2016, март. 2

2
    Костик огляделся так, словно вокруг никого не было. Насчёт подмоги перебраться через гнилые подмости он ошибся – народ плясал под дребезжание «Скорпов» из разлохмаченных колонок, будто струящихся, наподобие дыма, над патлатыми головами. Я почувствовал себя неловко, со своею стриженой «под двенадать» головою, и обомлел, по привычке проведя рукой по волосам и едва не запутавшись в дредах.
    — Настя, — попытался сказать требовательно.
    — Которая? — осклабился Костик сквозь рёв музона и гомон толпы.
    — Самая красивая, — ну, правда, она такою и была.
    — Это та торгашка с Пригородного, что ль? — оторвала-таки губы от и без того обмусоленного типа деваха в чём-то, похожем на драный пуловер.
    — И, веришь, не стыдно, — сказал я, глядя на дёрнувшийся в попытке отдалиться искромсанный бортами и сапогами берег.
Она стояла там, вся такая светлая и немного удручённая.
    — Что, касса не пошла? — крикнул я, раздвигая толпу. — Прыгай.
    — Думаешь? — спросила-сказала, и прыгнула. Оранжево так сверкнула, и очутилась у меня на руках, такая тёплая, подрагивающая, в лохмотьях, едва не рассыпающихся под моими тискающими руками. Откуда взялся оранжевый проблеск? Хотелось ли мне того или же само появление Настёны инородным здесь всплеском побудило меня её поймать?
    — Отпустишь? — она запустила пальчики в то, что было у меня на голове. Думал, перхоть посыплется – нет, какие-то разноцветные блёстки.
Палуба пароходика ходила ходуном, патлатые люди прыгали – танцем это было не назвать – вкруг нас, озабоченных боязнью потерять друг друга. Или мне так казалось. Или хотелось казаться.
    — Почему они не провалятся? — тряхнул я дредами. Народ дрыгался, казалось, не в такт музыке, а в попытке не оказаться в близости от лопающихся досок палубы, чёрных, покрытых пятнами плесени и ржи.
    — А для этого есть номер четыре.— Настя невесть откуда изъяла сигаретку с коричневым фильтром. — Осилишь?
    — Выбора-то нет, — сказал я, принимая подношение и ожидая, что пальцы проникнут сквозь него. Ан нет.
    Похлопал по карманам оказавшейся на мне лыжной куртки – нашлась зажигалка «феодор». При попытке чиркнуть палец оказался с другой стороны кремня. Без удивления я перечеркнул сигаретой зажигалку по диаглнали, будто тем сраным лазерным мечом. Оби Ван, бля.
    — Держи, — Настя протянула зажженную спичку. Лучина изгибалась, как тлеющий червь. Я проморгался и прикурил.
    Пахнуло палёным. Почти привычно похлопал по дредам.
    Притопнул по доскам палубы – пружинят, не более того. Пыхтел размещённый посреди безобразия движок с выдавленной на крышке надписью ХТЗ, труба над ним изрыгала копоть, капитан в кабинке размерами с сортир махал рукой что-то такое приветственное. Всё это виделось сквозь мельтешение теней хиппарей, ещё пару затяжек назад казавшихся вполне непроницаемыми. Тряхнул головой – дреды хлопнули по ушам, как «машка» - нашкодившему юнге.
    Пейзаж парил сквозь копотное марево зыбкими очертаниями похожего, но не того же, какое я помнил. Настя прижималась ко мне всё плотнее, глядя в мои глаза и то и дело хватаясь за руки, одёргивая вниз, будто пресекая всякие попытки обнять её в ответ. Словно стыдилась. Хотя мой потрёпанный стайл ничуть не отличался от обличья остальных пассажиров судёнышка.
    Как только катерок взболтало, когда он ввернулся в Дон, я запаниковал, и, не подавая виду, спросил:
    — И…? — так, коротко.
    — Сейчас. — Настя отстранилась. — Готов?
    — Да, — сказал я, озираясь вокруг и ничего не видя сквозь колышущуюся сквозь блеяние престарелых рокеров рваную стену спин с развевающимися поверх неё стягами грязных пател.
    Мы протиснулись к рваному борту и нырнули.
    То есть, она меня толкнула – иначе я бы ни за что не решился удариться о тупую рожу с выкатившимися шарами слепых глаз и развевающимися белёсыми венчиками у краёв раззявленной пасти со вкривь и вкось торчащими пеньками зубов.
    Удар получился мягким – будто в набитый соломой тюфяк рухнул. Тюфяк развалился, сквозь прореху хлынула тухлая вода. Я попытался в неё влиться – ну, не тонуть же. Почти получилось.
    — Козёл, — сказала Настя, сплёвывая. — Теперь только на электроне.
    — Не понял, — признался я, с усилием шевеля конечностями в желеобразной субстанции и боясь вновь увидеть перед собой жуткую рожу то ли рыбины, то ли ещё чего, что таращилось на меня этими…
    — Греби давай, — сказала она и вцепилась в ворот куртки, которая и без того старалась меня утопить. Удвоив усилия, постарался им противостоять.
Мимо проплывали то ли трупы, то ли интересующиеся – из-за невообразимости рож и положения тел не представлялось возможным понять. Вода мелко пузырилась, близкий берег топорщился обломками мостков и прогибался хребтом гниющих крыш эллингов лодочной станции. На обрубке сваи громоздился мужик в шляпе, будто снятой с Джека-Воробья. Помахал нам рукой. Трёхпалой. Ну, это нормально, подумал я, захлёбываясь и пытаясь вспомнить не фрагменты жизни, а откуда в мозгу взялась эта фраза. В ноги вгрызлись тысячи иголок. А, ну, да…