Путислав отрывок из романа

- Путислав! 
На вороном как смоль коне подлетел молодой дружинник Олеко. Он осадил скакуна на опушке в двух шагах от сотника. Да так осадил, что конь присел на задние ноги, взбивая землю и вырывая с корнем степные сочные травы.
- Говори.
- С яра, - дружинник указал в сторону реки кожаной рукавицей, - мы караван увидели. Со стороны озер идет. Никак франки с посольством. Дождались ли?
- Не торопь, - усмехнулся Путислав, покручивая длинный, свисающий ниже подбородка ус.
Обернувшись, сотник кивнул головой. Из перелеска выехал дружинник, сидевший на коне боком, перекинув ногу через седло. Молодой, сильный воин со шрамом на щеке пожевывал травинку и смотрел весело.
- Горыня, возьми полсотни и зайди вон с того лесочка. - Путислав показал рукой, а потом строго глянул на воина. - Лихо ждешь, Горыня? Война не псовая охота. Много ныне в лесах и степях всякого люда скопилось. Печенеги снова вышли на разбой удаль показывать, да девок воровать. Сторожко надо, сторожко!
- Сделаю, Путислав, - расплылся в широченной улыбке Горыня. - Когда ж я битым выходил?
Горыня перекинул ногу через седло, вставил ее в стремя, натянул кольчужные рукавицы и одними коленями пустил коня в рысь. За ним из перелеска потянулись колонной по трое дружинники. Начищенные до блеска островерхие шеломы, толстые кожаные подкольчужники с короткими рукавами, из-под которых виднелись цветные рукава рубах с оторочками и вышивками. У всех воинов были кольчуги — бронь дорогая, но легкая и удобная. Мало еще на Руси научились ее ковать, больше везли от степняков, да от ромейцев.  Поверх кольчуги на плечах и груди закреплены гнутые железные бляхи. У всех круглые легкие щиты, короткие копья и кривые половецкие сабельки. Обученные кони ходко пошли краем степи. Ни игривого топота, ни храпа, ни ржания.
Путислав с удовольствием смотрел на своих воев. Он — сотник киевского князя Ярослава Владимировича, а почитай князя всех русичей. Всех Ярослав помирил, всех присягнуть заставил. Потому и Мудрым его стали называть. Дела отеческие приумножил, сохранил веру, князей объединил.
Путислав у князя был в чести. И за храбрость, и за верность. Рано сиротой Путислав остался, но пригрел князь сына своего славного воя, что после половецкого похода от ран умер. А матушка, так та давно прибралась. В свой терем взял, потом конюшим в «детскую» дружину, где сыновья старых и знатных воев и бояр служили. Потом и сам Путислав коня получил.
Вот уже двадцать зим и лет служит он. Стал сотником, да не просто. Особое доверил ему Ярослав. Собрать себе тех, кто на коне и ест и спит, кто зверем рыскать по степям и лесам может, кто ночью, как сова видит, кто стрелой белке в глаз попадает, а мечом кольчугу перерубает, шелома пополам разваливает. И таких дружинников Путислав себе собрал, сам выучил. Как кони умели подножным кормом жить, без воды и сна обходиться. Многое князь Путиславу доверял, на десятки дней степи уходили, вести из первых уст приносили о том, кто из племен куда кочует, кто коней с пастбищ под седла собирает, а кто чужие табуны угоняет и юрты жжет.
Два похода от Киева за плечами у Путислава. Один раз половецкого хана Карагана усмиряли, второй отражали набег булгарского князя. Оба раза Путислав отличился со своей сотней, дорогую саблю от Ярослава получил, терем в Киеве выстроил. Да пуст тот терем, хоть и красив. И дума на челе у сотника тяжкая лежит.
Махнув рукой, Путислав вывел из леса вторую полусотню и на рысях пошел навстречу каравану. Олеке строго приказал вернуться к товарищам на яру и глядеть в оба глаза. Как только опасность какая появится, тот час дымом сигнал подать и Пустислава предупредить.
Что бы попусту коней не утомлять, Путислав пустил коней легким наметом. Пусть разогреются, а то застоялись. Если караван к броду не пойдет, то он точно направляется в Киев. Может это и в самом деле посольство французского короля едет княжну Анну сватать, а может и торговый люд идет с обозами. Опасно сейчас на лесных дорогах, охраны с собой берут много. Дорого обходится, да разор от разбоя куда больше будет.
Двадцать дней Путислав волком рыщет к западу от Киева, поджидая посольство. Дважды разгонял лихих людей, двоих дружинников привезли в Киев поперек седла на слезы матерям. Двадцать дней Путислав не видел Анну...
Обозы он увидел, когда до них было не больше двух полетов стрелы. Четверные упряжки тащили большие возы, обтянутые сверху просмоленной рогожей от дождя. Возов было много, десятка три. Верхами крутились погонщики, поодаль, в основном от леса вереницей ехали воины в железных бронях. Десятка два. Да с десяток шли пешими около возов. Наемный люд. По шеломам видать, что с северных морей. И мечи прямые и щиты длинные — для конной рубки в строю. С таким в людной свалке не развернуться.
Дождаться возчиков стоило потому, что они могли про посольство принести молву. Где на ночь постояли вместе, где слышали про что. И тут с гиканьем и посвистом из леса высыпала конная ватага. Разномастные кони, от лохматых степных кобылиц, до рабочих коней с сильными копытами и бабками. И всадники были такие же разномастные. Кто в кольчуге, кто в кожаной дубленой куртке, кто в гнутом и ржой тронутом панцире снятом когда-то с убитого воина.
Пустислав поморщился и надвинул поглубже шлем. Делать нечего, надо защищать торговых людишек. Киеву до них дела нет, но придется ватагу, что разбой тут чинит, разогнать, да побить. Негоже им тут промышлять, когда Ярослав посольство ждет.
Конные сбились перед обозами, вытянулись в ниточку и на рысях пошли навстречу нападавшим. Путислав подивился храбрости чужих воев, однако и смысл в этом был. Если бронь защитит да первые удары выдержит, то они сломают атаку нападающих, может их набольшего убьют. А те, кто пешие, те снизу подмогнут. Три десятка человек, что умеют держать оружие в руках многое могут сделать. Хоть сотня против них, хоть две.
Эх! Путислав помянул не добрым словом сегодняшний день и перекрасился, стянув для этого рукавицу. Он увидел, что против воинов выступили сегодня те, кто кое-что тоже в военном деле понимает. И было их много, гораздо больше сотни. На хорошую поживу их кто-то собрал. И не раз, видать, они с латными воинами сталкивались. Выскочившие вперед разбойники стали швырять рыбацкие сети с грузом по углам. Сети разворачивались в воздухе, падали на головы и плечи воинов. Их руки путались, зацеплялись шпоры на ногах, мешали управлять конями. Порубят ведь, порубят!
Олеко с товарищами, что дозором на яру стояли, уже спустились и присоединились к сотне. Нападать сейчас со своими воинами Путислав мог, но в открытом поле да на виду толку от этого будет мало, ох как мало. Не так надо, а то завязнет сотня в кровавой рубке, дружинников много потеряет. Решение пришло само. Где-то там левее Горыня с пятьюдесятью конниками. Лесом пройти и свалиться на разбойников он сможет. Они и не ворохнутся, когда он врубится в их ряды, да разметает. А вот тогда и Путиславу со своей частью развернуться по степи и с шумом навалиться. Вот тогда вырубят они их подчистую, стрелами достанут ускакавших. А оставшихся на арканах в Киев приволокут на суд княжеский. А суд короток. Топор, да веревка!
Подскакавшие три воина размотали тряпица на стрелах, что в колчанах стояли отдельно. Черные наконечники их жирно смолой смазаны, накручены на них кусками рядно, и снова смолой облито. Чиркнуло кресало, разгорелся трут и по команде сотника в сторону рубки возле обозов взлетели в небо три стрелы. Черный дум хвостом тянулся за ними, видный издалека. Горыня был правой рукой сотника, знал все условленные знаки. Теперь ждать. Осаживать горячих коней, почувствовавших предстоящую бешеную скачку и схватку, закусывающих удила, выгибавших шеи, взрывавших дерн копытами.
С опушки было хорошо видно, как из леса появились всадники в островерхих шеломах, как они лихо вытягивают из ножен сабли и зажимают под круглыми щитами, что бы были под рукой, когда копье в бою потеряешь. В бою и моргнуть порой не успеешь, как смерть в глаза глянет. Мешкать нельзя. Одна шеренга молча вышла из леса, вторая, третья. Конники разворачивались без лишних звуков. Еще миг и стена шеломов и щитов, ощетинившись копьями с широкими наконечниками, двинулась сверху к реке. Молодец, Горыня, мысленно похвалил Путислав молодого дружинника.
Дробный гул десятков конских копыт нарастал. Кони шли, держа равнение в шеренгах все быстрее и быстрее, солнце заиграло на шеломах и круглых сердцевинах щитов. И вот внизу, наконец, заметили дружинников. Человек в волчьей мохнатой шапке закрутил над головой саблей, закричал, привставая на стременах. И стали разбойники разворачиваться, что бы встретить конную атаку всего-то полсотни воев.
Но тут в задних рядах дружинников поднялись руки с луками. Там сейчас прозвучала команда и два десятка луков одновременно выпустили стаю стрел. Не успели стрелы взвиться в воздух и нацелить свои жала в низ, как взвилась вторая стая, третья. Выстраивающийся было в линию разбойный люд, стал валиться под ноги коням, началась сумятица, ржание, крики. В ответ полетели стрелы, много стрел, но дружинники как один поднялись на стременах, выставляя перед собой на вытянутой руке щиты. Далеко вперед, на сколько руки хватит. Тогда стрела и конника защитит, и коня. А стук копыт все торопливее и торопливее, стена блестящей стали столкнулась со стеной шкур, кожи и ржавых лат, Лязг, крики...
Путислав вытянул саблю из ножен и улыбнулся хищно, поигрывая кисть, что бы разогреть руку перед боем. Молодец Горыня, все правильно делает! Только передние воины столкнулись с врагом, как два десятка задних тут же отскочили в степь и закружили, управляя конями только с помощью колен. Стрелы летели и летели, сбивая врага с седел, валя их коней под ноги их же товарищей, ломая строй.
Три десятка дружинников прошли через толпу разбойников как нож через масло, рассекая надвое. Вот они вылетели по другую сторону возов, развернулись и в воздухе одновременно сверкнули десятки сабельных клинков. Большинство копья потеряла во время первой стычки. Сейчас начнется кровавый танец. И победит тот, у кого рука быстрее, глаз острее, нутро тверже.
Лучники откатывались и снова набегали, осыпая стрелами противника, а Горыня схватился со своими конниками в клинки.
- На ворога! - закричал Пустислав. - Крыльями! Уступом справа! Отсекай от реки!
И из-за холма высыпало еще полсотни всадников, но теперь уже  с молодецким свистом и визгом, которому научились молодые дружинники у степняков. Видно было, как атаман разбойников заволновался, заметался по сторонам, ища нет ли угрозы еще с какой стороны. А Путислав со своими уже все ближе и ближе, он уже видит лица, вороватые глаза мужиков, раскосые глаза степняков, которые рыскали с поисках добычи и давно ушли из своих отцовских табунов.
Дружинники захлестнули свору разбойников широко, как плащом запахиваются от непогоды. Врубились в толпу, закричали раненные, повалились вражьи кони, увлекая за собой всадников. И только древки копий замелькали в толпе, застревая наконечниками в телах врага. И взметнулись сабли, искрясь на солнце белой сталью, как серебром и красной кровью, как драгоценными каменьями.
Теперь каждый дрался сам, каждый крутился и рубил того, до кого дотягивался с седла. Строй бы сломал, рубились по-степняцки: больше крутиться с конем, создавая панику и неразбериху в рядах врага. И рубить без разбору, что в грудь, что в спину. Не успела ворона перелететь на ту сторону реки, как все было кончено. Вырубленная ватага заполнила телами пойменную степь от реки до леса. Еще кто-то пытался уйти оконь, но их догоняли и рубили. Или снимали стрелами вслед. Кто-то кинулся в воду, и понесло его течением вместе с телами убитых, окрашивая воду красным. Кого-то уже волокли на арканах к обозам.
Путислав, вытерев лицо рукавом, ехал по побоищу и смотрел. Дорогая арабская сабля почти без зазубрин, выдержавшая удары  чужого металла, была опущено вдоль бедра, а с долов ее все еще стекала  кровь. Он увидел, как нескольких наемников, которые пинками гнали к русичам пленных разбойников. Горыня подъехал и снова перекинул ногу, усевшись на седле боком. Путислав покачал головой, но промолчал. Ничто не брало этого уверенного в себе воина, ни стрела, ни меч, ни слово. Лихой воин, что и говорить. Правда, сейчас на лице Горыни не было и следов веселой удали. Сняв шлем о взъерошил соломенные волосы и зло пробурчал:
- У меня двенадцать человек в этой сече полегло. Плач великий сегодня в посаде  будет, Путислав.
- На роду каждому написано. Отряди тех, у кого кони больше устали. Пусть в Киев пленников гонят, да возчиков охранят. Сам со мной пойдешь. Еще на день задержимся, может посольство близко.
Горыня кивнул, нахлобучил шлем и снова перекинул ногу, вставляя ее в седло. Толкнув коня коленями, он отъехал и тут же его зычный голос разнесся по полю боя, отдавая приказы. Путислав вытащил из-под седла тряпицу, смоченную конопляным маслом и протер клинок своей сабли, прежде чем бросить ее в ножны. Он почувствовал на себе взгляд, покрутил головой и увидел, что у ближайшего воза, прислонившись спиной к колесу, сидит раненный воин в блестящей кирасе и глухом шлеме, закрывающим почти все лицо. Кираса была прорублена страшным ударом топора, а на шлеме видны были несколько зарубок от ударов мечей и сабель. Человек зажимал рану на бедре рукой в пятипалой грубой кожаной рукавице.
Увидев, что к нему подъезжает русич, наемник снял с головы шлем и бросил рядом с собой на земь. Гладко бритое лицо было залито потом, длинные темные волосы спутались и прилипли ко лбу и щекам. Блестящие карие глаза смотрели весело и торжествующе.
- Во время ты подоспел со своим отрядом, киевлянин, -  сказал раненный с чудовищным акцентом. - Я уже думал, что Святому Петру пора открывать ворота небесной обители для нас.
- Вас было слишком мало, что бы оборонить столько обозов. Лесные людишки, видать давно пронюхали о караване, потому-то такую большую ватагу собрать сумели.
- Нам платят хорошо, но большой отряд стоит дорого, - пожал плечами наемник.
- Так то ж верная гибель, - спрыгивая с коня, сказал Путислав.
- А как же, верная, - рассмеялся иноземец и ткнул пальцем в небо. - Рано или поздно все мы будем там. А срок зависит от бога. Рубить мечом и командовать в бою — это все, что я умею. Выживу — куплю дом в Кельне, поставлю мельницу с водяным колесом, женюсь, если буду еще в силе.
Путислав подозвал одного из своих дружинников и велел перевязать наемника. Рана оказалась от стрелы. Воин выдернул ее сам, но потерял много крови и не мог уже стоять.
- Как тебя зовут? – Спросил, наконец, русич, проникшись уважением к мужеству воина.
- Кристиан Иоахим Летов-Форбек! -  с некой гордостью ответил наемник. - К твоим слугам, киевлянин. А как твое имя?
- Путислав. Я сотник князя киевского Ярослава, а здесь, что бы очистить дороги для торгового люда.
- Сегодня ты славно сражался, - похвалил наемник, - такую орду побил!
- Ты тоже славно сражался, - кивнул в ответ Путислав. - Из каких же ты краев... Кристиан? Какого роду племени?
- Моя родина на западе, - задумчиво посмотрел в сторону леса наемник. - Всего два дня скакать до холодного моря, до его пенных берегов и чаек. Мох на скалах, чистые хвойные леса. Если бы я не стал воином, я стал бы моряком. Но я родился и вырос на суше, отец мой погиб в битве, отдавая вассальный долг и оставил меня в нищете. На что способен бедный дворянин, и когда я подрос, то подался за удачей. Был оруженосцем, потом заслужил звание рыцаря, но не вернул себе замка и богатства. А предки мои... говорят, что они пришли с востока на север германских земель и назывались они вендами.
- Тебя отправят в Киев, - подавая руку и помогая взобраться на поведенного дружинниками коня, сказал Путислав. - Будешь моим гостем, храбрый рыцарь Кристиан, тебя проводят в мои хоромы. Рану вылечат, а по вечерам ты мне за медовыми напитками расскажешь о жизни в ваших краях.
- Буду рад быть твоим гостем, Путислав, - подавая руку с коня, ответил наемник.
Когда отряд русичей, подгоняя пленников и увозя раненных, скрылся за холмом, к Путиславу подошел сухой высокий старик с морщинистым лицом и крючковатым носом.
- Я должен отблагодарить тебя, рыцарь киевский! - прижимая желтую руки к груди, заявил он. - Ты спас жизнь и мне, и слугам моим. И добро мое, тоже. Я хочу отблагодарить тебя, храбрый русич. Прими от меня в дар и в память о твоем подвиге вот это украшение.
Отвернув края чистого холста, иноземец протянул Путиславу красивое золотое колье. Витые проволочки драгоценного желтого металла создавали удивительной сложности кружево, а на подвесках покачивались красные, как кровь капельки. Какой-то мастер очень искусно выточил из драгоценного рубина одинаковые капельки. Они светились красным огнем, играя на солнце.
- Это для твоей жены, русич. А если таковой ты не имеешь, то для дамы твоего храброго сердца. Такое только королевы носят. Прими от меня на счастье!
Пустислав бережно принял в ладони украшение и залюбовался, приподняв и разглядывая его на солнце. Он уже знал, кому преподнесет эту красоту.
- Спасибо купец, подарок и в самом деле царский...