Обратная сторона топора. Роман. Часть 1. Глава 3

                Глава третья. Прямые связи

      Среди слушателей Щебетана были такие, кто посещал вводную лекцию не в первый раз. Нет, не только президиум. В массе мужающих первокурсников выделялся подросток с детским, пухлощёким, но нарочито серьёзным лицом, в нарядной, с отливом, синей рубашечке с галстуком, но без пиджака из-за жары, которая нередко возвращается в Москву в начале сентября.
      Подросток сидел в последнем ряду, на верхотуре амфитеатра, поэтому когда Щебетан заговорил об ужасной и аморальной профессии навигатора, никто не смог бы обратить внимание на вышитое красивыми буквами на рубашке подростка, на спине, слово: «Навигатор».
      Нет, это был не студент-вундеркинд. Его звали Макс. Он слушал вступительную лекцию отца уже третий раз и следил за ней, как за любимой симфонией в новом исполнении: отец умел быть разным — и слова находил другие, и прикалывался по-новому. Иногда Максу казалось, что отец делает это специально для него и, не исключено, он, Макс, самый главный тут слушатель. В заднем ряду он сидел не из застенчивости, для него не характерной, а просто любил обозревать пространство и людей сверху, чувствуя себя немного орлом. В школе Максу разрешали в День знаний пропустить торжество начала учебного года, полагая лекцию его отца достойной заменой.
      — Что такое навигация? — вопрошал между тем Анатолий Евгеньевич. — Есть мемонавигация: путешествие вашего Эго по пространствам вашей мемории. Это непросто, этому надо учиться, поскольку пространства изменчивы как облака, если только вы не мемодизайнер и не утихомирили их своим мастерством, и тогда вы твёрдо знаете, в каком пространстве у вас дворец, в каком — зоопарк динозавров, а в каком царит хаос. Но я не о той навигации.
      Выдержав паузу после эпического зачина, лектор продолжал:
      — С давних пор лучшие умы терзались вопросом: наши мемории — это черепные скорлупки, внутрь которых не может заглянуть посторонний, обречённый знать о нашем внутреннем мире только по нашему вранью, как сказал поэт Тютчев, — или… Даже роковой нобелевский лауреат Михаил Сергеевич Горбачёв, которого вы проходили по истории, не обошёл проблему стороной. Вот что сказал Горбачёв, приветствуя Джеймса Хиллмана, того самого юнгианца, от которого у нас словечко «мемория»…
      Щебетан достал из кармана маленького электронного умника и прочёл с экрана:
      — «В отдельной скорлупе своей духовной жизни этот индивид всё явственнее осознаёт теперь ту огромную цену, которую ему пришлось заплатить критическому «сознательному» разуму с его истощённым психическим языком, лишённым корневой метафоры — бессознательного, из которого к тому же была изгнана душа». Конец цитаты. Вот так-то. Горбачёв произнёс это уже в начале нашего века. Разумеется, если бы он сказал такое, находясь на своём партийно-советском посту, дежурный особист-психиатр тут же метнул бы в него шприц. Но это к слову. Так вот, злой диктатор — наш разум заставил нас заплатить за свои услуги тюрьмой. Тюрьмой и смертью. Полным уничтожением. Мы убеждены, что стены нашей скорлупы-тюрьмы непробиваемы, что мы — только внутри, и весь наш гигантский мир, мемория, как бы мы его ни обогащали при жизни, умрёт вместе с нами, просто исчезнет. Погаснет, как обесточенный телевизор. То, что в скорлупе, — обречено. Поэтому не бессмысленно ли для нас лично всё на свете?
      Анатолий Евгеньевич помолчал в трагической тишине.
      — Альбер Камю — был такой мыслитель — любую попытку отрицать скорлупу и смерть называл философским самоубийством. То есть малодушной иллюзией вопреки жестокой правде. Бог ему судья. Которого, кстати, для жителя скорлупы вовсе и нету. Ведь Бог — это тоже малодушие, самоубийство разума! Но у меня на окне стоит горшок с геранью…
      Лектор интригующе оглядел аудиторию: к чему это вдруг?
      — Обыкновенная геранька с розовыми обывательскими цветочками, которую жена давно собирается выкинуть за недостаток экзотичности. Но я гераньку люблю, поливаю и в обиду не даю. И вот пришли ко мне учёные и прикрепили датчики к её листикам. И мы провели эксперимент. Я вдруг притворился очень злым и вошёл в комнату с твёрдым намерением сегодня полить мою гераньку кипятком: этакий садист! Заметьте, чайника в руке у меня нет. И что же? Приборы показывают невероятный всплеск: с цветочком что-то случилось. Геранька прочла мои мысли! Значит — что? А означает это… — Голос Щебетана вдруг стал низким, как рокот надвигающейся грозы. — Это означает, что всё живое вокруг… — Он охватил в воздухе незримый шар. — …всё живое связано в какую-то единую сеть, и каждое существо может узнать о другом. Его переживания и намерения. То есть узнать о нём важное. А может быть, узнать о нём всё. Значит, скорлупу можно разбить? Мой эксперимент с цветочком локален и примитивен, на самом деле это сеть на всю Землю, по ней можно узнать о тех, кого никогда не видел: вспомните хрестоматийную «сотую обезьяну» на японском острове, которая вдруг стала мыть картошку, никогда не видев, как это делают сородичи. Какой-то тайный и, вероятно, жутко древний Интернет! В который я, однако, не вхож. И если наш декан задумает — нет, не полить меня кипятком, а хотя бы уволить, я об этом узнаю только из приказа!
      — Ну зачем же так? — весело смутился декан. В самом деле, по своему весу в неких структурах Анатолий Евгеньевич мог сам сменить десять деканов подряд, если бы те его не устраивали.
      В ответ Щебетан изобразил в воздухе дружеское рукопожатие и вернулся к теме.
      — Слышу слово у вас на устах: телепатия. Не люблю это слово. В нашей науке говорят по-другому: синсвязь. Син… Чувствуете? Нет, Федеральная служба исполнения наказаний здесь ни при чём. Син-хронность, син-ергетика, син-тетика… Везде греческое «син» — «вместе». Синсвязь, конечно, — слегка тавтология: «связь вместе» — но зато ни с чем не спутаешь. Наши англоязычные коллеги в шутку объясняют это слово по-другому: по-английски «син», если писать через «ай», означает — грех, некое нарушение правил. И я вам скажу: это тоже верно! Это нарушение правил, грех против той физики, которую построили Ньютон и Эйнштейн. Телепатия — всего лишь одно из проявлений синсвязей. По ним идёт обмен не только информацией, но и…
      Щебетан осёкся и почему-то виновато посмотрел на декана:
      — Я ничего не сказал лишнего, нет?
      — Ничего, нормально, — успокоил декан. — Думаю, в аудитории нет иностранных агентов.
      Макс улыбнулся очередной сценке, разыгранной отцом и деканом: он знал, что, действительно, — ничего, нормально. О синсвязях можно говорить всё что угодно, если не употреблять одно заветное слово — «Теменос».
      — Когда вы поглубже, чем в школе, копнёте физику, — пообещал Анатолий Евгеньевич, — вам станет понятно, как и почему это происходит. Может быть даже, господа будущие теоретики, вам захочется посвятить этому жизнь. Кстати, синсвязь в своё время, почти сто лет назад, страшно беспокоила Эйнштейна, он даже статью об этом написал. Тогда это называли «нелокальностью». Эйнштейн считал никудышной квантовую теорию, которая допускает, чтобы две частицы мгновенно узнавали состояние друг дружки хоть за тысячу километров, и называл это «зловещей телепатией». Но мы-то теперь знаем, что это она и есть, и никакая не зловещая. Вернее, её физическая основа. С ней издавна дружит всё живое. Только наш разум, бюрократ и крючкотвор, нас с ней разлучил. Однако в мир синсвязей имеют доступ и шаманы, и маги, и экстрасенсы всех стран. Причём своего разума и своего «я» они ухитряются при этом не потерять! А теперь — снимем шляпы перед торжественностью момента! — это стало доступно простому человеку. Благодаря тому же Пегасу. «Как же так?» — слышу возмущённые голоса. Ведь Пегас — это лошадка, на которой въезжают внутрь себя, а не куда-то ещё! Верно. Но не забывайте: никакой скорлупы на самом деле нет, её состряпал разум, и мемории, то есть психические миры всех существ, вплоть до самых примитивных, связаны в общую сеть, влезть в которую можно из любого места, как в старый добрый Интернет, — был бы компьютер! То есть — была бы голова на плечах да Пегас на брюхе. А моей гераньке и Пегас не нужен.
      Тут Анатолий Евгеньевич понизил голос, ссутулился и вообще принял вид заговорщика:
      — Хочу признаться вам в одной слабости: меня всегда интересовали женщины. Нет, не то, что вы подумали. Просто они не такие, как я. Наверно, они и мыслят по-другому, и чувства у них не те, и ощущения не мои. Зарылся в литературу, но ни психологи обоих полов, ни медики, ни писательницы ничего мне не открыли. У них или какая-то лирика, или сушняк в виде перечня различий, или перлы вроде фрейдовской зависти к пенису и юнговского злющего Анимуса. Короче, такая хрень, которую я понимать отказываюсь. Думаю, они и сами не понимают. А мне хотелось почувствовать лично. Изнутри. И вдруг моя мечта сбылась: Пегас! Я из своей мемории, как из квартиры в квартиру через смежный балкон, могу перелезть в меморию какой-нибудь дамы. Расположусь там у неё, осмотрю архивы памяти, пространства её фантазий, задержусь в её мониторе, то есть вместе с ней проживу её повседневность: как она завтракает, причёсывается, чистит зубы… Упоительно, не правда ли? Не подумайте дурного: допустим, это моя жена.
      — Ну и как там у неё? — спросил нахальный голос.
      — А я вам не скажу! Но даю всем задание: подумайте и на первом же семинаре по «Введению в специальность», есть у вас такое в расписании, обсудите ваши гипотезы: что почувствует навигатор в чужой мемории, будут ли ему доступны эмоции другого — и в какой форме? На каком, если угодно, языке? С образами понятно, а чувства? Не важно, если не попадёте в яблочко. В нашей науке такие обдумывания очень полезны. Рассказал же я вам это для того, чтобы вы поняли: любой забулдыга или злоумышленник, как вор в квартиру, может залезть в ваш внутренний мир, в ваш интим, в вашу душу, и Пегас будет ему отмычкой. Скажите после этого, что навигация не аморальна и не противоправна.
      На лице лектора изобразилось глубокое удовлетворение доказанным.
      — Разумеется, от такого безобразия есть защита, есть, ну, конечно, есть: щит и меч всегда бегут наперегонки, и их догонялкам нет конца. У нас даже кафедра такая есть, скучноватая, но нужная: защиты психоинформации. Благороднейшая профессия, не так ли? Например, вас может нанять и прилично заплатить группа террористов, чтобы никакие спецслужбы не могли проникнуть на Пегасе в их замыслы… На этой оптимистичной ноте позвольте закончить и поздравить вас с Днём знаний, с поступлением на наш замечательный факультет и напутствовать словами, сказанными прославленным российским магом Георгием Ивановичем Гурджиевым своим ученикам: «Ну и влипли же вы, ребята!»
      Макс с последнего ряда вышел в пустой коридор раньше всех. До одиннадцати, начала «второй пары», как говорят на факультете, было ещё далеко. Первокурсники выходить не спешили. Макс мысленно видел, как они по проходам ручейками спускаются к президиуму, накапливаясь вокруг лектора. Некоторые просто стоят, разинув рот, другие жаждут задать умный вопрос, чтобы с первого дня обратить на себя внимание. Макс не любил таких скоплений. Он чувствовал себя старше и умнее, чем эти салаги.