Лютый месяц 1971 года

 Вагон слегка качнулся, скрипнули отошедшие тормозные колодки, свет ближайшего фонаря покосился тенью в окне и исчез. Медленно проплывали за окном постройки вокзала. Центральное здание уходило в прошлое, только огромные, светящиеся буквы названия города, Красноярск, отпечатались в памяти. Зрение еще несколько секунд удерживало их, но теперь оно растворялось, превращалось в пятно, в центре которого стоял провожающий дежурный по станции. Форменная фуражка дежурного с красным околышем и желтый флажок держались в зрительной памяти дольше, они вызывали двойное чувство. Было волнение сердца, оно прыгало в груди, ощущалось томление от ожидания будущего и, что-то еще щемящее, которое вызывало легкое головокружение. Вагон мерно отстукивал своими колесами: « Та-та, та-та, та-та, та-та....»  Прижавшись лбом к холодному стеклу окна,  почувствовал облегчение, расслабил кисти рук, которые слегка затекли от того, что сильно сжимал поручень у окна, уходило оцепенение. Мысли, которые еще держали меня в прошлом, таяли, стал замечать за окном вагона, в наступающих сумерках, пролетающие мимо неописуемые зимние пейзажи Сибири. Мелькали, как кадры кино, величественные холмы,  покрытые хвойным лесом. Сейчас они спали под ослепительным покрывалом из белого снега. Все замерло словно в сказке... Красный свет заходящего солнца заливал это белое покрывало, оно искрилось, переливалось, и было в этом, что-то мистическое, сказочное, былинное. Красный цвет белого снега пугал, тревожил, но это ощущалось только на подсознательном уровне, а в реальности чувствовался восторг от царства Зимы. И, казалось, что вот-вот появятся все её персонажи: дед Мороз, Снегурочка, Снежная королева. Снегурочка… Снегурочка... Что-то кольнуло в сердце, снова почувствовал головокружение, в голове звенело, вновь охватило волнение, даже легкая дрожь пробежала по спине. «Та-та, та-та, та-та, та-та...»

     Спертый воздух плацкартного вагона благоухал всеми запахами. Дорогие духи смешивались с одеколонами, запахами влажного постельного белья и потом ног. Топили жарко. Суета, связанная с размещением пассажиров на полках, улеглась. Хлопали двери тамбура. Люди, балансируя, сновали по коридору вагона, толкались, извинялись, проливали чай, смеялись, матерились. Моя верхняя полка ждала меня скрученным старым матрацем, рядом лежала стопка белья. Все это мало чем отличалось от солдатского, казарменного, мне привычного. Ловко расстелив спальное по полке, поймал себя на мысли, что будет неловко перед девушкой, которая разместилась на нижней полке, если я, стянув мои сапоги,  по привычке развешу портянки на них в проходе между полками. Сняв сапоги, я глубоко засунул в них портянки,  сознавая, что они останутся влажными, и следующий день не сулит  ничего хорошего моим ногам. Запах сапожного крема растекался между полками нашей клети. Вспрыгнув на полку, снял верхние одежды. Солдатские нижние две рубахи и пара кальсон, обязательный зимний вариант обмундирования,  держали тепло. Влажные простыни не ощущались, только, когда она, простынь, касалась лица, были неприятные ощущения, которые растекались по всему телу и от этого накатывали драматические воспоминания совсем недавних событий...

Мощный, трехосный грузовик "Урал", тараня очередной снежный занос, уже второй час пробивается среди тайги к Красноярску. В кабине дежурный, сопровождающий офицер, в кузове, на лавке, солдатик. Теплые ватные брюки, фуфайка, валенки, поверх натянутая шинель, завязанная шапка ушанка  делали солдатика похожим на что-то причудливое, смешное, что должно бы вызывать жалость и сочувствие, но это была реальность, реальность жестокого холода. Еще два дня назад столбик термометра опускался по ночам до минус пятидесяти четырех градусов. Сегодня днем было теплее, всего-то сорок два. Грузовик остановился на привокзальной площади. Офицер ушел оформлять документы и билеты. Мне было предписано переодеться, то есть снять ватники, переобуться в сапоги, пригнать шинель. Спрыгнув с борта грузовика, стал бегать вокруг, казалось, что подошвы примерзали к сапогам, но чувство, которое меня переполняло, позволяло забыть невзгоды, собачий холод. Ожидание свободы  грело. Я еду в отпуск, домой...

Все стучат колеса «Та-та, та-та, та-та, та-та...». Поезд все дальше уносит меня в будущее, такое желанное, манящее, обещающее. Сон прерывистый, беспокойный, то провалы, то ясные картины,  и только монотонный стук колес:  «Та-та, та-та, та-та, та-та.». Ночь, утро, весь следующий день тянутся вечностью. Наступает ночь, сна нет. Поезд прибывает в Омск около шести утра. В три ночи стою у окна, всматриваюсь в темноту, пытаюсь узнать уже знакомые места. Нарастает волнение, сердце готово выпрыгнуть, в висках стучат молоточки. Поезд проносится мимо моего дома, это пригородный городок, ехать ещё один час... Вижу свет в окне нашего домика, знаю, что мама уже встала и хлопочет на кухне. Сердце щемит, в глазах боль, слезы подступают и наворачиваются комом в горле.

Мой маленький чемодан оставляю в камере хранения. Троллейбус знакомыми улицами везет меня по городу, Город знаком, но что-то уже изменилось за эти полтора года. Стою на задней площадке, окна замерзшие, и только маленькая полоска свободного стекла в двери позволяет наблюдать. Холодно. Топчусь на месте. Люди едут на работу. Знакомая остановка. Заводское общежитие. Вахтерша, пожилая женщина, смотрит на меня с любопытством. Все повторяет, что посещения только с пяти вечера... Пытаюсь убедить, что я приехал  издалека, проездом и не могу ждать до вечера. Странно, но человек имел сердце! Иду по коридору второго этажа. Ищу номер, стучу в дверь. Слабый сонливый голос из-за двери: «Кто?» Волнение переполняет меня, казалось бы, я должен сказать простые слова, но я их не нахожу! Молчание, язык присох, руки совершают  нелепые движения,   переминаюсь с ноги на ногу, сапоги гремят в тишине коридора.  Набираюсь духа.

-Валя, это я, Николай.

-Какой еще Николай? Из приоткрытой двери показывается сонное лицо девушки, оно незнакомо мне.

-Что надо?

-Я ищу Валентину.

-Вальку, что ли? Так она вчера съехала...

-Куда? Сердце мое замирает.

-Как куда? К мужу. Она вышла замуж,  вот уже неделю назад. Ты, что не знал?

-Как, как замуж? А письма...

     Троллейбус, вокзал, перрон, электричка. Родной дом, родители, родственники, друзья - все, как во сне. Тело ватное, нахожусь в вакууме. Все приглушено, слышу, вижу, чувствую, словно через стену или стекло,  издалека. Волнений нет, все ровно, все несется автоматически. Радость, сердечность встреч, счастье, тепло, веселье сменилось на однородное ничто. Отсутствие полного присутствия. Словесный каламбур  превратился в каламбур жизни.

Чемодан, забытый в камере хранения, снова со мной. Провожал до Омска брат. Обратный путь, он пустой, не утомляет. В переходе между вагонами щель, холодно, лязг промерзшего железа. Клочки разорванных писем с шумом захватывает ветер. Клочки разлетаются белыми осколками надежд, чувств. И только колеса гремят со страшной силы судьбы: « тa-тa, тa-тa, тa-тa», все дальше унося меня от пережитого.

В лютый месяц февраль спели мне песню колеса, песню печальную, монотонную и простую до слез.

«Та-та, та-та, та-та, та-та...»