История

1

Мы не виделись с ним девять лет. За это время он заметно вырос и повзрослел. Сначала мне не хотелось и смотреть на него, так сильны были воспоминания, связанные с ним, его рождением и детством. Но он не был в чем-либо виноват, и с моей стороны было бы крайне глупо и зло запираться от единственного человека, желавшего видеть меня. Мальчик неуверенно зашел в холл, огляделся по сторонам, неприлично долго пялился на одноглазого старика, одиноко сидевшего у окна, закутанного в черное одеяло, впрочем, он всегда притягивал к себе взгляды, так что никто бы и не подумал упрекнуть гостя. Наконец он остановил взгляд на мне, улыбнулся, узнал, кажется. Помахал мне издалека и, осторожно обходя остальных в комнате, двинулся навстречу. Сложно представить, какие чувства я испытывал, глядя на знакомое лицо. Волнение нарастало и, когда он подошел и протянул мне руку, я едва ли сумел ее пожать, как-то глупо смял и потряс, вернее сказать даже колыхнул.
- Как ваше здоровье?
- Да ничего. Жив. Сам как?
- Теперь, когда родители разрешили мне погостить в родном городе, я чувствую прилив сил, - с теплой улыбкой говорил он, так и источая всем существом своим надежду и свет.
Я непроизвольно улыбнулся в ответ. Как же он напоминал мне свою мать. Не ту, что сейчас он зовет своим родителем, а ту, другую, которую он не в силах и вспомнить, ту, которая подарила ему жизнь и имя.
- Еще сидя в поезде, - зазвучало сквозь занавесь призрачных воспоминаний, - я все думал о той истории, которую вы мне рассказывали перед моим отъездом. С тех пор прошло лет десять, кажется.
- Девять, - поправил я.
- Да, точно, мне не было и шести, - улыбка не сходила с его лица, - так вот, я все думал о той истории, вы ведь так и не рассказали ее до конца. И вот я здесь и жду продолжения.
- Ну что ж, больше мне и предложить то нечего. Разве что чаю?
Нам подали горячий черный чай, моему гостю где-то нашли свободное кресло, он устроился настолько удобно, насколько мог, а я вздохнул поглубже.
- Так вот, с чего бы начать?..

2

Он, молодой мужчина, переехал в северную столицу полный горячего желания жить. Город был замечательный, самый что ни есть лучший город, не большой, но и не деревня, славился своей торговлей и добродушным населением. Долго мужчина искал себе подходящее жилье и, не найдя более удобного выхода, поселился у тетки, какая-то дальняя родственница со стороны отца или матери, точнее не сказать. И он уж было решил, что это одно из самых удачных решений в его жизни, ведь ему не надо было платить денег за аренду комнаты, еду, коммунальные услуги и прочие жизненно необходимые мелочи. Тетя готовила, стирала, убирала – выполняла всю грязную работу по дому сама. От него же требовалось лишь изредка улыбаться ей, раз в неделю или две сбегать в аптеку, да вынести мусор поутру.
Скоро он встал на ноги, устроился в одну из новых компаний программистом, купил авто эконом класса, завел себе обаятельную девушку с тонкими чертами лица, тонкой талией и тонким бумажником. Впрочем, последние его мало волновало, в отличии от тети. Стоило ей узнать, что деньги, нажитые упорным трудом, он спускает на девицу, тут же слегла в постель, несмотря на все уверования со стороны врачей в ее полнейшем здоровье. Тетя упрекала племянника в бездушии, и каждый раз, когда он заходил в ее комнату, чтобы проведать, смотрела так грозно и презрительно, что мужчина вздрагивал и, как мог, втягивал голову в плечи. Но совесть не позволяла покинуть больную. Он уж и сиделку нанимал, и нянек всяких, да больная была так прихотлива и непокорна, что вскоре все сбегали от нее, не взяв денег. Стремясь порвать узы с тетей, он все больше путался в них, тонул, словно в болоте, дрыгался, погрязая по уши, в конце концов, застрял так прочно, что сил едва ли хватало на вздох. «Ничего, - думал он, - еще не вечер, - утешал себя, как малый ребенок, - я еще покажу себя. Да и тетя не бессмертна, - и уже менее уверенно добавлял, -  ведь так?» Но шло время, он все так же ходил по магазинам и аптекам, скупал дамские шляпки и банки со слабительным, постепенно мерк, как и его внутренний огонь сопротивления, меж тем тетя полнела, щеки ее розовели, глаза наливались жизненным блеском.

- И что же потом? – спросил мальчик, нетерпеливо ерзая в кресле. Я посмотрел ему в глаза. Он ждал продолжения, ждал героической развязки, ждал, что герой рассказа (повести) соберется с силами, наберет полные легкие воздуха, выдаст боевой клик и спасет себя, а после и весь мир. Он видел в тени злодея, огромную пузатую паучиху с цепкими лапами и крестом во лбу. Я делал так же. Четко представлял себе облезшую макушку и затылок, с боков головы свисающие по сторонам тонкие нити волос, схожие с паутиной, совсем седые, блеклые. Я живо видел, как она вращает сотнями маленьких кровавых глаз, облизывает острые клыки – бритвы, как подносит к челюстям дребезжащую жертву и откусывает ей голову. Кровь брызжет в стороны заливает морду и грудь паучихи, а она все жует, жует, жует. Хрустят кости, хлюпает слюна. Вздрогнул. «И что же потом?» - раздался голос мальчика в голове. Точно. Нужна кульминация, нужен финал. Непременно светлый, полный веры, надежды и, конечно, любви. Нельзя говорить ему, что было на самом деле. Сейчас я не старый, отживший свое больной мужчина, я сказочник, и вот моя история.

Однажды, когда тетя в очередной раз отправила его в аптеку, и он в очередной раз не смог ей ничего ответить, кроме как «это в последний раз»,  и то очень тихо и уже у входной двери, однажды, неожиданно для него и очень неожиданно для себя самой, с ним заговорила аптекарша.
- Вы сегодня поздно, - без какой-либо цели и интереса заметила девушка.
- Я шел через парк, -  подобно ей ответил мужчина.
- Вы все время берете слабительное, стоило бы обратиться к врачу.
- Передам это получателю таблеток и в свою очередь советую вам не лезть в чужие дела. Ваши слова пахнут резкостью.
- Не более чем сторонней заботой.
- Вот как?
- Вот так.
Мужчина оторвался от мелочи, которую машинально пересчитывал, и впервые за несколько лет встретился взглядом с человеком. Эти глаза показались ему самыми заурядными и необыкновенными из всех. Такие зеленые, как майская трава, полные цветения и жизни. Она улыбнулась ему. Он не заметил этого поначалу. Стоял и глупо вглядывался в это новое лицо – такое теплое по сравнению с тетиным,  а когда понял, что ситуация переходит в разряд неловких, спохватился и сам попытался улыбнуться. С непривычки ему стало почти больно, но вскоре и боль прошла. Осталась лишь взаимная безусловная симпатия между этими двумя.
- А потом? - спросил мальчик.
- А потом они часто встречались.
Она убедила его, что он не виноват перед тетушкой, что недуг ее навеян ею самой, и что помочь ей не в силах никто более, кроме нее самой же. Очень скоро мужчина и девушка стали близки и, когда понимание достигло нужного ¬¬уровня, он съехал от тети к ней, в небольшую квартирку на окраине города. Время шло быстро. И все было хорошо, если не лучше, пока в один из дней в коридоре, обклеенном обоями в мелкий цветок, не раздался звонок. То был настенный телефон, купленный на гаражной распродаже. Мужчина, предчувствовав недоброе, нехотя снял трубку.
- Да? Я Вас слушаю.
- Это я, - верещал старческий голос, - хотела проститься. И извиниться, наверное. Мне стоило быть более обходительной со своим единственным племянником. Прости меня, мой дорогой мальчик.
- Ну что ты, - едва сдерживая слезы отвечал он, - это ты прости, что не смог понять тебя, не смог скрасить твое одиночество. Ты ведь всегда была так добра ко мне.
- И хотела для тебя только лучшего.
- Да, спасибо за все, тетя.
Он повесил трубку.
- Ну что? – спросила девушка, обнимая его со спины.
- Мы больше о ней не услышим.
- Тем лучше.

3

- То есть, любовь к девушке вырвала его из лап паучихи? – неудовлетворенно уточнил юноша.
- Ну, типа того. -  Подумав с секунду ответил я.
- А паучиха?
- Оставшись одна, она смогла оценить ситуацию и осознать свои ошибки. И она спокойно покинула этот мир.
- Нда, - юноша мельком глянул на часы. – Кажется мне, переврали вы концовочку, но пора уходить. Мама запретила мне засиживаться.
Мужчина удивленно воззрился на удаляющегося юношу. Он знает? Нет. Он не может знать. Не должен. Только если не… Медицинская сестра убрала кресло гостя и покатила коляску с мужчиной в палату. Вечерело. Его вымыли, уложили, дали снотворного.

4

Милого вида девушка подает банку с таблетками. Улыбается. Зеленые глаза искрятся, играют, словно россыпи капель в траве. Тепло разливается по всему телу, наполняет изнутри измученное сердце, и оно вновь оживает, ритмично стучит, разгоняя застывшую некогда кровь, пульс раздается гулким эхом в голове, вдох, выдох. Живу. Улыбка в ответ выходит  такая нелепая, даже стыдно слегка, но это и хорошо, я так изголодался по эмоциям. Аптекарша щебечет что-то, а мне бы только смотреть на нее, наблюдать за мимикой, за уголками рта, которые поддергиваются при каждом слове ее, за тонкими лучиками у глаз, за ямочками на щеках, за родинкой у уха. Остаюсь до закрытия. Жду у входа, и вот она выходит, улыбается, завидев меня замерзшего у входной двери. Прошу проводить, не соглашается, застенчиво отклоняет навязчивые попытки уговорить. Растворяется в тумане.
Мужчина широко распахнул глаза, оттер рукой выступившую слезу. В палате пусто, лишь тусклый ночник разгоняет темноту. Что было это? Видение? Бредовое воспоминание, ожившее вдруг после встречи с сыном? Мучительно видеть вновь ее лицо, переживать первую встречу, радоваться. Надо спать, надо забыться, отпустить. Закутался сильнее в одеяло и вновь уснул. Тепло.
Она тихо подходит сзади, обнимает, кладет мягкие ладони на глаза, и шепчет что-то нежно на ухо. «Останься, тут тебя любят, тебе рады, тут твой дом, не там, не у нее. А она справится, только останься. Ты ведь знаешь. Ты хорошо ее знаешь. Все это выдумки, да и только. Она играет на твоих чувствах. Останься. Останься. Останься, слышишь?» Конечно, остаюсь. Теперь мы одна семья. Скоро нас будет трое, мы уедем в другой город. Вернемся туда, где я родился. Там хорошо. Солнце, дети, маленькие дома, тихие улицы. Только ты, моя сказочная нимфа, будь рядом. Руки ее становятся призрачнее, все тоньше и прозрачнее, сама она теряется меж облаков сознания. Вдалеке что-то звенит. Иду на шум. Звон все ближе и все мрачнее, и вот он уже совсем близко. Словно живой дергается на стене телефон, угрожающе громко бренчит, визжит надрывно. Трясущимися руками снимаю трубку. Тишина. «Вернись ко мне», - шепчет зловеще голос. «Нет!» - вскрикиваю с ужасом я, отшвыривая трубку телефона. Нет, нет, нет! Ни за что! Телефон падает со стены и ползет вслед за мной. «Вернись! Вернись или она никогда не родит», - раздается из трубки. Провод обвивает ноги, скручивает, тащит вниз, во мглу, в паутину.
Болтаюсь вниз головой, кровь приливает к мозгу, отчаянно силюсь сохранить понимание и рассудок в хаотичном раскачивании, но едва ли мне это удается. Вдруг все замерло. Только легкие вибрации достигали меня. «Это она!», - с ужасом понял я, но поздно. Огромные мохнатые лапища обхватили туловище. Я извивался, кричал, срывался на плач, но все впустую. Отчаявшись, я приложил усилие, чтобы взглянуть в лицо монстру. На меня смотрели сотни выпуклых безумных кровавых глаз, облепившие всю жирную морду, лишь только снизу не было их, там торчали два блестящих от слюны клыка. Паучиха улыбалась. Слюна капала вниз, в пустую бездну. Огромные челюсти раздвинулись, пахнуло жаром, я сморщился. Все ближе и ближе ее огромные острые зубища. Хруст. Откусила и выплюнула мертвую голову с застывшим отвращением на лице. Отшвырнула в сторону тело. И растворилось все в бездвижном тумане. И сквозь этот туман я, уже не живой, слышу звонкий крик, пронзающий душу. Она! Она тоже здесь! Только не это, только не так! Девичий крик длился несколько бесконечных секунд. А потом я услышал детский плач. И шелест старческого голоса: «Ну-ну, дорогой, тетя рядом».