Мы, дети золотых рудников. Часть 1 Бобер. Глава 5

Меня вызывают к директору после последнего урока.  С тоской плетусь в учительскую, вытираю о штаны липкие от пота ладони и думаю, где же я накосячил.
Открываю тяжелую скрипучую дверь и в полной растерянности топчу порог.
– Ты проходи, проходи, – над столом склонились директор и завуч. – Садись.
Я послушно плюхаюсь на стул перед ними. Пальцами стучу по сидению – у них в руках – наш классный журнал и мой дневник.
Где же я накосячил? Что натворил? Вроде плохие оценки последнее время не получал, последний год так вообще выбился из середнячков далеко вперед. Может, повариха настучала на то, что мы в столовой устроили войну и пулялись картофельным пюре? Или уборщица нас сдала, когда мы с Архипом презерватив с водой в туалете лопнули?
– Мы видим твои успехи, Кирилл, – директор задумчиво листает страницы. – Ты показываешь блестящие результаты!
Вот это поворот! К чему же они клонят?
– Помнится, мы хотели отправить тебя на олимпиаду по области… По английскому и математике… Уверен, ты занял бы первые места! Просто золотая голова… Жалко, что ты не смог побороться за нашу школу.
Я смущенно смотрю под ноги, разглядываю дырочки в линолеуме. Я сказал тогда, что дедушка болеет, но на самом деле… Просто не хватило бы денег на дорогу. Просить у учителей что-то не захотелось.
– Перейдем к делу, – директор откладывает журнал и внимательно смотрит на меня своими маленькими глазками, блестящими под толстенными стеклами очков. – Ты знаешь о нашей социальной программе – которую ввели в прошлом году. Об отборе лучших учеников и переводе их в спецшколу при нефтяной корпорации. Тогда отобрали десять учеников… Они хорошо проявили себя, и программу решили продлить еще на один год.
Я впиваюсь руками в стул. Мне кажется, что он шевелится и брыкается подо мной – еще чуть-чуть – и он сбросит меня на пол. Чувствую, что с волос по лбу течет пот. Он щекочет и щиплет кожу, попадает на глаза.
О чем он говорит? К чему клонит? Ну, не тяни… Неужели…?
– Да, Кирилл, – глаза под стеклышками так и сверлят меня. – Мы решили включить тебя во вторую десятку избранных. Поставь здесь свою подпись… – он протягивает мне какие-то бумаги. Я ставлю подпись на автомате. – И еще нужна подпись твоего дедушки… Ждем его в пятницу. Ему мы скажем, какие документы нужны для перевода.
Я выдыхаю – и удивляюсь – оказывается, я не дышал почти минуту!
***
Я бегу домой и спотыкаюсь – мне и страшно, и волнительно. В груди вместо сердца сидит малюсенькая пташка, которая отчаянно бьет крылышками и хочет вырваться на свободу! Вот это да! Да я же лечу!
Я бегу, а все вокруг кажется мне прекрасным. Лужи под ногами, серые тучи над головой, холмы с выцветшей травой, хмурые дома и дворы, кособокие сараи, выпирающая из них рухлядь, грядки с трупиками морковок, полинявшее белье, болтающееся на веревках между бараками… Все вдруг заиграло яркими красками.
Попасть в десятку счастливчиков… Да об этом же мечтают все дети Чертоги!
Дома на кухне я рассказываю дедушке потрясающую новость и жадно пью воду из банки – когда я волнуюсь, я все время много пью. Я выдул целый литр!
– Куда ты? – кричит дедушка с площадки, а я мчусь вниз по лестнице – прыгаю через две провалившиеся ступеньки.
– К Архипу! – кричу я в ответ.
– Надень хотя бы второй ботинок, я уже не говорю о штанах! – слышу я сверху.
Я останавливаюсь на ступеньке. Задумчиво гляжу на черный ботинок на правой, и красный носок на левый ноге. А потом на синие трусы. Да, дедушка прав, так идти нельзя. И когда я успел раздеться? Я не помню.
Я быстро надеваю штаны и второй ботинок, хватаю куртку и лечу к Архипу поделиться своей радостью. Дома его нет – но я знаю, где он. Мчусь к карьеру, на баржу. Я так быстро перемахиваю через забор, что рву штаны на заднице о колючую проволоку – но мне все равно. Меня просто распирает от новостей!
Ботинки вязнут в засохшей зеленой массе. Ноздри липнут друг к другу –воздух здесь какой-то вязкий и тягучий. В горле першит.
Вон она, наша рыжая железная любимица!
Поднимаюсь по шаткой досочке – она у нас служит мостиком. На палубе останавливаюсь – слышу какие-то странные звуки – как будто кряхтение.
Огибаю трюм, иду к корме, и… Вижу такое, от чего мои ноги будто гвоздями прибивают к палубе. В горле моментом пересохло – как будто я не пил воду двое суток. Волосы на ногах и руках встают дыбом – как у вспугнутого кота.
Он вешает человека. Он. Архип. Держит  в руках веревку, перекинутую через трубу над палубой – а в петле болтается мальчишка – наш новенький. Он появился в нашей команде недавно, я даже не знаю его клички.
Новенький и издает это жуткое кряхтение – его лицо перекосило, глаза от ужаса стали размером с блюдца. Он отчаянно держится за веревку и болтает ногами.
А Архип… Улыбается. Господи, я помню эту улыбку – так он улыбался тогда, на мусорной кучей под судными трубами – в день, когда умер Гусь.
Нет. В день, когда Архип убил Гуся.
Вся команда в сборе – все окружили Архипа и несчастного мальчишку. Ничего не делают – ждут чего-то…
– Что ты творишь? – кричу я и подбегаю к Архипу – толкаю его изо всех сил. Он падает и отпускает веревку – мальчишка неуклюжим мешком плюхается на палубу.
Архип с пола злобно смотрит на меня.
– Он – предатель! – шипит он.
– Что же он сделал такого? Ты же его убить мог! – я помогаю бедному мальчонке подняться на ноги – он потирает шею трясущимися ручками и встает на слабые ножки.
– Он – предатель! – Архип встает и тычет пальцем в беднягу. – Он наврал нам! Он на крови клялся, что за нас! Что будет выполнять все правила нашей команды! А сам… Предал!
Ох уж эти правила … Архип придумал их целый том и торжественно расклеил по всей барже. Последняя треть этих правил больше похожа на нацистские лозунги – разные умные фразы о свободе и справедливости, об ущемлении, о народе и корнях. Правила говорят, что мы должны ненавидеть их – тех, кто живет по ту сторону черты и забора. Они – виновники всего. Они отобрали у нас все.
Я никогда не относился к этому серьезно. Я думал, что это просто очередная игра, не более. Но все оказалось совсем не так…
– Он скрыл, что его берут! Берут в очередную десятку перебежчиков! Вот, погляди, что я сегодня из учительской спер – это список! Список этих чертей! И его фамилия там! И подпись – Архип достает из кармана смятый листок и кидает его мне.
Я пытаюсь развернуть его, но онемевшие пальцы не слушаются.
Только бы ее не было… Только бы ее не было… Моей фамилии.
Уф! Ее там нет. Это неполный список – не хватает троих. Меня в том числе – Архип украл его после того, как я поставил свою подпись – но по какой-то причине второй части списка тут нет.
– Я убью их. Найду и всех убью. – Глаза Архипа горят. Красное лицо перекошено от злости. Я никогда раньше не видел его в таком состоянии – будто сам черт в него вселился. – Они не доживут до того дня, когда перейдут в ту школу!
– Архип, давай отпустим его сейчас, потом решим, что с  ним делать, – тихо говорю я, и осторожно кладу руку на плечо друга. – Пойдем домой. Ты заболел, тебе нужно в кровать – сложные вопросы оставим на потом.
– Ты прав, я что-то плохо себя чувствую – знобит всего, – он действительно весь дрожит – а лицо теперь не красное, а бледное. – И голова кружится.
Я смотрю на новенького, киваю ему, мысленно приказывая бежать – он понимает меня – и через секунду его уже и след простыл.
Мы отводим Архипа домой.
Поздним вечером у себя дома я хожу по коридору, подпрыгиваю на шатких половицах и с тоской думаю, что же мне теперь делать?
Мне не хватает воздуха – в квартире слишком душно. Выхожу на балкон – смотрю на тусклый свет окон в доме напротив и глажу нашу корову.
Теперь я уже думаю, что друг вряд ли порадуется за меня. Он будет радоваться, когда моя башка будет болтаться в петле на палубе.
Черт. Что стало с нашей дружбой? Это плохие мысли, неправильные. Он же мой лучший друг! Он не повесит меня! Лучше друзья не вешают друг друга на палубах заброшенных барж. Не вешают несмотря ни на что!
Ой ли…? Я уже не уверен в этом.
Как же мне сказать ему?
– Что мне делать, моя роднуля? – я смотрю в печальные проволочные глаза коровы, но не жду ответа.
И вдруг стало как-то слишком тихо.
Я больше не слышу трепыхание крылышек.
Маленькая пташка в моей груди больше не бьется. Она умерла.