Пять секретов хранителя родникового слова

Борис Викторович Шергин (1893-1973) – писатель от Бога. Трудно назвать второго такого мастера в русской литературе, чье слово было бы столь же самобытно и, одновременно, так же проникновенно. Кто с такой же достоверностью написал картину народной жизни невымышленной Святой Руси, и через характеры поморов - потомков ее вольнолюбивых граждан - показал благородство души человека. Сдается, Шергину удалось уловить невидимую тайну жизни.

Работа любит молодца, а не залежливого

С ранних лет Боря чует гармонию божественного и рукотворного. Он любит свой край, уют деревень и порядок в родном доме. Он понимает, что все это держится на плечах близких. Сам еще не владеет ладом образной речи, но как только научился держать в руке карандаш, бывает, ни свет, ни заря – при керосиновой лампе - копирует литографии из полюбившейся книги «Соловецкий патерик». Дальше больше, глядя на деда, отца и маму, с утра до вечера мастерит, вырезает модели судов, выделывает старинную посуду, с детской наивностью переписывает древние книги. Как умеет, иллюстрирует их и сшивает. Познает на собственном опыте поговорку: «Глаза страшатся, руки делают». Это настолько важно для него, что годы спустя он пишет рассказ «Собирай по ягодке - наберешь кузовок».

В душе должна запечатлеваться не только личная, но и родовая память

Как зачарованный слушает Борис во время домашних застолий «мирской» репертуар песнопений отцовской дружины и «тихогласный» библейский, с духовными стихами - содружества матери. «Веселит и богатит меня жизнь – история моей семьи», - вспоминает он позже. Вот, оказывается, для чего рожден человек: для вдохновенья, для звуков сладких и молитв! Страстно начинает изучать он все, что касается его корней: историю, этнографию, фольклор и ремесла поморов. Каждый раз после посещения выставок в Архангельском краеведческом музее, после архива Адмиралтейства и Древлехранилища, словно охмелев от виденных красот народного искусства, он вновь и вновь вырезает и рисует, делает макеты традиционных северных построек. Старается воспроизвести увиденное. При поступлении в гимназию (1903 г.) он так поразил учителей своей осведомленностью об истории края, что учитель Закона Божьего обнял его и со слезами благословил.

Подлинное важнее воображаемого

В начале ХХ века на волне пробудившегося интереса к Русскому Северу такие мастера, как Васнецов, Суриков, Пришвин, Василий Немирович-Данченко, показывают только свое представление о жизни и людях Древней Руси. Но подлинного лика удивительных эпох «Новгорода», «Радонежа», «Андрея Рублева», как считает Шергин, передать не могут. Ему есть с чем сравнивать, на Севере тогда «еще царствовал ХYII век в зодчестве, в женских нарядах и в быту». Он ищет и не успокаивается до тех пор, пока не получает «радостную весть из родимых глубин бытия» через древнюю икону. В обратной перспективе ее он узнает родной ландшафт, а в фигурах святых - образы своих земляков. Много рисует. Работы, похожие на изображения древнего изографа, приводят его в московское Строгановское центральное художественно-промышленное училище.

Не унижай свой язык чужими прикрасами

После училища (1917 г.) возвращается в Архангельск, работает инструктором кустарно-художественных мастерских, участвует в выставках, пытается возродить знаменитую школу холмогорской резьбы по кости и все больше проникается любовью к родному языку. Ходит по пристаням и верфям, по рынкам и заводам, - впитывает северную говорю, записывает. В певучем наречии начинает различать следы тайны души помора. Это опять приводит его в Москву. На этот раз художественным рецензентом в Институт детского чтения. Там он выступает с рассказами о народной культуре Севера и серьезно работает над тем, чтобы вернуть живой речи сказителей былую прелесть. Вновь и вновь повторяет старины, проверяет себя, правит. И лишь тогда, когда интонация и напевы повествования становятся гармоничными, ритм набирает упругость, стих – энергию, он записывает текст на бумагу. Иллюстрирует его. И в 1924 году выпускает свой первый собственноручно проиллюстрированный сборник старин «У Архангельского города, у корабельного пристанища».

В жизни, как в море, то любо, то горе

Живет он скромно, работает много. В начале 30-х годов добивается огромного успеха. После его выступлений под псевдонимом Шиша Московского в редакцию радио приходят тысячи восторженных писем со всей страны. Слушатели «хохотали до слез», «чуть со смеху не померли», у них «уши расширились от такой веселой передачи». Но в жизни, как в море, не всегда поветерь да красно солнышко. С ухудшением зрения, как когда-то с потерей ноги, Шергину помогает справиться вера. Она для него надежней любого якоря. И после войны, когда советская власть объявляет его творчество псевдонародным и запрещает печатать книги, все равно работает. «Поючи, держи в уме студеное северное море, архангельские текучие дожжи и светлые туманы. Тогда станут былинные словеса поющим и послушавшим не на час, не на неделю - на век человеческий» - говорит он.


Рецензии