Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо XXV

От Юлии (Отрывок.)

Милый друг, отчёт о ваших странствиях очарователен, к моему счастью;
я бы влюбилась в его автора, если бы мы даже не были знакомы, ведь он наделён мудростью!
Но я должна пожурить вас за одно место и вы догадываетесь за какое, хотя я невольно смеялась над вашей хитростью, –
вы скрылись за Тассо, как за каменной стеной, где скрываются путешествующие – любые.
Ужели вы не понимаете, что писать для публики или к своей возлюбленной – вещи разные?   
     Любовь так пуглива, так чутка – она требует к себе больше уважения, чем диктует благопристойность ныне.
Да разве вы не знали, что этот стиль не в моём духе? Или вы старались досадить мне?
Но, пожалуй, я слишком долго задерживаюсь на предмете, не стоящем внимания.
К тому же я так озабочена вашим вторым письмом, что не могу подробно отвечать на первое послание.
     Итак, друг мой, отложим Вале до другого раза, просто так вот,
а пока ограничимся нашими делами – они доставят нам немало хлопот.
Я предугадывала, какое вы примете решение. Мы столь хорошо знаем друг друга –
так неужто надо объясняться по поводу самых простых истин, будто вы не знаете: когда метель, а когда вьюга.
Если когда-либо добродетель нас оставит, поверьте мне и будете правы,
произойдёт это не от недостатка мужества или жертв с нашей стороны.
При внезапном нападении сразу начинаешь сопротивляться;
и я надеюсь, что мы победим, как только неприятель вынудит нас за оружие взяться.
   Страшнее те опасности, что подстерегают нас во время сна или на лоне отрадного покоя от суеты вдали.
Но всего опасней – нестерпимый гнёт долгих страданий: душе легче противиться острому горю, нежели длительной печали.
   Вот, друг мой, какое тяжёлое сражение нам придётся отныне вести с суровыми испытаниями.
Не героических порывов требует от нас долг, а героической стойкости перед беспрерывными страданиями.
 Я слишком хорошо предвидела всё это. Пора безмятежного счастья промелькнула, как молния.
Настала пора невзгод и кто скажет, когда она минует! Хотела бы знать я.
    Всё тревожит меня и приводит в уныние; душой владеет смертельная тоска в который раз.
Казалось бы, и нет повода к слезам, а непрошеные слёзы катятся из глаз.
Будущее не пугает меня неизбежными бедами; но я лелеяла надежду, а она с каждым днем всё увядает.
Увы! К чему поливать листву, когда дерево подрублено под корень и листва быстро тает?
    Я чувствую, милый друг, что не вынесу тяжкой разлуки, когда ты вдалеке сам!
Жить без тебя я не в силах – вот что страшит меня всего больше. Сотни раз на день я брожу по тем местам,
где мы бывали вместе, но тебя не вижу там.
Я жду тебя в урочный час, но время идёт, а тебя нет.
Всё вокруг напоминает о тебе, словно твердит, что я тебя потеряла. У кого спросить совет?
Тебе не понять эту ужасную пытку. Только сердце говорит тебе о том, что меня рядом нет.
    Ах, знал бы ты, что разлука гораздо мучительнее для того,
кто остаётся – ты бы понял, что твоё положение лучше моего.
    Если б я могла пожаловаться, поведать о своих страданиях, излить душу, мне стало бы легче писать эти страницы.
Но я должна подавлять каждый свой вздох – и лишь иногда я вздыхаю украдкой, припав к груди сестрицы.
Надобно сдерживать слёзы, надобно улыбаться, хоть я и чувствую, что умираю. Это за что?
Sentirsi, oh Dei, morir; E non poter mai dir: Morir mi sento!*
Огорчения эти углубляют тяжкое моё горе, что всего хуже,
и чем больше печалят меня воспоминания о тебе, тем приятнее вызывать их в своей душе.
     Скажи мне, друг мой, любимый друг, понимаешь ли ты, уехав в даль,
какую нежность пробуждает в сердце тоска и какую силу придает любви печаль?
Много всего мне хотелось поведать вам, но, не говоря о том, что лучше повременить,
пока я не буду с точностью знать, где вы сейчас находитесь и как мне быть,
я просто не могу продолжать письмо – в таком смятении моя душа в этот час.
До свиданья, друг мой! Заканчиваю письмо, но знайте – не эаканчиваю думать о вас.
–––
* Слышать, о, боги, как умираю; и не мочь сказать: умираю, я чувствую!–––
–––––––––   

Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо  XXV.
От Юлии. (Отрывок.)
Милый друг, отчет о ваших странствиях очарователен; я бы влюбилась в его автора, если бы мы даже не были знакомы! Но я должна пожурить вас за одно место, и вы догадываетесь за какое, хотя я невольно смеялась над вашей хитростью, — вы скрылись за Тассо, как за каменной стеной. Ужели вы не понимаете, что писать для публики или к своей возлюбленной — вещи разные? Любовь так пуглива, так чутка, — она требует к себе больше уважения, чем диктует благопристойность. Да разве вы не знали, что этот стиль не в моем духе? Или вы старались досадить мне? Но, пожалуй, я слишком долго задерживаюсь на предмете, не стоящем внимания. К тому же я так озабочена вашим вторым письмом, что не могу подробно отвечать на первое. Итак, друг мой, отложим Вале до другого раза, а пока ограничимся нашими делами, — они доставят нам немало хлопот.
Я предугадывала, какое вы примете решение. Мы столь хорошо знаем друг друга, — так неужто надо объясняться по поводу самых простых истин! Если когда-либо добродетель нас оставит, поверьте мне, произойдет это не от недостатка мужества или жертв с нашей стороны [38] . При внезапном нападении сразу начинаешь сопротивляться; и я надеюсь, что мы победим, как только неприятель вынудит нас взяться за оружие. Страшнее те опасности, что подстерегают нас во время сна или на лоне отрадного покоя. Но всего опасней — нестерпимый гнет долгих страданий: душе легче противиться острому горю, нежели длительной печали. Вот, друг мой, какое тяжелое сражение нам придется отныне вести. Не героических порывов требует от нас долг, а героической стойкости перед беспрерывными страданиями.
Я слишком хорошо предвидела все это. Пора безмятежного счастья промелькнула как молния. Настала пора невзгод, и кто скажет, когда она минует! Все тревожит меня и приводит в уныние; душой владеет смертельная тоска. Казалось бы, и нет повода к слезам, а непрошеные слезы катятся из глаз. Будущее не пугает меня неизбежными бедами; но я лелеяла надежду, а она с каждым днем все увядает. Увы! К чему поливать листву, когда дерево подрублено под корень?
Я чувствую, милый друг, что не вынесу тяжкой разлуки! Жить без тебя я не в силах, — вот что страшит меня всего больше. Сотни раз на день я брожу по тем местам, где мы бывали вместе, но тебя там не вижу. Я жду тебя в урочный час, но время идет, а тебя нет. Все вокруг напоминает о тебе, словно твердит, что я тебя потеряла. Тебе не понять эту ужасную пытку. Только сердце говорит тебе о том, что я далеко. Ах, знал бы ты, что разлука гораздо мучительнее для того, кто остается, ты бы понял, что твое положение лучше моего.
Если б я могла пожаловаться, поведать о своих страданиях, излить душу, мне стало бы легче. Но я должна подавлять каждый свой вздох — и лишь иногда я вздыхаю украдкой, припав к груди сестрицы. Надобно сдерживать слезы, надобно улыбаться, хоть я и чувствую, что умираю.
Sentirsi, oh Dei, morir; E non poter mai dir: Morir mi sento!*
И что хуже всего, огорчения эти углубляют тяжкое мое горе, и чем больше печалят меня воспоминания о тебе, тем приятнее вызывать их в своей душе. Скажи мне, друг мой, любимый друг, понимаешь ли ты, какую нежность пробуждает в сердце тоска и какую силу придает любви печаль?
Много всего мне хотелось поведать вам, но, не говоря о том, что лучше повременить, пока я не буду с точностью знать, где вы сейчас находитесь, я просто не могу продолжать письмо — в таком смятении моя душа. До свиданья, друг мой! Заканчиваю письмо, но знайте — не эаканчиваю думать о вас.
––––––– 
* Слышать, о, боги, как умираю; и не мочь сказать: умираю, я чувствую!