебе рада".
 
Мать рассмеялась и пошла купаться. Потом была аудиенция у садэт, на которой Мать преподнесла ей свои дары. Садэт шумно радовалась всему, и Плой чувствовала гордость, что это её мама привезла из провинции всё это изобилие, чтобы доставить удовольствие садэт. Впрочем, она догадывалась, что на качество радости садэт влияет даритель, а не дар.
 
Ночью Плой снова спала рядом с Матерью, и это было счастье. Крепко прижимая её к себе, Мать шёпотом спрашивала:
 
"Любишь ли ты меня, Плой?"
 
"Очень".
 
"Какая она, твоя любовь?"
 
"Огромная, как небо!"
 
Мать тихо смеялась, играя с ней в эту привычную между ними игру. А потом вдруг стала серьёзной.
 
"Что бы ты сказала, Плой, если бы у тебя появился новый отец?"
 
"Но у меня уже есть отец - Его Сиятельство!" - не поняла Плой.
 
"Ладно. Засыпай! - наконец сказала, после долгого молчания Мать. - Сама не знаю, зачем я тебя об этом спрашиваю".
 
Прошла целая минута, прежде чем едва слышно она добавила:
 
"Фрукты опадают вблизи от своего дерева. В данном случае дерево определённо находится в усадьбе на клонге Банг Луанг, а не под этой москитной сеткой".
 
Но Плой не уловила ни грусти в этих словах, ни даже смысла, потому что как раз в этот момент погружалась в блаженный сон.
 
 
 
 
 
 
 
*миянг - подвергшийся ферментации лист чайного дерева, разновидности Camellia oleifera
** мышонок - уменьшительно-ласкательное обращение к детям
 
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 4 (;)
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
 
 
Мать прогостила во Дворце дней десять. Всё это время Плой могла быть рядом с ней только по утрам и вечерам. Дни Мать проводила в городе, занимаясь делами, связанными с торговлей. Она ни разу не вернулась, не купив для неё разных сладостей, и всегда очень торопилась назад. Но Плой отмечала в Матери перемену. Порой она глубоко уходила в свои мысли и становилась рассеянной. А то вдруг лицо её освещалось улыбкой, словно от счастливой мысли. По ночам она часто вздыхала и тогда крепко прижимала к себе Плой. О новом отце для неё, после той первой ночи, Мать больше не заговаривала.
 
Когда все дела были сделаны и пришло время ей возвращаться в Чачынгсао, Плой пережила это вне всякого сравнения легче, чем в первый раз. Теперь она точно знала, что отъезд Матери означает и её приезд. А ожидание этого приезда и всей праздничной атмосферы, связанной с этим и с суетой распределения подарков, делали ожидание совсем не таким уж и неприятным. Плой привыкла к своему окружению и почувствовала себя частью придворной жизни. Все её дни вращались вокруг единого центра, которым являлась садэт.
 
Жизнь во Дворце состояла из повседневных забот и, не в малой степени, из увлекательных рассказов и пересудов о самых разных придворных персонажах - в которых Плой пока участвовала лишь как слушатель - а главное, из праздников, одно ожидание которых уже само по себе было праздником. На всю жизнь она запомнила первое такое грандиозное событие, которое ей довелось наблюдать. Это была Церемония Взросления «согант», устроенная для Её Высочества мом-чао-фа, Высочайшей принцессы.
Ещё задолго до назначенной даты весь Внутренний Двор гудел новостями и предположениями о том, кто из дам будет участвовать в Процессии, кому будет доверено нести ритуальный маюрачат  из павлиньих перьев, кто будет подавать ритуальную еду и кому поручат опахала. Все возбуждённо планировали, в каких нарядах они появятся и в каких украшениях. Даже те, у кого драгоценности были заложены из-за долгов, собирались любым способом выкупить их к началу праздненств. Ещё с большим интересом все гадали, насколько ослепительной будет смена нарядов и драгоценностей на принцессе на протяжении всех дней праздника. Или насколько роскошной  на этот раз будет священая гора Шивы - символический Грайлат.
 
Чем ближе приближался согант, тем короче и лихорадочнее казались дни, а по ночам долго нельзя было заснуть от толкущихся в голове мыслей и предвкушений. Не в состоянии сдержать любопытства, Чой с Плой каждый вечер сбегали из Резиденции и незадолго до закрытия Врат просачивались во Внешний Двор. Там рядом с «Амарином», тронным залом Индры, возводили Грайлат, и они были свидетелями всего строительства от начала и до конца. Именно здесь должно было произойти ритуальное купание, после того как принцессе состригут детский пучок с макушки. От трансформаций, которые происходили с горой ежедневно, захватывало дух. То, что начиналось как конструкция из бамбуковых стволов и металла, к концу, после того как её превратили в имитацию камня и нанесли разных растений и низкорослых деревьев, стало горой. Когда же подвели воду и устроили водопад, а на самой вершине воздвигли золочённый четырёхугольный купол, это уже точно был священный Грайлат, мифическое обиталище Шивы.
 
Благодаря ежевечерним вылазкам во Внешний Двор, Чой и Плой оказались самыми осведомлёнными людьми во всей Резиденции. Подробнее кого бы то ни было они могли рассказать о том, как продвигается подготовка к празднику. Докладывать об этом стало даже чем-то вроде их официальной обязанности за утренней трапезой садэт.
 
Наконец день, которого все так ждали, наступил. Первый день соганта, в который принцесса должна была прослушать буддистские сутры. Чой с Плой заняли удобные места рано, хотя знали, что торжественная процессия из Внутреннего Двора во Внешний проследует мимо них лишь во второй половине дня. От двойного жара, солнечного сверху и отражённого от каменных плит снизу, сильно припекало. К тому же нужно было следить за тем, чтобы не потерять друг друга из виду. Но как только грянули трубы и фанфары, они забыли обо всём. Протяжный звук раковины означал, что король уже подал знак мом-чао-фа Высочайшей принцессе подняться в её золочёный паланкин. А значит Процессия вот-вот должна была тронуться.
 
Первым показался военный оркестр. Солдаты с ружьями на плечо идеально ровными рядами шли и шли, ритмично чеканя шаг. Музыка была воодушевляющей. По мере того как удалялись звуки марша, всё громче становилась сладкозвучная мелодия, исполняемая на яванских флейтах и барабанах. Показались музыканты, а за ними - высокопоставленные придворные со сложенными, как для молитвы, ладонями. Потом прошли две процессии: королевских пажей и детей. Сразу за ними музыканты с «барабанами победы”, трубами и раковинами. С обеих сторон от них шли придворные, переодетые в божественных Индру и Брахму, с символами династии Чакри в руках, которые, подобно белым и золотым деревьям, возвышались над их головами. И это было похоже на живой, шагающий лес. Нахлынула новая волна звуков, а вместе с ней и новая процессия. Теперь это были брамины. Они дули в большие раковины и раскачивали маленькие двусторонние барабаны, нанизанные на шесты, с прикреплёнными по бокам колотушками. Бум. Бум. Бум. Задавали ритм браминские барабаны бандо ..... Некоторые из браминов несли символы королевской власти, другие, жестом сеятеля, разбрасывали освящённый калёный рис. За ними пажи со сверкающими саблями на боку.
Женщины реагировали на зрелище с восхищёнными "Ах, как красиво!", "Какое чудо!". Особенно много этих восклицаний было, когда проходили два крошечных мальчика, ослепительно разодетые, с оперением райских птиц в руках. И ещё когда проходили фрейлины с маюрачатами из огромных павлиньих хвостов, в переливчатых шелках, покрытых орнаментом из чистого золота. И при виде двух девочек, похожих на небожительниц, с ветками в руках, сделанными их золота и серебра. Но вот наконец поверх всей процессии появился открытый королевский паланкин с мом-чао-фа Высочайшей принцессой. В своём расшитом бриллиантами сказочном наряде, который на солнце вспыхнул и словно охватил её фигурку огнём, она была так прекрасна, что толпа возликовала от радости, восхищения и гордости.
За паланкином следовали дамы, фрейлины Её Высочества, и её слуги. Многие узнавали среди проходящих своих знакомых, и это лишь добавляло оживления толпе. Конца парада Чой и Плой не дождались. В Королевском парке начинались многочисленные развлечения и игры. Туда они и направились, крепко держась за руки, чтобы не потеряться в толпе. Чего только там не было! Прямо за Храмом Изумрудного Будды разгуливали по воздуху канатоходцы, летали, кувыркались, взбирались на высоченные шесты и выделывали всемозможные трюки акробаты. Больше всего Плой понравился балаган "Га-ува Пронзает Буйвола". Там два клоуна забрались в костюм буйвола и очень похоже изображали повадки животного. Ещё два клоуна играли  роли супругов Га-ува: он с деревянной шпажкой, она с зонтиком в дырах и корзиной для рынка, больше неё самой. Буйвол то гонялся за ними, готовый вот-вот поднять их на рога, то сам спасался от шпаги бегством.  От ужимок Га-увы и Га-увихи нельзя было разогнуться от смеха. Ничего потешнеее Плой не видела в жизни. Они долго не могли оторваться. Наконец, перешли к другому месту, где давали классическое представление: сольный танец в сопровождении квартета старинной музыки.  Там они быстро заскучали и пробыли недолго. Как только опустились сумерки и повсюду начали зажигаться огни, выбор того, куда они пойдут дальше, был решён для них сам собой. - Грайлат! Они как заворожённые ходили вокруг подсвеченной огнями и фонарями горы, потеряв счёт времени. Их ещё за несколько дней при свете  дня поразила трансформация бамбуковой конструкции, обитой металлом, в сказочную гору. Теперь же ночь ещё больше преобразила всё, и многочисленные цветы и деревья казались таинственными. Разноцветные хрустальные шары, свисающие с ветвей, отражали свет, а игрушечные фигурки казались настоящими, живыми сказочными существами. Внизу были пещеры, и в них на крошечных сценах куклы, удивительно похожие на настоящих людей, изображали классические сюжеты. Были здесь сцены из "Рамакияна", "Инао" и "Золотой Раковины". Можно было передвигаться из одного грота в другой до бесконечности, не чувствуя ни усталости, ни голода, ни желания спать, не говоря уже о холоде или жаре. Успела выпасть утренняя роса, прежде чем они вернулись в Резиденцию. Но как только полностью рассвело, Плой уже снова стремилась вернуться на праздник. И так продолжалось все дни. Так что, когда всё было позади, садэт заметила Плой, что та сильно похудела.
 
За время соганта Плой довелось увидеть Его Величество дважды. Каждый раз протяжными, как трубы, голосами клоны выкрикивали предупреждение: "Всем застыть!" Это означало, что король и его свита спустились с паланкинов на землю для участия в празднике. Первый раз это произошло у подножия Грайлата. Тогда Плой вместе со всеми простёрлась ниц, а когда подняла голову, то увидела короля, окружённого группой юных принцев и принцесс. Они прошли совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, от чего у Плой зашумело в голове и земля поплыла из-под ног куда-то в сторону. Воодушевление и подъём, которые она испытывала, были подготовлены всем её воспитанием и ощущались как встреча с чудесным и непостижимо высоким. Любовь, лояльность и чувство благодарности к монарху, а вместе с этим страх и трепет перед тем, кому принадлежит сама твоя жизнь, пришли к ней через длинную цепочку предков. Это было сочетание счастья от лицезрения Его Величества во плоти  и страха перед ним, как перед высшим на земле существом! Плой позволила себе смотреть на монарха не дольше секунды, а потом быстро уткнулась лбом в опущенные на пол соединённые ладони. После этого она не смела даже пошевелиться. Лишь чутко прислушивалась к медленным шагам, шороху платья, звуку голосов и лёгкому смеху. Плой не меняла позы так долго, что перестала чувствовать свои подвёрнутые ноги. Из состояния сосредоточенности её вывело прикосновение Чой.
 
"Эй, Плой! Смотри, вон наша садэт!"
 
Плой выпрямилась и действительно увидела проходящую прямо перед ними садэт. Их заметили.
 
"Посмотрите-ка на наших барышень! - нарочито громко заговорила садэт с фрейлинами. - Вот они где! Сидят, как белочки, неутомимые в своём энтузиазме. И посмотрите, как просто по-заговорщицки улыбается мне Чой!"
 
И обращаясь к ним уже напрямую, сказала к великой их радости:
 
"Идите же! Можете к нам присоединиться".
 
И вдобавок - словно этого было мало - позволила Плой нести за собой бетелевую шкатулку, что уже было совсем невероятно! И Плой взялась за дело так, как будто в руках у неё живое что-то и хрупкое. Они с Чой шагали, одаривая всех направо и налево улыбками. Ещё бы! Теперь они сами - часть праздничной процессии! Правда, Чой делала иногда исключение и глядела строго, наталкиваясь взглядом на кого-нибудь, с кем у неё были счёты.  А через некоторое время для пущей важности она попросила Плой дать ей понести шкатулку садэт, чтобы не идти с пустыми руками.
 
Согант прошёл, оставив по себе впечатление чего-то грандиозного. Это был замечательный праздник! Но были и другие, даже лучше: лучше тем, что справлялись каждый год. Когда такой праздник заканчивался, то оставлял по себе приятное чувство, что через определённое количество дней  и ночей он вернётся снова. Таков был Лой Гратонг, который наступал в середине двенадцатого месяца. Эту ночь садэт в числе остальных членов королевской семьи должна была праздновать на берегу реки. Понимая, что дети получают гораздо большее удовольствие от подобных увеселений, чем взрослые, садэт великодушно включила в свою свиту Чой и Плой. Для кун-Сай это был сигнал доставать драгоценные ткани, чтобы нарядить их соответственно их новой функции.
Выход короля из Дворца ожидался во вторую стражу. Для Плой бороться со сном в ожидании такого позднего времени было очень непросто. Но наконец назначенный час настал. Ночь была просто великолепна: прохладная и ясная. В огромном небе, прямо над головами, повис самый большой в году лунный диск. Звук фанфар привёл всех в движение, как будто до этого мир был всего лишь застывшей картиной. Всё, что подготавливалось, теперь ожило. Незабываемая ночь! Протяжный и требовательный выкрик клонов: "Открыть Боковые Врата!" И ответный выкрик: "Боковые Врата открыты!" Так стража подавала друг другу сигнал, что скоро через врата пройдёт сам король. Покинув стены Дворца, Его Величество немедленно взошёл на свой корабль "Тронный". Все остальные королевские судна стояли на якоре, образуя кольцо, внутрь которого не допускался никто. Между суднами ярко горели плавучие факелы, которым погаснуть не давали до самого рассвета. За этим кольцом тысячи лодок заполняли собой всё видимое пространство реки, лодки простых подданных, приплывших сюда, с тем чтобы отпраздновать Лой Гратонг и преклонить колена перед своим королём.  Мир и порядок на празднике  охраняли дворцовые служащие. Их лодки можно было узнать по традиционным "лотосовым" фонарям.
 
Прямо пред "Тронным" был поставлен на якорь королевский "Ананда Нагарадж", от кормы до носа украшенный фонарями из цветного стекла, с переносным троном и статуей Будды напротив трона. Когда Его Высочество зажёг свечу, то от неё по бикфордову шнуру огонь пронёсся на "Ананду Нагараджа" и разом зажёг огромную массу свечей, которые ярко осветили статую Будды. По этому сигналу принцы и принцессы на борту зажгли свои свечи и фонари, и весь "Ананда Нагарадж" засиял в ночи, как горящий факел. Изысканно изогнутый, весь покрытый золотой, красной по золоту и зеркальной чешуёй, он был действительно похож на гигантского нага, выплывшего из тёмных вод, существо иного мира..... Бока ощетинились вёслами. Мгновение - и под старинный напев гребцы дружно опустили весла в воду. Медленно-медленно "Нагарадж" отходил, уступая место следующему судну, "Золотому Лебедю Брахмы".
Пройдя трансформацию светом, королевские судна сами становились источником света и, возвращаясь в круг, рассеивали темноту для тысяч празднующих на реке людей. Всё это время, не смолкая, играла музыка, которую исполняли пипаты в сопровождении яванских барабанов.   
Наступило время спускать на воду гратонги. Каких только форм они не были! От достоверных в мельчайших деталях копий королевских кораблей и лодок до простых сампанов и барж. Тысячи таких гратонгов  с зажжёнными  свечами и фонариками превратили реку в удивительное зрелище.
 
Плой вместе с другими людьми садэт наблюдала за всем этим с берега. Пиком праздника стал фейерверк, началом которому  послужил пущенный в небо с "Тронного" огненный цветок. И сразу началось! С бесчисленного числа суден и лодок ввысь полетели огненные цветы. Некоторые из них были прекрасны и, взорвавшись в черном небе, спускались вниз ослепительными кустами, усеянными огненными "чашами". Другие пугали из-за оглушительного грохота, с которым они взмывали вверх. Но потом грохот обрывался, и они рассыпались мириадами разноцветных звёзд. Когда такой фейерверк взрывался сразу во многих местах, эти звёзды заполняли собой весь верх, и на какое-то время небо превращалось в сплошное сияние.
 
Но то было на реке. С берега же запускали фейерверк совсем другого типа: водный. Дворцовая служба доставила его сюда всех возможных разновидностей и размеров. Шутихи, что поменьше и побезопаснее, предназначались придворным, чтобы они могли пускать их и любоваться россыпями искр по воде  и подводным свечением. Их было так много, что хватило всем, включая прислугу.
Для детей это было время наибольшего веселья, потому что можно было, не сдерживаясь, кричать и визжать. Шипение, треск и взрывы фейерверка заглушали любые крики. Чой воспользовалась пугливостью женщин и устроила себе ещё одно развлечение. Она зажгла сразу несколько водных шутих, и вместо того чтобы бросить их в воду, развернулась и понеслась с ними прямо к уютно сидящим на циновках женщинам. Был визг, и паника, и попытки к бегству. Всё это к великой радости Чой. Но как воздаяние, по возвращении в резиденцию оказалось, что одеяние, в которое её нарядила кун-Сай, испорчено усеявшими шёлк прожжёнными дырами.
 
Так проходило время, упорядоченное и наполненное. О доме Плой теперь вспоминала редко, и эти воспоминания постепенно как-то выцвели и лишились прежней яркости и живых деталей. За все месяцы из дома её никто ни разу не навестил и не прислал вестей. Мать приезжала во Дворец каждые два-три месяца, привозила гостинцы и оставалась неизменным источником любви и радости. Что касается кун-Сай, то она была ровной в своей заботе, и Плой была обязана ей всеми навыками и знаниями, которые приобретала при Дворе. Кун-Сай была ментором, и Плой любила её и боялась одновременно, и поэтому, несмотря на то, что они разделяли вместе и пищу, и кров, определённая дистанция сохранялась. Как ни странно, под словом "дом" Плой продолжала подразумевать усадьбу на клонге Банг Луанг. При всём обожании Матери, у неё не было больше ощущения, что Мать в её жизни является определяющей силой. Но зато такой силой оставался Его Сиятельство отец. И, конечно, такой силой была садэт.
 
Вскоре произошло событие, которое сделало это очевидным.  Мать навестила Плой три или четыре раза, а потом вдруг исчезла. Прошли уже все обычные сроки, когда однажды утром за завтраком в дверях появилась служанка матери Пит. Платье её было в беспорядке от долгой и утомительной дороги.
 
“Мама! Наконец!» - бросилась было к дверям Плой, но Пит её остановила.
 
"Госпожа в этот раз не смогла приехать, - виновато потупившись, пробормотала она. - Но Госпожа прислала меня с гостинцами для всех".
 
У Плой сердце опустилось. Подарки, которые ожидались с таким нетерпением, будучи не связанными с приездом Матери, теряли всякий смысл.
 
"Что с ней?" - от страшного подозрения, что с Матерью что-то стряслось, она не проговорила, а прокричала этот вопрос. Смущённый вид служанки сам собой подталкивал к такой мысли.
 
"Ничего, - неуверенно ответила Пит. - Я потом расскажу".
 
С мольбой в глазах, уже полных слёз, Плой обернулась к кун-Сай, и та, не медля, пришла ей на помощь:
 
"Говори, Пит! Что такое с мэ-Чэм? Если ты знаешь то, что Плой следует знать, скажи ей сейчас, не откладывая".
 
"Ничего страшного не случилось, кун. Просто Госпожа стесняется показаться при Дворе".
 
Теперь Плой по-настоящему испугалась. Что такое могло случиться с Матерью, чтобы она не смела показаться на глаза. Настолько ужасная болезнь? Или она потеряла всё и впала в крайнюю нужду?
 
"О чём ты говоришь?" - спросила кун-Сай, не веря своим ушам.
 
Было очевидно, что Пит очень не хочется отвечать. Она водила ладонью по полу, вытирая несуществующую пыль. Но, встретив взгляд кун-Сай, которая готова была ждать ответа столько, сколько понадобится, сказала:
 
"В положении она сейчас, вот что".
 
 
Кун-Сай потребовалась минута, чтобы осознать услышанное. Наконец она тихо спросила:
 
"Кто отец? Тот дальний родственник? По-Чим?"
 
"Он самый".
 
Воцарилась тишина. Кун-Сай вернулась к своему завтраку. Не торопясь, доела его. Тщательно вымыла руки. Взяла коробочку с воском для губ и аккуратно нанесла его на губы. Потом достала из футляра конус бетеля и медленно-медленно проживала его. Лишь после этого она нарушила молчание.
 
"Пит, сходи, разыщи Пад и поешь с дороги. Чой, поднимись к садэт, не слоняйся без дела".
 
Оставшись с Плой вдвоём, кун-Сай объяснила ей, что значит для женщины завести свой дом, семью, детей. Что бывает так, что женщина вступает в брак не один раз, и тогда у её детей могут быть разные отцы. Закончила она тем, что уверенно пообещала Плой, что в независимости от того, сколько в будущем у неё будет младших братьев или сестёр, насколько она знает Мать, та будет по-прежнему любить её больше всего на свете.
 
 
 
 
 
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ (;)
 
 
От этого объяснения Плой не стало легче, и кун-Сай весь день не отпускала её от себя, давая ей то одно поручение, то другое. Плой очень хотелось найти Пит и расспросить её о Матери, но такая возможность не предоставилась ни разу. Совершенно было непонятно, когда кун-Сай успела повидаться  одна с садэт, но когда они поднялись днём наверх, было очевидно, что садэт уже знает о том, что случилось. За месяцы, проведённые при Дворе, Плой усвоила важность умения контролировать выражение лица и потому старалась вести себя, как в любой обычный день.  Садэт, со своей стороны, хотя и бросала на неё взгляды, полные жалости и тревоги, ни словом не обмолвилась о новых обстоятельствах Матери.  Однако на вечерней аудиенции она сказала:
 
"Сай, нашей Чой уже исполнилось необходимое число лет, для того чтобы провести Церемонию Взросления? Я хочу устроить для неё праздник".
 
Кун-Сай многословно поблагодарила садэт за её щедрость и простёрлась в поклоне. Чой, забыв обо всём, наблюдала за сварой, устроенной воробьями под крышей галереи. Только прикосновение кун-Сай и её гневный взгляд заставили её обернуться и повторить вместе с ней поклон.
 
"А как насчёт Плой, Сай? - продолжила садэт. - Она член моего дома, я хочу устроить праздничную церемонию и для неё тоже. Однако отец Плой - высокородный прая, и я не знаю, как он отнесётся к нашему решению, если мы примем его одни, без его участия".
 
"Я уверена, Ваше Высочество, что он не станет возражать", - ответила кун-Сай.
 
"Возможно. Но всё же ты поезжай к нему и выясни это в личной беседе. Можешь и Плой взять с собой. Пусть повидается с отцом".
 
Узнать о том, что скоро пройдёшь церемонию и лишишься детского пучка, было само по себе превосходной новостью. Но знать, что это произойдёт одновременно с Чой, было ещё лучше! То, что при этом её ожидала поездка на клонг Банг Луанг, сначала ошеломило своей неожиданностью, а потом просто обрадовало. Ведь это означало то, что она сможет увидеться с любимой Чый! Плой даже не догадывалась, насколько всё это являлось результатом услышанного садэт от кун-Сай.
 
Узнав, что у матери Плой новый муж, садэт подумала о том, что теперь Плой будет гораздо труднее не чувствовать себя всеми брошенной и одинокой. Садэт решила во всём исподволь покровительствовать ей и очень надеялась, что поездка домой поможет Плой снова обрести ощущение опоры.
 
Увлечённая мыслями о предстоящей церемонии и поездке домой, Плой вспомнила о новости, привезённой Пит, только тогда, когда опять увидела её. Кун-Сай с Чой были наверху, поэтому, когда Пит заглянула, чтобы уложить её спать, кроме них в комнате никого не было.
 
"Расстраиваться особенно нечего, кун-Плой, - начала она. - Дело житейское. Мать твоя женщина ещё молодая. Не век же ей жить одной, да ещё в чужом городе? Ей нужен человек рядом, на которого, в случае чего, можно опереться".
 
"А по-Чым, он какой, Пит?"
 
"Ну ... какой-какой ..... По мне, так немного хитроват будет. Но мать твоя говорит, что он хороший человек. Она ему доверяет. А раз так, то и волноваться нечего. Да и подумать, стала бы твоя мать жить с ним, коли он не был хорошим? Она из благородных, и вкус у неё во всём благородный, и понимание высокое. И куда ты только лезешь со своими советами! Знала бы своё место! Так нет, сидишь - да рядишь! Дурища!" - неожиданно закончила Пит отповедью самой себе, вспомнив, по всей видимости, какой-то недавний разговор с Матерью.
 
"А сейчас мама где живёт?" - прервала её Плой.
 
"Да всё в том же доме, что мы купили сразу по приезде. Поначалу мы там обосновались вдвоём. Потом Госпожа наняла ещё одну служанку мне в помощь. А позже к нам переехал по-Чим, чтобы, значит, помогать твоей матери и спасать её от одиночества. Да не один, а с младшей сестрицей по имени мэ-Планг за компанию. Мол, чтобы не давать повода для сплетен об их отношениях, так он сказал. Ну так теперь уже сплетничай - не сплетничай, всякому видно, что они муж и жена".
 
"Пит, а как же мама сейчас  справляется там без тебя?"
 
"Ах ты, сердце моё! Сама дитя ещё, а сколько великодушия к бедной матери! Но ты знаешь что, не волнуйся! Всего ещё пара дней, и верная Пит будет с ней рядом. Она ведь, поди, не больна. Просто сейчас ей нужен больший уход, чем обычно. Вот и всё".
 
"Пит, а младшая сестра по-Чима, чем она занимается?"
 
"Ха! Чем занимается?! Тем, что разыгрывает из себя хозяйку! Нет, поначалу она была сама сладость. О, так внимательна к твоей матери, так услужлива! И со всем-то она согласна, чтобы твоя мать ни сказала. И всем-то она в ней восхищается! Ну так это продолжалось недолго. Теперь она, кун-Плой, не просто ведь гостья, а сестра мужа! А значит, всё в ней по-другому обернулось, и не узнать. Мы словно не у себя дома живём. Но делать-то нечего. Он любит сестру, а Госпожа, значит, любит его. Так что ничего здесь больше не скажешь.Э-э-эх! Добрая она слишком. Я бы не стерпела. Но вот что я скажу: у этой мэ-Планг есть причины меня опасаться. Бесполезная Пит, которую ты видишь перед собой, Госпоже многим обязана. И коли она меня доведёт, я за себя не ручаюсь. А уж там, пусть меня хоть вяжут, хоть на цепь сажают, ничего не побоюсь!  Вот дура-то непутёвая! Что же это ты несёшь, да ещё при ребёнке?!" - опять выругала она себя, хлёстко шлёпнув по губам ладонью. А потом вдруг рассмеялась и, взяв веер, принялась обмахивать им Плой.
 
"Спи, кун-Плой. Закрывай глазки. А Пит тем временем тебе расскажет сказку о том, "Как старый монашек наелся устриц".
 
И под убаюкивающий голос, всё детство рассказывавший ей эту и другие, подобные ей, истории, Плой быстро погрузилась в сон.
 
После этого прошла приблизительно неделя. И как-то вечером кун-Сай объявила Плой о том, что на следующее утро на рассвете они отправляются с визитом к её отцу. Она предупредила, что визит будет кратким, и сразу после того, как она переговорит с Его Сиятельством, а Плой встретится и немного пообщается с братьями и сёстрами, они немедленно пустятся в обратный путь.
 
Несмотря на такое ограничение, Плой ждала следующего дня с нетерпением. И вот утро наступило. После завтрака кун-Сай долго выбирала для Плой подходящий наряд и в результате одела её с педантичным вниманием к деталям и  большим вкусом.  Одновременно с этим она объяснила, что всё это не для того, чтобы поразить кого-нибудь роскошью наряда, а как формальное выражение того, что о ней заботятся и она растёт, окружённая вниманием. Также кун-Сай предостерегла её от речей и поведения, недостойных дома садэт, потому что это было бы потерей лица для них всех в целом, и для кун-Сай, отвечающей за её воспитание, в частности.
 
Плой давно мучило любопытство, знакома ли кун-Сай с Отцом, и теперь она об этом спросила.
 
"Знакома ли я с Его Сиятельством? - заулыбалась кун-Сай. - А с чего бы я отправлялась к нему с визитом, если бы мы не были знакомы? Я знаю Его Сиятельство ещё с тех пор, когда он ухаживал за твоей матерью".
 
Закончив с одеванием, кун-Сай отвела Плой к Внешним Вратам, а оттуда к Дворцовому Пирсу. Их сопровождала Пад, неся за кун-Сай её бетелевую шкатулку. Мир за стенами Дворца поражал суетой, шумом и гамом, казался огромным и полным любопытных вещей. Столько людей, и все как будто говорят одновременно! Речь непривычно грубая, порой бьющая по ушам. Торговка с большими плоскодонными корзинами на коромысле, опуская их,  неловко стукнула ими о землю и так изощрённо выругалась, что Плой покраснела, а кун-Сай ускорила шаг. Выйдя на причал, кун-Сай торопливо забралась в лодку и заняла место в самом её хвосте. Плой она усадила ровно посередине и объяснила, что в дороге она должна вести себя смирно и по возможности не двигаться. Пад она велела сесть впереди и, словно та была маленьким ребёнком, строгим голосом объяснила и ей, чего ни в коем случае нельзя делать, сидя в лодке. Принятые предосторожности не помогли кун-Сай унять страх перед возможностью опрокинуться. Как только они вышли на середину реки, кун-Сай обеими руками вцепилась в борта лодки и всякий раз, когда их чуть подбрасывало на волне, теряя самообладание, громко вскрикивала. Её страх явно передался и Пад, потому что на каждый панический выкрик кун-Сай Пад бормотала то о святых старцах, то о том, что не свалилась бы за борт плевательница для бетеля. Словно больше выпасть из лодки было нечему.  Всю дорогу Плой еле сдерживала смех. Сама она воды не боялась, поскольку всё детство плавала и ныряла под причалом усадьбы. Внешне ей удавалось не выдавать нетерпения, с которым она ожидала вскриков кун-Сай и заклинаний Пад, в промежутках между которыми первая неизменно обвиняла вторую в том, что та, должно быть, ненароком качнула лодку.  Когда они повернули к противоположному берегу и поплыли поперёк течения, лодку начало кидать во все стороны, так что крики слышались безостановочно. Старый лодочник с невозмутимым видом жевал бетель и казался очень довольным происходящим. Раз, встретившись с Плой взглядом,  он специально для неё так качнул лодку, что это вызвало настоящий каскад криков ужаса и причитаний. А Плой и лодочник получили огромное удовольствие.
 
Но вот они свернули в более тихие воды канала Банг-Луанг, и всё успокоилось. Теперь они плыли вблизи берега. В день, когда Плой с Матерью покинули усадьбу, путешествие казалось очень долгим. Теперь впечатление было противоположным. Вроде бы они только что отплыли от Дворцового Пирса, а вот уже вдали маячат резные столбы беседки перед усадьбой. Ещё немного, и Плой разглядела двоих детей, один из которых, свисая, раскачивался на перекладине. Приглядевшись, она узнала в них Чый и брата по-Пыма. «Конечно - подумала Плой - кого ещё могла выбрать Чый себе в друзья в её отсутствие?»
Лодка почти стукнулась о причал, прежде чем двое наверху заметили Плой. По-Пым, обернувшись через плечо на плеск вёсел, так и застыл с округлившимися глазами. А потом закричал:
 
"Кун-Чый! Смотри! Смотри кто приехал!"
 
Кун-Чый повернулась посмотреть и, увидев Плой, перебралась с перекладины на столб и возбуждённо заорала:
 
"Мэ-Плой! Мэ-Плой приехала! Приехала! Приехала!"
 
Кун-Сай с Плой поднялись в беседку, и Плой представила ей брата и сестру. Кун-Сай сказала, что знала по-Пыма ещё тогда, когда тот был младенцем. Про кун-Чый она лишь едва слышно заметила, что, судя по повадкам, она была бы готова поспорить, что это мальчик.
 
Узнав от них, что Его Сиятельство в этот час должен быть в саду со своими карликовыми деревьями, кун-Сай направилась прямо туда. За ней последовала Плой, а за Плой Чый с Пымом, которые, перебивая друг друга, расспрашивали её обо всём сразу. Пад с бетелевой шкатулкой замыкала шествие. Скоро они увидели Его Сиятельство. Проснувшись, он первым делом спускался в сад на прогулку и возвращался в дом лишь к завтраку. Плой увидела его ещё издалека и сразу заметила, что он находится в прекрасном расположении духа.  Отец шёл медленно, то и дело нагибаясь над деревцами и с задумчивым видом разглядывая их. В этот ранний час он был одет по-домашнему, его панунг свободно спускался до самых щиколоток. Заметив гостей и признав в них придворных, он молниеносным движением заправил свободный конец панунга за пояс, превратив его в формальные бриджи, и пошёл к ним навстречу.
Сложив ладони, Его Сиятельство поклонился кун-Сай:
 
"Как поживаете, кун? Чему я обязан столь приятным визитом?"
 
Кун-Сай присела в ответном поклоне.
 
"Ай! Плой?! - заулыбался отец. - Я  тебя сразу и не узнал, так ты сильно изменилась!"
 
Его Сиятельство пригласил кун-Сай подняться на главную, со стороны фасада, веранду, где они удобно устроились и углубились в разговор. Дети, между тем, не дойдя до веранды, сели прямо на ступени лестницы.
 
"Мэ-Плой, как же я по тебе скучала всё это время! - сказала Чый. - Как ты там жила во Дворце? Было весело?"
 
"Да. Там очень интересно. Вот было бы здорово, если бы ты, кун-Чый, вернулась со мной туда, и мы бы снова играли вместе. Я тоже всё время по тебе скучала".
 
"Мне жить при дворе? Хы-ым..... Так они там с утра до вечера простираются ниц, поди? Дома лучше. Дома я целый день ношусь и делаю, что хочу".
 
"Плой, а маму ты видела?"- перебил их Пым.
 
"Видела. Она приезжала ко мне уже несколько раз. А ты?"
 
"Я тоже видел, но не в усадьбе. Она присылает за мной служанку, и я спускаюсь к ней вниз. Мы разговариваем прямо в лодке. В последний раз она сказала мне, что ..... Ну, ... ты знаешь, наверное".
 
Плой поняла, что он имеет в виду новое замужество Матери, и очень смутилась присутствия Чый. Но, посмотрев на неё, увидела, что Чый сидит с выражением лица, говорящим, что её здесь нет и что она ничего не слышит.
 
"Да. Знаю, - ответила она и, посмотрев наверх, понизила голос. - А что там говорят об этом?!"
 
"Тише! - волнуясь, зашептал Пым. - Кто-то рассказал об этом Отцу, и он страшно гневается. Он запретил мне встречаться с мамой. В следующий раз, когда она пришлёт за мной, я не должен спускаться к ней. Если я ослушаюсь, Отец сказал, что откажется от меня и выгонит из дома".
 
«Бедный по-Пым!» - подумала Плой. Теперь он разлучён с Матерью навсегда! Ей самой очень повезло. Она-то будет видеться с Матерью часто, потому что в Резиденции садэт она окружена только теми, кто любит Мать и никогда не станет запрещать ей видеться с ней.
 
"Ну, а как ты вообще, по-Пым? Как ты теперь живёшь?"
 
"Да ничего. Всё хорошо. Отец забрал меня к себе в усадьбу. Я сплю на веранде рядом с его покоями. Сначала думал, что меня отправят жить к Старшему Брату. Но отец сказал, что кун-Чит будет дурно на меня влиять".
 
"Хы! - не выдержала кун-Чый и присоединилась к разговору. - Отец прав. Он настолько отбился от рук, что у нас тут каждый день какая-нибудь история".
 
"Ты просто придираешься к нему, - не согласился Пым. - Он же взрослый, не такой, как мы. Вот он и ведёт себя, как взрослый".
 
"Ничего такого не замечала. Вообще, он только за женщинами умеет волочиться и когда-нибудь уморит себя из-за этого. Мне он противен. Даже смотреть на него неприятно. Но у кун-Старшей он ходит в любимчиках, и поэтому она потакает ему втайне от Отца во всём".
 
Как только Плой услышала упоминание о кун-Ун, на неё навалилась тоска. За всё время, что она готовилась к поездке домой, опьянённая предстоящей встречей с Чый и Пымом, она ни разу не вспомнила о старшей сестре. А теперь от мысли, что Отец вот-вот велит ей пойти и поздороваться с кун-Ун, от её счастливого настроения не осталось и следа.
 
"Садэт чрезвычайно благоволит к Плой и хотела бы устроить для неё Церемонию Взросления. Однако садэт не чувствует, что может принять такое важное решение, не узнав прежде, что думает об этом Его Сиятельство. И именно это я и приехала обсудить".
 
"Я всегда в сердце благодарю Её Милость за согласие принять мою дочь на воспитание. Разумеется, начиная с того момента, когда она поступила в услужение Её Высочества, я более не считаю себя вправе вмешиваться в её судьбу.  Этой церемонией садэт оказывает моей дочери великую честь".
 
"Я не сомневалась в такой вашей благоприятной реакции и говорила об этом садэт. Всё же Её Высочество пожелала, чтобы я нанесла визит и обговорила этот вопрос с Вашим Сиятельством лично. Я передам Ваш ответ дословно".
 
"А где же наша Плой?" - послышался зов Отца, и Плой вскочила со ступенек.
 
Опустившись почтительно на колени, она приблизилась к Отцу и села напротив. Не переставая улыбаться, он внимательно разглядывал её.
 
"Я смотрю, покровительство кун очень пошло Плой на пользу. Её манеры и поведение стали утончённее. Я просил бы кун не бояться быть с ней строгой".
 
Кун-Сай улыбнулась и ничего не ответила. Потом наступил момент, которого Плой так страшилась.
 
"Плой, зайди повидайся с мэ-Ун! Она всё время о тебе спрашивает", - таковы были слова Отца. И Плой повиновалась, хотя каждый шаг давался ей с мучительным усилием. Ей никогда не приходило в голову ослушаться отца, поэтому, как ни медленно было её продвижение, скоро открытые двери покоев кун-Ун с неизбежностью оказались перед ней.
 
Кун-Ун сидела посреди комнаты. Всё выглядело так же, как в день отъезда, когда Плой по приказу отца пришла попрощаться с ней. Поскольку кун-Ун считала, что от солнца грубеет кожа, и видела в нём главного своего врага в уходе за красотой лица, здесь царил вечный полумрак. Перед ней на полу стояла маленькая шкатулка с драгоценностями, и она, унизав кольцами пальцы, любовалась мерцанием камней. Как раз в этот момент и показалась Плой. Низко держа голову, она приблизилась и поклонилась. Но кун-Ун зачем-то поспешно и с лязгом захлопнула металлическую шкатулку, так, как если бы Плой уже потянулась к ней.
 
"Ну и ну! Посмотрите, кто к нам пришёл! - сказала она. - Придворная барышня! Ну что, уже прибежала проситься назад?" 
 
Плой продолжала сидеть с низко опущенной головой и не представляла, какими словами на это можно ответить.
 
"Так или иначе, предлагаю тебе вернуться туда, откуда ты пришла", - невозмутимо продолжала кун-Ун.
 
"Я здесь с кун-Сай", - попробовала было Плой дать понять, что она приехала не для того, чтобы остаться.
 
"О! У тебя такая многочисленная и недосягаемо высокая родня! Стоит ли смущать меня, называя имена? Я и так нахожусь под впечатлением, - и, не сдержав любопытства, добавила. - Ну и по какому же делу ты приехала?"
 
"Садэт прислала нас к Отцу поговорить о Церемонии Взросления".
 
"Церемония для кого? Для тебя, что ли?!" - рассмеялась она.
 
"Да. Садэт хочет устроить для меня эту церемонию", - голос Плой был почти не слышен. 
 
"Прекрасно! Только зачем ты пришла мне об этом рассказывать? - сказала кун-Ун и резко отвернулась. - Конечно, ты заслуживаешь того, чтобы принцесса крови устраивала тебе церемонию. А мой жалкий дом недостаточно для этого хорош. Да он и не вместит всех великолепных родственников твоей матери".
 
Плой почувствовала себя ужасно несчастной. В попытке не дать ей и дальше говорить о Матери с таким ядом она сменила тему:
 
"Отец сказал, чтобы я пришла повидалась с кун-Старшей Сестрой, и ....."
 
"Как будто мне не известно, что такой выкормыш, как ты, сама не додумалась бы до этого, - прервала её кун-Ун. - Вот что получается, когда имеешь дело с тиграми и крокодилами. Они просто ждут, когда ты отвернёшься, чтобы отцапать руку, вскормившую их".
 
Хотя Плой точно знала, что рука кун-Ун не была рукой, вскормившей её, всё же эти слова стали последней каплей, и горячие слёзы хлынули по щекам. Возражать было бессмысленно. Любые её слова лишь дали бы повод обидеть её ещё больше. Просто поклонившись, она, пятясь, вышла из комнаты. Что касается кун-Ун, к этому времени та уже давно сидела к ней боком, с таким выражении на лице, словно в комнате она была совершенно одна.
Плой насухо вытерла глаза и сделала над собой усилие, чтобы успокоиться, прежде чем она дойдёт до той части галереи, где сидели Его Сиятельство и кун-Сай. Но они были так погружены в воспоминания о днях юности при Дворе, что Плой смогла проскользнуть мимо них незамеченной и тихо присоединиться к Чый и Пыму. Оба лишь взглянули на неё и поняли всё. Пым промолчал, а Чый не выдержала:
 
"Так и знала, что она доведёт тебя до слёз! Вряд ли она человек. Скорее якшас или Мара! Не припомню дня, чтобы она ко мне не цеплялась. Вот умри она прямо сейчас, я бы только обрадовалась!"
 
Плой благодарно улыбнулась такой преувеличенной солидарности.
 
"Нет, правда, мэ-Плой! Подожди, я совсем ещё немного подрасту и прекращу это всё!" - сказала она с совершенной серьёзностью.
 
В этот момент кун-Сай завершила беседу с Его Сиятельством. Она жестом подозвала к себе Плой и объявила, что ей пора попрощаться с Отцом. Плой сделала это без чувства протеста. После разговора с кун-Ун, когда радость от пребывания дома угасла, это было не трудно.
Отец сделал ей знак приблизиться, и Плой склонилась к его ногам. Она почувствовала, как он легко касается её волос.
 
"Береги себя, Плой, и хорошо о себе заботься! Что бы ни случилось, помни, что ты всегда останешься моей дочерью".
 
И кун-Сай повела её назад к лодке. Чый и Пым не отставали от неё ни на шаг. Когда Плой уже сидела в лодке, Чый наклонилась к её уху и шепнула:
 
"До скорого! Помни, я ещё немного подрасту, и обязательно приеду во Дворец проведать тебя".
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 5  (;)
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
После поездки домой дни в Резиденции потекли как обычно, за одним очень заметным для Плой исключением. Садэт обращала на неё гораздо больше внимания. Она стала чаще призывать её наверх и, задавая вопросы, с интересом слушала её рассказы о том, что она делала и видела на протяжении дня. Фрейлинам было велено обучать её разным изысканным навыкам. Например тому, как срезать кожицу со сливы ма-пранг таким образом, чтобы потом в прозрачном сиропе каждый фрукт выглядел, как огранённый самоцвет. Когда у Плой, у которой все пальцы были в порезах, начало наконец получаться, садэт лично научила её нескольким секретам того, как достичь в этом совершенства.  Однако самый большой интерес садэт проявляла к предстоящей им с Чой церемонии. До назначенного дня оставалось ещё 6 или 7 месяцев. Было решено устроить церемонию в родительском доме Чой, и ответственными за её проведение должны были быть отец Чой и кун-Сай. Её Высочество взяла на себя расходы по организации праздника, включая смену ритуальных одежд и праздничных нарядов для обеих девочек. Всё это должно было быть доставлено в дом Чой прямо из мастерских Резиденции. Хлопоты, связанные с поиском и отбором тканей, украшений и т.д., доставляли садэт явное удовольствие. Она без конца посылала за кун-Сай, ища у неё совета в трудном выборе чего-то конкретного из большого числа возможностей. Из-за энтузиазма садэт скоро уже вся Резиденция участвовала в подготовке праздника. Правда, несколько наиболее юных и ревнивых фрейлин садэт, упоминая предстоящую Церемонию Взросления, с сарказмом называли её нарочито пышно "согантом мэ-Чой и мэ-Плой". Но в целом царило радостное оживление, и многие вызывались ездить с поручениями в дом отца Чой, чтобы помогать на месте.
 
Сначала Плой почти не понимала, какое все эти приготовления имеют отношение к ней лично, и не чувствовала себя центральной фигурой приближающегося большого праздника. Но даже так мысль о том, что с макушки сбреют детский пучок, очень радовала. Во-первых,  потому что этот самый пучок доставлял массу неудобств. Его заново расчёсывали, утягивали и украшали цветами по несколько раз в день. А поскольку вся остальная голова должна была быть идеально выбрита, тупые бритвенные ножи были настоящей напастью. Во-вторых, и это было главным, Церемония Взросления уже одним своим названием обещала гораздо большую свободу от запретов, замечаний и внушений со стороны взрослых.
 
Чой бурлящей вокруг активностью тоже почти не интересовалась. Всё, о чём она могла думать, - это о предстоящей поездке домой. Кун-Сай сообщила им, что они поедут туда за семь, а то и за десять дней до начала праздника, которые уйдут на то, чтобы всё подготовить. Кроме того, сказала она, потребуется ещё два или три дня, чтобы собраться к возвращению во Дворец. Радость Чой была такой необузданной, что иногда Плой было трудно не испытывать своего рода зависти. Предвкушая совместную поездку домой, Чой взахлёб рассказывала, и явно не без вдохновенных преувеличений, о тех чудесах, которыми полон её дом и которые будут все в их с Плой распоряжении. Плой, с другой стороны, при всём богатстве усадьбы её отца, нечем было похвастаться. Она, наверное, могла бы мечтать о том, как тоже пригласит к себе Чой, если бы там жили только Его Сиятельство, Чый и Пым. Но, кроме них, там ещё была кун-Ун, которая одна управляла их усадьбой, и это превращало саму Плой в гостью. Причём гостью нежеланную.       
 
Назначенный день быстро приближался, и теперь Плой тоже заразилась общим нетерпением. Особенно после того, как их с Чой начали вызывать наверх для примерок. Их наряды шились из затканных золотом тканей, настолько ярких, привлекательных для глаз сочных оттенков, что их всё время хотелось разглядывать.
Потом настал черёд драгоценных оплечий барм. Кун-Сай измерила им обеим шеи и ширину плеч. Бармы скроили, подбили тонким войлоком, сшили и потом плотно покрыли драгоценными камнями. Получилось так красиво, что это часть убранства впечатляла больше всего.
Было очень трогательно то, как все, начиная с садэт, стараются сделать праздник безупречным. Да, Плой не могла жить рядом с матерью, а дома из-за кун-Ун она чувствовала себя чужой, но зато здесь у неё была садэт и все остальные. Они были к ней бесконечно добры и, окружая своей заботой, дарили ей ощущение причастности.
 
Наступил день, когда кун-Сай сообщила им с Чой , что в это утро они уезжают. Она сказала, что в её распоряжении будет всего семь дней на то, чтобы всё подготовить, а сделать нужно очень многое. Без всяких околичностей, кун-Сай призналась, что, к сожалению, не может ничего доверить своей невестке, матери Чой, потому что, при всей лёгкости характера и доброте , та была человеком ненадёжным, активной суете предпочитающим покой и бодрящие нюхательные смеси.
 
Попрощавшись с садэт, они покинули Дворец в сопровождении Пад и тех, кто вызвался  помогать в эти дни. У Внешних Врат их с улыбкой поджидал брат Чой Ныанг с двумя извозщиками наготове. Он сказал, что его прислал отец. В первом экипаже разместилась кун-Сай с детьми и теми вещами, которые она не хотела доверить никому. Во втором поехали остальные. В дороге, пока Чой с оживлением что-то обсуждала с братом, Плой смотрела по сторонам. Удивительно было вот так, на лошадях, впервые нестись по улицам города, вздымая за собой тучи пыли! Каждый раз, когда возница поднимал со свистом хлыст, кун-Сай расстроенно вскрикивала:
 
"Не надо! Ну как же можно?! Ведь живое существо!"
 
В первый раз, когда кун-Сай заступилась за лошадь, Ныанг смешно приподнял брови и многозначительно посмотрел на Плой и на сестру. Всё же они сохраняли серьёзный вид, чтобы не сердить кун-Сай. Но когда стало ясно, что её возмущение будет сопровождать каждый взмах кнута, подавлять смех стало почти болезненным. Особенно трудно сдерживаться было Плой, потому что на настоящее наложилось воспоминание о переполохе в лодке в ту памятную поездку домой.
 
Наконец лошади остановились напротив переулка, в который вёл узкий и длинный дощатый мост. Чой с радостным воплем "Приехали!" спрыгнула на землю и рванула было с места, но окрик кун-Сай и требование, чтобы она следила за своими манерами, остановили её. Чой пришлось ждать, когда все спустятся, выгрузят вещи и кун-Сай пересчитает все коробы, коробки и свёртки.  Лишь после этого они степенно двинулись по узкому мосту, с кун-Сай во главе и Пад, нагруженной больше всех, позади.  Скоро они остановились перед домом. С вершины лестницы, широко улыбаясь, их встречал отец Чой. Когда рядом с ним показалась и мать, Чой, пропуская по несколько ступенек, бросилась наверх и повисла у неё на шее.
 
"Осторожно! Ты нас обеих угробишь", -заливалась смехом её мать.
 
Дом, в котором жила семья Чой, был старомодным и представлял собой комплекс деревянных строений с соединяющимися верандами. Строения возвышались над землёй, опираясь на высокие опоры. Открытое пространство внизу под ними было заполнено разными предметами и материалами, впрочем, не настолько, чтобы создать впечатление загромождённости.
 
После того как все поднялись наверх и расселись, началась оживлённая беседа. В разговоре кун-Сай называла отца Чой "старший брат Ноп", а мать попросту "мэ-Чан", поскольку та была значительно её моложе, примерно одного возраста с матерью Плой. Радость Чой при встрече с родителями была бурной, но удержала её наверху вместе с ними ненадолго.
 
"Пошли скорее вниз", - нетерпеливо шепнула она Плой и незаметно для остальных выскользнула на лестницу, ведя её за руку.  Там они спустились вниз и, петляя, пошли по площадке под домом, пока не остановились перед древним, развалившимся паланкином. На нём лежала бело-коричневая собака с большими проплешинами на боку и сладко спала. 
 
"Пятнашка!" - с замирающим от счастья голосом проговорила Чой, опускаясь перед ней на корточки.
 
"Пятнашка моя! Ты по мне скучала?"
 
Мигом пробудившаяся собака кинулась на неё и бешено завиляла хвостом, тут же облизнув Чой лицо и руки. 
 
"Знакомься! Это моя Пятнашка! Представляешь, как давно она меня не видела, а всё равно помнит! Сначала Пятнашка должна была ехать со мной во Дворец. Но потом тётушка Сай передумала, из-за того что она всё время лает. Красивая, правда?"
 
Думать о Пятнашке как о красивой собаке без улыбки было невозможно. Её лучшие дни давно были в прошлом, а после многочисленных щенят и, возможно, ещё по какой-то причине она была тощей и даже более облезлой, чем показалось с первого взгляда.
 
Оставив их вдвоём, Плой стала осматриваться. Это было то, что называется "зажиточный дом", родовое гнездо, в котором жило несколько поколений. Дом с историей и собственным характером. Характером настолько дружелюбным и притягивающим к себе, что попавший в него гость уходить не торопился. Внутри, в комнатах, было воздушно и прохладно. Снаружи дом окружали высокие, преимущественно манговые, деревья. А внизу, на земле, повсюду стояли драконовые чаны с цветущими лотосами вперемежку с большими глиняными горшками, в которых выращивали пышные кусты, карликовые деревья и разнообразные цветы.  Как разительно отличалось это место от того, в котором выросла Плой! Дом Чой был нормальным и уютным, домом без особых затей, в котором удобно жить всем. Тогда как при первом же взгляде на усадьбу Его Сиятельства отца становилось ясно, что здесь живёт высокородный прая, аристократ, обладающий богатством, влиянием и благоприятной кармой прошлых воплощений. Плой сразу заметила, насколько здесь каждый член семьи ощущает себя хозяином. Все были главными, а главнее всех, собственно, вела себя Чой, которая вообще-то и не жила здесь больше.
 
“Эй, Плой! Иди что покажу!” - крикнул, направляясь к ним, брат Чой.
 
Ныанг выглядел ребёнком, который старается казаться взрослым. Это было заметно во всём: в одежде, в том, с какой нарочитой небрежностью он повязал вокруг пояса снятую рубашку, в том, как, приехав домой, он сразу исчез, чтобы смыть с себя пыль дороги и тщательно уложить волосы.
 
"Слушай! - крикнула ему Чой. - Ты говорил, что у Пятнашки щенята. Так где же они?"
 
"Были, но мама их раздала. Знаешь, какой шум они тут устраивали!"
 
“Уф-ф-ф! Ты что не мог уговорить её меня дождаться? Мне так надо было посмотреть на них хоть одним глазком!”
 
“А я что, знал заранее?! - и не выдержав того, как Чой обнимает и целует Пятнашку, добавил. - Как ты можешь её так тискать?! Она же грязная и такая облезлая, что смотреть страшно!”
 
"Ну и что! Она моя, я её люблю, я по ней скучала".
 
"Ладно, Плой, пойдём отсюда! Я хочу тебе кое-что показать".
 
Он повёл её к скоплению старых чанов и резервуаров для воды. Все они были наполнены чистой водой и в каждой сверху плавала маленькая миска.
 
"Вот. Здесь у меня живут бойцовые рыбы. Они называются "рыба-игла". Я их развожу", - сказал он с гордостью.
 
Плой с любопытством заглянула в один из чанов. Таких больших рыб-игл она не видела никогда. Они были белые и блестящие, с хвостами, усеянными алыми пятнышками. Плой они показались невероятно красивыми, даже в сравнении с золотыми и серебряными рыбками у Его Сиятельства. А ещё они двигались гораздо быстрее.
 
"Красивые. Поэтому они у тебя?"
 
"Нет, - засмеялся Ныанг. - Я их развожу для того, чтобы они дрались".
 
Плой и не знала, что рыбы-иглы могут драться! Увидев, что он заинтересовал её, Ныанг взял миску с водой, запустил в неё рыбку и стал сильно миску раскачивать. От того, как молниеносно рыбка перелетала с волны на волну, нельзя было отвести глаз. Заслышав счастливый смех Плой, Чой, наконец, оторвалась от своей собаки и присоединилась к ним.
 
"Я тоже раньше разводила рыбок! - похвасталась она. - У меня их было несколько".
 
"Ха! Нашла, чем гордиться! - возразил ей брат. - От таких рыб толку никакого. Их невозможно научить драться".
 
В этот момент сверху к ним спустился отец Чой. Узнав, чем они заняты, он немедленно растолковал Плой всё, что ей нужно знать, если она вдруг захочет разводить бойцовских рыб. Как удивительно было для Плой то, что взрослые в этом доме разделяют интересы детей и так доступны в общении.  За время, что Плой провела в этом доме, она ещё крепче сдружилась с братом Чой и с её отцом.
 
Женщины, с утра до вечера занятые хлопотами по организации праздника, предоставили остальных самим себе, и отцу Чой не с кем было бы даже поговорить, не будь рядом детей. Так и получилось, что он проводил в их компании уйму времени.  Плой запомнила дни, прошедшие в этом доме, как одни из самых счастливых в своей жизни. Дело было во всей их семье в целом. Отец Чой держался с ними естественно и просто, без обычной для взрослых снисходительности.  Ему доставляло удовольствие всё, чем бы они ни занимались: карликовые ли это были деревья или цветы, птицы ли в многочисленных клетках, свисающих с крыши, или дети с их играми и затеями. Мэ-Чан, мать Чой, была не менее лёгкой и ровной. Более того, Плой могла бы с уверенностью сказать, что в жизни не встречала человека с более счастливым характером. Смех был её самым естественным состоянием. Даже оставаясь одна, она умудрялась тихо посмеиваться собственным мыслям. Кун-Сай, человек крайне организованный и ответственный, ни на крупицу не верила в эффективность помощи невестки в предстоящих хлопотах и заранее готовилась к тяжёлой необходимости делать ей постоянные замечания. Но и она уже со следующего дня была под влиянием её ровно-радостного настроения и смешливости. Конечно, она без конца жаловалась, что из-за рассеянности мэ-Чан праздник ожидает неминуемый провал, но рассердиться на неё по-настоящему было совершенно невозможно. Как в тот раз, когда кун-Сай послала мэ-Чан купить очень нужные ей в приготовлении праздника вещи и перед выходом заставила ту повторить весь список несколько раз. Когда мэ-Чан наконец вернулась, кун-Сай поторопилась проверить, всё ли на месте. И чего там только ни оказалось: подарки детям, мужу, самой кун-Сай, приехавшим помогать из Резиденции людям садэт. Всем-всем досталось что-нибудь. Не забыла мэ-Чан и домашнюю прислугу. Если чего-то и не хватало, то самой малости: некоторых предметов из списка кун-Сай, по поводу которых последняя ей делала самое строгое внушение. Увидев, как обстоят дела, кун-Сай произнесла длинную речь определённого свойства. Но мэ-Чан не обиделась. С удивлённым вздохом она опустилась на сидение, и от мысли, насколько же дырявая у неё голова, слёзы потекли по щекам, такой на неё напал смех.
 
В этом доме дети купались в любви взрослых, и Плой испытала это на себе в полной мере. Если детям чего-то хотелось, им это давали, не придумывали запретов на "вредные" лакомства, не убирали под замок дорогие и хрупкие вещи. Их воспитанием занимались, но исподволь, через тесное общение и готовность отвечать на вопросы. Ныанг и Чой любили родителей больше всего на свете, но без трепета, в основе которого страх пред старшими. Как-то так получалось, что любовь между членами семьи распространялась на окружающих, и на неё откликались и слуги, и друзья, и гости. Естественно, что такой дом никогда и не оставался без гостей. У отца Чой было много друзей, и во второй половине дня они любили собраться у него в тени крытой площадки на свежем воздухе. Из-за их голосов и частых взрывов смеха атмосфера веселья в доме достигала в эти часы естественного пика. С гостями здесь обращались так же, как с детьми, - их баловали. А для мэ-Чан это было самое любимое время дня, хотя сама она оставалась внутри дома, придумывая разнообразные закуски к выпивке, сервируя подносы с бетелем, сигарами и всем, что к ним прилагается. Весёлые голоса гостей и мужа доставляли мэ-Чан истинное удовольствие. А поскольку друзья мужа большей частью были, как и он, чиновники без слишком большой разницы в статусе и, значит, обходились без церемоний, то каждый из них в то или иное время обязательно бросал компанию, чтобы заглянуть к мэ-Чан. Не только для того, чтобы поздороваться, но и чтобы посидеть, поболтать с ней.
 
Эта лёгкость существования, непосредственность, естественность в отношениях в сочетании со своеобразной упорядоченностью всего быта запомнились Плой на всю жизнь. Доброта всех ко всем была заразительна и делала  тебя счастливым и беззаботным. За дни, проведённые в этой семье, Плой влюбилась в них так, как будто родилась здесь. И не в меньшей степени, если не в большей, Плой привязалась к Ныангу. Он держался и с ней, и с Чой так, словно в любой момент готов заступиться за них и спасти от любой напасти, чувствуя себя старше их и сильнее.
 
Счастливые для Плой дни летели один за другим, поэтому первое утро церемонии наступило неожиданно и слишком быстро. Помощников было не счесть. Усилиями друзей всё было готово, сад и дом украшены и приведены в безукоризненный порядок. Благодаря этому, мэ-Чан смогла уделить своё безраздельное внимание кухне. На кун-Сай легла ответственность за  переодевания, которые предстояли  обеим девочкам на протяжении праздника. А отец Чой отвечал за  плавное протекание праздничных ритуалов.
 
Все строения, из которых состоял дом, были начищены и сияли не только внутри, но и снаружи. Более того, кун-Сай велела  вытащить из-под дома хранившийся там, как она выразилась, «бесполезный хлам» и сжечь это всё на улице.
 
"Не понимаю я свою невестку! - удивлялась кун-Сай. Что за страсть хранить все эти старые корзины, клетки и прочую рухлядь? Прямо как мышка, которая всё в нору тащит". 
 
Сама же мэ-Чан, увидев такую гору ненужных предметов, всплеснула руками.
 
"Не верю глазам своим! Сколько же всякой ерунды у меня скопилось! Как это я проглядела?!"
 
Однако, когда пришло время всё это поджечь, она попросила подождать минутку, пока она одним глазом быстренько посмотрит, не попало ли сюда по ошибке что-нибудь нужное? Заметив, что мэ-Чан уже тянет руки к огромным ратановым корзинам в прорехах, кун-Сай категорически ей запретила что-либо трогать и отвлекла её, предложив проверить, как идут дела в саду.
 
В первый день Церемонии Плой с Чой предстояло прослушать священные тексты. С этой целью были приглашены буддистские монахи.
За несколько часов до начала чтения их позвали на ритуальное купание. На площадке за одним из домов стояли драконовые кувшины с водой, и там их поджидали кун-Сай, мэ-Чан и ещё три женщины.
 
"Мэ-Чан, ты займёшься Плой, - распорядилась кун-Сай. - Её легко купать. А я возьмусь за твою дочь. Неподготовленному человеку с ней не справиться. Сама увидишь".
 
И началось! Купание из купаний! Такое, какого Плой не приходилось испытывать никогда.
Их без конца поливали водой, натирали толчёной куркумой, смывали и снова натирали куркумой. Словно эти женщины вознамерились смыть с них кожу. Их мыли так долго, что Плой потеряла всякое чувство времени. Стало очень зябко, подушечки пальцев выцвели и сморщились, а знаков того, что дело подходит к концу, всё не было. Тогда взбунтовалась Чой, как и предсказывала кун-Сай. Началось с тихого поскуливания, которое перешло в громкий рёв. Не давая кун-Сай больше к себе прикоснуться, Чой сначала отпихивала её руки, потом отбивалась от неё, и скоро между ними завязалась, как в боксе, настоящая борьба. Мэ-Чан так увлеклась наблюдением за ними, что совсем забыла о Плой, дав тем самым ей желанную передышку. Минута, и мэ-Чан уже от души смеялась. Это было так заразительно, что к ней присоединилась и Чой, после того как заметила, насколько плачевно выглядит кун-Сай: в этой борьбе она насквозь вымокла. Но как раз на этом терпение кун-Сай истощилось, и ей пришлось прибегнуть к крайней, но эффективной мере. Несколько быстрых и весьма болезненных шлепков, и ей наконец удалось восстановить некоторое подобие порядка. Теперь их с Чой перестали натирать и поливать водой, а принялись вертеть во все стороны, проверяя тщательность сделанной работы. Лишь после этого результат был признан удовлетворительным, и им позволили выбраться из воды. Их пытка закончилась, но не до конца. Теперь им кропотливо чернили брови, как у танцоров в театре лакон, и пудрили лица.
 
“Начнём с Плой, - сказала кун-Сай. - На неё можно положиться. Она будет спокойно сидеть и ждать, пока мы будем заняты Чой. А если мы начнём с Чой, та непременно в чём-нибудь вымажется, и придётся начинать всё сначала».
 
Пудра оказалась неприятной штукой. Кожу, которую так долго тёрли, стало щипать, и всё лицо ужасно горело. Кун-Сай старалась утешить Плой, пообещав, что щипать будет не дольше пары минут.
 
Когда с этим было покончено, наступило время одеваться. Но даже это превратилось в нешуточную пытку, которая длилась бесконечно. Пришлось сделать перерыв, в который женщины с кухни аккуратно, со всеми возможными предосторожностями, накормили их с рук обедом.
 
Всё, что на них надевали, было непривычно тяжёлым. В этих громоздких одеждах Плой сразу взмокла, что вызвало переполох. Немедленно послали за веерами, и потом уже её обмахивали до самого конца одевания.
 
С внешней стороны дома начали доноситься голоса прибывающих гостей. Кун-Сай сказала девочкам, что они уже могут встать перед зеркалом и посмотреть на то, что получилось. Плой смотрела на своё отражение с изумлением. За этот год она привыкла думать о себе, как о красивой девочке, но то, что она увидела в зеркале, превосходило даже эту недавно приобретённую веру. Умело подкрашенное лицо и великолепие драгоценного наряда делали её неузнаваемой. Что касается Чой, то её собственное отражение лишь рассмешило.
 
"Умереть! Посмотрите, я похожа на какую-то куклу!" - ткнула она пальцем в зеркало.
 
Послышались звуки пипата*. Он возвещал прибытие монахов и скорое начало службы. За девочками пришли, и пока они проходили сквозь толпу гостей, Чой вышагивала спокойно и уверенно, победно улыбаясь каждому знакомому лицу. Плой следовала за ней шаг в шаг. Вначале она ещё посматривала торопливо по сторонам. Однако поняв, что никого из гостей не знает и что среди них нет ни единого близкого ей человека, почувствовала жалость к себе и дальше уже шла, не поднимая головы. Позже кун-Сай рассказывала, что за время, пока они проходили мимо гостей, она слышала много восторженных замечаний по поводу великолепия нарядов девочек и всей их внешности в целом. От такой оценки результата их общих усилий вся её усталость, как она утверждала, рассеялась в миг.
 
На террасе, ведущей в комнату, где должна была состоятся служба, было оживлённо. Там сидели родственники и друзья родителей Чой, которые пришли ещё засветло помочь с приготовлениями. Тут же на террасе сидел и Ныанг. Он увидел поднимающуюся Чой и, поймав её взгляд, придал своему лицу невыносимо потешное выражение, заставив брови заползти на самый лоб. Потом сам же не выдержал и рассмеялся. Когда же из-за спины сестры показалась Плой, вдруг всякая улыбка слетела с его лица. Он просто замер с таким выражением удивления на лице, что Плой стало невыразимо приятно. И так сразу захотелось, чтобы здесь были её родные, чтобы и они увидели её такой, чтобы  стояли бы с таким же выражением изумлениях на лицах.
 
 
 
 
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ  (;)
 
 
Во время службы Плой сидела неподвижно, по возможности стараясь направить всё внимание на понимание священного текста. Перед ними мерцали свечи, дымились благовония. Из-за монотонной манеры, в которой читали монахи, вкупе с неудобным и громоздким костюмом, собраться с мыслями было нелегко. Плой скосила глаза, чтобы посмотреть на Чой. Та сидела в той же позе, что и она, с прямой спиной, но явно не слушала. Всё её внимание было поглощено сварой, которую птицы устроили в кроне дерева за окном. Плой снова собралась с мыслями и заставила себя погрузиться в состояние спокойной сосредоточенности. Она сидела так уже довольно долго, когда её отвлекли голоса снаружи и звуки поднимающихся и сбегающих шагов на лестнице. Плой обернулась и увидела, что на террасе возникла какая-то суета и там поспешно расстилают ковёр. Снизу донёсся взволнованный голос отца Чой, который церемонно обращался к только что появившемуся гостю, приглашая его подняться. "Кто бы это мог быть? - гадала Плой. - Такой переполох могло бы вызвать, например, появление садэт . Но это невозможно". И она с любопытством продолжала оглядываться на открытую дверь. Когда она наконец увидела, что за необычный гость оказал всем честь своим появлением, то кровь застучала у неё в висках. От счастья! От восторга! Случилось самое неожиданное: это был Его Сиятельство! Собственный её отец! За все месяцы подготовки к церемонии не было даже намёка на то, что такое может произойти. А теперь он был здесь, и за его спиной, к пущей радости Плой, маячила голова Пыма.  Если ещё совсем недавно Плой жалела себя, думая о себе как о заброшенном, забытом семьёй ребёнке, то сейчас она чувствовала одно ликование. Если недавно она, возможно несправедливо, думала о том, что это не её праздник, а праздник Чой, как и весь этот дом, и вся эта семья, и все присутствующие друзья и родственники, то теперь в мгновение ока стало ясно, что это не так. О ней не забыли. У неё есть семья. Вот её отец, и он здесь не простой гость, которому так легко затеряться среди прочих. Он был особенный! Когда он появился, его приняли с благоговением и радостью, как самого желанного из гостей!
 
Взойдя на террасу, Его Сиятельство сел на почётное место. Плой слышала, как он обратился к Пыму и, назвав отца Чой по чину, велел сыну поклониться "кун-луангу"**. Затем отец Чой сделал то же самое и велел Ныангу поклониться Его Сиятельству. Дальше Плой старалась не прислушиваться к тому, что происходит на террасе, и полностью сосредоточилась на смысле божественной сутры. Она должна быть достойна внимания отца! Лишь один, последний раз, она позволила себе отвлечься и посмотрела на Чой. Чой, не боясь никого,сидела почти развернувшись к террасе. Она сразу почувствовала взгляд Плой и, ткнув подбородком в сторону Его Сиятельства, улыбнулась и одобрительно тряхнула головой. Плой ответила ей благодарной улыбкой и со счастливым чувством снова стала прислушиваться к чтению сутр. 
 
 
Всё же обрывки разговора пробивались сквозь напевный фон службы и поневоле отвлекали на себя внимание.
 
"Ваше Сиятельство, я должен сказать, что у вас очаровательный ребёнок! За эти несколько дней, что Плой у нас, мы просто влюбились в неё".
 
"Спасибо, кун-луанг. Она всегда была хорошей девочкой. А я смотрю, у вас тут замечательный дом. Уютный и очень просторный".
 
На это отец Чой ответил, что дом весьма старый и лишь милостью садэт приведён в более или менее пригодный для праздника вид. И он пространно извинился за возможные неудобства.
 
Служба закончилась. Монахи благословили предстоящую церемонию и удалились. В след за ними и Чой с Плой вышли из комнаты. Завидев Плой, Его Сиятельство улыбнулся. Он выглядел очень довольным. Потом, переведя внимательный взгляд на Чой, он заметил:
 
 
"Какое умное и замечательно ироничное лицо у вашей дочери, кун-луанг".
 
"Спасибо, Ваше Сиятельство. Одно плохо, балуется ужасно. Если говорить о внешности наших дочерей, Плой, конечно красивее. Что, впрочем,  неудивительно, учитывая красоту мэ-Чэм".
 
На этих словах отец Чой запнулся. Он понял, какую ужасную допустил оплошность, упомянув при Его Сиятельстве мать Плой. Но, к его великому облегчению, неловкой паузы не возникло. Его Сиятельство, с тем же добродушным выражением на лице, что и до этого, повернулся к Плой и спросил:
 
"Твой наряд не слишком для тебя тяжёл, Плой? Выглядит он так, словно в нём должно быть ох как жарко".
 
Замечание было своевременным. Когда отец Чой произнёс имя Матери, она от напряжения вся покрылась испариной. Пока Его Сиятельство и кун-луанг продолжали беседовать, их с Чой увели на повторные муки купания и переодевания. Пипат, до этого начинавший играть , чтобы обозначить начало службы и её конец, теперь не умолкал. У музыкантов был какой-то неистощимый запас мелодий, и вместе со множеством светильников и фонарей, которые с наступлением сумерек зажглись повсюду, у присутствующих всё это создало самое подходящее для праздника настроение.
 
 
Слабо надеясь на благосклонный ответ, отец Чой пригласил Его Сиятельство остаться на праздничный ужин. Когда к его удивлению приглашение было принято, он сам не свой от волнения помчался к жене и сообщил ей эту новость. Мэ-Чан отложила всё, чем была занята на кухне, и началась радостная суета. Она намеревалась приготовить для их неожиданного гостя совершенно особенные, изумительные блюда.
 
Купание закончилось. Кун-Сай складывала и убирала снятые с девочек одежды и украшения, а Плой, следя глазами за её движениями, с благодарностью думала об отце. Она чувствовала тихую гордость за отца, что именно он произвёл столь сильное впечатление на людей, которые в последнее время стали ей очень близки.
 
 
Её размышления прервал появившийся в дверях Ныанг, который привёл с собой Пыма.
 
"Так странно! Я тебя даже не узнал, мэ-Плой! - начал тот. - Ужасно красиво вас нарядили!"
 
"По-Пым, это мэ-Чой. Мы лучшие на свете друзья!" - сияя от радости, представила она брату подругу.
 
"Что ещё за по-Пым?" - первой отреагировала Чой и состроила такую гримасу, словно держит во рту неразбавленный лимонный сок.
 
"Как?! Я же тебе столько раз рассказывала! Мой старший брат Пым".
 
"А-а-а. Этот по-Пым? Я думала, он будет побольше. А он почти как я. Так что, если что, не побоюсь с ним подраться".
 
"Ты, старуха, как всегда много болтаешь", - рассмеялся Ныанг.
 
"Ау! Правда, что ли?! Хочешь, проверим?"
 
Необычное поведение Чой и полное отсутствие у неё скованности в его присутствии помогли Пыму почувствовать себя естественно, словно он и не покидал дома.
 
"Да это настоящая задира! - засмеялся он. - Вот значит, Плой, с кем ты дружишь?"
 
 
"Точно сказано. Это задира из задир, и другой такой неуправляемой больше не найти!" - заключил Ныанг.
 
Чой фыркнула, но при этом выглядела такой довольной, что все рассмеялись.
 
"Мэ-Плой, а твоей маме сообщили о том, что у тебя сегодня церемония?" - чуть слышно спросил у Плой Ныанг.
 
"Сообщили, - так же тихо ответила Плой. - Тётушка Сай специально послала к ней человека. Мама передала, что сейчас не может приехать, но что месяца через два она обязательно будет в Городе Ангелов*.**
 
"Ты правду говоришь? - спросил Пым. - А то у меня уже сил нет. Я так переживал, ничего  о ней не зная. Уже сколько месяцев прошло!"
 
Брат с сестрой посмотрели друг на друга и умолкли. Плой только теперь заметила, насколько Пым за то время, что они не виделись, подрос. Он теперь был почти юноша, только очень щуплый. А ещё он казался странно подавленным. Рядом с сильным и весёлым Ныангом это сразу бросалось в глаза. Незванная, сама собой, на ум приходила мысль о том, как сильно влияет на людей обстановка дома.
 
"Слушай, - сказала Плой. - А как там кун-Чый поживает?"
 
"Да вроде хорошо. Правда, к ней беспрестанно придирается кун-Ун. Ну так она не уступает ей ни в чём, как бы её ни наказывали. Как вот, например, недавно. Представляешь, кун-Ун запретила ей водиться со мной! Она сказала, что я - прай,  простолюдин, и кун-Чый играть со мной не может. А кун-Чый ей ответила, что если сын Его Сиятельства их отца прай, то значит и она сама, и кун-Ун, и старший брат Чит тоже праи. А значит, она и дальше будет со мной играть. Ей здорово тогда влетело. Но уже на следующее утро она всё равно играла со мной, как ни в чём не бывало".
 
"А почему сегодня её нет с вами?"
 
"Да из-за кун-Ун. Она сказала, что не потерпит того, чтобы её брат или сестра показывались на людях вместе со мной и тобой". 
 
"А Отец что?"
 
"Ничего. Она сказала ему, что мы должны устроить Церемонию Взросления для кун-Чый в ближайшие дни. Мол, поэтому кун-Чый должна остаться. Она уже написала об этом их матери в провинцию, и как только та приедет, дней через 10-12 устроят праздник".
 
"Ну и ну! Вот будет здорово!"
 
"Здорово? А по-моему, здорово у нас дома не может быть никогда".
 
В этот момент в комнату заглянула мэ-Чан. Лицо её блестело от кухонного жара и пара. Узнав, что мальчик, сидящий с Плой, её брат, она шумно обрадовалась, словно после долгой разлуки встретила близкого человека. Своей тёплой ладонью она погладила его лицо и спину и немедленно отвела всех ужинать, сказав им, что подносы для детей уже сервированы и ждут их.
 
С наступлением темноты гостей пригласили перейти в особое место. Здесь фонари горели так ярко, что было светло, как днём. Его Сиятельство теперь сидел на террасе другого дома, специально предназначенного для отдыха и любования садом. Кун-луанг суетился, командуя слугами, которые поднимались  на эту террасу с подносами, полными лакомств и всего, что может понадобиться на долгом пиру. Дети поели и теперь играли в саду. Плой, которая всё время поглядывала на отца, пришло в голову, что дома она никогда не видела его в настолько прекрасном расположении духа. «Наверное, причина во всех этих огнях и музыке, - думала она. - Или, может быть, на него, как и на меня, так влияет этот дом?»
 
"По-Ноп, прошу, раздели со мной превосходную эту трапезу", - обратился Его Сиятельство к отцу Чой, когда всё было расставлено и слуги удалились.
 
Переход от формального "кун-луанг" к простому обращению по имени, как во времена их юности, получился у Его Сиятельства естественно.
 
 
"Нет, Ваше Сиятельство, я не смею. Прошу вас, наслаждайтесь вечером. Здесь вам будет удобно, и никто не станет вас тревожить".
 
"А я, может быть, хочу, чтобы меня потревожили. Есть одному, в монашеском безмолвии? Так разве почувствуешь вкус еды? Я думаю, по-Ноп, будет лучше, если мы с тобой вдвоём распробуем всё это великолепие за неспешной беседой. Как думаешь?"
 
Приглашение было принято, и слуги принесли дополнительную утварь. Заметив неподалёку детей, Его Сиятельство подозвал их к себе.
 
"Ну что, поели уже? - спросил он. - Тогда посоветуйте нам 2-3 самых вкусных блюда".
 
 
Все наперебой стали называть то, что им понравилось больше всего, и у всех получилось разное.
 
"Когда случается такое, по-Ноп, то это явный знак, что перепробовать нужно всё без исключения!" - весело заявил Его Сиятельство.
 
Плой смотрела на отца, и ей казалось, что раньше она его и не знала. Здесь он сразу повёл себя свободно, словно с облегчением поддался желанию быть непосредственным, быть самим собой. Пребывая в настолько приподнятом настроении, он скоро превратился в душу компании, в центр притяжения всего праздника. Плой огляделась. В том, как отец Чой обращался к Его Сиятельству, чувствовалось неподдельное восхищение. Ныанг ловил, казалось, каждое его слово. Но удивительнее всего было то, что Чой, обычно с трудом привыкающая к чужим людям, смотрела на отца Плой глазами, полными обожания. Она сидела, не шелохнувшись,  и вся превратилась в слух, что было почти невозможно для такой непоседы.
 
От захлестнувшего её счастья Плой захотелось сделать что-нибудь, что было бы ненавязчивым выражением её чувства к отцу. Она посмотрела по сторонам и заметила прислонённое к стене опахало. Вскоре оно уже было у неё в руках, и, встав сбоку от отца, Плой полностью сосредоточилась на деле, в котором во Дворце она достигла немалого совершенства. Через некоторое время Его Сиятельство посмотрел на неё взглядом, говорившем о том, что он оценил этот жест. А вслух сказал:
 
"Прекрасно, Плой! Ты время во Дворце зря не теряла. Просто виртуозно это у тебя получается!"
 
Могло ли быть что-нибудь лучше этих слов и этого взгляда?
 
Его Сиятельство и кун-луанг наслаждались едой, вспоминали придворную жизнь и юношеские авантюры. Вспоминали старых друзей и памятные места. Некоторые из этих мест, как например китайские заведения в районе Сампенга или японский чайный дом на проспекте Радения об Отечестве, звучали загадочно и экзотично. Упомянув их, Его Сиятельство покосился на детей и перешёл на шёпот, но лишь затем, чтобы неудержимо рассмеяться вместе с кун-луангом.
 
После того как слуги принесли десерт, на террасу поприветствовать гостя поднялась мэ-Чан.
 
"Невероятно, мэ-Чан! Столько лет мы не виделись, а ты всё так же красива!"
 
Мэ-Чан рассмеялась от удовольствия.
 
"А у Вашего Сиятельства под языком по-прежнему много мёда. Эх, не встреть я первым кун-луанга, не задумываясь, последовала бы за вами хоть на край света".
 
"А что, сейчас разве так уж поздно?"
 
"Если, Ваше Сиятельство, вы это серьёзно, - вклинился в разговор кун-луанг. - Вы оказали бы мне этим великую честь. Ведь я не собственник какой-нибудь и не ревнивец".
 
"Довольно тебе хвастаться, а то и вправду возьму да уйду, - пригрозила ему мэ-Чан. - Я ещё не такая уж древняя, да и Его Сиятельству может пригодиться хорошая повариха на кухне".
 
Слушая их, Плой пыталась представить, что было бы, будь её отец действительно женат на мэ-Чан? Значило бы это, что её матерью была бы теперь она? На этом Плой спохватилась и выбросила эти мысли из головы, сказав себе, что как бы ей ни нравилась мэ-Чан, с Матерью сравнить её всё равно невозможно.
 
"Ваше Сиятельство ещё играет на ранате****?" - спросил кун-луанг.
 
"Нет, по-Ноп. Я уже многие годы не прикасался к инструменту. Не с кем. Времена сильно изменились. А ты-то сам играешь на гонгах?"
 
"О нет! Тоже давно забросил".
 
Какое-то время Его Сиятельство молчал, в задумчивости отстукивая ритм, исполняемой оркестром музыки. А потом, словно воодушевившись внезапной идеей, сказал:
 
"По-Ноп, а что бы нам с тобой не тряхнуть стариной? Ты на гонгах, а я на ранат-эке*****?"
 
"Нет-нет! Вряд ли я теперь справлюсь".
 
"Перестань скромничать! Я ведь знаю, как ты умеешь играть".
 
"Слушай, раз тебя просят, будь так любезен, сыграй! - поддержала предложение мэ-Чан. - Тебе всего лишь лень, а мне вот хочется послушать Его Сиятельство. Я в юности как-то раз слышала вашу игру, так до сих пор не могу забыть произведённого тогда впечатления".
 
На уговоры жены кун-луанг быстро сдался. Вдвоём с Его Сиятельством они спустились к оркестру и заменили собой двух музыкантов. Гости перестали есть и, оживлённо перешёптываясь, ждали, что будет.
 
Взяв в руки палочки, Его Сиятельство пробежался ими по инструменту, остался доволен звуком и устроился поудобнее. Он поднёс обе руки ко лбу и мысленно обратился к своему учителю музыки, после чего склонился перед воображаемым учителем в глубоком поклоне. И ... началось. Сначала ритм был лёгким, как медленная приливная волна. Альт-цимбалы и двусторонние барабаны служили ему опорой. Взгляд Его Сиятельства стал далёким, казалось, мыслями он затерялся в прошлом, в грустных воспоминаниях о том, что он оставил и потерял.  Сожаления и чувство безысходности усиливались до тех пор, пока, достигнув апогея, не вылились в жалобы и стенания по тому, что уже не вернуть. Плой почувствовала в горле ком, и из глаз сами собой потекли тёплые слёзы. Как раз в этот момент ритм неожиданно изменился. Как по волшебству, сожаления, тоска, мука - всё развеялось. Музыка становилась быстрее и теперь в мыслях возникали воспоминания о голосах носящихся с криком детей и их смехе, о гомоне птиц и жаре утреннего солнца. Ритм  продолжал нарастать, и палочки носились над струнами уже с такой скоростью, что из-за отражённого на их лаковой поверхности света казались бабочками, зависшими над цветами. Какой подъём! Торжественные удары цимбал и яванских барабанов. И вот крещендо! За время которого в груди что-то открылось, и радость победила страдание, а жизнь стала казаться данной человеку для одного счастья. 
 
Гости слушали, словно заворожённые. Смолкли разговоры, никто не думал даже шелохнуться.  Тлеющие сигары были забыты и превратились в серые столбики пепла. Непрожёванные конусы бетеля так и остались во рту и успели лишиться всякого вкуса. И в этот момент ритм опять изменился. Теперь Его Сиятельство подшучивал над кун-луангом, задирал его и дразнил, заставляя кидаться в погоню. Удирал от него, потом снова дразнил и замирал, давая время сравняться с собой. И так до тех пор, пока, низко согнувшись над инструментами, оба синхронно не выдали захватывающий дух финал. Его Сиятельство резко оборвал игру и поднял обе руки. Повторив поклон благодарности учителю, он счастливо рассмеялся.
 
Все, как один, музыканты оркестра поклонились в сторону своего солиста в знак восхищения продемонстрированной только что виртуозностью.
 
"Мудрено было следовать за вами и не испортить такой игры!" - сказал кун-луанг, довольно покачивая головой. 
 
 
Прошло ещё немного времени, и его Сиятельство стал прощаться с гостями и хозяевами. Напоследок он обернулся к Плой.
 
"Ну, Плой, до завтра. Я непременно приду ещё".
 
Длинный день подошёл к концу. Отправляясь спать, Плой едва держалась на ногах от усталости. Удивительный, невероятный по ощущению счастья и полноты жизни день! На глазах у стольких людей Отец сегодня был рядом с ней, он, одним своими именем вызывающий у всех уважение, он, своими талантами околдовавший здесь каждого! Плой чувствовала, что отражённый свет его удивительных качеств падает и на неё. Что в чужих глазах она больше не дополнение  к Чой на её празднике, а некто, имеющий значение сам по себе. Появление Его Сиятельства доказывало, что она не заброшенный, не нужный никому ребёнок. О, вовсе нет! И вот доказательство: она - дочь этого блестящего человека!
Когда Плой и Чой улеглись под москитной сеткой, Чой сказала то, от чего Плой полюбила её ещё крепче прежнего.
 
"Здорово, что твой отец был на нашем с тобой празднике. Я ужасно рада!"
 
"Правда?"
 
"Ха! Ну конечно! А кто бы ему не обрадовался? Он смерть какой милый!"
 
"Ты так правда думаешь?"
 
"О, Будда! А чего говорить то, чего не думаешь?! Ну и вопрос! Предложи мне кто поменяться, я от такого отца не отказалась бы".
 
"Твой отец, Чой, тоже ужасно милый. И я бы тоже от такого отца не отказалась".
 
"Хо-хо! Ну и обмен! Никто из нас в нём не проиграет!"
 
На второй день праздника должна была состояться собственно Церемония Взросления и затем Церемония Подношений. Это означало, что и в этот день их с Чой ожидала двойная мука мытья и переодеваний. Как и обещал, Его Сиятельство присутствовал на обеих церемониях и оставался на празднике до самого конца. За это время он, кажется, сдружился со всеми, кто здесь только был. Незадолго до ухода он подозвал к себе Плой и, улыбаясь, протянул ей шкатулку.
 
 
"На вот, Плой, возьми! Это тебе от меня подарок в связи с прохождением Церемонии Взросления. Ну же, открой!"
 
Когда Плой поклонилась отцу, её соединённые ладони заметно дрожали. Никогда прежде она не получала подарков от Его Сиятельства напрямую. Открыв шкатулку, она достала из неё кулон с крупным изумрудом в окружении мелких бриллиантов и два по размеру её запястий браслета с перемежающимися бриллиантами и сапфирами цвета фиолетовой лагерстрёмии. Плой примерила подарок отца, потом положила всё на место и теперь в смущении не знала, что и сказать.
 
"Что тебе больше понравилось?" - спросил Его Сиятельство.
 
Плой снова открыла шкатулку и ненадолго задумалась. Потом она взяла кулон и положила его на ладонь. В нём было что-то особенное.
 
"Моя дочь! - сказал Его Сиятельство с довольной улыбкой. - Браслеты, разумеется, дороже, и они новые, заграничные и специально куплены к этому дню. Но вот этот кулон - вещь старинная, хотя мало кто сейчас это ценит. Она принадлежала твоей бабушке, и мне приятно, что ты оценила изящество старинной работы".
 
Плой сияла, счастливая тем, что угадала правильно и что этим обрадовала Отца. Чой сидела тут же и с польщённым видом разглядывала золотую змейку, обвившуюся вокруг её пальца, - подарок Его Сиятельства.
 
Поговорив ещё немного с мэ-Чан и сказав на прощание кун-Сай, что он совершенно спокоен, оставляя Плой на её попечении, Его Сиятельство уехал.
 
Праздник закончился. Он был подготовлен так тщательно, что прошёл безупречно, без единой помехи. На сборы перед возвращением во Дворец у кун-Сай ушло два дня, которые для девочек означали целую счастливую вечность, проведённую в играх.
 
"Как подумаю о том, что Чой с Плой уже на днях уедут от нас, так руки опускаются", - со вздохом сказала мэ-Чан, выразив настроение всех обитателей дома.
 
Только кун-Сай при этих словах разобрал смех.
 
"Послушайте, останься эти двое здесь ещё на неделю, то руки опустились бы у меня! Они и так, спасибо вам всем, одичали и превратились в настоящих разбойников".
 
Уезжали тем же способом, что приехали: на двух извозчиках. Ныанг проводил их до ворот Внешнего Двора и дал слово навещать очень часто. Пока они, вступив во Внутренний Двор, шли к резиденции, Плой думала о Матери. О том, как они вдвоём шли вот этим же путём, а Мать отвечала на приветствия, летевшие к ним со всех сторон.  И сейчас точно так же ведёт себя она, идя вместе с кун-Сай и Чой и здороваясь со знакомыми. Что за это время в ней изменилось? Она стала старше, окружающий мир уже не пугает своей непонятностью, а собственное место в нём не кажется таким уж ничтожным. Было приятно отмечать эти несколько туманные подтверждения своего взросления. Но уже до конца дня эти подтверждения стали безысходно конкретными и оставили по себе чувство навсегда утраченного детства и того, что никому и ничем этого уже не поправить.
 
Только они вошли в Резиденцию, как к ним с поспешностью подошла служанка садэт с просьбой, чтобы кун-Сай поднялась наверх. Служанка глянула на Плой всего лишь мельком, но с какой-то странной скованностью. Обращать на это внимание не было времени, потому что кун-Сай торопливо направилась к своей комнате и, быстро впустив их с Чой внутрь, велела заняться разбором своих вещей, пока её не будет.
 
Кун-Сай отсутствовала целую вечность. Когда она наконец вернулась, глаза у неё были воспалённые, а веки опухшие. Попросив помочь ей разобрать её коробы и разложить всё по местам, она больше за весь день не произнесла ни слова, как будто ушла глубоко в себя. Лишь ночью она снова заговорила, пригласив Плой выйти с ней за дверь. Войдя в какую-то пустующую комнату, кун-Сай разрыдалась, ужасно, страшно, захлёбываясь словами, смысл которых свёлся к тому, что через два дня после преждевременных родов мать Плой совершенно неожиданно умерла. Поскольку она не успела оставить распоряжений, родственники в Чачынгсао уже успели кремировать её тело. Достоверно известно это стало лишь этим утром, и садэт возложила на кун-Сай задачу сообщить Плой об этом.
 
 
 
 
 
 
 
*пипат - классический тайский оркестр
**кун-луанг - чиновнический ранг
***Город Ангелов - сокращённая форма официального названия столицы Таиланда, которое  полностью звучит как:
«Великий град ангелов, где Смарагдовый Будда пребудет в веках; необоримый мир девяти священных сокровищ и ослепительной красоты чертогов; стольный град королей-аватаров; обитель высокая в мире, созданном Вишну-Творцом, замыслом и велением Всемогущего Индры».
****ранат -  ксилофон
*****ранат-эк - альт ксилофон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 6 (;)
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
 
Со дня, когда Плой узнала о смерти Матери, минуло пять лет.  Она по-прежнему жила в резиденции садэт, ей шёл семнадцатый год, и она теперь была удивительной прелести девушка, чья красота превзошла даже самые доброжелательные прогнозы. Чой, разумеется, тоже выросла, умудрившись при этом сохранить всё своё озорство и своеобразие характера. Собственно, за исключением роста и количества лет, в ней не изменилось ничего.
Они обе уже носили панунги.  Переход от детской одежды к взрослой был событием значительным, поскольку теперь окружающие безоговорочно должны были признавать в них взрослых девушек. Первые несколько дней они не смели выйти на улицу, и даже передвижение по Резиденции представлялось рискованным из страха обронить при ходьбе панунг. Трудно было себе представить, что научиться  носить его будет так сложно. В  панунгах ходили все вокруг. Закрепляли их быстрым движением рук, которое казалось более чем простым, но таковым не являлось.  Для того чтобы этот предмет одежды надёжно держался на талии, не использовались ни броши, ни пуговицы, ни булавки. Предполагалось, что можно добиться этого с помощью одной только ловкости рук. Понимая трудности Плой, садэт в эти дни пользовалась её услугами редко. Так продолжалось до тех пор, пока садэт как-то не спросила её :
 
“Ну что, Плой? Получается у тебя ? Панунг больше не грозит свалиться?“
 
Получив заверения, что теперь всё хорошо и Плой готова служить как никогда, садэт стала призывать её к себе настолько часто, что скоро в глазах всей Резиденции сделалась очевидной фавориткой.
У этого взлёта, быть фавориткой садэт, были и преимущества, и недостатки. К последнему относилось то, что личного времени у Плой теперь не оставалось совсем.  По крайней мере до того момента, пока садэт не удалялась в свою опочивальню, Плой находилась при ней почти всегда. Ещё одним недостатком было то, что некоторые из фрейлин ревниво отнеслись к её возвышению, и от недоброго отношения и злословия их удерживало одно только нежелание иметь дело с Чой, у которой была громкая слава вечного заступника в такого рода делах. Но даже так, и несмотря на усталость, всё это с лихвой компенсировалось возможностью хотя бы отчасти отплатить садэт за её бесконечную доброту. Кроме того, сопровождая садэт, Плой оказывалась в таких местах Дворца, куда очень немногие, даже из старожилов Двора, могли надеяться когда-нибудь попасть.
 
Сосредоточием самого ослепительного великолепия и роскоши являлся Верхний Двор. Именно здесь обитали Их Величества и высочайшие, “небесные“, принцы и принцессы чао-фа.  Садэт бывала в Верхнем Дворе каждый день, и теперь это стало обязанностью Плой - сопровождать её и нести бетелевую шкатулку.  Как ни удивительно было вдруг оказаться в Верхнем Дворе, первое время Плой мало что видела. Терпеливо и в каком-то благоговейном оцепенении она продолжала сидеть там, где её оставляли, в ожидании часа, когда садэт будет готова возвратиться в Резиденцию. И лишь со временем она понемногу стала смелеть, что произошло не без влияния экзальтированных рассказов Чой. Каждый раз, оказываясь в свите садэт в Верхнем Дворе, Чой, благодаря своей общительности и умению, как говорила кун-Сай, проникать в любые щели, умудрялась собрать богатый урожай красочных впечатлений. Помогло ещё и то, что у Плой среди обитательниц Верхнего Двора обнаружилось несколько дальних родственниц, которые завязали с ней знакомство. Это открывало возможности.
 
Как правило, садэт поднималась в Верхний Двор по Западной Стороне и возвращалась тем же путём. Эта предсказуемость маршрута давала  во время ожидания большую свободу передвижения.  Можно было пройтись по террасе до чиновниц, работавших при королевских кухнях. Некоторые из них успели с ней подружиться и рады были видеть её.  Посидев с ними немного, можно было пройти чуть дальше. Никто её не останавливал, поэтому существовала возможность мельком бросить взгляд на удивительную Зелёную Комнату, трапезный зал Его Величества. 
Зелёная Комната была огромной, с узорными (золотом по нефритово-зелёному полю) стенами.  Она была двухъярусной, поэтому сверху её окружала резная, драгоценного дерева галерея, вдоль которой тянулись высокие консоли с плотными рядами книг. По диагонали от высоких окон, напротив лестницы, ведущей наверх, стояла королевская оттоманка и столик, на который подавались блюда.
Вся предназначенная для Его Величества еда доставлялась сюда особыми чиновницами при королевских кухнях сразу после того, как они проверят и тщательно запечатают в белый муслин каждое блюдо.  Дальше эти запечатанные блюда переходили к мом-чао, которые передавали их одна другой по длинной цепочке, в конце которой находилась прислуживающая в этот конкретный день за трапезой одна из принцесс.
В зелёной Комнате у каждой из присутствующих дам было особое, закреплённое за ней место, поэтому путаницы никогда не возникало и происходящее выглядело изысканно и грациозно.
 
Садэт поднималась в Верхний Двор чаще всего с целью присоединиться к другим членам королевской семьи и присутствовать при трапезе Его Величества. По этому случаю все дамы, включая прислуживающих королю юных принцесс, надевали через плечо шёлковую гофрированную перевязь «сапак-прэ», которая крепилась поверх их воздушных блуз драгоценными брошками и соответствовала цвету дня.
 
Сначала, за некоторое время до появления короля,  в зале замирали звуки и любое движение. Затем, в наступившей тишине, можно было отчётливо услышать голос Его Величества и голоса тех, к кому он обращался.  Из-за частого смеха атмосфера, царившая в зале, казалась непринуждённой, но вместе с тем чрезвычайно торжественной. Эта особенность - настраивать на высокий лад - была свойственна всему Верхнему Двору в целом и ощущалась сразу. 
Оказавшись здесь впервые, Плой покрылась мурашками от понимания святости этого места. Верхний Двор был центром державы. Здесь их повелитель и властелин  ежедневно обдумывал и решал их общую судьбу, решал вопросы, связанные с необъятно огромным внешним миром. Сердце страны было здесь, и другого настолько важного места не существовало.
 
Плой постепенно привыкала к своей новой роли быть при садэт и через некоторое время набралась храбрости для исследования одной из затенённых длинных анфилад.  Оказалось, что, пройдя её насквозь, можно вынырнуть на противоположной , Восточной Стороне. По ходу, справа и слева, высились тяжёлые двери, ведущие в разнообразные дворцовые покои. И однажды Плой удалось увидеть сияющую зеркальную Золотую Комнату, в которой золотым было совершенно всё! Увидела она и Жёлтую Залу, рассказы о которой так взбудоражили в детстве её воображение.
Как и обещало название, всё здесь было жёлтым или палевым, а объёмы ещё больше, чем то, что ей до сих пор доводилось видеть. Через эту залу Его Величество, сопровождаемый свитой, покидал внутренние покои своего дворца.
 
В ожидании этой минуты здесь собиралось множество дам Внутреннего Двора. Для тех,  у кого не было доступа на королевские аудиенции, это была единственная возможность ежедневно лицезреть своего короля. Впрочем, сюда любили заглядывать и младшие королевские жёны чао-чом и даже садэты старшего поколения.
Наряды дам соответствовали придворному этикету и цвету дня, и при всех были неизменные бетелевые шкатулки.  Дамы удобно устраивались и в задумчивом молчании наслаждались бетелем или же собирались по несколько человек и оживлённо беседовали. Некоторые предпочитали перемещаться от одной группы к другой, обмениваясь приветствиями и включаясь в разговоры о модных новинках,  делясь дворцовыми слухами и новостями о событиях извне.  Другие искали уединения с одной собеседницей, для того чтобы обсудить свои дела, попросить об услуге или договориться о встрече.
 
С приближением столь ожидаемого момента воцарялась абсолютная тишина.  Но вот наконец двери распахивались, и в окружении многочисленной свиты  Его Величество шествовал через Жёлтую Залу. Иногда он на мгновение задерживался, с тем чтобы обратиться  к кому-нибудь из присутствующих. Когда тяжёлые двери затворялись за последним  из сопровождающих короля придворных, часть дам расходилась по своим резиденциям и особнякам до следующего дня.  Другие уходили, но лишь за тем, чтобы вернуться позже.  Многие, однако, оставались здесь же и в непринуждённой беседе проводили время в ожидании возможности ещё раз увидеть короля.   
 
Плой теперь часто сопровождала садэт в Жёлтую Залу, и скоро её начали узнавать. Многие окликали её, приветствуя и приглашая присоединиться к разговору.  Часто те, кто видел её впервые, интересовались тем, кто эта красивая девочка, и хотели познакомиться. Казалось, всем доставляет удовольствие проявлять к ней внимание и быть ласковыми.  Садэт заметила это и как-то пошутила:
 
“Горазда наша Плой нравиться! В Верхнем Дворе её совсем забаловали! Все так и норовят принести ей безделицу какую-нибудь необычную или сласти, как маленькой“.
 
Это была правда. Очарование юности и красоты в сочетании с робостью перед старшими и желанием быть полезной были неотразимы.  По этой же причине в своём любопытстве исследовать Верхний Двор Плой почти не встречала препятствий.
Как-то раз одна из служащих Внутренних покоев позволила ей сопровождать себя до королевской опочивальни! Самого скрытого от глаз места во всём Дворце!
Очень мало кому удавалось увидеть то, что так неожиданно предстало глазам Плой.  Здесь каждый предмет обладал священным смыслом просто потому, что любимый король касался этих вещей.  Но главным, перед чем каждый входящий, охваченный благоговением, простирался немедленно ниц, был многоярусный купол света “маха-свет-чат“. Этот символ абсолютной монархической власти взмывал под самые исчезающие в густой тени своды, осеняя собой высокий подиум. На подиуме скрывалось пышное, в европейском стиле ложе. Чуть ниже и по сторонам возвышались места для двух мом-чао, откуда  одна овеивала короля опахалом, а вторая услаждала слух чтением.
 
На некотором расстоянии от маха-свет-чата, внизу, находилось ещё одно, второе ложе. Как узнала Плой, для самой королевы-рачининат*.
Увидеть его было тем поразительнее, что Плой пока не удавалось даже приблизиться к одному из покоев Её Величества. Ей не хватало дерзости.
 
Несколько раз ей уже доводилось сопровождать садэт на аудиенцию с королевой.  В такие дни их путь пролегал через Восточную Сторону  Верхнего Двора. Попав во дворец королевы, садэт поднималась наверх и, пройдя мимо дендрария, оказывалась в  Синей Приёмной Её Величества.  Плой оставляли дожидаться возвращения садэт в портике, и она не позволяла себе даже помечтать о том, чтобы прокрасться по лестницам наверх и хотя бы одним глазом посмотреть на то, что там внутри.  Ей, как и всем,  было известно, что покой королевы стережёт кун-тао, "внушающий трепет страж", суровее которой, по слухам, во всём дворце нельзя было найти никого.  Сама вероятность того, что где-то там наверху она может столкнуться с этой легендарной дамой, низводила Плой в собственном воображении до ничтожной частицы пыли, повисшей в луче света напротив неумолимой кун-тао.
 
Пять лет, за которые Плой успела превратиться из ребёнка в девушку, прошли совершенно бесследно для взрослых, которые её окружали.  Так, по крайней мере, казалось Плой, и это очень удивляло.  Пит, служанка покойной Матери, жила теперь во Дворце вместе с ней и в шутку называла себя её бесценным наследством. Это было не слишком большое преувеличение, потому что, благодаря Пит, связь с Матерью была непрерывной и живой. Что касается усадьбы на клонге Банг Луанг, оттуда вести приходили редко. Их время от времени привозил ей брат Пым. 
В свои девятнадцать лет он уже служил в Казначействе Министерства Финансового Развития.  Казначейство находилось во Внешнем Дворе, и поэтому Пым бывал во Дворце ежедневно.  Тем не менее навещать Плой у него получалось не часто.  Выбравшись из дома, Пым наконец обзавёлся множеством друзей, и после службы они все любили собраться шумной компанией, чтобы отправиться в богатые развлечениями кварталы города.
 
Новостям из дома, которые передавал по-Пым, на вкус Плой, совершенно не хватало нюансов: "У всех всё хорошо, а у меня так просто превосходно;  кун-Чый совсем не ладит с кун-Ун и подолгу не разговаривает с ней; Его Сиятельство не перестаёт говорить о тебe и вспоминает тебя постоянно“, - вот всё, что получалось услышать от него раз за разом.
 
Гораздо чаще, чем с братом, Плой удавалось повидаться с родными Чой. Мэ-Чан и кун-луанг регулярно навещали их, но самым верным и преданным их визитёром был Ныанг.  Он сдержал слово, данное им с Чой во время прощания после Церемонии Взросления.  Не было месяца, чтобы они не виделись с ним самое малое два раза.  За эти годы Плой так привыкла к этим встречам, к тому, что надо собираться вместе с Чой идти за Врата, что редкие случаи, когда Ныанг прийти не мог, казались чрезвычайными событиями.  Им втроём было легко и весело друг с другом, и шуткам не было конца. Ныанг менялся, казалось, прямо на глазах, и с каждой встречей выглядел чуть более мужественным и элегантным. Пять лет назад кун-луанг отдал его в кадетскую школу, и теперь он готовился к выпускным экзаменам. К слову сказать, униформа кадетов была до чрезвычайности эффектной. Когда Плой в первый раз увидела его со шпагой на боку и в мундире такого красного цвета, что слепило глаза, она не смогла сдержать восторженного восклицания.  На них смотрели все прохожие, и было лестно, что этот блестящий кадет пришёл именно к ним.  Правда, Чой отреагировала на брата иначе. Внимательно осмотрев его, она критически заметила:
 
"Чёрт! Ты похож на ходячую щепку для размешивания красной бетелевой пасты!"
 
Мгновение они стояли молча, а потом согнулись от смеха. Стройный и высокий Ныанг за последние месяцы вытянулся ещё сильнее и теперь в своей новенькой облегающей форме выглядел почти долговязым. Полыхающий красный верх делал сравнение Чой до смешного уместным.
 
Ныанг был теперь не только юноша вполне взрослый, но и - если спросить Плой - красивый. Ещё недавно поинтересуйся кто у неё, любит ли она его, Плой ответила бы, что очень любит. Ответила бы, не задумываясь и, в общем, не смущаясь вопросом.   И как можно не любить того, кто добрее любого брата? Но за последние шесть месяцев что-то между ними изменилось, и причина была в Ныанге, в том, как он стал на неё смотреть.
Его глаза словно наполнились светом и особенным смыслом, который ей одной предстояло разгадать. Встретившись с ней взглядом, он как будто силился поведать ей о чём-то крайне для него важном. Плой не смогла бы объяснить, что именно изменилось в ней в ответ на перемену в нём. Разве что через описание внешнего.
В день, когда они должны были встретиться, проснувшись утром, она обнаруживала, что всё вокруг - воздух, земля, небо - особенно ясное. Куда бы она ни посмотрела, каждый предмет торопился проявить свою скрытую красоту. Жаркое обычно солнце было на удивление мягким и, казалось, довольствуется скромной ролью - делиться сиянием со всем, что попадает под его лучи. Если в этот день поднимался ветер, он не просто скользил по коже и холодил её, но проникал в центр груди, принося с собой сладкую свежесть.  Даже привычные каждодневные мелочи, казалось, стараются из-за всех сил обратить на себя внимание. Ароматная вода с тальком вдруг удивляла новым, неизвестно как прежде не замеченным нюансом благоухания. Во время одевания одежда, лучше всего именно в этот день подходящая ей, сама притягивала к себе руки, и сами собой создавались сочетания цветов, изысканнее обычного. Утром Плой уже просыпалась с колотящимся сердцем, так что, когда наступало время идти на встречу, оно стучало у неё в самых ушах, а щёки заливал румянец.
 
Всё то время, что они, шутя и смеясь, проводили втроём, Плой едва ли хоть на мгновение отводила взгляд от его лица. Её глаза впитывали каждую деталь его черт, каждую характерную особенность мимики, его манеру смеяться и гримасничать. Потом ночью, уже засыпая, она восстанавливала в памяти милые черты.
 
Как ни странно, несмотря на всё это, Плой долгое время жила, не догадываясь о природе изменений в себе. Она, пожалуй, принялась бы страстно оспаривать мнение, - вздумай кто его высказать - что она без памяти влюблена. Именно подмеченная перемена в Ныанге заставила её понять то, что происходит и с ней. А с пониманием пришли неуверенность в себе и какая-то преувеличенная стыдливость. Чувство неловкости было настолько сильным, что, когда после мучительного ожидания день встречи наконец наступал, она не всегда находила в себе присутствие духа выйти с Чой за Врата во Внешний Двор.
 
В последнюю их встречу Ныанг с горделивой радостью рассказывал им о том, что от звания офицера его отделяют теперь лишь одни выпускные экзамены.
 
"Слушай, ну хорошо! Станешь ты офицером, а что дальше будешь делать?" - спросила Чой.
 
"Получу солдат под своё начало и буду их муштровать. Разве не очевидно?"
 
"Да-да. Только я не об этом. Я имею в виду, что ты будешь делать вообще в жизни?"
 
"Ух! Непростой вопрос. Не знаю…. Кроме того, что, наверное,  у меня будет свой дом и своя семья".
 
Плой с Чой пооткрывали рты от удивления. Потом Чой вдруг хлопнула в ладони и рассмеялась.
 
"Я вот что хотела бы знать: у тебя что, есть уже кто-то на примете?!"
 
На скулах Ныанга проступил румянец такой густоты, что, казалось, не остался бы незамеченным и тёмной ночью.  Справившись с собой, он расслабил напрягшееся лицо и ответил сестре, произнося каждое слово медленно и очень чётко.
 
"Да я всё смотрю…. Это должен быть кто-то, кто живёт не близко, но и не сказать чтобы далеко".
 
Говоря это, он улыбался самой милой,  какая только бывает на свете, улыбкой и смотрел прямо в глаза Плой.
 
От слов этих и от этого взгляда Плой захлестнуло такой горячей волной, что кровь, как в едином сердце, застучала сразу во всём теле. От нахлынувшей слабости голову стало клонить вниз, и дальше за всё время, что они были рядом, она ни разу не подняла к нему своего лица.
 
В этот день, когда они с Чой возвращались назад,  она впервые испытала странное, неописуемое чувство, от которого в центре груди что-то вспыхивало, как свет, и переливалось разными цветами. В ногах исчезло ощущение телесности, а стопы определённо скользили по земле  сами.
 
После этой встречи всё для Плой изменилось явным образом. Если кун-Сай или Чой случайно в разговоре упоминали его имя, её смущение становилось таким интенсивным, что причиняло физическую боль. Теперь перед каждой встречей ей приходилось придумывать отговорку.  То у неё болит голова, то нездоровится в целом. Истощив возможные отговорки, Плой стала сбегать от Чой наверх к садэт, зная,что там Чой не сможет завести с ней разговор о причинах её постоянных отказов. Но всё равно надолго отложить этот разговор не удалось, и однажды, улучив минуту, Чой прямо спросила:
 
"Плой, не хочешь рассказать, что с тобой происходит?"
 
"Со мной? Разве что-то не так?" - ответ получился не таким уверенным, как хотелось бы.
 
"Ну, не знаю…. На мой взгляд, так ты стала какой-то рассеянной, даже замкнутой. Предпочитаешь оставаться одна и о чём-то постоянно думаешь…. Похоже на то, как если бы тебя что-то сильно тревожило".
 
"Вовсе нет, тебе показалось. Нет, правда, Чой, со мной всё в порядке".
 
"Да?…. Хм…. А отчего тогда ты перестала ходить  со мной встречаться с братом?"
 
"Да я не перестала! Просто…. В общем у меня тут голова последнее время болела. Ещё дел наверху столько, что…. А что, Ныанг что-нибудь говорил обо мне?"
 
"Нет, не говорил. Нудный он какой-то последнее время. Только пожаловался, что ты его забыла…. А вообще он так изменился.  Стал скучный-прескучный. Я ему рассказываю о чём-то, а он смотрит куда-то в сторону, как будто там должно что-то материализоваться. А в этот раз вообще промямлил не больше двух фраз и сразу заторопился уходить. Так что я подумываю, не стоит ли и мне прекратить ходить к нему на встречи".
 
Плой отвернулась, суетливо притворившись, что ищет что-то. Ей было необходимо попытаться скрыть это выражение победного ликования, которое смело любое другое выражение с её лица. Без неё Ныанг страдал так же, как и она без него! И может ли быть яснее, что все эти годы он приходил на встречи ради неё?! О, с какой лёгкостью можно отдать полжизни за то, чтобы выйти к нему в следующий раз! Увидеть его лицо! О, какое счастье - простоять весь день за вратами, слушая его голос!
А вместе с тем как сильно желание скрыться, убежать, спрятаться, затаиться. Дать себе время стать достойной его! Дать этому чувству вырасти. А тогда уж особая сила сведёт их вместе…. Наверное, сведёт…. Непременно сведёт!
 
Решив, что Плой не заинтересована продолжать разговор о Ныанге, Чой перестала говорить о своих встречах с ним. Не её это дело - быть посредницей между людьми, даже если речь и идёт о любимой Плой!
К этому Плой оказалась не готова, а потому ей пришлось преодолеть стеснительность и под разными предлогами выпытывать о нём новости. Часто это срабатывало, и Чой охотно делилась тем, что знает. Но когда была не в духе, могла отделаться замечанием вроде того, что ничего не знает, а если кому интересно, пусть сам идёт и спрашивает!
 
Как-то раз Плой спустилась вниз после окончания аудиенции, чтобы, как обычно, присоединиться к кун-Сай  и Чой за обедом. Она сразу заметила, что, встречаясь с ней взглядом, Чой не может сдержать многозначительной улыбки. От интуитивной догадки, что это как-то связанно с ней самой и с Ныангом, она пришла в такое волнение, что только присутствие кун-Сай не позволило немедленно кинуться к ней с расспросами. Впрочем, как только убрали еду и кун-Сай ушла наверх, Чой сама позвала Плой выйти с ней и посидеть где-нибудь в уединённом месте.
 
Удостоверившись, что вокруг нет ни души, Чой протянула ей красивый свёрток.
 
"Это меня попросил передать тебе Ныанг". 
 
Оттого что руки сильно дрожали, развязать свёрток никак не удавалось. Когда наконец она его развернула, оказалось, что внутри однотонный шёлк хорошего волокна, достаточно большой, чтобы укрываться им ночью во время сна.
 
Скрученный длинным жгутом и замысловато уложенный шёлк представлял собой своего рода оправу для двух склянок духов. Сделанные из хрусталя, с узорным золотым ободком по краю, они были совершенно одинаковыми по форме.
Одна склянка содержала заграничные духи, и жидкость была безупречно прозрачной. Во второй была традиционная ароматическая вода с тальком. Взвесь была более плотной, чем обычно, поэтому жидкость казалась совершенно непроницаемой.  Духи соединяла между собой розовая лента, под которой скрывался сложенный в несколько раз тонкий лист бумаги.
 
Плой развернула его, пробежалась по строкам глазами и от зябкой слабости, пронзившей её, безвольно уронила руки на колени.
Не дожидаясь того, что Плой скажет, Чой в нетерпении выхватила из её руки листок и прочитала написанное вслух.
 
 
Письмо – посланник,
Письмо – гонец!
Ты раздобудешь мне ответ?
Моя красавица, она
Здорова ли?
И коли да,
Чем вызвал гнев невольный я?   
 
Ещё вчера дарила щедро
Счастливым мигом милых встреч,
А нынче месяца младого
На небе затерялся след.
 
Так в старой притче Заяц бедный
Влюблён в высокую Луну.
Царица ночи равнодушна.
Сиянье холодно, бездушно.
А он читает в нём лишь сладость
И обещание любви.
И  не забыть его во век, и  не нарушить.
 
День ото дня сильнее страсть.
От ночи ночь страшнее мука.
С чем сердце бедное сравнить?
Фиала два: один искрист,
Как тот, кто видит лик Любимой.
Второй же замутнён и мрачен,
Как тот отвергнутый несчастный,
Что чахнет медленно, отравленный тоской.
 
Вглядеться в шёлк,
Он гладкий, без узора,
Однообразен покрывала тон.
И только Небо знает,
Как сродни оно пустыне
В огромном одиночестве моём!
 
 
"О-о-о…. Меня сейчас вырвет! - воскликнула Чой, дочитав до конца. - Вот тебе и братец!  Кто бы мог подумать, что он сумеет по всем правилам состряпать классическую «долгую песнь»?!"
 
 
 
Сама мысль об этом показалась ей настолько смешной, что какое-то время  от хохота она не могла перевести дух.
Разумеется, Плой в свои семнадцать лет уже знала, что такое долгая песнь. Так назывался любовный сонет, в котором влюбленный мужчина признавался избраннице в любви. Но слышать о долгой песни и самой получить её, совсем не одно и тоже. И было совершенно не ясно, как в этом случае ей стоит себя вести. Присоединиться к Чой и рассмеяться? Или не скрывать своего волнения и радости? Так и не решившись ни на что, Плой, дабы как-нибудь скрыть смущение, ущипнула Чой за ногу.
 
"Эй! Больно же! …. Слушай, меня стесняться тебе точно нет смысла, потому что я давно уже всё знаю, - и Чой рассмеялась, видя, как краска залила лицо Плой. - Правду тебе говорю! От самого непревзойдённого повесы и узнала. Помнится, лицо у него тогда было в точности такого цвета, как у тебя сейчас".
 
 
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ (;)
 
 
После этого разговора, Чой стала ещё внимательнее относиться к Плой, несмотря на то, что, с её точки зрения, история была более чем смешной. Она интуитивно понимала, насколько мучительно чувство неловкости, в котором постоянно пребывала теперь Плой, и помогала ей, как могла. К примеру, если кун-Сай упоминала имя Ныанга, она немедленно переводила всё внимание на себя, давая Плой время справиться со своим лицом и не выдать себя с головой. Эта постоянная поддержка помогала Плой  преодолевать внутреннее волнение и держаться естественно. А ещё было удивительно отрадно иметь друга, который знает, кто твой любимый, знает о его чувствах к тебе и о твоих к нему. При этом Плой, разумеется, никогда не позволила бы себе признаться Чой в том, что любит Ныанга больше всего, что только есть на свете. Это было и не нужно. Чой понимала её, сочувствовала ей и знала, как доставить острую радость, вдруг, словно невзначай, заговорив о чём-нибудь, связанном с Ныангом.
 
"Знаешь, Плой, - сказала она как-то, меняя тему разговора. – Вот, к примеру, взять моего брата.  Он очень хороший и всё такое прочее. Но, на мой вкус, он слишком беспечный и избегает любых тревог. Ему бы только радоваться каждый день. Правда, смешно упрекать его в этом. Ты же помнишь, у нас в семье другие и не водятся".
 
Плой ничего не ответила, хотя так хотелось на весь Двор заявить о том, как прекрасен её возлюбленный!  О том, что милее этого его качества - быть всегда ровным, лёгким и радостным - нет на свете ничего. И что, глядя на него, ей хочется одного - быть рядом до самой смерти, не расставаться с ним ни на день, взять на себя все до единой его заботы. Ведь его жизнь непременно должна оставаться радостной и лёгкой. Ей же самой не нужно ничего другого, кроме как слышать его смех.
 
"Ну, наверное, есть люди, которым именно это в нём и нравится, - продолжила тем временем Чой, лукаво блестя глазами. - Говорят же: "Зелье одно, да того оно лечит - а этого калечит". Так вот мне это определённо не подходит. Я не смогла бы растянуть отведённое мне  терпение на такого, как мой брат или, скажем, отец. Коли уж заведу свой дом, то главенствовать в нём должен человек огромных устремлений, желаний и претензий. Знаешь, я просто не представляю, что можно делать с человеком без цели, который живёт себе одним днём!"
 
Плой слушала Чой всё с большим удивлением. Ведь даже представить себе другой настолько же счастливый дом, как тот, в котором родилась Чой, было трудно! И Плой ей об этом сказала.
 
"Правильно! Именно об этом я и говорю! - воскликнула Чой в ответ. - Ну, хорошо. Я родилась среди весёлых и добрых людей, в доме, где шутки не смолкают до ночи. Надоело!  Хочу противоположного! И знаешь что? Я даю себе слово, что если и выйду замуж, то выберу себе злого и придирчивого, а ещё лучше, такого, чтобы и поколотить мог. А не найду такого, пусть будет пьяница".
 
Эта последняя мысль развлекла её.
"Э-э-э! Да это же здорово! Плой, я точно поняла, что мне нужно, - это муж-пьяница! Вот будет забавно! И ещё позволю ему набрать младших жён полный дом. А выходя из дома и шествуя по своим делам, буду таскать их за собой повсюду. Будут ходить за мной гуськом. Ничего лучше и придумать нельзя!  И я совершенно не шучу".
 
"Что за невообразимые глупости приходят тебе в голову?!"- начала было отчитывать её Плой и даже подняла руку, чтобы в назидание шлёпнуть её по ноге, но не смогла справиться со смехом, рвущимся наружу. Так стало вдруг очевидно, что из них двоих она старшая, если и не по годам, то по опыту сердца. Необузданные речи Чой нужно было воспринимать как слова ребёнка, который о любви не знает ровным счётом ничего.
 
"С этим пока ладно, - успокоившись, продолжила Чой. - А что будем делать с моим красавцем-братом? Послезавтра у нас с ним встреча. Пойдёшь?"
 
От удовольствия, Плой неудержимо заулыбалась и, как обычно при упоминании Ныанга, зарделась.  И всё равно она отрицательно мотнула головой. Невозможно! Легче умереть! Особенно после этих его стихов.
Надо сказать, что в долгой песни Ныанга Плой за короткое время успела запомнить каждую строку. Оставаясь одна, она устремлялась к потайному месту, где хранился его подарок, и читала, читала, впитывая глазами изгиб каждой буквы, написанной его рукой. Плой, конечно, и в голову не приходило, что эта первая попытка Ныанга в стихосложении была довольно беспомощной, оттого что рифма ему не давалась. И что на середине стиха он безнадёжно увяз и никак  не мог сдвинуться с места, что ему пришлось обойти не одного приятеля с мольбой помочь завершить задуманное.
 
 
"Да ладно тебе, Плой! Пойдём уже! Жалко же его очень. Будь добренькой, чего тебе стоит! Я его в таком состоянии, как сейчас, никогда не видела. Правда!"
 
Чой выдержала паузу в надежде услышать ответ, но убедившись, что и на этот раз переубедить Плой не удастся, просто сказала:
 
"Раз так, ты передай ему что-нибудь на словах или ещё как-нибудь, ладно? Видела бы ты его глаза! С таким взглядом петлю на шею накинешь и сам не заметишь".
 
От этих слов у Плой сердце ухнуло вниз. Он страдает, потому что она ни словом не ответила на его признание! Как же она могла?! И, согласно кивнув, она еле слышно ответила, что подумает, как ответить.
 
Ночь накануне назначенного визита Плой провела за рукоделием. Перед ней стояла цель - смастерить совершенный по красоте футляр для бетеля. И ей это удалось.
Затем она занялась самим бетелем: декоративно нарезала тщательно отобранную ареку поволокнистее и долго обкуривала в дыму листьев ароматного хлоранта табак и известковую пасту. Когда паста была готова, осталось смазать ею внутреннюю сторону перечных листьев плу, свернуть их в удлинённые конусы и сложить всё в футляр вместе с арекой и табаком.
В последнюю очередь, уже на рассвете, Плой достала новый платок и, подержав его над ароматической свечой, завернула в него свой футляр и три свежих цветка душистой золотой чампы.  Улучив минутку, когда они с Чой оказались одни, она молча, без объяснений, вручила ей свёрток. Чой развернула платок и сразу поняла, в чём дело.
 
"Вот это да! - воскликнула она со смехом. - Ну ты постаралась, так постаралась, Плой! Я, пожалуй, прихвачу нюхательную смесь покрепче. Чувствую, пригодится, когда кое-кто от радости обмякнет".
 
Чой ушла, и всё время, пока она отсутствовала, Плой то сидела в неподвижности, прислушиваясь к тому, как колотится сердце, а то принималась за шитьё. Она намеревалась превратить шёлк, подаренный Ныангом, в двухслойное покрывало для сна. А значит, ей нужно соединить двойным швом все четыре стороны; сходить в Шорейный Ряд, чтобы там в мастерской ей покрасили ткань эбеновой корой; долго и тщательно обкуривать готовое покрывало, пока оно не пропитается сладким ароматом; а там уж останется лишь укрыться прохладным шёлком и ждать, когда он навеет сон о своём дарителе.
 
 
Днём вернулась крайне весёлая Чой. Впрочем, так и не дождавшись от Плой вопросов о том, как прошла встреча, она тоже решила не упоминать Ныанга до тех пор, пока любопытство  Плой не пересилит её щепетильности. Наступила ночь, когда первой всё же выдержала Чой:
 
"Плой, Ныанг просил передать тебе свою огромную благодарность за быстрый ответ".
 
"Вот как?"- с деланным спокойствием сказала Плой.
 
"О, да! Видела бы ты, что с ним сделалось, когда я сказала, что у меня для него кое-что есть. Запрыгал и разве что не пустился в пляс при всех! Представляешь, берёт у меня свёрток, а у самого руки слегка дрожат. А потом говорит, передай, мол, Плой, что, кроме одного единственного конуса, он всё оставит нетронутым и будет всегда хранить их как есть, на память. Каково?!"
 
"А ты что сказала?"
 
"Удивилась, конечно. Зачем ему хранить бетель? В этой стране, кажется, никогда не бывало туго ни с арекой, ни с перечными листьями плу!"
 
"Я тоже не вижу в этом смысла, - сказала Плой и, чтобы скрыть смущение, пошутила. - Если небо наградило человека младшей сестрой, у него не должно быть недостатака в изысканно приготовленном бетеле".
 
"Вот и я так думаю, Плой! Скажем так, бетель, скрученный барышней Чой, определённо незабываем. И я не понимаю его озабоченности!"- веселилась Чой.
 
Плой рассмеялась. Ведь даже для себя Чой никогда не готовила бетель. Кун-Сай много раз пыталась привить ей этот необходимый навык, до тех пор пока один раз не обожгла язык известковой начинкой, приготовленного Чой бетеля. Несколько дней кун-Сай не могла избавиться от неприятного резкого вкуса во рту и уже после этого перестала настаивать на своём.
 
"О чём-нибудь ещё говорили? - спросила Плой незаинтересованно, словно из вежливости.
 
"О да! Я наслушалась стольких похвал в твой адрес, что впору подумать, не богиня ли ты! И красотой  наделена неземной, и нравом несравненным. Даже раз лицезревший тебя возвышается этим! ...  Я его и спрашиваю, ну а ты, мол, сам на что вдохновился, после того как лицезрел и возвысился? А он говорит, что как офицер добьётся признания, станет достойным тебя и заберёт отсюда, чтоб никогда уже с тобой не расставаться".
 
"Значит, всё уж и решено? Вот спасибо, драгоценная кун! -улыбнулась Плой. - Вот услуга, так услуга. А меня и спрашивать ни к чему".
 
"Да нет же! Я не то хотела сказать, - смутилась Чой и запнулась. И уже серьёзным тоном продолжила. - Послушай, намерения Ныанга благородны, и это не шутки. Ты хорошо его знаешь, но таким, как сейчас, ни ты, ни я не видели его никогда. Он говорит с такой несгибаемой волей! Я, естественно, очень люблю брата, и если бы речь шла о любой другой девушке, то, пожалуй, из ревнивого чувства мне бы это очень не понравилось. Но когда речь идёт о Плой, я в восторге. Мы с тобой друзья на всю жизнь, и теперь станем ещё ближе. Хо! Опять меня заносит. Смотри-ка, никак эта мэ-Чой возомнила себя умелой свахой!"
 
И с выражением уже крайнего смущения Чой умолкла. Плой понимала, что и чувство неловкости, и всё , что она успела ей наговорить, выдают волнение Чой, поэтому она ответила ей столь же серьёзно.
 
"Я не сержусь. Я понимаю, что ты хочешь сказать, потому что чувствую то же самое. И точно знаю, что никогда не полюблю никого так же сильно, как тебя. Даже если мне дадут выбирать из целого моря друзей!" 
 
Рассуждая о дружбе, ни Чой, ни Плой не употребляли слова "подруга", поскольку в обычной ситуации на нём лежало своего рода табу. Причина была в том, что в придворном словаре за ним закрепился специфический смысл. Поэтому, предложи кто Плой стать "подругами", она бежала бы прочь, не оглядываясь. А в случае с Чой проявивший навязчивость человек выглядел бы весьма неважно, потому что у Чой оказался богатейший запас пронзительно оскорбительных, невыносимых для слуха слов.
 
Когда Плой изумлённо поинтересовалась, откуда Чой набралась такого ужаса, та спокойно ответила, что в квартале клонов. И добавила, что это оружие, которым она не собирается пользоваться без крайней необходимости.
 
В отношениях Плой  и Ныанга установилась гармония. От него приходили подарки, чей тайный смысл расшифровывался в любовных стихах. Она, по-прежнему, отказывалась выйти к нему, но под влиянием Чой он научился видеть в этом своеобразное доказательство того, что его чувство не безответно.  Так продолжалось четыре или пять месяцев, пока однажды Чой не вернулась со свидания с братом в чрезвычайном волнении.
 
"Плой, ты обязана встретиться с Ныангом!" - таковы были её первые слова.
 
"Я?! С ним?! И не подумаю даже!" - возмутилась Плой.
 
"Да ты прежде послушай! Ныанг только что получил назначение в Након-Саван*. Мама безутешна. Он говорит, у неё вода из глаз сочится непрестанно, как из поджаривающейся на костре черепахи. Времени на то, чтобы собраться, ему дали очень мало, так что ты должна с ним встретиться. Он придёт попрощаться".
 
Плой застыла в ужасе. Одно дело не видеться с ним по собственной воле, и совсем другое - неведомый и далёкий Након-Саван! До сих пор для счастья ей было достаточно представить его себе в доме на улице Чанов или в нетерпении выглядывающим её перед Вратами Шри-Судавонг. Теперь же .....
 
"Когда? - побледнев, выдохнула она. - Или ты, быть может, шутишь надо мной?"
 
"Кому придёт в голову так шутить? Брат умоляет тебя о встрече, потому что ему надо поговорить о чём-то важном и попрощаться. Это последняя возможность перед отъездом. Другой не будет".
 
В этот момент Плой захотелось поддаться слабости и расплакаться. Что за злая карма преследует её?! Перед глазами замелькали картины прошлого. Отъезд Матери в Чачынгсао, приведший к разлуке навсегда. Теперь в провинцию отсылают Ныанга. Почему все самые любимые люди должны от неё уезжать?! Испугавшись вдруг хода собственных мыслей, Плой заставила себя остановиться.
 
В последующие дни Чой так и не дождалась прямого ответа, пойдёт с ней Плой повидаться с Ныангом или нет. Но всё, что происходило, указывало на то, что она решилась. Первым делом в их комнате появился короб, который постепенно наполнялся разнообразной снедью. Разузнав у Чой, чем можно побаловать Ныанга (даже теперь, став офицером, он сохранял пристрастия мальчишки-сластёны), Плой немедленно приступила к планированию гостинцев ему в дорогу. Теперь она торопилась покинуть садэт как можно раньше, потому что дел было невпроворот. Многое Плой готовила своими руками, но некоторые, особенные лакомства специально заказывала у знаменитых придворных кулинаров. Удивительным образом Чой помогала ей во всех этих хлопотах, и общими усилиями они наготовили из тамаринда конфет, из свинины - сладко-солёной ваты, нажарили всего ломкого и хрусткого, прокалили семена лотоса, сделали два вида перечной приправы и многое-многое другое.
Энтузиазм Плой мог вызвать излишнее любопытство, поэтому Чой сделала вид, что инициатором всего является она, а Плой ей помогает. Подобная услужливость выглядела при Дворе естественно и не привлекала внимания. 
 
Все эти дни у Плой не было ни минуты отдыха. Беспрестанная занятость не давала унывать и отвлекала от печальных мыслей. Фантазии о том, что всё, во что она вкладывает тепло своих рук, скоро окажется в руках любимого и согреет его в чужих краях, очень ей помогали. Когда эти припасы закончатся, она найдёт способ послать ему новые. А ещё ей пришла в голову идея отдать Ныангу своё любимое покрывало, сделанное ею из шёлка, подаренного им. Поэтому она раздобыла где-то ранние плоды тригонеллы и обкурила дивным их ароматом каждую пядь ткани. Чой помогала ей во всех приготовлениях на грани доступной для себя усидчивости, но в конце-концов всё же пошутила:
 
"Полагаю, одной лодкой Ныангу теперь не отделаться. Придётся нанимать отдельную для подарков Плой".
 
 
Наступил храмовый день, день прощания с Ныангом. Проснувшись, Плой первым делом предупредила служанку Пит оставаться при ней, пока та ей не понадобится. Потом она долго одевалась и прихорашивалась, со всей возможной тщательностью, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Первое, что он должен заметить в ней, это грусть. Однако чем ближе подходило назначенное время, тем больше становилась её неуверенность. Не лучше ли попросить Чой самой передать ему подарки? Она уже готова была сделать это, когда Чой сказала то, что положило конец колебаниям.
 
"Ну что, пойдём? Кто знает, как долго ему придётся тосковать одному в провинции? Встреча с нами взбодрит его дух, как ничто другое".
 
Они вышли в сопровождении Пит. Ступив во Внешний Двор, Плой сразу нашла глазами Ныанга. В нетерпении он уже поджидал их. Вновь увидеть его лицо после всех этих месяцев, было чем-то на грани волшебства. Если в детстве от радости она срывалась с места и наперегонки с Чой неслась к нему навстречу, то теперь она от счастья чуть не задохнулась. Сердце, казалось, расширилось и мешало дышать. Ныанг заметил их и сквозь толпу поспешил по направлению к ним.
 
"Мэ-Плой! Сколько же мы с тобой не виделись?! - заговорил он, весь лучась от радости. - Я даже не был уверен, что сразу узнаю тебя. Как твоё здоровье?" 
 
"Я хорошо себя чувствую," - ответила Плой слишком тихо. Голос ей не подчинялся.
 
"Чокнутый! - пришла ей на помощь Чой. - Будь она не здорова, пришла бы сюда?!"
 
Ныанг рассмеялся, а Плой с облегчением перевела дух. Выходка Чой помогла естественно перейти на обычный между ними шутливый тон.
 
"А по мне, ты куда чокнутее меня, старуха! И чем взрослее, тем хуже становишься. Мэ-Плой, как ты уживаешься с этой сумасшедшей?"
 
"Точно сказано: сумасшедшая! Только меня ведь кто-то, должно быть, заразил. Эй, Пит! Слышишь? Оказывается, я сумасшедшая. У тебя-то самой, как дела с этим обстоят?"
 
"Безумна, - уверенно ответила та, опуская вниз короб с подарками, который держала в руках. - Есть пятьсот видов помрачения разума. Боюсь, ваша Пит поражена ими всеми".
 
"Это просто великолепно! - веселилась Чой. - В знак поощрения можешь прогуляться со мной вон к тем лоточникам. Купим пудинговых яблок с мандаринами. Раз уж эти двое совершенно здоровы, уверена, с ними ничего не случится за время нашего отсутствия. А мы с тобой пойдём и выполним поручение тётушки Сай".
 
Через мгновение они уже растворились в толпе. 
 
"Мэ-Плой, я смотрю, у тебя целый короб с собой? Что это?" - не переставая улыбаться, поинтересовался Ныанг.
 
"О, это всего лишь то, что мы с Чой приготовили ... тебе в дорогу".
 
"Правда?!" - он склонился над коробом и, исследовав его содержимое, остался очень доволен. Потом он заметил шёлк.
 
"Мэ-Плой, это покрывало новое, или им пользовались?"
 
"Я не понимаю, о чём ты", - смутилась она.
 
"Это не пустой вопрос, мне важно знать. Если им укрывалась ты, оно для меня бесценно".
 
Плой едва заметно кивнула, но дальше уже смотрела себе под ноги, не смея встретиться с ним взглядом.
 
"Я не расстанусь с ним, где бы ни оказался, до самой смерти, Плой!" - сказал он тихо.
 
И от его голоса, и от этих слов голова у неё закружилась, а тело как будто повисло в воздухе безо всякой опоры.
 
"Береги себя, пожалуйста, пока меня не будет! Я уезжаю ненадолго. Чуть достигну подобающего статуса и вернусь сюда. Ты будешь меня ждать?"
 
"Я никуда деваться отсюда не собираюсь. Приедешь и здесь меня и найдёшь.... А Старшие знают?"
 
"Знают. Родители считают, что мы ещё дети и торопиться ни к чему. Они, конечно, правы, но ждать так трудно. Иногда с сердцем творится неладное и мне кажется, я умираю".
 
"Знаешь что? Ты ни о чём там не волнуйся! - просто и открыто сказала вдруг Плой. - Я тебя дождусь, что бы ни случилось. Обещаю".
 
С того самого дня, когда Плой получила первое признание Ныанга в долгой песни, она часто пыталась представить себе вот этот их разговор. Если они останутся вдвоём, не примется ли он изъясняться подобно герою любовного романа? Даже думать об этом становилось неловко. Что делать, если речь его будет такой же цветистой? С каким выражением лица всё это слушать? Но вот они встретились, и к её огромному облегчению оказалось, что с ним по-прежнему можно говорить как со старым другом. Никаких страстных и дерзких признаний, как в книжках. Никаких высокопарных сравнений, как в долгой песни. Настоящая беседа двух с полуслова понимающих друг друга людей.
 
"Мэ-Плой, как ты жила всё то время, что мы не виделись? Здорово же у тебя получается прятать себя. Неужели даже изредка ты не вспоминала обо мне?"
 
"Вспоминала, ... конечно. Но не хотелось давать повод для разговоров. А они бы возникли, продолжай мы встречаться с тобой так же часто, как раньше. В отличие от Чой всё же я не твоя сестра. Теперь, когда мы подросли, мне нужно быть осторожной, иначе тут быстро превратишься в мишень для сплетен. Во Внутреннем Дворе всё подмечают и подхватывают, даже когда подмечать нечего".
 
"Я уверен, что ты решила правильно. Но ... представь, как мне было трудно. Я с детства  знаю и вижу только тебя. Другие для меня не существуют. Сначала я любил тебя, словно мы дети одних родителей. Потом сам не заметил, как влюбился по-настоящему. Плой, ты должна твёрдо знать про меня то, что я человек с "одним сердцем"! И пока я жив, это не изменится".
 
"Я верю тебе. Не нужно волноваться из-за меня. Я и сама в точности такая.  А что твой уважаемый отец говорит обо мне?"
 
"Что он может говорить? Ты же знаешь, как он любит тебя. Отец сказал, что когда придёт время, он нанесёт визит Старшим с твоей стороны. Он уверен, что ни Его Сиятельство, ни садэт возражать не станут. Пока же он считает меня недостаточно взрослым и советует заняться военной карьерой".
 
"Он ... прав, Ныанг, - Плой обрадовалась, что не будет спешки. - Порой, когда я думаю о будущем, я чувствую неуверенность и страх".
 
"Страх? Почему, мэ-Плой?" - удивился Ныанг.
 
"Не знаю, как объяснить. Я всегда жила под опекой Старших. Не представляю себе, что значит управлять  самой домом? Я боюсь, что ты потеряешь со мной всякое терпение, видя, как плохо я справляюсь".
 
"Невозможно!- он глядел на неё с обожанием. - Я хотел бы прямо здесь рассечь себе грудь, чтобы ты увидела, насколько преданно тебе моё сердце! И этим рассеять всякую неуверенность".
 
"Ух! Я и смотреть не стану! - рассмеялась Плой. - Медовые твои речи наводят на мысль, что в груди у тебя не сердце, а спелые фрукты. Ты это всем девушкам говоришь?"
 
"О, мэ-Плой! Меня не интересуют другие девушки! А вот ты не забудешь ли, кто я такой, за то время, что в столице меня не будет?"
 
"Нет, - не сдержав нежности в голосе ответила Плой. - Я слышала, что чаще и легче забывают те, кто уезжает в чужие края. А ещё говорят, что женщины к северу от нас хороши собой".
 
"На женскую красоту мои глаза слепы, Плой!  Я вижу тебя одну".
 
В этой манере они продолжали разговаривать. Их слова практически были лишены смысла, но каждое нежной нитью опутывало сердце.
 
"А вот и мы! А вот и мы! - шумно приблизилась Чой. Служанка Пит шла следом с полной корзиной фруктов. - Теперь моя очередь дать братцу распоряжения насчёт того, что привезти мне из провинции".
 
И Чой с ходу увлекла брата в шутливую беседу, развеяв своим бурным весельем возникшую к её приходу атмосферу торжественной серьёзности. Однако скоро уже нужно было прощаться.
 
"Нам пора, Ныанг, а то от тётушки Сай влетит. Желаю лёгкой дороги, и возвращайся к нам поскорее. Да не забудь привезти мне гостинцев оттуда!"
 
"Хорошо. Прощай, Чой. Не успеешь соскучиться, я уже буду дома, - потом он повернулся к Плой. - До встречи, мэ-Плой!"
 
И вдруг, состроив смехотворную мину, добавил:
 
"Эй! Плакса! Смотри там, не реви всё время! И, пожалуйста, присмотри за старушкой Чой. Не давай ей увлекаться безумными затеями и терять без конца лицо".
 
Назад шли, не торопясь. Плой чувствовала пустоту, как будто нет ни костей, ни тела. Всё важное, что имело смысл, осталось с ним. Прежде чем смешаться с толпой Внутреннего Двора, она обернулась. Ныанг словно застыл и, не шелохнувшись, стоял на том же месте, где они простились и смотрел, смотрел ....
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА  7 (;)
 
 
 
Дни сменялись ночами, всё шло своим чередом. Разница была лишь в том, что куда бы Плой  ни посмотрела, всё обретало способность напоминать о любимом. Стоило взгляду на чём-нибудь задержаться, и это уже тормошило память. Отдельные предметы  гардероба вызывали ясные воспоминания о конкретных встречах. О том, как он подшучивал над ней или глядел с нескрываемым восхищением. Малое и великое с одинаковой эффективностью связывало настоящее с прошлым. Порыв ветра, крупные капли дождя на лице, солнце в зените, молодая или полная луна - всё это превращалось в вехи, по которым её воспоминания прокладывали путь по направлению к одному-единственному человеку.
 
Так прошёл месяц. И вдруг их навестила мэ-Чан. Она привезла с собой несколько корзин гостинцев, часть присланных Ныангом подарков.  Мэ-Чан пробыла во Дворце весь день, задержавшись почти до самого закрытия Врат. Делясь новостями о Ныанге, она вольно смешивала слёзы со смехом.  Плой слушала, затаив дыхание, и из страха выдать себя к общему разговору не присоединялась.
 
Мэ-Чан рассказывала о том, как они проводили Ныанга до Банг-Па-Ина, где он должен был пересесть на армейское судно.
 
"Всю дорогу у меня сердце надрывалось, - рассказывала мэ-Чан. - Я понимаю, что для каждой матери естественно волноваться за своего ребёнка. Но как подумаешь, что вот твой малыш уже юноша и даже офицер, но всё ж совсем ещё ребёнок.  А тебе приходится оставлять его среди совершенно чужих людей. Не знаю, как душа с телом не расстались. Слёзы лились, как будто худшее уже произошло. В конце-концов кун-луанг разозлился и обругал меня, сказав, что я выставляю себя в глупом виде, и он теряет лицо. В общем, ужасная была поездка.  А уж когда мы добрались до Банг-Па-Ина и я увидела корабль, который должен был увезти Ныанга, то тут всё! Бесполезно было даже пытаться держать себя в руках".
 
Тут мэ-Чан что-то вспомнила и с удовольствием рассмеялась.
 
"Суета там на причале стояла страшная, да ещё дождь начал накрапывать. Как только мы закончили прощаться, Ныанг выпрыгнул на причал. Я и всегда-то  боялась лодок, а тут она  заходила под нами ходуном. Ну я  как раз тут возьми да и  вскрикни. Да так, будто мне сердце насквозь пробили.
 
"Вскрикнула от боли разлуки или из-за качнувшейся лодки?" - лукаво спросила кун-Сай.
 
Мэ-Чан со смехом ответила, что и то и другое было равно непереносимо.
 
"Да, крик у меня получился завидный, ничего не скажешь. Но Ныанг как будто и не слышал. Покинул лодку и был таков. Даже вещи свои не забрал. Нам самим в суете пришлось перетаскивать всё на корабль. Нынешние дети вообще  предпочитают, как я замечаю, не обременять себя в дороге вещами. Из всего  багажа  Ныанг позаботился  лишь о свёртке, который не выпускал из рук с самого Бангкока и который, единственный из всего багажа, не забыл взять с собой."
 
"А что за свёрток?" - поинтересовалась Чой.
 
"Да всего лишь покрывало шёлковое. Когда оно у него появилось, я даже не заметила. Кто бы мог подумать, что он станет бояться ночной свежести! В детстве, напротив, совершенно не переносил духоты. Вечно во сне всё норовил с себя сбросить".
 
Чой отвернулась и рассмеялась, уставившись в стену, к которой прилепился геккон.
 
"Чего это ты?" - спросила кун-Сай.
 
"Да вот гекон на стене. Такой смешной".
 
"Когда ты только повзрослеешь? Я уж устала гадать. И откуда в тебе столько глупого легкомыслия, право, не знаю!"
 
"Да, наверное, от меня, - сказала мэ-Чан. - Боюсь, я сама - даже когда одна в комнате - смеюсь так, словно меня скоморохи развлекают. Так вот о Ныанге ...."
 
Во время этого разговора лицо Плой полыхало. Было страшно, что все заметят, насколько подозрительно она реагирует на  рассказ о причуде Ныанга. Ей оставалось лишь молиться, чтобы кун-Сай оказалась слишком увлечена беседой,  чтобы обращать на неё внимание. А потом мысли Плой потекли по совсем другому руслу. Её возлюбленный и правда любит её! Как он не расставался с шёлковым покрывалом, которым укрывалась раньше она!  Это было единственное, что он взял с собой, хотя в своей рассеянности он забыл в лодке все остальные вещи!  Где он сейчас? Что делает? Думает ли о ней в эту самую секунду так же, как она о нём? Или его новые обязанности не оставляют на это времени?  И что это за обязанности? Когда-то он сказал, что, став офицером, будет муштровать солдат. Но как это выглядит, представить себе не удавалось. Офицер - значит солдат.  А солдат, если что, должен идти воевать, то есть убивать других.  А разве получится у такого милого и доброго убивать? А значит враждебные солдаты попробуют убить его самого. И что тогда станет с ней? К концу этой мысли слёзы уже текли по щекам, и когда Плой спохватилась, было поздно.
 
"Мэ-Плой!  Что с тобой?"
 
Встревоженный окрик Чой заставил её вздрогнуть.
 
"Да ....   ничего ....".
 
Кун-Сай рассердилась.
 
"Нет, ну что за человек! У меня даже сердце ёкнуло. Чего так кричать? Плой сидит себе спокойно. Чего на тебя нашло? Зачем так кричать?"
 
"Ничего на меня не нашло. Я заметила, что Плой промокнула глаза краем одежды, вот и подумала, не заболело ли у неё что-нибудь?"
 
Мэ-Чан внимательно посмотрела на Плой, а потом понимающе улыбнулась ей.
 
"Мэ-Плой, - весело сказала она. - Когда Чой слишком уж досаждает тебе своими выходками, можешь отлупить её. Я совершенно не буду против".
 
"Э-э-э! Это уж слишком! Всё моё детство ты была на стороне тётушки Сай и говорила, что она может наказывать меня в любое время. Теперь ты даёшь такое же разрешение Плой?! Вот возьму и умру, что будешь делать тогда?"
 
Продолжая смотреть на Плой, мэ-Чан задумалась. Потом она взяла бетель и, медленно прожевав его, сплюнула сок и с широкой улыбкой сказала:
 
"Ну ... у меня ведь останется Плой, правда? А к Плой я чувствую то же, что и к дочери. Всё равно, что под сердцем её носила. Эх, да что там. Для моей любви и вас троих мало. Я мечтаю о внуках, чтобы баловать их".
 
От того, как она это сказала, Плой почувствовала, будто её сердце со всеми его тревогами и неуверенностью подержали в прохладной прозрачной воде, освежили и успокоили. Без сомнений мэ-Чан уже знала об их с Ныангом тайне. Как это на неё похоже, что, не желая смущать Плой, она тактично имитирует неведение. С другой стороны, только что она намёками дала ей знать, что примет её не как невестку, а как любимую дочь. Будь воля Плой, она немедленно бросилась бы к мэ-Чан и обняла её.  А так она ограничилась тем, что вложила в свой взгляд и улыбку столько благодарности, сколько они могли в себя вместить.
 
"Охо! Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать. То есть так получается, что у меня кроме брата есть ещё и сестра? Слышишь, Плой, мы теперь с тобой по-настоящему будем сёстрами!"
 
"Довольно с меня твоих восклицаний и детской незрелости, Чой! Пора уже как-нибудь изловчиться и ума набраться!"
 
Гнев кун-Сай ясно говорил о том, что ей тоже прекрасно известно о Ныанге и Плой. И о том, что она не против сложившегося положения вещей, хотя одновременно с этим не считает уместным на столь раннем этапе говорить об этом.
 
Наступил вечер, и мэ-Чан заторопилась домой. Уже в дверях она вдруг застыла на месте, а потом принялась судорожно что-то искать в бетелевой шкатулке. Наконец она вытянула конверт.
 
"Умереть, да и только! Что за голова?! Так бы ведь и ушла, не отдав Чой письма!"
 
Плой, с замиранием сердца весь день ожидавшая получить от Ныанга хотя бы пару строк, к этому времени уже несколько раз успела испытать разочарование. И только мысль о том, что не мог же он доверить письмо, предназначенное ей, другому человеку, помогла ей уравновесить разочарование.
 
Получив из рук матери конверт, Чой не медля вскрыла его, достала листок и, мельком пробежав по нему глазами, убрала назад. Всё это в полном молчании. Потом они с Плой проводили мэ-Чан. На обратном пути Плой держалась из-за всех сил, но скоро сдалась.
 
"О чём пишет Ныанг?"
 
Чой рассмеялась, а потом показала ей содержимое конверта. Внутри лежала сложенная записка и ещё один, запечатанный, конверт. В записке говорилось следующее: "Старушка! Передай это письмо мэ-Плой. Я уже в Након-Саване, у меня всё хорошо. Ныанг".
 
"Это всё, что он хотел сказать мне, представляешь! - веселилась Чой. - Бьюсь об заклад, что твоё письмо будет помногословнее. Ну что, давай поглядим?"
 
И сделала вид, что вскрывает конверт. В панике Плой вырвала его из её рук.
 
"Ну тебя, Чой!"
 
Та довольно рассмеялась.
 
"Да не волнуйся ты, я же просто шучу! Если бы и правда хотела знать, что в нём, давно бы уже знала".
 
Плой промолчала. Всю дорогу назад она крепко сжимала письмо и с радостной благодарностью думала о том, как тонок и чувствителен Ныанг. Он избавил её от жгучего чувства неловкости перед мэ-Чан, замаскировав своё письмо к ней под письмо к сестре.
Вернувшись домой, Плой спрятала конверт среди одежды. Теперь, когда письмо было у неё, она не торопилась узнать содержимое. Оттягивание этого момента давало полноту счастья, в котором и прошла ночь, а затем и весь следующий день, в который письмо, по-прежнему, оставалось нераспечатанным. Занимаясь обычными, каждодневными обязанностями, Плой чувствовала невероятный прилив сил и лёгкость. «Как это удивительно - родиться человеком в этом мире!» - с восторгом думала она, по-новому вглядываясь в окружающих людей. Все лица казались особенными и красивыми, каждое по-своему. Любое взаимодействие с другими в этот день получалось у неё и проще, и душевнее. Это так бросалось в глаза, что за трапезой садэт пошутила:
 
"Вы посмотрите на лицо нашей Плой! Хотела бы я знать, чем она питается в последнее время? Потому что кожа у неё так и светится!"
 
Эти слова вызвали у сидящей рядом с ней Чой неконтролируемый приступ смеха, который показался настолько неумеренным и неуместным, что садэт нахмурилась:
 
"Чой определённо с каждым днём становится всё фривольнее".
 
И потом в назидание перечислила, начиная с кун-Сай, несколько поколений прекрасных, как она сказала, людей в роду Чой. Добавив в конце, что ни про кого из них нельзя было сказать, что они обладали незрелым умом и легковесностью.
 
В эту ночь, после того как садэт уже давно удалилась в опочивальню, Плой вернулась в галерею верхнего этажа, устроилась под ночным светильником и вскрыла письмо. Это был час, которого она дожидалась: тишина, покой и в мыслях торжественная ясность. Вокруг никого, кто мог бы её отвлечь. Погружённая в темноту резиденция была абсолютно безмолвной, и толька вдали пару раз ухнула сова.
 
 
; Для Плой ;
Я прибыл в Након-Саван несколько дней тому назад, но что это за город и как я сюда добирался, сказать не могу. Тело здесь, а мысли совсем в другом месте. Помнишь наше прощание? Я сказал тогда, что сердце со мной уезжать не хочет и не подчиняется мне. Я боялся, что оно так и останется одиноко слоняться вблизи дворцовых врат, а потом и вовсе потеряется. Если так и произошло, то молю тебя о милосердии! Отыщи моё сердце, забери к себе на хранение, прежде чем слепая толпа затопчет его.
 
Как давно мы не виделись! Если посчитать, получится несколько месяцев. А для меня вот ничего не меняется. С каждым вдохом я думаю о тебе. Но не только. С каждым выдохом тоже. Ещё не было случая, чтобы я закрыл глаза и передо мной сразу же не возникло твоё лицо. Я передвигаюсь, исполняю свои обязанности, но во всякий момент, невидимая другими, со мной рядом находишься ты. Сколько раз бывало так, что, оказываясь в тишине, я слышал твой голос, и ты как будто звала меня. И сколько раз, забывшись, я отзывался и звал тебя в ответ. А помнишь ли, мэ-Плой, свой первый подарок мне: футляр с бетелем и три цветка золотой чампы, завёрнутые в надушенный платок? Я до сих пор всё храню. И хотя цветы и футляр давно пожухли и изменили форму и цвет, я везде, куда бы ни шёл, ношу их с собой.  Аромат, которым ты всё пропитала, не исчез, и я каждый день дарю себе мгновения пронзительной радости, вдыхая этот запах счастья. Он неизменно вызывает у меня иллюзию твоего присутствия. А в особенно неудачные дни, когда невыносимо жарко, нет сил и совсем уже одиноко, я прибегаю к самому сильному средству. Им можно воспользоваться только ночью, поэтому набраться терпения очень непросто. Глядя на небо, я тороплю движение солнца за горизонт, чтобы скорее нырнуть в постель и укутаться с головой прохладным покрывалом, под которым прежде мирно засыпала ты. И вот в такие минуты ко мне приходит максимально возможное для меня в этом месте счастье.
 
Я осмотрелся в Након Саване теперь достаточно, чтобы понять, насколько Старшие были правы, говоря, что спешить не стоит. Жизнь здесь трудна, а земля сочетается с небом и воздухом так странно, что по сравнению с Городом Ангелов в жару здесь в три раза жарче, а если прохладно, то пробирает до дрожи. Вокруг нас, куда ни посмотреть, - везде джунгли, и речь местных жителей почти непонятна. Мы живём в наскоро сколоченном бараке, а чтобы купить хоть что-нибудь съедобное, нужно пройти пешком весь путь от реки до пристани. Поскольку кормят нас на удивление примитивно и скудно, пришлось договориться о доставке обедов с пристани. Хотя что это за обеды, даже не описать! Похоже, в Након Саване худшие стряпухи во всём королевстве и, кроме острого и солёного других вкусов совершенно не различают. Их варево становится удобоваримым только благодаря твоим припасам. А они способны скрасить любую еду.
И всё же волноваться за меня нет причин. Я чувствую, как меня эти трудности закаляют. И как же я рад, что в нетерпении сердца не натворил глупостей! Что бы я чувствовал сейчас, если бы привёз сюда тебя?! Тебя, мэ-Плой, девушку, живущую в роскоши Дворца! Я бы скорее умер, чем позволил тебе подвергнуться испытанию этим климатом и, без преувеличения, ужасным бытом.
 
Старший офицер говорит, что моё повышение и перевод займут примерно год, в крайнем случае, два. Я собираюсь собрать всю свою силу воли и дождаться этого срока. Пожалуйста, подожди меня! Я помню твои слова о том, что мне не нужно волноваться на твой счёт, и я стараюсь не волноваться. Но как заставить себя не  думать о том, как много в Городе Ангелов блестящих аристократов, одарённых во всех смыслах лучше меня?!
 
А теперь,  Плой,  выполни мою просьбу: береги себя и заботься о своём здоровье! Обо мне не волнуйся. Всё идёт так, как должно идти, и всё будет хорошо.
               
Ныанг.
 
 
 
Дочитав до конца, Плой прислонилась к стене и надолго закрыла глаза. Потом, как сомнамбула, медленно подошла к окну. Несмотря на поздний час, Верхний Двор полыхал огнями. Большой Королевский Дворец и крыши многочисленных резиденций переливались в ночи, вспыхивали и мерцали. Плой, впрочем, ничего из этого не видела. Перед её застывшим взором проплывали совсем иные картины. Другие, далёкие и дикие ландшафты.
 
Через некоторое время появился повод написать Ныангу ответ. За эти дни его письмо превратилось для Плой в тихую гавань, в которой она торопилась укрыться при любой возможности. Стоило его открыть, и пустота внутри наполнялась, а всё незначительное рассеивалось.  Её саму удивляло, насколько оно сразу целиком отложилось в памяти и как при этом каждый раз читалось по-новому, вызывая целую гамму эмоций: от счастья до печали. Плой была уверена, что с каждым прочтением её любовь занимает в ней всё больше места. Из-за чего начинало казаться, что во всём мире она и её возлюбленный остались почти одни.
 
Поводом для написания ответа послужила записка, присланная мэ-Чан. В ней говорилось о том, что один их хороший знакомый планирует проездом заехать в Након Саван и проведать Ныанга. В результате весь дом на улице Чанов пришёл в движение, готовя вкусные гостинцы и необходимые ему вещи.  Своим сообщением мэ-Чан предоставляла возможность Чой и Плой присоединиться к этим приятным хлопотам и обещала, когда придёт время, прислать кого-нибудь забрать их подарки Ныангу.  Как и в прошлый раз они обе с воодушевлением взялись за дело. Как раз в один из этих дней Плой и написала письмо.
 
 
;Ныангу;
 
Твоё письмо мне передали. Я очень обрадовалась, что ты здоров. Но твои слова о примитивной  и скудной еде внушают беспокойство. Мы с Чой занялись приготовлением всего, что, как мы знаем, ты любишь. Надеюсь, понравится. А ещё надеюсь, что ты будешь осторожен и не заболеешь. Все по тебе скучают и не дождутся твоего возвращения.
               
Плой.
 
 
Письмо получилось короткое, а времени на его написание ушла уйма. Но, во-первых, это была её первая попытка ответить на любовное письмо, а во-вторых, сковывало сознание того, что никто из Старших не одобрил бы её участия в подобной переписке. По этой причине  ей пришлось писать  глубокой ночью. В мёртвой тишине шелест бумаги казался оглушительным, а скрип пера заставлял каждый раз вздрагивать и в панике прятать написанное. В голове Плой толпилось множество мыслей, которыми хотелось поделиться с Ныангом. Но изложить хоть что-нибудь из этого на бумаге не получалось. То, что рвалось быть описанным на десятке страниц, свелось к четырём-пяти пресным предложениям. Хуже того, окажись сейчас Ныанг рядом, даже это не помогло бы облечь мысли в слова. А раз так, не лучше ли не писать вовсе? Но это соображение пересилила мысль о том, насколько заброшенным он может почувствовать себя без её ответа. Оставалось утешаться тем, что написанное сухим языком письмо, окажись оно в чужих руках, не вызовет чрезмерных подозрений. С другой стороны, можно было надеяться, что возлюбленный сумеет прочитать между строк то, что осталось невысказанным.
 
Запечатав письмо, Плой собиралась до времени убрать его, когда вдруг с тревогой поняла, что отправить его нет никакой возможности. Спрятать письмо среди посылаемых вещей могло показаться хорошей идеей только на первый взгляд. Если учесть, во скольких руках эти вещи побывают, прежде чем достигнут любимого, способ никуда не годился. Подумав и так и эдак, Плой ничего не удалось придумать, кроме как прибегнуть к помощи Чой.
 
"Слушай, Чой! А ты Ныангу собираешься писать?"
 
"Хо! С чего это?! С моим почерком разбирать мои каракули не доставит удовольствия никому".
 
"Может всё-таки напишешь? Представь, каково ему там".
 
"Вот ещё! Мы с тобой наготовили целую гору дворцовых лакомств для него. Думаю, я неплохо постаралась и безо всякого письма," - рассмеялась Чой.
 
"Но послушай, - попробовала настаивать Плой. - Тебе не обязательно писать много. Пары слов будет достаточно. И тогда вместе с твоим письмом можно будет вложить в конверт и моё".
 
Чой сразу перестала смеяться и сделалась серьёзной.
 
"Думаешь стоит, Плой? А если его кто-нибудь прочитает?"
 
"Я не написала ничего, что могло бы не понравиться Старшим. Вот, посмотри сама".
 
Чой взяла протянутое ей письмо, прочитала, несколько раз подвигала губами вправо-влево, потом ещё и наконец ответила:
 
"Даже если это так, что с того? Конечно, о содержании твоего письма вряд ли узнает кто-нибудь чужой. Но вот о факте его существования узнать вполне могут. И этого будет достаточно для начала разговоров. Я даже родному брату в этом деле не доверяю. Вдруг из-за его рассеянности твоё письмо попадётся кому-нибудь на глаза. А там сразу жди проявления любопытства. Лучше не посылать, Плой. Поверь мне. Я знаю, что по необузданности я здесь считаюсь первой. Но сейчас я сама серьёзность, потому что люблю тебя и хочу, чтобы случалось с тобой только хорошее. В общем, я буду как тот зоркий страж, шумно предупреждать о любой, даже самой маленькой, опасности. И очень хочу, чтобы ты на меня из-за этого не злилась".
 
Плой и не думала злится. Намерения Чой были так ясны, что могли вызвать только признательность.
 
"Злиться на тебя? Никогда! - и она разорвала письмо напополам. - И потом я с тобой согласна".
 
Чой сразу повеселела.
 
"Да, так будет лучше. А мне вот вдруг захотелось поупражняться в тайнописи".
 
И, схватив бумагу, она быстро набросала послание Ныангу. В нём хаотичное описание её злоключений и приключений завершалось короткой фразой: Плой велит добавить, что она скучает.
 
"Этого действительно достаточно", - сказала Плой, довольно кивая головой.
 
Несмотря на всю сжатость последнего предложения, оно прекрасно выражало суть того, что ей хотелось передать.
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 8 (;)
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
Плой с детства привыкла к тому, что вся власть и влияние естественным образом принадлежат мужчинам. Сначала зависишь от отца, затем  зависишь от мужа. Судьба женщины как существа ведомого определялась принадлежностью тому или иному мужчине. Разумеется, Внутренний Двор являл собой в этом смысле исключение. Здесь всем управляли самостоятельно, а старшие придворные дамы даже состояли на государственной службе и имели чины. Но во все стороны за пределами Дворца простирался мир мужчин, и женщина в нём была вынуждена находиться на содержании хозяина дома, кто бы он ни был: отец или муж. Посему неудивительно, что весть о назначении королевы Саовабхи регентом Его Величества произвела в сознании людей переворот.  В разговорный обиход быстро вошло новое полуанглийское слово "сомдэт-regent", и появилось ощущение, что веками не востребованная в женщинах сила вдруг пробудилась. Отправляясь в продолжительное путешествие по Европе, Его Величество доверил всю власть в стране своей первой королеве  и провозгласил её "Верховной Сомдэт Рачининат". Это было воистину признанием того, что женщина-правитель способна взять на себя заботу о народе. Воодушевление везде царило невероятное, и в этом сумбуре Плой искала возможности поговорить с кем-нибудь, чтобы чуть яснее воспринимать чудесные события, происходящие вокруг. С кем, как не с Чой! Чой разделяла её энтузиазм и со свойственной ей весёлой категоричностью заявила как-то в присутствии кун-Сай, что с этого дня никто не увидит её трепещущей перед мужчиной.
 
"И почему же?" - спросила кун-Сай, уже с предгрозовыми нотами в голосе.
 
"Как почему? Это после того как нами правила королева?!  Не делай вид, тётушка, что не понимаешь того, о чём я говорю".
 
"Да что за наказание на мою голову этот ребёнок! - повысила голос кун-Сай. - Мне что, нужно заткнуть тебе рот зрелым кокосом, чтобы не слышать твои нелепые заявления?!"
 
Впрочем, кун-Сай и сама очень скоро заметила очевидные перемены. Центр королевства как-то сам собой переместился во Внутренний Двор, и все его обитательницы ощутили ту особую атмосферу и блеск, которые свойственны месту принятия высочайших решений. 
 
Как и сам король, сомдэт-регент проводила каждое утро во Внешнем Дворе на совещаниях с министрами. Её влияние и вес в решении государственных вопросов были неоспоримы и принимались  как данность, поэтому всё функционировало гладко, как при короле. В дни, когда аудиенции с Её Величеством проходили в Тронном Дворце Верхнего Двора, всё было чрезвычайно торжественно и официально. Во все же остальные дни аудиенции проходили непринуждённо и даже весело. Завершив совещание во Внешнем Дворе, королева спускалась в Чертог Шивы, сад, который придворные привычно называли между собой "Черепашьим". Это было излюбленное место досуга для самдэт, старших и младших королевских жён "чао-чом" и принцесс. Здесь время пролетало в развлечениях, играх и купаниях. В тот год во Дворце был в моде  крокет, и все увлекались им самозабвенно. Наигравшись, дамы переодевались к купанию. Фрейлины - и Плой в их числе - следили за тем, чтобы по выходе из воды их поджидали разложенные циновки, новая смена одежды и, на случай если возникнет желание остаться в саду подольше, сервированая в прохладной тени бельведеров лёгкая трапеза.
Удивительно, но обладание абсолютной властью не отгородило Её Величество от подданных непреодолимым барьером, а напротив вызвало прилив народной любви.
 
Плой не раз доводилось сопровождать садэт в Черепаший Сад, где  с сердцем, переполненным трепета, обожания и страха, она иногда позволяла себе бросить быстрый взгляд на Её Величество.
Во время игр, купаний или трапез в саду нередко можно было увидеть, как проходят фотографические сеансы. Получившиеся карточки королева вкладывала в письма к Его Величеству. Во время съёмок Плой не могла оторвать глаз от того, что происходит. Манипуляции фотографа казались каким-то священнодействием.  К примеру, установка большого фотоаппарата на треноге, расчёт расстояния, расположение фотографирующихся в  живописные группы, ныряние под чёрную ткань для смены пластин и множество других сложных и совершенно непостижимых действий. Но ещё чудеснее было видеть фотографа женщину! Мэ-Сой, одна из фрейлин садэт Оратай, научилась этому искусству у своего брата, официального придворного фотографа.
 
Всё происходящее было удивительным, и в целом во Внутреннем Дворе царило ощущение большой общности. Время шло. Пролетело ещё несколько месяцев, и вот радостная весть: в прохладный сезон 116 года эры Раттанакосин в столицу возвращается Государь!
 
В связи со счастливым событием ожидались грандиозные празднества невиданного ещё размаха, и весь Двор говорил только об этом. Плой, уже чувствовавшая себя взрослой и знавшая о муках любви и разлуки не понаслышке,   вдруг забыла обо всём этом совершенно, и её,  как в детстве, увлекла за собой праздничная лихорадочная суета..
Двор был одержим приготовлениями, и, казалось,  ни у кого не осталось иных обязанностей, кроме как делать всё возможное, чтобы предстать перед королём во всём  блеске и великолепии. Нужно было позаботиться о новом гардеробе, ни один элемент которого не должен был повторяться на протяжении всех дней торжеств. Белошвейки оказались нарасхват, и поток посетителей к ним не прекращался даже с наступлением темноты. А цены! Если ещё вчера изысканная блузка с бантами и пышными рукавами a la  mutton обходилась моднице в 20-30 бат, то теперь она стоила не менее 40-50!
Чой с Плой носились, как беспечные дети. Разделавшись с утомительными примерками, они каждый день убегали в Черепаший Сад посмотреть  на воздвигающиеся в великой спешке Королевский Бельведер, театральные подмостки и павильон. Им удалось разузнать, что  сцена строится специально для представления классического танца в исполнении высокопоставленных чао-чом-марада. Давным-давно Плой слышала восторженные воспоминания об их непревзойдённом исполнении. Однако родилась она слишком поздно, чтобы увидеть его своими глазами. К моменту её появления при Дворе чао-чом давно уже перестали  танцевать по причине зрелого возраста и слишком высокого своего статуса. И вот теперь у Плой появилась уникальная возможность посмотреть на них. К возвращению своего царственного супруга чао-чом-марада восстановили свой уникальный танец, дабы приветствовать им Его Величество.
 
И вот великий день настал. Размах празднеств во Дворце и за его пределами по всему городу превзошёл всё мыслимое и немыслимое. Стояло идеальное время года, и народ с упоением, без устали предавался праздничному времяпрепровождению.  Королевский парк Суан Луанг обилием света и красотой декораций напоминал град небесный. В ночи всё выглядело сновидением. Прямо здесь, на пленэре, драматический театр-кон давал представление - эпизод из "Рамакияна". Это была сцена возвращения Рамы в стольный град Айотхаю.
А до этого перед королевским троном прошествовал "Парад Свечей". Как только Его Величество взошёл на трон, процессия королевских чиновников плавно пришла в движение, создавая иллюзию скользящего мифического змея в охваченной пламенем чешуе. Шествие завершилось троекратным приветствием. Оглушительное "Хо!" сотрясло воздух, и тогда вдруг появились два воинства: демонов-якшасов и обезьян в сверкающем причудливом облачении. А вслед за ними - золотая колесница Рамы, которую сопровождали паланкины всех остальных царственных персонажей великого эпоса. Эффект был невероятным, и всё буквально потонуло в сиянии и блеске. Незабываемое зрелище!
 
В один из последующих дней Плой повезло присутствовать ещё на одной церемонии приветствия Его Величества. Центральными участниками в ней были самые младшие из учеников двух королевских лицеев. Это были одетые в экзотические костюмы разных стран мира мальчики из Придворного Лицея и  девочки из Школы Королевы Сунанды.
Детей провели мимо Династического Дворца Маха Чакри и ввели во Внутренний Двор через "Сумеречные Врата". Там в "Чертоге Шивы" в ожидании  появления Его Величества собрались придворные. Когда Государь поднялся в бельведер и подал знак, праздник начался. В какой-то момент на сцену вышли  одетые в элегантные английские костюмы дети. Один за другим они станцевали два танца под мелодии, известные как "Лансер" и "Сэр Роджер".
 
Плой смотрела как заворожённая. Ничего подобного она не видела.
 
"А ты знаешь, - шепнула ей на ухо Чой. - Что в странах фарангов  точно так же танцуют мужчины с женщинами?"
 
"Ну конечно, Чой! Как будто я тебе поверю! А ведь скажи, интересно: на детей смотреть  одно удовольствие, но представить себе на их месте людей взрослых  немыслимо. Слишком уж неловко".
 
"А вот фарангам не неловко! Я точно знаю. Мне одна фрейлина из дворца Бурапа рассказала. Она говорит, что фаранги с наслаждением отплясывали там парные танцы. Правда, она чего-то засмущалась и убежала, толком до конца не досмотрев. Так что, к сожалению, подробности не известны".
 
"Умереть! Неужели ты говоришь серьёзно? - расстроилась Плой. - Что ж, тогда можно только радоваться, что я не родилась мэм в стране фарангов и мне никогда не придётся делать что-нибудь настолько немыслимое".
 
Немыслимое? Покажи кто Плой картинку из будущего, и она увидела бы, как, ничуть не смущаясь её присутствием, её собственные дети, а позже и внуки танцуют куда более рискованные танцы, чем те, о которых шла речь.
 
Наконец, наступил день выступления чао-чом-марада, которого в невероятном нетерпении ожидал весь Двор. Что не удивительно. В число чао-чом-марада входили принцессы самых голубых кровей, лицезрение танца которых в прежние времена никогда не предназначалось для глаз простых смертных. А теперь даже Плой, часть свиты садэт, могла, хоть и издалека, посмотреть на легендарное представление.
 
В ту ночь все приглашённые на праздничную трапезу явились в костюмах невиданных персонажей. Костюмы были очень красивы и богаты. Плой увидела экзотичных индианок, императрицу Поднебесной Хонг Хао, героиню из сказки фарангов "Красную Шапочку", принцессу Ланки из поэмы "Пра-Апаймани" и много-много другого, чего  и не запомнить.
 
Когда трапеза подошла к концу, оркестр заиграл прелюдию. Неслышные, появились чао-чом-марада с ритуальными подношениями королю, с гирляндами и цветами. Исполнив приветственный танец, они зажгли все свечи на сцене, и представление началось.
 
Давали "Инао" - сцену приезда принца Инао в королевство Даха. Все роли: правителя Дахи, королеву Прамайсури, Махадеву, принца Инао, принцессу Бутсабу и так далее - исполнили высочайшие чао-чом-марада. Не столь заоблачного ранга была  лишь исполнительница роли Джораги. Того самого Джораги, которому правитель  Дахи в порыве гнева отдал в жёны дочь свою Бутсабу.  А единственным  юным участником был маленький принц,  сыгравший роль Сиятры. Принц был внуком исполнительницы роли Инао.
 
Исключительный уровень постановки соответствовал своей долгой славе. Сценическое воплощение было превосходно, а абсолютное владение языком танца демонстрировало высочайшее мастерство. Поставленная задача была очень сложной,  потому и результат  оказался особенно впечатляющим. Исполнительницы должны были, не теряя достоинства своего ранга и возраста, суметь всё же отдаться игре на сцене и танцу в совершенной мере.  Видимо, важность повода и ясное понимание того, что это несомненно их последний выход на сцену, помогли преодолеть все артистические трудности. За всю жизнь Плой не довелось больше видеть на сцене такой красоты движений, такой их наполненности. Даже долгое время спустя придворные говорили и вспоминали об уникальном событии той ночи.
 
В этот же день произошло ещё кое-что необычное, такое, что ни у кого из придворных и вообще ни у кого из  таев не могло так просто уложиться в голове. Дело в том, что золотая посуда, с которой вкушал король, была вещью священной. Было немыслимо, чтобы с этой посуды трапезу Его Величества разделил простой смертный. Подобное было возможно только для принцев крови, да и то при особых обстоятельствах.
И вот перед собравшимися на королевском пиру был зачитан указ Его Величества. В нём объяснялось, что сидеть за трапезой будут не по одному, как всегда, а по двое. А кто с кем сядет, определит лотерея.
 
Таким образом, некой кун-Мон из придворных служащих достался билет, указывавший её место за королевским сервизом. Это было невообразимо! Люди потом ещё долгое время не могли успокоиться, взбудораженно обсуждая это происшествие. Если бы слово революция уже существовало в языке, его смело можно было бы применить к данному случаю.  Революция, которая пошатнула древнюю, весьма древнюю традицию. Разговоры шли разные. Большинство испытывало не только изумление, но и восхищение добротой и человеческим  совершенством Его Величества. Люди старшего поколения высказывали озабоченность  происходящими изменениями в целом. Их беспокоила невозможность предсказать, к чему эти новшества приведут. Многие из них, однако, верили, что пусть и непонятное, но это добро. Просто потому, что источником нового являлся любимый король.  Одно это превращало всё происходящее в добрый знак. Можно ли интерпретировать, например, милость, свалившуюся на кун-Мон, как-нибудь иначе? Нет. Нельзя.
 
Но Чой на этот счёт высказалась с неожиданной, как ей свойственно, стороны.
 
"Бедная кун-Мон", -  подытожила она как-то обсуждение удивительной лотереи.
 
"Бедная?! Почему?!" - удивилась Плой.
 
"Ну как же? Только представь, как она, должно быть, окаменела! Как сидела, ничего вокруг себя не видя и не слыша.... Думаю, она менее всех наслаждалась праздником и уж точно осталась голодной".
 
В последующие дни ещё долго можно было слышать описание событий тех дней, очень по-разному преломлённых в восприятии рассказчиц. Слушать не надоедало. Напротив, это продлевало праздник.
 
Именно в этот период Плой неожиданно увиделась с сестрой, кун-Чый.  Кун-Чый отправили на день или два с визитом к какой-то родственнице, важной придворной даме. Предупредить Плой о своём приезде  у кун-Чый возможности не было. Зато, оказавшись во Дворце, она первым делом разыскала резиденцию садэт. Плой сначала не узнала  кун-Чый. Внешне теперь это была совершенно взрослая девушка. Но главное - это насколько  изменились её манеры!
 
"Мэ-Плой! - не сдержала радостного крика кун-Чый, когда ничего не подозревающая Плой вошла в комнату. - Ну и соскучилась же я по тебе! Да в человеческих ли это силах не видеться столько времени? Как ты? Как ты поживала?"
 
Наконец, поняв, кто перед ней, Плой от радости чуть не захлебнулась. Перебивая саму себя, она заговорила обо всём и сразу. Кун-Чый, смотревшая на неё с восхищением, вдруг перебила её на полуслове:
 
"А ты и правда выросла настоящей красавицей! Конечно, в детстве ты тоже была хорошенькой, но сейчас! Вот же как странно. Увидела твоё лицо - и сразу как нахлынуло! Всё-всё вспомнилось".
 
Глаза Плой наполнились слезами.
 
"А ты! А ты! Я тебя едва узнала! И посмотри, какой ты стала хорошенькой! Я говорю это, нисколько не преувеличивая".
 
"О! Тебе не нужно задабривать меня, я и так тебя люблю, - весело рассмеялась кун-Чый. - Когда кому-то кажется, что я хорошенькая, я подозреваю слабость глаз. Вот и Отец  не устаёт жаловаться, что с выгодой "продать" такую дочь, как я, никак не удастся. Насчёт тебя он мог бы быть совершенно спокоен, но ты упрятана за такими высокими стенами! Кто же тебя увидит?"
 
"Расскажи про Отца, - попросила Плой . - Как он?"
 
"У Отца всё хорошо. Без конца говорит о том, как хочет, чтобы ты приехала погостить. Я в ответ на это всегда молчу, потому что знаю, усилиями "кое-кого" дома тебе будет неуютно".
 
Вспомнив о кун-Ун, Плой вдруг поняла, что больше не боится её. Поняла, что неприязнь кун-Ун уже не может её ранить, а сама кун-Ун казалась почти смешной. 
 
"Послушай-ка, а "кое-кого" Отец не пытался "продать" с выгодой?"
 
"Нет. Ведь это невозможно. Она сама мне сообщила, что замуж не выйдет никогда. Потому что, мол, чужие люди немедленно приберут к рукам семейные богатства. Вот она и собирается сидеть на наших сокровищах и охранять их вечно".
 
"Полагаю, это не её точные слова", - рассмеялась Плой.
 
"Её-её. Почти. Я просто добавила ясности там, где немного не доставало. Но боюсь, сидеть на сокровищах ей осталось не так уж долго. Судя по тому, как часто деньги перекочёвывают из её рук в руки брата кун-Чита, наше состояние тает очень быстро.  И, представь себе, происходит это без ведома Отца".
 
"Кун-Чит? А он-то как поживает?"
 
"Он? А что он? Лежит себе, отдыхает. Двух детишек вот, между делом,  родил".
 
"У кун-Чита дети?! - не поверила своим ушам Плой. - И кто же их мама?"
 
"Да, можно сказать, никто. Помнишь, наверное, Пуанг, которая маленькой вечно носилась во дворике за кухней. Она ещё постоянно чесалась, и по этой причине тебе не велено было с ней играть. Так вот она и есть. Подросла, кун-Ун приблизила её, сделала своей служанкой, а потом выдала замуж за кун-Чита. Теперь я должна называть её "Старшая Сестра". Только всё это пустое. Кун-Ун обращается с ней без тени уважения и по-прежнему помыкает, как прислугой. К тому же на днях она потребовала от Отца, чтобы он нашёл кун-Читу невесту из хорошего старинного рода".
 
"И что на это сказал Отец?"
 
"Он сказал, что никто из тех, кто знает Чита, не отдаст за него свою дочь. Потом рассмеялся и добавил, что можно, конечно,  заманить кого-нибудь несведущего, но это как-то бесчестно. Кун-Ун даже покраснела от злости, но возразить Отцу не посмела. А кстати, с по-Пымом ты видишься?".
 
"Вижусь. Правда, редко. А последнее время он и вовсе не приходил.  Я о нём ничего не знаю".
 
Кун-Чый помолчала, а потом вздохнула.
 
"С ним тоже всё как-то неладно, мэ-Плой. Как только появились у него друзья, ничего, кроме весёлого застолья, его не интересует. Несколько раз он бывал так пьян, что нанятый лодочник доставлял его домой почти бездыханного. Его просто выгружали на пристань и оставляли лежать там, как мешок. Мне  приходится быть изобретательной, чтобы каждый раз отводить от него гнев Отца. Но у него хотя бы нет жены и детей. И ещё, когда с ним говоришь, ему стыдно, в отличие от кун-Чита. Да и вообще, действительно пьяным он бывает не часто. А кун-Чит, знаешь ли, всё время или пьян, или в опиумном раю".
 
"О нет! Неужели он курит опиум?!"
 
"Почти постоянно! Сначала говорил, что ему это нужно как лекарство. У него как-то заболели суставы, и он стал настаивать, что в прохладное время года боль без опиума невыносима. Потом наступила жара, но он не стал курить меньше. Напротив. О, совсем напротив. И теперь кун-Ун приходится оплачивать и эту его слабость.
Я вот думаю, Плой, какое странное у нас с тобой положение. У обеих по родному старшему брату, и ни на одного в будущем нельзя положиться".
 
"Каждый раз, когда думаю о кун-Ун и  братьях, чувствую безысходность, -  продолжила кун-Чый. - Сейчас, когда Отец жив, всё хорошо. Но что будет после того, как Отца не станет? Полагаться на кун-Ун смешно. В центре её забот только она сама. Мне не очень-то важно, что будет со мной, но я беспокоюсь за тебя. Сейчас тебе при Дворе хорошо. А что будет дальше? Уверена ли ты, что будешь счастлива, оставшись здесь навсегда?"
 
"Я .... Я не знаю, - растерялась Плой. - Не знаю, что ответить. На эту тему я никогда не думала".
 
"Вот и зря!  Поверь, лучше, если ты начнешь думать об этом сейчас, потому что это важно", - посоветовала кун-Чый.
 
"И вот ещё, Плой. Почему бы тебе не попросить, чтобы тебя отпустили погостить домой? Отец очень этого хочет".
 
"Я тоже соскучилась по Отцу. Очень.  Но без сопровождения, как ты знаешь, я не могу покинуть Дворец. А у меня, кроме Пит, никого нет".
 
"Об этом можешь не волноваться. У тебя есть я! И я сама за тобой приеду".
 
В этот момент сверху спустилась Чой.  Заметив, что Плой с кем-то увлечённо беседует, и не желая мешать, она проскользнула было мимо комнаты, но Плой успела её окликнуть.  С торжественной радостью Чой и кун-Чый были представлены друг другу. И, как и следовало ожидать, взаимная симпатия между ними возникла сразу, с первых произнесённых слов. Чой  насмешила новую подругу до слёз своими невероятными  историями.  Скорее даже не историями, а неподражаемой манерой  рассказчицы и талантом подмечать смешное. Тут же было решено не расставаться и во всех намеченных развлечениях участвовать вместе.
 
Скоро Плой оставила их вдвоём. Но потом вернулась, и не одна. Кун-Чый обернулась на звук шагов и увидела энергично опускающуюся на пол служанку Пит. Сложив ладони, та почтительно кланялась.
 
"Пит! Ох ты! Постарела. Ну, здравствуй же!"
 
"Ах, вы моя бесценная! Бесценная вы моя!" - кланяясь и лучась от радости, повторяла Пит.
 
"Удивительно, как сложилось! Могла ли ты подумать, Пит, что когда-нибудь станешь почти придворной?"
 
"Ну уж и придворной?!" - засмеялась Пит.
 
"А как же тебя назвать?"
 
"Мне такая честь, кун-Чый, вряд ли предназначалась. Я здесь из-за моей кун-Плой. Уйдёт она, и я уйду. Куда угодно за ней пойду".
 
"Вот это да! Это, знаешь ли, вызывает зависть. Хотела бы я иметь рядом человека, который и обо мне думал бы так же", - сказала кун-Чый с восхищением. Потом выхватила из бетелевой шкатулки два бата и всучила их Пит.
 
"Возьми. Возьми, купи чего-нибудь. Побалуй себя".
 
Пит одарила всех широкой улыбкой и, поблагодарив, взяла деньги.
 
"Ну, кун-Плой, готовьтесь к сладкой жизни и ждите! Завтра вот эту самую Пит вы увидите уже богатой".
 
"И с чего же интересно? Неужели с этих двух бат так разбогатеешь?!" - поддержала шутку Плой.
 
"Выходит, вы ещё не слышали. Вчера мне приснился хороший сон. Очень хороший сон. Я видела цапель. Целую стаю цапель, и они летели в мою сторону. Это значит одно: сегодня я поставлю деньги и выиграю!"
 
Чой сразу заинтересовалась.
 
"На что собираешься ставить, Пит?"
 
"Поставлю на номер под названием "эр-гансы", - уверенно ответила она.
 
"Почему?! Приснились цапли, так при чём тут "эр-гансы"?"
 
"Ну как же! Неужели не понятно?! Смотрите, цапли питаются рыбой, так? - совершенно серьёзно принялась объяснять Пит. - Сократим слово "рыба" до первой буквы, до "эр". Дальше в названии непонятное китайское слово "гансы",  пусть его, оно нам не мешает. Вот и получается: "рыба и какое-то там загадочное гансы". Как раз то, что нужно!"
 
"Я начинаю понимать, куда ты клонишь! - заволновалась Чой. - Пит, обязательно предупреди меня, когда  пойдёшь пытать удачу. Я хочу, чтобы ты для меня поставила серебряный фыанг".
 
 
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ (;)
 
 
Присутствие кун-Чый сделало  дни Плой ещё полнее. Сестра не воспитывалась при Дворе, но её манеры говорили о благородном происхождении. А внешнее: драгоценности и наряды - о высоком положении семьи. Плой с гордостью знакомила  кун-Чый со всеми. Видела, какое впечатление она производит на окружающих, и с удовольствием купалась в её отражённом блеске.
 
В один из праздничных вечеров Плой,   Чой и кун-Чый посетили театр. В "Павильоне Единогласия" юные прая из Королевского Пажеского Корпуса представляли пьесу в честь возвращения Его Величества.  Дамы Внутреннего Двора, пришедшие на спектакль большей частью из любопытства, шептались на протяжении всего спектакля и увлечённо обсуждали исполнителей. В отличие от них, Плой смотрела с интересом и ни на что не отвлекалась, вплоть до того момента, пока не почувствовала чей-то пристальный взгляд. Это было странное, даже неприятное чувство: как холодок, щекочущий шею. Плой интуитивно обернулась в нужном направлении и сразу натолкнулась взглядом на молодого человека лет 25, который смотрел на неё с напряжённым интересом.  Даже при том, что он сидел, а не стоял, сразу бросалось в глаза, насколько он высок ростом и хорошо сложён. Лицо у него было холёным и бледным, а мундир говорил о принадлежности к Королевскому Пажескому Корпусу.
Первый, самый поверхностный взгляд уже не оставлял сомнений в исключительной его привлекательности. Но реакцией Плой была досада. После первого раза она ещё раз обернулась к нему, чтобы всем лицом показать, что она думает о манерах, настолько неучтивых. Молодой человек, однако, не смутился и не только глаз своих не отвёл, но и позволил себе подобие улыбки. Настроение было испорчено. Как Плой ни старалась, вернуть себе интерес к происходящему на сцене не получалось. Лучше всего было бы вернутся домой, но боязнь испортить своим капризом вечер для Чой и кун-Чый заставила её оставить эту идею. Наконец, спектакль закончился, и можно было вставать. Всю дорогу назад, до самых Сумеречных Врат, Плой, даже не оборачиваясь, точно знала, что он идёт за ними и неотступно смотрит на неё.
 
Ночь выдалась бессонной. Обычно, засыпая, Плой думала о Ныанге и любила этот плавный переход от мыслей о возлюбленном к безмятежному, глубокому сну. Теперь же перед глазами снова и снова возникало навязчивое и совершенно чужое ей лицо.
 
"Что-то не так?"- раздался голос Чой.
 
"Нет. Просто сегодня сон никак не идёт".
 
"Вот и мне что-то не спится. Хочешь, поговорим и отвлечёмся?"
 
"Давай поговорим. Я .... хотела тебя спросить. Во время спектакля ты не заметила ....?"
 
"Не заметила чего?"
 
"Ну, ..... там был один человек, мне не знакомый. И он так грубо сверлил меня взглядом ..... Я всерьёз разозлилась".
 
"Опиши его".
 
"Лицо очень светлое. Удивительно даже, насколько светлое. Лет 25, может быть, 26".
 
"Похоже, он хорош собой. Но это естественно. На тебя и должны смотреть красивые. Э-эх! Хотела бы и я, чтобы люди с выпученными глазами останавливались, завидя меня. Вот сегодня я была разодета просто восхитительно, на мой взгляд. И что? Кто-нибудь потерял дар речи?"
 
"Ты, Чой, всё шутишь, а меня это очень злит".
 
"Что злит? То, что я всё шучу, или то, что кто-то разглядывал тебя?"
 
"То, что кто-то разглядывал".
 
"Тогда тебе нужно ходить, занавесив лицо. М-м-м ... Нет. Это не поможет. Верно сказано: "если не прикрикнуть на лающую собаку, так она и не уймётся". Мы лучше поступим по-другому. В следующий раз, как заметишь, что он уставился на тебя, дай мне знать. Я  с этим разберусь наилучшим образом".
 
"Что ты собираешься делать?!" - встревожилась Плой.
 
"Премудрый Будда! Сколько мы с тобой живём вместе, а ты позволяешь себе сомневаться в моём знаменитом искусстве?! Что ж, подожди и сама увидишь, как Чой укрощает и подчиняет себе одной лишь волей всех этих щёголей и пёстрых бентамовских петухов!"
 
Отсмеявшись, Плой начала было рассказывать ей что-то ещё, но на втором слове её остановило лёгкое посапывание, донёсшееся из-под соседней москитной сетки. Чой уже спала.
 
Последующие дни не очень-то помогли забыть досадный инцидент в театре. Непонятно, как ему это удавалось, но после того случая молодой человек начал попадаться ей на глаза постоянно. В дни, когда Плой выходила за Врата Шри-Судавонг за какими-нибудь фруктами или   другими мелочами, молодой человек почти всегда оказывался поблизости. Он шёл за ней на таком расстоянии, чтобы не потерять её из виду. Останавливался, когда останавливалась она, и никогда не приближался.  Испытывая в равной мере смущение и раздражение, Плой  ходила теперь за врата не только в сопровождении Пит, но и Чой. Можно было не сомневаться, что стоит ей покинуть по какому-либо поручению  Внутренний Двор, как за спиной появится непрошеный провожатый.
 
Однажды, не выдержав и  делая вид, что разглядывает какой-то предмет, она шепнула Чой:
 
"Помнишь надоедливого человека, о котором я тебе говорила?  Незаметно обернись и посмотри. Он идёт позади нас".
 
Чой посмотрела, осторожно скосив глаза.
 
"Значит, это он? А вид такой невинный, будто он просто гуляет. Ну ладно. Доверь это дело мне".
 
Некоторое время Чой следила за обидчиком, ничем не выдавая своего интереса. Убедившись в том, что тот действительно следует за ними, она приступила к демонстрации своих талантов.  Позвав с собой Пит, Чой прогулочным шагом прошлась в обратном направлении и остановилась так, чтобы молодому человеку было хорошо слышно.
 
"Скажи мне,  добрая моя Пит, знаешь ли ты, кто такой безродный прай, деревенщина, иными словами?"
 
"А как же, госпожа! Конечно, знаю," - ответила Пит так, будто они отрепетировали этот обмен мнениями заранее.
 
"Невоспитанный прай, - увлечённо продолжала Чой. - Увидев человека, способен воззриться на него без малейшего стыда. Даже если это кто-то совершенно ему незнакомый. Не так ли?"
 
"Совершенно так, драгоценная госпожа! - подхватила Пит. - Ни отец, ни мать такого бедолагу ничему не научили. Вот и получаются потом из таких скверные слуги и грубые рикши. Уставятся на господ, ну хоть бы каплю учтивости! По мне, так не мешает проучить такого наглеца ратановой тростью. А пожалуй, неплохо и на цепь посадить".
 
Молодой человек расслышал предназначенные ему слова. Они достигли цели. Изменившись в лице, он отвернулся и быстро пошёл прочь. Через миг он уже растворился в толпе.
 
Чой ликовала. Когда она, подойдя к Плой, предложила ей возвращаться, в горле всё ещё булькал неизрасходованный смех. Как только они вошли во Врата, Чой сказала:
 
"Мэ-Пит, любовь моя! Как придём в Резиденцию, из всего, чем я обладаю, возьми всё, что ни пожелаешь".
 
"О, нет! Что вы! Мне самой было приятно", - с насмешливой церемонностью ответила Пит.
 
"Пит, а тебе известно, кто это был? Ну, тот, кому от нас так здорово досталось только что".
 
"Первый раз вижу. Но кем бы он ни был, раз он провинился перед вами, то провинился и передо мной. Всегда можете на меня рассчитывать".
 
Однако эти смелые действия не принесли ожидаемых плодов. Молодой человек по-прежнему возникал на пути Плой, и во взгляде его всё больше читалась улыбка.
 
"А я узнала, как зовут глазастого", - сказала однажды Чой.
 
"Какого глазастого?!"
 
"Да того самого, который следует за тобой по пятам и таращится. Мне сказали, что его имя Прем, что он королевский паж и, как и ты, сын благородного праи .... А вот какого именно праи, я запамятовала".
 
"Это как раз хорошо, потому что мне совсем не нужно знать, чей он сын и как его зовут".
 
"А я всё же ещё порасспрашиваю о нём. И ты дай мне знать, если он будет тебе досаждать".
 
"Ни в коем случае! - возразила Плой голосом, каким взрослые говорят с детьми. - Ты всегда действуешь слишком порывисто. И я не хочу, чтобы тебе потом из-за меня влетело".
 
Чой залилась смехом.
 
"Пусть влетит. Как широко известно, я никого не трогаю, пока человек сам не напросился".
 
Вот это качество Чой никогда и никого не бояться иногда тяжестью ложилось на сердце Плой. Надо сказать, что Чой сильно выделялась среди других придворных.  Кроме безоглядной храбрости, её отличал и особый способ взаимодействовать с людьми. В результате многие считали себя её друзьями и очень любили. Но точно так же у неё было и множество недругов. Безразличных найти было куда сложнее. Плой радовалась, встречаясь с проявлениями любви к Чой, и огорчалась, сталкиваясь с неприязненным к ней отношением. В случае последнего она терялась, не зная, что сказать и как исправить дело.  Чой на её предостережения обращала внимание мало и лишь посмеивалась.
 
 
После окончания празника кун-Чый уехала домой, но вскоре опять вернулась. На этот раз ненадолго, лишь до вечера того же дня. Опять первым делом она разыскала Плой.
 
"Дома на меня посыпалось столько вопросов! Отец хотел знать всё. Чем ты живёшь? Как ты живёшь? Здорова ли? Не грустишь ли?  Всего ли тебе хватает? Чтобы удовлетворить любопытство Отца, мне пришлось выуживать из памяти всё увиденное и услышанное за время, что я гостила при Дворе".
 
"А что сам Отец? Как он?"
 
"Последнее время он выглядит обеспокоенным. Так, словно его что-то угнетает. Отец уже не молод, Плой.  Он говорит, что в старости мечтает быть окружённым внуками. Но реальность такова, что нас у него мало. И он считает, что ни один из его детей ещё не устроен в жизни. Я очень волнуюсь за него", - голос у кун-Чый звучал подавленно.
 
"Я тоже часто думаю об Отце и жалею его, - еле слышно сказала Плой. - Но вряд ли я смогу вернуться домой. С одной стороны, как тебе хорошо известно, этому помешает кун-Ун. А с другой стороны, я обязана садэт всем. Бросить её, чтобы вернуться домой, - есть ли большая неблагодарность?"
 
"Я согласна с тобой. Но вот одна идея, которая пришла мне в голову во время нашего разговора с Отцом. Речь шла о тебе, и я заметила, что в глазах его стоят слёзы. Ему тебя действительно не хватает.  Но, разумеется, никто не допускает и мысли  о том, чтобы вернуть тебя домой.  Почтение Отца к садэт абсолютно, и решение отдать тебя в услужение ко Двору он принимал в своё время по собственной воле. В общем, когда я заметила слёзы Отца, меня осенило: а почему бы нам не забирать тебя домой погостить. Тебе достаточно дать мне знать, что у тебя есть возможность отлучиться, и я немедленно приеду за тобой во Дворец".
 
"А как же кун-Ун? - недоверчиво спросила Плой. - Что скажет кун-Ун,  если узнает об этом?"
 
"Уже знает. Я ей сообщила. От нашего спора весь дом чуть не пошёл трещинами! Сначала я по-хорошему попросила. Она сказала, что не может быть и речи. Почему? Потому что она ненавидит мэ-Чэм. Ответа на то, что такого ей сделала мэ-Чэм и вообще при чём тут это, я не получила и в конце-концов разозлилась. Крепко высказала ей кое-что. Она в ответ попыталась припугнуть меня и разговаривала очень высокомерно.  Но я уже не маленькая, и кто из нас страшнее - это  ещё вопрос. Я повысила голос, поднажала - и она дрогнула. Сначала как будто застыла вся, а потом сдалась. Ей пришлось согласиться с тем, что я сама буду ездить за тобой во Дворец. Теперь, мэ-Плой, у меня к тебе просьба. Дома я хочу, чтобы ты жила со мной, в моей комнате. Если избегать малейшего соприкосновения с кун-Ун, она будет игнорировать нас, делая вид, что нас нет. И это хорошо".
 
"Весёлое будет возвращение, кун-Чый.  Жить в доме, разделённом надвое. Грустно".
 
Кун-Чый длинно выдохнула, прежде чем ответить.
 
"Ты должна как-нибудь решить это для себя, мэ-Плой... Сама. Просто не забывай, что Отец стареет и что мы его дети".
 
"Да нет же! Разумеется, мы сделаем так, как ты говоришь. Твой план очень хорош, и я действительно хочу домой. Просто я, наверное, теряю чувство опоры каждый раз, когда сталкиваюсь с враждебностью кун-Ун. Но это неважно. Сначала я расскажу обо всём тётушке Сай. Затем изложу свою просьбу садэт. Думаю, садэт не станет возражать. Как только дело будет решено, я сообщю тебе об этом через Пит".
 
Кун-Чый вернулась на клонг Банг-Луанг, а Плой, не откладывая, поговорила с кун-Сай. Кун-Сай не только не была против, но даже вызвалась поговорить с садэт.
 
Прошло несколько дней, и как-то во время трапезы садэт велела  Плой подойти к ней.
 
"Сай говорит мне, что ты желала бы навещать Отца? Я не против, - не дожидаясь её ответа, сказала садэт. - При условии, что всегда тебя будет сопровождать кто-нибудь из членов семьи. Ты дочь аристократа, и потому тебе не следует пренебрегать ни одним из правил этикета. Ценить родителей превыше всего на свете - это наш долг, Плой.  Ты со мной уже давно. И всё же, как бы я тебя ни любила, это не сравнится с любовью отца и матери. Твой отец ещё жив, и я рада, что ты беспокоишься о нём. Рада, что проявляешь благодарность к тому, кто дал тебе жизнь. Ах, Плой, держа вас при себе, пытаясь воспитывать и развивать вас, конечно, я хочу, чтобы все вы стали хорошими людьми. Но что получится из этого, я смогу узнать лишь потом, когда за вас начнут говорить ваши поступки. К сожалению, всегда есть те, кто оказывается пустой тратой слов и сил. Твоё желание указывает на то, что ты на правильном пути, и меня это радует. Я знаю, как сильно ты ко мне привязана и как благодарна. Но я хочу, чтобы ты навещала отца в любое время, когда посчитаешь нужным. И даже, Плой, если твой отец изъявит желание оставить тебя дома, даже в этом случае я дам согласие. Несмотря на чувство потери, которое неизбежно у меня возникнет. Ты всегда служила мне безупречно, но в конце концов у меня есть другие фрейлины. Так что всё будет хорошо".
 
Садэт сделала знак, что закончила с десертом.  Плой немедленно подала чашку чая. Приняв её, садэт сделала маленький глоток и, как обычно, открыла шкатулку с папиросами.
 
"И куда они вечно деваются? - садэт изобразила на лице удивление. - Ещё вчера была полная коробка, а сейчас осталась всего пара штук".
 
Плой обернулась на кун-Сай. Остальные фрейлины вопросительно посмотрели друг на друга. Кун-Сай первым делом строго глянула на Чой.
 
"Загадки, разумеется, никакой нет. Собственные мои фрейлины и тащат у меня папиросы. А потом чванятся друг перед другом. И тащат за раз, полагаю, по несколько штук. Не удивительно, что едва я велю открыть новую коробку, а она уж пустая. Я так ясно представляю себе эту картину! Сидят мои девицы после еды, удобно скрестив ноги. Разговаривают друг с другом нарочито писклявыми, манерными голосами, между пальцами воткнута папироска. Стоит им заслышать приближающиеся шаги, тут же начинают медленно выдувать клубы дыма, и чувствуют себя совершенно взрослыми, шикарными и невероятно искушенными. Мне всё, всё про вас известно".
 
Говоря это, садэт изображала, как у неё воровато тащат папиросы, потом как именно их курят и с каким самодовольным выражением лица. Плой опустила голову и до боли закусила губу, чтобы не расмеяться.  Чой же нисколько не сдерживалась, и её заразительный смех заставил садэт выйти из роли.
 
"Смотрю, ты смеёшься? С твоей стороны это довольно дерзко, учитывая, что тащишь мои папиросы, скорее всего, именно ты".
 
"Ни в коем случае", - ответила Чой.
 
"Хм.... Не стоит отрицать. Если и не для себя, то значит, чтобы угощать других направо и налево. А то, может, специально для Сай, для тётушки дорогой?"
 
"Да как же можно! - воскликнула кун-Сай. - Вот так, не успела глазом моргнуть и уже в немилости!"
 
"Не знаю, не знаю. В этой резиденции делают, что хотят. Стоит понять, что я незлоблива, и заканчивается тем, что все теряют всякий страх.  А я как раз только что хвасталась перед Плой, что без неё прекрасно справлюсь. И вот, пожалуйста, сразу вышла история! Вы меня непременно разорите вашими выходками! Но вернёмся к твоим делам, Плой. Всё же я тут со своими плутовками как-нибудь разберусь, а ты непременно поезжай навести отца. Прошу только об одном: каждый раз за тобой должен приезжать кто-нибудь из братьев или сестёр. И не забывай сообщать о предположительной длительности своих поездок. Можешь передать весь наш сегодняшний разговор своему отцу, чтобы он знал, мешать воссоединению отца и дочери мы не станем".
 
На следующее утро Плой отправила служанку Пит в поместье дать знать кун-Чый о своей готовности ехать. Она также просила, чтобы кун-Чый проводила её и назад, а также заранее сообщила о продолжительности визита.
 
Пит вернулась через день и рассказала, что кун-Чый пришла в восторг от того, как всё прошло беспрепятственно и легко. Она просила передать Плой, что через пять дней приедет за ней во Дворец. Про кун-Ун Пит сказала, что, к счастью, её не видела. Зато слышала её досадливый голос, когда та громко отчитывала прислугу.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                ГЛАВА 9 (;)
 
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (;)
 
 
Знакомый путь домой. В этот раз рядом с Плой в лодке сидели Чый и Пит. В голову приходили разные  мысли, и чувства они вызывали противоречивые. С одной стороны, не терпелось скорее вернуться домой, к источнику счастливых воспоминаний о Матери. Усадьба связана с их родом, с отцом, там корни. Радовала возможность снова оказаться в кругу семьи. Здорово будет вернуться в дом, где прошло детство. В детстве усадьба казалась целым миром, разнообразным и огромным. Как же интересно будет увидеть всё теперешними, взрослыми глазами. Но сразу вслед за счастливыми мыслями пришло тоскливое предчувствие. Именно в кругу семьи её ожидала встреча с тем единственным человеком, который по-настоящему её не любит. Наивно надеяться на то, что удасться избежать проявлений этой нелюбви.
Мысли Плой обратились к садэт, к её такой постоянной и ровной доброте.  Атмосфера, в которой жила садэт, распространяла на всех вокруг ощущение надёжности и защищенности. Находиться в этой атмосфере было так уютно. Потом её мысли перешли к кун-Сай и Чой.  Плой с удивлением поняла, что уже скучает по ним. Действительно, за  прошедшие 5 или 6 лет они ещё ни разу не расставалась.  С неожиданной тревогой вдруг подумалось о Ныанге. Что если он найдет способ передать письмо в то время, как её во Дворце нет?  В чьи руки оно попадет? Перед отъездом Плой сообщила садэт, что будет отсутствовать всего дней десять. Сейчас этот срок казался невозможно долгим.
Лодка уже некоторое время плыла вблизи берега, и теперь плавно свернула в клонг Банг-Луанг. Было раннее утро, вода стояла высоко, и вокруг уже сновали юркие лодки торговцев. С одних лодок можно было купить фрукты или овощи, с других - паслёны всех цветов и форм. Ещё тут были лодки-лапшарни и лодки, на которых жарили толстенькие пальчиковые бананы в кляре.  Пахло всё это вкусно и до слёз знакомо! Вспомнилось, как утром они с Матерью спускались к причалу. Как сразу к ним устремлялось несколько лодок с аппетитным товаром на борту. Мысли о Матери отозвались болью в серце. Удивительно, но лицо её теперь вспоминалось с трудом. Словно она скрылась за стеной тумана. При этом любовь, которая исходила от неё, по-прежнему воспринималась как реальное присутствие. И собственные чувства Плой тоже оставались настоящими. Тем труднее было примириться с мыслью, что, пусть и ненадолго, она впервые останется жить в их общем с Матерью доме без неё.
 
Лодка ткнулась в опору причала и остановилась. Плой выбралась наверх и вошла в беседку.  От волнения сердце бухало в груди. Их, однако, никто не встретил. Было непривычно, что в это время дня на причале не видно Пыма. Ей пришлось напомнить себе, что его тут и не может быть. Мальчиком он проводил здесь целые дни в играх с Чый. Но все повзрослели, беседка выцвела, и всё вокруг выглядело чуть-чуть иначе.
 
Пока их с Чый служанки переносили вещи, Плой неотрывно смотрела в сторону усадьбы. За годы, что её здесь не было, массивная чугунная ограда вдоль канала покрылась пятнами ржавчины и, кажется, осела. Обширный сад больше не казался огромным, а главный дом, в неизбежном сравнении с резиденциями Внутреннего Двора, поражал своей скромностью.
 
"Пойдём!" - вывела её из оцепенения Чый.
 
Они направились к дому. Комната Чый находилась со стороны фасада, но имела прямой выход на любимую террасу Отца в самой отдалённой от главного входа части дома. Когда они проходили мимо дверей, ведущих в главные покои, Чый понизила голос и сказала, что скорее всего Отец ещё не вставал: последнее время ему нездоровилось. Однако, выйдя на террасу, они первым делом увидели Его Сиятельство. В клубах сигарного дыма он полулежал на подушках с закрытыми глазами. Не приближаясь, Плой опустилась на колени и простёрлась в поклоне.  Его Сиятельство открыл на шорох платья глаза и  резко выпрямился.
 
"Чэм!? ....  Ох, да нет же. Плой, неужели ты?"
 
"Я, Отец", - ответила она звенящим голосом. Оговорка Отца доставила ей несказанное удовольствие. Значит, между Матерью в юности и ею сейчас действительно существует немалое сходство!
 
Как и предупреждала Чый, Его Сиятельство заметно постарел. От обильной седины волосы казались монотонно-серыми, он исхудал, лицо осунулось и стало каким-то блёклым, как часто бывает при слабом здоровье.
 
"Сядь поближе! - попросил Его Сиятельство. - Хочу рассмотреть тебя".
 
Она пересела и оказалась в ярком пятне солнечного света.
 
"Да. Всё верно. Изумительная красавица! - с неподдельным восхищением похвалил он дочь. - Прости, что тебя не встретили. Я ждал вас значительно позже. Чый не предупредила, что сразу поспешит с тобой назад. Ну, расскажи, как ты? Как здоровье садэт?"
 
Выслушав её рассказ, он заметил:
 
"Дети растут, как трава. Глядя на вас, я понимаю, насколько сам стар. Сейчас моё самое большое желание – это иметь вас при себе. Я бы хотел, чтобы ты осталась здесь с нами подольше, Плой.  Не торопись с отъездом. Чый, прошу, проследи, чтобы у твоей сестры ни в чём не было недостатка! Ты говорила, Плой остановится в твоих покоях? Вот и хорошо, вот и славно. Я рад, что вы будете прямо под боком. Да, Плой, скажи-ка, кто тебя сопровождает? Как зовут прислугу?"
 
"Со мной приехала Пит, Отец".
 
"Пит?!" - приятно удивился Его Сиятельство.
 
"Неужели та самая?! Пит, неотлучно бывшая при твоей матери?! Жива, значит. И уже состарилась, полагаю. Я, знаешь ли, очень рад. Она из того ещё, прежнего поколения наших слуг. С тех времён, когда всё здесь было иначе. Однако, если тебе понадобится дополнительная прислуга, не стесняйся, сразу дай мне знать. Сейчас трудно найти подходящих людей. Не то что при вашем дедушке.  Ваш дед держал при себе сотни людей. Представьте, когда для них готовили еду, котлы выстраивались целыми длинными рядами. У него были свои секретари, свои стряпчие, лодочники, всего не перечислить. Я помню, прислуги было так много, что не все его люди знали друг друга в лицо. Был у вашего деда и свой собственный театр. Да-да, не удивляйтесь. Домашний театр с чудными актрисами. Увы, с его смертью всё пошло прахом. Одному мне было не под силу сдержать распад старого уклада. Теперь здесь остались старики, неспособные привыкнуть к новой жизни. Да и тех, по естественным причинам, день ото дня становится меньше".
 
"Я тут на днях как раз пыталась сосчитать, сколько у нас постоянной прислуги, - сказала кун-Чый. - Получилось 50 с лишним человек. Но дом наш при этом почти всегда выглядит пустым. Я совершенно не представляю, где все эти люди в течение дня и чем заняты? Боюсь, Плой, как бы после многолюдного и оживленного Дворца, тебе не показалось, что здесь невыносимо тихо".
 
"Знаю, что мне так не покажется. К тому же во Дворце есть немало тихих и почти безлюдных мест".
 
"Говорят, торжества, устроенные Её Величеством в честь возвращения Его Величества, превзошли все ожидания?  Расскажи, Плой. Сам я смог явиться ко Двору всего только раз. И под конец торжеств того дня меня едва держали ноги".
 
"О, Отец, это действительно было незабываемо! Происходило столько всего, что рассказать об этом невозможно!"
 
"Точно-точно! - поддержала её Чый. - Не будь там со мной Плой, я бы не знала, что делать, куда идти и на что смотреть?"
 
Так втроём они ещё долго сидели и беседовали обо всём сразу. Потом Его Сиятельство, наконец, отпустил их, велел освежиться с дороги, переодеться и отдохнуть.
 
Они проходили мимо центрального холла, когда Плой вдруг схватила кун-Чый за руку и остановилась.
 
"Думаю, первым делом необходимо пойти поздороваться с кун-Ун. Как считаешь?"
 
"Я считаю, что это совсем не необходимо.  Её собственные слова, что она, мол, не будет противиться твоему пребыванию дома, при условии, что мы будем от неё держаться как можно дальше".
 
"Нет, это как-то ..... Как бы там ни было, она старшая сестра и необходимо проявить уважение. Только вот.... вместе с тобой я буду чувствовать себя куда увереннее".
 
"Ладно. Боюсь нам не избежать тяжёлой сцены, но раз ты хочешь, давай рискнём".
 
Держась за руки, они направились в ту часть здания, где находились покои кун-Ун.
 
Войдя в комнату, Плой сразу опустилась на колени и склонилась в низком поклоне. То, что она успела увидеть, удивило её чрезвычайно. На фоне изменений, коснувшихся всей усадьбы, эта комната оставалась в точности такой, какой Плой запомнила её в день отъезда. Эффект застывшего времени усиливался оттого, что кун-Ун сидела в той же точке на полу комнаты, что в прошлый раз. Ни в её лице, ни в фигуре, казалось, не изменилась ни единая черта.
В момент, когда они появились в дверях, кун-Ун была занята тем, что кончиком пальца наносила на губы ароматический воск. Увидев Плой, кун-Ун так и застыла с поднятой рукой. Но уже в следующее мгновение пришла в себя и перевела взгляд на Чый. Взгляд был полон гнева.
 
"Выслушай, прежде чем начнёшь говорить, - торопливо заговорила Чый. - Прийти сюда было желанием мэ-Плой. Повидавшись с Отцом, она непременно хотела первым делом поздороваться с тобой".
 
Кун-Ун ещё раз посмотрела на склонённую перед ней Плой, но сразу же отвернулась, не сказав ни слова.
 
"Надеюсь, кун чувствует себя хорошо?" - еле слышным голосом спросила Плой, прекрасно понимая, что  менее отстранённое обращение разгневает кун-Ун. Поскольку та не считала их сёстрами, выбор того, как к ней обратиться, был делом деликатным.
 
Медленно и сосредоточенно кун-Ун докрасила губы. Отложила, наконец, воск и взялась за бетелевую шкатулку. Положила в рот конус бетеля, прожевала его и затем принялась специальным средством полировать передние зубы.
 
Плой с кун-Чый переглянулись и, бесшумно пятясь, покинули комнату.
 
"Уф! Не верится, что пронесло! Я была уверена, что угнетающей сцены нам не избежать".
 
"Если мы будем стараться ничем её не злить, надеюсь, всё пройдёт хорошо".
 
"Возможно. Но я на тебя не похожа, и умение смолчать к моим добродетелям не относится. К тому же мы с ней живём под одной крышей. Моя способность сдерживаться лучше от этого, знаешь ли, не становится".
 
"Кун-Чый! Могу я попросить тебя об одолжении?"
 
"Конечно. ... Ой, Плой, что я вспомнила! Помнишь, как я стащила из комнаты кун-Ун коробку тян-апа в день твоего отъезда?"
 
Они весело рассмеялись.
 
"Да, извини. О чём ты хотела попросить?".
 
"Ты можешь не ссориться с кун-Ун в то время, пока я здесь?"
 
"Ты же, я надеюсь, не думаешь, что мне доставляет удовольствие с ней ссориться? В любом случае я даю тебе слово, что буду держать себя в руках".
 
И Кун-Чый поскорее повела Плой на свою половину. Там уже была готова специально надушенная вода. После купания кун-Чый помогла Плой красиво уложить волосы и нарядиться. Внимательная даже в самых незначительных мелочах, она очень старалась усилить в Плой чувство радости от возвращения домой. И за это Плой любила кун-Чый ещё больше. Всё между ними осталось как прежде. Ничего не изменилось. Привязанность стала лишь сильнее.
 
Через несколько часов, отдохнувшие и свежие, они присоединились к Его Сиятельству за полуденной трапезой.
 
 
57