Гусь преткновения

ГУСЬ ПРЕТКНОВЕНИЯ


  - …А то, что пьющий – так хоть не жлоб. А то бывает: непьющий жлоб, или пьющий и тоже – жлоб. Или пьющий не жлоб, а как напьётся совсем, так ой-ёй-ёй, лучше б и непьющим жлобом хоть был. А так – пьющий, да совсем не жлоб, оно и ничего вроде, - думала Марина, сидя у пруда и бросаясь хлебом в гуся. Сидела она на качающихся старых мостках, а гусь плавал в водяных лопухах.
  - Дурные-то все, как напьются. От тихих только страху больше – кто его знает, что учудит.? А Валерка он весь, как на ладошке – ясный. Ну, пускай пошумит, зато не тронет никого. И уважают.
  Пруд был длинный, как Байкал на карте. И вдоль губы его в редкой ухмылке торчали мостки. Но только из нижней десны, верхняя поросла бурьяном до нёба. До самого леса, в котором утонул старый коровник.
  - Только, ведь, не женится. А и не надо – можно и так, без этого, все кругом и так живут. Зато вместе.
  Ожиревший от целомудрия гусь проворонил корочку, ленясь, повернулся хвостом, и нудно поплыл к дальним мосткам.
  - Все они, кобели, такие. Нажрутся и нос воротят. Или среди ночи влезут и давай винищем дышать, когда и не хочется ничего. Поплыл, хомяк, к Валере. Гусынь бы надо. Да, ну их. Всё равно, хорьки задавят, или ласки. Да и этого забить бы надо. И Валеру угостить. И приласкать. Тоже же один живёт, хочется же ласки? Конечно, хочется, вот и пьёт-то, что один.
  Гусь с тоски сунул рожу в воду и поплыл на голове. Красные пятки сверкали на солнце.
   - Сколько он тут живёт уже, лет семь? И всё один. Кто хошь запьёт. Хотя, он и как приехал-то, пил. Ну, наверно, работа была вредная. Или жизнь. Ох, да что я, какая разница? Не трогает же никого. Пусть его пьёт, на здоровьичко. А приласкать надо. Хороший такой. И не грязный. За собой следит. С братом баньку поставили. Хорошая банька – все ходили, хорошая. Он, вообще, молодец, умеет. Пьёт вот только каждый день, а так – золото просто.
  Гусь вынырнул башку подышать, детской прописью застыл в низком луче и гадко закрякал.
  - Давай, давай, что хорька дожидаться, кличь ястреба. Он те башку-то проломит, дураку. Брат-то вона, какой. И дом двухэтажный построил, и ещё саклю какую-то треуголкой. Колодец у него. И жена, и куры, и детишки. И телёнка брать хотят. Что не взять, коль есть на что? И все при деле. А Валерка так и ютится в избушке в старой. Но – ничего. У него – порядок. Венцы поменял, крыша свежая. Терраска только упадёт скоро. Что он её-то не это? А так – хозяин. Чисто. Только одевается как босяк.
  Гусь поскрёб клювом хребет, и, пока скрёб, впилился в камыши верхней десны и заорал.
  - Ишь, как скрипая телега орёт. Или свин. Паразит такой. А что ему, в пиджаке ходить? Он дома у себя. Наоборот, правильно, что одёжку хорошую трепать? Брат женился – ах, какой красивый Валера был! Сам белый, а костюм весь синий, чёрный почти. И смеялся, как лампочка. Где ж он поседел-то так в сорок пять-то? Ой, нет, не то, он же таким и приехал. Лет в тридцать восемь уж и седой весь. И пьёт каждый день, ох, горе ж ты моё.
  Марина всё равно бросала хлеб в воду, и без гуся. А гусь простил камыш и шуровал теперь сквозь него – чесался.
  Хотя, чего там, что удивляться? Сама не брюнетка в тридцать четыре свои. Ой, краски надо купить! Куплю краски, покрашусь и, красивая, свататься пойду.
  Марина хихикнула и уронила в воду горбушку. Поддела её ногой и со шлепком запустила в сторону чесучего гуся.
  - Жри, давай, я, ведь, с тобой пойду, ты ж моё главное блюдо. Водку-то брать или нет? Надо бы, наверное. Ну, бутылка на двоих – ерунда, одну возьму, что ж. И салатик какой остренький, хряпу, там, ещё чего. А он-то? Откуда он-то водку берёт? Ведь не работает же, так, шабашки чуть-чуть, и то – по друзьям. Что ж у него, пенсия – больше моей? Да не может такого. Брат даёт? Вряд ли, там Олька его. Хотя – много ль надо, когда один? Мне ж хватает? Зато не жлоб. Руки на месте, характер добрый. Ест мало, пьёт тихо. Детей любит – сам им свои же яблони обтрясал. Пора, Марин, пора. Завтра на автобус и за краской.
  Марина перекатилась с попы на колени, поднялась и пошла по мосткам к берегу, стуча колодкой на левой, короткой ноге.
  Гусь нехотя грёб жрать.
 
  Вечер прошёл в щекотных хлопотах. Марина сочиняла меню, гладила блузку с юбочкой – летом не поносишь, комары – помялось в шкафу. Как стемнело, стала салатить салат, чтоб к завтра пропитался. Гуся загонять не стала – пусть гуляет напоследок. Уютно бубнил второй канал, девушки из сериала ковали своё простое русское счастье. И всё кругом было так созвучно ей, так сопричастно, что першило в горле и по локтям морозило мурашками.
  Между делом она поглядывала в окошко, вдоль пруда к Валериной хибаре – там тоже горел свет, мелькал худой силуэт, часто хлопала дверь, что-то выплёскивалось с чавком на землю.
  - Ишь, шерудит! Уборку затеял, чует, подлец, предчувствует.
  Как тут не почуешь, когда сладкая радость её, как туман от пруда, обволакивала оба домика мерцающим теплом.
  Ближе к полуночи Марина убрала со лба усталые прядки, расправила плечи, свела сзади до боли лопатки. Довольная, выключила телевизор. Пошла умыться. И тут в дверь постучали.
  - Кто там? – удивилась Марина.
  - Марин, это я, Валера. Открой, пожалуйста!
  Вдох застрял где-то под ключицами. Трепеща, она зажгла во дворе свет, вышла на террасу, отодвинула задвижку.
  - Ты что, Валер, так поздно? - спросила не то.
  Под лампочкой на крыльце стоял высокий седой мужчина в форме майора, с красивым орденом над карманом и ощипанным сизым гусем в правой, полусогнутой руке.
  - Мариш, давай гуся съедим? Я в него бутылкой попал, - Валера улыбнулся смущённо и опустил глаза к её коленкам.  Сияющий гусь в его руке чуть подрагивал.
  Марина замерла. Открыла рот. Прижала руки к халатику на груди, стиснула кулачками оборочки и протяжно выдохнула вдох в ночь:
  - По – о – до - о – нок!!!

               
               
                4. 11. 15