Обратная сторона топора. Роман. Часть 1. Глава 8

                Глава восьмая. Креатофобия

      Димон произвёл на Щебетана благоприятное впечатление. Вероятно, для человека, похожего одновременно на Отто Скорцени и князя Мышкина и, несомненно, умеющего быть столь же обаятельным, это не составляло труда. Техническая сторона дела — перевод денег на карточку Димона — также была легко улажена, и занятия начались.
      В назначенное время Макс сидел один в своей комнате. Пегас — пояс, полученный от Димона при встрече, он надел поверх майки, чтобы не холодил. Зелёный глазок известил: аккумулятор даёт питание. Макс закрыл глаза и расслабился — как положено. Сначала он почувствовал тепло возле солнечного сплетения — Пегас нагревался. По телу прошла дрожь, невольное содрогание как от чего-то противного, превратившись в мелкую трясучку будто на холоде: зуб на зуб не попадает. В мышцах возникло и постепенно усилилось тёплое гудение, как если пробежишь стометровку или помашешь гантельками. Потом всё прошло, и тело перестало ощущаться, словно его и не было. В общем-то, переходный период был Максу знаком: он уже пегасил несколько раз на отцовском.
      Приподнял веки, зная, что это иллюзия: отныне все мышечные усилия будут, как в ярком сне, лишь достоверными фантазиями, приложенными не к физическому телу, которое остаётся неподвижно сидящим с закрытыми глазами, а к телу воображаемому, продукту мозга. Причём воображаемому со всеми пятью видами ощущений, или сенсорами, говоря языком профи, включая, кроме зрения и слуха, осязание, обоняние и вкус, плюс ощущение земной тяжести. Кастанеда, хорошо знакомый Максу автор, писал о втором теле и теле сновидения. Юнг называл это соматическим бессознательным. Экстрасенсы и мистики говорят об эфирном и астральном телах. Максу всё это было известно. Этим виртуальным телом можно управлять, делать с ним всё что угодно. Макс в своих немногих сеансах пытался, но не хватало смелости. Это называют креатофобией.
      Он открыл глаза пошире, понимая, что открывает в виртуале: настоящие веки опущены. И увидел привычную свою комнату: диванчик, который он застилает себе на ночь, любимое кресло, тренажёр, стеллаж с книгами, дисками и телевизором, планшетник на письменном столе возле стопки тетрадей и папок. Стол застелен бумагой по настоянию матери: Макс не может удержаться, чтобы, размышляя, не разрисовывать пространство перед собой, как Александр Сергеевич Пушкин, разными рожами, пейзажами и историческими личностями. Макс глянул — персонажи на месте: вон товарищ Сталин с усами, рядом Лаврентий Павлович на фоне ядерного гриба, несколько гитлеров, а вон человек-бутылка на тонких ножках. И в окне всё привычно: со стула, где сидит Макс, видно озарённое заходящим солнцем, родное с детства здание со шпилем — Щебетаны живут в двух шагах от университета, в новых домах за Ломоносовским проспектом.
      Всё привычно, но ты уже в другой реальности. Но это и не фантазия твоего мозга — это картинка, которую показывают и тебе, и всем остальным, а показывает её мировой океан нейронов — нейросфера: мириады нервных клеток всех людей и животных Земли, объединённых синсвязями. Картинку в науке называют сенсосферой, коллективным виртуальным пространством, образом физического мира. Максу знакома популярная в прошлом веке легенда фантаста Станислава Лема о Солярисе. Солярис давно на Земле. Наверно, с Кембрийской эпохи, а то и раньше.
      Макс встал. Привычные действия давались легко, словно и не покидал обычного мира. Повернулся и увидел себя на стуле. Не очень себе понравился: в зеркале лицо казалось интереснее. Максу захотелось посмотреть, какие у сидящего глаза. И сидящий их открыл! В тот же момент Макс пережил необычайное ощущение — он одновременно видел две картинки, наложившиеся одна на другую, но вполне различимые: себя с открытыми глазами на стуле — и свою комнату, вид со стула. Но самое замечательное: себя, стоящего в ней, не увидел! От испуга Макса прошиб пот: капельками выступил на лбу у сидящего. Страх шизануться, что, говорят, с некоторыми случалось, причём вот так, бездарно, ещё до первого занятия, заставил Макса взять себя в руки. Он сообразил, что это вполне управляемый процесс. Вспомнил, что Пегас не делает ничего особенного — всего лишь усиливает сигнал из сенсосферы до уровня сигнала обычной реальности, или Натуры, как говорят мастера Пегаса. Сигналы накладываются друг на друга, это нехорошо и неудобно, однако наше эго небольшим волевым усилием может установить доминанту, и тогда либо станет бесчувственным тело, либо — даже при включённом Пегасе! — исчезнет образ виртуального мира. А если с телом в Натуре что-нибудь случится — например, необходимость посетить туалет, — умная электроника Пегаса уловит такой сигнал бедствия от твоих нейронов и мгновенно выбросит тебя в Натуру.
      Макс перевёл дух и решил на радостях даже немного поиграть, полностью переключившись в виртуал. Это оказалось легко, достаточно было спокойно и серьёзно захотеть. И он перестал видеть комнату со стула, притом что глаза сидящего оставались открытыми. Макс пожелал, чтобы сидящий поднял руку. И тот поднял. Значит, им можно управлять дистанционно! Вегетативно — вспомнилось умное слово. Как овощем. Он теперь овощ — в терминах вульгарной психиатрии. А сейчас пусть встанет! И сидящий встал.
      — Зомби гоняем? — прозвучал за спиной басок Димона. — Посади его, чтоб не торчал. Ну, молодой, здравствуй!
      И протянул руку. Одет он был по-домашнему, в клетчатой рубашке и чёрных шелковистых «адидасах», и в нормальной жизни Макс никогда бы не сказал, что этот Димон абсолютно нереален, точнее, нефизичен, а настоящий, натурный обездвижен где-то в отдалённом районе Москвы. Макс собрался пожать протянутую руку, но та, раза в полтора удлинившись, врезалась всей кистью в Максово тело в области желудка. От неожиданности Макс онемел.
      — Филиппинская хирургия, — садистически улыбаясь, пояснил Димон. — Хочу узнать, что ты кушал на обед. Это называется неразрушающий контроль.
      Макс чувствовал чужую руку у себя внутри, пальцы, нахально ощупывающие желудок и уже лезущие внутрь. Но чувствовал не только крепкие пальцы, неприятно шершавую, заскорузлую, вероятно, от работы по хозяйству кожу Димона и его твёрдые, колючие ногти, а ещё и тёплую мякоть руки под кожей, плотные сосуды с пульсирующей горячей кровью, скользкие суставы, жёсткую волокнистость костей… Причём Макс не просто осязал, но словно бы видел это неведомо где запрятанными глазами. Казалось, рука Димона и живот Макса взаимно проникли и чувствовали друг друга каждой своей частицей, как два слившихся облака.
      — Я нащупал вкус перца! — радостно сообщил Димон. — Да, это сладкий перец и ещё какая-то каша, по вкусу — вроде бы рис с мясным фаршем.
      — Ты угадал, — сдержанно подтвердил Макс. Галя, женщина, помогавшая маме по хозяйству, действительно, приготовила сегодня очень вкусные фаршированные перцы, одно из своих фирменных блюд.
      — Я не угадал, — строго возразил учитель. — Я наблюдал это у тебя в желудке.
      Он вынул руку из живота Макса. На ней не было никаких следов удивительной операции.
      — Известно ли тебе, рядовой Щебетан, что каждая частица виртуального тела потенциально обладает всеми пятью твоими сенсорами, даже зрением? Это поняли ещё оккультисты-астральщики вроде Ледбитера сто с лишним лет назад. Но следует научиться этим пользоваться. Знаешь, что мешает?
      — Креатофобия, — ответил Макс с видом знатока.
      — Молодец, молодой. Хочешь победить её в один присест?
      — Это нереально, шеф.
      — Иди, садись на свой диван. Он не жёсткий?
      Макс подошёл к дивану и по привычке плюхнулся, надеясь приятно качнуться на упругих пружинах. Однако вместо этого больно ударился задом об пол. Сначала даже не понял, что произошло: почему-то промахнулся! И какого чёрта виртуальное тело чувствует ушиб?
      — Победа! — заорал Димон, потрясая кулаками над головой.
      — В чём же, сержант? — обиженно спросил Макс, поднимаясь с пола и потирая ушибленный копчик.
      По ходу дела сообразил, что врезался в диван так же, как рука Димона — ему в живот. Наверно, этого следовало ожидать. Было неприятно, что попался, и к тому же больно.
      — Фантомная, — успокоил Димон. — Это классика. Классическое упражнение, которое по-научному называется «жопа». Мы заставляем креатофобию работать против самой себя. А теперь иди на свой жёсткий стул, только на пустой, не тот, где твой зомби, а то он тебя укусит. И подумай, почему на нём ты не проваливаешься. А ещё крепче подумай, почему не проваливаешься сквозь пол.
      По-лекторски расхаживая перед Максом, Димон внушительно заговорил:
      — Это упражнение открыл более шестидесяти лет назад Роберт Монро, известный американский выходимец из физического тела, дальний предшественник Пегаса. Пегас был дан ему от природы как свойство организма. Он даже запатентовал несколько приборов для облегчения выхода из тела: звуковые сигналы сразу в оба уха, но разные. Это вроде как дон Хуан и дон Хенаро с двух сторон одновременно нашёптывали бедному Карлосу всякую фигню, чтобы вогнать его в транс, то есть переместить в сенсосферу. Только позволь мне говорить не «сенсосфера», а сенсория или просто сенсо, как все мастера, потому что можно язык сломать. Ну так вот. Однажды этот Монро в виртуальном теле прогуливался по улицам Нью-Йорка, разумеется, тоже виртуального, в пространстве сенсо, но сам он не очень понимал, что гуляет в виртуале и кругом не обычная физика. И вдруг у выхода из подземки видит, как дубанулся мужик. Шагнул со ступеньки — и с копыт: остановка сердца. Понятное дело, мужик тут же выскочил в виртуальном теле в сенсорию, но только ничего не понял: вокруг вроде бы Нью-Йорк и всё в порядке. Даже на себя жмурного на асфальте не оглянулся — сразу куда-то побежал. Монро его догнал и стал объяснять, что торопиться теперь некуда, но мужик отмахнулся и сам объяснил Роберту, что бежит к одной бабе, чтобы её трахнуть. Он много лет собирался её трахнуть, но всё не решался, а сейчас вдруг почувствовал такую силу, что непременно сделает это. Монро, пытливый учёный, заинтересовался и пошёл вместе с ним.
      Димон помолчал, присматриваясь, внимательно ли ученик слушает. Макс слушал внимательно.
      — И вот они пришли, а баба в это время на своём сексодроме, как положено, пружинистом, трахалась с другим мужиком, который, понятно, был ещё жив и из тела никуда не выходил. Тот мужик, который чисто виртуальный, то есть в Натуре невидимый, вылез из своих виртуальных штанов и прыгнул на сексодром. И провалился на пол. И прыгал так раз десять, но всё время проваливался. А та баба была ведьмой — Монро это сразу понял, потому что она видела в сенсо и его, и жмурного мужика и сильно потешалась. Наконец Монро взял неудачника за руку и повёл в известный ему парк культуры и отдыха, где собирались новые жмурики перед распределением. Правда, по дороге мужик потерялся: увидел целую кучу виртуальных трахающихся покойников и присоединился. Монро в своём исследовании анализирует этот случай и указывает на парадокс: виртуал проваливается сквозь диван, но не сквозь пол! Учёный до конца жизни так и не понял, почему, но мы с тобой сейчас поймём.
      Вероятно, Димон притомился от эмоциональной речи, потому что присел на Максов диван. Однако не провалился. Потом лёг, блаженно вытянувшись и заложив руки за голову.
      — Вот так-то лучше, — отметил он, лукаво поглядывая на Макса. Потом вдруг поднялся в воздух на полметра, снова опустился на диван и лёжа продолжал лекцию:
      — В то время, когда Роберт Монро гулял по сенсории Нью-Йорка, в России тоже не сидели сложа руки. Мозговед Наталья Бехтерева открыла в мозгу — или в мозге, как предпочитают говорить мозговеды, — одну интересную область и назвала её детектором ошибок. Если что-то вокруг не так, непривычно, или я сам делаю что-то неправильно — эта область сигналит, берёт управление на себя, и меня охватывает тревога. Спецслужбы стали использовать это в детекторах лжи: при вранье кровь приливает в мозгу к детектору ошибок, и инфракрасный датчик тут же это показывает. Но для нас важно другое. Детектор ошибок полезен в жизни, но виноват в креатофобии. Ведь в сенсории ты можешь сотворить любой виртуальный объект — прямо из ничего, — но сенсо как сестра-близнец похожа на обычную Натуру, то есть физическую реальность, которую мастера любят называть Натурой, а в ней творить чудеса запрещается здравым смыслом и всем человеческим опытом. Сенсо разрешает, а детектор ошибок не велит. Кстати, запомни одно железное правило: в сенсории можно создавать любую виртуальщину, корёжить и ту, что уже есть, вроде нашего виртуального тела, — но менять виртуалы вещей, которые дублируют Натуру, — ни-ни! Не потому, что дядя не велит, а просто не получится. Ни у какого мастера. Ты можешь их обнюхать, просунуть руку внутрь, ощупать там фактуру, можешь пройти сквозь них насквозь как привидение, но даже сдвинуть с места хоть на микрон своей виртуальной рукой или ногой — не получится. Вон с того придурка на стуле, родного твоего зомби, ты и пылинку не сможешь сдуть.
      Учителю, видимо, надоело лежать, и он вновь заходил по комнате, демонстративно проходя сквозь письменный стол.
      — А почему не сможешь? А потому, что нейросфера, из которой к нам сенсо, — тоже вроде мозга. Только очень большого. Ты смотришь и щупаешь Натуру через свой монитор — это всё, что ты видишь и чувствуешь в данную секунду так называется: монитор, — а нейросфера смотрит Натуру через сенсорию. У тебя в мозгу детектор ошибок — и в нейросфере тоже какой-то детектор ошибок. Если у тебя в мониторе предметы начнут плясать, ты подумаешь: крыша поехала. Вот и у нейросферы предметы Натуры в сенсории не пляшут. Но зато глюков — сколько угодно, и мы с тобой — одни из них. А есть ещё жмурики, не отправленные в нужные виртуальные пространства, есть бродячие сущности, мыслеформы и прочая нечисть. У тебя в комнате, правда, пока чисто. Вот тебе и разгадка дивана. Ты решил, что виртуальной задницей сможешь продавить натурный диван, то есть диван в сенсо, дублирующий натурный. И стал действовать как добросовестный креатофоб, который видит, что всё вокруг вроде привычное, и диван под ним послушно прогнётся и спружинит. И с размаху присел. А диван пружинить и не собирался. Зато ты невольно влез дивану в нутро, чего твой детектор бы тебе не позволил, потому как знает, что одной задницей, без какого-нибудь ножика, это невозможно. Вот так креатофобия сработала против самой себя. Гениальное упражнение, правда?
      — Да уж, — сказал Макс, потирая ушибленное место.
      — Креатофоб несчастный, ты всё страдаешь? — возмутился Димон. — Хочешь, я откушу тебе голову, и ты даже не почувствуешь? Ладно, ладно, не буду, ты покуда салага. Да, — вспомнил наставник, — а ты выполнил моё задание?
      — Какое? — не понял Макс.
      — Со стулом. Я тебе только что всё разжевал, так что давай отвечай. Учитель ждёт, классный журнал открыт.
      — Почему сквозь стул не проваливаюсь?
      — Да, и сквозь пол.
      — Потому что креатофобия.
      — Ответ скудноват, но верен. А почему виртуальная жопа на жёстком стуле уплощается, не думал? Потому что ты знаешь, что она обязана уплощаться: привык за долгую жизнь. Ты сам себе её уплощаешь из подсознания, а не стул. Не забывай: в сенсо ты управляешь собой-виртуальным как хочешь, но у креатофоба управляет не он, а его привычки и страхи. Ударится лбом в стену — и лоб расшибёт. А мастер чуть тронет лобиком — и уже в соседней комнате. Помни: ты — хозяин. Как захочешь, так и будет. Но хотеть надо научиться — пока что хочешь не ты, а твой детектор Бехтеревой. Насчёт пола ты знаешь, что провалиться нельзя — и не проваливаешься. Знание — сила, особенно дурацкое. А я вот улёгся на твой диван — и хоть бы хны. А почему? Потому что я и не лежал вовсе, а только спиной его легонько чувствовал. Но мог погрузиться и по ватерлинию, вроде как ты.
      Димон замолчал и внимательно посмотрел на виртуального Макса, лицо которого озарила вдруг злорадная улыбка:
      — А ведь ты свистишь, учитель! Всё, что ты говорил, — сплошной свист.
      — Разверни мысль, — нахмурился Димон.
      — Диван упругий, верно? Воздух тоже упругий, в нём бегут упругие волны и называются звук, и мы друг друга слышим. Если я не могу виртуальной задницей поколебать диван — как же я могу виртуальной глоткой поколебать воздух? Если бы всё было по-твоему, я бы тебя вообще не услыхал. Что-то ты посвистываешь, шеф!
      — Ты, парень, гений физики, — похвалил Димон. — Нет, серьёзно, молодец. Только почему не удивляешься, как это ты меня видишь? Думаешь, в сенсо есть виртуальные фотоны? Или образы атомов и молекул воздуха? Такой мелочи сенсория у Натуры не копирует. Моя рожа, мой голос — это сигналы в твой мозг из нейросферы, где живёт сенсо, — напрямую, по синсвязям, а не через пространство. Здесь всё — комплексы ощущений, как у закоренелых махистов, которых громил знаменитый Владимир Ильич Ленин. Притом что звук обычного голоса в Натуре мне здесь будет отлично слышен: натурный звук имеет виртуальный образ в сенсо, как и натурный диван, как и натурный запах и вкус, о чём мы уже говорили, когда я пробовал твой виртуальный обед у тебя в виртуальном желудке.
      Макс машинально вытер со лба креатофобскую испарину:
      — Да-а. Наука!
      — Вот сейчас ты создал в сенсо виртуальный пот, — отметил гуру. — На автомате, потому что потеть для тебя — привычное дело. А мог бы создать розу или слона. Ты скажи мне другое, — въедливо продолжал Димон, — почему не спросишь, как я тебя нашёл? Я ведь не знал твой адрес, даже нарочно не спросил.
      — Ну, — развёл руками Макс, — ты же учитель!
      — Блестящее объяснение. А теперь слушай.
      Димон плавно взлетел, перевернулся и завис вниз головой.
      — Ноги затекли от долгого торчания, — объяснил он. — Я тоже креатофоб. Стало быть, как же я тебя нашёл?
      — Слушай, мне так неудобно, — сказал Макс. — Не смогу сосредоточиться. Перевернись, пожалуйста, нормально.
      — А-а, детектор не велит! — съехидничал Димон. — А хочешь, я стану голой бабой? Вот тогда ты точно сосредоточишься. Ладно, салага, помилую тебя.
      Посреди комнаты возникла кафедра. Но стоял за ней вовсе не Димон, а Анатолий Евгеньевич Щебетан собственной персоной, в летнем бежевом костюме, какой у него действительно был, краснощёкий и как всегда слегка комичный, с венчиком рыжих кудряшек. За спиной Макса раздались аплодисменты — немногих рук, но дружные.
      — Кто такие? — строго спросил Щебетан.
      Макс оглянулся. Позади него стояли журналист Бургундский и девочка Элис.