Митина работа в театре. Глава 1

Двери служебного входа  Центрального Академического Театра Драмы были расположены так, что входящих и выходящих оттуда не было видно с немноголюдного Малого Посадского переулка.  «То ли дело театр имени Вахтангова, » - думал Митя, - «выходишь из служебного подъезда и попадаешь прямо на Арбат, а прохожие смотрят на тебя с уважением и завистью». Целых две недели во время производственной практики в Вахтанговском, Митя выходил из дверей театра, чувствуя свою значительность и воображая завистливые взгляды прохожих. Но на самом деле пешеходам, спешащим  по Арбату, который в то время был еще обычной московской улицей с машинами и троллейбусами, не было никакого дела до подростка в серой курточке, выходившего из здания театра.

Здесь же и воображать было нечего, потому что, служебный вход в ЦАДРА, как все сокращенно называли Центральный Театр Драмы, находился в глубине двора, в который с Малого Посадского попадали через ничем не примечательную арку. И никому в голову не могло придти, что эта арка имеет какое-то отношение к знаменитому театру.

Пройдя двор и открыв тяжелую дверь, Митя оказался в вестибюле. Слева был гардероб, а справа две двери. На одной из них Митя прочитал «Отдел кадров», а на другой - «Заведующий Постановочной частью». Дверь кабинета  заведующего была заперта, и Мите ничего не оставалось, как встать около нее и ждать.
Минут через пять пожилая сухонькая  старушка гардеробщица в синем сатиновом халате, до этого увлеченно беседовавшая со строгого вида женщиной - вахтером в коричневой униформе, обратила внимание на Митю:
- Вы к завпосту, молодой человек?
- Что, простите? – не понял Митя.
- К завпосту вы? К Яков Михайловичу?
Тут Митя догадался, что завпост означает заведующий постановочной частью, и сказал:
- Да.
- На Большую его вызвали, не скоро, наверное, будет, - сообщила вахтер – А вы, собственно, по какому  вопросу?
- Я насчет работы…  А куда вызвали Якова Михайловича?
- На Большую,  на сцену, - пояснила вахтер, - А вы бы разделись пока.
- Пройдите, пройдите,  сюда, снимите пальто, повесьте на вешалку – сказала гардеробщица.
Митя снял куртку и прошел в открытую дверь гардеробной. В этот момент входная дверь распахнулась и в вестибюль вошла высокая дама в модном, явно заграничном пальто.
-  Здравствуйте! – громко поздоровалась она хорошо поставленным голосом.
-  Здравствуйте, Оленька, - приветствовала даму старушка, а женщина в униформе почтительно сказала:
-  Здравствуйте, Ольга Леопольдовна.
Митя тоже сказал:
- Здравствуйте! – но не был удостоен взгляда Ольги Леопольдовны.
- Вы сегодня на малой, в «Святой»?- спрашивала гардеробщица, принимая пальто актрисы.
- Да, Людочка приболела, и вот попросили меня сегодня выйти. Хотя, конечно, уже пора ввести кого-то  из молодежи на эти проходы …
Эту малопонятную Мите фразу Ольга Леопольдовна произнесла, поправляя прическу перед большим зеркалом.
-  Платье красивое какое, - сделала ей комплимент гардеробщица
- Это я в поездке в Польше купила, итальянское, - похвасталась актриса.
- Чудесное, чудесное!  Ах, счастливо Вам, Олечка, сегодня отыграть!
- Спасибо, тетя Катя! – поблагодарила актриса и мимо вахтерши, прошла к лифту.
- Заслуженная артистка, Ольга Селиванова! –  восхищенным шепотом сообщила гардеробщица Мите,- И такая приветливая. Всегда поздоровается вежливо, не то что иные молоденькие. Без году неделя в театре служат, а гонору как у народных!
Митя не знал, что ответить на это и промолчал.
- А ты кем же хочешь служить? – спросила его тетя Катя, которой, видно, до всего было дело.
- Мне сказали, что монтировщиком декораций можно устроиться, - ответил Митя, не вдаваясь в подробности.
- Не знаю, сможешь ли ты монтировщиком,-  с сомнением сказала гардеробщица,- там ребята работают высокие, здоровые. Может быть тебе в реквизиторы лучше?
- Я не знаю, как Яков Михайлович решит,-  сказал Митя, - можно и реквизитором.
В этот момент распахнулись двери лифта, возле которого все еще в нетерпеливом ожидании томилась заслуженная артистка Селиванова, и Митя услышал ее голос:
- Здравствуйте, Яков Михалыч, дорогой!
- Здравствуйте, Оленька!  Вы как всегда прелестны! – прокуренным голосом приветствовал актрису завпост, – Как репетиции «Деревьев?». Ждем, ждем шедевра.
- Ах, безумно, безумно интересно! Пьеса просто чудо! А Александр Васильевич гениален! И это такое счастье работать с такими мастерами, как Михаил Владимирович и Нина Александровна! Столько глубины, столько тонкости! Поразительное мастерство!
- Хорошо! Хорошо! Удачи, Вам Оленька! Простите меня, дела, - раскланялся завпост и  направился к своему кабинету.
- Яков Михайлович, а Вас тут юноша дожидается, - сообщила завпосту гардеробщица.
Яков Михайлович посмотрел на Митю, вспоминая по какому поводу ждет его молодой человек.
- Зоя Тихоновна Вам звонила…,- неуверенно начал Митя.  Зоя Тихоновна была родственницей подруги одной приятельницы Митиной бабушки и заведовала в Центральном Драматическом театре хозяйственной частью.

Яков Михайлович Цепелевич был очень занятым человеком,  на котором в театре лежали заботы о тысяче больших и малых неотложных, а порой весьма и весьма срочных  дел, и он несколько секунд вспоминал какое отношение имеет к Зое Тихоновне стоящий перед ним юноша.
- Зоя? Ах, да, - наконец, вспомнил Цепелевич и, указывая на  свой кабинет, пригласил  Митю, - Зайдите.
Отперев дверь, он распахнул ее и пропустил Митю в кабинет:
- Присядь.
Митя сел на стул около стола, на котором стояла большая пепельница, полная  окурков, и лежали какие-то бумаги. Еще на столе стояли два черных древних телефона.
Завпост уселся в кресло по другую сторону стола, закурил папиросу и спросил:
- Ты учиться не закончил еще?
- Нет, мне еще год, - ответил Митя, - я пока поработать хотел вечерами, а потом, когда закончу, может быть, в бутафорский цех можно будет перейти.
-  На малую сцену монтировщиком тебя сейчас могу взять, а бутафор мне тоже нужен, так что когда закончишь, переведу. Зарплата восемьдесят рэ устроит?
- Да.
- Сейчас напишешь заявление, и мы туда на малую поднимемся. 

Завпост выдал Мите лист бумаги и продиктовал заявление, а потом  размашисто приписал  внизу листа «не возражаю»  и поставил подпись.
- Заявление я в кадры отдам, а ты фотографии принеси.
- Хорошо, - сказал Митя, немного обалдевший от того как моментально все устроилось.
               
Когда Цепелевич с Митей вошли в закулисное помещение малой сцены, они услышали возмущенные вопли и жалкие всхлипывания, доносившиеся из одной из грим-уборных. Там, по всей видимости, разгорался нешуточный скандал. Потом дверь   гримерки открылась, и оттуда, рыдая, выскочила худенькая нескладная девица  в очках. В  одной руке у девицы была вешалка, а в другой какое-то  скомканное серое одеяние. 
- Как только такую дурищу держат на театре?  Принесла заслуженной артистке чужое платье!  Идиотка! -  неслось вслед девице из гримерки. Митя узнал голос Ольги Леопольдовны Селивановой.

Плачушая девица налетела прямо на завпоста и  была им остановлена.
- Что такое опять, Ксения?-  строго спросил завпост.
Девица, некрасиво растягивая рот, забормотала сквозь плач:
- Я н-е-е-е… зна-а-а-ла, я думала, Боголюбова сегодня играет, а оказалось Селива-а-а-нова-а!
- Понятно, сказал завпост, мгновенно оценивший ситуацию, - ну иди, принеси платье Селивановой!
- Его н-е-е-ту! Его в пошивочную отдали, потому что оно Ольга Леопольдовне стало тесно, и его перешивают.
- Что ты плетешь, идиотка! -  воскликнула появившаяся на пороге гримерки заслуженная артистка. Тут Ксения перепугалась не на шутку, поняв, что актриса услышала фразу, хуже которой трудно было что-то придумать, пошла красными пятнами и начала лепетать:
- Но Вы же сами, просили…, мерки же снимали..

Этот лепет вызвал еще больший гнев актрисы, которая немедленно разразилась пафосной речью, сопровождая ее жестами, выражавшими негодование:
- Яков Михайлович, я Вам официально заявляю! Да! Официально! Что я больше не в силах терпеть подобного отношения! Я запишу в протокол, что по вине костюмера платье к спектаклю не было готово! Как я могу играть после этого?! 
- Ольга Леопольдовна, мы немедленно все исправим, - начал успокаивать актрису Цепелевич.
- Ксения!  Ты еще здесь? Пулей в пошивочную за платьем Ольги Леопольдовны!
- А если оно не готово?
- Пулей я сказал, рассуждать мне тут будешь!
- В протокол я все равно запишу, и пусть ее уберут подальше от сцены, она профнепригодна! – продолжала бушевать Селиванова.
-  Хорошо, хорошо, конечно напишите, - соглашался завпост.
- И напишу! – заверила актриса и,  сверкнув испепеляющим  взглядом, удалилась в грим-уборную.

Яков Михайлович покачал головой, обернулся к Мите и сказал со вздохом:
- Вот так почти каждый день.  И что я могу с этим сделать?
Митя пожал плечами.
- Не знаешь. И никто не знает, а все приходится разгребать мне, пожилому человеку. Ладно идем.

Они продолжили путь к сцене, но остановились в кулисах, потому что на сцене некто огромного роста, отчаянно жестикулируя длинными руками, распекал невысокого молодого человека в синей футболке и с молотком в руках.
- Максим, фурка до места не доехала! Актеры не могли нормально сыграть сцену!
- Фурка не доехала всего один раз, - оправдывался Максим, - марка сбилась...
- Один раз!- возмущался длиннорукий,- Максим! Вы работаете в театре! В ТЕАТРЕ!
И, махнув рукой, высокий человек двинулся в сторону стоящих в кулисах Якова Михайловича и Мити, но увидев завпоста воскликнул:
- Вот, Яков Михайлович, полюбуйтесь как машинист реагирует на замечание режиссера! Фурка не доехала всего один раз! Как можно не понимать, что это в театре совершенно недопустимо!  Какая-то марка сбилась! Что это такое!?
-  Больше не повторится, Ион Филимонович! – заверил завпост режиссера.
- Хочется надеяться, - громко, но уже примирительно сказал режиссер и  открыл дверь в находившееся  у выхода на сцену  сооружение вроде стеклянной кабинки, в которой сидела очень хорошенькая молодая женщина. Она была очень изящная,  даже хрупкая,  с рыжими волосами и с красивыми немного капризно изогнутыми  губами.
Уже совсем с другой интонацией, галантной и даже ласковой, режиссер спросил:
- Ну, что у нас Ирина? Все актеры на месте?
- Да все, уже пришли, Ион Филимонович, - Ирина показала листок, на котором расписывались пришедшие актеры.
Завпост же в это время вышел на сцену и обратился к молодому человеку с молотком:
- Максим, вот новый монтировщик, зовут Митя. Вводи его в курс дела, а я пойду. Надо еще разобраться с этим платьем, опять Ксюша что-то напутала! И с фурками повнимательней, чтобы все нормально было.
- Хорошо, Яков Михалыч, - сказал молодой человек  завпосту, но тот уже повернулся и пошел к выходу со сцены. 
- Максим, - протянул руку Максим.
- Очень приятно, а я Митя, - пожимая  его руку, ответил Митя.
- Идем, сейчас будет звонок, - сказал Максим и направился к выходу со сцены. В это время женский голос, усиленный громкоговорителем, произнес: «Даю первый звонок».

Митя понял, что голос принадлежит хорошенькой женщине в кабинке у выхода на сцену. Максим, сказав Мите: «Иди за мной», прошел мимо грим-уборной, возле которой не так давно был скандал и открыл дверь, за которой обнаружилась железная лестница.
- Нам туда, - сказал Максим и стал подниматься. Митя последовал за ним и скоро они оказались в прокуренной комнате, где за столом сидел и курил сигарету белобрысый парень с пролетарской физиономией.
- Вот Саша, это Митя, -  сказал Максим парню,- будет работать у нас мотировщиком.
- ЗдорОво! – приветствовал Митю Саша.
- Привет!
- Ты давай, Митя, переодевайся, - распорядился Максим, - делать тебе сегодня особо нечего до разборки, можешь посидеть у кабинки Иркиной  спектакль посмотреть.
- У кабинки?
- У пульта помрежа. Ну, видел у выхода на сцену, - пояснил Максим, - понял где?
- Раньше пульт называли будкой, но после того как Ирка Кабинкина стала помрежем, зовем кабинкой: Ирка Кабинкина, кабинка Иркина, - Максим с видимым удовольствием рассказал новому человеку эту известную всем в театре шутку.

Митя улыбнулся, сказал, что понял, где ему находиться, а потом достал из сумки халат и надел его.
- Вообще-то в халате не очень удобно, - посоветовал Максим, - лучше принеси штаны какие-нибудь старые и рубашку.
В это время из громкоговорителя донеслось: «Костюмер Крючникова, подойдите к пульту помошника режиссера!»
- Что это Ксюху по трансляции вызывают? - удивился Максим.
- Она актрисе этой, Ольге Селивановой платье другой актрисы принесла, - объяснил Митя, - а нужное платье в этой, ну где шьют.
- П….ц Ксюхе, - сказал Максим, - ее теперь Селиванова сожрет с потрохами.
В этот момент снизу донеслись рыдания  Ксюши и голос Пецелевича:
- Где платье?
- Его н-е-е-ту-у-у…. пошивочная закрыта.
- Вот чёрт! – выругался завпост.
- Так, немедленно, Ксения, беги на вахту бери ключи от пошивочной и ищи это платье. Ну что за детский сад? Ты что сама не знаешь, что надо делать, если пошивочная закрыта?
- Да-а-а, я …. я сейчас.
- Стой! – переменил решение завпост,  и крикнул:
- Эй, ребята, наверху есть кто-нибудь?
-  Да, Яков Михайлович,- Максим вышел на лестницу.
- Максим, давай этого новенького!  Надо за ключами сбегать!

Митя, который все, конечно, слышал, уже спускался по лестнице.
- Быстро беги на вахту, ну где вход служебный, возьми от пошивочной ключи. Только от женской пошивочной и дуй сюда, - инструктировал Митю Пецелевич, и Митя, сломя голову, помчался вниз к лифту, который не доезжал до малой сцены. Быстро преодолев два лестничных пролета, Митя  нажал кнопку вызова, и двери лифта сразу открылись. Митя нажал на кнопку первого этажа, и лифт медленно тронулся вниз.

Вылетев из лифта на первом этаже, Митя выпалил вахтерше:
- Яков Михайлович просил ключи от женской пошивочной!
- Что случилось-то? – изумилась женщина.
- Там платье этой заслуженной артистки, а все ушли!
- Ох! – изумились вахтерша и гардеробщица.
- Вот тебе ключ.
- Спасибо! – Митя метнулся к лифту, но успел услышать голос гардеробщицы тети Кати:
- Вот нынешние, все поперепутают. Я когда была костюмером…

«Быстрее! Быстрее!»- мысленно подгонял Митя лифт. Наконец, двери открылись, он взбежал на два пролета по лестнице и протянул ключи Цепелевичу:
- Вот, Яков Михайлович!
- Беги с Ксюшей в пошивочную, - скомандовал завпост, - поможешь ей там, а то она с перепугу и дверь не откроет, и платье не найдет.

Через пару минут запыхавшиеся Митя и Ксюша уже стояли у дверей женской пошивочной мастерской, которая была на два этажа выше малой сцены. Митя вставил ключ и попробовал его повернуть, но не смог. Тогда он прижал дверь коленкой и попробовал снова повернуть ключ.  Теперь это удалось, но оказалось, что замок не открылся, а наоборот закрылся еще  на один оборот, то есть, крутить надо было в обратную сторону. Митя, повернул ключ два раза в обратном направлении, открыл дверь и стал искать выключатель. Найти его удалось не сразу, но вот свет был включен, и Ксюша стала перебирать висевшие на вешалке у входа в  мастерскую платья, ища нужное. К счастью, платье быстро нашлось и, сказав «Спасибо!», Ксюша умчалась на сцену.

Митя выключил свет, запер дверь и тоже спустился на сцену.  В кулисах толпились переодетые в форму солдат времен Великой отечественной войны актеры из массовки.
Начинался спектакль. Солдаты вышли на сцену, разобрали лежащие на сцене музыкальные инструменты и изобразили духовой оркестр. Грянула фонограмма марша. Отыграв, музыканты  вернулись за кулисы и шумною толпой двинулись в комнату монтировщиков.

Митя сидел на стульчике около кабинки помощника режиссера и смотрел на сцену. Увлекшись спектаклем, он не заметил, что Ксюша села рядом с ним.
- Тебя как зовут? – услышал Митя  и повернулся.
- Митя.
- А я, Ксения.
 - Очень приятно. Ну как с платьем все нормально?

Ксюша прижала палец к губам, а потом показала в сторону выхода со сцены - мол, пойдем, там поговорим. Они вышли на лестницу.
- Куришь?- спросила Ксюша.
- Да.
- А сигаретка есть?
- Есть, - Митя вытащил из кармана мягкую пачку «Явы».
Ксюша взяла сигарету. Митя тоже достал сигарету из пачки, чиркнул спичкой, дал прикурить Ксюше, потом прикурил сам.
- Успокоилась, - сказала Ксюша про Ольгу Леопольдовну, - но в протокол накатает все равно.
- И что будет?
- Да фиг знает. Может быть, просто приказ с  выговором вывесят, а может прогрессивки лишат.
- А большая прогрессивка?
- Четырнадцать рублей. Обидно, блин, хотя я сама, конечно, виновата - не проверила сегодня, кто играет. Всегда же проверять надо, вдруг резко заменили кого-то. Да еще Ольга  с Людкой Боголюбовой терпеть друг друга не могут, а я Ольге Людкино платье принесла. И главное повесила платье в гримерке и пошла за всеми этими солдатскими костюмами. А она пришла пока меня не было, увидела, что платье не ее и взбеленилась. Вхожу я, а она платье прямо в лицо мне швыряет и орет. Она, вообще, костюмеров не считает за людей, стерва. А меня, просто ненавидит.
- За что?
- Сама не знаю, но придирается постоянно.
- А вот тетя Катя в гардеробе мне сегодня сказала, что Ольга вежливая, здоровается всегда.
- С тетей Катей, конечно, она вежливая, - язвительно сказала Ксюша, - потому что тетя Катя, если ей кто не нравится, Веньдину может таких сплетен нашептать, что мама не горюй. А Ольга перед Веньдиным хочет быть прям идеальной, распрекрасной. Всё, говорят, надеется в «Пылком» с ним сыграть, хотя куда ей до Воробейкиной!
- А кто это Веньдин?
- Ты что не знаешь, кто такой Веньдин? – изумилась Ксюша, - это же ведущий актер в нашем театре. Он же знаменитый, в кино снимается.  Ты что и фильмов с ним не видел?
- Может быть, и видел, я фамилии актеров плохо запоминаю. А «Пылкий» - это спектакль?
- Да, «Последний пылкий влюбленный».  По американской пьесе. Билетов не достать. И Воробейкина в жизни не позволит какой-то там Селивановой сыграть ее роль. А Селиванова все время вокруг Веньдина вьется: «Ах, Михал Владимирович, это гениально! Это неподражаемо!»- изобразила Селиванову Ксюша.
- Фальшиво так, аж противно. Но Людку Боголюбову подвинула в результате и будет в «Деревьях» играть в основном составе,  хотя какая из нее Изабелла! Она же на обезьянку  похожа.  Но уж роль Воробейкиной ей ни за что не получить - зря старается!

Митя подумал, что Ольга Леопольдовна красива, хотя, рот у нее, пожалуй, слишком большой. Видимо, поэтому Ксюша, сравнила ее с обезьянкой, но это, разумеется, со злости. Еще он вспомнил, что про актрису Воробейкину,  слышал, а кто такая Боголюбова вообще не представляет, но боясь прослыть полным профаном в глазах Ксюши, расспрашивать  не стал.
- А ты чего в мондеки решил податься? – поинтересовалась Ксюша.
- Куда? В какие монтеки? – не понял Митя
- Не монтеки, а мондеки, то есть монтировщики декораций, - пояснила Ксюша, - ну ты и выдал Монтекки! Капуллети, блин!
- Да я не расслышал просто. Я вечером подработать хочу, вообще я в ТХТУ учусь на бутафорском.
- Ясно. А я когда-то думала поступать на костюмерное, но не пошла. А сейчас, думаю, что и правильно. Посмотрела, как девчонки в пошивочной работают – света белого не видят. В бутафорском цеху тоже грустно -  там одни бабульки работают, а начальник у них мужик, но он тоже как бабка старая. Девки реквизиторши говорят, что не принесешь ему в ремонт, начинает охать – ахать, что у него того нет, сего нет, что надо было раньше…
- Нет, на сцене гораздо веселее, жизнь кипит, но вообще-то в театре, те кто  в постановочной части всегда люди второго сорта.  Я вот мечтаю в ГИТИС пойти и  стать завлитом.  Вот это работа - выбирать пьесы для постановки!  Только поступить трудно, - подвела печальный  итог Ксюша и посмотрела на часы,- Ладно, мне надо еще Теминой фату помочь надеть. Спасибо тебе за помощь! Ксюша улыбнулась, и Митя решил, что она даже ничего, довольно симпатичная.

Ксюша ушла, а Митя вернулся к пульту помрежа. В это время Максим крутил ручную лебедку, и Митя увидел, что на сцену выезжает низенькая платформа на колесиках, на которой стоят стол и стулья. Он  понял, что платформа на колесиках, и есть та самая фурка, которая  на прошлом спектакле оказалась не на месте.

В то время как фурка, ехала, актрисы с папками в руках шли по сцене, изображая по замыслу режиссера, женщин служащих советского учреждения. Одна из них была Селиванова в том самом платье, которое было причиной скандала. Другая актриса села за стол в дальней от пульта помрежа части сцены и строгим официальным голосом спросила оказавшегося перед ней человека в старой солдатской шинели и застиранной гимнастерке: «Вы к кому товарищ?»

Селиванова, которая участвовала только в проходе в этот момент вышла со сцены, при этом улыбка на ее лице сменилась брезгливой гримаской, и в этот момент она правда стала похожа на злую обезьянку. Актриса сунула папку, которую держала в руках, стоящей в кулисах женщине реквизитору и удалилась в свою гримерку.

«Великая артистка недовольна, что ее задействовали в массовке», - услышал Митя слова женщины реквизитора и тихий смех Максима, стоявшего у лебедки.

Тут за кулисами началось движение – это к выходу стали готовиться солдаты- музыканты. По их блестящим глазам и ощутимому аромату спиртного, Митя понял, что актеры в комнате монтировщиков в ожидании выхода успели выпить.

А в это время на сцене один из героев, игравший какого-то начальника, одетого, как это было принято в послевоенные годы во френч,  сказал другому:
- Что-то ты о Марии долго не заводишь разговор!

Эта реплика почему-то вызвала оживление среди готовившихся к выходу музыкантов.  Видимо, с этим текстом была связана какая-то неизвестная Мите шутка. Кто-то из артистов с трудом сдерживал смех,  зажимая рот рукой, а помощник режиссера вышла из кабинки и жестами стала  призывать всех сохранять тишину.

На сцене в это время шла речь о том, что к Марии ходит какой-то хлыщ.
- Да что она с ума сошла?– негодовал герой во френче и обращаясь ко второму, одетому в гимнастерку спрашивал:
- А ты что же не мог с ней поговорить?
- Пробовал, но было поздно. А теперь свадьба на носу.

Тут на сцене появлялась актриса в свадебном наряде. Митя понял, что Ксюше надо было помочь именно этой актрисе надеть фату. Появился на сцене и жених довольно карикатурного вида в костюме и в сапогах, в которые были заправлены брюки.  Зазвучала мелодия, напоминающая танго.

Солдаты музыканты за кулисами давились от смеха, и Митя, пытаясь понять, над чем они смеются, отвлекался от происходящего на сцене. Помощница режиссера громким шепотом просила всех замолчать, но это привело только к обратному эффекту.  Уже весь оркестр  давился смехом.

- На выход готовьтесь, оболтусы! – ругала артистов помреж, а они все еще давясь смехом, брали инструменты но, когда заиграл марш, сосредоточились, перестали смеяться и строем вышли на сцену с торжественными лицами.

Свадьбой с военным  оркестром завершился первый акт. Солдаты музыканты сложили свои блестящие инструменты за кулисами и снова двинулись в комнату монтировщиков.
Артист во френче подошел  к кабинке помрежа,  и Митя видел, как радостно заулыбалась ему помощник режиссера.
- Ира! – не реагируя на ее улыбку, сердито говорил актер, - что эти балбесы из оркестра опять ржут в кулисах во время серьезной сцены?  Ну что опять писать в протокол? Профсоюзное собрание собирать? Что делать?
- Я не знаю Игорь Вадимович, - отвечала Ира,- я сделала замечание, ну что я еще могу?
- Ладно, я сам. А в протокол все же запиши.
- Хорошо.
«Только и слышно: протокол, протокол», - подумал Митя.

В антракте  за кулисами стало пусто. Только помощник режиссера сидела в своей кабинке, а по громкоговорящей трансляции был слышен шум разговоров публики в зрительном зале. Митя решил подняться в комнату монтировщиков.

Там было буйное веселье. Изрядно подвыпивших  актеров массовки в солдатских гимнастерках веселил один кудрявый парень, нараспев повторявший какие-то фразы:
- Слишком много войск прошло через деревню. Но Мария не выходила в поле, чтобы зазвать войска в деревню, но… и не отказывала никому.
- А деревня не осудила Марию, а назвала ее святой, - подхватил другой артист.
- Нет, ну бредовый текст, лучше бы я в него не вслушивался,- сказал кудрявый балагур.
- Зря ты, Игорь, на самом деле хорошая пьеса, - вступил в разговор актер, выглядевший постарше всей остальной компании. Можно, конечно, не соглашаться с тем как Тунуряну ее поставил, на мой вкус некоторые вещи надо было иначе решить, но в целом хорошо сделан спектакль.  И актеры играют хорошо и публике нравится.
- То что, публике нравится – это еще ничего не значит, - возразил кто-то.
- Если бы речь шла о какой-то пошлой пьесе, я бы согласился, а тут серьезная пьеса.
Тут Максим заметил Митю и сказал:
- А Митя, заходи, - у нас тут, как обычно после стакана, идут дискуссии о творческих проблемах.
- О чем же еще после стакана говорить артисту? – сказал кудрявый  и поздоровался с Митей, - Привет!  Выпить хочешь?
- Нет, спасибо.
- У нас, на малой сцене, не принято отказываться. Зашел, значит выпей стаканчик,- сказал обаятельный парень. Он недавно пришел,  переодевался и был в майке. Митя увидел, что парень,  хотя и невысокого роста, широк в плечах и у него мощные мышцы рук.
- Я вот уже накатил стаканчик, - сказал парень и обратился к кудрявому балагуру:
- Игорь, налей человеку!
Игорь извлек из под стола бутылку шампанского,  налил немного в стакан и протянул его Мите.
- Так, кто еще будет?
Несколько желающих подставили свои стаканы.
Шампанское было вкусным, от него Мите стало тепло.
- Я Андрей, - сказал Мите обаятельный парень.
- Митя.
- Шампанским угощают,  видно кто-то трахнул дочь миллионера! – пошутил Андрей.
- Взяли в зрительском буфете, лень было в магазин бежать, - ответил Игорь.
- Там же семь рублей бутылка!
- Можно позволить себе иногда.   
- Лучше водки, выпить, - высказал свое мнение Саша.
- Но бежать же лень. Опять же за водкой ехать надо, здесь в магазине рядом только портвейн.
- Шампанское пьют только аристократы…
- … или дегенераты.
- Но что-то ты о Марии долго не заводишь разговор!

Все зашумели, кудрявый  актер пародировал кого-то, слышался смех и уже невозможно было понять о чем идет разговор. Так продолжалось пока не закончился антракт. Но вот трансляцию переключили, голоса публики в зале не стали слышны, и  помреж Ирина объявила: «Артисты пройдите, пожалуйста на сцену. Начало второго акта. Даю третий звонок». Все актеры массовки покинули комнату монтировщиков. Митя тоже спустился на сцену, чтобы досмотреть спектакль.

Во второй части речь шла о страшной  жестокости к домашним животным порожденной, то безответственными директивами, то цинизмом,  то безалаберностью.  И герой, тот самый в старой солдатской гимнастерке, боролся с этим как мог, но потом удалился от людей и стал пастухом. Собственно, весь спектакль – это его рассказы сыну Марии о прошедших событиях.

Что случилось в финале Митя так и не понял, потому что в какой-то момент помощник режиссера, увидев, что никого нет у лебедки, попросила Митю  разыскать машиниста:
- Я вызываю по трансляции, а никто не идет, найдите кого-нибудь.
Митя поднялся в комнату монтировщиков и сказал Максиму, что его зовет помреж.
- Да что она волнуется? Рано еще, - сказал Максим, но все-таки пошел на сцену.
- Максим! Где ты ходишь? – шепотом возмущалась Ирина.
- Ирочка, все под контролем, - отвечал Максим, - Вот увидишь, до цинковых ведер и полотенец дойдет минут через  пять.
- И что я буду крутить лебедку?
- Нет, ну как можно допустить чтобы твои нежные ручки делали такую грубую работу?
Максим был прав: сцена длилась действительно еще минут пять. В финале прозвучали слова о цинковых ведрах и чистых полотенцах и Митя понял, что речь о поминках и, значит, финал был довольно печальный. Но в конце спектакля опять на сцену выходил оркестр и звучал жизнеутверждающий марш. 

Под этот марш актеры, игравшие в спектакле, выходили на поклоны. Публика аплодировала. Актеры стояли на сцене с сияющими лицами. Митя почувствовал, что и его захватывает атмосфера праздника, который возникает всякий раз после удачно отыгранного спектакля.

Но как только стихли аплодисменты, закрылся занавес и актеры ушли в грим-уборные, погасли яркие огни софитов и очарование праздника пропало. 

На сцене в неярком свете двигались люди и производили разрушительную работу. Были унесены, блестящие музыкальные инструменты, сдернуты скатерти со столов, убраны овечьи шкуры, изображавшие пасущихся овечек и искусно маскировавшие деревья. И стало понятно, что это бутафорские деревья, каждое из которых держится за счет штыря, вставленного в трубу, закрепленную в накрытых тканью настилах.

Монтировщики, включая Митю, выдергивали эти бутафорские деревья из  труб – стаканов, в которых деревья были закреплены. Не стало декорации – осталась конструкция накрытая тканью  песочного цвета вроде линялой солдатской гимнастерки  с зияющими в ней дырами.

А  работа тем временем продолжалась. Лебедка была в пять секунд демонтирована, фурка унесена и поставлена на попа к стене. Деревья отнесены  в декорационный склад, именуемый карманом.

Потом, подняв тучу пыли, рабочие сняли задник, то есть полотнище ткани, спускавшееся сверху и покрывавшие декорационную конструкцию, и сбросили его назад. Обнажились наклонные деревянные настилы, стоящие в ряд.  Андрей и Саша поставили крайний настил вертикально и, ловко подхватив его за деревянные ручки, понесли со сцены.
- Берем следующий станок, - сказал Мите Максим, подходя ко второму настилу. Они поставили и этот настил вертикально.
- Теперь берись за ручник, приподнимай и  чуть заваливай на себя, - объяснил Максим.  Митя ухватился за деревянную планку – ручник.  Вдвоем по команде Максима «Взяли!» они приподняли станок. Максим наклонился в сторону, так чтобы не нести станок  на руках, а еще подпирать его плечом. Митя сделал то же самое. В таком положении тяжелый станок легко можно было унести, и они очень быстро потащили его в карман.

В кармане они привалили свой станок к стоявшему у стены станку, принесенному Андреем и Сашей, и пошли за следующим.

Второй станок Мите тащить было вроде не очень тяжело, но когда он был поставлен на свое место в кармане, Митя почувствовал, что руки его дрожат, и ладони с непривычки горят.  Станков было восемь, и, значит, на их с Максимом долю приходилось еще два. Третий станок Митя тащил, уже скрепя зубами, и в последнюю минуту чуть не выпустил ручник. Наконец, станок был водружен на место.
- Устал? – спросил Максим.
- Да, немного, - ответил Митя.
- Давай, чуть передохни, - сказал Максим. Они не спеша шли мимо грим-уборных.  Оттуда им навстречу вышли две нарядно одетые веселые молодые актрисы, игравшие секретарш:
- Пока, мальчики!
- Пока!- весело попрощался с ними Максим.
- До свидания! – сказал Митя и подумал, как недосягаемо далек он, потный и вымазанный в пыли, от мира этих восхитительных женщин, жизнь которых это праздник, цветы и аплодисменты.

Задник висел, словно наполовину спущенный парус, и ткань его кучами громоздилась на досках планшета сцены. Станок, поставленный на попа, напоминал обломок выброшенного на берег корабля. Как два матроса пиратского брига, Андрей и Саша подхватили этот обломок и потащили его прочь. Максим и Митя, довершая разрушение, подняли оставшийся станок и унесли его.

Когда они вернулись, Андрей и Саша сворачивали лежащее на сцене полотнище задника, а Максим сказал Мите:
- Пойдем штанкеты опускать.
Эта работа напоминала работу матросов парусника.  Максим показал Мите за какой канат надо тянуть для того чтобы опустить длинную - во всю длину сцены трубу - штанкет, к которому был привязан задник.
- Голову! – крикнул Максим, опуская штанкет.  Андрей и Саша быстро отвязали тесемки задника, крикнули:
- Поднимай!  И освобожденный от задника штанкет взмыл вверх.

Теперь настала очередь кулис. Один за другим опускались и взмывали  штанкеты, словно корабельные реи, а на палубе-планшете оставались кучи полотнищ кулис- парусов.

Через десять минут все было кончено. Свернутые кулисы были унесены в карман, планшет сцены был пуст и уставшие матросы ушли с  палубы в кубрик.

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/12/01/1917